Ум истиной просветляется...

«Раньше никак не могла понять, почему меня так волновало море и кораблики, даже просто картинки. Я их вырезала, вышивала, развешивала, искала. Надо мной смеялись. А оказалось, что про меня уже все написано в имени моем. Только я этого не знала. Помню очень хорошо, как меня крестила бабушка. Было это во время войны и мне - годика три – четыре. Стоял огромный чан с водой. Младенцев окунали, а мне только голову мочили. Потом бабушка сказала «Теперь твое имя Потино». Так и пришла с этим именем в храм. Когда стала исповедоваться, батюшка сказал, что такого имени в православии нет, что Светлана – это Фотиния. Но не могла же бабушка ошибиться. Стала искать, нашла имя Фотина. Мученица. Но на душу она не легла. Опять пришла к батюшке с тем же именем. И опять поправляет: «Твое имя – Фотиния, не Фотина». Снова стала искать. Нашла, и сразу все встало на свои места.

В далекие-далекие времена, в четвертом веке, в Средиземном море случилась буря. Сильный ветер разбил корабль о камни. Все бывшие на нем утонули, одна Фотиния успела ухватиться за доску и на ней приплыла к одинокой скале. На той скале подвязался святой отшельник. Чтобы не разжигаться телесной страстью, он со скалы уплыл. Так Фотиния осталась одна, питаясь хлебом старца и подолгу глядя на море, ожидая корабельщика. Корабельщик, увидев вместо черноризца девицу, удивился, предложив перевезти ее на берег - в Кесарию Палестинскую. Отказалась. Так в отшельничестве она провела шесть лет, достигнув святости. И как только нашла житие Фотинии, кораблики перестали меня мучать».

Рассказывая житие Фотинии, она рассказывала о себе. Год назад потеряла единственного сына. «Умер от инсульта. После его смерти еще год не ходила в храм. А однажды так потянуло, до боли в сердце. Батюшка спрашивает: «Не снится ли он тебе?» «Нет, - говорю, - только является. Как прилягу ненадолго - приходит. Сначала приходил изможденный, измученный. А в последний раз явился радостный, помолодевший, обнял меня за плечи и засмеялся. И мама стала во сне приходить молодой, веселой, как будто молитвами своими облегчаю их жизнь. И стала я потихоньку интересоваться: как приду на исповедь, так спрашиваю батюшку, что это значит, да что то, почему так, а не по-другому. Я ведь и раньше заходила в храм. Но так, как все: поставлю свечку – и ухожу. Даже и не знаю, почему и за кого ставила. В отпуске с мужем ходила в храм как на экскурсию. Словом, замучила я батюшку вопросами, вот он и отправил меня в школу. А здесь мне так тяжело: все впервые, все ново, нот не знаю, в хоре не пела, по-церковнославянски читать не умею, Библию не понимаю, в храме все непонятно, какой-то гул и шум в ушах, слов разобрать не могу. В воскресенье народу много, стала на службу ходить по будням. Лучше стала разбирать слова».

Ей так хотелось поделиться новыми ощущениями и впечатлениями, что прошла и свой дом, и остановку, и гору, и все не могла остановиться. Слушала и завидовала. Ее сердце сразу открылось, будто только и ожидало этого тепла, чтобы проснуться. Как медсестра, она всего насмотрелась: и горя, и страданий, и мучений. В больнице люди всегда в немощах. А когда случилось несчастье с ней – сердце сразу почувствовало, где может согреться и утЕшиться, а ум – просветиться. Все случилось сразу.

Простые люди. В них нет умственной маски, закрывающей сердце от боли, нет болезни, оправдывающей собственные грехи, нет мнимой святости, переходящей в фарисейство. Они живые. И сердце Им согревается, и ум их Им просветляется, и боль их Им утешается.