Сальвия

РИС КРЕЙСИ

САЛЬВИЯ

Монопьеса

       - Ты готов? - спросил меня Дим. Я молча стянул свитер, глянул на носки, но снимать не стал. Дим и не настаивал. Не ему же потеть, действительно. Так же молча и, как мне казалось, почти равнодушно, смотрел, как он готовит пластиковую бутылку, вырезает в ней окошко, закупоривает горлышко фольгой, иголкой прокалывает в ней дырочки… Откровенно говоря, мне было почти безразлично не только то, ЧТО он делает, но и то, Зачем. Я, действительно, не боялся. Я не был наркоманом, но кое-что пробовал и, не получая никакого удовольствия, особого вреда тоже не получал. Ну не пробирало меня. Не то чтобы совсем, но полученный эффект не стоил даже затраченного времени, - про то, чтобы за это ещё и деньги платить, даже говорить не приходится.
- Дым мягкий. Сделай два, а лучше три вдоха, - говорил Дим, хитро поглядывая на меня, возможно ожидая, возможно и наблюдая неуверенность, которой не было. Я был готов…

       Вот только не к этому. Сделав три глубоких вдоха-глотка, подавившись первым и третьим, особенно горькими, и выдохнув серо-зеленый дым, никак не желавший распадаться на кольца, я услышал быстро стихающий голос Дима – «Скажи, когда начнётся!» и то, что было когда-то моим голосом – «Уже».

       Всё поплыло, потекло. Именно всё. Это не было похоже ни на дезориентацию мозга, отравленного тяжёлой дозой алкоголя, ни даже на состояние входа-выхода в/из наркоза, ни на наркотические галлюцинации… Это не было похоже ни на что плыли сами измерения. То, что было Ди…Димом, да, наверное, им, какие-то доли мига, длившиеся при этом достаточно долго, чтобы осознать их, как временной промежуток, являлся ориентиром, пока полностью не был поглощён уплощающейся волной взбрендивших измерений. Волной, поглотившей... и всё... вообще взбесившейся. Как свободолюбивый бык, пытающийся сбросить оседлавшего его идиота, в роли которого выступал мой взгляд, она стала менять направления. Верх потянулся вбок и вниз, но едва я ринулся к нему, чтобы вернуть исчезнувшую опору, как он тут же изменил направление. И снова... И снова... Многомерная стиральная машина, в барабане которой болталось то, что судорожно пыталось остаться мной. Пыталось безуспешно, потому что эта стиральная машина стирала самоё «Я». Опыт, знания, мысли, смыслы, значения слов, сами слова, и, наконец, даже звуки, слетали с меня слой за слоем как шелуха. Но шелуха, которая и была мной! Это было мерзко, хуже и быть не могло, но, что ещё отвратительней, казалось, этому не будет, не может быть конца. Хуже… быть… не могло… И тут всё закончилось. И началось. И хуже стало…

       Происходящее далее можно описать двумя словами. «Мука» и «НЕТ». Причём только второе слово реально соответствует своему смыслу. «НЕТ» это то, что я чувствовал, то, что орал бы, если бы было чем. «Мука» же, это то, что я испытывал, но оно слабо соответствует реальным ощущениям. Так, например, можно сказать о первой влюблённости «приятное чувство». И правда, и совершенно не передаёт сути.

       Меня не выбросило из барабана этой стиралки, скорее я сам стал её частью. Мельчайшей частичкой обладающей подобием чувств, но не разумом, способной воспринимать, но не осознавать. Частичкой, которой плохо. Частичкой переплёта книги страницы которой переворачивались сами по себе. Страницы предназначенные не для чтения, а лишь для переворачивания. С равномерно нарастающий гулом страница, плоскость, которой не было, но имевшая плотность ползла сквозь меня, точнее то что может быть было мною. Она медленно и неотвратимо сминала моё лицо, которого нет. Слева направо бесконечно медленно и почти мгновенно. Где-то на середине рта, не способного орать из-за отсутствия не только самого рта, но любых иных звуков, кроме равномерного нарастающего и равномерного спадающего гуда
 где-то в уголке левого глаза, так же не существовавшего ни сейчас… никогда, давление как будто бы спало, но лишь для того, чтобы уступить место следующей волне-стене-плоскости уже начавшей своё движение-сминание-раздавливание… И снова и снова и снова…

       Я пытался подчиниться, поворачивая себя туда, куда меня выдавливало - без толку. Стены догоняли. Пытался сопротивляться, но так травинка может пытаться остановить ветер, так муравей может пытаться остановить асфальтовый каток… Может пытаться. Может не пытаться. Может, но не может. Впрочем, травинке позволено быть вырванной, муравью быть раздавленным в незаметную даже другим муравьям лепёшку. У меня же не было даже этой роскоши. Даже смерти не было. Гул двигающихся, надвигающихся стен и ровный свет без источника света. Даже не свет, просто отсутствие тьмы. И вот, когда невыносимое стало совсем невыносимым в очередном пробеле между плоскостями я увидел, что-то смутно знакомое. Нет, не знакомое, но как будто, возможно, способное быть узнанным. Двухмерное подобие трёхмерности! И я ринулся туда, ринулся всем своим существом, раздираемый всё так же размеренно и неумолимо двигающимися плоскостями.

       Сквозь гул, на фоне гула, стали проявлять иные звуки. Сквозь отсутствие света свет. Ещё плоские, но уже не совсем картинки, как на ранних, якобы объёмных фотографиях, на которых разглядеть подобие трёхмерности, можно было только надев сине-красные картонные очки. И звуки, и картинки что-то значили. Когда-то, в другой жизни, точно значили что-то. Появилось и тело. Моё, кажется. И рука самопроизвольно потянулась к ближайшему объекту, пытаясь схватиться за него. Получилось, пусть и не с первого раза. Ещё какой-то звук, на этот раз одновременно и снаружи и внутри меня. Я даже смог понять что это голос. Мой голос. Страницы книги всё продолжали переворачиваться, но могли разве что сбить меня с ног. Какие пустяки! Память возвращалась. Память о ничего незначащих вещах, таких как пол, холодильник, человек, уже почти реальный, дверь… Дверь. Умыться. Смыть… Да, это называется ПОТ. А ещё я что-то говорил, и даже какой-то частью сознания, понимал что именно. Впрочем всё неважно, вода, мне нужна вода. Я открыл дверь кухни, после нескольких попыток поняв, как это делается и попал в ванную. Прям так. Без коридора соединявшего их. Мне ведь был нужен не коридор, а ванная! Я умылся и всё вспомнил. Вспомнил, что я женат и у меня есть сын, что есть друг Дим, и ещё друзья, знакомые, много людей. А ещё вспомнил деньги, что они мне зачем-то были нужны, даже необходимы. И много чего ещё вспомнил. Вот только значения это всё не имело абсолютно никакого…
       А кроме воспоминаний ещё были мысли. Десятки, может даже сотни. Мозг, жадно, почти радостно, занимался забытым, процессом обдумывания, не удосуживаясь выделить какую-то одну. Мысли роились свободно, самостоятельно и независимо, в большинстве своём не оседая в никак не желающей окончательно восстанавливаться памяти. Лишь некоторые, особенно яркие мне удалось восстановить много-много позже. Минут через десять, а то и все пятнадцать. Уже после того, как, небезуспешно игнорируя гул переворачивающихся на границе сознания страниц, я обсудил с тем, самым первым увиденным объектом, имя которому было Дим, всё произошедшее, точнее происходящее, ещё точнее – происходившее… Мысли были просты и ясны, утверждения, не требовавшие доказательств. Даже слово всплыло – лемма, хотя могло бы и не всплывать. Бога нет. Смерти нет. Впрочем, жизни после смерти тоже нет. По той простой причине, что прошлая жизнь стирается. Времени в привычном понимании тоже не существует. Лишь промежутки. Равные, но безразмерные. И главная мысль суть - интерпретации и, следовательно, чушь собачья!

       Хотя к этому мудрому выводу я пришёл уже на улице…
       Я медленно-быстро шёл в направлении.
       Стараясь попадать в промежутки между накатывающими волнами…
       Девушки улыбались прозрачно плоскими улыбками, говоря незначительное…
       Синица, попавшая в волну, плоско забила крыльями и, тут же забыв об этом, продолжила прыгать с чувством собственной значимости.
       Все и всё вокруг было наполнено глубоким смыслом не имевшим никакого значения, потому что....
       Это было почти смешно.
       Особенно испуганное неизбежным лицо бедолаги за рулём приближавшегося джипа, когда очередная волна понесла его ко мне. Как будто это что-то решало. Как будто что-то могло изменить.

       Книга захлопнулась. Но это уже не имело значения.