Выбор оружия. Часть третья Выбор оружия

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ВЫБОР ОРУЖИЯ»
Акт первый
Диспетчерская пожарной части. Радиотелефонист Гунько сидит, пьет чай из большой эмалированной кружки. На столе перед ним газета и он читает вслух:
«10 апреля 2000 года. На улице Фрунзе в 18 часов двое неизвестных, по описаниям молодая пара (23-25 лет) ограбили, угрожая ножом, возвращавшегося с работы тридцатилетнего мужчину, отобрав у него 200 гривен. Ведется следствие».
- Наркоты, по всей видимости, - делает вывод Гунько и отхлебывает с фырканьем чай.
«С ножевым ранением в шею в больницу доставлен двадцатидвухлетний парень. В ходе проверки было установлено, что преступление совершил его отец, пятидесятилетний Юрий П., находившийся в состоянии алкогольного опьянения».
- Видать, пузырь не поделили, - комментирует Гунько.
«В ходе реализации оперативной информации сотрудники уголовного розыска выявили и обезвредили еще одну преступную группу».
- Ля-ля, тополя…
«В ее состав входили 20-и летние ранее судимые жители Чернигова Андрей К. и Виктор Б., а также восемнадцатилетний Михаил П. из села Павловка Черниговского района. На счету преступной группировки несколько дерзких ограблений магазинов в селах Киенка и Павловка Черниговского района, а также разбойные нападения на квартиры в областном центре. При обыске у бандитов обнаружены ножи, самодельный пистолет, переделанный для стрельбы боевыми патронами из газового, холодное оружие, форма сотрудников милиции.
До сих пор не известна судьба пропавшего 10 февраля 2000 года тридцати двухлетнего Григория Колоба. По прежнему доминирующей версией в этом загадочном деле является «коммерческая» версия, однако это вовсе не означает, что сотрудниками уголовного розыска не прорабатываются другие. Напоминаем еще раз, что за любую информацию относительно местонахождения Колоба фирмой «Догмарт» назначено вознаграждение. Контактные телефоны…. Конфиденциальность гарантируется».
«Погостив» в одной из квартир дома № 2 по улице Белова, вор-домушник сделал сам себе неплохой подарок – две тысячи американских долларов, драгоценности на сумму примерно в сто тысяч гривен, музыкальный центр и компьютер. Действовал ли он по наводке, теперь судить следствию».
- А то!
«На Яцевском кладбище вновь побывали вандалы. Осквернили несколько могил, перевернули надгробья. Следствию предстоит выяснить, была ли это просто хулиганская выходка, или же целенаправленная акция некого «культа темных сил», о котором уже давно поговаривают в городе».
- Дебилы малолетние!
 Затемнение.

Акт второй
 Весна. Дом Кузьменко. Камера показывает нам его со всех сторон. Над домом беззвучно кружат вороны.
 Экскурс. Высокий глухой забор из силикатного кирпича, увенчанный по всему периметру острой металлической арматурой, свирепые молчаливые псы, настоящие посланники ада, мрачные, драпированные черной материей комнаты, глубокий сырой подвал, оборудованный под Жертвенное Место.
Акт третий
 Церковь. Церемония крещения. Крестят Серегу Водославского.
Кроме батюшки в храме еще и Дима Максименко и незамужняя подруга Светки Лариса. У Ларисы большая грудь и Водославский, естественно, стоит не потупив взор, как бы это ему следовало.
Смена кадра.
Серега, словно зомби, идет к Стелле.
 В Стеллином подъезде его подстерегают Андрей Иванов и Дима. При этом Андрюха бросает под ноги Водославскому щепотку соли, и что-то бормочет. Серега смеется до истерики. Его друзья, напротив, серьезны.
 Смена кадра. Серегу ломает, как наркомана. Его тошнит. Он бледен и весь дрожит.
Смена кадра. Стелла в своей квартире лежит на полу и бьется в эпилептическом припадке.
Смена кадра.
 Серега разговаривает с Ивановым по телефону.
«К вечеру будет хуже», - радует Иванов Серегу, - «но это только означает, что наступил кризис. Как при болезни».
 «Ничего себе, шуточки»! – кряхтит в трубку Сергей. – «Хорошо вам с Димоном рассуждать»!
«Да, Дима поехал к одной бабушке. Если сумеет договориться, к вечеру мы ее к тебе привезем. У нее большой опыт снятия порчи, приворотов, и прочей подобной мистики. И, кстати, зря ты нам так уж завидуешь», - обиженно произносит Андрей. – «Если хочешь знать, мы завтра планируем нанести ей визит. Что ты на это скажешь?»
«Сдурели!», - орет в трубку Водославский. – «Да вы! Да она вас!»
«Все будет в порядке», - спешит успокоить друга Андрей. – «Я тут кое-какую литературу поднял, а Дима план придумал. Немного безумный, но в общем-то, потрясающий. Пора этому положить конец».
«Пора», - эхом отзывается Водославский, на которого накатывал очередной приступ тошноты.
«А как это сделать?», - продолжает развивать дальше свою мысль Андрей, - «Не в милицию же идти, в самом деле. Это на каком-нибудь Гаити можно обратиться в полицейский участок, так, мол, и так: навели порчу, околдовали. И к тебе не только отнесутся со всей серьезностью и пониманием, но даже порекомендуют колдуна, которую с тебя эту самую порчу снимет. А наши? В лучшем случае, пошлют…на хутор бабочек ловить, а в худшем – посадят в психушку».
«На хутор бабочек ловить»? – переспросил Серега со смехом. – «Давненько я не слыхивал такого выражения. И где ты его только откопал? На библиотечных полках?»
Андрей сопит в телефонную трубку. Кажется, он обиделся.
«Вот, погоди, выкарабкаюсь…с вашей помощью», - спешит загладить свою вину Серега, - «научу тебя, как следует материться. А то двух слов связать не может!»
«Что вы там с Максименко задумали»? – спрашивает Сергей. – «Надеюсь, не спалите бедную девушку на костре»?
Андрею шутка пришлась по душе, он смеется:
 «Нет, конечно. Хотя…, способ верный и…опробованный».
«Ну да, Святая Инквизиция, как же»! – являет познание в средневековой истории Сергей. – «Испанцы, мать их. Как же, отлично помню».
«Думаю, нужно посмотреть, что она прячет на подоконнике. Ты говорил о каких-то фигурках».
Шепот за кадром:
Анангуанангуанангуанангуанангу…
Серега ежится.
«Мне кажется, особенно в свете того, что с тобой происходит, там, на подоконнике есть фигурка, имеющая непосредственное отношение к тебе, Сергей», - четко и раздельно произносит Иванов.
 Серега в ступоре.
«Сергей! Ты что, заснул там, что ли?»
«А? Нет, задумался просто».
«Говорю, будут сны. Я прочел об этом. Сны – это такой же довесок, как и твоя тошнота. Не бойся их, а главное – не верь. Крестик надень. И так на тебе? Молодец. Умойся на ночь святой водой».
Серега усмехается.
«Не смейся! Они всегда очень неохотно отпускают свою жертву, так что будь готов к любым неожиданностям. И еще… ни под каким предлогом не открывай ночью двери. И окна. Никому. Ни во сне, ни наяву».
«У меня теща лунатик, вдруг, придет, а я не открою», - ржет Серега.
«Это серьезно, Сергей. Надеюсь, не мне объяснять тебе, насколько серьезно. Жизнь дает нам шанс реально побороться со злом, и мы должны победить»!
 Серега кривится, словно от горькой пилюли.
«Что касается меня, то я сейчас бегу бороться со своей проклятой тошнотой»! – заканчивает разговор Водославский, и бросается в туалет.

Акт четвертый
Подъезд. Возле окна стоят Дима и Андрей. Они ждут Стеллу.
 - Да, Андрюха, - Дима Максименко выпускает струю дыма. – Никогда бы не подумал, что буду таким заниматься! Чем дальше влезаю в эту историю, тем все больше сам себе удивляюсь!
В руках Максименко держит дебильную резиновую маску, которую ему предстоит надеть через несколько минут.
- Ты уверен, что у нее пары закончились? – спросил Андрей. Он заметно волнуется, длинные нервные пальцы теребят другую резиновую маску. – Может, пошла с подругами в кафе, или еще куда…
- Она-то? – скептически пожимает плечами Дима, гася окурок о подоконник. – Вряд ли. Кто угодно, только не наша девочка.
- А если не выгорит? – Дима закуривает очередную сигарету, – Что, как она ментам позвонит? Во, будет жопа!
- Согласен, - голос Андрея Иванова предательски дрожит.
Ретроспектива.
Дима и Водославский у Иванова дома. Они сидят за столом, заваленным различными книгами, газетными вырезками.
Андрей Иванов встает и торжественно произносит: «первое заседание закрытого клуба охотников на ведьм объявляю открытым»! Друзья смеются.
Смена кадра.
Слежка за Стелой. Следят по очереди Дима и Иванов. Водославский по понятным причинам не участвует.
 Дима в Педагогическом университете. Расспрашивает о Стелле какую-то женшин-преподавателя:
«умная девочка, хорошие отметки. Правда, замкнутая, та к ведь у нее родители в пожаре сгорели. Вы не знали? Такой ужас! Бедняжке всего пять было. Бабушка ее воспитала, только, кажется, уже умерла».
Смена кадра.
 Дима на электричке едет в Куликовку, где жила и умерла Стеллина бабушка. Дима беседует с селянами. Расспросы о Василине Федорчук ни к чему не приводят. Селяне, заслышав от Димы это имя, опускают глаза и отделываются односложными ответами: «Да, мол, была такая». После долгих уговоров, показывают, где похоронена.
Закопали бабку Василину радушные односельчане вовсе не на кладбище, как ожидал Дима, а на лесной опушке. И креста даже не поставили. Отделались стандартным памятником. Памятник насквозь проржавел, серебрянка, покрывавшая его в лучшие времена, облупилась. Какой-то шутник даже звездочку с его верхушки оторвал. Могила Стеллиной бабушки неухожена, земля просела и грозит скорым обвалом. Яркая весенняя трава, да ранние полевые цветы – единственное, что радует глаз.
 Смена кадра. Штаб-квартира охотников на ведьм (квартира Андрея).
 Андрей расставляет все по своим местам.
«Кого», - спрашивает он у Димы с Серегой, - «издревле предпочитали не хоронить вместе со всеми? Не вспоминали ни имен, ни деяний? Кому плевали вслед и «сыпали соли на хвост»? Говоришь, бабушка воспитывала нашу девочку с пяти лет? А в девяносто первом представилась? С пяти по одиннадцать. Шесть лет. У кого-нибудь из присутствующих есть сомнения в том, что за этот срок нельзя обучить хотя бы азам колдовства?»
 Смена кадра. Дима следит за домом Стеллы. К дому подъезжают на мотоциклах Сторм со своим быдлом. Дима сжимает кулаки в бессильной злобе.
Стелла выходит в сопровождении молодых сатанистов на улицу, садится к одному из них на мотоцикл и они с ревом уносятся.
Дима выскакивает из своего укрытия. Бьет кулаком в ладонь.
Съемка сверху. Мотоциклисты мчат по улицам Чернигова в направлении Лесковицы. Останавливаются возле дома Кузьменко, где проходят мессы.
- Идет! – врывается в Димины мысли Иванов, наблюдавший в окошко над козырьком.
Он шумно сглатывает. Дима похлопал приятеля по плечу, от чего тот вздрагивает.
- Маску, маску надень! – шипит Дима на своего подельщика из библиотеки.
Тот разве что зубами не лязгает. Волосы взмокли, близорукие глаза за линзами бешено вращаются.
Диме все же удается натянуть маску на Иванова до появления хозяйки квартиры номер шесть и вызвать лифт.
Затем, они заходят в кабину, придерживая двери кнопкой «стоп». Стелла проходит мимо к своей двери, даже не взглянув в сторону лифта.
Сердце в Диминой груди бьется с грохотом проходящего по мосту железнодорожного состава.
 Димино дыханье.
Звякнули ключи. Открывает двери.
- Пора, - шепчет Дима и выскакивает из лифта, увлекая за собой полуобморочного Иванова. Бедняга еле переставляет ноги. Неизвестно, что пугало его больше: темные чары внучки бабки Василины или скорый визит милиции в библиотеку имени Короленко.
 За те полторы секунды, что длится прыжок от лифтовой площадки к порогу шестой квартиры, Максименко успевает представить себе бабушку, ко времени решившую вынести мусор. Темно-синий халат, седые кудряшки, завитые при помощи термобигудей, очочки, дряблая кожа на щеках, обвисшая грудь, поджатые губы. Артрит. Красное пластиковое ведро, наполненное доверху.
 Девушка дергается в объятиях Димы, пробует закричать, но Дима лишь плотнее зажимает ей рот. Вторая рука доморощенного бандита любовно сжимает тонкую шею ведьмы.
Дверь в квартиру уже открыта, и все трое вваливаются внутрь.
Дима видит коридор Стеллиной квартире. На секунду он представляется ему длинным, словно туннель.
- Тихо! – рычит Дима голосом киношного злодея. – Хочешь жить – молчи!
Стоящий рядом, вернее, прислонившийся к дверному косяку Иванов, громко икает. Дима дарит ему взгляд, полный признательности.
Ногой Максименко захлопывает дверь, затем, разворачивает девушку лицом к себе с таким расчетом, чтобы она могла видеть нож в его руке. Нож, просто мечта какого-нибудь голливудского маньяка, вроде Майка Майерса.
Дима смотрит из-под маски на Стеллу и глаз не может отвести. Она не просто красива. Она прекрасна!
Крупный план:
Стелла, в свою очередь, переводит взгляд с блестящего широкого лезвия ножа на Диму, и на ее гладких алебастровых щеках возникают симпатичные ямочки, а глаза – голубые озера под зимним небом, будто немного оттаивают, оживают. В следующую секунду Стелла уже смеется. Дима под действием чар. В его голове звучат призрачные голоса.
Он крепко зажмуривается. Открывает глаза.
Помогло: теперь Стелла просто смеется...
- Вы что это, серьезно? – веселится она, переводя взгляд с Димы на висящего на дверном косяке Иванова. – Ну, и кто же из вас Ниф-Ниф, а кто – Наф-Наф?
Все дело в том, что для своей акции «охотники на ведьм» постарались максимально изменить внешность. Иванов сам бегал на рынок. Ну, и что он принес, спрашивается? Маски этих чертовых поросят!
- А где ваш третий дружок? Где вы забыли Нуф-Нуфа?
- Не смешно, дорогуша! – Дима хватает Стеллу за грудки и толкаетв комнату. Ведьма шлепается на свою роскошную задницу. Волосы цвета воронова крыла растрепались, голубые глаза горят небывалой ненавистью (в них просто невозможно смотреть!), красивые чувственные губы (Дима размазал помаду) кривятся в немом рыке. Сейчас внучка бабки Василины являет свое истинное лицо: словно сквозь прекрасную нежную кожу вдруг, проступили черты всех ведьм мира, сожженных в незапамятные времена и живущих ныне. Она разве что не шипит.
- Что? Что вам надо? – высоко, словно пила, напоровшаяся на сук, взвизгивает Стелла и сдувает прядь с глаза.
- Да, вот, - Дима делает шаг к ней, - слышали, будто «дурь» у тебя водится.
- От кого? От кого слышали? От кого слышали, сволочи?!
Глазки Стеллы бегают, видно, «наркота» и в само деле, в квартире присутствует.
- Отдавай «шириво», грымза! – орет Дима, наступая на Стеллу. Та отползает назад. В глазах застыл неподдельный ужас, куда только девалась вся ее ненависть и презрение?
- Я отдам, все отдам…
- Где товар, сучка?
Стелла вытягивает руку с яркими длинными ноготками в сторону стенки темного дерева.
- Возьмите в баре…
Дима открывает дверцу и видит обычный полиэтиленовый пакет со шприцами, ампулами и прочей наркоманской мурой.
- А теперь убирайтесь! – кричит ведьма. – Получили то, что хотели, проваливайте!
- А может, мы хотим поррразвлекаться! – вдруг, слышит Дима.
Иванов, поросячья морда, о котором Максименко даже забыл, проявляет признаки жизни. И, кажется, попал под чары этой стервы! Дима готов биться об заклад на свой резиновый пятачок, что под маской на лице Андрюхи сейчас широченная улыбка идиота. Пока Дима занимался Стеллой, та околдовывала беднягу-библиотекаря!
- Да, котик? – воркует Стелла и поднимается с пола. – Что ты хочешь, милый? Мой сладенький…. Я все умею. Абсолютно все.
Ситуация выходит из под контроля.
- Ну, мой поросеночек, так что ты хочешь от плохой девочки?
       Крупный план: лицо Стеллы выражает такую похоть, что не передать!
- Иди же ко мне, поросеночек, я почешу у тебя за ушком…
Иванов отрывается от спасительного косяка, и движется к ведьме. Словно кролик в раскрытую пасть удава.
Приходится вернуть источник сексуальной опасности на место. Дима ловит Стеллу за локоток и толкает. Бедняга вновь оказывается на полу.
- Сволочь! Проклинаю! Будь ты проклят! – капает змеиный яд с прекрасных уст суккуба.
- Поосторожнее в выражениях! – осаживает ее Дима.
Хряк-Иванов все еще прибывает в трансе. Максименко подходит к соучастнику преступления и отвешивает ему профилактическую оплеуху. Это имеет действие: Андрей трясет голой розовой черепушкой, прогоняя наваждение.
- А ну, братан, - обращается к нему в несвойственной для себя манере Дима, - пошуруй в комнатах, а я пока подругу постерегу.
- Ага, - кивает свин-Иванов и бочком, бочком семенит в спальню.
- Ну, шо? – Дима склоняется над притихшей девушкой, поигрывая ножичком, словно некий гротескный маньяк Порки. – Будешь мышкой?
Стелла быстро-быстро кивает. Сейчас перед Димой на полу сидит не могущественная ведьма, высосавшая все соки из его друга, а двадцатилетняя перепуганная насмерть девчонка. Она будто знает, что этот придурок со свинячьей рожей запросто пустит в ход свой огромный нож, так что самое разумное в данной ситуации – молчать и быть мышкой. Потом, потом можно будет дать выход ярости, потом, после их ухода, а сейчас мышка должна сидеть ниже травы, тише воды, потому что…. Потому что, если он коснется ее своим ужасным ножом, никакая магия уже не поможет…
Наконец, является поросенок номер два. Он тащит внушительных размеров сумку. Стелла охает и становится еще бледнее.
- Уходим, - деловито бормочет Андрей. Кажется, только теперь он пришел в себя.
Дима своим мясницким ножом перерезает телефонный провод.
- И не вздумай глупить! – советует он Стелле. – Иначе…
И он красноречиво шевелит кухонной утварью перед аккуратненьким носиком ведьмы.
Грабители запирают покорную девушку в ванной и покидают квартиру номер шесть.
 Друзья поднимаются на лифте на девятый этаж, затем, по лестнице – на крышу, где надевают заранее приготовленные бейсболки и темные очки. Меняются также верхней одеждой.
Выходят из другого подъезда. Дима отправляет Андрея с приметной сумкой на троллейбусе, а сам остается наблюдать из подъезда дома напротив за дальнейшим развитием событий.
 Через некоторое время перед подъездом останавливаются три мотоцикла. Сторм и компания летят на помощь своему шефу. Дима смотрит на это и улыбается.
Затемнение.
Акт пятый
Газетная полоса.
Голос Андрея Иванова читает:
 - Зверское, невиданное по жестокости убийство произошло шестнадцатого апреля на Масанах. Целая семья: отец, мать и трое детей (двенадцати, восемнадцати и двадцати лет) была обезглавлена в доме по улице Красносельского.
Мы не будем шокировать наших читателей ужасными подробностями убийства, скажем лишь, что убитые принадлежали к так называемой «группе риска» - содержали наркоманский притон. Следствию предстоит разобраться в причинах совершенного зверства.
Крупным планом лица охотников на ведьм. Выражение ужаса и безысходности.
Акт шестой
Сцена первая
 Квартира Лиды. Славик вновь обмочился во сне.
- Что, Славочка, что случилось? – встревожено шепчет Лида, приглаживая взмокшие светлые волосики сына. – Приснилось что-то, да?
Славик лишь хлопает сонными глазенками, такой трогательный в тусклом свете ночника, что внезапно, у женщины, готовящейся всего через неделю стать одной из жриц Князя Тьмы, сладко заныло – сердце, совсем уж недопустимое явление для неофитки.
На смятой простыне темнеет пятно.
Крупный план: лицо Лиды задумчиво.
 Смена кадра. Ретроспектива. Лицо Лобура крупным планом. Глаза Лидиного соседа и учителя горят.
«Вот увидишь», - говорит он Лиде, сияя линзами, словно некий маяк, указывающий путь в наш мир крылатым демонам, - «это будет незабываемо. Ночь, когда ты переродишься. Ночь, когда поповье по своим игрушечным церквам будут завывать о скором Воскресении, станет для тебя временем ОТКРОВЕНИЯ. Наконец, ты узнаешь – что такое на самом деле твоя жизнь. Для кого-то она нужна для искупления. Пусть! Раз они хотят в рай, к своему румяному богу – пожалуйста! Ад! Они смеют пугать нас адом! Наша жизнь, наш мир, наше бренное существование! Ха! Терпение – главная мораль христианства. Христос, мол трепел и нам велел. А что, если мы не хотим терпеть? Что тогда? Гиена огненная? Гром и стрелы? «Не противься инстинктам» - советует нам мудрая природа, и как пример противопоставляет гомо сапиенсу миллиарды других видов, по настоящему проживающих свои жизни. Они размножаются, строят жилища, уничтожают хилое потомство, охотятся, разрывая острыми зубами еще живую жертву. Чтобы жить! Животным не нужна духовная пища. Они просто жрут. Знаешь, Лида, от какого слова происходит слово «жертва»? От слова «жрать»! Приносить жертву – это всего-навсего – кормить своих богов. Но, ведь во все времена боги предпочитали живую плоть и теплую кровь, не так ли? О! Молох, Велиал, Баал-Зебуб, Кали, Геката, Сет, Тласольтеотль - все они предпочитали дымящуюся красную влагу, а предсмертные крики были слаще любой музыки для их ушей!»
Смена кадра. Сон Славика.
       Славику снится дядя Гриша. Вот он, большой и веселый подходит к мальчику и легко, словно пушинку, подхватывает на руки: «Эй, козак, когда атаманом станешь?» Славик звонко смеется, заливается. Ему хорошо, как никогда.
Дядя Гриша качает его в своих больших ладонях (настоящие ковши – эти ладошки!) и смотрит на Славика так, как мамочка иногда смотрит. И тут четырехлетнего мальчика осеняет. Он тянется к дяде Грише, обнимает за шею. Славик прижимается к дядиной груди, закрывает глаза. «Папа», - говорит он убежденно. – «Ты – мой папа. Никуда больше не уходи. Пожалуйста…». «Конечно же, не уйду, мой ангелочек!» - слышит Славик. Он открывает глаза и видит прямо перед собой стекла очков, в которых отражается пламя и еще – крепкие белые зубы, обнаженные в жуткой улыбке: «Ангелочек мой, херувимчик!»
Это он – Серый Волк! Славик кричит, старается вырваться из сильных рук (лап) дяди Пети (Волка) и…просыпается. Он по-прежнему в своей кроватке, рядом с Тимошей, старым одноглазым плюшевым мишкой, который помнит еще детские сны Игоря и Лиды.
 Мамочка тоже здесь.
- Что, Славочка? Что случилось? – спрашивает она у него. – Приснилось что-то, да?
- Ты больше к Волку не пойдешь? – сонно спрашивает Славик.
- К волку? – недоумевает Лида.
Но ее сынишка ее не слышит, он снова сладенько спит: все его недавние страхи исчезли. Лида берет мальчика на руки, переносит на свою кровать. Он тут же скрючивается «червячком», недовольно бормочет что-то во сне. Лида берет Славика за ножки и целует гладкие розовые пятки.
       Лида идет в туалет, а затем, ложится рядом с сыном.
«Димка, сволочь!» - тихо шепчет она. – «Во что я из-за тебя вляпалась?»
Сцена вторая
Дима резко сел на кровати. Перепуганный Махмуд, мирно дремавший в ногах, подскочил, будто ошпаренный и уставился своими круглыми яркими глазищами на хозяина.
- Да, точно. Десятого августа. Это все объясняет!
Дима не замечает, что разговаривает вслух.
Ретроспектива.
 Дима возвращается домой поздно. Он пьян.
Он заходит в квартиру, добирается до кровати и не включая света, валится на нее.
На кровати еле заметное движение.
Постельная сцена.
Дима открывает глаза. Темно. Он не один. С ним Лида. Она возбуждает его рукой.
«Ну, давай! Ну, давай же! Ну, милый…. Ну…»
«Кто здесь?» - сипит Дима.
«Ты откуда взялась?» - спрашивает Дима. – «Я что, был такой пьяный, что позвонил и пригласил к себе? А?»
Лида не отвечает, у нее занят рот.
«О…», - стонет Лида, - «вот так, давай, милый, так…»
Затемнение.
…Дима открывает глаза. Лида уже на нем. Раскачивается. Длинные белые волосы колышутся в такт ее движениям.
«Ну, скажи, скажи, милый, скажи, что любишь меня! Ну, скажи, прошу! Умоляю!»
«Ты что, сдурела окончательно?!» - Дима вертится, пытаясь стряхнуть с себя Лиду, но лишь ускоряет тем самым процесс: Лида выгибается дугой, замирает на несколько секунд в таком положении, а затем, обрушивается всей тяжестью своего тела Диме на грудь.
«Кончила! О, как я кончила!» - сообщает она ему эту подробность.
«Поздравляю», - бурчит Дима и вновь пытается стряхнуть ее с себя.
«Нет», - слышит он. – «Я хочу, чтобы ты тоже получил удовольствие.
«Ну, это уже, дудки! Не дождешься!»
 Лида не отвечает ему. Вместо этого, она приподнимает зад, чуть изменив позицию, и наклоняется к Диме. Только сейчас он различает ее лицо.
       Лида приближает лицо к Диминому, и пытается поцеловать.
       «Ага, сейчас!»
       Он выталкивает ее язык из своего рта и крепко сжимает губы. Лида удваивает натиск: она все быстрее и быстрее двигает тазом, а язык пытается проникнуть сквозь сжатые Димины губы к нему в рот. Лида шумно дышит:
«Ох…ох…»
Крупный план: Большая капля пота стекает с кончика ее носа на лицо Максименко.
«охохохохоох…ооо…»
 «Кончи! Кончи со мной! Давай, ну!», - призывает она Диму. – «Давай…в меня…»
 
«Давай!» - воет Лида, извиваясь и заливая слюной его щеки. – «Кончи в меня! Я хочу…, я хочу от тебя ребенка!»
Он выгибается и сбрасывает Лиду с себя.
«Скотина!» - верещит Лида. – «Гад! Подлец! КАК ТЫ МОГ?!»
       Дима смеется и смеется. Не может остановиться.
«Что, сука, съела?» - веселится Максименко.
«Как ты мог…», - рыдала Лида. – «Как мог?»
«А вот так!»
«Запомни хорошенько этот день, Дима. Десятое число».
«Ты это о чем?»
«О том, что за все нужно платить».
«Ты мне угрожаешь?»
«Нет. Ты сделал мне больно десятого числа».
«Что за чушь ты несешь?!»
«…а тебе будет больно каждое десятое число месяца…»
«А ну, вали отсюда, психичка!»
Смена кадра. Дима сидит на своей кровати. Его глаза округлены от внезапного осознания.
Сцена третья
 Спальня Жени Коваленко.
Будильник – маленькие зеленые цифры в густой темноте комнаты показывает 1:32. В темноте раздается тяжкий вздох. Будто ветер шелестит. Мы слышим, как быстро и гулко бьется сердце в Жениной груди.
Женя представляет Стелу с искаженным от злобы лицом.
 Шепот:
 ЛЕНТЯЙ! ПРОГУЛЬЩИК! ТЫ ЧТО Ж ЭТО ДУМАЛ? ЧТО МОЖНО ПРОСТО ВЗЯТЬ И БРОСИТЬ?! НЕ ХОДИТЬ НА МЕССЫ, НЕ СЛУЖИТЬ НАШЕМУ ОТЦУ! ЗАКРЫТЬ ДВЕРЬ И ВСЕ - НИЧЕГО НИКОГДА НЕ БЫЛО! НУ, УЖ НЕТ! МЫ НИКОМУ ДАЖЕ ТАКИМ МАЛЕНЬКИМ ЗАСРАНЦАМ, ВРОДЕ ТЕБЯ, НЕ ПОЗВОЛЯЕМ ПРОСТО УЙТИ. ЭТО ТЕБЕ НЕ СПОРТИВНАЯ СЕКЦИЯ!
В темноте раздается вздох.
Призрачное лицо Стеллы исчезает.
- Кто здесь? – одними губами шепчет Женя и тянется к выключателю светильника.
- Не включай, - вдруг слышит он.
Женя дергается, словно от разряда электрического тока.
Вместо крика из Жениного горла вырывается какое-то жалкое всхлипывание.
Вновь раздается тяжелый вздох и маленький мальчик с ужасом видит, как табло электронных часов заслоняет чья-то неясная тень, будто смотришь через мутное стекло. Можно даже различить, который сейчас час. 1:32.
- Кто это?
- Не притворяйся! – строго шелестит Витек своим новым голосом. – Тебе ли не знать!
- За-зачем ты пришел? – от страха Женя начал заикаться.
Витек смеется: два кусочка железа, трущихся друг о друга.
- А ты не знал? – вновь этот вздох, будто ему трудно говорить. – Чтобы тебя подонимать, естественно!
- Ви-витек, я…й-а н-не вино-ват, - рыдает Женя. – Й-йа-ааа…
- Ага! – хмыкает призрак, - А еще мы там, в раю делаем котлы для преисподней. Как же! Тебе просто нужно было доказать всем, какой ты великий маг! Идиот! Ты знаешь, как я мучился!
- Но, я…- выдавливает из себя Женя Коваленко, - я…пытаюсь…
- Все исправить? Да уж, конечно! Это теперь мне поможет, несомненно!
- Витек…, что мне делать? Что? Что? Что мне делать? - Мальчика душили рыдания.
- Подумай. А я уж решу. В следующий раз.
- Но, о чем? – всхлипывает Женя. – О чем, Витек?
- Сарай, - говорит Витек совершенно отчетливо, без всякого шелеста в голосе. – Подумай, как следует о сарае.
- О сарае? – Женя решил, что ослышался. – О каком сарае, Витек?
Но Витек не отвечает. Он исчез. Видно, время, отведенное на свидание, вышло.
- Я включаю свет…, - бормочет Женя и тянется к выключателю.
Тишина. Слышно только, как папа храпит в соседней комнате.
Женя включает свет маленького настольного светильника. Комната сразу же принимает уютный, жилой вид. Волейбольный мяч на шкафу – первое, что бросается в глаза мальчику.
- Витек…, - осторожно зовет Женя.
Тишина.
Простыни. Что-то не так было с простынями. Женя отгибает одеяло и морщится: «о, только не это! Как объяснить родителям?»
Этой ночью не только Лидин Славик обмочил свою постель.
 Акт седьмой
 Квартира Водославских. Бабушка Мария - сгорбленная, махонькая, словно сухой корешок, старушка шепчет что-то над Серегой, покорно сидящим на Виткином стульчике в кухне, выкатывает сырым куриным яйцом, плюет себе в коричневую ладошку. Светка с дочерью предварительно выгнаны в комнату: «треба, шоб мы с им наидине остались!» - подняв скрюченный артритом указательный палец в потолок, заявляет баба Мария. – «Да ты не боись, доця», - успокаивает она Светку, - «не буду я твоего мужика сильничать». И улыбается, демонстрируя семейству Водославских свой единственный зуб, словно горелый пенек торчащий из нижней челюсти.
Ретроспектива. Утро. Дима звонит Наташе, своей подружке.
«А ты хто-оу таа-коуй?» - слышит Дима на свою телефонную просьбу позвать Наташу.
«Старый знакомый», - отвечает он.
«Старый» - глупый смешок. – «А насколько-оу старый?»
«А ты разве не чувствуешь, как сыплется тебе в ухо перхоть из моей бороды?» - бесится Дима.
«Да иди ты!»
Вечер. Дима предпринимает еще одну попытку.
 Отвечает, к великой его радости, сама хозяйка квартиры.
«Что за вселенский разум ты у себя приютила?» - вместо приветствия спрашивает Дима. – «Я даже трубку телефонную держал на безопасном расстоянии – такие волны интеллекта он излучает!»
«Я так и думала, что это ты», - вздыхает Наташа. – «С возвращением на планету Земля. Ну, и с чем ты на этот раз? Если просто перепихнуться по старой памяти, то я – пас. Муж, знаешь ли, будет против. Да и мне с ним рогатым не очень-то удобно будет спать на одной кровати. И подушку порвать может, и…».
«Стоп!» - прекращает этот бесконечный поток Дима. – «Ты что же это, стало быть, теперь добропорядочная матрона у нас?»
«Ага!» - смеется Наташка. – «Не ожидал такой вот ботвы? Нужно ведь перед климаксом познать радость супружества!»
«М-мда, только не говори, что этот «хтоу такоуй» - и есть твой супруг».
«Ага!» - весело ей!
«Ну», - облегченно вздыхает Дима, - «раз он, то это не надолго».
«Ну, а ты-то сам как, солнце?» - интересуется миссис Питекантроп, отсмеявшись. – «Еще не удумал примерить обручальное кольцо? Знаешь, как в той песне поется…»
 «В смысле – непростое украшение? Нет», - совершенно серьезно отвечает Дима. – «Разве в Чернигове отыщется хоть одна идиотка, которая добровольно захочет связать со мной судьбу?»
«Ага, идиотка, и к тому же, красивая, превосходная хозяйка, с чудесным характером и…».
«Перестань, умоляю», - перебивает ее Дима. – «Хватит с меня фантастики».
«Работаешь все там же? Ну, там где спят по двадцать пять часов в сутки».
«Ага, но ты же знаешь, что это временно, пока не освободится подходящее место в администрации Президента».
«Шут гороховый!»
«Стараюсь».
 «Ну, а вообще, как?»
«Да, все как-то участвовал в боях без правил», - продолжает дурачиться Дима. – «Даже в больнице полежал немного. Дело было в феврале».
«Что?! Тебя что же, снова избили?».
«Естественно», - подтверждает парень. – «Только теперь все в порядке. Уже два месяца не трогают».
«Ничего не понимаю», - говорит Наташка, - «тебя что, каждый месяц били, что ли?»
«Угу», - соглашается Дима. – «Каждое десятое число. День в день, совсем, как зарплата в нормальных учреждениях».
«Маньяки…», - комментирует Наталья. – «А ты не знаешь, за что?»
«Да, теперь, кажется, знаю», - усмехается Максименко. – «Представь, за поруганную любовь».
«Красивый сильный парень всерьез тобой заинтересовался, а его верные друзья выколачивали из тебя гетеросексуалистскую дурь?» - сквозь смех говорит Наташа.
«Нет. Скорее, их подруга. Моя бывшая любовница, кстати. Пристала, как банный лист сама знаешь, к чему».
«Ага, вот оно, значит, как»?
«Да, и хватит об этом», - отрезает Дима, которому любое упоминание о Лиде само по себе уже неприятно. – «Слышь, Наташ», - Дима решает, что пора переходить к делу, - «А помнишь, ты мне как-то про бабушку рассказывала…».
«Это, мой милый, называется геронтофилия» - перебивает его Наташа, настроенная сегодня весьма иронично, - «следующая станция - некрофилия».
«Перестань. Я вовсе не нуждаюсь в твоих услугах сводни! И вообще, я о той бабушке, что сглаз у твоей подруги снимала. Помнишь?»
«Помню. С Валюхи сглаз снимала, как же, конечно же, помню. Баба Мария, очень не поганый специалист в своей области».
«А координатки не дашь?» - елейным голосом молвит лис-Максименко.
«А тебя что, кто-то уже сглазить успел?»
«Да, это не мне. Другу», - Дима терял терпение.
«Всегда знала, Максименко», - смеется Наташка, - «что на счет парней ты не дурак!»
«Ты, паранойя ходячая! Он женат!» - в сердцах восклицает Дима.
«Но ты ведь холост. И, к тому же, разве брак – помеха настоящему чувству?» - чертовка мечтательно вздыхаета, продолжая испытывать Димино терпение.
«Ладно, записывай», - сдается Наталья.
 Затемнение.
Акт восьмой
 Заседание клуба охотников на ведьм. Квартира Андрея Иванова.
Старенький стол Иванова сегодня представляет собой особенно живописное зрелище. Вся его поверхность просто завалена различными книгами, вырезками из газет, просто листками бумаг, на которых своим размашистым почерком Иванов записывал что-то важное. Видны корешки некоторых книг: «Золотая ветвь» Джеймса Фрейзера, «Сообщение об исследованиях протоиндийских текстов», «Практическая магия», «Проблемы истории языков и культуры Индии», «Экзорцизми Коньюратионес».
Сергей рассеянно стряхивает пепел с сигареты в старую консервную банку и прислушивается к спору.
- «Что делать?» и «кто виноват?» - два набивших оскомину вопроса! Значит, ты предлагаешь затаиться? Как трусливые коты? Да? – голос Иванова срывается на фальцет.
- Да пойми ты, дурья башка, - словно маленькому объясняет Дима Иванову. – Это не игрушки. Мои синяки и разбитый нос – просто фигня по сравнению с тем, что у них припасено! Да-да, у них. Наша девочка и ее патлатые придурки, подозреваю, не одиноки. Думаю, что где-то на Лесковице у этих психов штаб-квартира. И, поверьте мне вовсе не хочется знать, где именно. Читали, что случилось с наркоманским притоном? Всю семью зарезали, словно свиней. Неплохой урок, правда? Сделали ли это наши знакомцы? Подозреваю, что да. Стелла и компания. Это первый звонок, так сказать, по нашу душу. Очень не хочу, чтобы прозвучал второй. В конце концов, Серегу эта стерва оставила в покое, да и фигурки у нас. Змеиное жало, выражаясь, как ты, Андрюха, любишь, вырвано.
- Кто знает, кто знает…, - бормочет Андрей. – Может, и ты оставил пару волосков на квартире у Стеллы. Может, она уже делает твоего человечка?
- Типун тебе на язык, Иванов! – машет на него рукой Дима.
- Странно…
Головы Иванова и Максименко поворачиваются, как на шарнирах. Похоже, за своим спором, Андрей и Дима совсем забыли о третьем мушкетере.
- Что, «странно»? – спрашивает Андрей.
Серега достает новую сигарету из пачки.
- Странно. Так много книг по Индии. Почему?
Андрей лишь облегченно вздыхает, похоже, он ожидал услышать совсем другое.
- Дело в анангу. Когда мне стало известно о том, что это дравидские духи, тогда я, естественно, и совершил погружение в мифологию тамилов, дравидов, познакомился, так сказать, с древнеиндийскими демонами.
- Не приведи Господь! – бурчит Серега.
- Что-то, крестник, ты сделался набожным в последнее время, - подает голос Максименко.
- Не издевайся!
Андрей их, будто и не слышал.
- Самое интересное – это отсутствие какого-либо пантеона богов в дравидской мифологии. В центре – просто энергия природы: некая созидающая либо разрушающая сила. В этом-то и состоит вся прелесть – подчинение не конкретному божеству или демону, а самой природе, которая сама и добро и зло, созидающее и разрушающее, движение и смерть…
- Ну, совсем запутал! – восхищается Серега. – Я единственное понял – мало ей было нашей нечисти, так наша девочка обратилась за помощью к индусам!
- Ну, это уже ее личное дело, - сказал Дима, - главное, что все работает.
- А что, если она не оставит меня в покое? – спрашивает Серега с тревогой в голосе.
- Фигурки-то у нас, - Дима указывает на книжную полку, где в ряд (словно на подоконнике!) стоят похищенные из ведьминого жилища маленькие фигурки.
Некоторые из них действительно, игрушки из «Киндер-сюрпризов» - гномики, пингвины, забавные бегемотики, но с некоторыми доработками. Так, у синелицего папы-Смерфа был аккуратно срезан его белый колпак и прямо в резиновую голову воткнута ржавая иголка, в ушко которой был продет и завязан на узел седой человеческий волос. Бегемот, вальяжно развалившийся на шезлонге, похоже, чувствовал себя и того хуже – в его толстое брюшко Стелла воткнула сразу три иголки, на этот раз совсем не ржавые. Пингвин-официант нес на подносе…собственную голову, у зеленого крокодильчика, не смотря на веселую улыбку, напрочь отсутствуют лапки. Но самыми любопытными экземплярами в этой жуткой коллекции являются самодельные куклы. Тряпичные, грубо сшитые, с привязанными сухими корешками и кусочками мха, они вызывают неподдельный ужас.
 - Это же люди, - произносит Дима, с ужасом разглядывая всю эту жуть, - живые люди. И каждый со своей болью.
Андрей пошел ставить чайник и Дима воспользовался этим, чтобы перекинуться парой слов с Водославским.
- Неужели, он серьезно думает продолжать эту партизанскую войну? – спрашивает он. – Каким, интересно, образом? Мы что, распалим костер на Красной площади в лучших традициях пионерской организации и поджарим нашей ведьме ее прекрасную задницу?
Серега усмехается.
- А потом переловим по одному ее малолетних помощников, и переломаем им руки-ноги.
Вернулся Андрей, и разговор приходится свернуть до лучших времен.
- Я вот что думаю, - начинает, он было, но осекается. Глаза за линзами очков подозрительно попеременно смотрят то на Серегу, то на Диму. – Вы что-то от меня скрываете?
- Нет, дорогой Холмс, - смеется Дима. – Просто думаем, как поступить со всем этим хламом.
Он указывает на фигурки.
- Ну, если мы их все спалим, как Серегину, думаю, ничего такого не будет. – Не слишком-то решительно произносит Андрей.
Ретроспектива.
Дима вспоминает, как Иванов по одной, очень бережно доставал из сумки фигурки и ставил их на стол. Кроме них и наркотиков, которые друзья сразу же выбросили, в сумке оказалась подушка из спальни Стеллы.
«Зачем ты спер подушку?» - изумляется Дима.
«Даже не знаю», - пожимает плечами Иванов. – «Может, на ней остались Серегины волосы, пот, ну, не знаю, что еще…».
«А если он спал на другой подушке?» - осаждает приятеля Дима. – «Что тогда?»
Андрей совсем как женщина закрывает рот ладонью, в глазах, за стеклами очков читается неподдельный ужас.
Фигурку Сереги Водославского друзья отыскивают без особого труда. Это не бегемот и не пингвин. И уж во всяком случае, не крокодильчик. Выбор «охотников на ведьм» склоняется к тряпичному дистрофику, тело которого в нескольких местах было перехвачено красной ниткой. Стелла не стала втыкать в фигурку никаких иголок, но к месту, где у тряпичного человечка по всему, должны были располагаться гениталии, пришит клок кучерявых волос, по заключению Иванова - бесспорного эксперта в этих вопросах, «несомненно, лобковых».
«Вот, как она получила власть над его либидо», - высказывает предположение Андрей. – «Установка на секс и, как следствие, резкое снижение в весе. Видишь нитку вокруг туловища?».
«Ага», - говорит Дима. – «А что, если ее развязать?»
«Полагаю, наступит освобождение».
Так и поступают. Сперва развязали нитку, а затем, Андрей срезает волоски.
 Смена кадра.
- Вечером сам выйду на пустырь и спалю, - пообещает Андрей. – А потом и закопаю то, что останется…
- И поссы сверху, - подает голос не очень-то сегодня разговорчивый Водославский.
Одноклубники истерически хохочут: два клоуна на грани нервного срыва.
- Только иголки сперва не забудь вынуть, думаю, это важно, - напоминает Дима.
- Не забуду, - испуганным эхом откликается Андрей.
Крупный план: лицо Сереги. Он видит Андрея, будто мелкого воришку, крадущегося на пустырь. Вот он, ежесекундно оглядываясь, достает из старой авоськи дьявольские фигурки. Все четырнадцать. Вот, отчаянно боясь уколоться, вытаскивает из резиновых и тряпичных тел иголки (и по пустырю проносится вздох облегчения четырнадцати реальных людей). Спички никак не хотят зажигаться, Андрей ломает одну за одной в трясущихся пальцах.
Спецэффект. Для апреля темнеет как-то уж быстро. Оранжевое, как в мультфильмах, солнце, стремительно закатывается за горизонт. Наконец, Андрею удается зажечь спичку. Он подносит ее к вороху бумаги на земле, к будущему инквизиторскому костру. И тут же ожившие волшебные фигурки бросаются на Иванова. Из растерзанной киндерсюрпризовским крокодильчиком руки прямо в огонь капает кровь. Теперь костер уже не инквизиторский, он жертвенный!
«О, Отец Тьмы! Мы, фигурки влияния приносим на алтарь твоей скорби кровь этого девственника. Прими же ее! Прими!»
Серега вздрагивает – настолько реальна картинка.
- Осторожнее, Андрюха…
Слова вырываются сами по себе. Иванов с удивлением смотрит на Водославского.
- Ты о чем?
 
- Просто, будь осторожен, там на пустыре…
- Постараюсь, - обещает Андрей.
Но, в его карих, увеличенных линзами глазах, Сергей видит беспокойство. И, еще, кажется, маленький (пока что) страх. Совсем маленький. Крошечный. Но, к вечеру он обязательно вырастет до нужных размеров.

Акт девятый
Сцена первая
 Панорама весеннего Чернигова. Камера показывает нам город с высоты птичьего полета, затем мы перемещаемся на Вал, Болдину гору. Зелень. Щебет птиц. Буйство красок. Воскрешение природы после зимней летаргии.
Смена кадра. Лобур разговаривает с кем-то по телефону.
 - Теперь Лидка. В последнее время она вызывает опасения. О судьбе бывшего мужа ей неизвестно, лишь однажды поинтересовалась, после визита милиции. «Что ты с ним сделал?» - спросила, - «Убил?» Я говорю «нет, но теперь он тебя больше не побеспокоит». А ентов адвокат навел, сто процентов.
- Может эсбэушника этого подключить? Сидорчука.
- Пока нет надобности. Опять-таки, с пожарником этим тоже что-то непонятное. Каждый месяц быдло на нем тренировалось. Зачем? Зачем, на кой он Лидке сдался? Почему она не может его забыть? Любовь? Нет, здесь другое, что-то вроде застарелой обиды. Он обидел ее, отверг. И она хочет мести. Что ж, месть – правильное чувство. Я даже начинаю подозревать, что Лидка решила посвятить себя Темной Вере именно для того, чтобы отомстить. Научится, станет достаточно сильной и все – пожарник этот обречен. А пока можно использовать быдло: физическая мощь при полном отсутствии мозгов. Девочке нужна сила и она ее получит. Уже скоро, очень скоро. Когда станет одной из них. И кто знает – может, тогда ее взгляды переменятся. Относительно ребенка…
 - Кстати, о детях. Мальчик Женя, кажется, начал портиться. Стелла утверждала, что это все временно, что подобные изменения в поведении мальчика вызваны глубоким шоком, связанным со смертью одноклассника, но нам-то с тобой известна правда – мальчик Женя начал портиться и это необратимый процесс. И Стелла об этом тоже знает. Несомненно. Ведьмам все всегда известно. Но Женя - ее ученик. В конце концов, Стелла сама во всем разберется.
 Смена кадра.
       Лобур добирается до своего гаражного кооператива. Уже достаточно тепло. Перекинувшись парой ничего не значащих фраз с соседом по гаражу Виктором Тарасовичем, подполковником авиации в отставке, Петр Сергеевич выводит свою «пятерку», закрывает ворота и спешит за город. Сердце ускоряет ход.
Лобур останавливается на обочине возле березняка. Деревья еще не зеленеют по-летнему, но листвы уже полно. Лобур закрывает глаза и глубоко вдыхает воздух. Звук его дыхания, шума крови и стука сердца заполняет все собой.
Он выходит из машины. Вечереет. На роскошном небе зарождаются первые звезды. Дыхание Петра Сергеевича становится быстрым и тяжелым. Пальцы хищно сжимаются, словно во сне тянутся к очкам. Снимают их медленно, бережно, словно некую ценную реликвию. Затем наступает черед костюма. Жрец так волнуется, что отрывает пуговицу на ширинке.
Крупный план. Оторванная пуговица падает в траву.
 Наконец, с одеждой покончено. Лобур стоит абсолютно голый и прохладный еще не достаточно теплый ветерок обдувает его тело. Сидящая на куче сухих веток ворона внимательно следит черным блестящим глазом за странным человеком, вставшим на четвереньки и шумно нюхающим землю. Человек чует птицу, поднимает голову и угрожающе рычит. Клочья пены падают из его рта (пасти) в темную траву. Ворона снимается с места, и хлопая крыльями, спешит покинуть опасную зону.
Бухгалтер прислушивается: где-то неподалеку тявкнула собака. Ей ответила другая. Довольно заурчав, Лобур все так же на четвереньках, исчезает среди деревьев.
- О-ууу! В-о-ууу!!! – вой устремляется к самому небу.
Сцена вторая
…- Смотри, Боба, тачка!
- Ну. И никого, вроде. Как думаешь, хозяин срать пошел?
- Ага, да так быстро, что и дверь закрыть забыл.
- Ну. Пошли, глянем, чи шо?
- Ага.
Два пятнадцатилетних шалопая, оглядываясь по сторонам, подходят к покинутой машине.
- А что, если он сейчас вернется?
- Ну, ты гонишь! Заткнись лучше! – шипит на приятеля тот, кого зовут Бобой.
- О, да тут шмотки!
- Серый… пошли отсюда, кажись, тут мочконули кого-то…
- Да не, тела-то не видно. О, да тут у него кошелек! Халява!
- Слышал?
- Шо? – Серому было не до того, он шмонает карманы брюк Петра Сергеевича.
- Вроде, идет кто-то… - Боба произносит это очень тихо, будто и вправду боится, что его кто-то может услышать. Здесь, на обочине дороги. На городской окраине.
- Да иди ты!
- Да бля буду…
«хх-гррр…»
- Слышал?
- С-собака, кажись, - Серега осторожно кладет брюки Лобура на землю. – Да их тут полно, со свалки…
 
«гррр…»
- Тихо, песик, мы уже уходим…, - блеет Серый.
Боба пятится и падает.
Что-то приближается. Шелестит трава под чьими-то шагами.
- Валим! – взвизгивает не хуже свиньи, Серый, и с Бобы словно пелена спадает оцепление.
- Бумажник! – раздается из темноты.
- Да, да-да. Да-да…, - словно какой- то безумный репер, квакает Серый. – Вот он, ваш бумажник. А-а теперь мы свалим, ладно? Хорошо?
Крупный план: Боба обмочился. На его брюках темнеет пятно.
Бумажник, словно черная лягушка шлепается поверх одежды.
Горе бандиты сперва пятились, затем, поняв, что внезапное нападение (оборотня) им вовсе не угрожает, разворачиваются и переходят на бег. Вернее, на быстрый бег. Ну, а если уже совсем быть точным, на очень быстрый бег.
Петр Сергеевич подходит к машине. Он чувствует себя прекрасно. Открыв багажник, Лобур достает большой полиэтиленовый пакет, в который заворачивает еще теплый труп средних размеров собаки. Он улыбается, лицо его перепачкано собачьей кровью.
Акт десятый
Сцена первая
 Леся рожает у себя дома. Роды принимает женщина в медицинском импортном комбинезоне.
«Головка вышла!», - кричит она на Лесю, - «Тужься, не ленись!»
 Крупный план: Красное от натуги лицо Леси заливает пот. Она кричит.
«Все, дорогая», - говорит акушерка Лесе.
 Ребенок кричит.
Леся протягивает руки.
«Дайте его мне. Дайте его, я умоляю!» - она чувствует, как горькие запоздалые слезы, смешиваясь с потом, текут по ее лицу. – « Всего лишь подержать…».
«Да, пожалуйста», - пожимает плечами акушерка, очищая от слизи рот и нос новорожденного. – «До конца следующей недели он ТВОЙ».
И протягивает басовито кричащий комочек Лиде.
Женщина, только что разрешившаяся от бремени, осторожно, словно не веря, берет из рук врача ребенка и подносит к себе.
«Теплый…»
Личико с кулачок, покрасневшее от натуги, пальчики врастопырку с такими крошечными ноготками! И волосики темные.
Акушерка, кажется, чувствует неладное. Она берет у притихшей Леси ребенка.
«Нужно взвесить и обмерить», - бормочет она, взглянув на молодую женщину как-то нехорошо, - «потому что так положено». – Совсем не добрый взгляд. Так смотрят уверенные в чем-то своем люди. – «И в пеленочку теплую завернуть».
 
Смена кадра. Леся просыпается в своей постели. Ее осматривает Лесин знакомый Василий Ильич – врач, приставленный Григорием Григорьевичем.
«У меня все в порядке будет?» - тревожится женщина.
«Да, милочка, не стоит беспокоиться понапрасну», - заверяет ее Василий Ильич. – «Я тут тебе написал что-то вроде плана на следующие три недели. Соблюдай гигиену, придерживайся режима. На первых порах Вера Карповна за тобой присмотрит. Да, Вера Карповна?»
«Ну, конечно же!» - улыбается акушерка. Улыбка выходит естественной.
Сцена вторая
Квартира Леси.
Пришли очередные гости. Валька с Григорием Григорьевичем. Они о чем-то шепчатся с Верой Карповной на кухне, а затем, входят в комнату, где Леся кормит Костика («Только так, и не иначе, пока он со мной!»)
- Ой, какой хорошенький! – всплеснула руками Валька. – Просто прелесть!
Леся крепче прижимает к себе малыша.
- Хорошо справилась, девочка, - Григорий Григорьевич мельком скользит взглядом по ребенку. – Молодец. С молоком проблем нет?
- Нет, - бурчит Леся.
- Это хорошо, - хвалит ее Григорий Григорьевич, - корми. На следующей неделе перейдем, сперва на комбинированное, затем, на искусственное кормление. А тебе, милая сделаем один специальный укольчик.
Гаденький шепоток за кадром:
И ТЫ ЗАСНЕШЬ НАВСЕГДА. НИКТО НИ О ЧЕМ НЕ ДОГАДАЕТСЯ. НИ О ЧЕМ НЕ УЗНАЕТ. ТАЙНА, ПОКРЫТАЯ МРАКОМ. МЫ ВСЕГДА ТАК ПОСТУПАЕМ НА ШВЕЙНОЙ ФАБРИКЕ.
- Какой укольчик? – испуганно шепчет Леся. – Василий Ильич ничего не говорил. Ни про какой укольчик!
- Ну, - смеется Григорий Григорьевич, демонстрируя Лесе свои металлические мосты. – Если ты предпочитаешь сдаиваться по несколько раз в день - пожалуйста. Молоко, девочка. Не забывай о молоке! Ребенка не будет, а молоко останется. Хочешь мастит заработать?
- Ну…, - мнется Леся. – В общем-то, я согласна. Если это не опасно, конечно.
- Да ты не бойся, подруга! – хохочет Валька. – Проверенный вариант. Сразу же столько проблем отпадет! И, кстати, я уже видела твой конвертик.
- Какой конвертик? – не понимает Леся.
- Здрасьте-мордасьте! А пять сотен «баков»? Честно заработанных. Самых зеленых в мире!
Леся смотрела на Костика, прильнувшего к ее груди, и не может поверить в то, что этот маленький человечек имеет свою цену. Цену в пятьсот долларов США. Самых зеленых в мире.
- Валя, можно с тобой поговорить наедине? – спрашивает Леся после того, как малыш покушал, срыгнул, и она отнесла его в кроватку.
Валька смотрит на Григория Григорьевича, как бы спрашивая разрешения. Тот еле заметно кивает: «Можно».
- Ну, ты чего? – накидывается на Лесю Валька, когда они остаются одни. – Что за тайны Мадридского двора? Что-то мне, подруга, твой видок не нравится. Совсем не нравится. Ничего, покушаешь, мы там тебе принесли всяких вкусностей, и все станет на свои места. Вера Карповна чем-нибудь тебя кормила?
- Да, - еле слышно произносит Леся. – Варила. Очень вкусный куриный бульон.
- Ну вот! – радуется Валька. – Все будет в порядке. Все будет, зашибись! Я понимаю, ребенок и все такое. Но ведь деньги. Пять сотен не валяются просто так на дороге.
Предательницы-слезы текут из Лесиных глаз. Валька подходит к кровати, на которой лежит Леся, приседает рядышком, неловко обнимает.
- Ну, так о чем ты со мной хотела поговорить? – участливо спрашивает Валька прямо в Лесино ухо.
Крупный план: И нежно, почти одними губами Валька кусает Лесю за мочку.
Такого Леся никак не ожидает. Она отскакивает от Вальки так резко, что внизу живота отдается тупой болью. Леся морщится.
Слезы тут же высыхают.
- Что-то ты в последнее время стала впечатлительной, подруга, - смеется Валька, приглаживая свои великолепные волосы цвета спелой пшеницы, - Ну, это в порядке вещей, если справочники не врут, конечно.
- Когда тебе книжки отдать? – спрашивает Леся.
Валька смеется.
- Да не переживай ты так! ВСЕ будет в порядке.
- Родители уже знают?
- Кто?!
- Ну,… его родители, для кого я…, ну, в общем, рожала…, - слова даются Лесе с трудом.
- А-а…, родители, - голубые кукольные глазки на чистом Валькином личике вдруг хитро забегали, словно у нашкодившего подростка. – Наверное, Гриша их уже известил обо всем…
 Крупный план: лицо Леси. Видно, что она не верит Вальке. Ни единому ее слову.
Акт одиннадцатый
Габиль в квартире Аллы. Тепло приветствует маму, пожимает руку папе, оторвавшемуся по такому случаю от просмотра телепрограмм.
Он как всегда элегантен. Финский спортивный костюм желтого цвета, белые кроссовки «Найк». Будто, не на природу собрался, а потренироваться в составе какой-нибудь олимпийской сборной. Укладочка, ненавязчивый французский аромат.
Крупный план: ухоженные ногти Габиля. Алла смотрит на них и вспоминает совсем другие ноготки. Те, что Габиль иногда надевает на пальцы. Подлиннее и поострее. Способные причинить боль. «Страдание, скорбь! Насладись скорбью, ты, сука! Повелеваю от имени Ахримана!»
- Где намерены отдыхать? – как всегда тактично осведомляется папа. Видно, что Габиль нравится ему гораздо меньше, нежели Валентине Максимовне.
- Под Ладинку поедем. На озера, - широко улыбаясь, без всякого акцента произносит азербайджанец. – Сейчас там такая красота!
- Да, весна…, - мечтательно вздыхает о чем-то своем очень юном Валентина Максимовна. – Все цветет, самое время отдохнуть на природе, если уж природа не отдохнула на вас! Ха-ха, это шутка! Кстати, и комаров еще нет…
 Алла, зашнуровывает кроссовки.
Сегодня Алла также одела спортивный костюм (ведь они с Габилем едут на природу, не так ли? Ну, конечно!). Только белый. Теперь они с Габилем смотрятся просто потрясно. Словно счастливая семейная парочка из рекламного ролика.
- Так куда на самом деле мы поедем? – спрашивает Алла, когда они выходят из подъезда.
«Чероки» блестит новеньким полиролем: колесница, на которой драконы похищают принцесс.
- На природу, - Габиль щиплет девушку чуть повыше локтя, - куда же еще?
Алла морщится.
- Что за дурацкая привычка щипаться? – выходит из себя девушка.
Азербайджанец только смеется.
- Неужели, вы решили устроить сегодня слет на свежем воздухе? – продолжает нагнетать обстановку Алла. – Надоело бубнить свои молитвы взаперти? Потянуло на природу?
Габиль шипит (драконы ведь шипят, да?) и, изображая любовное объятие (сверху в окно, конечно же, смотрели мама с папой!), снова щипает девушку за руку. Почти в то же самое место. Очень больно.
- Перестань! – почти плачет Алла. В ее голосе возникают истерические нотки. – Перестань, я прошу. Я никуда не поеду, слышишь!
- Еще как поедешь! – тон азербайджанца не допускает никаких возражений с ее стороны. – Тоже мне, придумала! С-сука!
Он достает из кармана ключи с пультом отключения сигнализации. «Чероки» пищит, словно полузадушенный кролик.
- Пра-ашу! – Габиль распахивает перед ней дверцу.
Несомненно, этот жест рассчитан на Валентину Максимовну, наблюдавшую из окна. Алла представляет даже, как мама качает головой и восхищенно произносит: «какой кавалер!»
Она послушно садится в машину. А что, спрашивается, ей еще остается?
 Ретроспектива. Спецэффекты. Алла видит сон.
Сон цветной. Будто Алла снова в том самом ужасном месте, где Габиль со своими дружками справляет все эти дикие обряды. Только теперь там никого нет. Совсем никого. Темные комнаты страшного дома пусты и оттого еще более зловещи. Девушка идет по коридору в обитую черной материей залу, ту самую, где ее впервые изнасиловали. Пол неприятно холодит ноги. Значит, Алла без обуви. Босиком. Она очень боится наступить во что-нибудь такое: осколки стекла, колючки, мерзкую жижу. И все равно, наступает. Ужасное чувство! Дыхание тот час же сводит судорогой, словно Алла внезапно погрузилась с головой в ледяную воду. Как это бывает только во сне, теперь у девушки в руках фонарик и она не медлит его включить. Кровь! Она всюду! Алла стоит по лодыжки в густой остывающей крови и новые потоки продолжают течь с потолка по стенам, прямо, как в тот фильме Кубрика «Сияние, кажется, с Джеком Николсоном в главной роли.
Кровь прибывает. Если Алла так и будет стоять столбом, ей вскоре грозит захлебнуться (в этой густой, чуть теплой солоноватой мерзости!). И она бежит, но ведь во сне всегда трудно бегать, не так ли? Ноги вязнут. Движения медленные и неловкие. Полный набор! Кажется, этому кошмару не будет конца! Алла пытается кричать, но из раскрытого рта не вылетает ни звука. Что поделаешь, так случается в страшных снах.
Декорации внезапно меняются. Теперь Алла у себя дома, в своей комнате. Вчера нее был день рождения, пахнет цветами. Свет погашен, сквозь задернутую портьеру пробивается призрачный свет уличных фонарей. Из-за стены, из комнаты, где спят родители доносится приглушенный храп. Но, ведь в их семье никто не храпит! Алла бросается в комнату, так и не включив света. Натыкается на тумбочку. Даже во сне она чувствует, как больно!
Храп становится громче. Как же темно! Вот и спальня. Алла нащупывает дверную ручку, тянет ее на себя и застывает на пороге. Вся комната освещена тусклым зеленым светом, словно в третьесортном американском «ужастике». Кажется, по полу даже стелятся клочья тумана! Но, все равно, ужас Аллы настолько велик, что, кажется, что сейчас разорвет ее изнутри.
Родители лежат на кровати, но не спят, они мертвые. Алла в этом уверена: дракон потрудился на славу – разорванные в лохмотья шеи мамы и папы фонтанируют темной кровью. Сам монстр – блестящая чешуйчатая тварь с головой Габиля лежит между мертвых тел (Боже! О, Боже, они и в самом деле мертвы! Мертвы! Что же теперь делать?!) и смеется. То, что Алла сперва приняла за храп, на самом деле жуткий нечеловеческий смех чудовища.
«Что»? – спрашивает Габиль у девушки, - «Доигралась? Я же тебя предупреждал! Никому! Ничего! Видишь, что вышло? Сама виновата, дурочка!»
«Нет!» - кричит Алла, - «НЕТ!!! Я никому ничего не говорила! Никому! А ну, быстро оживи их! Слышишь?! А то я за себя не ручаюсь!»
Дракон снова смеется.
И тут Алла видит, как начинают меняться ее собственные руки. Вместо добротно наманикюренных ноготков вырастают самые настоящие когти («такие же, как у него!» - с торжеством думает девушка). Желтые, острые. Когти хищника. Гигантской птицы Рух из сказок «Тысячи и одной ночи». Нет, она уже не королек-птичка певчая. Она – ужас. И смерть!
«Тебе конец!» - клокочет птица Рух. Аллино новое тело, покрытое жестким пером, занимает почти всю комнату. Громко хлопают огромные крылья. - «Готовься умереть, жалкий червяк!»
С тумбочки падает телевизор, в горке, словно маленькие бомбы, взрывается хрусталь. Дракон скулит, словно побитая собачонка. Он пытается спрятаться под одеялами, но Алла неумолима. Одеяло рвется в клочья. Габиль, маленький чешуйчатый глист бьется в когтях птицы Рух, пытается вырваться.
«Молись своему Ахриману!» - гортанно кричит девушка-птица. – «Сейчас ты с ним встретишься!»
И удар могучего клюва довершает дело…
Смена кадра. Машина Габиля.
- Так куда едем? – снова спрашивает Алла.
Они выезжают на объездную. Неужели и в самом деле, за город?
Девушка смотрит на свои ногти. Вот сейчас они, покрытые розовым лаком, начнут расти, удлиняться. Станут желтыми и острыми, как у птицы. Когти птицы Рух из сказки. Не королька. То-то удивится Габиль! Кровь на его нарядном костюмчике будет смотреться просто потрясно!
Алла трясет головой, прогоняя наваждение.
 
Габиль, действительно, привез Аллу на базу отдыха, где та с удивлением и радостью обнаруживает на стоянке возле кемпинга еще три иномарки, такие знакомые, такие родные! «Фольксваген-Пассат» Игоря, «Форд-Торус» Гарика Пономаренко и «Ауди А-8» Сергея. А на полянке возле мангала собрались все они – Игорь с Маринкой, Сергей с Катериной и Гарик с новой пассией – молоденькой моделькой Ингой.
При появлении Габиля с Аллой, парни бросили шампура, девчонки завизжали и побежали навстречу обниматься.
- Аллочка! – душит ее в объятиях Маринка. – Ну, где, где ты пропадала? Ни звонка, ни привета, ни ответа!
- Ты покрасилась снова?
- Ага. Одобряешь?
- Ну, ты же знаешь мое мнение на этот счет!
Они смеются. Впервые за несколько месяцев, Алла чувствует себя свободной. По настоящему свободной. Даже Габиль, маячивший за спиной, не может испортить праздника. Алле хочется дышать сладким загородным воздухом, любоваться зеркальной гладью голубого озера, трогать листья, траву, впиваться зубами в горячий сочный шашлык. Внезапно, Алла поняла, что голодна, как волк.
- Хочу шашлык! – заявляет она.
- Исполнено, - смеется Гарик, протягивая ей свой шампур, на котором румяные кусочки мяса соседствуют с колечками чуть подгорелого лука.
 
- И винца сверху! – добавляет Сергей, протягивая девушке пластиковый стакан с ярко-красной жидкостью.
 Ретроспектива. Сон Аллы. Тот момент, когда она стоит по колено в крови.
Затемнение.
Акт двенадцатый
 Дима поднимается в лифте.
 Вот он на своем этаже. Выходит из лифта. Полумрак. Дима нащупывает выключатель на стене. В конце коридора, где находится квартира Максименко, зажигается тусклая лампочка.
Дима достает ключи из кармана. Подходит к своей двери.
Крупный план. Дима смотрит на пол перед своей дверью. Безграничный ужас в его глазах.
Ретроспектива. Жуткие кадры в девятом машзале.
 Дима смотрит вниз.
Крупный план. На коврике перед дверью лежит отрезанная собачья голова и смотрит на Диму мертвыми остекленевшими глазами.

Акт тринадцатый

       Титры. 1946 год. Летняя ночь. Полуразрушенная немецкой авиацией железнодорожная станция. Семилетний Петя Лобур стоит «на шухере», пока его отец Сирко вместе со своими дружками-мародерами вытаскивают мешки из вскрытого товарного вагона.
Крупный план. Лицо Пети. Грязное, худое. У мальчика плохое зрение, мы видим его глазами, как вдалеке, словно в туманной дымке, ходит часовой с винтовкой. Петя что-то бормочет. Камера приближает к нам его лицо и становится слышно его голос:
- Я прошу, забери моего батьку в пекло. Пусть оставит меня в покое! Пусть не бьет и не заставляет попрошайничать и воровать по огородам!
Часовой замечает мародеров.
 - Эй, а ну стоять! Стрелять буду!
Он досылает патрон в патронник «трехлинейки».
Петя бежит.
Бегут и мародеры. Звучат выстрелы. На них сбегаются военные, какие-то люди. Сцена погони. Одного из мародеров ранили, дружки тащат его огородами к Серку домой.
 Раненый умирает в грязной провонявшей халупе с покосившимися стенами. Перепуганные в смерть дружки лишь матерятся да бегают вокруг. Пуля пробила легкое: раненый хрипит и плюется кровью. Вскоре продавленная лежанка Лобура-старшего и стены сплошь заляпаны кровавой пеной. Светает. Для бедняги все уже было кончено. Он лежит бледный, небритый, страшный. Черты лица заострились, приобрели зловещий вид.
       Тут же, возле коченеющего трупа справляют поминки. Трое трусливых ублюдков, перепачканные с головы до ног кровью подельщика, жадно пьют ворованный спирт. Пьют так, без закуски. Пьют и молчат.
Старинные ходики на стене показывают шесть часов. Петю начинают бить. Ведь именно он виноват во всем. И еще…он меньше. И не может ответить.
Петю бьют почти до одиннадцати, когда солнце за немытым окошком поднялось в бирюзовое небо и застыло, словно желтый равнодушный глаз. Затем, делают перерывчик, лишь для того, чтобы вновь наполнить грязные алюминиевые кружки огненной водой. Появляются и первые гости – над трупом деловито хлопочут зеленые блестящие мухи. Петя лежит на загаженном полу дома, того самого дома, где он когда-то появился на свет (камера показывает нам под потолком кольцо от колыски) и глотает кровь из разбитой губы.
Спецэффект. Петя лежит на полу и видит как бы себя со стороны. Подходит к «себе», протягивает руку. Только это не рука, а когтистая лапа. Петя кричит. Кричит и посылает проклятия Богу за то, что не спас его, за то, что так жесток и равнодушен. Фон – гаденький шепоток: «хочу, чтобы батьку и всех его дружков забрали черти. А я буду всю жизнь служить самому главному черту, если такое сбудется!»
 Смена кадра. По кровавому следу, тянущемуся от станции бежит собака. Она ведет военных прямо к дому Серка, где маленький Петя только что произнес свою страшную клятву.
«Черти» в униформе и блестящих сапогах появляются как раз вовремя: Сирко Лобур, утративший от спиртового возлияния остатки разума, только что подвесил своего сына за руки, продев веревку в то самое кольцо, на котором когда-то висела колыска…
Петю снимают из петли, кладут на пол. Он смотрит на черные блестящие сапоги и улыбается.
Затемнение.
Петя в детском доме. На мальчике очки с сильными линзами. Он сидит в уголке и читает книгу. Он вспоминает собаку.
       Черная немецкая овчарка, очумевшая от запаха крови, рвется с поводка. Из ее полуоткрытой пасти на пол падали клочья пены. Неясное чудище, пришедшее Пете на помощь. Черти подали знак.
Петя в коморке детдомовского сторожа. Он дает ему другие книги.
Смена кадра. Лобур снова в настоящем времени. Сидит у себя дома и вспоминает, как подбросил собачью голову к двери Димы. Он пьет чай и улыбается.
Попив чаю, Петр Сергеевич открывает входную дверь своей квартиры и звонит в соседнюю.
Звонок птичьим щебетом разливается по квартире. Славик отрывается от своего рисования – красный домик с зеленым дымом, выходящим из несоразмерно большой трубы, и бросается в коридор. Маленькие ножки, обутые в рваные тапочки, топают по полу: топ топ-топ…
- Кто там? Ма? – робко спрашивает Славик.
- Здравствуй, Славик, - раздается из-за двери.
 Крупный план. Лицо Славика. На нем испуг. В глазах слезы.
- А мама ушла, да?
- Ушла. Но скоро придет. Она сказала…
- А когда она придет?
Славик переступает на месте своими маленькими ножками – он вдруг захотел писать.
- Сказала…сейчас…, - не очень уверенно произнес мальчик.
- А можно я ее подожду?
- !!!
- Славик?
- Но, мама сказала…
- Никому не открывать? Да?
Писать! Как же хочется писать! Славик сжимает руками свои маленькие гениталии и топает на месте.
- Да…
- Но это ведь я – дядя Петя.
- Но мама…
- Славик?
- А?
- Ну, что же ты? Почему не открываешь? Заснул, что ли?
- Нет…
- Тогда открой.
- Мама сказала…
- Это я уже слышал. Ты хороший, послушный мальчик, я знаю. Только зря ты меня так боишься. Ты не должен. Потому что скоро, совсем скоро твоя мама станет нашей. Скоро! И ты тоже. Ты тоже будешь наш!
- Не-ет…, - Петр Сергеевич слышит тихие всхлипывания из-за двери. – Не-ет…мама не будет Волком. И я тоже не бу-уду…не-ет…
На лице Петра Сергеевича выражение озадаченности. Он хмыкает и отходит от двери.
Акт четырнадцатый
Сцена первая
Утро. Родители Вальки спят в своей кровати. Глава семейства, Василий Андреевич слегка похрапывает. На будильнике 5:30. Раздается звонок в двери.
- Слышь? – толкает мужа Светлана Александровна, - Звонят, кажись.
- М-ммм…, - мычит в ответ глава семьи, изрядно помятый.
Светлана Александровна морщится.
В дверь снова звонят. Длинная трель, две коротких. Снова длинная.
- Иду, - Светлана Александровна откидывает одеяло, встает с супружеского ложа – двуспальной продавленной кровати. Та отзывается протяжным скрипом стареющей мебели.
- Иду уже.
Сует ноги в старые тапки. Камера показывает нам отекшие ноги женщины.
- Кто еще это может быть в такую рань? Да еще и в субботу? – спрашивает сама у себя женщина.
«Дзынь! Дзззынь!!!»
- Кто? – спрашивает хозяйка и смотрит для верности в глазок.
На полутемной площадке женский силуэт.
- Откройте, пожалуйста.
Голос сквозь всхлипывания.
- Если побираться, то не открою, - не очень-то уверенно произносит Светлана Александровна. – Ничего святого нет уже!
- Я к Вале…
Рыдания за дверью.
Светлана Александровна тянется, было, к замку, затем, отдергивает руку.
- А откуда ты Валю знаешь?
- Мы учимся вместе.
Светлана Александровна гремит замками.
- Учти, у меня муж дома…
Цепочку все же оставляет. Светлана Александровна по птичьи одним глазом выглядывает на площадку.
Стоящая перед дверью девушка (совсем пацанка еще!) никак не походита ни на воровку, ни на мошенницу. И она, действительно, плачет. Прямо-таки, вся опухла от слез. Из покрасневшего носа течет, и девушка то и дело вытирает его рукой. На вид ей лет двадцать, не больше. Русые волосы, не мытые несколько дней растрепались по плечам, никакой косметики, дрожащие губы. И слезы. Слезы без остановки. Это Леся.
- Позовите, пожалуйста, Валю, - снова взмаливается Леся. – Мне очень нужно ее увидеть.
- А зачем вам моя дочь? – Светлана Александровна недоверчиво смотрит на незнакомку одним глазом, словно курица.
- Пожа-алуйста, ну, пожалуйста…- всхлипывания сменяются самым настоящим плачем. – Ну, пожа-аааа…
- Нет ее! – отрезает Светлана Александровна. – У дружка своего ночует, у Вовки.
- А вы…вы адреса его не знаете?
В карих глазах девушки столько мольбы, что Светлана Александровна не выдерживает и сдалается.
- Да в нашем доме он живет. Через подъезд. Девяносто четвертая квартира. Код двери – четыреста двадцать восемь.
- Спасибо! – кивает Леся. – Спасибо вам! – она бросается к лифту.
- Может, водички? – спрашивает зачем-то Светлана Александровна. Но незнакомка ее не слышит: не дождавшись лифта, она бежит вниз по ступенькам. Слышатся гулкие шаги.
- У них свадьба осенью…, - бормочет Валькина мать и закрывает дверь.
Спать уже не хочется. Предстоит долгий день, весь в заботах и хлопотах. Светлана Александровна идет на кухню, наливает в старенькую чашку с чуть отколотым краем воды из-под крана. Выпивает.
На кухонном столе в тазах размораживается мясо. На настенном календаре – 29 апреля.
Мысль, возникшая в голове Светланы Александровны, так пугающе реальна, что женщина садится на табурет. Зажимает рот рукой. Округляет глаза.
Вслух на камеру:
А ВЕДЬ ЕЙ ТОЛЬКО И НУЖЕН БЫЛ ВАЛЬКИН АДРЕС!
Порывается встать, но снова садится.
И ТЕПЕРЬ ОНА ПОЙДЕТ К НИМ И УБЬЕТ ОБОИХ!
 «Потому что неразделенная любовь способна на жестокость!» - последнее откровение почерпнуто, явно, из какого-то сериала, до каких Светлана Александровна большая охотница.
Затемнение.
 Сцена вторая
 Кухня.
Вовик, молодой сатанист готовит ранний завтрак для себя и для Вальки. Тело Вовика в ритуальных татуировках, на груди – пентаграмма, сосок проколот.
Звонок в дверь.
Крупный план: Озадаченное лицо Вовика: кто бы это мог быть.
 Вовик идет в коридор, открывает дверь. Перед ним Леся.
- Тебе кого? – спрашивает Вовик.
- Валю, - отвечает девушка. – Мне сказали, что она здесь.
- Погуляй, - Вовик приглашает девушку в коридор. – Сейчас я ее разбужу.
Он направляется в спальню.
- Валя, - слышит Леся. – Вставай, к тебе пришли.
- Кто? – раздается хриплый сонный голос.
- Сейчас она, - Вовик возникает перед Лесей и заговорщицки ей подмигивает.
- Погуляй, - снова говорит Вовик и исчезает в ванной. Через несколько секунд раздается шум воды.
- Ну, кого там, еще принесло? – из спальни слышится шарканье тапочек.
Зевая и потягиваясь, появляется Валька в просторной, явно Вовика, футболке прямо на голое тело: под тонкой тканью рельефно выделяются соски упругой красивой Валькиной груди.
- Ленка, ты что ли?
Она подходит ближе, близоруко щурится.
- Ой…, Леся…, а что ты тут делаешь?
Появление Леси никак не входит в ее планы, Валька мигом просыпается. Глаза испуганно бегают.
- Где он? – спросила Леся тихо, но достаточно твердо, для того, чтобы Валька смогла понять.
- А? – Валька отступает на шаг, на ее хорошеньком личике читается растерянность.
- Где мой Костик? – слезы куда-то делись, в голосе Леси слышится решимость. Решимость на многое.
- Кто? – претворяется, что не понимает Валька.
И отступает еще на шаг.
- Не притворяйся! –шипит Леся.
- Но…мы ведь…ты…, - видно, что Валька взволнована. – Ты же…уже получила деньги…
Леся расстегивает карман ветровки и достает немного мятый конверт.
- Здесь все! – она швыряет конверт в Вальку. Зеленовато-серые бумажки, словно листва планируют к Валькиным красивым ногам. Мертвые американские президенты грустно смотрят на девушек.
- Ты что, дура?! – визжит Валька и бросается собирать деньги.
- Валя? – встревожено интересуются из-за двери ванной.
- Вовик! – кричит Валька. – Эта психичка…
И получает по своему хорошенькому личику.
Удар выходит просто потрясающий – в конце концов, несколько поколений Лесиных предков работали на земле и передали ей в наследство отменное физическое здоровье. Валька отлететает к стене, словно тряпичная кукла, под глазом моментально возникает последствие удара, переливаясь всеми цветами радуги.
В ванной выключают душ.
- Валя? – тихо зовет Вовик.
- Погуляй пока, - рекомендуета ему Леся и закрывает дверь на защелку.
- Э, ты чего это, лоханка? Опухла? – рычит Вовик и пинает дверь ногой. Та гудит, но выдерживает. Двери в квартире дубовые. Защелки на дверях надежнее некоторых замков.
- Открой дверь, чувырла! – Вовик снова пробует дверь на прочность. И еще.
- Вовик…, - хнычет Валька, держась за подбитый глаз. Ее роскошные волосы растрепались, и теперь первая красавица кооперативного техникума похожа на начинающую проститутку, избитую сутенером за нерасторопность.
- Валя! – за дверью вновь возникает незадачливый Ромео, - у тебя все в порядке?
- Все у нее в порядке, - отвечает за Вальку Леся. – Не ссы, мой сладкий!
- Сука! Колхозница немытая!
Бац!
В коридоре стоит тяжелая тумбочка. Леся переворачивает ее на бок, и, обдирая паркет, тащит к двери в ванную.
- Вот так, - говорит молодая мама, подперев дверь. Тумбочка «подошла» в самую пору: теперь если даже Вовику посчастливится выбить задвижку, из ванной ему без посторонней помощи никак не выбраться.
- Что ты делаешь?
Бац!
- Цыц! – Леся бьет в дверь со своей стороны. – Свет выключу!
- Сука…
- Предупреждала ведь! – она бесцеремонно щелкает выключателем.
- А-ааа!!! – в бессильной злобе орет Вовик, – Включи свет, дура!
- Включи…, - всхлипывает из своего угла Валька, - у него клаустрофобия.
- Это еще что за фигня такая? – Леся подходит к поверженной красавице: глаза мечут молнии, руки на груди скрестила.
- Замкнутых пространств он боится. А ты ему еще и свет выключила.
- Тю-ю, - смеется Леся, - як дытя малое. Ладно, так уж и быть, включу я ему свет. – Ну, ты, замкнутое пространство, ты там еще не спекся?
Одним щелчком выключателя она возвращает беднягу к жизни. Тот сразу же начинает барабанить в дверь.
- Валя!
- А ну, - грозит Леся. – Сейчас выключу и уже не включу!
За дверью сразу же становится тихо.
- Ну?
Леся поворачивается к Вальке, и та швыряет в нее светильником.
Леся еле увернулась. Плафон разлетается вдребезги.
- Валя? – слышится из ванной.
- Буянит твоя Валя, - сообщает Вовику Леся, направляясь к девушке.
За свое хулиганское поведение Валька получает звонкую пощечину.
- Еще одна такая выходка, и второй «фонарь» засвечу, - обещает Леся.
Валька тихо подскуливает, обхватив свои красивые колени.
- Чего ты хочешь? – мямлит она.
- Я хочу знать, где мой сын, - Леся приближает лицо к Валькиному. – Хочу забрать его.
- Но…, но это…, это невозможно…он…
- Что, «он»?! Что?! – Леся хватает Вальку за подбородок и трясет. Голова первой красавицы техникума мотается из стороны в сторону.
- Его…может, уже увезли? – не совсем уверенно предполагает Валька.
Леся, чувства которой сейчас обострены до предела, мигом улавливает фальшь.
- Адрес! – шипит Леся, и сильные пальцы с по детски обгрызенными ногтями, смыкаются на красивой чистой Валькиной шее. – Адрес давай!
Валька начинает задыхаться, лицо приобретает синюшный оттенок, глаза вылезают из орбит, в них только одно: «жить!»
- Видишь, дорогая, насколько все серьезно, - тихо произносит Леся и целует Вальку в красную от натуги щеку.
- Я скажу! Скажу! – хрипит Валька. – Все скажу, только отпусти!
- Вот и умница, - Леся ослабляет хватку.
Смена кадра.
Вовик в ванной готовится к новому штурму двери. Он обмотал плечо полотенцем, чтобы не было больно. Для хорошего разгона в ванной маловато места.
Смена кадра.
       Леся связывает Вальку проводом от разбитого светильника.
Я приду, если обманула, - обещает молодая мать. – И тогда…
Валька зажмуривается.
- Да, и еще…, - Леся возвращается уже из коридора и включает радиоприемник на столе. – Не скучайте!
- …и тогда у вас все обязательно будет в порядке! – обнадеживает присутствующих радиоприемник приятным Лидиным голосом.
Затемнение.
 Акт пятнадцатый
Сцена первая
 Панорама Чернигова. Раннее утро тридцатого апреля, судя по календарю на стене квартиры Вовика. Сам он храпит на куче нестиранного белья в ванной, связанная Валька спит, свернувшись калачиком на полу в комнате. Кисти и лодыжки, стянутые шнуром, опухли и посинели. Под ней – лужа, она справляла нужду прямо под себя
Сцена вторая
Стая ворон пролетает прямо над домом Кузьменко. Панорама с высоты птичьего полета. Вдоль забора медленно идет Леся.
Сцена третья
       Ваня Сидоренко в потемках собирается на работу. За окном звонят колокола.
 Ваня идет на кухню, заваривает чай прямо в кружке. Пьет.
- Ты заправил постель? – бабуля, переваливаясь с боку на бок, словно разжиревшая утка, входит на кухню. Седые всклоченные волосы возвышаются над ее головой призрачным нимбом.
- Попью чаю и уберу, - отвечает он.
- Сердце всю ночь болело, - жалуется бабуля скорее себе, чем внуку. – Думала, помру. А внучек даже не смог встать, корвалолу накапать, - она обижено поджимает тонкие бесцветные губы.
 Ретроспектива. Ночь. Бабуля храпит, как целая казарма солдат, Ваня крутится с боку на бок в своей постели. Накрывает голову подушкой.
Смена кадра. Снова кухня. Бабуля крупным планом.
-…и колокола эти чертовы: бам-бам! Бам-бам! Как взбесились! В наше время такого никогда не было. Попы ходили тихенько, как мышки. А сейчас! Вон, Семеновна рассказывала, стоит в очереди, в сберкассе. Субсидии, значит, оформлять, а рядом к окошку, где валюту всякую меняют, подходит мужик бородатый да патлатый. Открывает чемодан свой, а там у него гривны – полный чемоданище! И говорит кассирше: «Поменяйте мне, мол, на доллары». А та деньги-то берет и спрашивает: «А, чего, мол, у тебя они, деньги-то все мокрые? Стирал что ли?» А из очереди кто-то из пенсионеров и говорит: «А это поп. А деньги у него мокрые потому, что надавали их в церкви и они все в святой воде!» Вот так. Раньше попы эти стеснялись своей веры, а сейчас: бам-бам! Бам-бам! Ничего не боятся. И молодежь! Все вокруг этих самых церквей да храмов ошивается. Ладно бы старики безграмотные, а то молодые. Очи позаливают и молятся: спаси-сохрани, спаси-сохрани, спаси-сохрани!
Бабуля принимается картинно кланяться.
- Хватит! – вдруг раздается из-за стола. – Надоела! Чаю спокойно попить не даст!
От неожиданности бабуля плюхается на табурет. Ее блеклые глазки, окруженные паутиной морщинок, смотрят на внука с удивлением, так, как будто не родной внук подал голос, а заговорила, скажем, кастрюля или чайник.
- Неблагодарный…, - слышит Ваня после паузы. – Я для него все: и ночей не досыпала, и здоровья, сколько потратила, а он – «надоела!»
Крупный план: Мелкие бисерины слез текут из глаз бабули сквозь лабиринты морщинок на дряблых щеках.
Ваня допивает свой чай, доел бутерброд с «Рамой» и выходит из-за стола.
Ваня невозмутимо моет кружку, стряхивает хлебные крошки со стола. Бабуля тихонечко поскуливает на своем табурете.
Хлопает входная дверь.
- Ваня? – зовет старушка.
Затемнение.
Сцена четвертая
 Лида отводит Славика к маме.
- Что-то ты сегодня неважно выглядишь, доця, - замечает Валентина Григорьевна.
- А? Ну, конечно.
 
От предложенных матерью куличей и крашенок, Лида отказывается.
- Не хочется что-то, - бормочет она.
- Как знаешь, - мать пожала плечами, - я тогда тебе с собой положу.
- Угу.
Смена кадра:
Лида выбрасывает пасхальную еду в мусоропровод.
Смена кадра:
Лида приходит домой. Она принимает ванну и заворачивается в простыню. Затем Лида ложится на диван и ждет. Ждет вечера. Ждет, когда к ней придет ее наставник. Она готовится к Посвящению.
Сцена пятая
Пожарная часть. Караул Водославского кучкуется возле машин в гараже.
-…а вечером можно будет слегка накатить, - говорит Твердохлеб.
- Ага, точно. И всем вместе отправиться на освидетельствование, - заметил Водославский. – Гитлер, он спиртное за километр чует.
- Кто от инспекции нас сегодня усиляет? – спрашивает начкар.
- Максименко, - Ваня протяжно зевает, – Переодевается.
- Ага, - кивает Водославский. – Скажешь Димону, пусть АСВ в расчет ставит и «боевку» кинет на первый ход.
- А что, Барсук не вышел?
- Жинка его звонила. Температурит наш Барсучара.
- Понятное дело, - комментирует Твердохлеб. – Наотмечался и дрыхнет, небось, без задних ног.
- Наверное, - соглашается кто-то из пожарных. – Конечно же, спит…
Затемнение.
Сцена шестая
Квартира Коваленко. Утро. Иван Сергеевич и Вера Леонидовна на кухне.
- …спит он сегодня что-то долго, ты не считаешь? – Коваленко-старший наливает в стакан кипяченой воды из чайника и с жадностью выпивает. – Давай, мать, поднимай этого соню, завтракать пора.
- Давление сегодня сумасшедшее, - Вера Леонидовна зажгает газ на плите. – Голова просто разваливается на части.
- Ага, и у меня тоже, - соглашается с супругой Иван Сергеевич. – Уже и «спазмалгонину» выпил – все равно, не отпускает. Все от перемены погоды, ты не считаешь?
С плиты соловьем свистит чайник.
- Вставайте, граф, - постучав в дверь детской, возвещает Коваленко-отец, - Вас ждут великие дела: умывание, чаепитие с куличом, поход в магазин и много еще чего занимательного и интересного.
Смена кадра. Женя сидит на своей кровати. Он не спит. Вокруг глаз – темные круги.
- Ты придумал тоже: чаепитие с куличами, - кричит мама из кухни, - Вспомни, на прошлую Пасху он не съел ни одного.
- А в этот раз буду.
Женя появляется на кухне, словно сошедший с картинки: умытый, причесанный. Вот только эти лихорадочно блестящие глаза, да круги вокруг них…
- Доброе утро, мамочка, - он подходит к Вере Леонидовне и целует ее щеку, чего очень давно не делал. – Христос…воскрес…
- Воистину, воскрес…, - лепечет пораженная мать.
Крупный план: лицо Веры Леонидовны. В глазах матери стоят слезы.
 Затемнение.
Сцена седьмая
Квартира Аллы.
Алла стоит с телефонной трубкой. Из трубки слышен голос Габиля:
-…и тогда пеняй на себя, моя милая!
В трубке раздаются короткие гудки.
Алла смотрит на нее так, словно впервые видит и кладет на рычаг. На глаза наворачиваются слезы.
 Затемнение.
 Акт шестнадцатый.
Сцена первая
 Дом Кузьменко.
 Кузьменко спускается в подвал по широким каменным ступеням. Оказавшись внизу, он смотрит по сторонам и убедившись в том, что за ним никто не подглядывает, вдруг, плюет на огромный камень, весь в бурых подтеках засохшей крови. Оглядывается. Качает головой.
 Кузьменко подходит к алтарю и старательно вытирает манжетой рубашки плевок.
- Чтоб вам! – шипит трус, нагибаясь над массивной деревянной крышкой в углу комнаты.
- Фу, ты! – морщится Кузьменко, когда ему в нос из плотной темноты ямы шибает жуткая, ни с чем, ни сравнимая вонь.
В глубине несостоявшегося погреба кто-то надсадно кашляет.
- Что, никак заболел? – участливо интересуется Кузьменко, качая большой тыковподобной головой, увенчанной редкими пепельными волосиками.
- Воды принеси, мудила! – раздается голос на фоне кашля.
- А ты все никак не угомонишься?
- Дай мне только до твоей горлянки добраться, шибздик, я покажу, насколько я неугомонный! Пидор, он же гниет здесь заживо! Как ты этого не поймешь, маньячина позорный!
- Ничего, уже не долго вам осталось, - бормочет себе под нос Кузьменко, - не долго…
Он бросает в яму полтора литровую бутыль из-под «Куяльника». Вслед за бутылью в темноту ямы летит буханка черного хлеба.
- Откуда такая щедрость? – интересуется у Кузьменко все тот же уверенный насмешливый голос. – Сегодня что, день твоего рождения, паук? А?
Кузьменко усмехается.
- Нет, сучоныш. Сегодня день твоей смерти. Твоей и этого чахоточного придурка. Так что, как следует, подготовьтесь к ней!
Он закрывает крышку, и с внезапным удовольствием прислушиваясь к приглушенным крикам отчаяния, идет вверх по лестнице.
Смена кадра. Кузьменко на улице. Он свистит в ультразвуковой свисток и к нему бегут его доберманы.
- Ах, вы мои красавцы! – хвалит он собак, гладя их черные лоснящиеся спины, - Умницы-разумницы! Ну, идите, я дам вам вкусненького. Мальчики мои…, - в голосе Кузьменко слышится самая настоящая нежность. – Проголодались…. Ну, ничего, ничего. Я сейчас. А вечером придется немного поработать, да…. Гости снова будут, - он оглянулся по сторонам, - сектанты эти ****ские…
Покормив собак, Кузьменко входит в дом. Вскоре, он выходит из дома, заходит в гараж, выгоняет свою «Ауди» и уезжает.
Сцена вторая
Темно. Дом Кузьменко. Окна не светятся. К дому подходит Леся. Она идет вдоль забора, дотрагивается до ручки калитки. Чуть толкает. Калитка не заперта. Леся отходит от калитки и скрывается в тени дома, стоящего напротив.
Смена кадра.
 Леся кладет руку на ручку калитки. По другую сторону забора Фобос и Деймос, два добермана Кузьменко никак не выказывают своего присутствия. Словно два изваяния, собаки застыли в ожидании.
Влажные ноздри доберманов трепещут, уши нервно подрагивают. Сейчас…
Крупный план: морда одного из доберманов. Губа приподнимается в немом рыке.
Смена кадра: крупным планом нож в Лесиной руке.
 Леся стоит в тени.
«Костик…», - шепчет она, еле стоящая на ногах от усталости и нервного напряжения. – «Костик, мой мальчик…, мой маленький…, вот видишь, мама тебя не бросила. Скоро мы опять будем вместе. Валька не сбрехала, они приедут, они привезут тебя, они…».
Леся садится под каким-то кустом прямо на землю. Голова ее свешивается на грудь, и женщина засыпает.
Вскоре в конце улицы показываются огни машин.
Гости съезжаются на бал.
Затемнение.

Акт семнадцатый
Сцена первая
 Поздний вечер. Женя Коваленко у себя дома. Он одевается. Из зала слышится звук работающего телевизора. Женя заходит в зал. Его родители мирно посапывают перед экраном.
Женя с неведомой доселе нежностью начинающего исправляться мальчика, смотрит на своих спящих родителей – маму в стареньком халатике и отца – майка, «спортивки» с пузырями на коленях, волосатая грудь, смешно оттопыренная нижняя губа… На столике перед диваном стоят два стакана.
Женя шепчет:
«Я знаю, Витек, я все сделаю как надо. Проколов не будет. Ты там, на небе ни за что не волнуйся».
Мальчик подходит к настенному зеркалу в коридоре. Смотрит на свое отражение. Напрягает бицепсы.
- Жалкое зрелище, - вслух говорит он и пытается улыбнуться.
Мальчик отключает телефон, выключает телевизор, берет со столика стаканы с остатками снотворного, идет на кухню и моет посуду. Выходит на площадку. Закрывает дверь и выходит в весенний вечер. На улице странно тихо, будто сама природа знает, куда и зачем собрался этот худенький мальчик со школьным рюкзачком за плечами.
«Завтра», - бормочет Женя, подходя к стоянке такси, - «завтра утром все, наконец, встанет на свои места. Все будет как надо. Ведь будет, да, Витек?»
Но Витек молчит.
Всю дорогу до дома Кузьменко мальчик плачет. Он сидел позади водителя, поэтому тому не видно, как дрожат в немых рыданиях худенькие нескладные плечи подростка.
- Вон, возле того дома, - говорит мальчик, указывая водителю такси, где остановиться.
 
- Восемь гривен, - бурчит шофер, притормаживая.
- Могли бы и скидку сделать за мой юный возраст, - замечает Женя, протягивая таксисту пятерку и три бумажки по одной гривне.
Остановившись перед калиткой, мальчик достает из кармана маленький пузырек с бесцветной жидкостью, которую адепты «Сумерек Мира» называют между собой «пропуском». Нанеся на лоб совсем чуть-чуть, Женя закрывает пузырек, кладет его в карман куртки и берется за ручку калитки. Она не скрипит.
Сердце гулко стучит в груди: тук-тук, тук-тук…
Собаки появляются неожиданно. Обнюхивают Женю. Ворча, отходят в сторону и исчезают в темноте.
Женя подходит к небольшой пристройке позади дома, на ощупь находит задвижку на двери. Дверь бесшумно отворяется.
Женя входит в черную пасть дверного проема, и пугающе осязаемая темнота окутывает мальчика с головы до пят.
Женя Коваленко садится в сарае у стены на свой школьный рюкзак и ждет.
Сцена вторая
Лида лежит, завернутая в простынь на своем диване. Ее трясет. Она всхлипывает. Ей страшно от того, что должно произойти с ней совсем скоро.
Сцена третья
Стелла лежит посреди своей комнаты на черном атласном покрывале. Горящие вокруг нее свечи рождают причудливые тени. Мы слышим ее замедленное дыхание. Потрескивают свечи.
Сцена четвертая
Квартира Аллы. Слышен голос Валентины Максимовны:
- Аллочка, давай скорее, доча. Габиль пришел. Не заставляй ждать такого кавалера!
Валентина Максимовна продолжает источать улыбки-фотовспышки.
- Может, чайку? – любезно интересуется она у азербайджанца. – С пасхальными куличами. Мы с Аллочкой испекли три вида.
- Нет, спасибо, Валентина Максимовна, - улыбается в свою очередь Габиль, – я сыт.
- Ну, как знаете.
- Алла, ну где ты, в самом деле?! Габиль может подумать, что ты не хочешь ехать.
Алла выходит из спальни бледная, как полотно.
- Ты не заболела, доча? – участливо интересуется Валентина Максимовна.
- Да, что-то лихорадит меня, - механически, словно кукла отвечает Алла.
- Ничего, потанцуешь, немного выпьешь, и все будет в порядке, - заверяет ее мать.
Эждаха ужасный обнажает в плотоядной улыбке свои белые зубы.
- Мы не надолго, Валентина Максимовна. Если вашей дочери не станет лучше, я обещаю сразу же отвезти ее домой.
Алла берет с тумбочки сумочку.
- Накрашусь в машине, - тихо говорит она.
- Ты и так прелесть, зачем тебе краситься? - Габиль мягко, но настойчиво берет Аллу за руку. Сумочка возвращается на тумбочку.
Они уходят.
- Чего это он? – недоуменно пожимает плечами Валентина Максимовна, когда за парочкой закрылась дверь.
- А ты бы ему еще свинины предложила, - бурчит из кресла в зале Аллин папа, - Чайку с куличами! Он же мусульманин!
- Сережа, ты только посмотри! - раздается из коридора.
В голосе супруги слышится растерянность. И еще испуг.
Сергей Павлович с легкостью восемнадцатилетнего юноши выпрыгивает из кресла.
- Что? Что?!
- Посмотри, что я нашла в ее сумочке!
- Валя, сколько раз тебе можно говорить, что рыться в личных вещах дочери…, - Сергей Павлович осекается на полуслове, увидев, что держит в руке его жена.
Это не презервативы. И даже не пачка сигарет.
Словно загипнотизированные, смотрят родители на сверкающее, внушительных размеров лезвие, ножа.
Сцена пятая
Серега и Дима курят возле ворот пожарной части.
- Я боюсь, Серега.
 Ретроспектива.
 Дима у себя дома. Он берет из ящика буфета новенький полиэтиленовый пакет для мусора, трясущимися пальцами раскрывает его.
Дима натягивает на одну руку старую зимнюю перчатку, в другую берет молоток для отбивания мяса. Сердце парня стучит угрожающе громко.
Дима подходит к двери и видит, что это не его дверь, а дверь в машзал № 9.
Крупные капли пота катятся по лицу парня.
 Димина рука ложится на защелку, и медленно отодвинула ее в сторону.
Собачья голова все там же, на коврике перед входной дверью.
Молоток дергается в Диминой руке.
Превознемогая брезгливость, Дима поднимает голову рукой, той, что в перчатке, и бросает в пакет.
Дима идет к мусоропроводу, открывает крышку и сует пакет в темную пасть мусоропровода. И тут возникает новая проблема – голова не влезает! Дима открывает и вновь закрывает крышку, стараясь пропихнуть ненавистный сверток в чрево мусоропровода. Наконец, ему это удается: собачья голова грохочет по трубе.
 
- Вот, такие дела, кум, - говорит Максименко. – Такая сраная мистика!
- Да, уж, - бурчит Водославский, – И что теперь?
- Теперь? А что теперь? Расклад, как говорится, покажет. Теперь лично я собираюсь поспать.
И тут раздается пронзительный вой сирены.

Акт восемнадцатый
Алла с Лобуром в машине.
Лобур протягивает ей какой-то сверток.
- Что это? – тихо спрашивает Лида.
- Это твоя одежда. Твое новое, самое главное облачение. Ее ты наденешь после Посвящения, - с торжеством в голосе произносит Петр Сергеевич. – И вот еще что…, - в темноте его палец касается Лидиного лба.
Лида от неожиданности дергается.
- Что это, кровь?
Пытается стереть.
Лобур перехватывает руку женщины.
- Не вздумай! – шипит на Лиду жрец. – Без пропуска они тебя в клочья порвут!
- Кто? – сердце Лиды бьется часто-часто.
- Сама узнаешь, - усмехается Лобур, открывая дверь «пятерки» со своей стороны. – Пойдем.
- Ну, пошли, - храбрится Лида.
- И никакой самодеятельности! Хорошенько запомни!
Калитка не скрипит.
Псы появляются из темноты, как и полагается призракам – бесшумно, внезапно. Фобос проверяет Лобура, а Деймос вплотную приближается к Лиде. Лида скулит от страха. Деймос рычит, но в дом пропускает.
Лобур и Лида заходят в дом.
В прихожей, освещенной лишь старинным бра, Лида немного успокаивается. Она проводит рукой по стене, драпированной темной материей.
«Богато живут сектанты», - с тоской произносит Лида, - «Стены, паркет и все такое…. А зеркало, какое – сразу видно, старина!»
Возле этого самого зеркала, массивного, овального, в темной металлической раме сейчас переодевается Лобур. Свою «цивильную» одежду – брючки и старенький свитерок жрец аккуратно повесил на вешалку, на которой уже располагалась самая различная одежда: платья, чьи-то линялые джинсы, старые «семейные» трусы и одиноко белеющий бюстгальтер. Сумасшедший гардеробчик.
- Раздевайся, - приказывает Лобур. – Сними с себя все. Мантию наденешь после, как я уже говорил. Надеюсь, ты не будешь стесняться! – смеется жрец.
Лида послушно разоблачается.
Вскоре, она стоит перед зеркалом совершенно обнаженная. Лобур похотливо смотрит на Лиду.
Они идут коридором мимо запертых дверей и спускаются в подвал: Лида в костюме Евы и ее змей-искуситель в черной шелковой мантии, «самом главном» своем облачении.
Сегодня секта собралась не своим обычным составом: шесть женщин, шесть мужчин и один ребенок. Сейчас среди сатанистов отсутствует дядя Паша, Женя Коваленко, находящийся сейчас совсем неподалеку, в пристройке к дому, в том самом сарае, о котором ему велел подумать Витек во время своего первого посещения.
Лобур смотрит на них: сурово поджавшую губы Верховную, готовящуюся к Посвящению, Ахриманову слугу, Габиля, стоящего у стены со своей рабыней. В отличие от Лиды на Алле была хоть какая-то накидка.
Стелла прислонилась к противоположной стене. Петру Сергеевичу хорошо видно, что шефу безопасности не по себе.
Эсбэушник Сидорчук уже, тем временем, дает выпить Зелья молоденькой Лилит, и теперь бережно раздевает ее, готовя к уже привычной для нее роли алтаря.
Как и обещал Петр Сергеевич, появление Лиды в Жертвенном Месте встречено без лишних эмоций. Никто не тычет пальцем, никто не шепчется. Тишина плотным влажным облаком повисшая над каждым из собравшихся в подвале, не располагает к шуткам.
Лида стоит рядом с Лобуром, не смея поднять глаз.
Верховная произносит громко и властно:
- Подойди, неофит!
Лида делает несколько неуверенных шагов в направлении алтаря – молоденькой обнаженной девушки, лежащей прямо на глыбе серого камня.
- Подойди и ты, Черный Мастер!
       Лобур благоговейно склоняет свою плешивую голову (капюшона он почему-то не надел) и подходит к Верховной жрице.
- Кого ты привел в нашу семью, Мастер? - вопрошает Верховная.
- Дочь Света, которая желает обручиться с Тьмой.
- АВЕ САТАНИС!
Остальные члены секты также включились в игру.
- Подойди! – манит Лиду Верховная.
Та подходит еще ближе. Теперь их разделяет сантиметров пятнадцать, не больше. Сердце в груди у Лиды готово прорвать грудную клетку и вырваться наружу.
Главная жрица смотрит Лиде прямо в глаза.
- ПОЧЕМУ?
- Тьма великая сильнее света зыбкого…, - бормочет Лида, как учил ее Лобур. – В темноте и скорби томится Отец наш.
- ДА ВОССТАНЕТ! – поднимает руки Верховная. Рукава балахона упали, обнажив худые бледные руки немолодой женщины.
- АВЕ САТАНИС! – вновь отзывается паства.
- Да унаследуют Землю посвященные в Темное Знание!
Лида будто пребывает в каком-то чудовищном сне. Она с послушанием механической куклы читает вместе с Верховной необходимые для Посвящения молитвы, целует черный перевернутый крест, воняющий како-то мерзостью, а потом пьет из старой ржавой чаши воды пополам с кровью белого голубя, которого Петр Сергеевич с диким блеском в безумных глазах мастерски режет маленьким изогнутым ножом прямо над телом той самой девушки, что лежит на камне.
Крупный план: Ярко-красные капли на белом гладком животе девственницы.
На детских пухлых губах Лилит блуждает глупая улыбка – о на под действием наркотика.
Затем, Лиду зачем-то накрывают черной тканью.
И тут в темноте раздается голос Лобура:
-...И сказал Исаак Аврааму, отцу своему: «Отец мой!» И сказал тот: «Вот я, сын мой!» И сказал он: «Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» И сказал Авраам: «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой!»
Лида часто-часто дышит.
С Лиды снимают покрывало, и она видит, что декорации в подвале претерпели некоторые изменения. Теперь возле алтаря стоит огромный металлический котел, а возле него на коленях с опущенными на грудь головами замерли две связанные человеческие фигуры в каких-то жутких лохмотьях.
«Бомжи...», - шепчет про себя Лида, на секунду лишившись возможности дышать. – «Они поймали двух бомжей и теперь убьют их прямо здесь... Или...» - она содрогается от этой мысли, - «...их должна убить я!»
Лида про себя: Так... Верховную толкнуть на того чурку, что с девчонкой с цепью на шею, и пока заварится каша, самой – наверх, по ступенькам, в коридор..., нет, сперва дверь... Нужно закрыть эту проклятую дверь! Подпереть чем-нибудь тяжелым! И бежать! Нет, звонить! Должен же быть у них телефон, в самом деле! Еще бы – в такой богатой квартире и нет телефона, это уж слишком! В милицию, звонить в милицию! Да, точно! Пока не поздно! Пока она никого не убила! Пока она не стала... И бежать! В село! Славку забрать, маму... В селе не найдут...
- Они мало похожи на агнцев, не так ли? - слышит Лида возле самого своего уха хриплый, с придыханием голос своего соседа-монстра. – Так, запоминай, повторять не буду. Обезглавишь их. Кровь сольешь в котел и сама в него войдешь, - буднично, словно о каком-нибудь рецепте, вещает чудовище. – Смой с себя всю прежнюю шелуху! Возродись! – его крепкие от природы зубы скрежещут. – Давай! Словно Афродита из кровавой пены! А потом мы начнем наш праздник. Наш с тобой праздник, ибо тогда ты уже будешь по настоящему нашей. Да, праздник. И дитя будет отдано Князю Тьмы! И поверь, милая моя, таких наслаждений, какие ты испытаешь нынешней ночью, ты не испытаешь уже никогда. Ну, давай, отсеки их тупые головы!
Лида и не заметила, как у нее в руке оказывается жуткий кривой меч. Широкое лезвие холодно блестит в свечном мареве, будто Лиде подмигивает чей-то чужой нечеловеческий глаз: «ну, давай же! Раз – и все!»
- Что застыла, сука? – вдруг, слышит Лида. – Рубай! Ты же всегда этого хотела!
Один из бомжей поднимает голову, и Лида с ужасом, втекающим в ее поры, словно холодный кисель, узнает в этом невероятно грязном, заросшем до самых глаз черной бородой человеке своего бывшего мужа. Гришку!
Меч выпадает из ее рук.
- Да заткните же ему пасть, наконец! – совсем не по церемониальному визжит Верховная. – Заткните!
Колобом тут же занялись подполковник Сидорчук и Григорий Григорьевич, знакомый Лесе учетчик со швейной фабрики.
Сценарий переписывается по ходу пьесы.
- А я смотрю, кого же не хватает в этой психбольничной компашке! Жинки моей, кого же еще! Сучка долбанная! Давай, рубай! Рубай, на хрен! И братцу своему тоже башку рубай! Мочи, поганка шибзданутая!
Лидино лицо крупным планом: она закрыла рот рукой в немом крике. Глаза выражают нечеловеческое страдание.
- Давай! – орет Гриша, вырываясь. – А то мы тут в яме, понимаешь ли, сидим. Никакого разнообразия. Да пустите же, психи, дайте с жинкой пообщаться!
Учетчику и подполковнику даже со связанным Колобом не сладить: и после трехмесячной отсидки в яме Гриша Колоб, все еще силен, как бык.
- ИГОРЬ!!!
Она бросается к брату, как была, обнаженная. Поднимает его голову.
Волосы, за которыми Игорь всегда так тщательно ухаживал, являют теперь жалкое зрелище, щеки и подбородок Лидиного брата заросли рыжей щетиной, не такой густой как у Гриши.
Губы Игоря, растрескавшиеся и гноящиеся, раскрываются. На Лиду пахнуло таким смрадом, что она невольно отшатывается.
Лида про себя: «Боже! Да он весь гниет! Боже! Боже! Боже! Спасать! Бежать! Мама...»
- Выбор, моя милая..., - возникает возле ее уха гаденький шепоток. – Этот карамельный христианский или ветхозаветный, кому как удобнее, старичок Авраам тоже стоял перед выбором. И ножик, между прочим, на своего сынка поднял. А тебе всего-то – взрезать этих двух баранов, запутавшихся в кустах – гомосека братца да мужа-бандюгана. Разве это сложно? Как ты собираешься доказывать свою преданность Отцу нашему?!
- Да пошел ты к чертовой матери! – орет Лида.
- Вр-рагу не сдается наш гордый «Варяг»! – кряхтит между тем, Гриша Колоб из-под навалившихся на него тел в черных хламидах.
Лилит сидит на своем камне и глядя на все происходящее обалдевшими глазами, глупо хохочет.
Габиль пристегивает Аллу к металлическому кольцу в стене и вместе с Лобуром присоединяются к Сидорчуку и Григорию Григорьевичу.
Алла пытается снять ошейник, но пока у нее мало что получается.
- Лида? – Игорь открывает глаза, из которых вовсю течет, - Что ты здесь делаешь?
- Я сейчас..., - шепчет беспутная сестра, мучаясь с узлами, на которые завязаны веревки, стягивающие запястья Игоря. Узлы не поддаются.
- Беги..., - шепчет Игорь и вновь теряет сознание.
 Лида летит наверх по широким каменным ступеням, и уже через несколько секунд запирает дверь снаружи. Изоляция идеальная: как только Лида закрывает за собой массивную деревянную дверь и задвигает тяжеленный, под стать самой двери, засов, сломать который было под силу разве что Кинг-Конгу, все звуки прекращаются. Крики Гриши и адептов пещеры «Сумерки Мира» словно ножом отрезают.
Лида шепчет:
«Телефон! Телефон!»
Лида устремляется по коридору, ее длинные белые волосы разметались по плечам.
Ни в коридоре, ни на кухне телефонного аппарата не обнаруживается. В спальне Лида накидывает на себя плед, шарит впотьмах по тумбочке, но также ничего не находит.
Радиотелефон «Панасоник» отыскивается в зале, где Лида включила свет.
- Как включается эта хреновина?! – в сердцах восклицает женщина, пытаясь набрать «02».
- Давай покажу, - раздается позади нее.
Медленно, очень медленно Лида поворачивается на голос.

- Тут кнопочку одну нажать надо, - говорит Кузьменко, держа ее на мушке двустволки.
Лида сглатывает слюну. Пристальный взгляд маленьких глаз и сурово поджатые губы не сулят ей ничего хорошего.
- Так значит, ты и есть та самая? – спрашивает Кузьменко, опустив ружье, - Та, которую сегодня в пионеры принимают? Ну, и что, спрашивается, ты носишься, как угорелая? Звонить надумала? Кому, интересно узнать. Уж, не в милицию ли? А? И почему, спрашивается, ты не в подвале? И где остальные? А?
Ружье прыгает в его руке. Кузьменко и сам боится.
- Я..., - нерешительно блеет Лида тоненьким голоском, так не похожим на «визитную карточку радио «Дизель»», - мне... позвонить...
- Мы сейчас в подвал пойдем, - решает Кузьменко, - да у братцев твоих спросим и у сестер, отпускали они тебя... позвонить или же нет. Так что, вставай с дивана, цыпа!
Но тут происходит нечто неожиданное, как для Лиды, так и для самого хозяина дома. Тяжелая дубина с треском обрушилась на затылочную кость Кузьменко, и он падает, обмякнув, словно тряпичная кукла. Ружье с грохотом падает на паркет.
- А ты, тварь, отвечай немедленно, где мой Костик!
Со штакетиной в руке, на которую налипла кровь и еще какая-то кошмарная серая дрянь, перед вконец очумевшей Лидой возникает привидение со всклоченными волосами и горящими безумием глазами. Вся ее одежда была порвана, в прорехах виднеется кровь. Левая рука, кажется раздробленная, безвольно висит вдоль тела, с нее капает прямо на лежащего в полной отключке Кузьменко. Это Леся.
- Где он?
- Кто? – Лида забирается на диван с ногами.
- Костик! – ржавой пилой отзывается женщина, - Мой сын...
- Да не знаю я никакого сына! – верещит Лида. – У меня у самой брат в подвале!
- Ты не знаешь, как эта штука включается? – Лида хватает телефон.
- Да ты что?! – орет Леся, и трясет штакетиной воле Лидиного лица. – В милицию звонить нельзя!
И быстро-быстро кивает головой.
 Лида, отодвигается на безопасное расстояние от дубины.
- Это почему же? – задает она вполне резонный вопрос.
- Потому что... – Леся глупо хихикает, - я продала Костика за пятьсот баксов... самых зеленых в мире..., - она снова кивает, будто китайский болванчик, - а потом..., - женщина всхлипнула совсем по-детски, - он ведь мой и только мой. И ничей больше. Вальку привязала к батарее..., - Леся плачет. – Мой!
Она отшвыривает палку и поднимает с пола ружье.
 Лида отодвигается еще дальше.
- Ты... чего..., - совсем тихо бормочет она, - не надо...
Леся уверено взводит курки.
 Видно, что поврежденная рука причиняет женщине неудобства.
- Так ты не знаешь, где мой сын?
- Да нет же! – кричит Лида. – Нет! Не знаю! Не знаю! Не знаю!
- А может, он все-таки, здесь? – всхлипывает Леся, баюкая сломанную руку.
- Нет, милая..., - Лида встает с дивана и подходит к бедной женщине. Отводит в сторону ружье. – А сейчас нам нужно выбираться отсюда.
Леся плачет.
- Костик..., - слышит Лида сквозь беспрерывный поток рыданий, - мой маленький...
Они выходят на крыльцо. Неподалеку скулит Фобос. Он умирает. Язык добермана высунут изо рта, с него на траву капает кровавая пена. Пес силится ползти, но не может: Лесина дубина раздробила ему позвоночник. Деймос лежит возле забора с ножом в боку.
- Я все-таки позвоню в милицию, ладно?
Лида зябко ежится.
И в этот самый момент раздается взрыв.

Акт девятнадцатый
Сцена первая
 Крупным планом: лицо Сереги Водославского:
- Бляха-муха! Неужели здесь, в этой глуши нет ни единого гидранта?! Саня, в темпе запрашивай Центральный, пусть гонят еще пару отделений, сами, чувствую, не справимся. Вода на исходе! Пусть обеспечат подвоз. Все. Мы – в дом. Ваня, ты на защиту. Сараю уже все равно капут, сейчас, чувствую, будет обрушение.
Не успевает Водославский произнести это, как остатки кровли не выдерживают и с шумом проседают вовнутрь. В ночное небо взлетает сноп искр, а следом – длинный жадный язык всепоглощающего огня.
- Что я говорил! – оглядывается на Диму Серега. – Эй, Ваня, опусти забрало, рыцарь хренов! Брови нафиг, спалишь! Температурища в доме, небось! Стена-то уже через пару минут не выдержит. Ну, да ладно, пошли сходим в разведку, господа пожарюги, пока Гитлер не приехал.
Звено включается в аппараты и устремляется в задымленный коридор. Тут дым. Огня нет.
- «Скорая» приехала? – запрашивает по радиостанции Водославский.
- Не понял, сто шестнадцатый, повторите, - отзывается глухо, как из бочки Твердохлеб сквозь густую пелену помех.
На Кузьменко огнеборцы набредают после пяти минут бесполезного метания по комнатам. Кругом стоит густой дым. По ходу дела Сергей перекрывает газ на кухне, а Максименко отключает электричество на щитке.
Смена кадра.
«Скорая» стоит у дома, возле забора, где подоспевший к месту происшествия милицейский наряд оттесняет обязательных в таких случаях зевак. Седая докторша оказывает первую помощь Лесе, перевязав ей руку и обработав раны. Теперь несчастная мать сидит в салоне машины, глядя в одну точку – ей сделали успокаивающий укол.
Лида, дает сбивчивые показания молоденькому румяному участковому Валику Козаченко. Несостоявшаяся сатанистка размахивает руками, рыдает, порывается броситься в дом. Плед то и дело падает вниз, и тогда Валику дается возможность видеть обнаженное тело ренегатки.
- Там люди! – орет Лида, тряся Валика за отвороты его новенького кителя. – Там Игорь! Нужно спасать!
Мимо Лиды проходит Дима, перепачканный с ног до головы. Секунду-другую они смотрят друг на друга, но не узнают. Лида вновь поворачивается к участковому.
- Сделайте же что-нибудь! Я прошу!
- Спокойно, гражданочка, - говорит Козаченко и пытается отцепить Лидины пальцы от своей форменной одежды. – Не мешайте работать профессионалам.
Ваня и Водославский тащат к карете «скорой помощи» безвольное тело Кузьменко.
- Получите клиента!
- Вот видите, гражданочка, - назидательно произносит участковый, - Процесс пошел.
Прибывает штабной автомобиль. Вместе с ним подъезжают еще три автоцистерны. Прибывшие к месту пожара, сразу же включаются в работу.
Словно черт из коробки, из чрева штабного «уазика» выскакивает Гитлер в своих сияющих хромовых сапогах.
- Обстановка? – кричит он, - Водославский, доложите! Какие меры приняты? Площадь горения? Скорость выгорания? – вопросы сыплятся изо рта оперативного дежурного, будто горошины из перезрелого стручка.
Подбегает участковый Козаченко.
- По полученным сведениям в доме есть еще люди.
- Люди?! – визжит Гитлер, - Где?! Водославский, вы обошли весь дом?
- Так точно.
- Женщина утверждает, - Козаченко машет рукой в сторону Лиды, беседующей с врачом, - что в доме имеется подвал и что там сейчас, по крайней мере, восемь человек.
- Ско-олько?! – брови Гитлера ползут вверх под самый берет.
- Восемь, она говорит…
- Что же они делают в подвале?
Сцена вторая
 Подвал, окутанный дымом. Адепты задыхаются. Надсадно кашляет Верховная, перемежая хрипы с молитвами о спасении и проклятиями в адрес Лиды. Ругается по азербайджански Габиль, стараясь отыскать в плотном белесом мареве Аллу. Петр Сергеевич, обернув плешивую голову мантией, своим «самым главным облачением», продолжает уже на ощупь избивать ногами мертвое тело Гриши Колоба. Игорь лежит тут же, его давно сбросили со счетов.
Стелла, раскинув руки, остервенело, кричит. Пена клочьями вырывается изо рта прекрасной ведьмы.
Подполковник Сидорчук повалил молоденькую Лилит на пол, и с упоением насилует. Крики несчастной девушки, решившей однажды «поиграть в увлекательное приключение», тонут в дикой какофонии, издаваемой дьяволовыми слугами.
- Мама! – кричит пятнадцатилетняя Лиля. – Мама! Мамочка!!!
- Боже…, - шепчет она, когда сильные пальцы Сидорчука смыкаются вокруг ее тонкой шеи.
Алла забилась у дальний угол – жалкий комочек, королек-птичка певчая, и ждет смерти. Едкий дым не дает видеть, и все же где-то там, на самом краю своей жизни Алла различает неясную фигуру, приближающуюся к ней.
И в тот же момент ее подхватывают на руки, а еще через несколько секунд девушка уже делает первый вдох в Димином противогазе.
Шатаясь и кашляя, Максименко выносит Аллу в ночь, под мерцающий свет галогенных ламп и проблесковых маячков. И в этом нереальном, призрачном свете Алла, которую укладывают на носилки уже третьего подъехавшего экипажа «скорой», видит-таки своего спасителя. Чумазый, словно шахтер, весь какой-то взъерошенный. Воробей с печальными глазами…
- Давай ментов сюда! – кричит он кому-то. – Там какая-то херня творится!
Алла смотрит на парня, и он кажется ей ангелом с желтыми баллонами за спиной вместо крыльев, Орфеем, спустившимся в аид за своей Эвридикой.
Смена кадра Пожарные пытаются скрутить обезумевшего Петра Сергеевича, которого выволокли из здания. Тот вцепился своими крепкими от природы зубами в брезентовую крагу одного из них, и рычит, словно пойманный в капкан дикий зверь. Лицо Лобура перепачкано копотью вперемешку с кровью и слезами. Зрелище кошмарное.
- Во, гляди, еще один тронулся, – делает предположение кто-то из зевак.
Подоспевшие милиционеры отцепляют-таки бухгалтера от пожарного и тащат его, брыкающегося, в рваной сутане к остальным адептам – Сидорчуку, Верховной жрице и Григорию Григорьевичу в милицейский «уазик» с зарешетченым окном.
Выносят мертвые тела – Стелла с разбитой о камень головой, Габиль, задохнувшийся от дыма, задушенная Сидорчуком Лилит и Гриша Колоб, которого уже просто невозможно узнать.
Смена кадра. Светает. Руины сарая.
 Пожарные заканчивают проливку остатков сарая и стен дома. Идет разборка конструкций.
- Эй, тут еще одно тело! – кричит один из пожарных.
Его коллеги помогают при помощи багров поднять обломки сарая и извлекают из-под них обгорелое и изломанное тело Жени Коваленко.
Затемнение.
 
Акт двадцатый
Голос Леси читает за кадром:
Сообщение о пожаре в доме №… по улице Леси Украинки поступило на Центральный пульт пожарной связи в час сорок первого мая. По тревоге было поднято отделение пожарной части номер двенадцать. Прибыв на место вызова, начальник караула старший лейтенант внутренней службы Сергей Водославский принял единственное, правильное решение – во что бы то ни стало не допустить того, чтобы огонь с пылающего сарая перекинулся на жилой дом. Разведкой было установлено, что пожар начался именно в хозяйственной пристройке с взрыва паров легковоспламеняющейся жидкости (как определит впоследствии испытательная пожарная лаборатория, в сарае хозяин дома гражданин Колесниченко (фамилия в интересах следствия изменена) хранил в специальной емкости около пятиста литров этилового спирта!)
В результате случившейся трагедии погибло четверо взрослых и один ребенок. Благодаря оперативной и умелой работе подразделений пожарной охраны, было спасено шестеро человек.
Хочется отметить поистине героический поступок пожарного двенадцатой части рядового внутренней службы Ивана Сидоренко. Именно он услышал плач ребенка и вытащил кроху, которому не исполнилось и трех недель из полной дыма кладовки, где тот содержался.
Многое не ясно в этом деле, но из источников, близких к Центру по связям с общественностью Управления МВД в Черниговской области, мы получили сведения о том, что в доме предпринимателя Колесниченко на момент пожара проходило собрание некой религиозной секты. Мы обещаем нашим читателям своевременную информацию о дальнейшем ходе следствия.
- Ну, прямо-таки, герой!
Леся откладывает в сторону газету и целует Ваню. Парень привлекает ее к себе и поспешает продлить поцелуй. Леся неловко обнимает своего принца за шею – мешает загипсованная рука.
- Эй, голуби! – раздается за их спиной. – Пора маленького кормить.
В дверном проеме, сияя, словно начищенный медный таз, стоит бабуля.
ЭПИЛОГ
Голос Андрея Иванова за кадром:
По окончании следствия Лида вместе со Славиком и мамой, продав обе квартиры, поселились в селе Ягодном, на родине Валентины Григорьевны.
Радио «Дизель» еще несколько месяцев пускало в эфир рекламу, озвученную прекрасным голосом несостоявшейся жрицы пещеры «Сумерки Мира», а затем рекламное агентство взяло какую-то новую девочку. Жизнь не стоит на месте, правда ведь?
Славику продолжал являться во сне его отец Гриша Колоб. Но не это было главным для мальчика. Настоящим детским счастьем для маленького мальчика стало то, что «этот страшный дядя Петя» навсегда исчез из его жизни. И из маминой жизни тоже.
Янису, который все это время хранил обет верности, конечно же, сообщили. Он бросил все свои дела, примчался к любимому, и был с ним все время, пока Игорь находился в больнице. А потом они вернулись домой, в Ригу.
Секта сатанистов перестала существовать. Показаний, которые дали Григорий Григорьевич и подполковник Сидорчук, с лихвой хватило на то, чтобы потянуть за нужные ниточки, и вытащить, словно мерзких пауков из банки, малолетних подонков во главе с Демоном и даже Ольгу Анатольевну, которая, в свою очередь, с прилежанием Павлика Морозова начала сдавать своих киевских коллег. Разумеется, это не замедлило отразиться на карьере мужа Ольги Анатольевны. А столичные папарацци, те вообще, выли от восторга!
Огонь, выпущенный на волю Женей Коваленко, мальчиком десяти с половиной лет, достал-таки пропустившего мессу дядю Пашу. Старый бомж угорел от дыма, источником которого стал тлеющий вшивый матрац. По иронии судьбы, вытащил мертвого сатаниста из подвала все тот же Серега Водославский. Никаких ассоциаций с пещерой «Сумерки Мира» тощий, заросший седой щетиной старик у начальника караула не вызвал. Странным лишь показалось то, что бомж хранил в маленьком мешочке на груди два иссохших пальца с чьей-то ноги. Серега еще неделю шокировал сослуживцев этой жутью.
Братва установила Грише Колобу мраморный памятник на Яцево. А на сороковой день после смерти Гриши, Петр Сергеевич Лобур был найден повешенным в следственном изоляторе. «Самоубийца», естественно, не оставил никакой предсмертной записки, но не забыл перед повешеньем вспороть себе живот.
Женю похоронили неподалеку от Витька. Горе объединило родителей обоих мальчиков – семьи Ищенко и Коваленко крепко сдружились.
Леся с Костиком поселились у Вани и бабули. Молодая мама первое время не отходила ни на шаг от спасителя своего ребенка, старалась во всем угодить Ване, что невероятно ему льстило. В июне молодые расписались. По этому поводу Ваня переборщил с выпивкой, «выставляя за свадьбу» своему родному четвертому караулу. Бабуля и Леся объединились в праведной борьбе «за спасение души» Вани, и на следующее утро бедняга выслушивал профилактическую беседу уже в два голоса.
Алла сдержала обещание, данное самой себе, и нашла Диму Максименко, своего спасителя. Сейчас они встречаются, наслаждаются пьянящим летним воздухом, любуются прекрасным древним городом и вообще, ведут себя так, как и положено всем влюбленным на планете Земля…
Впрочем, это уже другая история.
Затемнение.
КОНЕЦ