Никто не хотел умирать

       Так назывался замечательный кинофильм о братоубийственной войне в Литве. Я там работал во времена, когда сопротивление прекращалось, и утверждался недружественный мир – в 1951 году. На севере Литвы, в Акмяне, заканчивалось строительство цементного завода, я там налаживал приборы и тепловую автоматику. Русские забавно произносили литовское название поселка, как множественное число: «работаю в Акмянах», «уехал из Акмян». Обстановка была своеобразная. Бойцы национальной литовской армии году в 48-49 были амнистированы, вышли из леса и сдались властям, которые взяли их на учет, но бОльшую часть оставили на свободе. Их было немало и среди работников завода, даже крепкий усатый комендант Жилищно-Коммунального отдела служил там, в звании майора. Основную массу рабочих составляли крестьяне окрестных хуторов, которым при советской власти житья не было, верхушка ИТР – опытные инженеры, переведенные с советских заводов, а нижний слой – литовцы из местных техникумов и школ, уже подвергавшиеся гонениям и репрессиям. Там, по доносу осведомителей, бывало, сажали целым классом. Приходят в школу – нет десятого «Б», а он уже на допросах. Монтажники и наладчики были со всего Союза, больше всего – из Москвы, Ленинграда и Риги. Взаимоотношения разных социальных групп были хорошими: большинство приезжих знали о репрессиях и втайне сочувствовали литовцам, а местные – не вымещали свою злость на командированных. Иногда, впрочем, она прорывалась случайно, помню, говорю в ЖКО, что на окнах нет шпингалетов, как бы не залезли, а мне отвечают: «До того, как вы нас освободили, у нас и замков не было, никто не воровал, теперь поставим». Нравы были не вполне советскими: в дни получки заводская столовая превращалась в сельский кабачок. Местный виртуоз играл на самодельном музыкальном комбайне: сам играл на скрипке, а ногами управлял барабаном, тарелками и еще чем-то, а трудящиеся, как в нормальной пивнушке выпивали и веселились, и никто им не мешал. Я до сих пор помню, как по-литовски попросить «сто пятьдесят грамм и кружку пива», ибо ничего другого там не пили. Местная водка, противная на вкус, называлась «Дегтине», но «фармакологический эффект» был нормальным, а ничего больше от нее и не требовалось. Пили литовцы примерно, как русские, то есть тоже нередко «нажирались» до полного блаженства, но пьяных ссор или драк никогда не было.
       Жили мы в «гостинице» - огромном бараке, разделенном на комнаты, в чистоте и уюте, хотя, кроме воды, никаких удобств не было, а на лугу за «гостиницей» возвышался стандартный «люфт-клозет». Когда, однажды, от скверной еды всех посетителей заводской столовой «пробило на корпус», наблюдалось очень красивое зрелище: вокруг лужайки сквозь ночную тьму, в полуметре от земли, светился десяток огненных точек – горящих папирос. Под полом барака жило бесчисленное множество крыс, они пожирали все забытое съестное, а ночью с шумом и визгом выясняли отношения.
       Там собралась чудная компания: Женя и Ефим Куцманы, Наташа Томилина, Таня Клюева, Иван Масленников, Володя Марков, а руководил Александр Абрамович Лукацкий. Читателям совсем не нужны их имена, просто мне приятно их вспомнить. Там нас настигло увлечение Бернсом, и мы с восторгом читали друг другу его дивные стихи, напечатанные в маленькой «Огоньковой» книжечке. Очень много работали, но для общения время находили. В газетах публиковался «Поток приветствий» - нескончаемые списки лиц и организаций, приславших поздравления Сталину к семидесятилетию, и у нас это не вызывало никакого протеста, наоборот, чувство гордости: вот, значит, какой у нас вождь! Да, остальные – куда ни шло, а уж я-то был полный дурак.
       Обстановка была неспокойная. Еще в лесах оставались остатки «бандитов», как называли националистов, они нет-нет возникали, вырезали какой-нибудь хутор и исчезали, их иногда ловили, убивали, и все опять утихало. Но мы никогда не забывали, что они поблизости, и, без надобности, по окрестностям не гуляли.
       Электроавтоматику налаживали москвичи, в их числе были два прекрасных парня, Саша П. и Володя Н. Саша был крупный, основательный, Володя более подвижный и общительный. Мы, по сходству характеров, возрасту и профессии, подружились и потом несколько лет поддерживали связь. Сейчас, когда у меня на свете не осталось никого из близких друзей, с какой болью я вспоминаю тех, кого по лени и невнимательности я растерял на жизненном пути, как они мне теперь нужны! Но ничего, скучать недолго осталось.
       Монтаж и наладка – работа большая, около полугода, а тогда был дурацкий порядок: через 2 месяца командировочные выплаты вдвое сокращались, поэтому мы ездили на неделю-другую домой, это называлось «переотмечать командировку», и снова возвращались на завод. Ездили с приключениями: из Москвы доезжали до Риги, пересаживались на местный поезд и ехали до станции Ауце. Поезд туда приходил ночью, поэтому завод посылал на станцию грузовик, примерно, к часу, и пассажиры ехали километров тридцать до Акмяне, по пути пересекая латышско-литовскую границу, которая легко замечалась по ухудшению состояния дороги. Днем было особенно заметна разница: литовские деревни тогда по чистоте и порядку занимали аккурат промежуточное положение между грязной и неустроенной русской деревней и чистыми и ухоженными латышскими…
       Вот однажды Саша и Володя возвращались из дома. Дождались в Ауце заводской машины, за рулем которой оказался мертвецки пьяный шофер. Однако, выбора не было, залезли и поехали, только сели на задний борт. Осторожность оказалась не лишней, километров за пять до завода, грузовик потихоньку съехал в кювет и свалился набок. Ребята легко спрыгнули на откос, а прочие пассажиры, коих было немного, слегка побились, но, благодаря малой скорости, серьезных повреждений ни у кого не было. Проснувшийся водитель выкарабкался из кабины, малость протрезвел, констатировал, что сам не вылезет, и предложил ждать утра. Саша и Володя решили идти пешком, благо налегке: по сумочке с харчами, вещи в гостинице. Вот они попрощались с попутчиками, пообещали сказать на автобазе о происшествии и пошли.
       Дорога пошла лесом, ребята насторожились. Неожиданно раздалась команда: «Стой!» и они обнаружили около себя троих мужиков, которые подобрались совсем бесшумно и незаметно. Все трое с автоматами.
- …дец! Отъездились. – сказал Саша.
 Володя рванулся, но сильным ударом был сбит с ног. Медленно поднялся и услышал:
- Не бежать! От пули не убежишь! – Володя замер.
- Кто такие? Зачем ночью ходите? – спросил старший с сильным литовским акцентом,
- Москвичи мы. Электрики. На цемзаводе налаживаем автоматику. – с трудом сказал Володя, - Машина в кювет свалилась – пришлось пешком идти.
- И кому вы тут нужны, московские, кто вас сюда звал?!
- Ну, как, - отвечал Володя, - Не мы нужны, а цемент. Какая бы власть ни правила, людям стройматериалы всегда нужны.
- С вашего советского завода годного цемента не будет.
- Завод немецкий, фирмы «Полизиус», цемент хороший будет! – Володе казалось, что от качества цемента уже зависит их жизнь.
- Ну что же, как вас выгоним, Литве цемент понадобится. Смотрите, работайте без халтуры! – Саша потом рассказывал, что в этот момент у них появилась надежда уйти живыми.
- Где работаете?
- На райподстанции.
- Дежурных знаешь?
- Конечно!
- Назови!
А это были девушки 20-25 лет, как их ребятам не знать? Володя всех перечислил.
       - Видать и правда наладчики, - сказал один.
       Поскольку Володя проверку выдержал, тон заметно изменился к лучшему. Завязался неторопливый разговор, о производительности завода, о сроках пуска, о руководстве, о связи с карьером, о выходе к железной дороге. Спросили, нравится ли Литва:
       - Нравится, - сказал Саша, - Хороший народ: трудолюбивый, добрый и культурный.
- Здесь хозяева очень богато жили. На здешних кормах самое лучшее молоко было. И какой дурак здесь завод придумал?
- Наверное, ваше же, литовское правительство.
- Какое оно наше? Дураки-коммунисты. Но скоро завод наш будет. ООН решила, что Советы должны прекратить оккупацию и уйти из прибалтийских стран. – ребята удивились такой наивности, но спорить не стали, ООН, конечно, виднее.
- Скоро сюда войдут войска ООН, а тогда вся Литва поднимется, как один человек, и заполыхает! Вы, как начнется восстание, быстро уезжайте, тут всех советских перебьют, и правых и виноватых.
- Так и сделаем. – заверил Володя.
- Как там наш майор командует?
- Да вроде нормально, уважают его, - дипломатично ответил Володя.
- Сколько народа в отряде НКВД, что зону охраняет? – спросил один,
- Не надо, - сказал старший, - узнают, что они сказали, - тут же посадят. А мы и сами знаем, где сколько солдат. Что у вас в сумках?
- Провизия, - ответил Володя.
- Вы, конечно, не откажетесь поделиться с народными партизанами? – деликатно спросил старший,
- Какой может быть вопрос, берите, пожалуйста, - поспешили согласиться ребята, однако, сумки отдали с болью в сердце, ибо там лежали домашние деликатесы и пара бутылок «Московской», которой они собирались угостить друзей.
- Я не советую рассказывать о нашей встрече, а то у вас будут неприятности, - сказал старший,
- Это точно, - убежденно подтвердил Саша,
- Ну, лабас вакарас!
- Лабас, лабас, - с облегчением откликнулись ребята. Вокруг уже никого не было, как появились, так и пропали.
       Рассказав мне всю историю, Володя спросил:
- Ты ничего не слышал, неужели правда ООН пришлет сюда войска?
- Да ты что, с Луны свалился? Мы же победители-освободители! Все боятся, как бы мы еще куда не полезли, а на Прибалтику уже рукой махнули, понимают, что мы никогда отсюда не уйдем. Они, бедняги, какую-нибудь болтовню по «Голосу Америки» услышали и поверили. Им так хочется.
- Наверное. А ты, Эдуард, помалкивай, а то нас живо возьмут за жопу, скажут – за связь с бандитами.
 Я обещал молчать.
 Интересно, довелось ли «бандитам» дожить до независимости, о которой они мечтали?

Э.Алкснис Edu17 7.05.05