Солнце сегодня светило как-то по особенному...

       
       Часть третья.

       Знакомство


       Автобус остановился напротив огромной кучи песка, прямо на шоссе, даже не съехав на обочину.
Мы вышли и, перейдя дорогу, направились в сторону залива. Пройдя вдоль покосившегося забора, мы свернули направо, обогнули песчаную насыпь и вышли к гаражам. Сразу за ними начинался не большой пустырь. Рискуя завязнуть в грязи, мы всё же сумели аккуратно перебраться на другую его сторону по узким, хлипким мосткам.
       Может они здесь песок добывают? – глядя под ноги, пробурчал Мишка.
       Или золото моют… - в тон ему подхватил я, - Прямо какая-то пустыня Гоби в период муссонных дождей.
       А вот и дикие звери!.. – как вкопанный замер Мишка, показывая на преградившую нам путь овчарку.
Попов предупреждал, что территорию за железными воротами, перед которыми мы как раз и оказались, охраняет собака. Причём, судя по всему, злая собака.
Нам всего-то нужно было преодолеть метров двадцать, двадцать пять. Но злобный пёс начал так скалиться и лаять, что мы не решались не то, что зайти за ворота, но даже подойти к ним.
       Цепь, к которой была привязана собака, от натуги вот-вот была готова лопнуть. Мы стали интересоваться, а есть ли здесь ещё кто-нибудь живой… На наши крики из дымящей бытовки не спеша появился мужичок в фуфайке.
       Куда? – равнодушно прохрипел он.
       Вы не знаете случайно, где здесь корабль парусный стоит? – с подчёркнутой вежливостью обратились мы к нему.
Рявкнув на собаку, он подтащил её за цепь и схватил за ошейник. Махнув рукой в сторону ограды на противоположном конце охраняемой территории, он вместе с собакой скрылся за скрипучей дверью.
Быстрым шагом, почти бегом мы пересекли опасный участок.
       Оказавшись в безопасности, мы облегчённо вздохнули и, оглянувшись на всякий случай на сарай, откуда всё ещё доносился собачий лай, пошли в направлении, указанном стариком.
Пройдя буквально несколько метров, Мишка остановился.
Да вот же он… - глядя перед собой, заворожено произнёс он.
Да где? – разволновался я, щуря близорукие глаза.
       Парусник стоял прямо перед нами, в не большой бухте, крепко прижавшись левым бортом к грубо сколоченному помосту.
Два толстых каната, протянувшихся к носу и корме, намертво удерживали его у берега.
Опутанные верёвками мачты, которые издали я принял за антенны, поднимались над палубой метров на восемь.
       Мы подошли поближе и с любопытством начали разглядывать невиданное доселе средство морского передвижения.





       Борта были низкие, наверное, поэтому из-за построек, окружавших место стоянки, корабля и не было видно.
На корме, как на настоящих старинных парусниках, возвышалась единственная надстройка. Видимо каюта капитана.
Корпус был зелёного цвета со сплошной жёлтой полосой вдоль всего борта. Прямоугольные отверстия для пушек были задраены. Паруса аккуратно свёрнуты и привязаны к мачтам.
       Хорошо ещё, что он не из папируса, - задумчиво подытожил я внешний осмотр парусника.
Да, прямо скажем, не Титаник, - поддержал меня Мишка, подходя к дощатым сходням, перекинутым с берега на борт.
На палубе возилось несколько человек. Они переносили какие-то мешки и коробки, сложенные у кормовой надстройки, к раскрытому люку в центре палубы и осторожно опускали всё это в трюм.
       Привыкшие к зевакам, они не обращали на нас никакого внимания. Да мы собственно его и не привлекали.
Наконец желание подняться на борт и осмотреть корабль изнутри, побороло нашу нелюбовь к физической работе.
Мы окликнули трудящихся в поте лица матросов и объяснили им кто мы такие, что сюда нас прислал Попов и что нам нужен некий Боря.
       Молодой парень в грязной матросской робе, окинув нас равнодушным взглядом и, не дослушав нашу пламенную речь до конца, громко позвал Бориса и продолжил свой не лёгкий, ратный труд.
Вскоре из-за железной двери, ведущей в надстройку, появился Борис. Мужчина средних лет, в тельняшке, высокий, стройный, с длинными седыми волосами, зачёсанными назад, и такими же седыми, пышными усами, плавно переходящими в бакенбарды. Или, наоборот, с бакенбардами, плавно переходящими в пышные, седые усы.
       Вообщем настоящий морской волк. По крайней мере, с виду.
Это и был тот самый Борис, хозяин парусника, о котором нам рассказывал Попов.
Выслушав нас с добродушной улыбкой, он посетовал на то, что, мол, одеты мы слишком чисто для грязной работы и предложил осмотреть корабль, пока он подыщет нам во что переодеться.
       Несколько разочарованные тем, что работать всё-таки придётся, мы воспользовались представившейся хоть и не большой, но всё же отсрочкой, и не долго думая, отправились на экскурсию. Как говорится, с глаз долой…
       Экскурсовода не было, поэтому до всего пришлось доходить самостоятельно. С трудом подавив в себе мальчишеское желание забраться по верёвочным лестницам на мачту, мы не торопясь прошлись по палубе, заглянули в трюм, поднялись по миниатюрным лесенкам на огороженную резными перилами площадку, расположенную над кормовой надстройкой, на, так называемую, верхнюю палубу.
Что и говорить, кораблик нам нравился. Он был хоть и маленький, но достаточно уютный.
Ещё раз оглядев свысока окрестности, удовлетворённые, мы, как заправские матросы, легко сбежали по лесенкам вниз.
       Настала пора осмотреть корабельные внутренности.
Кормовая надстройка, снаружи казавшаяся нам совсем маленькой, изнутри оказалась вполне приличной и запросто могла служить отдельной, малогабаритной квартирой, наподобие тех, что называют хрущёвками. Вели в неё две, наглухо закрывающиеся металлические двери, расположенные симметрично у левого и правого борта.





       В центре, с квадратными окошками, выходящими на палубу, находился капитанский мостик или “место управления кораблём”, с настоящим деревянным штурвалом, древней рацией, навигационными картами и ещё какими-то, недоступными для понимания нашим гуманитарным умом, приборами и предметами.
       Сразу за мостиком располагалась кухня, или говоря по-нашему, по-морскому, камбуз. С двух-конфорочной газовой плитой, подключённой к газовому баллону и стоящему тут же.
Камбуз был настолько мал, что поместиться в нём двоим было практически невозможно. Какая-нибудь часть тела обязательно оказывалась лишней.
Здесь же находился крошечный люк, через который по железной лесенке можно было спуститься вниз, в машинное отделение.
Из камбуза по узкому проходу вдоль правого борта можно было попасть, извиняюсь, в туалет, то есть в гальюн. Такие туалеты, образца тридцать седьмого года, если постараться можно легко встретить и сейчас… Ну, скажем, на железнодорожных вокзалах Тулы, Саратова или Курска.
       Вдоль левого борта располагалась кают-компания, она же столовая. С узким, длинным столом, намертво привинченным к полу, и деревянными лавками вокруг.
Из кают-компании в соседнее помещение, в самой корме парусника, вела узенькая, деревянная дверца. Как мы и предполагали, это действительно оказалась жилая каюта, которая вполне могла бы быть капитанской.
       На палубе нас уже ждал Борис, держа в охапке подозрительного цвета штаны, рубахи и прочую ветошь.
Нате вот, выберите себе что-нибудь, - предложил он, бросая тряпки нам под ноги.
       Переоделись мы быстро и уже через пару минут подносили и опускали в трюм коробки с тушёнкой, рыбными консервами, маргарин, мешки с рисом и гречкой. В трюме, которым к нашему удивлению оказалась ещё одна жилая каюта с двумя или тремя топчанами, шкафчиками, круглым столом, был вскрыт пол, куда и надо было сложить весь провиант.
       Как ни странно, с нашей помощью работа пошла быстрее. И вскоре весь груз был сложен у раскрытого люка. Мы с Мишкой остались на палубе, а оба матроса спустились вниз. Виталик, лет сорока, светловолосый, с рыжеватыми усами, коренастый метростроевец с фигурой борца или штангиста, принимал коробки. А второй, Сергей, молчаливый, серьёзный молодой человек, распихивал их по щелям в подполье.
       Из кают-компании появился Борис с электро-рубанком и начал слой за слоем “полировать” дощатую палубу.
Когда на верху не осталось ни одной коробки, мы перекурили и Мишка полез вниз помогать с укладкой продуктов, а я взял швабру и стал сметать стружку, вылетающую из-под Бориного рубанка, как из пулемёта.
       Линяя, палуба молодела прямо на глазах, превращаясь из грязно-бурой, затоптанной, в свежую, сочную, новенькую, почти белую…
Стружки было много. Сначала я сгонял её поближе к корме, а потом мешками выносил на берег.
Наконец из трюма вылез Мишка.
Нехотя взяв швабру, он без явного энтузиазма стал делать то же самое.
Высыпав на помойку очередной мешок стружки, мы вернулись на корабль, ещё раз перекурили и не спеша направились к мачтам, вокруг которых орудовал Борис.
Вдруг брезент, кучей сваленный около одной из мачт, зашевелился…






       Мы люди хоть и склонные к преувеличениям, да и повидавшие уже всякого за время разъездной, гастрольной жизни, замерли от страха.
Брезент ещё раз всколыхнулся, сдвинулся, и мы увидели две почти чёрные человеческие ступни… Сразу вспомнился “Пятнадцатилетний капитан”: Африка, работорговля… Мы недоверчиво взглянули на седовласого Бориса. Но тут внезапно из-под брезента раздался дикий, нечеловеческий храп…
       Это Ваня, - выключив рубанок, успокоил нас Борис, - Не обращайте на него внимания.
       Он что, тоже с нами поплывёт? – робко поинтересовались мы.
       Да он хороший мужик. Помор. На колоколах играет! – начал заступаться Боря, - У него сейчас запой. Третий день пьёт… Когда выйдем в море, обещал завязать.
Мишка понимающе закивал головой.
Неожиданно брезент снова зашевелился, дёрнулся… Послышался стон, всхлипывание, громкий вздох…
       Я всегда говорил, что алкоголизм, это не отдых, а тяжкий изнурительный труд! – уворачиваясь от волны мало приятного запаха, источаемого Ваниными ногами, назидательно заметил я.
       Взглянув на часы, мы отошли в сторону.
Работать уже не хотелось. Борис, заметив перемену в нашем настроении, решил сменить тему и предложил осмотреть пассажирские каюты. То есть те самые каюты, в которых нам и предстояло обитать на протяжении всего предстоящего плаванья.
       Не совсем понимая, где на этом корыте могут быть ещё каюты, ведь как нам казалось, мы осмотрели всё, мы всё же последовали за Борисом.
Откинув металлическую крышку в носовой части парусника, он показал вниз… По узкой лестнице мы спустились в трюм и совершенно неожиданно обнаружили три, почти одинаковые, компактные, чтобы не сказать больше, каюты.
Две располагались справа и слева от лестницы, а третья по центру, в самом носу.
Каюты напоминали купе в купейном вагоне, с той лишь разницей, что были раза в два меньше и без окон.
Лишь на потолке, до которого легко можно было дотянуться затылком, встав на носки, находился крошечный иллюминатор, выходящий на палубу.
       Осмотрев место будущей временной прописки и опробовав лежаки, явно рассчитанные на лилипутов, мы, подчиняясь острому, неожиданно возникшему желанию поскорее выбраться на волю, поднялись на свежий воздух.
На палубе никого не было.
Лишь из-под брезента, где по-прежнему возлежал Архангельский помор Ваня, время от времени доносился звериный храп.
       Мы переоделись и заглянули в кают-компанию. За столом сидел Борис, и что-то шил толстенной иглой.
Мы поинтересовались, когда отчаливаем?
Борис сказал, что, скорее всего послезавтра, в субботу, но точнее мы всё узнаем от Попова.
Менее чем через час мы сидели в кафе Дома Актёра, переваривая последние впечатления…