Кошки и картотека

Кошки и картотека

Наткин научный руководитель был неуловим как Дата Туташхиа. Вот, вроде бы он был тут, только что, вот люди которые с ним разговаривали, вот результаты его деятельности – в виде научной статьи, пары сломанных ручек, и рассыпанных дисков. А самого Александра Петровича нету. То есть он как бы есть, и вообще-то он должен быть на кафедре… кстати, вон его недоеденный бутерброд лежит, а самого его нету. Возможно, сейчас он там-то и там-то, или еще где-то, трудно сказать точно, попробуйте поискать. Ната, и я с ней за компанию, шли и искали. Самый больший результат, которого нам удавалось добиться – это ухватить краем взгляда удаляющийся от нас рыжеватый затылок и спину в сером пиджаке.
- Александр Петрович! – кричала Наточка вслед этой спине. – Я принесла Вам исправленный вариант введения!
Но Александр Петрович исчезал за поворотом коридора, а когда мы добегали до поворота, то оказывалось, что его снова нигде нет. И вообще, у него была какая-то своя жизнь, проходящая вне стен универа – очень насыщенная и интересная. Телефон у него почти постоянно оказывался отключенным. Мы подозревали, что у него просто есть другой номер, который он сообщает только избранным, в число которых Натка почему-то не входила.
Тот факт, что Александр Петрович порядочный раздолбай, никем на кафедре да и на всем факультете под сомнение не ставился. Студентам, которые выражали странное желание писать курсовую под его руководством, Александр Петрович старался просто на глаза не попадаться, и это странное желание у студентов быстро проходило. Редкие упертые личности, которым удавалось добиться своего, и заполучить А.П. в качестве своего научного руководителя очень быстро в этом раскаивались. Так как выяснялось, что они с начала до конца мучительного процесса, который называется написанием курсовой работы, обречены на самостоятельное плавание.

Сегодня на кафедре нам сказали, что Александр Петрович сейчас в музее, и будет там еще как минимум часа два, так что мы точно сумеем его застать. Естественно, когда мы через полчаса прибежали в музей, никакого Александра Петровича там не оказалось. Да, был только что. Да, ушел. Вот буквально минуту назад. Пошел в Литературный квартал, бегите быстрей, может, еще успеете его поймать, потому что сегодня он улетает в Москву.
Натка сказала, что с нее хватит. Сама все напишет, а потом отдаст рецензенту. Хотя ей и очень тяжело без научного руководства и критических замечаний, и вообще она с трудом представляет, что ей дальше делать. Зато набегалась достаточно. Учитывая, что у нас, как обычно, были с собой сумки с тяжелыми, как кирпичи, книжками, физкультурную норму на сегодня мы выполнили. А Натке еще к английскому надо было сегодня подготовиться.
Мы стояли на украшенном кружевными чугунными перилами мостике над темными водами нашей Iset river. Натка смотрела на серую Башню, в народе называемую Ортханк, как будто ожидала, что из какого-нибудь наглухо заваренного окна, подобно советнику Дроссельмайеру из часов, вылетит неуловимый Александр Петрович.

Мою научную руководительницу, в дальнейшем именуемую Зеленоглазая, можно было застать на нашей кафедре в строго определенные часы. Зеленоглазая была перфекционистка, свято убежденная в том, что студенты, пищущие у нее курсовую, просто обязаны закончить университет с красным дипломом. Кроме того, в этом году у Зеленоглазой появилась привычка посылать меня в разные места. В архив, например. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Когда я первый раз пришла в архив, мне там почему-то как-то не обрадовались.
Собственно говоря, меня туда даже не пустили, сразу потребовав какую-то бумажку с печатью учебного заведения, а также с подписями научного руководителя и декана факультета. Дескать, просим разрешить данной студентке поработать в архиве. Тема курсовой работы, цели и задачи, все такое. Кроме того, выяснилось, что студентам вроде меня можно приходить в архив только два дня в неделю, строго по вторникам и четвергам. Потому что в остальные дни, архив оккупируют простые граждане, которые занимаются генеалогическими изысканиями.
То есть изучают или составляют свои родословные. А также сумасшедшие, которые ищут сокровища, спрятанные в многочисленных подземельях города. Ну ладно, взяла я это разрешение, поработала в архиве. Узнала много интересного, но полезного для моей курсовой работы не узнала почти ничего.

Зеленоглазая заявила, что отрицательный результат – это тоже результат. И вообще есть еще множество мест, где можно найти материал для моей научной работы. Как говорится, там груды золота лежат, и нам они принадлежат… Привет сумасшедшим искателям сокровищ, короче говоря. На этот раз Зеленоглазая решила отправить меня в Первый отдел, чтобы я изучала какие-то секретные карты. Я понятия не имела, что это такое – Первый отдел, но сама идея мне не понравилась.
Как хорошо быть топонимистом, лучше работы я вам, сеньоры, не назову. Мне этих названий для одной курсовой надо не меньше пятисот.
Вот литературоведы в свободное от занятий время сидят себе спокойно дома и книжки почитывают.
 Мало мне того, что в поисках того самого научного материала, приходится сидеть на кафедре и перебирать картотеку… Этому увлекательному занятию я обычно предавалась, сидя за каким-нибудь свободным столом, пока хозяева этих столов вели семинары и лекции. Я расставляла ящики по полированной поверхности и просматривала привезенные из экспедиций тоненькие карточки в поисках интересующих меня названий.
С Евгенией Сергеевной, пожилой лаборанткой кафедры я подружилась сразу же. Чаще всего Евгения Сергеевна сажала меня за стол О.Н., который был самым удобным. К столу О.Н. прилагался также очень удобный вращающийся стул.
На стене, прямо напротив этого стола висел большой календарь с изображением нашего земляка, знаменитого боксера Кости Цзю. Когда в глазах начинало рябить от карточек, я переводила взгляд на жизнерадостную Костину физиономию.
Потом являлась сама О.Н., во всем блеске своих немытых волос, злобно на меня смотрела и выгоняла из-за своего стола. Похоже, ревновала меня к Косте. Как говорила Евгения Сергеевна, с кафедры О.Н обычно уходила чуть не заполночь. Ни мужа, ни детей у нее не было, и все свои силы О.Н. отдавала научной работе. Меня О.Н. каждый раз спрашивала: «А вы вообще кто? Откуда тут взялись? Первый раз вас вижу. Вы что, у нас учитесь?».

Зеленоглазая, отличие от О.Н., позже пяти вечера на кафедре не задерживалась. Когда в школе заканчивались занятия, она обычно звонила мужу и напоминала ему, что нужно встретить старшую дочку из школы и отвезти ее домой. Потом звонила самой дочке и подробно объясняла, что делать с обедом, лежащим в холодильнике. И сколько витаминок давать кошкам.
В течение дня Зеленоглазая несколько раз звонила в детский садик и осведомлялась, как себя ведут ее сорванцы. Потом звонила мужу и спрашивала, что он хочет на ужин. Короче говоря, Зеленоглазая была вполне нормальная женщина.
Зеленоглазая вела на нашем факультете латынь и спецкурсы. После обеда к ней косяком шли первокурсники – сдавать стихи и латинские пословицы. Сидя на вращающемся стуле О.Н., положив подбородок на ящик с карточками, я тихо веселилась, выслушивая в тридцатый раз «Exegi monument» Горация.
«Приходите в следующий раз, вы неправильно расставляете ударения», - с сочувственным вздохом говорила Зеленоглазая очередной студентке. Потом она переводила взгляд на меня и удивленно поднимала ровные черные брови. Я снова принималась перебирать карточки из очередного ящика. Это занятие представлялось мне бесконечным и малоперспективным.
После пары часов сидения на кафедре у меня начинала болеть голова, и ухмылочка Кости Цзю с календаря мало утешала. Хотелось домой. Дома эти карточки в ящиках перебирать было бы намного веселее. Но выносить с кафедры даже маааленькую стопочку карточек было нельзя…

Вопрос с Первым отделом выяснился сам собой. Оказалось, что Первым отделом называется сейф, который стоит в кабинете Завкафедрой, в дальнейшем именуемого Шеф. В сейфе и находятся те самые секретные карты большого масштаба, полученные, по всей видимости, в результате аэрофотосъемок. А ключи от сейфа есть у Шефа и у Евгении Сергеевны. Вообще-то карты тоже нельзя смотреть без спецразрешения. Но мне можно, потому что я пишу курсовую у Зеленоглазой, а Зеленоглазая – ученица Шефа. Шеф, с моей точки зрения, был не просто большим человеком и ученым, а прямо-таки небожителем. Он непременно посещал заседания кафедры, а вообще-то появлялся редко – как солнце из-за туч. Шеф был высокий, худощавый старик с безупречной осанкой и аристократическими манерами.
Сплетница О.Н. говорила, что наш Завкафедрой уже начал впадать в маразм.

Евгения Сергеевна сообщала мне, когда Шефа не будет, и открывала сейф. Я сидела в кабинете Шефа, в его кресле, и разглядывала секретные карты. Кроме гор, лесов, полей и рек, а также деревень, кордонов и избушек лесников, ничего секретного на этих картах не оказалось. Некоторые были даже совсем не секретные, то есть не крупномасштабные, а совершенно обычные. Такие же, как та, что висит у меня дома на стене.
Кстати, на карте силуэт моей Родины похож на перевернутое сердце. Неровно очерченное перевернутое сердце, словно нарисованное ребенком…

Однажды Шеф пришел во внеурочное время и застал меня в своем кабинете. Я вскочила с кресла.
- Извините, - сказал Шеф. – Не хотел вам помешать. Работайте дальше.
Шеф сразу вспомнил, как меня зовут, что я пишу курсовую у Зеленоглазой, и как называется моя тема. Он даже высказал несколько весьма интересных замечаний по поводу моих гипотез, и пожелал успехов.

Зеленоглазой я сказала, что секретные карты Первого отдела в плане сбора научного материла довольно перспективны, но все равно пятьсот названий мне не набрать, даже если я и успею просмотреть всю кафедральную картотеку. Зеленоглазая надолго задумалась.
- Ну хорошо, - сказала она. – Я принесу вам свою личную топонимическую картотеку. Я ее еще со студенческих времен собирала. В принципе… ммм…. - Зеленоглазая посмотрела на меня с некоторым сомнением. – В принципе, если хотите, можете взять ее домой и дома просмотреть.
- А там много? – с надеждой спросила я. – Можно вообще это унести?
- Немного, всего один ящик, он не очень тяжелый, - успокоила меня Зеленоглазая. – Но по вашей теме там должно быть много названий. – Зеленоглазая вздохнула и неопределенно пожала плечами.

Я все-таки попросила своего друга Сережу придти на кафедру, чтобы помочь мне утащить этот ящик домой. Зеленоглазая упаковала ящик основательно, и можно было не бояться, что в процессе транспортировки карточки рассыплются.
Распаковав дома ящик, я отправилась пить чай. Мне очень хотелось как можно быстрее приняться за дело и как можно быстрее просмотреть все карточки. Вернувшись с чашкой в комнату, я обнаружила рядом с ящиком своего кота, который подозрительно обнюхивал картотеку со всех сторон. Увидев меня, он громко и возмущенно мяукнул. Э… тут я и поняла в чем дело. От ящика с карточками исходил запах кошачьей мочи – застарелый, едва уловимый, но все же весьма отчетливый. Кошмар.
Я наугад достала несколько карточек и обнюхала. От них еще и духами пахло, что в сочетании с запахом кошачьей мочи создавало просто убойный букет. Запах стал еще сильнее.
Поведение моего кота мне тоже не нравилось. Особенно не понравилось мне задумчивое выражение на его морде. Дескать, он порядочный, воспитанный кот, породистый, от него вообще даже нисколько не пахнет, разве что шампунем, и никогда в жизни ничего такого он себе не позволял, а тут раз – хозяйка взяла, и принесла какой-то ящик, пахнущий посторонними кошками. А может быть, это такой специальный новый туалет?
Мне уже казалось, что запах от картотеки потихоньку начинает пропитывать всю комнату.

Чтобы не позориться перед гостями и не нервировать кота, ящик пришлось вытащить на балкон. Где я потом и сидела, надев перчатки, и перебирала карточки, поминая «добрым тихим словом» свою научную руководительницу. На свежем воздухе вонь не так сильно чувствовалась, хотя все равно время от времени мне приходилось зажимать нос.
Рассказав о кошачьем ящике Натке, я неожиданно столкнулась с черствостью, равнодушием, и полным непониманием моих страданий. Натка заявила, что со стороны Зеленоглазой было очень благородно отдать мне свою личную картотеку. А кошачья вонь – сущий пустяк перед лицом науки.
- И вообще, - сказала Натка. – Тебе не кажется, что нам надо попробовать поменяться научными руководителями?