салфетка номер сыкс

перекидывала слова : - у нее было звериное чутье. чуть-чуть ее, немного для меня, огрызок - небу. и это чутье подводило. ее под монастырь, меня под квадратную скобку. как ей такой взбалмошной удавалось любить на всю катушку печальные кислые формулы и жухлые уравнения с двумя неизвестными. все вычислялось, плавало цифрами по бумаге, и глухое незрячее рацио складывало из льдинок отдельные слова, чаще всего "я знаю" и иногда "не верю". она все могла рассказать через тангенс, ну катангенс на худой конец.
и это был такой большой, такой непонятный прасковье мир.
жизнь в маленьких районах ходит пешком, заметает следы снежком и не разговаривает. в окна плющат листья герани и искусственные цветы. маленькие магазинчики с мягкими обморочными мандаринами смотрят замызганными витринами во дворы. она всегда просила мандаринов. и прасковья по двадцать минут гладила каждый, пытаясь догадаться: мертвый ли или подойдет. для нее все хотелось найти самое хорошее и было ничего не жаль и если нет тут, то надо еще искать.

тащила ей мандарины, прихватывала бутылку вина, сухого как ей по вкусу.
из окна второго этаже мир кажется невозможно уютным местом, в который непросто попасть, потому что подоконник узок и можно соскльзнуть. а если не соскользнешь - пойдешь как по воде по воздуху на уровне второго этаже. тогда будет возможно и просто заглядывать ей в окошко, когда она завтракает, дышать на стекло с той стороны, махать ей рукой и улыбаться, словно вот поезд, она едет, а ты на пероне, но не страшно ведь поезда нет в графике. сплошная созерцательность, признательность и стакан в двадцать капель валериановой удовлетворенности.

в маленьких пригородных районах жизнь шепчет о лете, гоняет по парку трамвайный билетик, дымит на площадке дешевейшей примой, будний день сероглаз а воскресный день вымыт, умыт, опрятен и с запахом сырничков. сырнички ей, конечно, готовила. прасковья опускала в муку тяжелые липкие комочки, облачки творога, пачкала в белой пудре и лепила нежно сжимая ладонями овальных малышей.

засахаренная сгущенка может быть только засахаренной, окно только заплаканным, журавлик на антене приемника мешает ловить волну и жизнь чудесна и проста. как путь от поста до поста, как пряный хлебушек, как килька в томате.
и килька в томате, и подоконники и сухое вино и прозрачные шторы - все всего лишь прасковьина личная палитра, прасковьина персональная акварель. и прасковья писала этим, об этом, для этого, вопреки этому, ради этого крошечные этюды ню...