Чёрный Алиев

Он и не помнил, когда сюда приехал, а уж когда в Россию, точно не помнил. Зато он очень хорошо помнил свой дом. Дом начинал строить ещё дед. Родственников в их семье было не так уж много, даже мало - всего около ста человек. Когда были общие праздники и несчастья все собирались, словно из-под земли, именно не появлялись, а собирались. Словно в воздухе висела огромная воронка с центром вращения в нужном месте. Сейчас Алиев сидел в баре. Нет, он не пил. Заканчивалась только вторая бутылка коньяку. Просто бар был его.

Русский человек уже загулял бы на всю губернию. Было от чего загулять. У Чёрного Алиева сожгли пилораму. Сожгли местные жители, но он их не винил. Алиев знал, откуда растут ноги. Все, вроде бы это знают, но Алиев знал точно. Спалил производство Иса, злобный и мстительный, Иса. Не последним человеком был в районе Чёрный Алиев, он уже ходил советоваться с Сашкой, а как его звали по-настоящему, он не знал. Других людей Сашками называют при крещении, но Сашку назвали Сашкой, когда он это заслужил, уж, чем там, спрашивайте напрямую или в органах, а не у Алиева. Сашка сказал, не поможет. Так и сказал. Ваше дело. Чёрных.

Сколько он себя помнил в Семёново-Лапотном, забрать долг у Исы смогла лишь Ирина. Она была уволена из придорожной забегаловки «Хуторок» и не могла рассчитаться с хозяйкой. В «Хуторке» была толстенная книга, в которую записывали долги посетителей, ведь не только проезжие в него ходили. Иса никогда, ни за что не платил – всё брал сам, но считал, что и это большой труд. Давайте всё сами, а я посмотрю брать или не брать.

Жена у Чёрного Алиева была русская, и детей было трое. Было бы и больше, но Мария, так звали его жену, отказывалась следовать восточным традициям. Она работала нотариусом, прямо в том же доме, где был бар. Если сожгут и бар, то контора тоже сгорит.

Алиев отставил бутылку в сторону и прошёл в подсобку. Он долго рылся в самом тёмном её углу. Нашёл то, что искал и сел пилить. Полотно было старое, заезженное, но пилить ещё можно было. Ему оставалось совсем немного, но что-то его встревожило. Он встал, расстелил прямо на полу мешок из-под сахара, опустился на колени.

Молился Чёрный Алиев долго, иногда он резко вздыбливал подбородок к небу, и были видны его закатившиеся глаза, сверкавшие в полумраке маленькими щёлками, а под прикрытой частью век очень быстро вращались круглые шарики его глазных яблок. Всё когда-то заканчивается, кончилась и молитва. Он встал и доделал свою работу. Но оставалось ещё важное дело. Алиев достал из ящика кинжал, вспомнил деда, сказал ему слова благодарности за оружие, тряхнул кинжал ещё раз в кулаке и пристроил у пояса. То, над чем он работал, Алиев запихнул под куртку.

Иса гулял в «Хуторке» второй день подряд. Девочки подавальщицы не знали уже, куда от него деться и как выпроводить. Это смогла бы сделать Ирка, но её уволили, якобы за кражу макарон. Вокруг Исы сидело не менее четырёх прихлебателей. Говорю не менее, так как точно подсчитать их на вторые сутки загула не представляется возможным. Кто-то куда-то ходил, кто-то откуда-то появлялся и куда-то исчезал постоянно. Особенно этим отличался Рыжий телохранитель Исы. Он был бы настоящим богатырём, если бы не лицо. Такого лица у богатырей не бывает. Рыжий сидел напротив Исы и похабно подмигивал, очевидно, рассказывал интересное.

Сильно хлопнула дверь. На пороге стоял Чёрный Алиев. Прихлебатели метнулись, было к нему, но Иса остановил их жестом. Ну, что пришёл таки чёрножо…БАХ, БАХ. Рыжий вскочил, поднял свои ручищи над Алиевым, но в левой руке последнего сверкнул кинжал.
Ещё неясная, но уже сочная рана заалела на шее Рыжего. Он попытался придержать голову рукой, но это у него не получилось, она беспомощно повисла, и Рыжий ещё долго стоял, как застывший на морозе дуб.

Чёрный Алиев вышел на просторную террасу «Хуторка» и аккуратно прикрыл входную дверь. Он смотрел на снежную равнину, которая расстилалась перед ним, на чёрные домики, усеивавшие противоположную сторону дороги мелкими крапинками, и видел перед собой горы, высокие, нежно-зелёные, дымчато-голубые, с ярко снежными шапками. У подножия гор стоял его дом, который начал строить ещё его дед.