Собачий хвост

Бывают, ещё бывают на Руси такие звенящие дни. Мороз небольшой, но всё вокруг звенит, пар почти изо рта не выходит. Тут же садится на воротник мелкой изморозью. Странно так, звон и одновременно тишина. Не всё доступно нашему уху. Физики это знают, они умные. Насколько добрые неизвестно. Бомбы у них на уме. Нельзя делить. Ум и доброта. Суть только совместная. В идеале, конечно. В жизни всё не так. Совместились они, предположим, но ни того, ни другого недостаёт до нормы. Где она эта норма.

Дорогу только что посыпали песком, обогнал дорожную машину. Ехать стало хуже, но ничего. Гололёд дело привычное. Резина с шипами и почти новая, доеду. Трасса закончилась, поворот. Здесь похуже, но зато как красиво. Особенно вечером, а сейчас утро, но как же вечером красиво, когда небо тёмное, тёмно-синее. Взлетаешь на горку, а там по обе стороны ели. Как в туннель въезжаешь. Сверкающий туннель под ударом фар. Всё разом вспыхивает. Пока едешь, переливается, а потом в зеркало можно посмотреть, а там тьма. Такая там тьма, что глаз мало выколоть. Нужно умереть, чтобы понять, какая вязкая там тьма.

Сейчас утро и ещё один поворот. Здесь совсем редко ездят. Лёд уже как на катке. Будто специально заливали. Да, нет, так не заливают – тут слой сантиметров пятнадцать, даже двадцать. Ого, чуть сорвет и улетишь. Куда это девчонки собрались, из церкви, что ли идут. Рановато что-то. Да, не похоже. Идут куда-то. По левой стороне идут. Неправильно это, но здесь правильно. Вдруг сорвет колёса в скольжение. Ничего уже не сделаешь.

Ух, чёрт, да куда же ты лезешь. Маленькая собачка, щенок ещё, по-моему, русской гончей щенок. Тут охотников много. Ку-куда-а, ты. Руль быстро влево. Настолько быстро, как только можно, нельзя быстрее, сорвёт, и полетишь, сметая и собаку и ребятишек. Вот он между колёс. Хлопнуло что-то по днищу. Ага, цел, дурило, но больно ему, крутится, это в зеркале видно. Видно здорово по хвосту попал. Как бы не сломал. Девчонки машут руками. Не понять, благодарят, что дурачка спас, а может и наоборот, думали специально давлю, и такие скоты бывают. Дорога, тут всё бывает.

Добрался до фабрики, и понеслось. Дел тут куча. Только в обед присел в кабинете. Кабинет старинный, фабрика 1838 года, даже шпингалеты, такие, что любо-дорого посмотреть. Надпись на них производителя на самом видном месте, да, не стыдно было, Воронцов делал, так и написано – Воронцов. Хороший был фабрикант этот Воронцов. Напротив стола печь изразцовая. Топят её из коридора, так сделана она специально, чтобы не мешать, и гряз не носить в кабинет с дровами. Простая, на вид, изразец крупный, просто белый, без выкрутасов, не всегда таких удачных как хвалят обычно. Художники так намудрят, петухи какие-то, огурцы турецкие, а потом ещё производители добавят, якобы упростив, ужас – смотреть тошно. Белое оно и есть белое.

Стол тоже старинный, никому видно неохота было его отсюда, со второго этажа воровать, тяжеленный. Ручки латунные, цвета жёлтой луны. На заводе охрана, бомжи сюда не добираются, а то бы в приёмный пункт снесли и тю-тю ручечки. Ящичков всяческих полно Удобно всё страшно. Для отвлечения всё это. Чтобы отвлечься. Мучает что-то. Думаю, думаю. Сжимается кольцо времени. Наконец, выдвигаю сам себе предположение. Щенок меня мучает. Даже не щенок, сам дурак, а его хвост. Так и стоит перед глазами, сломал, наверное. Здорово ударило. Так, бывает камень стукнет в днище, а тут хвост.

Цвета щенок был необычного. Коричневый, даже бежевый с чёрными пятнами, это понятно – русские гончие такие часто бывают. Но с подпалинами, какими-то странными, будто луна жёлтая в полночь. Луна. Была у меня. Да, была у меня девушка с похожими волосами. Девушка с волосами жёлтой луны. Глаза были тёмные, не голубые, синие, тёмно-синие. Всё в них переливалось и сверкало, так сверкало, как только может сверкать горка со снежными елями, когда на них фарами… Ударишь по ним фарами.

Да, ударил, тогда я её ударил. Думал, что довела. Любила, и я любил, но довела. Так, как только очень любимых могут доводить. Ударил сильно. Больно ей было, но смолчала. На губе кровь, а смолчала. Понимала, что довела. Больше уже нельзя было. Она просто молчала, а я был виноват. Я непоправимо был виноват. Всё можно выдержать, но только не собственную непоправимую вину. Никто не будет исправлять собаке сломанный хвост. Так и срастётся, криво.

Глаза потухли, нет, не в тот момент у неё глаза потухли, а тогда, когда расставались не она, нет. Я с ней расставался. Потемнели глаза, и волосы цвета жёлтой луны поблёкли. Вечер, луна с волосами девушки. Дома скучно. Нет, не скучно, поскучал бы с большим удовольствием. Ах, люди как же приятно просто поскучать. Поскучать, если ничто не мучает. Соседка, весёлая старушка, заходила, приносила самогон. Нестеровна, а почему у тебя самогон грибами пахнет. Смеялись долго. Зачем смеялись, над чем, не знаю, не помню.

Ушла весёлая старушка соседка, а меня мучает хвост собачий. Волчком в голове вертится ударенный мной щенок. Мучают они меня. Собачий хвост и девушка с волосами цвета жёлтой луны и тёмно-синими глазами. Ничего уже нельзя сделать. Вина висит вязкой тьмой.

Девушка и глаза
Синего неба капли
Волосы жёлтой луны
Елей так сверкает слеза