Ручей Удачный

       

       Вовке хотелось спать, крепился изо всех сил. Скоро уже, совсем скоро. Отец сказал – километров тридцать. Ехать меньше часа.
Больше всего Вовка любил, когда ставили лагерь. На это уходил целый день. Потому что рубили каркасы для палаток, тесали нары, устраивали склад и баню. И везде надо было поспеть. А еще – приглядеться к участку. Впереди – целое лето. Полевое лето в отцовском геофизическом отряде.
       
 Вовка знал, что участок называется Раздольный. Отец давно хотел на Алдан, говорил, что там – лучшие места во всей Южной Якутии. А Вовке везде – лучшие места. В прошлом году делали разведку на Иенгре. Там он поймал своего первого тайменя. Выводил его, конечно, отец, но клюнул-то у Вовки! И ростом был почти с него. А за год Вовка здорово вырос, все говорят. И шесть лет, это вовсе не пять. И в школу осенью. Мама решила – пора. Читает он давным-давно. Честно говоря, все учебники за первый класс прочитал еще зимой. Степан ему давал, на выходные дни. Скукота, как будто не школа, а продолжение детского сада. В поле взял «Сказки народов мира» и рассказы о животных Даррелла. Читать будет, когда зарядит дождь. В палатке печку затопят, капли застучат по туго натянутому брезенту, и не станет Вовка никуда торопиться, и хватит ему книжек надолго.
       
Мысли прервал взрыв хохота. Сезонный рабочий Миша Цыган спрашивал у паренька – практиканта:
- Тебя как зовут?
Тот был немец, учился в Москве. Каждый год на практику приезжали студенты иностранцы. В прошлом году - Стив и Риф из Анголы. Имена у них оказались длинные, поэтому сократили для удобства. И те были согласны, им нравилось вообще все вокруг. Поднимали большой палец вверх и говорили: «Россия – класс, Якутия – класс!». Ладошки у них розовые, а сами – черные и блестящие. И всегда веселые. А немец слишком бледный. И худой какой-то.
- Зовут как, говорю. Ферштейн? – повторил Мишка.
- Кнут.
- Ну, ты даешь…Не погоняло, а имя скажи.
- Да, понял. Кнут Герберт.
- Ну, блин, о чем только родители твои думали…
Тут вступил отец:
- Миш, вот о твоих вкусах точно не думали.
- Да мне-то как раз подходит. Кнут и Кнут. Вполне потянет.

       «Урал» натужно загудел на подъеме и минут через пять встал. Отец выпрыгнул из машины, принял на руки маму, потом Вовку. Вообще-то детей в поле брать было нельзя. Года три назад издали такой строгий приказ. После того, как обварилась пятилетняя Катя Петрова. Опрокинула на себя кастрюлю с кипятком. Девчонка и есть девчонка. Хотя обвариться запросто можно и дома на кухне. Но участок оказался дальний, далеко от трассы, а санитарный вертолет пришел не сразу, через несколько часов.
       Вовке повезло, потому что мама работала учителем, отпуск длиной в лето, и отец брал ее в отряд поварихой, а сын шел довеском. Куда его девать? Да и под маминым присмотром неотлучно. Но все равно на него выдавалось специальное разрешение, Вовка сам видел эту бумагу с печатью.
       Как они любили долгими зимними вечерами вспоминать прошлый сезон. Сидели с мамой, укутавшись старым полосатым пледом, и перебивая друг друга бесконечными «А помнишь?» - снова и снова возвращались к счастливым дням.
       
Тем летом были девчонки – студентки из Монголии. Их пугали страшным зверем – бурундуком. Рассказывали, какой он огромный и кровожадный. Особенно старался тот же Мишка. Додумался до того, что вечером, когда все сидели вокруг костра, разговаривали или пели, уползал в темноту, ломал там ветки и даже порыкивал. Аюна жалась к чьему-нибудь плечу и шепотом спрашивала «Бурундук?». Сговор был общий, и кто-нибудь небрежно бросал: «Пошаливает, громила». И только уже в последний день, когда свернули лагерь, рассказали девчонкам про розыгрыш. Бурундуком оказался любопытный полосатый зверек под кодовым названьем «борька». В тайге их было видимо-невидимо. И людей не боялись совсем. Порскали из палаток, прыгали по столу. Чуть только сядешь перекусить, уже – рядышком. Стоит столбиком, хвост – морковкой. И посвистывает себе тихонько. Ростом поменьше самой мелкой белки, на спине – три темные полоски, глаза – черные бусины. Поймать его было проще простого: накрыл кепкой и все дела. Но бурундук – единственный зверек, который не живет в клетке. Умрет уже через сутки.
       И в прошлом же году сезонный рабочий Серега придумал штуку: насыпал горку сахарного песка и ждет. Минуты через две уже показался полосатик. У него одна летом забота – запасы делать. Набивает полные щеки припасами и к себе – в гнездо. Насовал сахару за щеки и помчался. Вернулся, показалось – задумался даже над белой кучкой. Опять забил свои мешочки и убежал. Если кто видел у бурундука ошалелые глаза, вот такими они и были. Сахар-то растаял, пока нес! Еще одну ходку сделал. А когда прибежал в четвертый раз, уставился прямо на Серегу, заверещал и даже лапки кверху поднял.
       - Гляди, братва. Обматерил меня и хвост и в гриву.
И Серега сыпанул ему щедрой рукой гречневой крупы:
       - Прости ты меня, дурака. Шуток что ли не понимаешь?
Да, хорошо было на Иенгре. А вот теперь – Раздольный.

Выбрать место для лагеря – целая наука. Надо, чтобы река или ручей рядом были, чтобы от ветра скрыто, но в то же время – продувалось, иначе комары заедят. Все говорили, что отец умеет найти стоянку лучше всех. Уезжал дня на три, и возвращался всегда довольный, что значило – с лагерем определился, и можно собираться в дорогу.
Вовке-то что, его рюкзак всегда наготове. Раз двадцать уже перебирал, проверяя свою полную готовность к полю. Чего там только могло не понадобиться! В первую очередь, конечно, нож. И не какой-нибудь детский нарошечный, а настоящий, охотничий, в ладных брезентовых ножнах. Леска. Потоньше – на хариуса, толстая и прочная – на тайменя. Вдруг опять повезет? Грузило сделал сам. Курочил старые аккумуляторы, на костре плавил свинец. Обязательно – компас. В тайге без него нельзя. Лупа, чтобы костер запалить, если спичек не будет. Лучше всего для этого сухой мох подходит – ягель. Правда, долгое это дело. Поэтому спички нужно завернуть в целлофановую пленку и плотно закрепить резинкой, чтобы не намокли. Опять же – свечи. И фонарик с батарейками. Набирается самых нужных вещей порядочно, рюкзак под завязку.

       Вовка закинул рюкзак на плечо и неспешно двинул вперед. Хотя больше всего ему хотелось бежать и подпрыгивать от счастья, которое бурлило в нем, как пузырьки в газировке.
- Смотри, Вовка, ручей Удачный. Классное название?
И отец подмигнул ему веселым глазом. Никакого ручья Вовка не увидел.
- Пап, где?
- Видишь, вон там, справа, кучи такие ровные. Это отвалы. Драга здесь работала, золото мыли. Весь ручей разметали. Но он телепается помаленьку, оживает. Там, за отвалами, озерца теплые, купаться будешь. А родник здесь, рядом, в ручей уходит.
       
       Пока разгружали машины, варили ужин, наскоро натягивали палатки – на одну ночь, завтра будут устраиваться толком – Вовка успел сбегать к отвалам. Правда, все время приходилось махать маме рукой, сигналить: «Тут я, тут! Никуда не делся!», потому что уговор железный: из поля зрения не исчезать. Тайга есть тайга. Это не загородный лагерь.
       Вечером отец «давал инструкцию». Так было заведено, хотя Вовка все правила знал наизусть. Но на каждом участке были свои, особые, «нюансы» - такое красивое слово говорила мама, - и Вовке оно очень нравилось.
- Так вот, из лагеря – ни ногой. Тут кругом шурфы, и вякнуть не успеешь, свалишься. Купаться только с мамой. Зверя вроде нет, но кто его знает…
       «Зверь» - это медведь. В прошлом году пережили они с мамой приключение…Про шурфы Вовка знал, и про старателей тоже. Зимой приезжал друг отца, настоящий писатель. Подарил свою книгу, где на первой странице написал: «Володе – от автора», и поставил красивую подпись. Книга называлась «Самородок», мама читала ее по вечерам вслух. Правда, Вовка подозревал, что кое-что она пропускает, слишком часто пролистывались страницы, но молчал, понимал, что книга – для взрослых, а у них свои заморочки. Скорее всего, там было – про любовь, тягомотно и скучно. Зато про старателей – искателей золота, здорово интересно, а главное – все про знакомые места, вот и Алдана, наконец, дождался.
       Уснул Вовка прямо на начале «инструкции». Сквозь сон слышал, что отец ворчал, а мама смеялась. Потом вроде она его раздевала, целовала щекотно, и запихивала в спальник, который сшила ему два года назад «навырост».
       
       Проснулся, когда лагерь уже напоминал муравейник. Вовка просиживал над хвойными конусами часами, завораживала его бурлящая жизнь муравьев. Это только на первый взгляд казалось, что все движутся как попало. На самом деле у каждого муравья была своя задача, и спешили они в определенных направлениях. Иногда Вовке даже казалось, что есть там какие-то особые регулировщики, и они четко знают, кого направить по какой дороге, чтобы не было суеты и столкновений.
       Вовка выбрался из палатки и зажмурился от солнца. Отец рубил жерди для палатки, а мама махала рукой, звала к себе. Уже желтел под навесом свежеобструганный стол, и Саша Захаров прилаживал возле него кусок рельса, который звонким и тягучим звуком будет созывать всех к обеду. И когда только успели?
       Вовка кинул полотенце на шею и помчался к роднику. Туалеты еще не установили, пришлось свернуть в кусточки, следуя неписаному правилу: «мальчики - налево, девочки – направо». Потом поплескал в лицо ледяной воды, даже хлебнул мимоходом. Сводило зубы, и мурашки ползли до самых пяток. Он попрыгал на одной ноге, покрутил над головой полотенцем. И побежал к маме.
       Она положила ему в миску половник пшенной каши с тушенкой. Вовка дул на горячую горку и думал: ну почему эту кашу так ненавидел в детском саду, ни ложки не мог проглотить, а здесь уплетает за милую душу, даже добавку осилит запросто.
После завтрака пошел прямиком к отцу:
- Пап, можно мне на отвалы?
- Иди. Только уговор помни: в поле зрения.
- Да знаю я, обещаю – буду в поле.

Вовка забрался на самую высокую кучу, с нее видно было и близкую березовую рощицу, и ровный частокол темных елок, который уходил к дальней сопке. И шла полоса отвалов, а меж ними в ровных круглых блюдцах стояла вода. Когда-то это была веселая таежная речка, и звали ее Ручей Удачный. Наверное, такое имя дал ей тот старатель, которому здорово здесь повезло. Может не только песка золотого намыл, но и самородок нашел.
Но это было давно. Вовка видел в городском музее лотки: такие деревянные штуки, похожие на широкие лопаты. Их надевали на шею, и, стоя в ручье, промывали ту породу, что накопали в шурфах – пробных ямах по всему берегу ручья. А потом в музее шли фотографии драг – специальных машин, которыми добывают золото сейчас. И стояла в витрине маленькая модель драги и возле нее – крохотные человечки.
       Машина шла по руслу речки, черпала ковшом породу, промывала механическими лотками, улавливая мизерные песчинки золота, и выплевывала все отработанное в отвалы. Вот и получались такие ровные кучи. Но и ручья за ней уже почти не оставалось. Много лет пройдет, пока постепенно найдет он себе дорогу, соединит отдельные озерца, где бьют подземные ключики, но уже никогда не будет прежним.
       Вовка прищурил глаза, и показалось на миг, что находится на луне, а вокруг - кратеры безжизненных вулканов. Быстро повернулся спиной, вздохнул с облегчением. Тайга без конца и края! Такая живая и такая любимая.
       
       Взгляд его зацепился за ярко блеснувший на солнце кусочек породы на склоне соседнего отвала. Вовка рванул туда, стараясь не потерять из виду место. Взобрался, выпрямился. Но видно, лучи уже падали под другим углом, и шуршал под подошвами сандалий обычный гравий. Но Вовке упрямства не занимать, искать так искать. Он спустился вниз, набрал тонких прутиков, вернулся на склон и обозначил ими круг, где по его прикидкам увидел слепящий всполох.
       Вспомнил рассказы Джека Лондона, которые ему читала мама, и улыбнулся: «застолбил участок». И начал медленно, двигаясь по кругу по часовой стрелке, пересыпать камешки в руках. Наверное, прошел уже час, когда в горсти оказался увесистый, размером чуть поменьше его кулака – камень. И был он того необыкновенного золотого цвета, что сердце у Вовки ухнуло, и билось почему-то в животе, и никак не возвращалось на место.
       С одной стороны камень гладкий и ровный, а с других – ребристый, в трещинах и выступах. И блестит нестерпимо, и достаточно тяжел. Вовка сел, стащил с головы пробковый шлем – подарок веселого негра Стива из Анголы - вытер пот. Потом раскинул руки и лег на теплый гравий. Свой самородок пристроил на груди и не мог на него наглядеться.
       
       Мысли были похожи на комаров над лампой: толклись рваной тучей без порядка и ясности. Понятно, что наступит теперь какая-то другая жизнь. Мама может уже не работать в школе на две ставки и не сидеть до полночи над стопками тетрадей. А будет разговаривать с Вовкой, и читать ему вслух, и вспоминать интересные истории из своего детства. А может быть, она станет настоящей писательницей? Никто ведь лучше нее не придумывает на ходу загадки и сказки.
       Отец, конечно, со своей геологией не расстанется никогда. И это правильно, как же Вовка без полевых сезонов? А вот зимой у него большой отпуск, и можно поехать в Африку, и другие теплые страны. Увидеть, наконец, слонов и бегемотов на воле, а не в зоопарке. А еще можно купить маленький личный самолет, шестиместный, например…
       
На землю его вернул гулкий звук рельса. Неужели обед? Вовка нахлобучил шлем, самородок не мог доверить карману и нес осторожно в руке. Юркнул в палатку и стал дожидаться родителей. Первой пришла мама:
- Ты что красный такой?
Потрогала лоб губами.
- Не перегрелся на солнце? Руки мыть беги.
- Я отца подожду.
Пришел отец, весь пропахший смолистой лиственницей.
- Ну, как первый день? Удачный?
- Да, пап, удачный.
И выложил на одеяло свой самородок.
Отец смотрел на Вовку как-то задумчиво, потом притянул к себе, обнял.
- Ты подумал, что это золото?
- А разве…?
Мама крутила камень в руках и смотрела на него с восхищением.
- Вовка, как я мечтала начать коллекцию минералов. Ты молодец! Подаришь его мне?
- А это – минерал?
Отец взял камень:
- Да, Володька. Пирит. Он часто золотые жилы сопровождает. Стой-ка, стой…Смотри, видишь, - вкрапления кварца. Прозрачная такая прожилка. А в ней – песчинка. Вот это может быть золото. В лаборатории анализ сделаем. Так что, золото ты все-таки нашел.
 А насчет самородка…На этом и взрослые мужики прокалывались. В прошлом году у гидрогеологов сезонником москвич работал. Целый месяц рюкзак свой от всех прятал. Потом спросил у кого-то, как самородок сбыть. Оказалось – кусок пирита. Так веришь, плакал даже, успокоить не могли.

А Вовка не плакал. Правда, сильно хотелось.