Великий человек или Жучья наглость

Были мы тогда с Архипом Архиповичем на даче. Сидим мы этак на моем балкончике, Архип Архипович рассказывает, как он на днях с женой рыбачил, да и рассказывает так умилительно, как в иные минуты он умеет, да и забавно так, знаете, что любо послушать. Сижу я, разомлел весь, оно, знаете, хорошо: солнышко, беседы приятные, образованные; слушал я, слушал, однако смотрю – что это такое, бишь, на голове Архип Архиповичевой? Я поначалу, знаете, и внимания не придал, ан на глазах-то мелькает и мелькает; присмотрелся я – ан это, глядь, волосы на ветру растрепались да два волоска на затылке и встали, колышутся этак ветром; эх, думаю, вот какими пустяками занимаюсь, весь сказ уже прослушал. Тут Архип-то Архипович засмеялся чему-то – ну, знать, смешное место я пропустил, ну, посмеялся этак тоже ему в ответ, чтобы то есть не обидеть рассказчика, однако ж что-то мне все покоя не дает. И не знаю, сколько тут времени прошло, однако слышу я, что опять Архип Архипович смеется чему-то – ну, знать, опять я все прослушал – а волоски-то на голове Архипа Архиповича колышутся да колышутся перед глазами. Смеюсь я это в ответ, чтобы рассказчика то есть не обидеть, а сам уж и пот на лбу чувствую; смотрю я тут – и вот верите вы или нет, а волоски-то Архип Архиповича вперед подвигаются, и показывается из-за них черная морда. Тут уж меня седьмым потом прошибло; вытираю я это лоб рукой и шепчу про себя: «Так и знал, так и знал». И, видать, что это я не то чтобы про себя, а вслух прошептал, так что Архип Архипович и спрашивает меня вдруг:
 - Что, Степан Семеныч, вы сказали что-то?
Я так это весь и вздрогнул, смотрю на него, ни жив ни мертв. Он тут так и покатился на меня со смеху.
 - Что это вы, - говорит, - Степан Семеныч, на жаре, что ли, утомились, а какой это вид у вас, мол, необыкновенный.
И смеется, знать, а морда-то черная на голове его сидит себе как ни в чем не бывало, слушает да ухмыляется; «смейся, мол, смейся, и я посмеюсь». И хочу я сказать, что, дескать, я-то что, я-то обыкновенный, а вот посмотрите-ка на свою голову, Архип Архипович, так действительно что-то необыкновенное увидите», - ан не могу. Ну как, скажите вы мне, тут быть: ладно бы у моего брата, деревенщины, этот жук треклятый на голове рассиживал, у нас, знаете, еще не то рассиживало, посидит да улетит, с нас не убудет, а то ведь Архип Архипович – человек городской, антеллигентный, к таким вещам не приучен. Поди-ка скажи: дескать, у вас тут, друг любезный, жучок на голове поместился, так вы его ручкой смахните… Как я это представил, что говорю такое, так мне и совсем плохо сделалось. И говорю я это себе, дескать: подумаешь, жук, ну большое ли дело, тоже тварь Божья, да притом животное чистое, не муха какая навозная, подумаешь, на голове сидит, ну так он на то и жук, не соображает то есть, ему что на траве, что на голове сидеть – все одно, не специально же он для унижения Архип Архиповичева достоинства на голове его уселся, и что я сам-то так весь скрючился – ну, один смех. Говорю я себе все это, ан все не впрок: слова-то одно, а дело-то другое, жук-то все сидит да сидит, да притом с таким видом, что я уж и в невинности его усомнился. И вот верьте или нет, такое, мол, дело пустяковое, посмеяться да плюнуть, а меня точно кто калеными щипцами жжет. Думаю: улетит, может, ну, не век ведь ему тут коротать, - и уж минуту жду, другую жду, а жук-то все сидит да сидит себе. Стал я тут, в безвыходности то есть, рукой по голове проводить, да на Архипа Архиповича поглядываю, мол, обрати внимание, друг, а он все одно знай рассказывает про рыбалку-то. Я уж и так, и этак, и почешу, и волосы приглажу.
 - А что, - говорит он вдруг, так что я едва на месте не подпрыгнул, - вам, смотрю я, друг дорогой, голову припекло; так вы бы в тенечек пересели, вот сюда; а то это дело серьезное, так и удар можно получить.
Да, думаю, можно получить, удар моно получить, Архип Архипович, это уж как пить дать, и сажусь это в тенек, а жук, смотрю, усами пошевеливает: дескать, что, взял, братец; посмотрим, посмотрим, что еще надумаешь антересного. Ах, думаю я, ты наглая рожа! Чтоб тебя, проходимца несчастного, ветром сдуло! И вот поймите вы меня, братцы, представьте вы только, что сидит человек в солидных летах, человек антеллигентный, образованный, про жену свою раскрасавицу сказ ведет, да и сказ такой остроумный, умилительный, а в это самое время сидит это на голове его несоображающее насекомое, которое и мизинца-то его не стоит, и этакую-то голову своими безобразными лапами попирает для своей, то есть, безмозглой тараканьей потребы! И как это только на свете-то белом такое делается! Думаю я так, а сам уж чуть это не плачу; и то, гляжу, скатилась по лицу слеза; я уж отвернулся, чтобы Архип Архипович не заприметил, да и отер ее скоренько рукавом. Оборачиваюсь я сызнова, смотрю – а Архип Архипович замолчал и на меня смотрит, серьезно этак, и жук на голове его смотрит тоже, ехидно так, в полное свое то есть жучье удовольствие, что над антеллигентным человеком власть имеет. У меня и на сердце похолодело; что это, думаю, такое теперь будет. А Архип Архипович тут и говорит, да болезно так, сострадательно:
 - Вот я все про жену свою вам, Степан Семенович, рассказываю, да про то, как мы время весело вместе проводим, а в голову мне и не придет, что ведь я этим обижаю вас. Вы думаете, я не вижу, как вы расстроились? Вот и отвернулись теперь слезу смахнуть, - говорит, а у самого и голос дрожит, - думаете, не понять мне, что человек вы, Степан Семенович, одинокий, и то, каково живется вам, дорогой друг мой?
И говорит он это, а жук-то на голове его так и покатывается, мнится мне, со смеху; «что, мол, человек вы одинокий, Степан Семенович, несладко вам, говорит, живется, али какие другие причины ваших слез предъявить изволите? А то, видите ли, друг ваш совсем на вас глядючи пригорюнился». А я, сказать вам, смолоду человеком вспыльчивым был; потом уж, к старости идя, образумился, однако ж порой меня прежнее-то так и прихватит, да так, что я чего только не натворю на безумную-то голову. И вот тут уж меня всякое разумение оставило; так мне, знаете, и обидно, и досадно стало, что я и страх потерял. Как вскочу я это, да как закричу:
 - Уничтожьте его, - кричу, - уничтожьте его, Архип Архипович!
Архип Архипович вскочил тут тоже, да и говорит мне взволнованно:
 - Кого уничтожить? Что вы это, Степан Семенович, такими словами говорите? – а жук-то на голове его уж помирает со смеху: «что это вы, мол, Степан Семеныч, до чего дожили, почтенных жуков в глазах культурного общества уничтожать изволите». – Да что это с вами, Степан Семе…
Не выдержал я тут, метнулся, ухватил ветку, которой Архип Архипович давеча от мошкары отмахивался, да тут жука и огрел. Огрел я его, значит, и даже радость почувствовал.
 - Вот, - говорю, - вот тебе за твое превозношенье!
Чувствую я тут, что за руку меня, в которой я ветку держал, ухватил кто-то. Смотрю – а Архип Архипович стоит передо мной, красный, точно тебе мак, и говорит мне:
 - Я, конечно, понимаю вас, Степан Семенович, и я тут, может быть, больше вас виноват, но уж чего-чего, а такого я от вас никогда, никогда не ожидал…
У меня и пот холодный на лбу выступил, потому только теперь я сообразил, что жук-то на голове сидел Архип Архиповичевой, так, стало быть, если я его огрел как полагается…
 - Архип Архипович, - сказал я было, а у самого уж и голос пропал, только Архип Архипович и слушать не стал.
 - Никогда, - говорит, заладил точно, - никогда… не ожидал, - развернулся и ушел восвояси.
И вот верите или нет, а я целую неделю после того болен был, о давешнем случае и вспоминать не мог, боялся Архипу Архиповичу на глаза показаться; потому одно мне было оправдание – о жуке рассказывать; а мне лучше сразу в реку головой, чем на такое решиться. Однако иду я, выздоровевши, по улице, и встречается мне тут Архип Архипович. Я туда, сюда, ан, смотрю, он меня уж заприметил и прямо ко мне направляется. Ну, стою я, ни жив ни мертв, а он подошел этак, как обычно, да и говорит мне:
 - А что это вы, Степан Семенович, к нам не приходите? Вот и супруга моя уже в который раз спрашивает: где, дескать, Степан Семенович, совсем он о нас позабыл…
Ну, тут меня уж и слеза прошибла: какой, думаю я, замечательный, великий человек Архип Архипович, такой, что дружить с ним – честь настоящая, да такая, которую на свете белом и найти редкость.