здравствуй

Будь уверена, мне хватило силы, чтобы сказать тебе «здравствуй» и улыбнуться. Да, я помню, что хватило. На тебе бабочкой билось белое платье, поэтому мне нельзя было поднимать глаз (наклонивши голову, я изучал маленькие лакированные туфельки, золушка моя, ненаглядная. . . не поднимая глаз). А то увидел бы его и сошёл с ума. . . оно и вправду сводит с ума. . . чудовищно сводит. А точнее – ты в нём. Контур талии. . . такой странный, твердый и чёткий, как у фарфоровой статуэтки... я хотел сказать слово приветствия громко, а вышло сдавленно, будто верхняя пуговица рубашки увеличилась, втрое потяжелела, мешала дышать. . . теперь в моей голове рыбой бродит изображение: ты часто моргаешь и горько смотришь под ноги. А там лужа. Что туда смотреть? Но я-то знаю, зачем. . . тебе тоже тяжело. Кому же первому из нас пришло в голову прекратить этот спектакль? Тебе? Мне? Не огорчайся, если что-то не получилось. Судьба сведёт нас ещё один раз, я в этом уверен. Только для чего? Чтобы ещё раз напомнить о несовместимости? Или о нашей недальновидности? Ты – красавица, настоящая красавица, только этого не знаешь. . . пока. . . потом обязательно поймёшь и станешь обладать страшным оружием. Чудовищным. Вот колышется простое белое платье, а так сильно хочется обнять тебя и не отпускать. Я согласен стоять на этом месте тысячу лет (веришь?), и пусть в моём теле прорастут травы, цветы, я всё равно не сумею сдвинуться с места.
Тем не менее, прожевываю «здравствуй» и сдержанно киваю. Следующий жест - выстрел в упор: ты глядишь на часы. Скверная привычка. Ну не пора ли выдумать повод, чтобы попрощаться?

Вспоминая нашу встречу, я вдруг подумал о том, что было бы хуже, если бы ты, нахмурившись, потрясла часами около уха, проверяя, не остановились ли стрелки в этот слищком «длинный» момент...