Экспресс

Ноющие, словно залепленные горячим сургучом веки. Языком по небу – наждаком по напильнику. Затем в голову ворвался горячий липкий шум. Белый. Помехи на внутренней стороне зрачка, помехи на том гребаном стареньком «сони» - последнее, что Томас видел, падая в наркотическое забытие с двумя пачками снотворного в желудке. Череп как будто сложен из неровных кусочков костяной мозаики, каждый удар сердца рушит собранную картинку острой болью. Каждый импульс – взрыв цирка страданий, обтекающий виски, затылок и упирающийся жаркой волной во внутреннюю поверхность лба. Сейчас весь Томас сосредоточен в этой точке, парящей чёрт знает где, в сердцевине крошечного реактора, генерирующего адские муки.
Внезапно что-то треснуло, раскаленный жидкий свинец потек куда-то вниз (где здесь низ?!), наполняя вены и артерии, очерчивая контуры системы кровообращения. Вот это, кажется, руки. Горячие и сухие, такие чужие руки. Теперь появилась шея, затем острой железкой, воткнутой вдоль тела, прочувствовался позвоночник. Дальше – холодные непослушные ноги, так непохожие друг на друга. Тягучая лавина докатилась обратно к сердцу и замерла. И тут начался полный…
Холод. Он обрушился крошечной пылью сухого снега и каждый волосок на теле стал вибрирующей ледяной иглой, вонзившейся внутрь. Судорога электрическим ударом свела враз закоченевшие мышцы (мышцы?!), заставила забиться в дрожащей агонии, заставила… вдохнуть.
Он был еще жив. Вернее, уже жив.
Нет такой величины, чтобы замерить то время, которое он провел в ледяных тисках, раздираемый изнутри шипящим металлом. Но однажды забытие отступило. Том почувствовал глазами внутреннюю поверхность век и смог разлепить их пополам. Неяркий свет нырнул в глаза, обжигая сетчатку и взорвав между висков новую бомбу. Несколько секунд, и Том прозрел.
Дерьмо.
Цвета дерьма, вернее. Нечто. Пелена перед ресницами. Пометавшись курсором разума в ворохе бреда, наполнившего череп, Том наконец извлек на свет страшную догадку. Кожа сидений в метро. Вмятины, царапины и блики согласно кивнули.
Внутрь головы ворвалось что-то новое. Том вскочил (вернее, оттолкнулся руками от коричневой поверхность прямо перед собой) и действительно грохнулся на пол. Звериный испуг подбросил на четвереньки, взгляд зацепил грязный серый пол (о, Господи, неужели?!), скользнул по залапанному хрому поручней, белесым панелям потолка и желтым колпакам ламп на нем. Спокойствие расцветало под кадыком, иголки потихоньку повылезали из кончиков пальцев и паха.
Уснул в метро, с кем не бывает?
Хер там. Достаточно взглянуть на окна: никаких мигающих фонарей, ребристых стоек опоры. Никакого ветра из приоткрытой форточки. Лишь огромные, неровные, словно ртутные амебы, пятна ползают по стеклу, сливаясь в огромные кляксы и испуганно разбегаясь (брызгами?!) в разные стороны, когда вагон подпрыгивал на слишком неровном стыке рельс.
Вокруг – обычный вагон сабвея. Грязный, замусоренный, потертый. Но….
То ли свет слишком желтый и неяркий… Ощущение горячечного бредового сна не разжимало свои клешни, цепко держа Тома за затылок. Да что же это, мать твою?!
- Быстро ты… – голос сзади был самым настоящим.
Том обернулся так резко, что слабые ноги подкосились, пальцы судорожно впились в липкие поручни. Мужчина, вернее даже старик. Испещренное морщинами бульдожье лицо, белесые бесцветные глаза и жидкие седые волосы под мятой шляпой. Улыбка светит неровными корешками остатков зубов.
- Что? – голос сорвался, и Том понял, что последний раз он ГОВОРИЛ очень-очень давно.
- Оклемался быстро, говорю. Иные, бывало сутками мечутся, стонут, кричат…. Ну, по-разному люди решаются…. Ты с чего?
Дружелюбный и участливый тон старика включил в голове Тома миксер, смешивающий и без того запутанные мысли. Ощущение нереальности происходящего усилилось кратно.
- С чего? О чем вы?
- Ну, как это… - старик явно смутился, - я вот, например, голову в духовку того… Вот это настоящий ужас был. Очнулся, полная грудь этой гадости, до сих пор ни вкуса, ни запаха не чую кроме неё. И рвёт сильно, если зеваю. Глаза так вообще…
Бред дошёл до критической массы. Искорка ярости подпалила гремучую смесь, доверху налитую внутрь Томовой головы. Взрыв.
- Да что за херню вы городите?! Где я?! Кто вы?! Что за дерьмо ЗДЕСЬ происходит?! – Томас задохнулся своим криком, рванулся к старикашке, но ноги подвели и он грохнулся на колени. Лицо старика испуганно вытянулось.
- А-а-а-а-а, ты не в курсе еще? Я-то думаю, дурак…. Вот, на стенках висит, почитай пока, - забормотал он, тыча указательным пальцем на стену рядом с дверьми.
С усилием поднявшись, Том вонзил взгляд в ржавую жестяную табличку. Вместо привычных предостережений о противопожарной безопасности, забытых вещах и автоматических дверях на ней значилось следующее:

«Если вы это читаете, значит вы хотели умереть. Однажды в вашей щенячьей тупой башке созрело намерение убить себя и вы, повинуясь собственному страху и безволию, даже довели дело до суицида. Но так как вы слишком боитесь смерти, попытка до конца не удалась.
Добро пожаловать на «НедоСуицид-экспресс!». Ознакомьтесь с основными правилами:
1. Пока вы валяетесь в коме с почти нитевидным пульсом, вы – наш пассажир.
2. Так как вам не хватило храбрости выбрать более надежный способ самоубийства (вы боитесь боли и поэтому, скорей всего, выбрали газ, наркотики или часовой механизм), и оказались на грани жизни и смерти, вам представится эксклюзивная возможность посмотреть на последствия вашей глупости в режиме он-лайн. Резани вы поглубже, такого бы не случилось.
3. Ведите себя прилично. Не пытайтесь крушить стекла или выламывать двери. Мы вас накажем. Парой сотен лишних кругов, например.
4. И самое главное. Помните – вам некуда торопиться.»
 
И рядом – схема линии проезда: издевательски правильная восьмерка черного цвета, без единого кружочка станции.
Пустота со звоном воцарилась внутри. Чертова железка медленно поплыла по округлой траектории. Цепляясь глазами за типографский шрифт, Томас ткнул пальцем в схему с восьмеркой.
- Зачем это?
- Ну как жешь… В центре – время смотреть, а потом на дуги уходим, обдумать время чтоб было… - старик словно объяснял самые очевидные в мире вещи. Дважды два – четыре. Днем светло, зимой холодно.
- ХВАТИТ! – второй взрыв был крепче и с явным направлением, - кто вы такой?!
- Ну Сергей Николаич я, из Омска… - испуганно шарахнувшись от разъяренного Тома, залепетал старик.
- Какой нахер Омск?! Почему вы так говорите по-английски?! – «Я разорву его!».
- Ты чего, родной? Мы же на русском с тобой…
Снова словно удар по затылку. Вдохнув поглубже, Том пытался унять бухающий в груди и висках молот, но жгучая ярость била внутри ключом.
- Как вы здесь очутились? Когда я проснулся, в вагоне НИКОГО не было!!! – он ухватил русского за воротник куртки.
- Так это, родной… Мы тут все время одни! Иногда только видеть других начинаем, ну там, в курс дела кого ввести, либо если выговориться нужно позарез…
- Зачем всё это? Чего вы ждёте?!
- Исхода ждём, сынок, - Сергей Николаевич погрустнел и осунулся, - кто-то просыпается, оклемывается…. Ну а кто того… Тогда уже на Суд Великий, наверное… Откуда там узнаешь-то?
Ничего этого быть не могло. Оно просто не помещалось внутрь Тома. Он притянул старика еще ближе, вдохнул и….
Туннель за стеклами кончился. Они выехали на открытый мост, полетели над Чикагской застройкой, между небоскребов, подныривая под эстакадами и навесными мостами. Затем (о, Господи!) рельсы протянулись в окно высокого белого здания (окружного госпиталя, вспомнилось Тому), состав влетел в коридор, и тот начал двигаться вместе с поездом, ровно настолько быстро, чтобы Том успел увидеть заплаканную мать, сидящую на скамье возле дверей реанимации, враз постаревшего отца, с хмурым лицом мерящего коридор шагами. Через несколько секунд они вырвались из госпиталя, пронеслись несколько кварталов, затем ворвались в окно какой-то квартиры, и Том увидел свою бывшую девушку, сидящую на краю дивана, с отсутствующим взглядом слушающую длинные гудки в телефонной трубке. Оттуда они направились по стелющимся впереди локомотива прямо по воздуху рельсам к одному из стеклянных небоскребов. Томас увидел своего злобнолицего начальника, стоящего напротив пустой гипсокартонной ячейки с отключенным компьютером. Затем поезд повернул на закат.
Том увидел самого себя, несущегося снаружи рядом с окном, голого, в паутине трубок капельниц и зеленоватой кожей. Потом все погрузилось во тьму.
Туннель. Дуга восьмерки.
Том оглянулся - русский старик куда-то пропал. Через мгновение кулак Тома сочно впечатался в заляпанное стекло. Оно отдалось глухим стуком, но не дрогнуло. Разбивая костяшки пальцев в кровь, Том заколотил в двери, рыча и хрипло крича. В темноте за окном сверкнула искра. Мерно стучали колеса. Ехать до конечной было почти бесконечно долго.