Увидеть Париж и ах...

Увидеть Париж и Ах….


За ранним утром дома и ещё одной объёмной прогулкой по столице следовало прибытие в Париж.
Ну ёп…..
Аэропорт Шарля Деголля, видимо, проектировали в модном, одно время, стиле арт-деко. Внутреннее покрытие делало его похожим не то на дековенную деревянную канализацию не то на трюм корабля неизвестной конструкции. Похоже архитектор решил, что негоже пассажирам много ходить пешком, лучше им перемещаться по линиям шаттлов и эскалаторам, но ещё более стоять и думать, а где же их найти? Подняв всю глубину глубин знания английского, я таки узнал, как нам добраться до своего багажа, и как выбраться из аэропорта, не потеряв самообладание. Наш полупустой чемодан мы нашли в центре одного из полупустых залов для выдачи и двинулись на встречу с туроператором, которого и нашли на миниатюрной демонстрации туроператоров и ожидающих, выстроившихся с миниатюрными транспарантами у дверей выхода. После непродолжительного ожидания остальных и погрузки багажа в двубортное чрево автобуса последовало продолжительное ожидание прибытия в город, и ещё более продолжительное ожидание прибытия в отель…
Ой б….
Эта эмоция (немного сокращённая, быть может), выразилась у всех, отель Corona, имеющий по неизвестным науке причинам 3 звезды никак не относился к категории комфортабельных и даже просто приличных мест ночлега (я уже не говорю об отдыхе). Маленькое фойе-столовая, маленький, размером с дачный туалет, лифт (не иначе ровесник Деголля), и маленькая же комната, хотя нет, комнатка, так будет правильней сказать о помещение ala holup в котором и предполагалось провести 8 дней. Если бы не обстановка, то можно было бы подумать, что мы на чердаке. Комната с видом на соседнюю крышу (из окошка, которое подошло бы ДЗОТу, а не номеру) была заменена на комнату с видом на коробку (Pardon, коробочку) двора из окна, вполне похожего на окно, а не на что-то ещё. Потрепанные поездкой и неожиданной некомфортностью жилья я и мои родители отправились на блиц прогулку по ночному Парижу.
О ночи перед новым годом… Париж расцвечен сотней красок, оглашен музыкой смешанной с шумом автомобилей и стоптан толпой. Неоновый снег с деревьев на Елесейских полях, раскрашенные во все цвета здания универмагов и музеев ,освещённые фигуры конных и пеших памятников, возвышенные на постаменты или обходящиеся без них и витрины, витрины, витрины – весь город, как одна сияющая красками ветрина. Даже если магазин продаёт свой товар раз в год, его ветрина светит всем желающим и не желающим 24 часа в сутки, поражая своей затеей и исполнением. Глянцевые и кислотные, живые и неподвижные они такие же символы города, как Лувр или Эйфелева башня. Толпа выносит на площадь Согласия, а желания идти дальше нет. Я чувствую свои пятки как никогда, я чувствую, что картина перед глазами начинает сливаться и чувствую, как скучаю, по просторным и не настолько заполненным улицам родного города. Ещё несколько сотен метров и, наконец, принято решение идти до немилого дома в отеле. Сегодня вечер прибытия, и ужин, по каким то капризам судьбы приходится есть в месте, где, по всей видимости, и питаются прибывающие во Францию в больших количествах гости из арабских и африканских стран, чтобы перестать быть гостями и стать хозяевами тоже. После малоторжественной трапезы, после тесного лифта можно прилечь на кровать и послушать хор из дружного «ууууу» головы, ушей и ног, нужно отдохнуть и набраться терпения…
---
В полусне душного и тёмного утра я вижу город, в котором родился; снежную ночь, горки на площади и холодную водку в прозрачной бутылке, вижу праздники, которые были годами раньше. Не хочется открывать глаза, не хочется смотреть на место, где мы поселились, даже через темноту дорассветного утра. Завтрак, такой, который будет в течение всего пребывания здесь, не сильно радует, но ободряет, как и всё стабильное в этом мире.
Цель одна – как можно меньше быть здесь, как можно меньше шататься юез дела. Больше экскурсий, чтоб меньше видеть удручающее зрелище нашего отеля.
Одна из первых была в Фонтенбло, «дом веков», в котором многие монархи Франции родились, прожили и умерли (не всегда своей смертью). Роскошь залов и мебели, приятный пейзаж за окном, да, здесь можно было работать и жить, вне всякого сомнения. Французы не были хорошими солдатами, не были хорошими тактиками и стратегами, но в том, что касается украшений, они явно разбирались и разбираются. Несколько типовых и не очень фотографий оставлены в памяти фотоаппарата и в нашей, конечно, тоже.

Найдя место для ужина, и найдя, с немалым трудом, нашу улицу на карте мы возвращаемся. Пока что ничего не закуплено, и всё только начинается. Начинаются долгие хождения по магазинам, долгие и не очень экскурсии, начинается первая глава в, купленной ещё дома книге. Всё начинается, но конкретно бодрствование вскоре прерывается сном, чтобы начаться завтра утром.

Пеший шаг по мостовым и редкое сидение в такси или в автобусе – вот то, что сопровождает и предшествует, маленькие и большие экскурсии. Шаг по очередной rue за очередной целью даёт возможность разглядеть город и его жителей. Лица на встречу не хмурятся, даже определяемые за километр «наши» не строят своего обычного для наших широт выражения угрюмой уверенности в худшем. Все они: организованные толпы японцев, группы выходцев с чёрного континента и старенькие англичане выражают всё что угодно кроме уныния, кто-то бодро разглядывает карту, кто-то фотографирует, а кто-то просто вертит головой разглядывая местную архитектуру.
И ведь есть чего разглядеть!
Дома, такие как на картинках, кажутся даже здесь нарисованными. Ну не могут они настолько органично выглядеть здесь! Ни одной растяжки (рекламы т. е.), ни одного предложения купить\продать волосы, найти\получить работу, снять\отдать в наём квартиру. Ни старых афиш, ни новых цветастых штор. Дома обитаемы, но так искусно обитаемы, будто живут в них не простые люди, а бригады реставраторов, следящих за состоянием городских домов. Среди домов не менее органично оказываются памятники, они не попирают улицы, они не пытаются запрыгнуть или заглянуть в чужое окно – они просто есть, и этого им вполне хватает. Там же и дворцы, стоявшие здесь всегда, не перестраиваемые и не закрытые афишами, они здесь были задолго до меня и будут ещё дольше после меня.
Всё это увлекает и интересует пока… пока не наступает момент когда одна из немногих основных потребностей организма остаётся неудовлетворённой, тогда всё меняется. Картина снова сливается, все три иностранных города (посещённые мной в разное время) сливаются в один, у города в такое время нет лица, есть характерные признаки иностранного города: люди говорящие «не по-нашему», какие-то городские постройки, плохая (обязательно) погода и отсутствие того, что тебе нужно под рукой. Организм требует пищи, воды и вывода оных в переработанном состояние вовне, иногда он, также, требует отдыха (но кто его слушает?). Пища и вода вокруг, там же, где и была дома, в магазинах и ресторанах. В магазин… не выйдет, продукты надо нести «домой» и есть там, а на это нет ни времени, ни желания, тем более, даже при наличии желания (на случай если вдруг возникнет непреодолимое желание посетить немилый «номерок») его врядли оценят сопровождающие меня родители, поэтому нужно идти в ресторан, который не «caf;», который не «japanise», который подаёт не только спиртное, сладости и закуски, и в котором есть столь любимая людьми всей планеты животная белковая пища, иначе говоря, рыба и мясо. При посещение данных заведение, как правило, возникает ряд проблем чисто лингвистического характера, иначе говоря, я то натыкаюсь на их незнание английского, то они натыкаются на мои пробелы в знаниях (время летит и по ходу своего полёта делает пробелы всё шире и шире). Даже после того как блюдо, которое было заказано на чистом английско-пальцевом готовится на кухне может возникнуть ряд сюрпризов, от так не к стати подвернувшегося неузнанного слова на языке Шекспира до так прозаично поданного счёта в районе 100 euro, не то чтобы это сильно беспокоило, но часть приятных ощущений от насыщения явно теряется. С водой всё гораздо проще, как ни как источник жизни. Что же касается не ввода, а вывода, с этим ситуация хуже. Удивительное дело, но в Париже нет ни одного «там за углом», «там во дворе», «там в подъезде» и даже «да пох.. тут всё равно все с…». В Париже нет «дедок» с будками био туалетов, а в ресторанах туалет отнюдь не бесплатен и обойдётся вам как минимум в чашку чая или бутылку минералки. Общественные туалеты прячутся под землёй, на них указывает несколько табличек и одна очередь. Спустившись можно обнаружить, то зачем спустился а также мужчину\женщину с кожей цвета коры дуба, предлагающих купить «вытеральное» для рук или… не для рук. Всё остальное чисто бесплатно, и закончив можно, сказав urinuarу «Orrevouar!» идти дальше гулять, уже наслаждаясь видами Парижа, а не «шорохаясь непойми где».
С мостов через Сену открывается отличный вид на город, как и с любого моста любого города, через который течёт река (ну наш город, пожалуй, из этого списка выпадает). По реке плавают речные «трамвайчики» (хотя по размеру походят скорее не «трамваищи»), и вот один из них уже несёт нас на своём стальном теле по реке. Медленно проплывает мимо протопанное расстояние и медленно как на показе мод плывут мимо достопримечательностей: вот начало Версаля блеснуло золотыми буквами, вот русский мост Александра 3 встретил нас сверкающими гербами, а вот и Собор Парижской Богоматери, сначала та часть, которую видели все на каждом плакате, а вот и тело собора, опирающееся на паучьи лапки арочных сводов, с воткнутым в крышу чёрным, как сажа, шпилем, проходит мимо. Дальше идёт галерея домов, построенных в безукоризненном стиле когда-то давно, а потом корабль делает разворот и мы едем по другой част реки, разделённой островом Ситэ – колыбелью Парижа. Вот уже прошло мимо увиденное и мы, теперь отсюда, видим творение Гюстава Эйфеля, указывающее нам вверх, палубы озаряют улыбки туристов-японцев, начинающих быстро фотографировать ещё и отсюда. Мы плывём дальше, и что видим? Статуя свободы – подлинник! Стоит здесь и смотрит на текущую в даль Сену. Она стояла здесь, а копию позже подарили американцам, тогда когда Америка действительно ассоциировалась со свободой, а не с бигмаками, хайвэями и импичментами. Снова разворот и вот экскурсия окончена, моряки швартуют своё судно.
А потом был Лувр, пирамиды на входе и полукруг известных во Франции (и не только) личностей увековеченных в памятниках, наблюдающих за площадью с своих выступов в стене. Внутри среди толп народа можно было разглядеть произведения искусства: написанные здесь, купленные, украденные и вывезенные когда-то – все они заняли своё место в истории и здесь, в Лувре. От инвалида – Венеры вверх к работам итальянских и французских классиков, от маленьких по размеру и огромных по цене ювелирных украшений к картинам величиной с квартиру в хрущёвке (а то и более) и стоимостью в 6 раз больше (как минимум). Но всё это сухие цифры, а цифры не могут объяснить ни торжественности ритуала на картине «Коронация Наполеона», ни революционного пыла других картин, ни тем более таинственности Моны Лизы. Есть не много мест в мире, где можно увидеть такую концентрацию общепризнанной в мире и понятой каждым присутствующим красоты.
А потом началась закупка товаров: заграничные вина, заграничное кофе, заграничная одежда и заграничная еда – на зуб и на память. Нет теперь тех времён дефицита, когда ничего нельзя было достать, есть времена брэндов и «понтов». Французское вино! Чем не брэнд? Даже если купили вы его за пару евро в супермаркете у араба-продавца, оно не перестаёт от этого быть французским и от этого apriori хорошим. Кофе, который брусок за бруском кладут в чемоданы и сумки, тоже считается самым-самым, даже если кто-то забыл прочитать где он «маде ин». Затем одежда, покупаемая от роскошных shop и supermarket до дешевых развалов «всё за…» и «всё по…», посещаемых в основном, жителями чёрного континента и выходцами из ближнего зарубежья. Там много и дёшево того, что встречается на продовольственных рынках и, в последствие, на дачах в виде ветоши и одежды для работы.
Версаль не поразил… тёмные залы с чужой интеллектуальной собственностью, многонациональные толпы и в довершение – бумажный трон, вместо реставрируемого где-то настоящего. Экскурсовод, смешивая язык Пушкина с изрядной долей французского, пытался рассказать о завоеваниях, неудачах в завоеваниях и расплате за неудачи в завоеваниях. Те же гобелены, те же спальни с избытком роскоши. В темноте, возвращаясь с экскурсии, мы увидели то самое мерцание Эйфелевой башни, с тех самых картинок, что совсем недавно были закуплены в сувенирных. Нам скоро уже домой, и несколько минут мерцания теперь запомнятся надолго, если не навсегда.
---
Последний день, большое и долгое испытание временем на выносливость и терпеливость начинается. Куда потратить 8 часов времени, когда ты уже обошел весь исторический центр и почти все магазины в историческом центре. И мы ходили, и ходили, и ходили, потом поднимались, спускались, останавливались и снова ходили, в поисках чего-то неизвестного. Это долгое и жестокое убийство времени запомнится мне надолго, то был первый раз, когда я пожалел о том, что время течёт так медленно. Я выдохся, то и дело нужно было останавливаться или искать места, где можно присесть и заглушить гудящие ноги, картинка начала навязать в зубах и глазах, не было решительно никакого способа решить проблему свободного времени по другому.
А потом начало смеркаться и времени осталось всего несколько (3) часов. Можно уже не ходить, можно идти «домой» в отель, чтобы взяв свои вещи сесть с ними в гостиной и дождаться автобуса в аэропорт. Часы шли, индикатор зарядного в плеере постепенно показывал разрядку и вот, наконец, позвонили, и громадный автобус, втиснувшись в узкую улочку, подкатил к дверям отеля. Остатки провизии отданы в прощальный дар портье, а мы с парой тяжеленных чемоданов погрузились в транспорт и ждали отбытия. Тёмная ночь, нет это только не здесь, огни вывесок и фанарей, конструкции и подсветки к конструкциям, на последок мельница Moulin rouge махнула нам своими сверкающими крылами, а бывший квартал красных фонарей проводил парадом громких названий. Мы покидаем город, с незримым обещанием вернуться позже и в компании со своими воспоминаниями.
Потом тот же аэропорт, работница аэропорта с насморком, перегруз чемоданов, а потом ожидание и погрузка в самолёт. Снова дырка иллюминатора, снова сиденья синего цвета. Отрыв…. Orrevouar, Франция!
Долгие часы полёта, в полусвете и в темноте, тревожный сон и шум и та же картинка все эти часы и снова время, такое долгое…
Я лечу на родину, там где лежит снег, там где огни городов отражаются на нетерпеливых потоках снежинок, там где город на семи холмах – столица, а город среди гор и лесов – место рождения и жизни.
Москва на горизонте, сколько видят глаза – море огней, это всё Москва, златоглавая и златокарманная. Дальше неполадки, аэропорт, хмурые, но такие родные, лица и таксист, стереотипный, как будто спрыгнувший с экрана. Битый час японская машина колесит русские дороги с целью найти загадочный посёлок с новым отелем. Светает, а его всё нет. Не знает милиция, не знают коллеги, не знает заправка. Случайный, среднестатистический дед даёт правильное направление. Мы приехали, притащили грузы, присели и прилегли. После сна лучше, но не на много, ещё почти пол дня сидеть здесь, на окраине. Делать нечего, ТВ, музыка и книги, и ещё немного сна. Отдохнув в волю, мы снова едем в аэропорт, чтобы теперь из уже родных мест вернуться в ещё более родные. Прошли, посидели, подождали, погрузились – этот интернациональный порядок действий снова был проделан без приключений, мы уже в самолёте – места меньше, шума больше, о комфорте на время полёта стоит забыть. Я снова в темноте в схватке с временем, эз хватило бы заряда в батарее… Заряда хватило и в местность близ нашего города я влетел, продолжая слушать музыку. Мутные лужицы света внизу – наш город, теперь осталось спуститься, мы уже так близко, но всё ещё так далеко. Самолёт летит вниз, болит горло и уши – карамель помогает, но решающим фактором она не будет никогда. Самолёт снижается, шаркает шасси о взлётную полосу и катится по ней, снижая скорость. За бортом -30, я дома… Я выхожу, делаю глоток воздуха, потрескивает мороз, а воздух и не пытается казаться чистым. Я делаю глоток – табличка «выход в город» висит на решетке, сверху кудри колючей проволоки (интересно, это защита для прибывающих, или от прибывающих). Я делаю глоток – хриплый голос из динамиков в машине таксиста в форме нескладушек выражает тяжелые судьбы деклассированных элементов. Я делаю глоток – подъезд пахнет и выглядит также, вот близко дверь квартиры и… Я дома и я удовлетворён вкусом места, где я живу Dixi