Научи меня не любить. главы 7-9

Глава 7
В этом году, они решили собраться раньше обычного. Чтобы не обидно было, все готовили в основном у себя дома, потом на такси, все эти кастрюли, банки, склянки везли через весь город к Ташке, у которой, общим голосованием, решили праздновать Новый год. Уже с девяти часов они толкались, чокались, пританцовывали, резали колбасу и сыр, перемешивали салаты, расставляли все это на столе, украшали зеленью и смеялись. Дом гудел. Гремела на всю музыка. По комнатам плыли запахи. Раздавались детские голоса. Звенела посуда. Ташка выставляла на стол самые красивые свои бокалы. Люба в который раз пожалела о том, что опять не купила платье. Пообещала ведь себе. Не любила она нарядные вещи. На каждый праздник покупала что-то новое, но с расчетом на то, что потом сможет это носить не только в праздник. Мужья опять собрались на веранде, курили, болтали о чем-то о своем, о девичьем. О бабах, поди, трепались. Ну, или о работе. Раздался такой громовой хохот, что Лерка не выдержала.
- Пойду-ка я тоже покурю. Может, разведаю чего.
Лерка такая краса-авица! Графиня. Да еще и стильная. Такие редко встречаются. Она всегда там, где мужики. Это ее поле деятельности. Она, чаще всего, не преследует никакой цели. Просто, чувствует себя с ними, как рыба в воде. Для нее, если до вечера ничего не случилось или никто не сказал комплимента, значит - все! день прожит зря! И она с нетерпением ждет утра, чтобы начать потом опять ждать чего-нибудь интересненького. Лерка - Любина лучшая подруга. С ней, правда, хлопот много. У нее постоянно возникали какие-то проблемы и, соответственно, вопросы, которые необходимо было решить немедленно. Даже если это была ночь. Или зимняя ночь, что было еще неприятнее. О том, что утро все-таки более мудрое, чем вечер, Лерка чаще всего забывала.
Любе, после выпитого еще до курантов, ужасно хотелось постоять и покурить вместе с ней, но было неловко перед некурящими девчонками. Так получалось, что всегда, на все праздники, те, кто курил тот так и продолжал курить, а те, кто не курил-накрывал на стол. До двенадцати оставалось еще часа полтора, а дел непеределанных - целая куча. Мысленно отмахнувшись от всего, Люба стала перемешивать какой-то очередной недомешанный салат. В столовую, с вытянутым от удивления лицом, как-то боком и на цыпочках, вошла Лерка и таинственно кивнула головой сверху вниз. Она сделала это как в детективе, как будто подтвердила то страшное деяние, которое они запланировали на сегодняшний вечер. Люба повела головой снизу вверх, потом склонила ее набок и постаралась расшифровать Леркино мотание головой, потому что ничего не поняла.
- Девчонки, у нас гости!
В прихожей послышались, чьи-то незнакомые голоса. Женские, мужские. Уже немножко нетрезвые. Среди этих голосов выделялся пронзительный ор Ташки. Она кому-то безумно была рада.
Лерка потеребила Любин воротник.
- Люб, ты только не расстраивайся, там этот твой…
- Мой? Кто?
- Олег.
 Надежда на то, что праздник пройдет нормально, рухнула. После той встречи в кафе они больше не виделись. Он, тогда отвез ее домой. И пока ехали, то чувство, которое появилось у них в кафе, чувство родства, близости постепенно начало исчезать и даже перерастать в отчуждение и неловкость.
 Появилось желание уехать домой.
- Он один?
- Да нет, их там целая компания. Люб, что делать-то будешь?
- Чего приперся?
- Да ладно, Люб, прорвешься. Где наша не пропадала? Держись подруга!
- Лер, не отходи от меня. Пожалуйста.
- Угу.- Сказала Лера и тут же куда-то исчезла. Люба села. Ей уже ничего не хотелось. Праздник был испорчен.
В столовую вошел Олег. Один. Его спутники еще переговаривались в прихожей, раздавались какие-то глухие удары, как будто кто-то одетый в шубу, падал, потом вставал и опять падал. Неискреннее удивление, которое он старательно пытался изобразить, сразу же натолкнуло на мысль, почему он здесь. Да из-за нее! Он знал, что она будет праздновать этот Новый год у Ташки. Правда, Люба понятия не имела, что они знакомы. Ей стало противно. Холодно кивнула ему головой. Он сел на другой конец стола. И все было демонстративно и неправильно. Слишком неправильно и заметно. Слишком редко он смотрел в ее сторону, слишком дежурными были его вопросы. Слишком четкими были ее ответы. Слишком низко опускалась голова, и глаза как-то слишком быстро пробегали по ней. И он слишком старательно делал вид, что почти с ней не знаком.
Ввалились остальные. Как-то сразу, как будто их протолкнули в дверь. Их было трое. Две женщины, совершенно неприглядного вида, и какой-то толстый мужик. Маленького роста и с лысиной. Так что флирт на этот праздник отпадал. Не с кем флиртовать-то! Не с этим же, с лысиной.
-Садимся, садимся! Давайте ребята, рассаживайтесь! Девочка, мальчик, девочка, мальчик! Не стесняйтесь. Садиться с чужой девочкой не возбраняется.
 Задвигали стульями, от непроизвольной толкотни, загремела посуда на столе. Кто-то задел елку и разбил на ней игрушку.
-Ничего, ничего гости дорогие, ничего страшного не случилось. Когда посуда бьется - жди удачи!
Ташка собирала блестящие осколки с пола и старательно делала вид, что ничего страшного не случилось. Сколько Люба помнила праздников, которые они отмечали здесь, вот кто-нибудь, обязательно что-нибудь у нее колотил. И сразу же начинали обещать ей, возместить убытки. Чаще всего не возмещали, правда. Постепенно Ташка почти привыкла к тому, что каждый праздник приносил ей какие-нибудь финансовые потери и, почти уже не обращала на это внимание.
- Талька, так это когда посуду бьешь! А игрушка разве считается?
- Не знаю, только теперь у меня одной игрушкой стало меньше.
- Да ладно ты, Таш, мы тебе новую купим.
- Угу! Знаю я, как вы купите! Дождешься от вас!
- Таш! – Люба позвала ее тихо-тихо, так тихо, что голос почти не прозвучал. Но Ташка повернулась к ней и прикрыла глаза, мол, я тебя слышу.
- Таш, в природе существует закон равновесия, когда что-то теряешь или разбиваешь, то это не проходит просто так, в твоей жизни обязательно что-то появится. Что-то такое, что обязательно компенсирует потерю.
- Люб, ты месяц назад, кольцо потеряла. У тебя чего-нибудь появилось? Ну, компенсировалось?
- Пока нет.
- Просто Игорю скажи, он тебе новое купит.
- Ладно, я поняла. Куплю я тебе игрушку. Или свою отдам.
- Ловлю на слове!
- Так, ну все, ребята, хватит уже! Скоро двенадцать! Нужно успеть проводить Старый год.
Люба почувствовала, что кто-то склонился над ней.
- Люб, вот его жена.
Лерка прошипела ей это в ухо так неожиданно, что Люба вздрогнула.
- Кошмар, какой- то. Правда, Люб? Ну, ведь никакая. И чего в таких находят?
- Которая из них?
- Да вон же, прямо напротив тебя сидит! Ты не поняла что ли еще? Ну, блин, ты даешь! Мужик ей чуть ли не в любви признается, а она до сих пор жену его в лицо не знает! Любка, ты - клуша!
- Сама ты - клуша!
Да, жена ему подходила. Полная противоположность Любе. Только роста они были одного. Неухоженная, в допотопном бордовом, трикотажном платье, которое обтягивало ее выпиравшие через резинку трусов жиры, она производила впечатление человека, который только что проснулся. Давно нестриженные, плохо прокрашенные, какого-то грязно- пшеничного цвета волосы. Такой цвет получается только тогда, когда краска дешевая, а руки не оттуда растут. И еще, или лень, или жалко денег в парикмахерскую сходить. Вились они как-то сами по себе, туда, куда им хотелось. Никакого макияжа. Плохая, серая кожа. Невыразительное лицо, смазанное абсолютным безразличием. На нем ничего не выделялось. Все казалось одного цвета. Серого, как и ее кожа. Серые глаза, серые губы. И жизнь, наверное, серая. Это вот та женщина, о которой он ей рассказывал? Та женщина, которую так любил? И так ненавидел? Что же в ней было такого? Что заставляло его так долго страдать, умирать и взлетать, как только она снисходила до него?
Олег разливал вино в Ташкины красивые бокалы. У него была своя манера делать это. Он поднимал каждый бокал, подносил его к бутылке, потом наклонял и медленно, с опаской, начинал переливать темно-красную, тягучую жидкость. В его, мужицких, больших руках хрусталь смотрелся нелепо и опасно. Вот сейчас, если только немного посильнее нажать, эта нежность хрустнет, и брызги осколков разлетятся в разные стороны, как та игрушка. Но бокал оставался целым, он осторожно ставил его и брал очередной, наливал в него вино, ставил и опять брал. Люба, с, бьющимся от ожидания, сердцем, ждала, когда он подойдет к ней. Ведь тогда нужно будет ему что-то сказать. О том, что можно просто промолчать, как-то не думалось.

Олег наливал вино, изо всех сил стараясь, что бы Люба ни заметила, как дрожат у него руки. Приходилось поднимать каждый бокал и прислонять его к бутылке, чтобы была хоть какая-то опора. Справиться с этим почти удалось. Немного пролил, правда, но совсем немного. Красная капелька потекла между пальцами. «Как кровь!» Он не поднимал глаз, чувствуя себя вором, и абсолютно точно знал, что жена пристально наблюдает за каждым его движением. Нет, Ленка не была ревнива. Ей, по большому счету, должно было быть все равно. Но она с завидным упорством закатывала ему истерики. И в промежутках между всхлипами, можно было разобрать, что жизнь он ей испортил, что он тварь и еще выходило, что он не пропускал ни одной юбки. Господи, никогда он не давал ей повода! Просто желание хоть к чему-то придраться, родилось намного раньше ее самой. Вот и сейчас она смотрела на его попытки красиво ухаживать, с прищуром базарной торговки, готовой сорваться в любую секунду. Он, налив и поставив последний бокал, пошел на свое место. Какой бы она не была, дурой ее не назовешь. Ленка могла интуитивно почувствовать что-то неладное и, как волчица броситься защищать свое. Олег не смел, переступить ту грань, которую она ему определила, и за которой он находился столько лет. Ему было неуютно, боязно за этой гранью, но внутри уже все протестовало против того, бывшего. Казалось, что если он сейчас только захочет, то сделает что-то такое, на что еще вчера не был способен. Он, почти, готов был совершать поступки. Но, только завтра или с понедельника. Или после Нового года. Но не сегодня, не сейчас! Просто, нужно набраться еще немного сил и еще немного смелости. Чуть-чуть. Самую малость. Она с каждым днем все росла и росла в нем. Становилась гуще, насыщеннее. Иногда, когда за ним не наблюдали глаза его жены, он чувствовал себя человеком, который может свернуть горы. У него, в этот момент, менялась походка, менялся даже цвет глаз. Становился глубже, темнее.
 Но вот сейчас он шел, горбясь, шаркая ногами, как старик. Уж крыльев-то, точно за плечами не было. Не прорезались, видимо, еще.
Люба уставилась на шкаф в углу столовой. Страх его был слишком заметен, и желание сейчас забиться, куда- нибудь в угол тоже бросалось в глаза. Может даже стать вот этим самым шкафом. Только бы не трогали, забыли и не смели думать, что он слаб и труслив. Она, залпом выпила полбокала вина, не дождавшись тоста, встала и вышла, чтобы избавить себя от этого, малоприятного зрелища.
Скрипнувшая дверь закрылась, приглушив голоса.
За окном шел снег. Ветер бил в окна, и они слегка подрагивали от его порывов. Люба стояла на веранде, прислонившись лбом к стеклу, и думала, думала, думала. Ей очень хотелось домой. Но, на улице было так неуютно, так темно. Новый год врывался вместе с поземкой. Она, будто вносила его в город. Кружила по улицам, дорогам. Заглядывала в переулки и наваливала из него сугробы. Он был везде. Его можно было увидеть, если посмотреть в небо, по сторонам, вперед, назад. Он окутывал, проникал под одежду. Легкими иголочками покалывал тело и, вырвавшись наружу, пролетал дальше завоевывать новые территории.
Люба услышала, как в комнате повизгивала от восторга Лерка. Кто-то пытаясь перекричать ее, старался произнести тост. Слышно было, как к ним с радостью присоединились дети. Светка что-то тоже кричала. Наверное, наводила порядок. Потом заорали все.
Тихо открылась и закрылась дверь. Люба не повернула голову. Она и так знала, кто пришел.
- Почему ты одна?
- Хочу.
- Что хочешь? Одна побыть? Мне уйти?
- Мне все равно. Можешь оставаться.
Олег закурил. Потом достал еще одну сигарету и протянул Любе.
- Куришь?
- Курю.
Она курила уже лет десять. Не то, что не могла бросить. Не хотела. Ей нравилось курить. Держать тонкую сигарету между пальцами, вдыхать дым и чувствовать себя при этом хоть чем-то занятой. Как говорила Лерка «при деле». На работе Люба, вообще, была «дежурным курильщиком». Всегда, когда нужно было решить какой-нибудь, жизненно важный, вопрос или просто потрындеть, все шли к ней. Она откладывала работу, вынимала из сумочки розовую перламутровую, как раковина, пачку сигарет и уходила. Иногда на долго. Вопросов, чаще всего, накапливалось очень много, а решать их за сигаретой, совмещая приятное с полезным нравилось не только ей. Но даже и тогда, когда говорить было не о чем, можно было просто стоять, курить и молчать.
Люба с удовольствием затянулась. Почувствовала горьковатый привкус во рту. Закружилась голова. «Выпила, наверное, много». Мысль слегка затормозила и тут же улетучилась вместе с выдохнутым дымом.
- Красиво куришь.
 Он сидел на столе, свесив ноги и слегка покачивая ими, как это делают дети. На нем была светлая хэбэшная рубаха, очень похожая на крестьянскую. И у нее была оторвана верхняя пуговица. Вместо нее торчали две коротких нитки. И в этой рубашке, на этом столе, без пуговицы, он казался таким потерянным! Смотрел ей в глаза и силился найти подходящие слова. Слова не шли, а он все смотрел и смотрел. Иногда отводил взгляд, но потом возвращался и опять смотрел, как будто просил ее найти их.
А Люба курила. Курила и молчала. Смотрела в окно, иногда переводила взгляд на Олега. Что с ним происходит? И было ли ей до всего этого, какое-то дело? Было! Она ему нравилась. Это и дураку было понятно. Но на этом все и заканчивалось. А дальше… темный лес. Можно было строить какие-то догадки, но Люба очень хорошо знала, что иногда, да не иногда, а почти всегда, все эти догадки и предположения в дальнейшем оказывались такой ерундой! И было смешно, и было страшно, что ты, такая взрослая! до сих пор не научилась разбираться в людях.
Олег глубоко вдохнул воздух, опять посмотрел на Любу, замер не выдыхая, потом приоткрыл рот… еще немного побыл в таком положении… подумал… и резко выдохнул.
- Ну? Что ты хотел у меня спросить?
- Да нет, ничего.
- Я, что? Глуповато выгляжу? Спрашивай уже!
Олег помялся, потом все-таки спросил:
- Скажи мне, ты мужу когда-нибудь изменяла?
Он бросил этот вопрос, как бросают тело с крыши высотки. Как ныряют в омут, зная, что утонут. Что мгновенье, даже не тот промежуток времени, который имеет какой-то отрезок, нет! Это мгновенье, как толчок, который идет изнутри! Он бросает тебя на амбразуру, заставляя или умереть или, если выживешь, конечно, потом жить по настоящему.
Предполагаемый ответ на этот вопрос не вызывал у Олега сомнений. Но, внутри все сжалось от ожидания. Она слишком красива, у нее слишком много поклонников. А вдруг… Олег не знал, что он хотел услышать больше.
- Нет. Никогда. И ни с кем.
Она произнесла это так, что Олегу стало вдруг стыдно за свои предположения. Она не покраснела, не заметался взгляд. Смотрела прямо ему в глаза. Не вызывающе, и не излишне правдиво, как это часто делают, когда врут. Глаза были печальными и уставшими. Глаза женщины, которая знает, что говорит правду, и еще знает, что ей все равно не поверят. Она не будет переубеждать его, просто повернется и уйдет, если он засомневается сейчас… Просто повернется и уйдет… Он верил каждому ее слову со дня их встречи. Он знал, что может кто-то, но не она. Только не она! Это было бы чудовищно несправедливо, если такой женщине нельзя было бы верить. Искал ли он пути легкого? Ведь если бы она сказала сейчас «да», то все было бы проще, намного проще. Или, наоборот, сложнее? Ведь тогда нужно было бы проститься со своей мечтой. Но, она сказала «нет», и что теперь делать? Он оказался в довольно нелегком положении. Нужно было или продолжать разговор или заканчивать его. Но и для первого и для второго нужны были опять все те же самые слова, которые он на протяжении уже нескольких месяцев тщетно пытался подобрать.
- А со мной?
- И с тобой. Пока нет.
- …Пока?!
 Олег спрыгнул со стола. Опять тот же самый толчок изнутри! Его трясло, качало, ноги не слушались, сердце бухало. Он подошел, совершенно неумело ткнулся, как слепой щенок, ей в шею и хрипло прошептал: «Ох, Любушка!»
Столько в этом было боли, столько искренности, столько мужской сдержанности! Так могут говорить только мужчины, которые умеют любить не словами – сердцем!
Все, что было наверху, влажной горячей волной хлынуло вниз. В кисти рук, в низ живота! Голова оказалась абсолютно пустой. Ее медленно заполнял туман. Не было ни сил, ни желания сопротивляться.
Олег даже не обнял ее, просто несколько секунд постоял, прислонившись губами к Любиной шее. Он не мог дышать, вернее, не мог надышаться и, поэтому казалось, что он всхлипывает.
А Люба стояла, не шевелясь, боясь потревожить то чувство, которого она ждала в глубине души, боясь признаться себе в этом. Ждала и очень боялась вдруг оно возьмет и вправду придет. И, что ей тогда, бедной с этим чувством делать?
Оно еще было таким хрупким, таким ненадежным. Вот сейчас только скажи, что-нибудь и от звука голоса, даже самого тихого, оно уйдет, растает и никогда его потом не найдешь. А вдруг еще и времени на это не будет? А вдруг сил не хватит? А вдруг желание пропадет? А вдруг…Пусть оно еще немного побудет. Такое «свое - чужое» счастье! Просто почувствовать себя нежной, просто подышать этим, еще малознакомым но уже твоим, чем-то только твоим! Хотя уже не только! Вот здесь, рядом с тобой стоит человек, который, еще несколько часов назад, был просто мужем другой женщины. Просто твоим знакомым. Просто гостем твоей подруги. Человеком, который не умеет танцевать, не умеет правильно разливать по бокалам вино. Который, чаще всего молчит, а если говорит, то все время, почему-то, невпопад. И теперь этим человеком хочется пожить еще хотя бы немного. Только бы не мешали.
«Ох, Любушка!» Она часто слышала в своей жизни гораздо более изысканные комплименты. Они произносились с придыханием, шепотом или с напором, или кокетливо с расчетом на то, что в ответ сейчас услышат что-то подобное. Они были или длинными, или короткими. Кто-то говорил просто так, отдавая дань ее красоте, кто-то с определенным расчетом, но никогда никто не смог выразить все, что носил в себе, все, что хотел сказать, просто произнеся ее имя.
Они постояли еще немного, охраняя ото всего, что могло бы развеять это, такое драгоценное и долгожданное для обоих, событие. Потом неловко и неохотно оторвались друг от друга.
Люба не поднимала глаз. Ей не было стыдно. Ей было странно и непривычно. Ничего ведь не изменилось в нем: все тот же крупный нос, неприлично маленький и красный рот, морщины, прорезавшие его, тщательно выбритые щеки. Волосы - далеко не шевелюра.
Она посмотрела Олегу в лицо и сразу же наткнулась на его глаза. Они были такими… Такими… бесконечными!
Перестала понимать, как же жила-то, до сих пор, без вот этих глаз? Теплые-теплые, нежные-нежные. Они ласкали ее, они восхищались ею, они готовы были защищать ее. Они готовы были принадлежать ей.
Очень хотелось оставаться на этой холодной, с замерзшими окнами, и, продуваемой через все щели, веранде. Все это можно было и не замечать. Стоять в старой телогрейке, которую она сняла с вешалки, чтобы не простыть. Телогрейка была такой старой, что из дыр торчала вата. Такие телогрейки давно перестали выпускать, а у Ташки она была. Заботливая Ташка… Она давала ее всем, кто выходил курить. Не только для того, чтобы они ни замерзли, но больше для того, чтобы остальные вещи, не пахли дымом. Но и в этой телогрейке, Люба сейчас чувствовала себя королевой. Королевой, на которую смотрели такие вот глаза. И не было необходимости замечать ни нос, ни уши, ни все остальное.
-Ты зачем сюда пришел? Из-за меня?
- Ну да. Увидеть тебя хотел. Я, последнее время, много курю.
- Почему?
- Из-за тебя. Думаю о тебе и курю. Здорово так!
- Есть повод не бросать?
- Ну да!
Олег хохотнул и провел кончиками пальцев по ее лицу:
- Я не смогу бросить курить, пока в моей жизни есть ты. Мне нравится курить и думать о тебе.

 Лерка просто влетела на веранду. За ней шумно, продолжая какой-то свой, начатый уже несколько праздников назад, разговор, кто степенно, кто не очень, кто, пошатываясь, кто, еще крепко стоя на ногах, вошли мужья. Она покрутила головой, стараясь найти себе самое удобное местечко, чтобы и видно было всех и, чтобы облокотиться можно было. Девчонки тоже было, попытались присоединиться, но… постояли, потоптались, померзли, подышали никотином чуть-чуть, и удалились.
За ними, под шумок и, чтобы не привлекать особого внимания, избегая Леркиных вопросов, которая делала ей достаточно понятные знаки, Люба прошмыгнула в дверь.
 Ей сейчас хотелось остаться или одной, или наоборот, чтобы Олег пригласил ее, на танец. Хотелось медленной музыки, свечей, блеска елки и белого, переливающегося платья. И они вдвоем. Танцуют.
 Да какое, к черту, танцуют! Не хотела она танцевать! Хотелось сорвать его дорогую, совершенно дурацкую, без верхней пуговицы, рубаху. Хотелось его жаркой кожи, его крепкого тела. Его сильных рук. И чтобы пальцы с этими, давно нестриженными ногтями, проникали в каждый уголок ее тела. Хотелось, чтобы они не были ласковыми и нежными. До синяков, до царапин на спине! До покусанных губ! До дрожи! До звериного рычания!
На лбу пот… Тело потное… Отблески свеч… Открыт рот в безмолвном крике… И, крепко зажмуренные глаза… Не отдать, вобрать в себя, впитать! Навсегда. Только бы долго, и по сумасшедшему!
«Нужно как-то успокоиться. Да, что на тебя нашло, дура? Так! Успокойся, успокойся!» Люба пыталась вернуть себя в то привычное для нее состояние спокойствия и равнодушия, которое у нее было, когда она только вошла в этот дом. Но, прошел ведь целый год! Она уже успела забыть, какой она была тогда, в прошлом году. Это было так давно, так далеко и неправильно. «Как встретишь Новый год, так его и проведешь». Значит, весь этот год она будет вдыхать запах страсти!
Олег вошел, почти сразу же за ней, поискал глазами, увидел, как Люба стоит, прислонившись спиной к стене, смотрит в одну точку. Хотел подойти к ней и пригласить на танец. Жена возникла за спиной в тот момент, когда он уже сделал шаг.
- Тебе не кажется, что это уже перебор?
 А ведь все начиналось так хорошо! Он уже знал, каким будет продолжение.
- На свеженькое потянуло? Скандала захотел?
- Лен, хватит уже.
- Что, Лен? Что, Лен?! Ты думаешь, что я ничего не вижу? Ты чего из меня дуру то делаешь? Нет, ну я, конечно, догадывалась, что у тебя бабы есть! Но не на глазах же!
- Ну, все, хватит! Или ты сейчас же прекратишь нести эту ахинею и заткнешься, или мы уходим!
Олег надеялся, что у Ленки хватит ума не закатить скандал при всех. Она будет ходить, и шипеть на него до конца вечера. И только, придя домой, даст волю своему гневу. Вот тогда в ход пойдут и кулаки и посуда. А он будет стараться все объяснить, успокоить ее.
 Елене были нужны эти скандалы! Они были частью ее мести, которую она взращивала все время пока они вместе, за то, что не с тем она прожила столько лет и что сыновья похожи на Олега. И хотела она дочку, а рожала одних мальчишек. И Олег гордился этим безмерно. И хвастался ими при каждом удобном и неудобном случае. А ей просто необходимо было родить девочку. Ему назло.
- Теперь, значит, эта? Да? А если я ей сейчас морду набью? Заступаться будешь?
Олег почувствовал в себе нарастающее раздражение. Если она сейчас скажет еще хотя бы слово, он сорвется. А этого ни в коем случае нельзя было допустить. Нельзя, что бы женщина, которая сейчас стояла у стены, увидела его таким. Нужно, что-то делать. Но раздражение уже выплеснулось. Повисело тревожно в воздухе и обрушилось противным шепотом.
-Заткнись, слышишь? Иначе я тебе сейчас морду набью.
Лена как-то сразу и затихла. Она не ожидала такого. По всем писанным и неписанным ей законам, он должен был сейчас объяснить что-то такое , в чем не был виноват. Она давно усвоила, что жить с мужиком всегда проще, если он постоянно чувствует себя виноватым. И очень быстро и успешно смогла воплотить это в свою семейную жизнь. Да это было и несложно.
 Жили они, в то время, совсем небогато. Почти бедно. Помогали только ее родители. И Ленка не упускала момента напомнить Олегу об этом. Только, последнее время, когда Олег начал заниматься бизнесом, который приносил им, пусть небольшой, но уже стабильно ощутимый достаток, Лена перестала упрекать его в нахлебничестве. Но вот теперь появилась другая тема. Измена. Ей просто необходимо было, как-то держать его на коротком поводке. Нужна была та болевая точка, на которую она могла нажать в любой удобный для нее момент. Так, чтобы он, как уже надрессированное животное, знал свое место.
Но, это был бунт! Он не мог, не имел права, разговаривать с ней в подобном тоне. Что-то насторожило. Каким-то, даже не шестым, а может быть двадцать шестым чувством, которым обладает только женщина, даже не подозревая о том, что она им обладает, Лена вдруг почувствовала реальную опасность. И она исходила, даже не от мужа, а от той, которая сейчас стояла, облокотившись на стену.
- Все! Мы уходим домой!
Нужно было бы ее послушать. Но, злость и желание перечить, сейчас преобладали над разумом. Хотя все-таки разум тихонько, нерешительно, сказал ему, что если не домой, то хотя бы подальше от Любы. Не нужно дразнить гусей. Олег вдохнул глубоко. Досчитал до десяти. Потом взял Елену за руку:
- Лен, перестань. Неудобно ведь. И Серега с Татьяной с нами пришли. Как мы им сейчас все объясним? Что у тебя приступ подозрительности начался? И голова заболела? Ленусь, ты же знаешь, как я тебя люблю. Не заводись. Угу?
Предчувствие опасности сделало шаг назад. Пока небольшой, но все-таки назад. Можно было бы еще побурчать, но она уже сделала свое дело. Она нажала на эту точку. И точка опять сработала. Большего, на сегодня, не было нужно. Только почувствовать свою власть и опустить его еще чуть–чуть пониже. Его место - у ее ног!

Глава 8
Утром расходились неохотно. Все хотели «продолжения банкета». Правильнее всего сейчас пойти поспать, хотя бы часа два, а потом опять сбор! Обязательно! Ведь так хорошо было! Так замечательно пели! Дружно, громко! А как эротично танцевали! И ведь какие все пластичные! И умные. Все любили друг друга. Договаривались встретиться. Кто-то предлагал пойти пивка попить.
 Хотя уже знали, что праздник кончился. И, не смотря на то, что очень хочется продлить его, они пойдут домой и ни через два часа, ни через день, ни через неделю они уже не встретятся. Только где-то на работе, на ходу перекинутся словами-воспоминаниями. Поприкалывают друг друга и опять разойдутся по своим, таким важным, делам.
Но еще есть время, они еще могут передумать и все-таки продлить эти, такие редкие, праздники.
В прихожей оставалось еще несколько неодетых гостей. Олег и Люба, постоянно находя для себя какой-нибудь повод, пропустили всех вперед. За оставшуюся ночь они перекинулись всего несколькими словами. И эти слова, не имели никакого отношения к тому, что произошло. Люба не слышала, но видела, что Елена, что-то выговаривала Олегу. Она не смотрела в ее сторону, но Люба чувствовала, что речь идет о ней. Горели щеки, губы.
Потом была толпа! Пьяная, шумная толпа. И они были частью ее. Вроде бы, как каждый сам по себе. Вроде бы раздельно. Но краем глаза, каждую секунду, каждый из них проверял, оценивал. Где, с кем? И пытался занять такое место, где вроде бы далеко, но в то же время они все-таки находились хоть как-то, но вместе.
Ташка, которую было нелегко завести, но уж если завели, то потом не остановишь, все еще не теряла надежду на то, что ее дорогие гости передумают и останутся. Она предлагала то чаю попить, то кофейку хлебнуть. А то, может быть еще водочки? Осталось ведь. И, так как в прихожей они остались втроем, вся ее энергия обрушилась на Олега и Любу.
- Ну, все, решено. Посидим еще часика два. А, потом, уже можно и расходиться. Все! Зовем всех остальных. Раздевай ее!- тоном, который не терпит никаких возражений, приказала она Олегу, пальцем показывая на Любу. Олег послушно потянулся, чтобы снять пальто. Люба, которая уходить не хотела, но и вида, что хочет остаться, не показывала, начала вроде бы неуверенно, расстегивать пуговицы. Ташка открыла дверь на улицу и громко объявила, что все остаются. Но, как не странно, ее не подержал никто. Все заорали еще громче, чем она. Потому, что пока стояли в прихожей, пока одевались, пока толкались, они еще были той новогодней командой, которая продолжала жить своей праздничной жизнью. Но, когда все вывалились на улицу, вдохнули морозный свежий воздух, сразу же образовались маленькие ячейки. Делились не только по семьям, но и по направлениям. Кому как удобнее дойти или доехать. Те, кто были в стенах этого дома еще несколько минут назад почти родственниками, теперь стали чужими, и от них уже хотелось поскорее избавиться. Усталость накатила, глаза стали тяжелыми. В них, как будто, насыпали песок. Еще несколько минут, пока ждали, когда соберутся все, слышался гомон. Какие- то анекдоты. Вспоминали смешные случаи из жизни. Потом стало тихо. Как-то сразу все выдохлись, и было только одно желание, поскорее приехать домой, выпить чаю, а еще лучше перекусить, чего-нибудь вкусненького, принять душ и спать, спать, спать.
- Одевай ее!- видно было, что Ташка обозлилась.
Олег что-то хотел спросить.
- У тебя ко мне какие-то вопросы?- Ташка продолжала злиться. А под рукой у нее сейчас был только один человек, на котором она могла сорвать свое зло. Это Олег.
 Он присел на корточки, помогая застегнуть сапог Любе. Ташка, знавшая его много лет, обалдела.
- Оле-ег!- она ехидно протянула его имя. Хотела, что-то еще добавить, но тут увидела, как он смотрит на Любу.
- Ко мне, я вижу, у тебя нет вопросов.


Глава 9

- У тебя на колготках - стрелка. На, под спину подложи.- Люба, проходя мимо Лерки, бросила ей расшитую в восточном стиле, подушку.
- Вот, гадство! М-м-м! Опять!
Лерка, сидящая на полу по-турецки, заметалась, не зная куда деть, уже наполовину выкуренную, сигарету, помахала ей в воздухе, кое-как пристроила на краешек стула, который стоял рядом, и вытянула ногу вверх.
- Ну, только сегодня новые надела. Ну, что делать то? Хоть без колготок ходи!
 Люба с маху шлепнулась на диван.
- Ходи. Ходи без колготок. Может, это и выход. Или на брюки переходи. Окончательно.
- А, ладно, под шубой, да еще и вечером, не заметят.
- Ну, если даже и заметят, то, что? Лер, у нас вино закончилось. Что делать будем? В магазин пойдем или чаю попьем?
 Они уже выпили бутылку вина, но разговор еще не был закончен, и хотелось в руках держать бокал, с чем-нибудь.
Девчонки гуляли! Любин муж, Игорь, еще вчера уехал в командировку. Его, вообще, часто не было дома. Ну, может быть, не так уж и часто, просто Любе казалось, что его нет постоянно. Ей не хватало его. Было одиноко. Хотелось его, такого родного, рядом. Правда, когда он задерживался дома дольше обычного, Люба, которая уже почти привыкла к тому, что вокруг нее тишина, что она может просто о чем-то думать, не отвлекаясь, на такие вещи, как приготовить еду, или постирать, погладить, начинала испытывать тихое раздражение. И, в большей степени на себя, чем на Игоря. Но, когда он уезжал, в первый же вечер, становилось пусто и тихо. Не так тихо, как хочется, а… очень тихо. Как будто, не живет никто. Как будто все уехали в командировку на другую планету. Она знала, что приедет Игорь, и тишина будет совсем другой. Она будет как шепот. Тихонько будет ветер шевелить занавески, шепотом будут проезжать мимо дома машины. Лифт, такой деликатный, почти шепотом будет открывать свои скрипучие двери. Все вокруг приспособлено к тому, чтобы не нарушить ее с Игорем покой. И оттого, что все вдруг резко менялось, становилась неживым, холодным, Любе хотелось, хотя бы первый вечер, после отъезда мужа, заполнить чем-то противоположным той тишине, которая на протяжении уже долгих лет просто меняла свои оттенки. Приходила Лерка, и они напивались. И было в этом, что-то тайное. Они, как две малолетние преступницы, ловили кайф оттого, что могут напиться в стельку, быть развязными, даже вульгарными. Могут вот так, растянувшись на полу и на диване, курить в комнате, а не на балконе, говорить пошлости, рассказывать друг другу все самое сокровенное, то, о чем в привычной жизни, они, наверное, не сказали бы. И при этом не испытывать ни чувства стыда, ни чувства неловкости. Всегда затянутые в свои внутренние принципы и правила, они, хотя бы иногда, могли позволить себе опуститься до какой-то невидимой, но никогда не преступаемой, черты. Сейчас не было внутреннего контроля, их никто не слышал. И они давали волю своим вторым «я», которые живут в каждой женщине и которых, чаще всего прячут так далеко, что и сами то потом найти не могут. Потому, что это не принято. Потому, что стыдно. Потому, что нужно жить и вести себя в рамках приличия. Потому, что существуют определенные правила общежития и еще много-много «потому, что…». И, если бы не все эти «потому что», еще неизвестно какими бы были те самые женщины, которые рассказывают целыми днями на работе, какая капуста уродилась у них на даче. Обсуждают новые рецепты какого-нибудь варенья или компота, и сетуют на то, что сын опять нахватал двоек, и как она, бедная, устала от уборок и от мужа - пьяницы. Неизвестно, какими бы они были, эти самые женщины, которые гордятся тем, что сразу же после аборта, они едут на свой участок, чтобы капать, сажать, поливать и потом упрекать своего мужа, что не жалеет, не любит. Какими бы они были, те, кто показывает пальцем, бросает камень в особь своего же пола только за то, что она позволила себе быть женщиной и не таскает бесконечно тяжеленные сумки из магазина, делает себе маникюр, покупает красивые вещи, ходит на высоченных каблуках. А еще, удивленно вскидывает ресницы, а потом томно переводит взгляд вниз и в сторону, и при этом улыбается так загадочно, что у мужиков от предчувствия скулы сводит.
Ни Лерка, ни Люба не относились к категории тех, кто будет на четвереньках пропалывать грядки. Особенно Лерка! У той, вообще, все из рук валилось. Она могла честно возмущаться, когда муж, придя с работы, и не найдя в холодильнике ничего кроме супа, обрушился на нее с обвинениями в том, что она плохая хозяйка. Причем удивление ее было настолько искренним, что, честно говоря, вызывало такое же удивление и у слушателя. Чего ему надо то? Неужели не хватит того, что поест суп недельной давности?
Но, не смотря на то, что они были теми самыми женщинами, которые треплются о шмотках, мечтают о том, чтобы денег было много, а делать ничего не надо было бы, они все равно оставались рабынями всех этих правил и законов, установленных обществом, в котором они жили. И, только иногда, задрав ноги на диванные подушки, выпив, черт знает сколько вина или водки, они, под Митяевскую песню о русской француженке, которая «пьет водку, так как подданная русская», скидывали свои маски, приличных дам, наконец-то могли насладиться тем порочным, что было скрыто от окружающих и от них самих. Это, порочное, выходило, жило несколько часов в алкогольном угаре, и казалось, вот мы! именно такие! Такие, как сейчас! И, ну их эти приличия! Завтра начинаем другую жизнь. По своим правилам. А, может быть, и вообще без правил. Они устраивали дикие пляски, извиваясь и подпрыгивая. И в этих первобытных движениях пытались выплеснуть всю ту отрицательную энергию, которая накапливалась, накапливалась, а потом раз…. У этих ведьм был свой шабаш. И вход остальным туда был строго запрещен.
- В магазин, наверное…Хотя, холодно на улице! Давай лучше чайку попьем. Мне домой скоро.
- Ну, чайку, так чайку. Может, у меня останешься? Позвони своему.
- Кому?
У Лерки хищно блеснули глаза.
- Даже не думай об этом! Мужу, дуреха! Не хватала, чтобы ты у меня дома развратничала.
Люба выразительно постучала себя по лбу. Ушла на кухню и оттуда уже продолжила:
- Лер, ты не обижайся, но противно все это мне. Конечно, я могла бы тебя на ночку пустить, но потом как подумаю, что мне простыни стирать! Не, не могу! Я его знаю. Как мы, потом, на работе то встречаться будем?
- Ой, да ладно! Нежные мы какие! Я и не напрашиваюсь. Что у нас мест, что ли нет? Тем более, что он сюда и не поедет. Я его в кабинете заваливаю.
Протопали Любины ноги, потом в дверном проеме появилась ее голова:
- Прямо на работе?
- Прямо. Иногда наискосок. Иногда на дверной ручке. Люб, хватит невинность то из себя строить! А то я, прямо, шлюха какая-то, на твоем фоне. Ладно, со мной все ясно. Ты мне вот, что лучше скажи, подруга, я так и не поняла, ты имеешь на него какие-то виды?
- На кого, на твоего начальника? Лер, ты за кого меня принимаешь?
- Да ладно, дурой-то прикидываться. «На кого?» Поняла же, о ком я говорю.
- Поняла.
Люба прислонилась лбом к косяку двери. Постояла так несколько секунд, а потом заговорила грудным, изменившимся до неузнаваемости голосом:
- Честно говоря, я и сама не знаю. Все дело в том, что у меня какое-то двойственное чувство. И хочется, и колется. Лер, ну не мой это тип! Не мой вкус. Мне прямо перед собой иногда стыдно становится.
Она повернулась, облокотилась плечами и затылком о стену и потом резко оттолкнулась.
- Вот, блин, подфартило. Извращенка я что ли? Прямо как в сказке «Красавица и чудовище». И ведь понимаю все, Лер, но почему-то все равно тянет к нему. Знаешь, как можно определить нравится тебе мужик или нет?
- Это когда сердце замирает? И дыхание перехватывает?- во время этих редких шабашей Лерка позволяла себе высказывать, такие, вообще-то замечательные мысли, с такой иронией, которая была на грани фола.
- Угу. Перехватывает. Точно. Только не дыхание.
- Не ды-ыхание? А, что же тогда у тебя может еще перехватить, целомудренная ты наша?
- Дура ты! Вот если ты себя с этим человеком можешь представить занимающейся сексом, вот тогда все правильно. Все сходится.
- А ты можешь себе это представить с Олегом? Слушай, Люб! Ужас, какой- то! Тебя! С ним?! Я то себе точно этого представить не смогу!
- Ты, знаешь, вот неделя прошла после Нового года, а я до сих пор хожу, с таким ощущением, что в меня чайник кипятка налили. Внутри, что-то горячее и разбухшее.
- Ка-акое? Разбухшее? Люб, ты точно здорова? Может, у тебя отеки?
- Да, иди ты!
Люба дала Лерке подзатыльник и отправилась опять на кухню, разливать уже давно превратившийся в чифирь чай.
- Лер, может, все-таки лучше в магазин? Раз уж вино закончилось. Хотя…
Магазин был недалеко, но выходить на улицу не хотелось. Не хотелось тащиться через дорогу, балансировать по узеньким тропинкам, протоптанным многочисленными жильцами ее дома и просто прохожими. А, ведь еще же и одеться надо. А это шуба, сапоги, шапка. Нет! Не способна она, сейчас, на такие подвиги.
Лерка вошла следом за ней.
- Люб, давай поговорим еще о любви!
- Давай! Говори!
- Ну, ты же знаешь, я так красиво и длинно, как ты говорить не умею. Давай ты будешь говорить, а я буду слушать.
- И о какой любви мне говорить? О большой и чистой?
- Люб!- вдруг как-то серьезно и торжественно произнесла Лерка.- Ну, ведь ты прекрасно понимаешь, что Олег на тебя запал. И еще прекраснее понимаешь, что связываться с ним тебе не стоит. Ты его лицо видела? Губы эти? Люб, у него же порочное лицо. Он не оставит тебя в покое. Ты это понимаешь?
- Понимаю. Лер, для себя я еще ничего не решила. По-моему ты гонишь лошадей.
- Ничего ты не понимаешь, как я посмотрю. Любка, ты ведь мужу никогда не изменяла! Ну и не надо тебе это! Я же вижу, ты другая стала. У тебя в глазах страсть. Кармен ты моя! Глупостей ведь наделаешь, потом жалеть будешь. А уж если решилась на измену, то, Люб, только не он! Слышишь меня?
- Я визуал. Для того, что бы убедиться, мне не слышать, мне видеть нужно. Отсутствие массы вызывает у меня головную боль. Ясно?
- Ясно. Мне все ясно! Мне, только одно не ясно, как можно хотеть эту «массу»? Люб, он же страшный. Ну, может не совсем конечно страшный, но не красавец это уж точно!
 -Лер, мне кажется, что пора тебя домой провожать. У тебя какая-то уже, даже не последняя, а запредельная степень опьянения. Если бы ты себя сейчас слышала. Ты такую ахинею несешь! Я тебе еще раз повторяю, я ничего для себя не решила. Подчеркиваю. Ни-че-го!
- Да, все ты уже решила. Просто, себе самой признаться боишься. Смотри, Любаш, чует мое сердце, не к добру все это. Не нравится он мне!
- Лер, он просто глубоко несчастный и одинокий. И закомплексованный. Вот и все. Какие могут у меня возникнуть к такому человеку чувства? Ну, ты хоть немного думала бы, прежде чем говорить. Ты же меня знаешь. Я и красивых-то мужиков к себе не подпускаю, а ты, про какого-то Олега…
- Говоришь же, что все горячо внутри.
- Ну, это просто… Временно. Бывает же, иногда и такое. Пройдет быстро. Но, поверь мне, отношений никаких быть просто не может.
- Ну, ну!
- Лер! Да, правда!
- Конечно, правда, Люб! Только видела бы ты себя со стороны сейчас.
Лерка уже брала в руки телефонную трубку, чтобы позвонить мужу, и предупредить, что она скоро приедет домой. Любе, страсть как, не хотелось оставаться одной. Вот сейчас Лерка уедет, и опять она останется в пустой квартире. В той же самой тишине, в которой просто невозможно жить.
- Ты все-таки домой? Может, останешься? Пойдем, я тебя хоть до остановки провожу.
Но Лерка замахала на нее руками, тихо, мол! Она уже слышала голос мужа. Люба знала, как он не любит, когда они собирались вдвоем и, поэтому затаила дыхание.
 После этих посиделок Лерка приезжала домой, какая-то другая. Чуть, более независимее, чем всегда, чуть, более раскрепощеннее чем обычно. От нее пахло спиртным и хорошими сигаретами. Но, дело было даже не в этом. От нее пахло, в это время, свободой. Как от степной кобылицы. Потом, через два- три часа этот запах улетучивался, выветривался, забивался запахом кухни и, она становилась прежней. Но, как же он ненавидел этот короткий промежуток времени, когда было абсолютно понятно, что эти женщины так и не смогут принадлежать никому до конца! Что, он так и будет, редко, но все-таки будет, вдыхать эту проклятую ее свободу.