Секрет вечной молодости

Пролог

Мне почти двести лет, но я отлично все помню. За исключением некоторых деталей. Фамилий. Дат. А еще забыла, кем была до 1817 года - Анной или Жаннет.

Ехали мы, две девицы, на одном коне верхом по болоту. На одном, потому что второй убежал. Одна из нас смотрела вперед и старалась держать прямой спину, дабы всей своей осанкой изображать гордость и недоступность, а вторая все норовила обернуться и посмотреть, что же происходит сзади, на острове. Вдруг конь понес, мы не смогли с ним справиться, нас долго хлестали ветки, так что у меня все лицо покрылось синяками и царапинами, а потом мы все вместе провалились в болото. Одна девица утонула, другая осталась - это была я. Плавала в грязной, густо пахнущей воде, держалась за сломанное дерево, и как только вытащили, потеряла сознание.

Месяц в горячке. Очнулась, кругом незнакомые лица, никого не помню, даже себя. Меня спрашивают:

- Кто ты?

Я подумала, подумала, и говорю:

- Роза.

- Подумай лучше, ты или Анна, или Жаннет...

- Нет, не помню. Может, Маргарита? Хотя мне больше нравится Роза.

Думаете, очень легко понять, какая из нас выжила?

Вовсе нет. Хотя и очень разного происхождения, мы очень походили друг на друга. Одеты одинаково. Анна на несколько лет старше, но после болезни выглядела я старше нас обеих вместе взятых. Анна пасечница, Жаннет - француженка без определенных занятий, но я ничего не понимала в пчеловодстве и не говорила по-французски.

Одно время все думали, что я какой-то чудом появившийся третий близнец, но потом решили для простоты считать, что я Жаннет - так казалось всем посторонним.

Я продолжала утверждать, что меня зовут Роза, а потом вышла замуж и моя девичья фамилия потеряла актуальность.

А я...

Что самое смешное, мозги мои постепенно начали проясняться, но воспоминания во мне присутствуют и от Анны, и от Жаннет. Может, когда мы бились друг об друга лбами в этой сумасшедшей гонке, наши личности, включая все воспоминания, перемешались. Бывает так?

Сейчас расскажу все по порядку.

ЧАСТЬ 1 Предположим, я Жаннет

Глава первая, в которой рассказывается кто такая Жаннет и почему она оказалась одна в Москве

Мама умерла еще во Франции, когда мне было два года. Остался от нее медальон с портретом, на крышке рубин. Отцу она говорила: "Камень этот приносит счастье в любви и в верховой езде... Когда умру, останется дочери, пусть будут у нее в жизни два удовольствия..." Медальон лежал в шкатулке, я, как только в разум вошла, часто на него смотрела, а надевать его отец не разрешал, говорил: "Вырасти сначала". Он маму очень любил и, конечно, не хотел оставаться на том же месте после ее смерти. Второй раз он не женился, но и мне уделял мало внимания: единственный сентиментальный эпизод в его жизни миновал, он не склонен был к сердечному общению, но считал своим долгом дать ребенку хороший, обеспеченный быт.

В Россию мы переехали из-за денег. Когда новый русский император разрешил владеть землей всем свободным людям, а не только дворянам, возобновил итальянскую оперу, ранее запрещенную, разрешил христианам исповедоваться в любое удобное для них время, переустроил все судебные и правительственные учреждения, папаша мой заявил: "Россия превращается в цивилизованную страну, а к этому еще никто не привык, самое время там богатеть". Он был врачом, но не считал, что должен заниматься только медициной. Но я этого, конечно, не помню, я еще маленькая была.

Сейчас я сказала бы, что он не чувствовал себя гражданином какой бы то ни было страны, не был религиозен, считал себя просто человеком, который, выполняя свой долг, никого, по возможности, не обижая, доживает пустую без жены жизнь до самого конца. Он, скорее, ждал смерти, чем боялся, но торопить ее не собирался. Но ребенку, естественно, ничего подобного в голову не приходило - просто строгий папа, всегда серьезный и справедливый.

Имелись для переезда и другие причины. Во Франции становилось все неспокойнее - место не для маленьких девочек. Наполеон проглотил владения сардинского короля, возобновил войну с Англией, захватил Ганновер и аппетиты его все росли. Когда он стал императором, дипломатические отношения Франции и России прервались, но в это время мы уже переселились в Петербург. Впрочем, там было слишком много французских эмигрантов и выходцев из других стран, не развернешься. Скоро мы переехали в Москву.

Папа так был все время занят, что почти не обращал на меня внимания, и я часто скучала. Существовали, конечно, няньки и прислуга, иногда водил он меня играть с детьми своих пациентов, встречались среди них и не слишком заносчивые, но это скорее исключение, чем правило. Папа мне неоднократно внушал: "Только глупые и недоразвитые люди могут скучать наедине с собой". Я ему безоговорочно поверила и превратилась в самодостаточную личность - большую часть времени мне уже и в раннем детстве никто не требовался. В том числе и он. Выдумывала всякую ерунду, питала некоторую склонность к мистике, один раз даже у меня было видение - я общалась с Богом и он говорил мне всякие хорошие слова, которых я от отца дождаться не могла.

Вел отец себя вполне последовательно: основную часть заработанных денег вкладывал, по современному говоря, в бизнес. Он продолжал заниматься медицинской практикой и деловую активность свою не афишировал - о ней не знали ни я, ни его пациенты. Нанимал честных управляющих и доходы снова вкладывал. Чтобы соблюсти тайну, вложения он делал подальше от дома. Скрытность его спасла. Летом двенадцатого года Наполеон напал на Россию, а к осени дошел и до Москвы. Владения многих пришли в полную негодность, а у нас все сохранилось в полном порядке. Пострадал отец в другом. Никто у него лечиться не хотел, когда-то вежливые и любезные баре грубили и обзывали шпионом, так что он заболел с горя.

Я проявляла редкостную самостоятельность: руководила прислугой, делала запасы, укрепляла засовы, будто готовилась к осаде. Если бы кто-то спросил: "Как тебе это только в голову приходит?", - я бы честно ответила: "Бог велит..." - и сочли бы меня за юродивую. А другое объяснение отсутствовало - просто я чувствовала, что так надо делать, а откуда у человека возникает такое ощущение? Я до сих пор считаю, что подсознание - это внушение высших сил и стоит его слушаться. Но никто не интересовался мотивами моего поведения, никому до меня не было дела, а отец лежал без памяти. Все уезжали, губернатор мало того, что сам обезумел и поджег собственное подмосковное имение, так еще и сумасшедших выпустил. Прислуга бежала.

Пока в Москве пребывали французы, мы сидели в подвале и выходили как можно реже - страшно, грабежи, пожары. Может, и стоило обратиться к Наполеону за помощью, он мог и пожалеть соотечественников, но отец был очень слаб, а мне хотелось затаиться, как мышка в норке. Тринадцать лет - возраст не особо боевой, да кроме того на то имелась еще одна, не слишком приличная причина: отец, как только чуть поправился, руководствуясь медицинскими, а точнее гигиеническими соображениями (не будем уточнять, и так все ясно) обрил наголо и себя, и меня. Кроме того он решил, что так обезопасит дочь от возможных насильников - кто на лысую позарится? Мы не скучали - он учил меня всему, что содержали имеющиеся в доме книги. Я впитывала информацию, как сухой мох. Если захотите, чтобы ваши дети так же старательно учились, загоните их в такую же тоскливую обстановку.

Потом Наполеон вышел, мужики из соседних деревень, казаки и, что самое странное, соседи грабить начали. Вещи перемещались из дома в дом, обозами уезжали в деревни. Иногда кто-то страшно стучал в ворота, отец на разговоры времени не тратил, стрелял вверх, грабители ругались и уходили. Только один раз кто-то вломился, когда мы спали. Украли шкатулку с маминым медальоном. Я сначала плакала, но отец так убивался, говорил: "Какой я дурак, кто же драгоценности в доме оставляет, надо было в подвале спрятать, сколько лет прожил, а ума не нажил", - что я притворилась, что успокоилась.

После периода ужаса, когда грабители сталкивались друг с другом и отнимали друг у друга награбленное, не только старые москвичи начали возвращаться, но и новые, неизвестно откуда взявшиеся люди валом повалили. У нас опять появилась прислуга, да и соседние дома пустыми не стояли. Мужиков, приехавших с пустыми подводами за вещами, принуждали вывозить мертвые тела. Другие, прослышав про это, приезжали с хлебом, овсом, сеном. Артели плотников, надеясь на заработки, входили в Москву каждый день. Купцы открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу.

Все жутко подорожало, но жизнь шла. Пуд сахару стоил бешеные деньги, и во многих домах подавали самый последний сорт, который потом даже и при желании найти не сможешь, и откуда он взялся? Неочищенный и совершенно желтый, соломенного цвета. Отец считал, что сахар должен быть белым, мы такой и ели, а у людей более общительных, у которых всегда большой прием гостей и сахар выходит десятками пудов в год, подавали желтый. Но вы за них не переживайте. Когда у человека десятки тысяч душ крестьян, дом - дворец, итальянцы дают театральные представления и устраиваются балы на тысячу человек, он может подавать не то что подозрительно желтый сахар, а просто кленовый сироп, все просто подумают, что это он выпендривается.

Не правда ли, у меня странный словарный запас? Доживите до моих лет, я посмотрю, языком какого века вы будете разговаривать. Кстати, я забыла не только, кто я. Я плохо помню фамилии, цены, даты, мелкие подробности. Вряд ли я буду утверждать что в детстве постоянно смотрела телевизор, но что-нибудь не менее нелепое вполне ляпнуть способна. Не обращайте внимания, суть этого произведения не в деталях и подробностях.

Летом отец окончательно поправился, побеждающие русские стали добрее, практика возобновилась, а у меня появились новые интересы.

К четырнадцати годам я окончательно выросла. Сто семьдесят сантиметров - это сейчас кажется, что я среднего роста, а тогда просто была выше всех, жалко в то время в баскетбол не играли. Волосы отросли и позволяли сооружать иногда затейливые прически, детская пухлость пропала, но у меня постоянно присутствовало ощущение, что я слишком велика и здорова, могу поломать массу разновсяческих хрупких предметов даже самым осторожным прикосновением, и двигалась я наверняка неловко. Иногда мне казалось, что я взрослая, мудрая дама, а иногда - что еще девчонка и ничего не понимаю в человеческих отношениях. На меня начали обращать внимание молодые люди, возвратившиеся с войны, но я была слишком нескладна, чтобы из этого проистекло что-то серьезное. Отец мою свободу не ограничивал, но я мужчинами пока интересовалась совсем в другом роде - завидовала их свободе и многообразию занятий. Отец посмеивался, но не мешал ни книжки читать, ни на лошади верхом скакать. Хотела я научиться стрелять и фехтовать, но никто не согласился давать уроки - боялись, видно, моей нескладности. А я думала: "Ну и пусть я пока просто смешная рыжая француженка, зато стану необыкновенной дамой. Умная, на язык остра, глаза зеленые, смотрю, как кошка, никого не боюсь... И какой мужчина со мной справится?"

- Может, тебя в армию отдать? Выдать тебя за мальчика... - шутил отец. - Есть, говорят, в армии кавалерист-девица, штаб-ротмистр...

- Опять знания проверяешь? Уже старая, лет тридцать. Бежала из дома под видом мужчины, участвовала во всех походах, в каких смогла, ранена, получила Георгиевский крест и разрешение императора на продолжение службы. Ну и чего, уйдет в отставку, ни мужа, ни детей, ни состояния, что будет делать? Нет уж, во-первых, только воевать - скучно, мне жизнь нужна разнообразная. Во-вторых, чего сражаться за Россию, вот за себя - другое дело. И чтобы победа ощущалась материально, я прагматик...

Отец постоянно устраивал мне экзамены. Это привило мне идиотскую привычку давать на любые вопросы полные и подробные ответы, редкостной я казалась, надо полагать, занудой.

Осенью Москва уже начала отстраиваться, постепенно жизнь теряла остроту и экзотичность, делалась скучной и обыденной. К этому времени старый губернатор уступил место новому, а сам стал членом Государственного совета, не совсем довольным, что его заслуги и пожертвования приняты холодно и мало оценены. С этих пор он не служил, а только числился на службе и подолгу жил за границей. А отец был его знакомцем, ходил к нему в гости, как ни странно, это увеличивало практику. С новым отношения не заладились. Кроме того, отец болел, а кому охота лечиться у больного врача? В Москве самыми известными стали Мудров, Шнауберт, Скюдери и Майер, домашний доктор Апраксиных...

Ага, некоторые фамилии помню... Сразу скажу, что никаких сведений о знаменитостях не дождетесь. С Пушкиным не знакома, так же как и с Толстым, Чеховым, Дзержинским, Аллой Пугачевой... Ленина, правда, видела, и его супругу, но я его постоянно путаю с Пуришкевичем, так что про него рассказывать не буду. Это история про слияние двух судеб и нелепое, ни в какие ворота не лезущее долголетие. Продолжаю разговор.

В шестнадцатом году отец скоропостижно скончался. Я грустила, конечно, но не впала ни в депрессию, ни в тоску. Добрый человек, но чужой, отстраненный, да и хотел умереть, сам про это говорил неоднократно. Отходил легко, радовался, что скоро встретится с любимой женой, а мне будущее обеспечил. Ничуть не меньше я жалела, что больше нет Державина. "Смерть, трепет естества и страх! Мы - гордость с бедностью совместна; сегодня бог, а завтра прах; сегодня льстит надежда лестна, а завтра: где ты, человек?.." Здорово. Еще попрощался с жизнью прославленный драматург, совсем и не старый, меньше пятидесяти. Все умирают. А отец... Бог знает, когда кого позвать. Значит, время пришло. Но, конечно, это создало массу жизненных проблем.

Перед смертью отец, прекрасно осознававший, что с ним происходит, развил необыкновенную активность. Я пыталась его утихомирить, применить полученные от него же медицинские знания, но он все мои попытки пресекал, говорил что-то вроде: "Девочка, я умираю, не притворяйся, что не понимаешь. Нужно довершить начатое... Не мешай". Что сделаешь с таким бесчувственным индивидуумом? Он писал письма, ему наносили визиты какие-то странные люди, со мной он общался мало, но однажды вечером вызвал и сообщил крайне неожиданные вещи.

- Ты богата...

- Ну не сказала бы, - пробормотала я, пытаясь его насмешить. - Разве что красотой необыкновенной и редкостными дарованиями... Шучу. Дом, конечно.

- Не шути, разговор серьезный... Не только дом в Москве. Ты моя единственная наследница, а я владею торговым домом в Сибири, пятью доходными домами в Петербурге и конным заводом в Малороссии...

- Смеешься, наверно... Откуда?

- Торговый дом открыл десять лет назад. Он приносит хороший доход... Конный завод... Не особо там породистые кони, смесь: жеребцы немецкие и датские, а кобылы испанские, персидские, английские, неаполитанские... Неважно, я устал... Главное, умные управляющие. Три управляющих, братья, все бывшие крепостные твоей знакомой... Этой... "Тетечки". Она про это не знает. Были на оброке, занимались торговлей, быстро богатели... Выкупились с семьями вместе. Жену старшего брата я лечил, она дочь родила и заболела. Стал у него вроде домашнего врача, увидел каков этот отец семейства. Скоро я их всех и нанял... Самостоятельные мужчины.

- А почему ничего не сказал?

- Ни к чему... Узнала бы, что богата, потребности бы возросли. А так - хорошая, скромная девочка.

- Теперь узнала, распущусь... Зачем тайны раскрывать?

- Не распустишься. Умираю. Завещание такое: все твое, конечно, но не можешь отдавать никаких распоряжений до восемнадцати лет в любом случае, после восемнадцати, если выйдешь замуж и с двадцати одного, если решишь остаться старой девой.

- Ничего себе... А как им отдают распоряжения? Ты же не ездил ни в Сибирь, ни в Малороссию, ни даже в Петербург.

- Не говорил разве? Старший брат купец здесь, в Москве. Будет моим charge d'affairs, заменять меня в мое отсутствие, да... Пострадал во время войны, но уже оправился. Я ссуду дал, он сторицей вернул. Через него и они мне все передают, что надо, и я им... Сейчас всех вызвал, у брата остановились. Завтра придут...

- А если убегут куда-нибудь? Скажешь, как их искать?

- Не убегут, - слабо улыбнулся отец. - Старший давно не бегает. Завтра увидишь.

На следующий день пришли все четыре брата - солидные, ни капельки не похожие на крепостных или купцов - просто люди. Единственным необыкновенным созданием оказался старший - огромный, толстенный, с почти неподвижным, но приветливым лицом. Действительно, мало вероятно, чтобы он куда-то бегал. Скорее пришло бы в голову, что он сидит неподвижно, ему поклоняются, а он что-то вещает загадочное. Я так на него уставилась, что он медленно улыбнулся и спросил:

- Страшный?..

- Нет, что вы... - растерялась я. - Необычный.

Отец очень настаивал, чтобы никто не знал о моем богатстве, пока я не разберусь, хочу выходить замуж или нет, так что условились обо всем очень конспиративно. Управляющие будут продолжать работать как и раньше, но пятую часть дохода отправлять старшему брату, а тот обещал давать деньги по первому требованию и помогать, чем сможет. Для всех это должно выглядеть как простая благодарность бывшего пациента дочери лечившего его врача. (Впрочем, не думаю, чтобы кто-нибудь поверил. Ничего себе благодарность в форме открытого счета.) А дальше все в соответствии с завещанием.

Поскольку я напрочь забыла, как его звали, условно назовем моего опекуна Вулфом. Нравятся мне детективы про Ниро Вулфа, не помню какого автора. Купец был так же толст, умен и имел определенную склонность к детективной деятельности. Понимаю, что странно, но, в конце концов, моя это история или ваша?

После смерти отца Вулф помог мне с похоронами, еще раз объяснил все подробности завещания, а потом сказал:

- Предупрежу сразу, не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь. И на своих-то не давлю. Пусть все развивается естественным порядком. Наши предки выжили в жестоких условиях, значит обладали всеми необходимыми для этого свойствами. Стоит ли подавлять в ребенке присущие ему черты, если, возможно, он в результате погибнет?

- А как... Можно спросить?.. - Во мне вдруг проснулось любопытство.

- Все можно спросить. Это я давить не собираюсь, а помогу чем могу и отвечу на любой вопрос.

- Как вам удалось добится успеха? Как вы говорите, "оказаться среди выживших"? Тоже хочу.

- За счет природных свойств, разумеется. Люблю все хорошее. Работу хорошую, не халтурю и не люблю, когда так себя ведут. Плохим товаром торговать не могу. Людям хорошим помогаю, чем способен, а они добром отвечают... Сказать-то просто, но это не совет. У вас свои какие-то природные свойства, их и ищите... Но учтите, у всего имеются плохие стороны. Я вот поесть тоже хорошо люблю, так стал совсем неподвижный, вся хорошая пища хорошим жиром улеглась...

Coup de maitre зарабатывания на жизнь, и высокоморальный, но, выходит, и он не без недостатков.

Через две недели после похорон, я сидела дома, скучала, вопреки отцовским поучениям, и думала: "Мне семнадцать. Одна-одинешенька, с домом в Москве, с деньгами, но без единого родственника, поклонника и жениха. Только Вулф, который посоветовал "искать природные свойства". Ну и что? У меня их масса... Французский - родной, по-русски говорю как коренная москвичка. Даже лучше. Москвички иногда такое скажут... Танцую, как балерина. От отца усвоила начала медицины. Обучалась по книгам и из разговоров всем существующим наукам - конечно, не профессор, но весьма просвещена, перл, а не девица. Ну, конечно, ничего на самом деле не постигла и практические знания имею весьма малые, но кто может в этом уличить? Большинство выпускников Пажеского корпуса ничуть не больше держат информации в голове. И что со всем этим делать? Выйти замуж, толстеть и рожать детей? Ну, Бог, что скажешь? Я чувствую, что отцу моему у тебя хорошо, человек правильный, тебе пригодится. А я? Ты любишь меня? Скучно мне!"

Бог ответил. Не прямо и весьма странным образом. А может, во всем далее происшедшем виноват вовсе не Бог, а скука? Она может заставить человека сделать что-то, ему не свойственное, как злое, так и доброе, как идиотское, так и великое.

Глава вторая, в которой всем действующим лицам даются имена, мы обедаем, а потом я сдаю дом и неожиданно делаюсь приживалкой

К воротам подошли чудно наряженные карлик и карлица и поклонились в пояс.

У московских вельмож и богатых господ, как известно, водились шуты и дуры. Только не подумайте, что вследствие комплекса неполноценности они нуждались в уродах, чтобы чувствовать себя лучше. Ничего подобного. Это как домашние животные, только смеху больше. И опять же богоугодное дело - об убогих заботиться. Нестандартные существа делают жизнь колоритнее, а окружающих терпимее. У одной графини накрашенная и нарумяненная дура сидела у решетчатого забора и приставала к прохожим. Кого хватала за рукав и тянула целоваться, а другого могла ущипнуть или ударить, но никто ее, убогую, не обижал. У какого-то князя дурак во французском кафтане, в чулках и башмаках, напудренный, с пучком и в розовом венке, в одноколке ездил на гулянье и распевал русские песни, и никто ему не говорил - заткнись, идиот. Все, глядя на них, понимали, что на свете существуют разные люди и каждый для чего-то нужен.

Появившаяся парочка принадлежала давней моей знакомой, с карликом я даже играла в раннем детстве и весьма была к нему расположена.

Ну вот, та же проблема. Не помню, как его звали. Тогда я звала его даже по имени отчеству, чем он очень был доволен, а сейчас... Ну карлик и все, не имелось у меня других хорошо знакомых карликов. Придется придумать имя. Назовем его... Так. Маленького роста. Умный. Много о себе воображает, но неудачник. И не думайте, что я его назову Владимиром или Иосифом, их неудачниками посчитать трудно. Пусть будет Чарли. А его хозяйку назову Надеждой Константиновной, потому что она действительно на нее похожа. Да, на ту самую. На супругу Пуришкевича. Только с большими претензиями на элегантность. Представьте себе ту Надежду Константиновну в оборочках, бантиках и восточном тюрбане. Смех, да?

Чарли родился в семье крепостного. И отец, и мать были обычного роста, поэтому когда обнаружилось, что дитя почти и не растет, они испугались и решили, что это подменыш. Так что ребенку очень повезло попасть в шуты, в деревне могли бы и просто забить. В десять лет он не перерос пятилетнего, таким на всю жизнь и остался.

Каждый приспосабливается к жизни как может и, соответственно, меняет характер. У карликов приспособление может принимать гипертрофированные формы - они настолько отличаются от окружающих, что все свойства оказываются преувеличенными. Чарли вечно кривлялся, паясничал, когда барыне скучно делалось, изображал то пророка, то мудреца, то идиота. Хозяйка его обожала. Ликовал он или страдал, все вокруг покатывались со смеху, впрочем веселился он редко и только сам знал, каков на самом деле - великолепен. Прекрасен. Он в этом не сомневался ни на секунду. Если бы только жизнь предоставила возможность... А так... Крепостной... Что он может... Хотя был уверен, что наступит время... Наполеон тоже маленького роста, конечно, не до такой степени, но меньше же всех других. Но даже жене своей Чарли эти тайные мысли не доверял - не заслужила доверия. Только мне потом рассказал, но до этого еще предстояло пройти массе времени, трагических и душераздирающих событий, он должен был решить, что помирает... Но об этом потом.

Итак, карлик с карлицей поклонились в пояс, заговорили:

- Барышня Анна, Бог вас благослови, наша барыня просит пожаловать чайку попить. Она немного приболела, лежит в кровати, но у нее к вам очень важный и секретный разговор.

Понимаете, как легко мне забыть, Анна я или Жаннет? Надежда Константиновна всегда звала меня Анной, а я ее тетечкой. Не особенно богатая, знатная и чиновная, жизнь она вела активную и знакомцев имела много в самых различных кругах. Нрава она была очень общительного и всегда хлопотала - сватала, приискивала женихов невестам и невест женихам, находила покупателей на подержанные вещи, отыскивала деньги под заклады и без закладов, ставила людей на места вплоть до гувернерских, дворнических и лакейских, заносила записочки в самые известные салоны и будуары, куда городская почта и не посмеет проникнуть и приносила ответы от таких дам, от которых веяло только благочестием. Все это она делала не ради денег - дворянскую свою честь блюла, - а как художник - расставляла все по местам и любовалась делом рук своих. Очень ей нравилось, например, презентовать поношенные шелковые платья бедным священнослушителям, чтобы перекрасив их они могли сшить ряски шелковые. На одну ряску шло платья два или три, в зависимости от величины дамы и священника.

Одевалась она на свой лад, по особому фасону - на улице в стиле Екатерининского века, а дома на восточный манер. Мнительна и при малейшем нездоровье ложилась в постель и принимала гостей в спальне. Отец давно и с удовольствием ее лечил, а иногда приходил по вечерам играть в карты. Любила она, когда ей привозили какую-нибудь вещицу или безделушку и складывала их в специальные шкафы - и дорогие и грошовые в перемешку. Много всего надарила ей и я. При этом она вовсе не была глупа и примитивна - многие за честь почитали выслушать ее мнение по серьезным вопросам.

- Да, конечно, сейчас приду, соседи. А что болит-то? Может какое снадобье прихватить по старой памяти, я же помню, чем папенька ее лечил...

- Тоска у нее, барышня, и голова от тоски болит, все ей хочется, чтобы хорошо у всех было, а и вас жалко, и по родственным делам проблемы... Какое тут снадобье?..

Я вошла в знакомую круглую комнату с двумя рядами окон, изукрашенных в полукругах цветными стеклами. Пол устилал пушистый ковер. Дверь занавешивала большая занавесь белого атласа с вышитыми цветным шелком китайскими фигурами. Надежда Константиновна полулежала в кровати, закутанная и несчастная. Голова ее была тщательно увита большой шалью, как у турка. И так-то она по сравнению со мной очень была мала ростом, а тут вообще казалась ребенком.

- Ах, Анна, бедняжечка моя, и что делать теперь собираешься?

- Не знаю, дорогая тетечка. Бог позаботится. Понимаю, что по уму надо замуж выйти, но не за кого, да и не хочется, честно говоря. В монастырь тоже не желаю, куда с моими привычками... Так трудно, думаю знак какой-то будет...

- Вот и я говорю, куда как легче крестьянам, все за них решают, никакие мысли в их голове не шевелятся... Говорят, император вернулся к идее военных поселений. Прошлый раз не вышло из-за войны. Теперь никого выселять не будет, просто обратит всех в военных поселян. Солдат в батраки, вдов и девиц замуж, всем отдельные хозяйства и все, что нужно. Про детей тоже думать не надо - отберут в учение и зачислят в кантонисты. Нерадивых лишит хозяйства и вышлет из волости. Сколько людей осчастливит! А еще в Санкт-Петербурге учреждено Человеколюбивое общество. По всей России понаставят школ, богаделен, приютов, домов трудолюбия, институтов слепых и прочих заведений, все будут бедным помогать, а богатым кто?

"Интересно, - подумала я, - что ее так разволновало? И при чем тут я? Как она ко мне-то все это сведет?.." Тетечка продолжала:

- Нам, дворянам, все проблемы самим решать, никто не пособит, только палки в колеса вставляют. Война эта, раззор один, нет чтобы всех облагодетельствовать, только выдумывают, как бы похуже сделать. Сколько губерний разорено, англичане считали убытки и диву давались, у них никогда и всего богатства такого не накопилось. А что, император платил из своего кармана? Все мы, дворяне. И англичане ему в долг давали, но о них особый разговор и свои у них интересы. Сколько народу перемерло от войны и эпидемий, а это государственные люди умирали разве? Наши, дворянские. И что же, наградить нас за это хочет император?

Я заскучала, наклонилась к карлику, который устроился на полу, возле моего стула, на манер собаки, прошептала:

- Чарли... Что это на нее нашло? Такая тихая, спокойная женщина, а речи произносит прям как профессор...

Вы не думайте, что я идиотка и меня не интересуют глобальные проблемы - ведь воспроизвести-то эти ее речи я могу. Просто в семнадцать лет... А что это я оправдываюсь?

- Она часто предается риторике, вы просто не слышите, барышня Жанна, - ответил карлик. - Говорит и говорит, не остановишь, пока не выговорится... Как глухарь, можно что хочешь делать, она не заметит. Вот смотрите...

Карлик встал на четвереньки, выполз на середину комнаты, с кряхтением уперся головой в пол и поднял кверху ноги в красных сапогах... Барыня не обратила внимания, продолжала:

- В Эстляндии, слышала, крепостное право отменяют. Землю-то помещикам оставляют, а обрабатывать ее кто будет? Мало им, что ли, что разрешено отпускать крестьян на волю целыми селениями или семьями на любых условиях, как договорятся. И были желающие. Ну и правильно, хозяин - барин, захочет своих крестьян на волю выпустит, захочет - с кашей съест, а зачем всех-то скопом разгонять? Я, например, на дух этих прожектов не переношу, так как же может в голову кому прийти меня обездоливать? Хотя и меня уговорить, можно, но только за хорошие деньги.

Я еле удержалась от вопроса, вспоминая своих управляющих... "Интересно, сколько они ей заплатили?". Карлик ползал по комнате змеей, прижав руки к бокам. Надежда Константиновна не обращала внимания ни на что, продолжала монолог:

- И все друг друга обмануть норовят. Молодой человек из Пажеского корпуса исключен за кражу. Приданое обещают одно, а дают другое...

Надежда Константиновна воодушевилась, из кровати уже почти вылезла, видать, и голова прошла, и зачем меня в гости звала забыла. Я слушала, улыбаясь, когда тетушка перевела дух, вставила слово:

- Чего-то вы увлеклись тетечка, я думала совет какой дадите, а тут - светские беседы. Как мне поступить, скажите, добрая и умная женщина?

- Может, как сосед мой, знаешь его?

- Как же, вдовец лет шестидесяти, неужели жениться собрался, смеетесь тетечка? У него детей чуть не восемнадцать человек.

- Смешливая ты, Анна, грех. Куда ему, был бы богатый, а он как может пробавляется тем, что получает. Я про дочерей. Старшие дочери росли в деревне, а из средних одну, немного рябоватую и ужасно застенчивую, отец вздумал отдать в Екатерининский институт... Домой ее после хорошего воспитания вести нельзя, он ее и пристраивает в приживалки, пока не встретит суженого. Может, и тебя к кому поселить? Ты девица, в отличие от нее, симпатичная, хотя и крупновата.

- Так я, тетечка, не то чтобы совсем бедная. У меня доход... - Тут я осеклась: "Вот чуть не проболталась сразу... А, она все равно подумает, что я хвастаюсь... За собой надо следить". Продолжила я поэтому несколько нескладно. - Но вы все равно, наверняка, богаче меня и можете вести образ жизни, какой захочется. Эх, была бы я мужчиной, занялась бы промышленностью и торговлей. Столько сейчас всяких возможностей. В Санкт-Петербурге открыли биржу. Нет запретов на иностранные товары и пошлины понижены, торговать выгодно. Посессионным фабрикам разрешили продавать сукно всем подряд, а не только в армию, сукном можно торговать...

Говорила я не серьезно, но Надежда Константиновна этого не знала - головой мотала, вздыхала, глазами хлопала, потом все-таки не выдержала и перебила:

- Ты, конечно, не дворянка, но и не купец. Не женское это дело, торговать сукном да сырьем. Магазин можно открыть модный...

- А может, в науку удариться? - это я окончательно решила ей голову заморочить. - Открыли для публики Императорскую библиотеку. В ней многие тысячи книг и рукописей, даже от польских королей. Сколько всего интересного можно прочитать...

- Все выдумываешь, дразнишь меня, небось... Не женское это дело, не дури себе сама голову-то...

- Может, дом сдавать?

- Вот угадала, в самую точку. Я все придумала, и кому сдать, и где жить... Думала, сейчас у меня поплачешь, я поутешаю, а потом все задачи разрешу и будешь по гроб жизни благодарна, а ты вон, сама сообразила... Ну, да без меня все равно не обойдешься.

- Я вас, тетечка, очень люблю и поможете или нет, все равно буду. Ну, рассказывайте.

- У меня есть кузина. Чудная, сил нет. Говорит только по-английски. Ненавидит собак и мужчин. Тем не менее в свое время вышла замуж и родила дочь. Мужа потом выгнала и живет с дочерью в имении Березовое.

- Без собак и мужчин? И с мужиками по-английски разговаривает?

- Как-то обходится. Крестьян мужского пола кому-то одолжила, фабриканту, они работают, а он все, что надо присылает и еще деньгами. И мужиков несколько раз в год командирует к женам для размножения. Она основного капитала и не трогает. Хоть и чудная, а не дура.

- Это очень интересно. Но как-то вы издалека начали...

- Не перебивай. Тебе сказки-то кто-нибудь рассказывал?

- Нянька, но я тогда еще по-русски почти не понимала.

- Ну вот теперь понимаешь, сиди и слушай сказку, а в конце будет мораль. - У нее изменилась интонация, будто и правда она моя нянька. - Хорошо жили мама с дочкой, не тужили, скучали только немного, пока соседнее имение не унаследовал отставной военный. Красавец-мужчина, но характером дик и непредсказуем. В отставку ушел со скандалом - опоздал из отпуска, а потом пытался правоту доказывать, так что военная карьера ему заказана. Нет, чтобы поступить как люди, обратиться заранее с просьбой об отставке. И никаких скандалов, сколько надо проболтался бы, а потом мог бы опять служить.

- Тетечка, таких сказок не бывает. И вы говорили, мораль в конце, а она у вас в начале. И к кому мне обратиться с просьбой об отставке? И от чего?

Ну да, очередное именование. Рассказывая вам эту историю, я чувствую себя кем-то библейским, кто давал имена разнообразным созданиям. Увлекательное занятие! Кузину Надежды Константиновны за англоманию назовем Леди, а дочь ее, как ни странно, я помню как зовут. Наталия. И так далее.

- А это лирическое отступление. Сказала, не перебивай. Так вот, у красавца выбора нет - поселился в деревне и начал пьянствовать, дебоширить и соседей обижать. Леди с горя слегла и боится, что Наталия со скуки со злодеем подружится, а он ей голову заморочит, и прислала письмо с просьбой приехать или уговорить кого погостить, а то и совсем жить - Наталия девица капризная и нуждается в обществе, а замуж, видать, долго не выйдет, потому, что матушку не хочет покидать. "Мне, - говорит, - и с тобой хорошо, а тебе без меня плохо будет". Мне недосуг, а тебе бы и развлечение, и наука. Поймешь, как без мужчин живется, может, замуж захочешь.

- Ну, замуж... А пока я там буду гостить, у меня дом развалится, я кучу денег истрачу на ремонт, меня никто и не возьмет, бесприданницу.

Ловко я объявила о своей воображаемой бедности, да?

Нет, вообще-то это не очень приятно, давать всем имена. Пожалуй, я поняла тех писателей, которые в начале романа помещают список действующих лиц с краткими характеристиками. Появился еще один персонаж, причем на этом дело не кончится, они так и будут выскакивать один за другим, как черти из коробочки. Так что я их назову всех заранее. Вперед. Молодой человек, которому я сдала дом, тоже до сих пор еще жив, он мой друг и зову я его Старик. А он меня Старушка, но это к делу не относится. Попозже появится еще один юноша, который тоже пока не собирается умирать, его мы зовем Родственник... Дело в том, что за свою долгую жизнь мы поменяли безумное количество имен и фамилий, эти странные обозначения давно потеряли всякое значение. Кто его упомнит, как нас тогда звали? И важно ли это? Конечно, тогда их звали не так, но это все условности. В прямой речи это, конечно, звучит странно, но вы же не думаете, что я почти двести лет дословно помню все разговоры? Ну и славно.

Разбойников из шайки Анны-разбойницы назову Винни-Пух и Пятачок, почему, потом поймете. Да и вообще роль их незначительна... В том, что я запуталась и не помню, кто я, они во многом виноваты, но это такая ерунда... Еще там будет сосед Леди и Натальи, пусть у него будет фамилия Ноздрев. Похож. Изо всех пор прет savoir vivre, но это иллюзия в чистом виде, наглость и больше ничего. Остальные будут называться так, как мне в голову взбредет по ходу рассказа. Больше не будем об этом говорить, надоело. Итак, со мной говорит Надежда Константиновна.

- Все бы тебе хихоньки да хахоньки. Дом пока можно сдать сыну моей давнишней знакомой. Отставной военный тоже, но тому гнусному не чета, благовоспитанный, родителей уважает, не пьяница и не дебошир. Ушел в отставку по болезни, дом его во время пожара Москвы сгорел, так он хочет его ремонтировать, а пока, на время, нуждается в жилье. Родители его живут в подмосковной и ни о чем у них душенька не болит - могут пребывать в покое, а сын все сделает. Поживешь на всем готовом, Старик в твоем доме, хорошие бы деньги платил - не жадный, капитал бы приумножался сам собою, а потом можно и выгодно замуж выйти.

Я задумалась. От одиночества манеры у меня выработались странные, так что я, ничуть не смущаясь, по привычке прикрыла глаза и заговорила с Богом. "Бог, как? Это то, что нужно? - Молчит. - Давай так, если этот Старик симпатичный и дом на него оставить не жалко, будем считать, что ты план одобрил. А если противный, буду ждать сигнала. Договорились? О'ревуар, Бог. Ну, конечно, надо у Вулфа спросить, как папе обещала, но сделаю все равно, как Бог велит".

- Тетенька, я бы хотела на жильца взглянуть... Конечно, вам верю, и в людях вы точно разбираетесь лучше меня, но все-таки сдать дом, не видя, не могу.

- А я уже все обдумала, подготовила, знаю, что ты девица разумная, я его к обеду позвала. Вот и посмотришь.

Старик мне понравился. Для начала как жилец. Смотрел серьезно, никаких вольностей себе не позволял, был уважителен и не вызывал ни малейшего раздражения. А потом рассказал, что я его развлекла. Думал примерно так: "Смешная, рыжая, с кошачьими зелеными глазами и явно много о себе воображает... Симпатичная... Видел таких самостоятельных в Париже, да тут не Франция, в ресторан, небось, не поедет. Богатая. Да и Надежда Константиновна вам не сводня, у нее все по старо-русски". Так что держал себя в руках и мысли наружу не выпускал. Говорили про новости, реформы, назначения, ничего личного. Когда на столе масса блюд, общаться трудно, - почти в прямом смысле при взгляде на стол слюнки текут и мешают разговаривать. Но мы старательно беседовали. Карлик с карлицей умно кивали.

Вы не удивляйтесь, что я его мысли знаю. Очень потом стала с ним близка, он такое рассказывал, чего никогда и ни за что не перескажу. Например, однажды он в тринадцать лет сидел перед окном, за окном на горе стояла девочка, а он ее не видел... Ну да, что это я, сказала же, что не расскажу.

Дословно изложить разговор не смогу, искусство светской застольной беседы ныне утеряно. Во всяком случае мною. Но приблизительно... Запросто. Суть в том, что человек думает одно, говорит другое, а при этом изображает из себя нечто подходящее к моменту и модное. Спектакль, а не общение. У каждого роль, и от качества исполнения зависит положение в обществе.

Значит так, обед. Меню забыла. Вы можете вспомнить что ели за конкретным столом сто восемьдесят лет назад? Так что все в общих чертах.

Сначала на столе появились закуски. Мы говорили о том, что сосланный в двенадцатом году один опасный человек возвращен из ссылки и назначен губернатором в Симбирск. Что такое закуски? Так, для разогрева только. Старик разглядывал меня и думал что-то вроде: "Молодая... Здоровая... И что ей до Магницкого, что ей до Сперанского, о танцах самое время думать, о женихах..." Голова моя, впрочем, тоже была занята не назначениями, я по привычке разговаривала с Богом: "Бог, ну как? Заслуживает этот молодой человек быть пущенным под мою крышу? Симпатичный... Плечи такие... Сильный, наверное..."

Карп в пиве ничуть не помешал рассказать, что адмирал, ушедший некогда в отставку с должности председателя департамента государственной экономии, вновь приглашен на ту же должность и тотчас обрушился на деятельность министерства финансов, а особенно на неумеренный выпуск ассигнаций. Старик вяло ковырял карпа вилкой и размышлял: "Не одна женщина не поймет, почему плохо выпускать много ассигнаций... Этой бы Жаннет рыбий хвост приделать, вот русалка-то получилась бы... А из Надежды Константиновны русалка, ха!.. Интересно, а бывают пожилые русалки?.." Не особенно-то он любил рыбу, русалки его интересовали больше. Служил во флоте и иногда на вахте думал, что вот-вот увидит одну и... поговорит с ней, например.

И от мыслей, и от разговора пироги отвлекали, которые к столу все время подносили, да такие разные, что все перепробовать трудно. Я даже заявила, что если и растолстею когда-нибудь, то именно из-за пирогов. В подвале в двенадцатом году, именно пирогов мне больше всего не хватало.

О том, что назначен новый министр иностранных дел, министр народного просвещения уволен, а должность его временно замещает главноуправляющий духовных дел иностранных исповеданий, разговаривали под зайца, тушенного в сметане. Вот это уже труднее, зайцев Старик давно не ел, а повар у Надежды Константиновны оказался отменный. Кроме того, все блюда запивали, так что беседа делалась несколько сумбурной. К этому времени, Надежда Константиновна тоже настроилась на игривый лад и бормотала под нос: "Вот парочка какая симпатичная... Вот если их рядом положить, здорово бы волосы перемешались, или поближе посадить... Как бы их поженить, вот детки-то были бы милашки..." Я делала вид, что ничего не слышу, а Старик подмигивал, когда я на него смотрела.

Под сладкое Надежда Константиновна рассказала анекдот про Карамзина. Ему отвели казенный дом в Царском Селе, прямо против Лицейского сада. Бруни, занимавшийся при дворе реставрацией картин, нарисовал нарочно на стене одной комнаты портрет будущего жильца. Карамзин очень удивился и немедленно велел замазать портрет.

Про сдачу дома вроде и не говорили, но все быстро решилось без обсуждения - Старик просто соглашался на все, иногда, правда, странно усмехался. Я сдала половину дома - первый этаж, все свои вещи оставила на другой половине, Старик обещал присмотреть, чтобы с домом ничего не случилось, чтобы не пострадала его репутация, не возмущались соседи и не распускались грабители и платить был готов вполне достаточно. А мысль познакомиться поближе с интересной француженкой он отложил на потом: думал, что приеду же я в Москву, зайду свой дом посмотреть...

В тот же день Надежда Константиновна и нарочного отправила к племяннице, написала длинное письмо, в котором расхваливала молодую сироту и просила позаботиться. "Вы, можно сказать, названные сестры, раз обе меня тетушкой зовете, так что надеюсь, подружитесь..." - цитата.

Прошла неделя, дом был сдан. Вулф желание поехать в гости одобрил, предложил денег, но я не согласилась, обещала обратиться к нему при первых же неприятностях. Удивлял меня этот человек. Когда я рассказала, куда собралась, он среагировал странно:

- Да, знаю, поблизости есть гениальная пасечница. Молодая, правда, дурь у нее в голове, но к пчеловодству и медоварению талант. Крепостная, и у хозяев хватает ума не заставлять ее заниматься чем-то другим...

- Это откуда же вы можете знать, что чья-то крепостная какая-то необыкновенная?

- Ну, во-первых, она торгует медовым товаром, я у нее кое что беру. А откуда узнал... Слабость ко всему хорошему, говорил... Я к ней присматриваюсь, может, помощь нужна будет, так помогу.

Чудак-человек.

Прислуга у меня была из мещан, так что уволила и вся недолга. "Действительно, - подумала я тогда, - чем богаче человек, тем забот больше, были бы крепостные, беспокойся о них..." Собрала вещи, устроилась в дрожках Надежды Константиновны и отправилась на временное место жительства. Огромные эти дрожки запрягались тройкой больших рыжих коней, правил ими карлик. На выезд его нарядили в картуз ворсистой шляпной материи с длинным козырем и коричневую шинель с множеством один над другим набранных капюшонов и пелерин.

Глава третья, рассказывающая о ребенке, найденном в капусте, и охоте на лис

Осень, а погода отличная, всю дорогу солнце светило. Имение не зря называлось Березовым, когда закончились сосновые и еловые леса, где торжественно, как в храме, начались березовые рощи, белые и золотые, радостно и весело. Доехала хорошо и легко, сразу и карлика с дрожками отправила, осталась со своими сундуками одна одинешенька. Двухэтажный дом, окна открыты, занавески колышутся на ветру.

Рыжий мальчик лет семи с веселыми глазами провел меня в залу, почти пустую - видно, хозяйки танцевать любят, место для танцев оставляют. Я почему-то вызвала у него повышенный интерес, он даже не ушел, выглядывал из-за двери. "Скучно ему тут наверное, никаких новых лиц", - подумала я.

Наталия Козлова только вошла в противоположную дверь, так я сразу решила - Бог сделал мне замечательный подарок. Ошиблась, конечно, но тогда размечталась, слюни распустила... Кажется, - решила я, - у меня впервые появится подруга, до сих пор-то я предпочитала общаться с молодыми людьми. Постоянный бой: чтобы мужчина обнаружил в девице хоть каплю ума, его надо тыкнуть мордой в грязь не меньше десяти раз. Тогда он обижается, делается надутым и противным. И чтобы отношения стали нормальными, приходится прилагать массу усилий, подлизываться даже, демонстрировать свою слабость... Смешной народ, мужчины. Но притом намного интересней женщин, как правило.

Надежда Константиновна - первое исключение. Ну так вот теперь я с первого взгляда поняла, что встретила второе. Притом тетенька стала замечательно интересна по причине непривлекательности, ясно было, что ножками и щечками никого не завлечь, она и не пробовала, просто жила. А Наталия...

Одета просто и удобно, но на монахиню ни капли не похожа, вообще ни на кого, только на себя. Ростом не намного меньше меня, но производила впечатление хрупкости и нежности, глаза темные, оленьи, но любопытные, никакой флегмы, волосы почти черные... Может, у нее в роду турчанки были? Умная, добрая улыбка.

- Жаннет? Или Анна, как вам больше нравится?.. Андрюшка, беги, я сама гостье комнату покажу а ты последи, чтобы вещи принесли. Хотите умыться с дороги? Главное, чтобы вам здесь понравилось, у нас хорошо... Мама спит, когда проснется, вы как раз отдохнете с дороги и познакомитесь... Вы говорите по-английски? Мама у меня... Ну ничего, для общения у нее переводчик есть - вот этот шалопай Андрюшка. Ну так как вас называть-то?

- Жаннет или Анна - зависит от настроения. Моего и собеседника. Жаннет я легкомысленная и французистая, а Анна - строгая, суровая и необыкновенно умная. А вы всегда Наталия?

- Нет... Бываю Наташа, мама зовет меня Нат - Nut, потому что я с ее точки зрения глуповата... Натали обращается ко мне сосед... С Андрюшкой вы уже познакомились, а больше, думаю, никого из дворни не увидите. Мама у меня капризная, считает, что прислуга должна быть невидима. Андрюшка - исключение. Он подкидыш, выполняет функции ручного зверька непонятного происхождения. В один прекрасный день его нашли в капусте, в прямом смысле, ему тогда года не было. Это чем-то задело мамино чувство юмора, она его оставила при себе и с самого начала говорит с ним только по-английски. Через него передает все распоряжения, так что он всегда знает, где что.

Объяснение странное. А я лично думаю, что чувство юмора тут ни при чем. Барыню Козлову тронул этот младенец. Проснулось в ней что-то похожее на чувство, из-за которого кошка берет в приемыши щенка, а собака поросенка. Кстати, была такая история, я про нее читала где-то. Поросенок вырос очень боевой, ничуть не хуже собаки. Андрюшка тоже оказался переимчивым.

Две комнаты на втором этаже, спальня и еще одна, проходная, под окнами береза, букет цветов на столе. Светло, душевная чистота какая-то, будто в святое место попала. Наталия улыбается... Разговор смешной. Хорошо. Я подумала благодарно: "Спасибо, Бог, мне нравится..."

- Осваивайтесь, - сказала Наталия. - Все спальни на втором этаже. Моя - самая дальняя. Каждому положено две комнаты, мама считает, что самое главное - возможность уединения. Если мы вас утомим, можете обедать у себя наверху. Прислуги не видно, но она существует. Если нужна горничная, надо сообщить Андрюшке, он организует.

Вдруг шум, лай, звук охотничьего рога, мальчишки шумят (и где прятались?), крик: "Натали! Натали!" Сосед с охоты с парой гончих, но шуму от них, как от своры. Леди проснулась, кричит: "Nut! Stop it! What happened? What is burning? Are we attacked? Come here immediately and explain me everything!" А это всего лишь сосед.

Между прочим, причиной приглашения меня к Козловым был разговор через переводчика. Однажды Леди, находясь в не слишком благом расположении духа, сказала недавно появившемуся соседу:

- One can understand that you like horses and dogs, but wouldn't you be so kind to keep all those animals away from me? Animals are not intelligent.

Андрюшка перевел:

- Не таскайте, говорит, сюда лошадей и собак, глупые они.

Сосед зареготал по обыкновению и говорит:

- Ничего не могу с собой поделать, собаки, лошади и ваша дочь Наталия - моя слабость.

Андрюшка немедленно истолковал:

- Your daughter Natalia is the same as a dog for him.

- Wha-a-at? - угрожающе протянула Леди.

- Feelings, - пояснил малолетний переводчик. - He loves them all.

- Wha-a-a-a-at? - еще громче повторила она, это уже напоминало трель какого-то духового инструмента.

Ноздрев терпеливо ждал конца перевода. Он впрочем и сам знал английский язык, но через Андрюшку получалось намного интереснее.

- Nothing strange. I know a man who loves a cow. Why can't he love horses, dogs and your daughter? - рассудительно изложил ребенок.

Ноздрев опять начал хохотать, Леди окончательно возмутилась, прогнала его с глаз долой и написала письмо Надежде Константиновне с просьбой прислать компаньонку для Наталии. А сосед ничуть не огорчился, не принял ее гнев всерьез и продолжал регулярно появляться в промежутках между хозяйственными делами.

Когда Ноздрев понял, что служить больше не будет, а надо в родовом имении устраиваться с удобствами, он чуть ли не первым делом подобрал двух гончих для парной работы. Это дело понятное, хотя и не простое - собаки должны уметь бегать с одинаковой скоростью, не отставая и не вырываясь вперед, самостоятельно разыскивать объект для охоты. Дело в том, что лисы и зайцы Ноздрева не интересовали сами по себе, привлекал его процесс. Лис, например, он считал необыкновенно глупыми, годились они, по его мнению, только для беготни.

Это конечно, лису, которую никогда не ловили капканом, можно поймать в ловушку, установленную в ее присутствии. Она не представляет, что неживая еда может быть коварной. Но человека, между прочим, тоже. Когда году так в тысяча девятьсот шестидесятом, примерно, я снимала дачу в Кратово... Ну, конечно, никто не догадывался, что мне больше полутораста лет, по паспорту мне было пятьдесят. Сейчас, в девяносто шестом, между прочим, мне по паспорту сорок три. Но это неважно, документы поменять очень просто. Убедить паспортистку, что дата моего рождения - просто глупая ошибка, ну и заплатить немного... Элементарно. Но я не о том. Так вот, я часто смотрела как на берегу реки играют дети. Утром там проходило стадо коров и оставляло понятно что. Это удобрение совками в ведра подбирали окрестные жители и с удовольствием тащили на свои участки, но немного все равно оставалось. Ну и регулярно одни дети разыгрывали других - с преувеличенной таинственностью закапывали... Ну сколько можно лицемерить? Закапывали кусок коровьего дерьма, вслух говоря друг другу что-то вроде: "Клад, конечно, хорошо, но если кто-то найдет мое колечко..." Как только они уходили, откуда-то выскакивали другие дети, с большим энтузиазмом раскапывали клад и вляпывались. И это происходило регулярно. В отличие от лис, дети ничему не обучались. Изучив обычаи и повадки людей, лисы обучаются уносить приманку, не попадая в западню или не давая выстрелить ружью, прилаженному к западне. И, разумеется, ни одна лиса не попалась бы на приманку из коровьего дерьма.

Но я отвлеклась. Просто люблю лис и значительно меньше люблю людей. Речь идет о притравливании собак. Ноздрев нам с Натали в подробностях об этом процессе рассказывал, но не бойтесь, совсем уж в детали я углубляться не буду. Так, в общих чертах.

Если одна собака нашла и погнала зверя, то другая должна к ней жизнерадостно присоединиться, не ревнуя и не капризничая. Обе должны дружно будущую жертву преследовать. Иногда гончих с первых выходов в поле наганивают в паре. Тогда они, привыкнув быть всегда вдвоем, не гонят в одиночку, и если одна выйдет из строя, другая уже не годится никуда. У людей тоже так, самостоятельность - великое дело. Поэтому Ноздрев соединил в смычку молодых сук, уже имевших некоторый опыт, который не всем его устраивал. Не на все они были способны. Летом и ранней осенью он со всей сворой и егерями собирался охотиться по волчьим выводкам, некоторые собаки могли даже без его вмешательства сами передушить небольших волчат - к этому их приучил еще его отец, он считал, что хищники в его лесах не нужны, зато всех остальных должно быть изобилие. Не приученные гончие детей не обижают - догнав зверенка, который при этом, как щенок ложится на спину, не душат его, а бросают и бегут за крупными волками. Безжалостность к малолетним можно только воспитать специально, она природной не бывает, так вот у этих сук она отсутствовала, не притравливали их на волчат... Поэтому Ноздрев их не особенно уважал.

Вот охота на лисиц - другое дело, для этого они почти годились. Рановато, конечно, мех у этих зверей созревает к середине ноября, а пока сентябрь... Да что за дело, если очень хочется. Ноздрев выехал на рассвете - утром лисицы активно ищут корм, поэтому легко найти след. Бегает зверюга, ищет мышей, зайцев, лягушек, рыбу ловит, птиц, яйца ищет, найдет ягоду - и ягоду сорвет. И тут шум, гром, лай, собаки. Поднятая лисица сначала пытается уйти по прямой, потом начинает ходить кругами. По дорожкам не бегает, перепрыгивает через них. Одно удовольствие гоняться за ней а потом пристрелить, достойный противник. Потом можно и выбросить, главное - процесс.

Крик под окном продолжался:

- Натали, к тебе в дом забежала моя лиса! Выгони или возьми в подарок, красотка!

- Это что-то новенькое... У нас дома еще никто не охотился.

Мы побежали вниз по лестнице. В углу комнаты, где я уже побывала, стояла наверно пушистая, если бы не такая грязная, лиса с обвисшим хвостом. Наталия заговорила с ней:

- Здравствуй, лиса. Не бойся, я тебя не отдам, попрячешься немного, а потом отпущу. Ты симпатичная, мне нравишься... Ножки, правда, коротковаты...

Гостья слушала, наклонив голову набок. Наталия вышла на крыльцо, я молча за ней. Сонная Леди появилась на балконе, настороженно смотрела вниз, близоруко щурясь. Ноздрев сидел верхом на гнедом коне - коричневом с черными гривой, ногами и хвостом, лаяли гончие - высокие, мохнатые, остромордые и элегантные, одна белая с желтыми, почти оранжевыми пятнами, другая - с черными.

- Здравствуйте, сосед. Вы похожи на ваших собак. Отец меня учил когда-то, что гончих отличает страсть к преследованию дичи, настойчивость в этом деле и голос своеобразного тембра, который они подают на следу. Вас отличает то же самое, ваш голос на следу ни с чем не перепутаешь. Познакомьтесь, это Жаннет.

Реакция на это заявление была крайне неожиданной. Ноздрев, высокий и... какое бы подобрать слово?.. разухабистый?.. разнузданный?.. вакхический?.. в общем какой-то опасный на вид, закинул назад лохматую голову и дико захохотал.

- Ох, извините, Натали. Не ожидал. Знаете, как зовут моих сук? Натали и Жанна. И окрас совпадает. Это замечательная парочка, уж на что я не мистик, могу сказать - это знак свыше, вы подружитесь. Можете лису не отдавать, подарок вам. И, поскольку мои суки ко мне очень даже хорошо относятся, это знак свыше и мне - зайду к обеду. Ждите, Натали, готовьте матушку. По простому, по-соседски, без затей. Лису только не выпускайте сразу, а то мои собаки припустятся за ней. До встречи.

Он вообще-то был довольно симпатичный, только рот слишком большой. Видно, круглой ложкой в детстве кушал.

Ноздрев развернул коня и ускакал галопом. Гончие понеслись ему вслед. Пыль клубами. Перестук копыт: левая задняя, потом диагональ - правая задняя и левая передняя - и завершается серия ударов правой передней ногой. Мы с Наталией остались, растерянные на крыльце, завороженные стуком, как африканские дикари ударами там-тама. Из дома вышла лиса и тоже уставилась вслед буйному соседу.

Первой зашевелилась Леди. Несмотря на болезнь, она оказалась дамой весьма живой и импульсивной. Сбежала по лестнице, всплескивая руками, взвизгивая и вроде даже подпрыгивая. Одета в халат с многочисленными оборками, хоть и спала, прическа не особенно растрепанная.

- You must be Jeannet Poule, I'm very glad to see you.

Это моя тогдашняя фамилия - Пуле, я еще не сказала, кажется? А сейчас у меня фамилия... Не помню. На обложке посмотрите. Я их периодически меняю, фамилии, и поэтому забываю.

Синхронист-Андрюшка стоял рядом с барыней очень серьезный, с полным осознанием своего высокого положения и бубнил перевод одновременно:

- Будете Жаннетой-Пулей. Рада.

Дальше его перевод будет написан в скобках, что его, холопа, все время упоминать?

- Nataly highly needs a friend. (Наталии нужен высокий друг.) Excuse me for my strange appearance (извини, что я так выскочила), circumstances are not usual (обычно не так), this Nozdrioff is awful (Ноздрев дурак).... - Тут она уставилась на лису. - What's this? A wild animal! It'll bite me! Andrushka!

- Что это, дикий зверь, укусит боюсь, yes, my lady - протараторил Андрюшка выскочил вперед и встал перед барыней, руки по швам.

Леди нахмурила брови, губы выпятила вперед, грозна до неимоверности.

- Catch it quickly! You are unusually irresponsible, what do you think about?

Лиса не испугалась, насторожилась только немного, встала и сделала шаг к Леди. Та взвизгнула, и отскочила. Андрюшка стоял неподвижно, только глазами водил, как китайский болванчик. Лиса посмотрела на нас, подумала и сделала еще шаг.

- Мама, не бойся, она, по-моему, хочет с тобой познакомиться, - сказала Наталия.

- It is good. It speaks English, - перевел Андрюшка.

Леди неожиданно для меня успокоилась и перестала суетиться. Наталия-то свою маму знала - то панику разводит, то вдруг переходит в крайне уравновешенное и невозмутимое состояние духа - а для неподготовленного человека это почти шок. Супруг тоже в свое время не выдержал, хотя терпел долго - стимул имелся материальный, весь капитал принадлежал именно Леди... Итак, ее лицо разгладилось, руки спокойно опустились, и уже нежно, плавным движением сложились перед грудью. Неровный темперамент.

- It wants to get acquainted. Lets do it... Hello, lady Fox. Are you a lady, or a gentlemen, by the way? You may call me Lady or "соломенная вдова".

- Ребенок, а ты чего не переводишь? - шепотом спросила я.

- Чо переводить-то, лиса эта точно по-английски говорит, я же вижу, - прошептал в ответ юный натуралист.

- And what is your name? I think, your name is Mary-Lou. If it is really so, come nearer, little animal, if not, we shall guess your real name a little later. Come here, Mary-Lou.

Лиса наклонила голову, но с места не сошла.

- So I didn't guess... Andrushka, translate! Girls, what's this animals name?

- Как ее зовут-то? Не Мирилу точно, - последовал перевод.

- Я думаю, Анфиса, - сказала Наталия. - Очень неплохое имя. Анфиса, Анфиса, кис-кис-кис.

Лиса сделала шаг в сторону Наталии.

- It's wonderful, so your name is Anfisa... (Ну и ладненько.) You may be our guest, but don't eat hens, please... Now let's continue with our human-guest.

- Теперь с тобой разберемся, - несколько угрожающе перевел Андрюшка.

Лиса скромно устроилась на земле около крыльца, внимательно поглядывала по сторонам - осваивалась на новом месте жительства. Мне стало весело, будто я вернулась в детские сны.

- Натали, вы волшебница? - прошептала я.

- Чуть-чуть, - так же шепотом ответила Наталия и уже громко обратилась к матери: - Мам, я показала Жаннет ее комнаты, (I showed her her - чушь какая, "хё-хё", her rooms, значит) но тут как раз прискакал Ноздрев (Here came Nozdrioff, jumping)... Андрюшка, что ты вечно слова путаешь?

- Ну это я не буду переводить... - сказал Андрюшка. - Я вам не англичанин все-таки. А она все равно и так понимает.

- Ну ладно, переводи как можешь. Мама, кстати, если хочешь, можешь звать ее Анной, как тетушка Надежда Константиновна. (You may call her Anna, as your friend does.) А Ноздрев собирается к нам на обед. (Neighbour will come, he's hungry, - что, плохо перевожу, что ли? Главное - смысл.)

- I shall call her Anuta, we have one Anna hereabouts, don't you remember? They are very much alike, it's strange. (Анютой будет, Анна у нас на горе живет. Похожи они, жуть, я тоже заметил.) Do you agree, girl? Wonderful. (Согласна, дева? Ну и ладно.) Now we must think about dinner...

Чтобы не утомлять читателя незатейливым Андрюшкиным facon de parler, перескажу ее дальнейшую речь своими словами. Она сообщила, что сейчас распорядится насчет обеда, хоть Ноздрев и нахал, но кормить гостей надо хорошо, главное, обильно, велела дочери помочь мне устроиться если надо, Андрюшке приказала запомнить и передать все распоряжения, а потом заняться Анфисой, которая должна иметь в доме свое место, как и любой другой предмет или существо... Поближе познакомиться со мной она намеревалась потом, хозяйство дело нешуточное. И на прощание, перед тем, как гордо удалиться, заявила, по-английски разумеется:

- Только, пожалуйста, никаких собак, не люблю собак, они не выдерживают моего бурного темперамента и постоянно ходят с поджатым хвостом. Смотреть противно.

- Замечательная у вас мама, - сказала я. - А почему "соломенная вдова"?

Это странное выражение заинтересовало меня больше всего. Когда впечатлений слишком много, у меня часть отсеивается, как правило существенная. Никогда мне не быть детективом.

- Потому что законный папаша у меня имеется, но однажды решил уехать в Америку, хочу, говорит, посмотреть на колесный пароход, который совершил первый рейс по реке Гудзон. Я ему говорю: "Там индейцы..." А он посчитал, что с таким опытом семейной жизни никакие индейцы не страшны, и действительно уехал. С тех пор о нем ни слуху, ни духу. Может быть, он там разбогател, а может, одичал. Неизвестно никому.

- Мне Надежда Константиновна говорила, что ваша мама мужа выгнала, извините, я просто не знала, что это называется "соломенной вдовой".

- Вовсе нет. Он сам ушел, она даже заболела с горя. Ее вылечила ваша тезка Анна, пасечница и знахарка... Ну пошли... И раз уж вы так бурно влились в нашу жизнь, давайте перейдем на "ты".

Так дело и пошло - как в сказке и с незамедляющимся темпом. Оказалось, что у матери и дочери отношения с Ноздревым вполне приличные - они считают сумасшедшим его, а он их, но в отставку он ушел, в частности, и из-за того, что очень уж ему Наталия понравилась. Письмо Надежде Константиновне Леди написала под воздействием порыва, но ничуть об этом первое время не жалела - я сначала очень хорошо вписалась в их семейный уклад. Скоро я поняла почему мне у них нравится.

Обычно людям кажется, что они стремятся к безопасности и спокойствию, ради этого они готовы всех подавлять и пытаться переделать. Достигнув желаемого, они скучают и придираются к окружающим еще больше. Леди, при всех ее странностях и бурном темпераменте, никого не пыталась менять, просто считала всех ненормальными, а проблемы решала по мере возникновения, первым способом, который взбредал в голову. Это не исключало неприятностей, но и их она очень быстро выкидывала из головы. Только уход мужа вывел из равновесия, но с помощью загадочных народных лекарств, а, может, просто со временем, она забыла и о нем.

Ноздрев регулярно приходил обедать и поглощал огромное количество сметаны, организм, говорил, требует. Часто он приводил с собой гончих Натали и Жанну и очень веселился, обращаясь то к нам, то к собакам по имени, всех запутывая до неимоверности. Размещались мы при этом в саду, потому что собаки действительно боялись Леди и убегали, но постепенно привыкли и были подарены нам. Как объяснил их бывший хозяин: "Всех лис разогнал, одна Анфиса осталась, теперь эти собаки только и годятся для украшения вашего общества... Где им еще быть, как не поблизости от единственной лисы?.."

Леди сначала бурно возмутилась, но скоро смирилась. Даже Анфиса, судя по всему, заключила с гончими какой-то договор - жизнь протекала вполне мирно. Собаки как только решили, что лиса - полноправный житель Березового, перестали воспринимать ее как дичь, но и за приятельницу не принимали, просто игнорировали.

Смешные, кстати, там устраивали обеды. Поскольку Леди не желала общаться с прислугой, все блюда подавались на стол одновременно, когда в комнате никого не было. Поэтому часть горячих блюд съедались холодными и меню приходилось составлять такое, чтобы они от этого не делались слишком противными. За столом прислуживал Андрюшка. Большие званые обеды случались очень редко, но тогда выписывали официантов из Москвы, причем говорящих по-английски.

Несколько раз мы отправлялись с Ноздревым на охоту: одну Наталию Леди не отпускала, а со мной - пожалуйста, почему бы и нет? Даже и в мужской одежде. Она и сама когда-то любила охотиться, просто возраст стал не тот. А мужская одежда... Маскарад - занятие вполне приличное, почему не сочетать его с охотой, веселье - вещь богоугодная.

Анфиса жила в доме как кошка: ходила куда хотела, возвращалась, когда желала, кур не ела, но очень внимательно за ними следила. Обосновалась под крыльцом, мальчик Андрюшка свил ей там что-то вроде гнезда из ненужных тряпок. Иногда ловила мышей в подвале, но не съедала, а приносила в подарок Леди, которая при этом визжала и подпрыгивала - очень это Анфисе нравилось. Ноздрева она сначала боялась, но постепенно привыкла и к нему. Иногда, когда мы выезжали верхом, она часть пути пробегала с нами, а потом поворачивала по своим делам.

Я вовсе не чувствовала себя лишней, будто обрела семью - маму и сестру. Более чем замечательное ощущение. Одно только омрачало мое эйфорическое состояние, иногда я думала: "А все-таки Надежда Константиновна меня надула, устроила в приживалки. И перспектив выйти замуж у меня тоже нет. Да я, впрочем, и не хочу... А, ерунда все это..." И так все и шло замечательно идиллично, до одного странного и печального события.

Глава четвертая, рассказывающая о Старике, его молочном брате и одновременно камердинере и о моем странном появлении в мужском костюме

К Надежде Константиновне Старика направила мать, были они давно знакомы. Та его встретила немножко настороженно, вопросы какие-то чудные задавала, давала странные комментарии. Например? Загадочно закатывая глаза, сказала вдруг:

- Да, армейские отношения... Я понимаю, как это важно попасть в свое общество, там бывают такие милые молодые люди...

Вроде ничего особенного, но у него возникло четкое ощущение, что она намекает на что-то крайне неприличное. Впрочем, Старик давно положил за правило с женщинами не спорить - себе дороже, так что добросовестно рассказывал историю своей отставки, слегка приукрашивая, чтобы не так скучно было, а сам дожидался, когда же она перейдет к делу.

Он вовсе не собирался становиться гражданским человеком, наоборот, ждала его кругосветная экспедиция на шлюпе "Камчатка". Шлюп стоял в Кронштадте - выход намечался оттуда, и Старик даже и не думал отказываться от назначения - о кругосветном путешествии всякий мечтает. Один парень, назначенный на фрегат, плавающий в Финском заливе, отлучился с корабля под предлогом болезни, явился к руководителю экспедиции и попросил взять с собой хотя бы простым матросом. Его зачислили младшим вахтенным офицером, так он счастлив был. А произошла отставка Старика по состоянию здоровья - поясницу прохватило, зверски. Впрочем, Надежде Константиновне он привел для этого мистическо-сексуальные причины, сразу почувствовал, что до разговоров на подобные темы она охотница.

Рассказывал он так:

- В Петербурге познакомился я с девицей необыкновенно привлекательной, она хвостом вертела во всю, на что-то намекала и явно не жаждала замужества. Звали ее Анна. Она одевалась, говорила, двигалась так, что в голове у меня возникали исключительно похотливые мысли, даже пахла как-то так... Может, душилась чем-то таким... Как вы, Надежда Константиновна, думаете, бывают специальные духи для завлечения мужчин?

- Бывает все, ты молодой еще и не понимаешь, что женщины коварны. И на что намекала?

- Вроде даже соглашалась на многое, возможности "совсем близких" отношений не отрицала, но намекала на необходимость духовной общности. Я ей говорю: "Чтобы она возникла, вы должны впустить меня в свой духовный мир, а мы гуляем, танцуем... Только в соответствующей обстановке может произойти действительное слияние".

- Ну ты хитер, смотри, у меня тут так девушкам головы не морочь. В Москве насчет этого строго, - перебила Надежда Константиновна, а у самой глаза так и блестят. - А она что?

Старик задумался. Что можно говорить, а что нет? Он вспомнил, что происходил этот разговор в воскресенье на Орловском острове. В саду, открытом для гуляющих, бродили торговцы с длинными бородами, одетые как мужики. Анна заглядывала в глаза, прижималась к руке теплой грудью, ужасно хотелось схватить ее за эту грудь сильно и сжать, чтобы молоко потекло... Это, очевидно, было заметно, потому что один торговец подмигнул, сделал рукой неприличное движение и покивал головой в сторону аппетитной дамочки. Это, конечно, ненужные детали. Но разговор шел на самом высоком уровне.

- Она мне отвечает: "Есть у меня знакомая. Живет в Михайловском замке. Там собираются очень приятные мне люди, числом до сорока. Принадлежат они к разным слоям общества, преимущественно к великосветским, и как раз сегодня встреча. Может, зайдем? Мне будут рады, а если сможете проникнуться духом наших собраний, тогда между нами и не будет преград". Разумеется, я согласился. Оказалось... Вот ни за что не догадаетесь, что это оказалось.

- Притон? - с замиранием спросила московская барыня.

- Хлыстовское "радение". Сначала все молились весьма прилично, я терпел и ждал, чем это закончится. Потом одна толстуха начала пророчествовать с подвывами. А в конце концов все завертелись как ненормальные, с визгами и криками, и подробно рассказывать я про это не буду, этого приличным женщинам знать не годится. И Анна тоже... Ну, подробности ни к чему.

- Ну почему же, очень интересно. Говорят еще есть секта, где все после верчения прыгают на одной ноге, отчего их зовут скакунами. А эти, значит, вообще...

Она неопределенно притихла. Старик улыбнулся, но ничего не разъяснил.

- А вот тут-то и наступил черед мистики. У меня прохватило поясницу. Богу, значит, не понравилось мое поведение. Не мог ни согнуться, ни разогнуться, еле добрался до шлюпа... В общем, пришлось уйти в отставку по состоянию здоровья. С Анной больше не общался, ясно ведь, что духовной общности не образовалось, а уже через месяц уехал в Москву.

Прибыл Старик к родителям в Подмосковную весь скрюченный, матушка очень обрадовалась, отец же был суров, будто сын виноват, что заболел. Хотя если верить в мистику, виноват, конечно, но он же им эту дурную историю не рассказывал. Сказал, что продуло, в море ветер сильный. Отправили взрослого своего ребенка в баню, попарили березовым веником, потом его крепостная кривая и перекошенная бабка Варвара долго и странно лечила. Заставила спать с ногами в мешке, набитом какими-то листьями, вроде березовыми и липовыми, ноги сильно потели, старуха приходила, меняла листья, и Старик опять засыпал. Все время бормотала. Поила настоем цветов черной бузины, отваром ивовой коры и листьев ольхи и ольховых шишек и еще какими-то отварами и настоями - это только то, что она ему перечислила. Он к ней сразу начал приставать, говорил:

- Бабка Варвара, я человек образованный. Не могу позволить пичкать себя черт знает чем, может, ты меня паука заставишь съесть, мне противно.

- Родители зла не пожелают, не зря они мне велели тебя пользовать, а не доктора-немца позвали. А чем лечу не так важно, главное, что при этом говорю. Тебе и слова разбирать не надо, боль все слышит и понимает. И уйдет. А рассказать - расскажу, чего темнить.

И действитеьно все открыла. И про бормотание не соврала, боль ушла. Не навсегда, впрочем, еще она проявлялась у него в самые неподходящие моменты.

Долго, доброжелательно и уважительно Старик рассказывал Надежде Константиновне глупые истории, ни разу не позволил себе произнести вслух фразу, ключом бьющую внутри: "А ваше-то какое дело? Зачем вас интересует всякая чушь?", со всеми теоретическими выкладками соглашался. Ее это удовлетворило, она и познакомила его со мной.

Дом мой ему понравился: аккуратный, не большой, не маленький, немножко несимметричный, с одного боку что-то вроде башенки. На первом этаже шесть комнат, и зала. Для прислуги отдельный вход в подсобные помещения и подвал. Сколько комнат на втором этаже было ему сначала неизвестно, я его туда не водила, да он и не особенно рвался - все отложил на потом.

Как только Старик нашел, где жить, родители прислали людей за ребенком ухаживать и плотников дом ремонтировать - жизнь предстояла напряженная. Домашнюю прислугу он всю отослал - не требовалась ему суета, он считал, что чем больше людей, тем больше бестолковости. При себе оставил только Ваську, откомандированного в камердинеры и личные слуги, и повара. Остальные жили прямо на рабочем месте - не до такой степени там все развалилось, чтобы не устроиться простому человеку, подсобные помещения остались.

Васька был вовсе не глуп и обязанности свои выполнял неплохо, но скоро обнаружилась у него патологическая особенность. Он беспрестанно воровал, хотя и не все подряд. Раскрылось это крайне нелепым образом.

Старик осматривал будущую, так сказать, строительную площадку, а вместе с ним среди развалин ходил Васька - показывал достопримечательности. Кто, как не он, мог бы лучше это сделать, раз он весь двенадцатый год безвылазно в Москве проторчал?

- А ты-то где жил, бедолага? - спросил Старик.

- В подвале, очень даже неплохо устроился, всегда любил сидеть в потаенных местах, я там отдыхаю душой, - ответил Васька, но ни малейшего намерения показать свое убежище не высказал, даже наоборот, вроде застеснялся.

- Пойдем, пойдем, там тоже небось ремонтировать надо.

- Да что там чинить, там все хорошо, даже чисто... - а глаза бегают, на барина не поднимаются.

Спустились. Темно, маленькие окошки. Отсюда топятся все четыре печи в доме, они стоят загадочными монументами, дверки топок выглядят мемориальными табличками.

- И чего тебе здесь нравится?.. Как на кладбище, склеп какой-то фамильный.

Дальний угол занимало Васькино жилье. Стол. Что-то вроде лежанки, большое и по виду мягкое. На столе пустая тарелка и стопка потрепанных книг. Темно. Зажгли свечу. В углу сверкнуло что-то белое. Подошли поближе, знакомое лицо, Старику по картинкам, а Ваське в натуре, видел, когда по оккупированной Москве шнырял. Господи, боже, парадная статуя Наполеона из белого мрамора во весь рост и в парадном мундире.

- Откуда это? Тебе что, Наполеон нравится очень?



- Да нет, красиво, не важно кто это... Вон какой, гладкий... Французы ее привезли, только уехали - я в Кремль. Там все было разворочено. Взорвали они его, что ли. Смотрю - статуя. Ну и забрал.

- Издеваешься? Она тяжелая, ты бы ее не поднял...

- А я ее катил...

- Долго?

- Всю ночь.

- Вот и укатишь обратно. Сегодня же ночью, чтобы никто не видел. А то убью.

Васька смотрел с опаской. Вид свирепый, может, шутит, а может, правда убьет... Кто его знает?

Идут дальше. Хоругвь лежит в углу, под тряпками.

- Это что такое?

- Чудотворная святыня. Знамя Минина и Пожарского. Нет, не дуйтесь, не раздувайтесь, неправильно сказал, копия чудотворной святыни. Я все потом разузнал. Знамя хранилось в деревне между Ярославлем и Нижним. Когда подперло, его послали в армию, причем торжественно обещали хранителям, что по миновании надобности возвратят. После победы делать этого не захотели, решили поместить в Кремль на хранение, а крестьянам дать точную копию. А я ее это... Знаю один пролаз, сторожат, конечно, но можно... Знал бы, что копия, все равно бы взял, красивая вещь. Ну а они не поняли куда делась, сделали новую, так что все в порядке. Крестьянам отдали.

- Ну и что у тебя еще есть? Ты что, всю Москву обокрал?

- Ничего у меня больше нет, и я не вор. Я и так иногда беру, потому что не могу удержаться, а потом отношу на место. Очень люблю красоту... Наверное, отец мой - ценитель прекрасного...

- Господи, какие же ты иногда глупости говоришь, - искренне удивился Старик.

- Никогда не говорю глупостей, все совершенно серьезно.

- Не обольщайся. Если бы каждый раз, как ты говоришь глупость, тебя бы ударяли один раз кнутом по мягкому месту, ты бы уже давно сидеть не мог.

- Замечательная фраза, - нелепо среагировал Васька. - Я ее запишу и буду активно употреблять.

Статую Наполеона Васька куда-то укатил, сказал туда, где взял, но Старик проверять не стал. Начал ремонтировать дом. И не он один так поздно собрался. Почти одновременно начали восстанавливать здание Московского университета. И ладно бы, можно бы и забыть про странное увлечение одинокого человека Васьки в оккупированной Москве, но в следующем году выяснилось, что он вовсе не исправился.

Но это потом, а пока началось строительство. Материал прислали опять же родители, Старик от своего дома почти не уходил, в мое жилище возвращался только ночевать. Не оставалось и времени на развлечения, только к Надежде Константиновне иногда забредал, она строго этого требовала.

Однажды Старик страшно замучился со своими мужиками, которые никак не могли понять, зачем нужна хорошая отделка в местах, куда никто никогда не заглянет, и пришел домой совершенно разбитый и измученный. Его встретил взволнованный Васька.

- Спать вы сегодня спокойно не будете.

- Ты что, опять что-то украл? Колокол с соседнего храма?

- Вечно вы на меня ругаетесь. Нет, приехала хозяйка этого дома барышня Анна, верхом, в мужской одежде, открыла вход на второй этаж, села в маленькой комнате, вроде в детской, куклы там, приказала дать вина, сидит и смотрит в одну точку. Не пьет, правда.

- Как в мужской одежде?

- Обыкновенно. Примерно как вы сейчас, обыденный костюм, не для торжественных случаев. Волосы подвязала, в шапке, застучала в ворота, я ее не узнал. Спрашивает: "Дома барин?" Я говорю: "Он дом ремонтирует, будет позже, что передать ему, кто заезжал?" Она говорит: "Во двор впусти, холоп, я по делу". Я на него, то есть на нее смотрю, думаю: "Человек не то, чтобы сильно здоровый, если что - справлюсь", открыл ворота. Въехала, шапку сняла, говорит: "Дом это мой, не пустить не можешь, а мне надо с барином твоим посоветоваться. Как придет, попроси подняться. Можешь звать меня барышня Анна". Ну, и сидит с тех пор...

Удивился Старик, приятно воодушевился - симпатичная же девица, но и насторожился - когда женщины ведут себя странно, ничем хорошим это мужчинам не грозит. Почистился после стройки, переоделся, поднялся на второй этаж, Васька показал куда. Лестница узкая, боковая... А там я и была, в башенке.

Хорошая комнатка, до сих пор вспоминаю ее с удовольствием. Небольшая, шесть окон со всех сторон, а потолок куполом и тоже стеклянный. Тогда все запылилось, а если окна помыть и свечи погасить, звезды было видно. Мебели мало, везде, где место нашлось, куклы стояли и сидели, тогда, правда, тоже пыльные, с тусклыми глазами. За столом расположилась я, если бы не распущенные волосы, можно бы подумать, что мужчина. Ноги растопырила, локтями о стол оперлась, неподвижная, явно не слышала, что Старик пришел. (На самом деле слышала, это я притворялась. Не знала, как начать разговор.) На столе стоит полный графин и пустой бокал, не пила, хоть и вина попросила. Он кашлянул.

- Жаннет... - Я обернулась. - Интересно тут у вас...

- А... Bonjour! Как раз сидела вспоминала. Когда Франция объявила себя империей, мне было лет пять, отец решил, что мы туда не вернемся никогда. Домик этот у нас уже был, но мы в нем ничего не переделывали и купили-то его с мебелью. У вдовы убитого офицера. Вышел указ, что вдовам военных жалование мужу по чину будут выплачивать целиком всю жизнь, даже если они второй раз замуж выйдут. Ну она дом нам продала и замуж вышла. А тогда отец сказал: "Жанни, чего хочешь сделать в нашем домике, чтобы тебе всегда было в нем весело и хорошо?" Я захотела башню, чтобы смотреть на небо. Он ее и построил. Очень хороший отец.

- Это можно понять... Иначе, у него не могло бы быть такой хорошей дочери.

- Комплименты... Мне грустно, говорите, говорите, может, развеселюсь.

- А что бы вам грустить?..

Я пожала плечами, наступило молчание. Старик разглядывал меня и размышлял на такие темы, на которые говорить с малознакомыми женщинами как-то не принято. "Вот интересно, она в мужском костюме. Если бы я не знал, что это женщина, вполне мог бы принять ее за молодого человека. Так что же, если я к ней в мужском платье испытываю похотливые чувства, так значит мог бы и какого-нибудь своего приятеля в этом путешествии возжелать. Смотрю на ее ноги, красивые ноги, а они же в мужских брюках, значит мне и мужские ноги могли бы понравиться... Вот не замечал за собой... Хотя, конечно, волосы..."

Читая мою историю, вы можете подумать, что он легкомысленный сексуальный маньяк. Нет, не такой он. Большую часть времени он не думал о сексе совсем, занимался другими делами, просто... Его мысли я излагаю с его слов. Я его потом спрашивала:

- А о чем ты думал тогда?

А он мне отвечал что-нибудь вроде:

- Думал, какие у тебя красивые ноги.

Он мог сказать, что думал про мои глаза, руки, волосы - названная им часть тела зависела от того, в каких обстоятельствах я задала ему вопрос. Может, он при этом думал о чем-нибудь крайне серьезном, но раз уж человек хотел, чтобы я считала его гиперсексуальным, мой долг изобразить его именно таким.

Но вернусь назад, все надо излагать последовательно.

Я в это время тоже размышляла: "Ну и чего приехала? Чем он поможет? Сказал бы что-нибудь, может, отвлечет от проблем..." От таких размышлений меня в прямом смысле передернуло, знаете, как по лошадям иногда пробегает поверхностная дрожь.

Старик решил, что молчать неудобно, спрашивать, о чем я хотела поговорить, вроде глупо, сама сообщу, когда созрею. Осталась единственная тема:

- А к Надежде Константиновне заходили?

- Нет, куда в таком виде... Она в ужас придет и больше меня на порог не пустит.

- А что это вы, действительно, в таком виде? Решили пойти по стопам Надежды Дуровой? Так она женщина непривлекательная, ни в ком неприличных желаний не возбуждала, а вам рискованно. Видите, еще один комплимент из меня вылетел... На охоту ездили?

- Можно сказать и так... Разъезжала туда-сюда, а потом подумала: надо поговорить с понимающим человеком. Почему-то вспомнила про вас. У вас умные глаза. И еще хочется побыть наедине с собой, а здесь для этого самое подходящее место. Приехала, загрустила и решила: напьюсь. Никогда этого не делала, а сейчас самое время. Потом передумала. Сейчас поговорим, а потом пожелаем друг другу спокойной ночи. Уеду рано утром, никто меня не увидит и репутация моя не пострадает.

Это только человеку двадцатого века может показаться. что этот разговор - сплошной bon ton. На самом деле мы были крайне с общепринятой точки зрения грубы и разнузданны, услышь нас кто-нибудь со стороны, он нас бы осудил.

- Разговаривать лучше за едой. Мне есть хочется, вам, наверно, тоже, издалека ведь приехали...

- Хорошо. Но только пойду переоденусь и пусть в комнате кто-нибудь сидит... Ну хоть лакей. Как-то вы на меня не так смотрите. Мне не нравится.

Посмотрела на него. Постояли друг напротив друга, Старик постарался сделать взгляд понимающим и ничуть не похотливым, просто-напросто вообразил себя мудрым старцем с огромной седой бородой, который никогда не грешит даже в мыслях и не желает ни жены ближнего своего, ни осла его, ни даже молодых симпатичных особ. Получилось. Я сказала:

- Вот так-то лучше. А лакей пускай все равно сидит.

За столом я устроилась уже в нормальном виде, девушка как девушка, в платье. Старик попробовал опять начать меня хвалить. Говорит:

- Замечательные волосы, просто сияние, наверное, когда вы родились, солнце светило.

Я довольно рассеянно ответила:

- А одно время я ходила в черном парике...

- Почему? Маскировались? Действительно, по волосам вас всегда можно узнать...

- Нет. Мы сидели в подвале, когда Москву захватили...

- Надо же, я тоже сидел в подвале. Но в другом, я вас там не видел, - вдруг вмешался Васька.

Я изумленно вытаращила глаза, Старик глянул на лакея мрачно и грозно, тот скорчил невинную рожу и замолк, а я продолжала:

- И отец меня наголо обрил. А потом я отказалась выходить, потому что волосы отрастали медленно. Одевалась мальчиком и гоняла птиц на крыше. Когда отцу надоело мое нытье, он достал где-то парик из натуральных волос, правда черных, а не рыжих, так что какое-то время я была брюнеткой. Парик я сохранила, уж очень красив - роскошная грива, наверное, в нем в театре цыганок изображали...

И замолчала мрачно.

Разговор никак не налаживался, сколько Старик не делал умные глаза, я откровенничать не начинала. Мудрым старцем ему остаться не удалось, он сидел и думал разновсяческие неприличные мысли, четко и однозначно написанные на его лице. Трудно разговаривать, когда такое в голове, но он все время пытался, менял предметы для обсуждения. Васька сидел в углу комнаты на стуле, крайне довольный странным распоряжением, с жадностью вслушивался в разговор. Слава Богу, больше не вмешивался. Эмоции во мне пробудила самая неожиданная тема.

- Надежда Константиновна письмо получила, - сказал Старик. - Ходят слухи, что Александр собирается покинуть Россию, переехать в Варшаву, присоединить к Польше литовские губернии, оттуда управлять страной и дать указ об освобождении крестьян.

И вдруг во мне проснулась ярость.

Ну, то есть это только кажется, что "вдруг". Мне всегда нравилось сваливать вину за все на окружающих. Тогда я решила, что во всех моих недостатках виноваты аморальные крестьяне.

- С его стороны крайне разумно - из-за границы все делать, для осторожности. Это же все равно, что сумасшедших выпустить, как в Москве в двенадцатом году.

Настолько раздраженно-воодушевленным был мой тон, что Старик явно вспомнил что-то неприятное, думаю, хлыстовское радение, но вслух ничего такого не произнес, вполне разумно среагировал:

- Я не понимаю, Жаннет... При чем тут безумие. Вот живет человек в деревне. Его работа - жать, грести за косой, снопы вязать, лошадью править, прясть, ткать, холсты белить. Жнут тот хлеб, что получше, а тот, что похуже идет под косу. Ну а если не хватает работников, то все косят. Осенью народ работает возле домов - молотит, кроет крыши, чинит что надо. Крестьяне, способные владеть топором, собираются на заработки. Какое еще безумие, с какой стати вы, Жаннет, их за людей не считаете?

- Зовите меня Анной, я решила считать себя русской - перебила я.

- У меня с именем Анна связаны неприличные воспоминания. Такое обращение будет вызывать во мне похотливые мысли. - Старик, по-моему, до сих пор считает, что заговорить на сексуальные темы - значит немедленно меня успокоить. Он неоднократно пытался этот прием применить, в большинстве случаев безуспешно, но точки зрения не переменил. - Так вот, Жаннет, не ясно, почему это вас так нервирует. У вас же нет своих крепостных. Понимаю, Надежда Константиновна, она на освобождении крестьян многого лишится, к чему привыкла. А вас-то это почему возмущает?

- В ответ на первый вопрос сообщаю, что ничего не имею против похотливых мыслей, лишь бы вы прилично себя вели. Так что зовите меня все же Анной. Или придумайте другое какое-нибудь имя. А что касается второго... Меня восхищает структура русского общества. Люди ни к чему не способные ничего и не решают, и никакими правами не обладают. А люди способные могут пробиться всегда.

- Как же, могут... Вот камердинер мой, Васька, с удовольствием бы пробился, только кто ему даст.

- Значит, не такой уж он и способный. - Васька дернулся на своем стуле, хотел возразить, но удержался. - Ведь если крепостной разумен и может сам по себе в обществе существовать, он выкупится. Вот у Надежды Константиновны несколько лет назад выкупилась целая семья. - Я начала про это рассказывать и подумала: "Зря я к Вулфу не поехала... Ну да он бы подумал, что я дурочка, что меня надо опекать, стал бы вмешиваться во все мои дела... Да и не случилось пока ничего. Ну его". Но от чувства вины я продолжала еще более уважительно. - Четыре брата. Старший торговал вразнос и вразвоз. Уже денег накопил, но выкупаться сразу не стал. Пригонял свои баржи с юга и торговал во время весенней ярмарки на севере - хлебом и поповскими бобровыми шапками.

- Зато он, наверное, не плодился и не размножался, не оставит потомства такого же умного, - среагировал Старик, которому постепенно становилось скучно.

По молодости я не могла перестать произносить речи, когда окружающим неинтересно. Над Надеждой Константиновной смеялась, а сама точно так же периодически тетеревом токовала. Только после того, как в начале двадцатого века решила стать отшельницей и за три года вообще не произнесла ни слова, я научилась молчать, когда моя глубокая мудрость никому не нужна. А тогда трепалась с упоением.

- Плодился, плодился. Пять детей. Получив вольную, приписался к купцам. Вот вам крепостной. Сам себя освободил. А выпихни его из привычного русла раньше времени, пока не созрел, был бы голь перекатная. Дай волю сразу всем дуракам, хлопот не оберешься, может, тоже за границу уехать, как император, пожить там, пока они перережут друг друга...

- Ну почему же... Может, если всех освободить... Впрочем, мне этого тоже не хочется. Я вот дом ремонтирую, мастера свои, все про них знаю и спросить могу, а так нанимать надо, а, может, они бы оказались никуда не годными... Да я не о том. Может, освободи всех, они бы все стали как этот ваш, кто там?.. Работали бы. И размножались.

- Наполеон, считай, освободил. Что они делали без хозяев? Грабили Москву. Угадайте, кто хуже, освобожденные сумасшедшие или временно освобожденные крепостные с загребущими руками?

- Вы, понимаю, скажете, что крепостные...

Да, никогда он, гад, не спорил с женщинами. Когда со мной не спорят сейчас, я только довольна. Я о себе очень высокого мнения и считаю, что соглашаться со мной вполне естественно. А в семнадцать лет мне казалось, что если не возражают, значит не воспринимают всерьез. И я от этого приходила в возбужденное состояние, старалась доказать, что необыкновенно умна и в результате часто несла чушь.

- Именно. И ладно бы по натуре разбойники - ну взыграло задавленное призвание. Так нет. Трусы невыносимые. Смотреть противно... - И неожиданно для него, да и для себя самой, я заплакала.

Как бы ни был Старик разумен в разнообразных жизненных обстоятельствах, плачущие женщины приводили его почти в панику. Он начал бормотать что-то успокаивающее, скорчил страшную рожу и размахивая руками выгнал Ваську из комнаты. Весьма приблизительно можно передать его речь так:

- Ну что вы, ну зачем же так, разве можно, такая большая девочка... Ну что такое с вами произошло? Жаннет, ну Жаннет, ну в чем дело, зачем же так рыдать-то?

Тут я ему все и рассказала, начиная от самого приезда в Березовое.

Глава пятая, рассказывающая о том, как честная и богатая девушка может стать разбойницей и о том, как ее успокоить и стать ее названным братом

Однажды в Березовом во время обеда разговор зашел о Москве в двенадцатом году. Леди ахала, охала, сказала, что страшные истории нарушают пищеварение, и если молодежь желает разговаривать про всякие ужасы, могут продолжить после обеда в беседке, когда она пойдет спать. Так что обед продолжился мирно в разговорах о кулинарных вкусах экзотических народов - вроде на что невинная тема, а Леди возмущалась, очень у нее пугливо-сентиментальный был период.

Естественно, сад был в английском вкусе: кривые линии, пологие скаты, пруды в форме озер, архипелаги на твердой земле, и никаких прямых линий. Фонтаны отсутствовали - по мнению Леди они мутят воду, давая ей течение, противное природе. Но беседка имелась - странное помещение с неудобными скамьями, но надо же расти душою во время дождя. A vol d'oiseau это было бы нескладно, садовники Леди не совсем соблюли пропорции и ландшафты плохо сочетались один с другим, но если не летать по воздуху, а ходить пешком, все очень мило. Как известно, природа способна преобразить человека, помочь ему отказаться от всего лишнего, искусственного и осеняет его божественной благодатью - эту фразу я где-то вычитала, она звучит крайне нелепо, но чем-то мне симпатична, так что пусть остается. Там после обеда и устроились.

Наталия рассказала, что неподалеку есть разбойничья деревня. Одно время ее жители французские обозы грабили, потом эта возможность исчезла, а они уже во вкус вошли - в Москву перебрались и телегами добро вывозили, а теперь живут не хозяйством, а тем, что продают добычу.

Тут Ноздрев говорит:

- Озверели мужики, понравилось грабить, они никогда и работать не захотят. Будут жить лихим промыслом.

Наталия вообще любила с Ноздревым спорить - это такая форма кокетства, - так что немедленно поменяла точку зрения и начала возражать:

- Ничего подобного, мужик робок. На него заори, он и хвост подожмет, как большая собака. Вот если на меня набросится Жаннет, - я имею в виду собаку, а не тебя, Жаннет, извини, вечно эта путаница, - думаешь, я испугаюсь? Я на нее как заору: "А ну, пошла вон!" - она и убежит. А если без повода заору, да еще наскочу неожиданно, так она вообще со страху заболеет. Подумаешь, разбойников каких придумал - в пустом городе грабить. Они же перестали потом. А воровать не достижение. Воровство они вообще за грех не считают. Если кто неловко сворует и его поймают, то ребра намнут, вот и весь суд. И у крепостного может быть своя коммерция. Вот, например, при конюшне. Можно овес у лошадей выгребать и продавать, жеребца господского водить к крестьянским кобылам за деньги. Это не грабеж, а мелкое рабское жульничество. Чтобы по настоящему грабить, нужна сила духа и воля. А они крепостные, все равно, что собаки, привыкли подчиняться. Рабская психология. Причем формируется поколениями. Вот наши крепостные, вроде, живут как свободные, а скажи им завтра - переводитесь с оброка на барщину, в качестве барщины буду на вас верхом ездить. И подчинятся безоговорочно, даже не пикнут.

- Как же, не пикнут, бывают же бунты. Когда думали, что за победу над французом волю дадут... И бунтующий мужик - это страшное дело, все крушит и ломает и ничего не боится.

- Ну так усмирить-то их легко, а все потому, что не нужно им освобождение. Они выдумать-то могут много чего, а дай волю, не поймут что с ней делать. Вот меня никто не усмирит, я такая, какая есть, а они тоже такие, какие есть, и никогда не изменятся.

- У тебя значит, по твоим словам, есть сила духа и воля, - сказал Ноздрев, как всегда ее подзуживая, - а докажи. Какой бы крестьянин не был малодушный, он рисковал жизнью, грабил людей, которые нередко оборонялись. Можешь кого-нибудь ограбить?

- Могу, но не хочу.

- Ну а ты, Анюта? Как насчет силы духа? Физически вы обе вполне пригодны для разбоя, а напасть на кого-нибудь не сможете, точно.

- Почему бы не напасть?.. - я задумалась на этот счет совершенно серьезно. Такой вид деятельности никогда не приходил мне в голову, хотя я много думала о своих будущих занятиях. - Только если на кого-нибудь плохого. На хорошего человека нельзя, а на плохого... Думаю, Бог возражать не будет.

Надо сказать, что как только я проникаюсь к кому-то доверием, я немедленно рассказываю о своих странных отношениях с Богом. Ну, что я с ним общаюсь, а он отвечает. Это что-то вроде теста. Если мой собеседник, независимо от собственных убеждений, не пытается меня переубедить, воспринимает это просто как присущее мне свойство, которым не стоит ни возмущаться, ни восхищаться, то он мне подходит для дальнейшего общения. Эта компания мой тест выдержала, но общаться с ними довольно скоро пришлось прекратить. Это не говорит, что тест неправильный, он просто недостаточный.

Леди тогда сказала, что не важно, во что человек верит, главное - чистота души. Может, я и с совестью своей разговариваю, а может, с ангелом-хранителем, а может, и действительно с Богом, но если этот советчик мне помогает и плохого не советует, то и пусть себе. Ноздрев засмеялся и заявил, что именно такая смешная сестричка Наталии и нужна была, надо же, с Богом беседует, смех какой. Прелесть. Наталия в тот день пребывала в профессорском настроении (диапазон ее настроений был ничуть не уже чем у матери, и переходили они одно в другое не менее неожиданно), так что произнесла целую речь. Если ее сократить, выдернуть ненужные подробности о деятельности некоторых должностных лиц и министерства просвещения, получится крайне примитивное заявление. Мистицизм в моде и поощряется всеми властями. Я вроде сама себе веру придумала, а получилось, что попала в самое модное течение. Так что надо повнимательнее смотреть, во что мне нравится одеваться, может, я и моду в одежде так же чувствую, как в вере. После этого мы какое-то время обсуждали моду, что воспроизводить мне совершенно не хочется.

Одна женщина и сейчас, в конце двадцатого века разговаривает с Богом. Я с ней лично знакома. Мне ужасно понравилась ее история.

Она долго искала подходящую веру, а потом нашла. Это такая секта, они верят в Христа, но считают, что он жив и с ним можно общаться, никаким иконам не молятся, потому что считают, что он Слово, нет у него реального, физического воплощения, а Евангелие надо понимать в символическом смысле. Но дело не в том. Она поверила в этого Бога, а один из членов секты ей сказал, что она неправильно одевается - ходит в брюках, а женщинам положено ходить в юбках. Сначала она подумала: "Ну положено, значит, положено", и отказалась от привычной униформы. Очень я ее понимаю, я сейчас тоже почти всегда хожу в брюках и считаю, что такая возможность - величайшее демократическое достижение двадцатого века. Так вот, ей было ужасно неудобно, тогда она стала думать: "Бог, наверняка тебе все равно в чем я хожу, главное же душа, помыслы всякие... Давай так, если ты не против, чтобы я ходила как мне нравится, подари мне новые брюки!"

На следующий день звонит брат, с которым она не общалась очень давно, и говорит:

- Слушай, вдруг меня осенило, что я тебе уже несколько лет на день рождения ничего не дарил. Возьми восемьдесят тысяч рублей и что-нибудь купи!

Она думает: "Ура! Бог ответил! Бегу покупать брюки!" Взяла деньги, помчалась в магазин... А всё стоит значительно дороже. Она просто растерялась. "Бог, ты что, цен не знаешь? Ну и чего думать теперь?" И расстроенная отправилась на какое-то их собрание. Выходит, смотрит - рынок. Никогда на него не обращала внимания, а тут прямо ее как потянуло туда. Заходит, а прямо около входа продаются разные брюки и все по восемьдесят тысяч рублей.

Правда, здоровская история? Современное чудо.

А, может, это у нее тоже тест, и ни с кем она не разговаривает.

Ну так вот, возвращаемся в девятнадцатый век, итак, я сказала:

- На хорошего человека нападать нельзя, а на плохого... Думаю, Бог возражать не будет.

- А ты спроси, - немедленно среагировал Ноздрев.

Я откинула голову, прикрыла глаза и выразительно произнесла:

- Бог! Можно я нападу на какого-нибудь плохого человека? И напугаю его ужасно? Если можно, дай какой-нибудь знак.

В беседку вбежала лиса Анфиса, огляделась и бросила на пол пучок травы. Потом зашла под стол и легла, положила голову на лапы.

- Ну и как, можно это рассматривать как знак? - с интересом спросила Наталия.

- Думаю, можно. Это же не мышь. Трава. Необычно, значит, знак, - вообще-то, уверена я не была. - Только не знаю, как и на кого нападать. Придется придумать план. И как-нибудь замаскироваться, а то, хоть Бог и одобрил, предусмотреть все последствия - это наша, человеческая задача. У меня есть черный парик, может, в нем?

- Тогда тебя примут за Наталью, - хихикнул Ноздрев. - А зачем тебе парик?

- Секрет... - мрачно ответила я. Не каждому ведь будешь рассказывать истории собственных вещей и жизненные подробности.

- А мы вдвоем будем нападать, - заявила Наталия, - тогда тот, на кого мы нападем, подумает, что у него в глазах двоится. Хотя лучше не слишком близко от дома, чтобы меня, даже и в двойном количестве, просто не узнали. Значит, верхом.

- Тогда узнают лошадей...

Масса возражений нашлась у Ноздрева, хоть он и сам спровоцировал нас на приключение, но постепенно план оформился с нашей точки зрения совершенный.

Напасть решили на одного из мужиков, торгующих награбленным в Москве добром. Тем более, что у меня против них было личное предубеждение - очень боялась, когда в подвале сидела. Вопрос только в том, как такого найти - можно же ограбить и невинного человека, тогда совесть замучает. Какой конкретно попадется не важно и будет ли у него с собой что-нибудь награбленное тоже не важно - задача ведь не ограбить, а просто напугать. С этим делом обещал помочь Ноздрев - подобрать грабителя и узнать, когда и в каком направлении он поедет.

План такой: одеться в мужскую одежду, не богатую, не бедную, самую что ни на есть среднюю, какую и мещанин, и дворянин одеть может для прогулки в сельской местности - такая у нас имелась. Сначала ехать в головных уборах, чтобы всех принимали за мужчин. А потом волосы распустить, чтобы видели, что мы женского полу. Ноздрев тоже с нами отправится, естественно в мужской одежде, но чтобы всех запутать, перед тем, как нападать, оденет мой черный парик, a la девица. Дабы не узнали лошадей, мы их покрасим, приехав на место: нарисуем полосочки белой глиной. Пусть дурак-мужик всем рассказывает, что на него напали три бабы на зебрах, две черных и одна рыжая, никто и не поверит. Собак Натали и Жанну тоже стоило с собой взять, а если лиса пойдет, то и ее прихватить, но это мало вероятно.

Решили не слишком затягивать с приключением, осуществить его сразу, пока кураж не сошел. Леди сказали, что устраиваем розыгрыш с переодеванием. Неожиданно к Наталии обратился Андрюшка.

- Барышня, а можно я с вами поеду... Умею верхом... Слышал, как вы разговаривали...

- Андрюшка, мама без тебя ни одного распоряжения не сумеет отдать, так бы я тебя взяла, конечно. А что слышал?

- Что вы хотите кого-нибудь напугать. А я всегда интересовался, как партизаны французов грабили, тогда был еще маленький... И лошадей красить помогу.

Тут в разговор вмешалась я:

- А что, Натали, это интересно. Значит, у Андрюшки нет рабской психологии?

- У него и памяти поколений нет, его в капусте нашли. Договорились, отрок. - Ребенок просиял. - Поедешь.

Приключение состоялось через неделю на рассвете. Наряжаясь, все чувствовали себя так, будто и правда собрались на маскарад, partie de plaisir, Андрюшка ни разу в жизни так не веселился. Приехали в засаду: я, Ноздрев, Наталия, Андрюшка, две собаки и лиса - Анфиса, видно, почувствовала, что затевается что-то необыкновенное и на этот раз решила следовать с нами до конца.

Встали в лесу, на конях нарисовали полосы белой глиной, которую вез с собой Андрюшка, и хвосты заплели. Зебры, конечно, не получились, но это, явно, были и не лошади. Собакам на шею привесили колокольчики для большей чудноты. Лиса - явление само по себе чудное. На Ноздрева надели черный парик. Он, правда, ни в малейшей мере не походил на женщину, а тем более на девицу, но узнать его было бы трудно. Андрюшка долго думал, кого изобразить - стриженую наглую девку в сарафане или страшного карлика, решил, что лучше карлика. Все завязали лица платками, а Андрюшке под платок подложили бумажный фунтик, будто у него там нос прячется огромный, а на загорбок - платок, будто он горбатый. Ружьями обеспечил всех Ноздрев, но зарядил только свое, чтобы выстрелить в воздух, сказал:

- Вам рискованно, пристрелите еще мужика на нервной почве.

А дальше я все воспринимаю как кино, будто все вижу со стороны. Черно-белое кино. Немое.

Скоро вдалеке заклубилась пыль. Намеченная жертва - здоровый мужик со зверской физиономией, крайне злодейского вида - что-то вез на телеге, запряженной сытым и не слишком торопливым конем. Новоявленные разбойники галопом вылетели из кустов. Три бабы на здоровых зебрах, карлик на зебре поменьше, две собаки с колокольчиками и лиса. Страсть.

- А я его знаю, - шепнул Андрюшка. - Он меня однажды за ухи таскал ни за что ни про что.

Ноздрев поднял вверх ружье, выстрелил. Лиса скакнула в сторону, остановилась, вздыбив загривок. Наталия пронзительно закричала (заранее так договорились, чтобы женским голосом):

- Стой, это ограбление!

Все нацелили ружья прямо ему в лоб. Мужик остановился, ссутулился, прищурился, нижнюю губу выпятил, молчит. Тогда я сказала как могла грубее и стараясь сделать голос пониже:

- Встать. Все вывалить из телеги.

Молчит мужик, замер. Наталия шевельнула дулом:

- Ну!

Послушался. Андрюшка сидит верхом, носом длиннющим водит, фыркает.

- Отведи телегу к лесу, ложись лицом вниз и лежи час. Потом уезжай, куда хочешь. Обернешься или раньше времени пошевелишься - убью, - сказала я.

За все это время ограбляемый не издал ни звука. Отъехал. Лег. В пыли валялся большой тюк.

- Интересно, - пробормотала Наталия. - Я думала, он будет ползать на коленях, кричать чего-то, уговаривать, а он молчит. Не так уж это и смешно.

- Да, и я почему-то не радуюсь, - присоединился Андрюшка и продолжил, успокаивая себя: - А он, честное слово, очень противный. Знаете, как громко ругаться может... Просто иерихонская труба.

- Да. Мы ограбили человека. И унизили. Противного, но тем не менее... - сказала грустно я, - неприятно. Но... A la guerre comme a la guerre.

- Вот-вот, я же говорил, что у вас нет силы духа, - решил взять руководство в свои руки Ноздрев. - Ограбили, так надо выяснить, что взяли. Может, там что-то такое, что сразу оправдает наши действия. А может, наоборот. Но если не посмотреть, то и не узнаем ведь.

Соскочил с коня, наклонился, развязал тюк. Одежда. Шевельнул ружьем. Высыпались украшения. Мелькнул красный огонек. Рубин.

Я подняла медальон, открыла крышку. Увидела мамин портрет.

- Да, он действительно грабил Москву... Не спрашивайте, потом скажу. Мне надо побыть одной. - Сняла платок с шеи. - Андрюшка, почисти коня, я... Я потом приеду.

И ускакала домой.

* * *

Закончила я рассказ так:

- И получается, что я ограбила человека. Вот. - Я сжала в ладони медальон, уже висящий у меня на шее. Камень у меня и сейчас есть, правда без медальона, просто на золотой цепочке. Были у меня тяжелые времена, когда золото пришлось продать. - Он, конечно, мой, мамин то есть, но я уже выросла, мне можно его носить, но я же его украла. Я - преступница. A la lettre. Не знаю, чего я именно ожидала от самостоятельной жизни, но явно чего-то другого. И медальон уже оскверненный будто, смотрю на него и вспоминаю не маму, а мужика противного. И мне очень плохо. И он так напугался, смотрел, будто я его правда убью. И лег на землю, прямо в грязь, лицом вниз и лежал, а я...

Пока рассказывала, вроде почти успокоилась, а теперь опять зарыдала. К этому времени мы пересели на диван, я уткнулась Старику лицом в плечо, вздрагивала и всхлипывала. Он автоматически начал похлопывать меня по спине, заговорил:

- Что сделано, то сделано, просто не дури больше. Такая хорошая Жаннета и такое вытворяет. А если убить кого-нибудь для смеху захочется?..

- Не-е-т, я не буду... - сквозь всхлипы простонала я, полная искреннего раскаяния.

- Тоже мне, сила духа у нее. Придумай другое занятие и веди себя хорошо. А сейчас иди спать и не думай - что было, то прошло. Цитирую: "Иди и впредь не греши".

Тут я не выдержала и засмеялась:

- Я очень счастливая. От всех неприятностей и глупостей у меня всегда получается одно хорошее. Ты мне как брат. Хорошо, что мы теперь на "ты".

Старик и не заметил, что перешел на "ты", не был уверен, что хочет иметь такую сестру, но согласился. Хорошо.

Мы еще долго разговаривали, он поведал о своем происхождении, родителях и судьбе, а я с упоением слушала, все больше и больше проникаясь к нему симпатией и добавляя отрывки из собственной жизни. Звучало это примерно так. Допустим он рассказывает:

- Когда я появился на свет, отец прослужил уже двадцать лет. Красавец, одевался в длинный темно-зеленый кафтан, короткий палевый жилет и длинную шинель с приборным сукном на воротнике, обшлагах и лацканах. Носил трость.

- А откуда ты знаешь? Ты же еще был маленький, совсем новорожденный.

- Этот костюм лежит до сих пор в сундуке дома. Масса вещей пропала, а старый мундир остался. Иногда отец его надевает, когда в соответствующем настроении, и мама восхищается, что он совсем не потолстел и не постарел.

- Здорово. Рассказывай дальше.

- Отец не курил (впрочем, тогда в России еще никто не курил), но не дурак выпить. Мать его обожала, да и сейчас обожает, а он мотался с место на место. Когда императором стал Александр, я был уже во вполне сознательном возрасте - восемь лет - и знал, кем хочу быть - военным, какие вопросы. Меня и отдали в Морской кадетский корпус.

- А мы как раз примерно в это время переехали с отцом в Москву, - говорю я, выпендриваясь и изображая из себя необыкновенно умную и наблюдательную особу. - Он считал, что тут спокойнее и живописнее, живется свободнее, чем в Петербурге, где двор и надо вести себя соответственно. И изучать Россию здесь легче, потому там единый стиль, а здесь смешались все нравы и племена. Сейчас-то уже не так, после пожара, а тогда какая была красота! Разноцветные дворцы из дерева, украшенные тщательной резьбой - пряничные домики - все сгорели. И люди немного расхлябанные и неорганизованные, симпатичные, а там сушеные все. А вы в Москве тоже так жили?

- Да нет, расхлябанностью никогда не отличались. Очень военная семья. Отец участвовал во всех возможных военных действиях, мать следовала в ближайших тылах за армией, а я учился. Московский дом дворовые поддерживали в жилом состоянии, можно бы, конечно, продать его, но зачем? Мало ли что в жизни понадобится?

- Ну и как, понадобился? Это вот тот, который ремонтируешь?

- Тот самый, но до этого я еще дойду. В мае двенадцатого года меня выпустили из корпуса. В это время Наполеон находился в Дрездене, Александр в Вильне. Бухарестским миром закончилась война с Турцией.

- Ну, это я все знаю. Папа очень следил за моим историческим воспитанием и постоянно устраивал экзамены. Ты, оказывается, не только как брат, но и как отец.

Старик растерянно улыбнулся, а я как пошла a livre ouvert сыпать датами, из которых сейчас ни одной не помню... Сначала, когда писала первый вариант этого своего произведения, я посмотрела по книгам, а потом думаю, зачем? Кому интересно, он и сам посмотрит, а это у меня - приключенческий мемуар. Легкомысленный. Вдохновенно-конкретно-занудный перечень дат я закончила вопросом:

- Знаю историю? Ты про себя и своих рассказывай!

- Договорились. Так вот во всех перечисленных тобой событиях отец принимал участие, под ним за время боевых действий убило пять лошадей, сам цел и невредим, а я мучился, горел патриотическим пламенем, но занимался в основном организационными вопросами. В конце концов меня произвели в мичманы и послали на корабль "Аглая".

- С ума сойти. А мне было четырнадцать лет, мы летом отправились на Липецкие минеральные воды - дворянам по деревням жить надоело, а в Москве у многих сгорели дома, квартиры стали редки и дороги. А там можно и полечиться, и пожить весело. В Липецке подготовились - устроили очень порядочный дом для пьющих воды, с большой залой, в театр пригласили труппу проезжих актеров... Утром все собирались на процедурах, а по вечерам танцевали и ходили в театр, и я там развлекалась вовсю. А ты служил, значит, был совсем взрослый! Ну и как тебе служилось? Весело? У тебя там друзья были?

А правда интересно, что в конце двадцатого века люди совсем по-другому воспринимают жизнь? Можете представить, что кто-то, собираясь принимать беженцев, готовит театр, ставит новые пьесы?.. Или что беженцы, которые ходят по метро ("Вы извините, что мы к вам обращаемся...") в свободное от побирушничества время посещают театры и танцуют? Скажете, это там были богатые, не разоренные люди? Нет, разоренные тоже были, они тоже танцевали... Это как светская беседа, все так привыкали к постоянно исполняемой роли, что никакое разорение, никакие мысли не могли прекратить давно начатого танца. Ну да ладно, опять я отвлеклась. Старая корова. Отвечает Старик:

- Конечно, как же без друзей. Служил со мной, кстати, там...

Тут шел перечень его друзей, который не имеет никакого отношения к моему рассказу. Пропускаю кусок.

- Хвастаешься? А отец твой что делал?

- Ничего и не хвастаюсь, сама спросила...

- Ну не обижайся, пошутила, - оттого, что он обиделся и отрицал это, Старик стал мне еще ближе, я урчала, как кошка и блестела глазами, отлично это осознавала и чувствовала себя необыкновенно привлекательной.

- Ну ладно. Про отца тогда, а не про меня. Когда взяли Париж, он посчитал свою военную миссию законченной и ушел в отставку. Беспрерывная череда войн, казалось, почти прекратилась, так еще и умер дядя жены и оставил наследство: два имения, под Москвой и в Тульской губернии, по пятьсот душ крестьян. Следить же надо за имуществом. Вот мы дошли и до дома, который я сейчас ремонтирую. Он в двенадцатом году не сгорел, но разрушился, растащили там все, его бы тоже надо в порядок привести. Но предлагать мне уходить в отставку и помогать разбираться с хозяйством отец не собирался: двадцать один год - самое время карьерой заняться, решил все делать сам.

- A propos, ты меня старше на семь лет. Буду дамой в полном расцвете сил, а ты - дряхлым старцем. Пожалуй, не стоит за тебя замуж выходить.

- Да я, вроде, и не предлагал.

- Не зарекайся, может еще предложишь. Мне еще никто не предлагал замуж выйти, наверное, это очень интересно... Рассказывай дальше. Что там, в четырнадцатом году?

- Наследство пришлось кстати - почти все наши крепостные разбежались кто куда, когда французы в Москву вошли. Может, они были в партизанах, может, убиты, а может, разбойничают где или вообще в Америке семечками торгуют. Один только остался - Васька, ровесник и в некотором роде мой молочный брат, который у меня теперь камердинером. Мать кормила меня грудью, сколько могла, но я был необычайно прожорлив.

- А сейчас тоже. Я помню, как ты у Надежды Константиновны уплетал за обе щеки.

- Ты тоже не отставала. Так вот, у Васькиной мамаши молока было даже слишком много, так что ее произвели в кормилицы, и я кормился у двух женщин сразу.

- Наверное, это как-нибудь повлияло на твою психику... Пожалуй, мне пора спать.

А зря я когда спать легла сразу заснула. Не будь такая соня, может, размышляя на эту тему, изобрела бы что-то вроде фрейдизма и прославилась на века, мне в семнадцать лет очень хотелось прославиться. А так... Прожить почти двести лет, не впасть в маразм, полностью осознавать жизненный опыт и ничем не прославиться, это даже немного странно. Хотя я сама себе это объясняю тем, что просто не захотела. Случались у меня, конечно, моменты, когда я оказывалась на виду, но потом меняла фамилию и растворялась в новой жизни. А славе нужна раскрутка, знаменитое имя заставляет с трепетом вслушиваться в любую произнесенную глупость, толковать любую нелепость...

Однажды я была художницей. Не скажу фамилию, но некоторую известность имела. В определенных кругах. Рисовала портрет одного в такой же степени знаменитого человека и уже в середине работы с ужасом обнаружила, что по неизвестной причине разместила его нелепо и неуравновешенно - сместила вбок полотна. Чтобы разместить у него над плечом музу или ангела, стиль явно не подходил, хотя, слегка кубистический ангел, возможно, был бы забавен. Выход я нашла самый простой - луч света, идущий вверх на пустом пространстве, а за этим плечом темнота погуще. Критики заходились - символическое изображение одинокой мятущейся души, душевной чистоты... А это просто поиск равновесия. Так что толкование зависит от имени.

А я всегда была дилетантом.

Профессионал я только в продлении собственной жизни.

Глава шестая, досказывающая то, что Старик от меня утаил и сообщающая, с какой стати он в мыслях отрекся от названной сестры

О чем Старик не рассказал тогда, так это о появлении Васьки на свет и странной его судьбе. Тема была слишком скользкая и для молодой девицы не слишком подходящая. Он решил, что если и стоит об этом говорить, то потом, когда отношения наши станут еще лучше, но чтобы понятна была моя история изложить все это надо сейчас.

Появление на свет Васьки само по себе загадочно. Его незамужняя мать вела себя прилично, никогда ни на кого не заглядывалась. Однажды поздно вечером проходила по двору, вдруг кто-то окликнул от ворот:

- Девушка, подай водички попить.

Она подумала, что это нищий. Увидела, вроде, барина (так она потом рассказывала), приоткрыла калитку, а он на нее как набросился... Так прямо около калитки лишил девства, зажав рот, чтобы не кричала, и исчез. Больше она его не видела, а может, и видела, но не узнала - лица-то не разглядела толком. Хозяйка ругала, расспрашивала, а потом решила, что нечего девку наказывать, похоже, не виновата ни в чем. Ну и оставила при себе. А у Васьки потом был полный простор для фантазий. Что его отец дворянин, он никогда не сомневался, а иногда выдумывал и что-то похлеще.

Пока Старика не отдали в Морской кадетский корпус, мальчики часто вместе играли, барчонок для смеху дворового учил всему, чему учили его самого. Поэтому Васька окончательно зазнался, друзей среди крепостных не имел, изображал из себя что-то вроде профессора и выглядел поэтому полным идиотом.

Вот этот-то самый Васька так и жил все время в Москве, в подвале, пока хозяева отсутствовали. Чем кормился, неизвестно, но не отощал и выглядел вполне довольным. Его забрали с собой, решили, если сын вернется, приставить к нему камердинером. Тем более, что Васька клятвенно обещал никаких фамильярностей не допускать и называть молочного брата барином.

Я сначала считала, что для того, чтобы выглядеть умной, надо притворяться идиоткой и наоборот. Во всяком случае, у меня так получалось. Механизм я поняла позже. Когда мне было на кого-то наплевать, я не возражала, только слушала, издавала неопределенные соглашательские звуки, улыбалась и производила впечатление единомышленника. Все, кто сам себя считает умным, в результате думал, что я ничуть не глупее их, раз со всем соглашаюсь. Возражая, я, соответственно казалась им идиоткой, раз не понимаю таких простых вещей. А возражала я именно тогда, когда хотела произвести хорошее впечатление, даже если на самом деле соглашалась. Еще один способ произвести впечатление умного человека я обнаружила когда мы с отцом после пожара Москвы проживали на водах - если с упоением произносить речи на абсолютно непонятные окружающим темы, они начинают думать, что ты мудра, но не от мира сего. Тоже не слишком приятная репутация.

С тех пор, как я совершенно случайно оказалась посвящена в тайну долголетия и осознала это, мне совершенно все равно, какой я кажусь окружающим. Я чувствую себя наблюдателем, зрителем в театре, который иногда бывает втянут в бессмысленное и нелепое действие, но все равно наступит момент, когда он уйдет со сцены в партер и будет смотреть дальше. Но да, я же рассказываю историю. Очевидно, мозги мои опять проявляют признаки старения, наверное, скоро надо будет пройти курс омоложения. Продолжаем разговор.

Итак, я отправилась в постель, свою, разумеется, а утром уехала, пока Старик еще спал.

И думал он обо мне, смею надеяться, хорошо и с удовольствием, хотя и не как о сестре, а как о красивой девушке, которая когда-нибудь обязательно появится - дом-то мой - а поэтому ничего пока предпринимать не надо. Все само образуется и самым замечательным образом. Но мыслям этим был положен конец, грубый и неожиданный.

По Москве пошли разговоры о том, что поблизости возникла новая разбойничья шайка. Страшные дикие женщины с распущенными волосами, амазонки своего рода, ездят на зебрах и грабят проезжих. Нет у них ни жалости, ни совести: останавливают карету, экипаж, телегу - им все равно, всех выгоняют, кладут лицом в землю, забирают все, что хотят, а встать разрешают только через час после своего отъезда. Коней не обижают. Чаще всего это происходит на дороге, соединяющей Москву и Петербург.

А потом еще хуже. У Надежды Константиновны убежал карлик. Она позвала Старика к себе, усадила за стол, сказала:

- Ничего я тебе сейчас говорить не буду, раньше времени, будем слушать показания... Матрена! Сюда немедленно.

Карлица появилась неимоверно суетливо, кланяясь и крестясь.

- Чего изволите, матушка-барыня, я всегда готова что хотите для вас сделать, вот вы позвали, я и появилась, как лист перед травой...

- Рассказывай свою историю при молодом человеке, я хочу услышать, что он по этому поводу думает.

- Да, матушка-барыня... Муж мой получил письмо, лучше бы он и читать не умел, простому человеку читать не надо, до добра это не доводит...

- Не бубни, рассказывай дело...

- Да страшно рассказывать по делу... Получил он письмо от барышни Жаннеты, она его позвала в разбойники вместе с ней, он и поехал, и коня угнал. А куда ему на коне с короткими ногами, смех один, залез на коня с поленницы, а как он в лесу будет дурень, никакого в голове соображения нет...

Старик слушал в ужасе и думал: "Ерунда какая... Не может быть... Это ошибка какая-то..." Рявкнул грубо:

- Что за чушь! С какой стати он поехал по ее первому зову? И вообще как он поверил в такую ерунду? Может, это розыгрыш, глупый розыгрыш...

- Да это... Неприлично говорить, барин, но... - карлица мелко захихикала и прикрыла рот рукой, бросая на Старика необъяснимо игривые взгляды.

- Ты продолжай, продолжай... - процедила сквозь зубы Надежда Константиновна. - Мне рассказала и ему расскажи.

- У них были отношения. Ну вы понимаете...

Старик вскочил.

- Надежда Константиновна, Матрена ваша из ума выжила, что за охота вам слушать всякую ерунду?! Обманул кто-то его, вот и все. Не может такого быть...

А сам вспоминает мой рассказ, думает "Неужели, правда? Не может быть... Ведь она же так расстроилась..."

И постарался все это выкинуть из головы, пока не появится новая информация.

А я бы конечно не стала даже и говорить об этих безобразных сплетнях, не будь уверена, что вы, в отличие от него понимаете, что я на это не способна. Хотя смешно, конечно, что мне за дело до этой Жаннет, даже если это я? Так давно... А все равно, бывают обиды, которые не прощаются. Мало ли что про меня могут наплести? Когда я про эту его реакцию узнала, сразу решила, что отомщу...

Глава седьмая, рассказывающая о том, как я познакомилась с Анной-пасечницей, узнала, что моя репутация погублена и услышала очень странную лекцию по еврейскому вопросу

Из Москвы я вернулась в Березовое странно успокоенная и притихшая, иногда о чем-то задумывалась, мечтательно улыбалась, несмотря на то, что отношения с хозяйками имения резко испортились.

Наталья утром спустилась к завтраку раньше обычного и немедленно возбужденно заговорила:

- Пока маменьки нет, я должна сказать, что это не должно больше повториться никогда! Во что ты меня втравила...

- Почему я? Что ты? Мы же вместе хотели доказать, что у нас есть сила духа... Очень глупо, конечно, но ведь вместе же.

- Ничего не вместе, это ты! Кто у Бога спрашивал? И оставила меня вдвоем с Ноздревым, он груб! "После грабежа положено целоваться", - говорит. Ужасно, что он хотел со мной сделать, у меня до сих пор все дрожит...

- Просто ты ему приглянулась, он, значит, давно об этом думал, такой он, видимо, человек.

- Нет, это все ты! Ты меня сделала грешницей, мне понравилось, он делал ужасные вещи, а мне было приятно, представляешь, он рукой... Но это не твое дело. Как теперь исправиться, не знаю... И я потом видела сны. Неприличные.

Тут спустилась Леди.

- Nataly, what happened, why are you so excited?..

Натали молчала, не отвечала, смотрела исподлобья.

- I forgot, you prefer not to understand English. Andrushka!.. - Мальчик возник, как ниоткуда, как чертик из коробочки. - Translate! Where have you been, foolish boy, you must be always near me! Don't answer, translate. Nut, why are you so strange?

- Дочь, чего чудишь? - перевел Андрюшка.

- Жаннет не ночевала дома, я не могу это воспринимать спокойно, где она была? В конце концов нам ее рекомендовали как приличную девушку.

- Andrushka, don't translate. Go away. По такому поводу я и по-русски поговорю, - сказала Леди.

Мальчишка вовсе не ушел, отошел к двери и смотрел с любопытством.

Приподняв брови, хозяйка дома смотрела на меня, я откровенно растерялась и молчала. В голову лезла какая-то ерунда. "Такие подруги, и вот на тебе... Очевидно, Наталия очень переживает, я тоже переживала, надо помочь ей успокоиться, у нее же нет такого друга, Ноздрев это совсем другое, он не способен сопереживать, только регочет, вон целоваться лез и рукой что-то с ней делал... Что можно сделать рукой такого неприличного просто не представляю? Может, он ее целовал и при этом фигу показывал?" Я глупо хихикнула, сделала серьезное лицо и произнесла:

- Леди! Наталия! Я ездила в Москву, мне вдруг показалось, что у меня в доме пожар. Бывают предчувствия, я должна была проверить. Там в своей комнате я и переночевала. Молодой человек, который снимает у меня дом, проявил себя как настоящий джентльмен и накормил меня отличным обедом. Но я все же проголодалась, так что давайте завтракать.

- Да, конечно, давайте завтракать. Тата, успокойся, ты ведешь себя неприлично, дама должна быть выдержана и невозмутима, надо попросить прислать нам еще лекарства для успокоения нервов, вон ты какая красная, а у нас запас кончился. И тебе, Анюта, неплохо бы тоже нервы успокоить, что за предчувствия такие дурные, вот у меня никогда не бывает никаких вокруг-да-около-чувствий, чувства бывают, а предчувствий и послечувствий никаких у меня нет. Андрюшка, ты чего такой пришибленный? Шевелись... Подумаешь, по-русски барыня немного поговорила, вот успокоюсь и опять будешь переводчиком.

После завтрака Леди отправила Наталию в постель, а я, чтобы убежать из нервной атмосферы, отправилась к пасечнице Анне, крепостной Ноздрева, попросить лекарство - Леди сказала: "Она сама знает какое, всегда у нее одно и то же берем". А кроме того, мне было интересно - Вулф же говорил, что существует такая гениальная пасечница - Анна.

Когда я верхом поднялась на высокий берег реки, суровая и страшноватая пасечница, в платке, повязанном по глаза, стояла задумчиво у ворот, смотрела вдаль, вроде проводила кого-то только что или ждет. Мне показалось, она совсем на меня не походила, разве что ростом. Физиономия у меня, говорят, была детская, а у нее суровая, озабоченная чем-то. Прически разные, одежда. Ну и она постарше немного, но по виду этого и не поймешь. Я только успела ее осмотреть с ног до головы - у женщин это мало времени занимает, вы же знаете, как она говорит:

- Господи, как мы похожи... Дурная примета. Встретить своего двойника...

Я подумала: "Ну и балда. Я совсем другая".

Есть такой способ описывать человека: определить, что легче всего представить в его руках. Это Родственник придумал. Ну так вот, в моих руках можно было представить книгу, куклу, цыпленка, рюмку, цветок, кошку. В руках Анны-пасечницы запросто воображались ведро, стакан, топор, больной козленок... Чувствуете разницу? Но при том мы действительно были похожи, особенно если без головного убора, но я это только потом узнала. А после катастрофы, когда из нас двоих получилась одна, ничего не могло быть в моих ладонях. Тихие, расслабленные руки, которые хотят без дела лежать на коленях и не шевелиться никогда. Но это потом...

- Здравствуйте, вас Анна зовут? - как могла приветливее сказала я. - Меня к вам отправила Леди, с ее дочерью что-то случилось, она просила прислать лекарство, знаете какое... - Анна мрачно и задумчиво смотрела, ни слова не говорила. Чтобы прервать неловкое молчание, я соскочила с коня и продолжила: - А меня зовут Жаннет, а иногда Анной, как вас...

Пасечница, видимо, приняла какое-то решение, вдруг стала почти приветливой.

- Заходите, барышня, посидите, отдохните от жизненной суеты. Конь во дворе постоит, медом вас угощу...

Вошли в дом. Прямо от входа - большая пустая комната. Стол, скамья, печка. Икон нет. Пахнет травами. Две двери в дальней стене.

- Садитесь. Сейчас принесу меду...

- Да я на минуточку, только за лекарством. Я вообще-то этот продукт не очень люблю, слишком сладкий для меня.

- Разный бывает. Их лекарство тоже из меда, это вино, вроде шампанского... Шипит. Не сладкое, не горькое, на вкус приятное и никакой крепости не чувствуется, а после него любой заснет, как младенец. Сама-то не пью, мне работать надо, а ваши хозяйки к нему большую слабость имеют.

- А я думала оно какое-нибудь невкусное, мерзкое, вонючее... У меня отец врач, многие пациенты хотели, чтобы лечили их чем-нибудь неприятным. По-моему, считали, что болезнью их Бог наказал, а чем гнуснее лекарство, тем существеннее искупление. Медом он тоже лечил, но детей, которым никакое искупление не надо. Все помню наизусть. - Я зажмурила глаза, приняла серьезный вид и заговорила, цитируя: - "Когда жжет в животе, медленно пьют раствор меда за полтора - два часа до еды. Если еда застревает внутри комком, пьют его залпом за пять - десять минут до еды. При неприятном запахе изо рта полощут рот. При простуде полощут горло, закапывают в нос; вдыхают пар, возникающий при кипячении; кладут кусок меда под язык и запивают молоком..."

Это я и сейчас цитирую. Из книжки взяла. Сама по себе я сейчас про мед знаю намного больше. Вся пропиталась, набальзамировалась медом. И не только им - пыльцой, прополисом, ядом... Что с ними делать? Да в любой книжке про народную медицину написано. Главное не это - главное делать все именно тогда, когда надо, и в нужных масштабах.

Анна слушала с удовольствием, вроде, и перестала торопиться.

- Может, и действительно нужны противные лекарства для людей богобоязненных, надо подумать, всякие больные приходят, может, и из меда можно сделать что-то отвратительное. Но ваши знакомые не такие, им лекарства приятные нужны, как детям... Вы не против, что я так о них говорю?

- Да ладно, что мы не женского пола? Посплетничать женщинам первое удовольствие... А мед... Он правда разный бывает?

- А как же. Тут масса всяких тонкостей... Пчелы его с разных цветов собирают, листьев и стеблей. Бывает мед очень даже приятный, не слишком сладкий, но пчелам вредный. Из него делаю медовуху, он быстро бродит. Осенью его у меня крестьяне бочками берут, в тонкости вкуса не вникают, лишь бы в голову ударяло.

- А их лекарство тоже такое?

- Нет, у них всегда одинакового вкуса и крепче. А тот мед, если смешать с водкой, появятся хлопья, с цветочным такого не происходит.



- Неужели у них с водкой?

- Ну вы уж им не говорите...

- А с каких цветов у них? С липы?

- Нет, липовый - это как раз тот, который вы не любите. Именно его вкус приходит в голову, когда думаешь слово "мед". Им лучше всего лечить, но только не болезни Леди и Наталии.

- А еще какой бывает?

- С иван-чая прозрачно-водянистый, нежный и ароматный, но быстро кристаллизуется, его дед продавал как можно быстрее и я то же делаю. С белой акации светлый, прозрачный, с тонким запахом и вкусом, для особых покупателей... Да много всяких медов. Окрестные пасечники этого не разбирают, а у меня ульи по-хитрому расставлены, так что какой хочу, такой и собираю. Сейчас принесу попробовать.

Анна удалилась куда-то вглубь дома, принесла - не за один раз, а за несколько, - много маленьких деревянных мисочек с прозрачным янтарным содержимым. В некоторых мед нежно-желтый, почти невидимый, в других - темный. Я пробовала то один, то другой и диву давалась - удивительное вещество породили природа и Анна-пасечница вдвоем. Вулф прав, она - гений в своем деле.

Минут через сорок, закончив дегустацию, я спросила:

- А Леди и Наталии из какого?

- Секрет, никто больше такого лекарства делать не может, должна же у меня быть тайна. Я вам исходное сырье и пробовать не давала, не так уж его у меня много.

- Да, конечно, - рассмеялась я, - у отца тоже были секретные рецепты... Без скрытности не обойтись... Я вас, наверное, ужасно задержала...

- Нужно же иногда и пасечницам отдыхать, - ответила Анна, и вид у нее почему-то был очень довольный.

Когда я уезжала, к седлу пристроились два берестяных короба с неизвестным содержимым, для каждой "пациентки" свой - Анна сказала, что Леди и Наталия предпочитают получать лекарство в запечатанном виде, так чтобы никто не видел, что это бутылки. Короба по дороге позвякивали, так что тайной это все равно не оставалось, но раз не видно, приличия соблюдены, не так ли?

Все, как в Америке. Сейчас, а не тогда. Бутылка виски в бумажном пакете. Люди не меняются.

Доставленные лекарства Андрюшка отнес на второй этаж. И у Наталии, и у Леди для него в проходных комнатах было выделено в шкафчике специальное место. Уж так они носились с этим лекарством, что сейчас я бы решила, что это наркотики. Тогда мне ничего подобного в голову не пришло. Я только подумала: "Интересно, пациенты моего отца также трепетно относились к его лечению? Приятно, наверное, Анне-пасечнице такое уважение. А может, она про него и не знает. Расскажу при случае..."

На несколько дней воцарилось спокойствие, мать спала допоздна, депрессия дочери прошла, она выглядела даже лучше, чем обычно - глаза необыкновенно сияли. "Надо же, действуют народные средства..." - думала я.

Ноздрев приходил обедать, но молчал. Я изо всех сил старалась поддерживать разговор, рассказывала какие-то глупости про общих знакомых, предлагала завести карлика, как Надежда Константиновна, или еще какое-нибудь странное существо, но пробудить в присутствующих интерес не удалось. Была даже мысль начать обедать на втором этаже, в своей комнате, но страшно было, что это еще сильнее обострит обстановку.

Произошло несколько непонятных событий, но на них в атмосфере общего упадка никто не обратил внимания. Пропал мой черный парик. Наталья с Ноздревым совершенно не помнили, куда дели нелепый этот предмет, но

воспоминание детства потеряло ценность. Сбежала лиса. Вот это жалко, неужели ей так не понравилось грабить? И вообще, эта история с грабежом полностью поменяла всю жизнь в Березовом. Даже собаки регулярно убегали со двора. Когда я сообщила об этом Ноздреву, тот не слишком вежливо заявил:

- Вы такие тут все скучные, что того и гляди и я убегу.

"Источником скуки может быть что угодно, и мы конечно, но чаще всего у человека этот источник в голове... Что-то у тебя не в порядке с головой", - ужасно хотелось так ответить... Но Наталия в ответ на фразу соседа нелепо покраснела и уставилась на него умоляюще, а я решила лучше молчать и читать книжки где-нибудь в уединении. Никто не возражал и общества моего не искал. Ноздрев и Наталия гуляли вдвоем, отношения их заметно изменились. Скоро они объявили, что решили пожениться.

Покой нарушили трагические события: в окрестностях появилась разбойничья шайка. Сначала можно было предположить, что это развиваются слухи о глупом приключении с ограбленным мужиком, но потом стало ясно, что это что-то более реальное. У людей действительно реквизировали все, что у них имелось при себе. Никаких увечий не наносили и лошадей не отбирали, но вся округа только об этом и говорила. Что самое странное, грабили женщины и представлялись жертвам как "Шайка разбойницы Анны". А лошади их были странно разукрашены - то полосами, то кругами.

- Это мистика какая-то, - сказала я Наталии, как-то оставшись с ней наедине.

Последнее время мы почти не общались. Я даже начала думать, что пора уезжать - функция моя стала крайне неопределенной. Но вот дом сдала, ехать-то некуда...

- Не думаю, - странно ответила Наталия. - В мистику не верю.

"Странно, - подумала я, - совсем недавно верила, с удовольствием обсуждала мистические проблемы... А еще говорит, люди не меняются. Сама меняется по десять раз на дню, о неделях уж и говорить нечего". Но упрекать я ее не стала, только сказала:

- Но ведь они повторяют нас, это какая-то ерунда, мы про это никому не рассказывали.

- Не думаю, что повторяют... Извини, мне надо сделать кое-что.

Почему она так странно себя вела и что при этом думала, я узнала через несколько дней.

Наталия и Ноздрев отправились после обеда гулять в сад, а меня попросила задержаться Леди. Ситуация была настолько скользкой, что разговор велся по-русски.

- Андрюшка мне рассказал о ваших шалостях... - сказала она и замолчала.

Я, кажется, покраснела, ждала, что будет дальше.

Понятия не имею, краснею я когда-нибудь или нет. Иногда делается жарко, а иногда в дрожь бросает, но в зеркало-то я при этом не смотрю. От ее слов стало жарко.

- Понимаю, ерунда это все, молодость играет... Нат раскаялась, Ноздрев о ней заботится, они серьезны и печальны, она даже похудела, все как и положено, согрешив... Но вы, Анюта...

- А что я? Даже в Москву тогда уехала от расстройства...

- А говорили, пожар... Склонность к вранью ни к чему хорошему привести не может. Вот вы всегда врете, очевидно, что-то с происхождением у вас.

- Не понимаю, что вы имеете в виду... - Я уже начала выходить из себя. - Что за обвинения?.. Мое происхождение прекрасно известно. И могу уехать, если видите во мне какие-то существенные недостатки, но не понимаю...

- Уехать обязательно надо, но сначала необходимо поговорить. Зачем вы занялись разбоем?..



- Но ведь Натали наверняка рассказала...

- Я говорю не об этом случае. О продолжении.

- Не понимаю...

- Не притворяйтесь. Я, конечно, не семи пядей во лбу, но связать концы с концами могу. "Шайка разбойницы Анны" - надо ж такое выдумать... Да еще и Анфису сманила... Вот врунья, зачем надо было жалеть, что она убежала?.. Лицемерие - худший из пороков. То есть, может, и не худший, но худший из мне доступных. Я бы уж, конечно, не стала грабить прохожих. Я могла еще сомневаться, на вид вы такая приличная, но когда там появился карлик...

- Какой карлик?!

- Вот, продолжаешь врать... Карлик Надежды Константиновны. Это уж доказательство, как доказательство.

- Он в шайке? Не может быть...

- Теперь я даже поверила бы, что он твой любовник... - Она многозначительно замолчала, качая головой.

Я в ярости бросилась из комнаты. А вы бы не пришли бы в ярость, если бы услышали, что ваш любовник, например... Ну, например... Одноглазый, горбатый, хромой, заикающийся китаец. Любовник карлик - такая же чушь.

Леди крикнула вслед:

- Пришлю Андрюшку помочь вещи собрать!..

"Спрошу у Андрюшки, - подумала я, - он правда странно на меня поглядывает, но это, наверное, значит, что он тоже в этих слухах разбирается..."

Андрюшка смотрел букой, но на вопросы отвечал, хотя и несколько удивленно. Ясно, думал: "Сама разбойница, все лучше меня знает, а еще спрашивает... Все баре придурки, точно говорю..."

Мальчишка рассказал, что несколько дней назад шайка разбойницы Анны стала еще активнее, теперь на разбой выезжают не только женщины, но и карлик, а за ним бежит лиса Анфиса. Стало ясно, почему ее дома нет. В конце своей истории, он сказал:

- Барышня Анна, а можно спросить?..

- Спрашивай.

- А остальные-то женщины кто? Барышня Натали сидит дома, я проверял... А больше у вас, вроде, и знакомых тут нет... Вы, что ли, их тоже из Москвы выписали, как карлика?..

- С чего ты взял, что я выписала карлика?

- Барышня Анна, да не надо думать, что я глупый и только по-английски понимаю. Я же сам письмо отвозил...

- Какое письмо?.. Да не смотри дикими глазами, расскажи толком...

- Ну хотите смеяться, смейтесь... Подошел ко мне барышни Наталии жених, Ноздрев ...

- Он? Вот смешно-то...

- Сами просили рассказывать, так не перебивайте... Перебьете хоть раз, не буду больше говорить.

- Хорошо, хорошо, ни слова не произнесу, буду только слушать.

- Ноздрев сказал: "Барышня Анна письмо тут написала секретное... Отвезешь в тайне от хозяйки. Барышня стесняется попросить, далеко, в Москву, в дом Надежды Константиновны, ее карлику". - Я говорю: "Ну да, отнесешь, как же... Барыня меня все время дергает, ни на минуту уйти не могу. И за обедом прислуживаю. Вы своего человека отправьте, я-то тут причем?" "А я, - говорит, - твою барыню наведу на мысль тебя туда по другому делу отправить, а заодно и доставишь. А ты лучше любого моего человека годишься, мальчишка, никто на тебя внимания не обратит". Так я конечно согласился. Ну она меня скоро и отправила - вызвать портного барышне Наталии приданое обновлять.



Меня настолько потрясла эта история, что никакие вопросы по существу мне даже в голову не пришли. Единственно, за что я смогла зацепиться, так это за последнее слово:

- Почему обновлять?

- Ну потому, что приданое давно приготовлено, а она с тех пор раздалась в груди. И мода изменилась... Все, больше нет вопросов?

- Нет, - рассеянно сказала я. - К Ноздреву, пожалуй, есть...

Я вышла в сад и в ярости отправилась искать Наталью с Ноздревым, которым на правах жениха и невесты разрешалось уединяться. Подойдя к беседке, услышала странный разговор.

- Знаешь, по-моему все дело в том, что она еврейка. Они все корыстные, она просто поняла как грабят, и решила этим заняться. Им только дай волю.

- Какая еврейка, ты что, разве евреи рыжие бывают?

- Они всякие бывают. А потом у нее откуда черный парик? Может, им, евреям, положено быть иногда брюнетами.

- Всем известно, что она француженка.

- Французские евреи тоже бывают...

Я осторожно заглянула в беседку. На полу лежали собаки Натали и Жанна, похоже, спали. Наталия сидела на столе, раскачивая ногой. Ноздрев смотрел на нее со скамейки и думал явно о другом, потому что ответил:

- Давай снимем с тебя туфли, так намного удобнее качать ногами.

- Не хочу снимать, хочешь сам снимай. А я прочту тебе лекцию про евреев.

- Читай, читай, - сказал он сдавленным голосом, снимая с нее туфли странно суетливыми движениями. - А потом ты меня поцелуешь.

- Нет, хочу читать лекцию. Чтобы ты знал, какая я умная.

- Знаю...

- Не возражай, обижусь. Итак, при Екатерине второй, после присоединения Крыма и Новороссии и разделов Польши установлено понятие о черте еврейской оседлости, в которую включены малороссийские, новороссийские губернии, Крым и провинции, присоединенные по трем разделам от Польши. Евреям запрещен доступ в остальные части империи, но в черте оседлости они могут пользоваться всеми гражданскими правами наравне с прочими людьми среднего рода. В Москве их, значит, с тех пор не должно быть. Поэтому если это семейство Пуле - евреи, они бы никогда не признались в этом, иначе не смогли бы здесь жить.

Слушая, Ноздрев осторожно гладил ладонями ее ступни, щекотал пальцами, постепенно его руки делались смелее.

- Почему ты, собственно, так много про них знаешь? У тебя что, особый интерес? Может, ты сама немного... Говорят у евреек по особенному устроены кое-какие части, давай проверим...

Рука Ноздрева поехала вверх. Собаки заинтересовались, подняли головы, смотрели на хозяина и его девушку, меня не замечали. А может, считали своей и не собирались обращать внимания.

- Потому так много знаю, что намного умнее тебя, не безобразничай, - сказала Наталия, но руки не оттолкнула. - Ты скажешь, что они могли бы жить где-нибудь еще. Но по закону тысяча семьсот девяносто четвертого года в местах приписки на евреев наложены двойные подати в сравнении с мещанами и купцами христианских исповеданий. Думаешь, хоть один еврей если бы мог этого избежать, не принял бы для этого все меры? Державин, ревизовавший белорусские губернии в качестве сенатора, составил особую записку по еврейскому вопросу, но она осталась лежать без движения. Наверное, они его подкупили, а император это понял.

- Да, действительно, ты очень умная, - почти простонал Ноздрев, наклоняясь вперед.



Лицо у него раскраснелось и он почему-то тяжело дышал. Я уже почти не слушала, при всем легкомыслии никогда не видела ничего подобного. "Что он там делает такое?" - подумала я и перешла на другую сторону беседки, чтобы лучше видеть. Наталья тоже дышала все тяжелее и подвинулась вперед, но продолжала безостановочно говорить.

- В восемьсот втором году образован особый комитет "по жалобам на разные злоупотребления и беспорядки во вред земледелия и промышленности обитателей трех губерний, где евреи обитают". Думаешь, в других местах нет злоупотреблений и беспорядков? Ну что ты делаешь? Ты же взрослый мальчик...

Похоже, его рука забралась уже нивесть куда. Собаки подошли, сели рядом, внимательно смотрели. Наталия соскочила со стола, юбка ее задралась, она обняла его руками за плечи, он пробормотал:

- Нет, ты говори, говори, мне очень интересно, женщины должны быть выдержанными и не показывать виду... Садись обратно, садись... Вот если бы тут еще стоял Андрюшка и переводил все на английский язык своим специфическим способом...

Наталия оттолкнула его, присела опять на стол, капризно произнесла:

- Ты надо мной смеешься. Ты должен меня слушаться. Скажи: "Мяу!"

- Гав, - сказал Ноздрев, а руки его опять отправились в путешествие.

Наталия этого будто не заметила.

- То-то же. Евреи очень хитрые, они специально так сделали, чтобы организовали эту комиссию, думали им от этого лучше жить будет. И добились. В восемьсот четвертом году проявился результат работ комитета, образованного во втором году, - особое "положение о евреях", принятое девятого декабря. Им по-прежнему запрещено селиться в России вне черты оседлости, но она расширена. Кроме губерний литовских, белорусских, малороссийских, Киевской, Минской, Волынской, Подольской, Херсонской, Екатеринославской и Таврической в нее вошли губернии Астраханская и Кавказская. - Она говорила все быстрее и быстрее, закрыла глаза и дышала очень громко. Ноздрев подошел ближе к столу, я отошла в кусты, чтобы не заметили, но совсем уйти не могла, напряженно прислушивалась к их дыханию, не к словам. Наталия продолжала: - Но всех не купишь - для борьбы с контрабандой евреям запретили селиться в приграничной пятидесятиверстной полосе. Но разоблачили они себя сами. Я тебе точно говорю, что зло всегда разоблачает себя само. А-а-а, что ты делаешь...

- Тебе приятно?

- Очень, счастье мое, еще... Ну давай, давай, давай...

Я выглянула опять. Наталия продолжала сидеть на столе, Ноздрев ритмично дергался, плотно к ней прижатый. Голова девушки была откинута назад, она прикусила нижнюю губу и стонала. Собаки пытались просунуть свои головы между Натали и Ноздревым, рыжая вскочила лапами на стол, лизнула Наталию в щеку, та ничего не заметила. "Значит, они уже муж и жена, - подумала я. - Но как странно, на столе... Я думала, как собаки, стоя и мужчина сзади, а оказывается все не так... А наверное, это приятно..." Тут Ноздрев и Наталия одновременно странно застонали, зарычали, но он не оторвался от нее, продолжал тихо покачиваться, сказал хрипло:

- Давай, моя умная девочка, рассказывай мне дальше, что ты там говорила, а потом еще... Болтай, лепечи, ну!

Наталия забормотала расслабленно:

- Евреев разделили на четыре класса: земледельцев; фабрикантов и ремесленников; купцов; мещан. Класс евреев-земледельцев придуман для того, чтобы "обратить евреев к полезным занятиям", ему предоставлены различные льготы...

Ноздрев, продолжая тихо покачиваться, поднял руку, медленно взял Наталию за сосок, сильно сжал и повернул, другой рукой прижал ее к себе, внимательно смотрел ей в лицо. Она дернулась, широко раскрыла глаза:



- Зачем, мне больно...

- Боль это очень приятно, ты скоро поймешь... Говори, не останавливайся...

Он задергался сильнее, продолжая мять ее сосок, крутить его и тянуть. Она как зачарованная смотрела ему в лицо, говорила все быстрее и лихорадочнее:

- Запрещено им содержать в деревнях и селах аренды, шинки, кабаки и постоялые дворы и всякую торговлю в сельских местностях вином под своим и чужим именем. Детям всех евреев предоставлено право обучаться во всех российских народных училищах, гимназиях и университетах. Кроме того евреям предоставлена свобода вероисповедания. В восемьсот шестом году по инициативе могилевского губернатора Бакунина начались опыты устройства еврейских земледельческих колоний в Новороссии, не получившие, впрочем, большого распространения...

Я решила больше не слушать, ушла. Мне было жарко и как-то странно дрожало все внутри. Вот покраснела я при этом или побледнела, даже и предположить не могу. Шла и думала: "Ну зато я теперь знаю, что он делал с ней рукой... А интересно, Старик тоже щиплется? Если бы я стала его женой, мы бы тоже при этом разговаривали про что-нибудь такое, ни к селу ни к городу, про Аристотеля, например?.. А что они такое говорили про евреев, кажется, что я еврейка? А почему? Чудно...

А вы никогда не задумывались о том, почему так приятно вспоминать о собственной наивности?

О том, что хотела задать Ноздреву яростный вопрос, я надолго забыла. Собралась и уехала, взяв с собой рыжую тезку-гончую. Adieu, чудаки!

Глава восьмая, в которой я приехала в Москву, обнаружила, что никто мне не верит, и устроила тюремную камеру из собственного дома

В Москву приехала в полной растерянности и первым делом, даже не заезжая в свой дом, отправилась к Вулфу. "Настало время, - подумала я, - пусть принимает за идиотку и опекает, пожалуй я действительно идиотка и против опеки ничего не имею..."

Он сидел на месте, в своей конторе, такой же огромный как всегда, за огромным столом.

- Уж думал не дождусь вас, придется посылать кого-нибудь, - приветствовал он меня неожиданной фразой.

- В каком смысле? - растерялась я. Последние полчаса думала, как начать разговор, а у него, похоже, у самого есть что сказать.

- А как же, наслышан про шайку разбойницы Анны. Вот жду...

- Но это же не я...

- Ну вот и рассказывайте, обсудим. Да не волнуйтесь, моя задача не осуждать и не обсуждать, а помогать чем могу.

Села, сжала кулаки, приступила:

- Все началось с того, что я случайно ограбила мужика...

Вулф шевельнул бровью, но не перебивал, пока я не закончила излагать все события. Потом заговорил.

- Не сомневайтесь и не переживайте. Я вам верю. Сейчас я коротко и, возможно, грубо, повторю то, что вы сказали, поправьте, если что не так. - Я кивнула. - С Наталией, Ноздревым в черном парике, лисой и мальчишкой, наряженным карликом, на раскрашенных лошадях вы ограбили мужика, которого указал Ноздрев. Среди отобранных вещей - украшение вашей матери. Его вы оставили себе, но больше никого грабить не собирались. Пропали лиса и черный парик. Скоро поблизости начала действовать шайка разбойницы Анны такого же состава и вида. Карлик в ней моей бывшей барыни, его вызвал опять же Ноздрев, передав записку от вас.



- Вы думаете это Ноздрев все устроил? Вот гад! Надо его наказать...

- Ясно, что он в этом замешан, но не думаю, что он сам "разбойница Анна". Я слышал рассказы, все указывает на вас и Анна определенно девушка. Репутация ваша пострадала. Самый простой способ - просто уехать, благо есть куда, постепенно станет ясно, что это не вы, если шайка будет продолжать действовать.

- А если не будет? Вдруг он это специально придумал, чтобы опозорить меня? Хотя с какой стати, не понимаю... Бред какой-то.

- Следующий способ - поймать, арестовать всех участников шайки, тогда станет ясно, что это не вы, но Ноздрев, возможно, останется ни при чем. Можно вызвать солдат, слухов уже достаточно ходит.

- Нет... Не надо...

- Почему? Это быстрое решение. Вам очень хочется наказать Ноздрева? Мстительность девушкам не к лицу...

- Хочу наказать... Но еще мне хочется не просто все это прекратить, но и понять почему. Ведь не мог он просто так зло пошутить. А еще Чарли... Его же обманули. Я... Я бы не хотела, чтобы его из-за меня арестовывали. Какой он разбойник, он смешной...

Вулф смотрел на меня внимательно. Я отвернулась, иногда только поднимала на него глаза, но сразу отводила взгляд. В конце концов он заговорил.

- Ладно, можно попытаться сначала во всем разобраться, спасти карлика, наказать Ноздрева... Сложно, конечно, но девушка вы романтическая, а я обещал отцу о вас заботиться и не особенно ограничивать порывы. Это займет какое-то время. Быстро в таком деле ничего не сделаешь, и денег придется затратить, может, много. Но вложение необходимое... Где пока хотите жить? Если бы не карлик, я бы советовал пока поселиться у бывшей моей владелицы, батюшка ваш говорил, она к вам благоволит...

- Но она же не может поверить, что я разбойница! Она же знает меня с детства!

- Да вы и сейчас еще не очень взрослая... Можете попробовать, но если не получится, можно и у меня остановиться, как гость.

- Нет, тогда все узнают, что вы мой опекун, а папа хотел, чтобы мы это скрывали. Как хотите...

Прямо от Вулфа я отправилась к Надежде Константиновне. Та, хотя и приняла меня, вела себя отвратительно, слушать никаких объяснений не хотела, произнесла только крайне сумбурную речь:

- Вот ты, проныра, как мне голову заморочила. Помню перед войной к одной французской торговке модным товаром на Кузнецком мосту, пронырливой и вкрадчивой, ездила вся Москва шляпы покупать... Она еще так дорого брала, что прозвали ее обер-шельма... Так она, оказалось, радела Бонапарту. За ней долго следили. Ты, может, тоже... А в двенадцатом году во второй раз к нам приезжала актриса одна. Оказалось, любовница Наполеона. С вами, француженками, не угадаешь... Вот ты жила такая тихая, а только тебе подали гадостную идею... Иди уж. По старой памяти властям сдавать не буду. А жить теперь можешь и с мужчиной вдвоем в одном доме, хуже про тебя уже подумать невозможно. Да и мужчина этот, тоже хорош... Заходил, так после него золотые часы со стола пропали и сыскать я их не могу, хотя и догадываюсь, где они...

- Так как же можно такое говорить, не мог он их взять, - я уже окончательно растерялась.

- Так я и не говорю, что взял, говорю, после него пропали... Совсем другое дело.

И я sans facon отправилась к Старику. На самом деле, именно этого и хотела. Но все равно обиделась. Что же это за нечестность такая! Я-то думала, что если все знают тебя с хорошей стороны, а потом вдруг слышат про тебя какую-то гадость, естественной реакцией будет сказать: "Фу! Как вам не стыдно! Не может такого быть!" А все просто сразу верят. Просто... Просто даже нарочно хочется придумать про себя какую-нибудь гнусность и посмотреть, поверят или нет. Но Старику я не рассказала, что про него думает Надежда Константиновна. Вот теперь, может, прочтет, узнает, а тогда он бы, наверное, расстроился - вечно забо-

тится о мнении окружающих.

Он вышел ко мне молчаливый и напряженный. Кажется, я показалась ему осунувшейся, с запавшими глазами и меньше ростом, но не исключено, что я его поразила своей неимоверной красотой. Впрочем, мало вероятно. Я это обычно чувствую. К моим ногам прижималась поджарая лохматая собака Жаннет и поджимала хвост, она, кажется, тоже не чувствовала никакой доброжелательности.

Уже ожидая невежливого приема, я сразу начала свою речь со странного предложения:

- Здравствуйте... Понимаю, что вы мне не верите, что все считают меня разбойницей, но мое отношение к вам особое. Поэтому предлагаю запереть меня в доме на втором этаже, никуда не выпускать, кормить, конечно, и посмотреть. Если грабежи продолжатся, значит я ни в чем не виновата и заслуживаю внимания и помощи. Ну а если прекратятся, ничего доказать не смогу...

- Странно, конечно... Я согласен вас запереть и не выпускать, но помочь пока не обещаю. Поговорить обещаю. Справедливость тоже...

- А мне пока больше ничего и не надо... Только поесть нам с собакой пришлите, мы не ели со вчерашнего дня, как-то случая не представилось...

Я сходила наверх, переоделась. Обед начали в молчании. Сытая гончая заснула у моих ног. Мне заснуть было бы как-то не прилично, поэтому я решила общаться. Сколько, в конце концов, можно молчать!

- Послушайте, Старик, давайте я расскажу все, что знаю, и вы поймете, что это какая-то дикая история...

- Хорошо. Можно без подробностей. Всяческих подробностей мне было вполне достаточно.

- Без подробностей... Хорошо. Начало знаете...

- Да уж. Не думал я тогда, что вам захочется продолжить.

- Да не было этого! Согласились же слушать...

- Продолжайте.

- Ну так вот, после той глупой истории...

- Ничего себе глупая, мужика ограбили...

- Вы тогда не так говорили. Хорошо. После той безобразной истории все было тихо, только убежала лиса и пропал мой черный парик...

- Тот самый, из детства?.. - Старик, вроде, подобрел.

- Да, - Я старалась держать себя в руках, но слабый отблеск предыдущей нашей встречи сам растянул мои губы в нелепой кукольной улыбке. Но только на мгновение, я сразу опять стала серьезной. - Потом в окрестностях появилась разбойничья шайка. Женщины на раскрашенных лошадях, которые представлялись как шайка разбойницы Анны.

- Хотите сказать, что это не вы?

- Конечно, не я!

- Продолжайте, - произнес он скептически.

- Потом сосед Ноздрев велел Андрюшке - дворовому мальчишке...

- Помню...

- Так вот, он велел ему отвезти записку от меня карлику Надежды Константиновны. Я никакой записки не писала, узнала про это только потом...

- Так спросили бы у него...

- Я пошла спрашивать перед отъездом, но не смогла.

- Почему?

- Нет, я не могу!.. - вдруг сорвалась я. - Вы мне не верите, я думала, вы мой друг... Давайте как я предложила - запрем меня, а потом вы мне поверите и уже тогда будем разговаривать...

А вы что думаете, я могла ему рассказать про эту лекцию по еврейскому вопросу?

Обед закончился в молчании. Уходя я сказала:



- Дайте совет... Собаку подарил мне сосед Ноздрев. Он назвал ее Жаннет. Но мне так не нравится, надо ее переименовать. Посоветуйте, какое ей дать имя?

- Разбойница, разумеется, - ответил Старик.

***

Я поселилась на втором этаже собственного дома в добровольном заточении. Какое-то время не спускалась вниз и со Стариком не разговаривала, заявила ему:

- Пока не поверите, общаться не могу. Хотите, узнавайте что-нибудь дополнительно, наводите справки, хотите - ждите новостей о шайке Анны. Бог меня защитит и правду вам откроет, я в этом уверена и даже не боюсь. Хотя переживаю.

Старик вовсе не переживал по моему поводу и справок не наводил. Я однажды вышла на лестницу, когда он пришел со своего строительства, грязный, усталый и раздраженный, и спросила робко:

- Узнали что-нибудь?

- Нет, и не узнавал.

- А почему?

- Потому что, - сказал он учительским тоном, - когда человек совершает нечто отвратительное, то как бы я к нему ни относился до этого, он перестает для меня существовать как личность. Вы, конечно, женщина очень привлекательная в физическом отношении, но разбойницы меня не интересуют. Должна же быть какая-то духовная общность...

Подумаешь, profession de foi! Произнеся такое, мог бы и подумать: "Ну я и загнул, духовная общность понадобилась мне... Прямо как эта Анна из хлыстов... Кстати, даже и не помню как она выглядит. А ведь нравилась же..." Но, по-моему, ничего подобного он не подумал, переполнялся собственным достоинством и ощущением абсолютной правоты, еще бы чуть-чуть и они бы у него пузырями из ушей полезли.

А забавно, кстати. Мне это до сих пор смешно. Любой поступок можно толковать как угодно и с полным на то основанием давать ему положительную или отрицательную, как хочется, оценку. Вот представьте себе, человек пристрелил в лесу симпатичную большую собаку идет по дороге в город с довольным выражением лица и думает. Что-то. Если вас убедить, что он думает: "Как хорошо, что я смог ее убить, она была больна бешенством, сибирской язвой, СПИДом, холерой, чумой и так далее, сколько человек я спас!", - вы подумаете, что он молодец. А если вы поверите, что в голове у него мысль: "Кайф... Как люблю убивать собак... Испытываю оргазм... А если человека...", - вы подумаете, что он моральный урод, и совершенно правильно. А откуда вы знаете, что у него на самом деле в голове? Да ниоткуда. Так что лучше уж никого не осуждать. И меня тоже.

Убедить Старика в том, что он не прав, никогда никому не удавалось. Но я пыталась.

- Но ведь я никого не граблю, вы же видите, из дому не выхожу.

- Понятно дело. Никаких грабежей и нету. В Москву двор собирается на закладку храма, все разбойники притихли, даже на улицах почти чисто...

- А вы мне, между прочим, за постой не платите... Сами вы... Жулик.

- Ну, знаете...

Он возмущенно выскочил из комнаты, вручил мне конверт.

- Вот. Это плата за все прошедшее время. Даже с лихвой. Может, это удержит вас от грабежа еще на какой-то промежуток. У меня, видите ли, голова занята ремонтом дома. Скоро уеду от вас, жду не дождусь...

- Даже заглядывать туда не буду. Ничего мне не надо от такого грубияна...

Не стал он отвечать на женские глупости, последнее слово осталось за мной.

Чему я, впрочем, совсем не радовалась. Как эта русская пословица... "Пил, не пил, а если говорят пьян, то иди лучше спать ложись". Но мне совсем не хотелось чувствовать себя заключенной, хоть я сама себя и посадила в заточение.

Глава девятая, рассказывающая о Ваське, камердинере и молочном брате Старика, и закладке храма Христа Спасителя

Голову Старика, помимо строительных проблем, занимало странное поведение его камердинера Васьки. Он всегда доставлял своему барину огромное и ни с чем не соизмеримое количество хлопот. Молочный брат - не чужой человек, так что Старик долго был снисходителен. Но тут терпение почти исчерпалось. Тем более сильно Васька его раздражал, что из-за его отлучек Старику приходилось общаться со мной и моей отвратительной собакой. Разбойница к нему никакой симпатии не питала, каждый раз рычала при встрече.

В сентябре в Москву прибыл двор. Встречали всех генерал-губернатор и архиерей. Васька пропадал где-то целыми днями, ничего поделать с ним было нельзя. Куда там, подавать обед... У него важнее имелись дела! Его охватила давнишняя мечта отыскать отца среди высокопоставленных особ. Он был уверен, что сразу его узнает, потому что тот будет, во-первых, похож на него, а во-вторых, во всех отношениях великолепен. Васька ходил по городу, слушал разговоры под окнами, заглядывал в проезжающие экипажи, но ни одного заслуживающего внимания претендента не встретил: никто ему не нравился и разговоры он слышал дурные. Ну хоть узнал про будущее строительство кое-что - надо же иметь тему для разговора, когда отец найдется.

Все москвичи шептались, что храму на Воробьевых горах не бывать - песок сыпучий, а в осеннее и весеннее время чрез Девичье поле ни пройти, ни проехать. Но велено строить там, потому что там стоял последний неприятельский пикет. План чертил неопытный архитектор, по происхождению швед. Создание этого храма превратилось в его idee fixe, хоть он и не имел практических навыков строительства. Из многочисленных проектов, Александр выбрал именно непрофессиональный (что вполне естественно, так как и сам не архитектор) и назначил шведа главой комиссии, распоряжающейся постройкой храма. Но раз неопытный, добром это для него не кончится.

А другие разговоры... Редкая чушь. Слушайте сами.

- ...Ерунда какая, в Петербурге сожжено ассигнаций на окаянное количество миллионов рублей. Подумаешь, процентные долги какие-то! Ну и зачем жечь деньги, лучше бы мне отдали. Им нужно убрать их из оборота зачем-то? Ладно, я их уберу из оборота, положу в сундук и пообещаю тратить только в случае крайней необходимости и с условием, что тот, кто их получит, тоже не будет их тратить как можно дольше. А не плохо бы заиметь?.. А те, кто жег, интересно, воспользовались этим? Ну хоть тысчонку, а в свой карман... Ну хоть миллиончик...

- ...Представляешь, уничтожены винные откупа и заменены государственной монополией. Это значит, что ли, что император никому не будет давать гнать водку, сам сядет с семейством. Представляешь, император гонит, императрица охлаждает, великие князья процеживают...

- ...А есть еще такое слово: привилегия. Заводу одному в Петербурге дана привилегия на устройство пароходов в России. Никто теперь, кроме него не может строить пароходы. Бог его знает, что это такое, пароходы, но мне теперь очень хочется. Давай строить пароходы. Стоящее, наверно, дело...

"А еще благородные, и что только у них в голове? Как же найти отца?"

В прошлый раз, причем надолго, он выбрал для своих фантазий одного князя - тот подходил по судьбе. Это произошло на рубеже века, когда ему было семь лет отроду. Сначала долго всех расспрашивал про разных вельмож, задавал

странные вопросы типа: "А любой дворянин может ехать куда хочет?" "А бывают дворяне, которым нельзя приезжать в Москву?" "А какие знатные люди были наказаны, когда я родился?.." А потом выбрал, но рассказал об этом только Старику. Того это развлекало, разговор он с удовольствием поддерживал и бред молочного брата поощрял. Поэтому тоже он долго терпел Васькины причуды - был в них до какой-то степени виноват.

Князь этот воспитывался под руководством своего дяди графа вместе с одним из великих князей, позже учился за границей. За близость к цесаревичу императрица удалила его в деревню, где он собрал громадную библиотеку. В то время, когда Ваську зачали уже описанным выше странным образом, князь этот находился в опале и вполне мог оказаться с коротким визитом в Москве. Васька предполагал, что он скрывался ото всех, шел по городу, захотел попить водички, увидел мать его, был неожиданно охвачен страстью, ну и... Но (по мнению Васьки) он помнил о ее необычайной привлекательности и о том, что лишил ее невинности, и наверняка бы приехал повидаться, как только смог бы. И признал бы своего незаконнорожденного сына. Старик ему говорит:

- Так бывает. У цесаревича был побочный сын. Только это не ты, он умер уже. Императрица, заботившаяся о нравственном воспитании внуков и стремившаяся ему способствовать, для усвоения благочестивой морали давала ему читать педагогический трактат "Наставник, или всеобщая система воспитания". Жалко у меня этой книжки нет, я бы тебе дал. Потому что князь тебя наверное выкупит и усыновит. Но таким именитым дворянам усыновлять разрешает только император, а перед этим с ними знакомится. Поэтому ты должен уметь себя вести, как дворянин. И, может, даже экзамен придется сдавать...

- Ну так он наймет мне учителей, как тебе наняли, и всему научит...

- Ну да, если он с тобой поговорит, а ты ему покажешься глупым, чего ему тебя усыновлять? Ты ему не понравишься, да и все, он мать твою заберет и уедет...

Такая перспектива Ваське не нравилась, без отца-то он уже привык более-менее, а еще и без матери - это уж чересчур. Поэтому он все время и учился, приставал к Старику с учеными разговорами. Старик от этого умнел, потому что когда учишь, и сам лучше все усваиваешь, а вот у Васьки в голове образовывалась полная каша, потому что усваивал он дай Бог пятую часть и все науки в голове у него перемешивались между собой. Но слова затейливые он выучил.

Взойдя на престол, Павел призвал этого князя сразу и назначил вице-канцлером. Тут уж, конечно, он не мог поехать к сыну, занят был. Брата предполагаемого папаши, семью годами младше, назначили генерал-прокурором, так что даже и брата он не мог послать, тем более, как пошлешь с таким деликатным поручением? Васька однажды сказал кому-то из дворовых, что его родной дядя собрал три книги законов уголовных, гражданских и казенных дел и восстановил при сенате школу юнкеров из дворян для обучения их правоведению, да его обсмеяли, он и прекратил свои рассказы. Только со Стариком беседовал на эти темы.

Только умер император Павел и князь разобрался с делами, как его отправили генерал-губернатором в Малороссию - опять какое уж тут свободное время. Приятно, конечно, думать, что отец проводит канал на реке Остре, заботится о народном образовании и народном здравии, но лучше бы он, все-таки, приехал.

Когда Старика отдали в кадетский корпус, Васька затосковал. Жил при московском доме среди людей диких и некультурных, часто убегал из дому и смотрел на дворян, думал: "Я, может, породовитее буду, а они и не знают, кто ходит рядом с ними..." Он старался одеваться в соответствии со своим воображаемым

происхождением, а походил в результате на дешевую тряпичную куклу.

Перед войной князя назначили послом в Париж. Брат его возглавил министерство внутренних дел, устроил главное правление мануфактур и основал какую-то газету в Санкт-Петербурге. Васька не терял надежды и продолжал ждать: вот у отца образуется свободное время, и он приедет... Правда мать старела, толстая какая-то стала, да и к тому же и не развитая она... Вряд ли он ее в жены возьмет. Васька пробовал с ней разговаривать на культурные темы, да что там... Он ей говорит:

- Слышали ли вы, маменька, что в январе вышел первый номер журнала "Драматический вестник", созданного Иваном Андреевичем Крыловым. Сам он снова служит в монетном департаменте, но уже многие его знают, как баснописца. Будет в своем журнале свои же басни печатать. И книгу собирается издавать. А вообще журнал будет посвящен исключительно вопросам театра и печатать теоретические статьи, рецензии на спектакли и театральную хронику. Мне кажется, успеха ему не суждено, публика еще не созрела...

- Ты один созрел, болван, - отвечает мать. - Выпороть тебя на конюшне, небось перестал бы глупые разговоры разговаривать. Пятнадцать лет парню, на тебе пахать, как на коне... Вот барыня приедет, я ей расскажу, чем твоя голова забита. Слишком она к тебе снисходительна, к дурню... Может, тебя женить, может, жена тебе мозги вправит...

Погрустит Васька, подумает: "Нет, не интересует маменьку культура. Так может, в ней сокрыто огромное дарование к дворцовым и служебным тайнам и интригам?.. Надо ей другую идейку подбросить..." И опять подкатывается к матери и заводит беседу:

- Ходил я тут по городу и услышал важную новость. Скоро выпустят закон против придворных чинов. При дворе в звании камергеров, камер-юнкеров состоят люди, которые никогда не занимали действительных должностей, между тем пользуются разными правами этой службы. Государь называет их дворцовыми полотерами. Закон лишит их преимуществ, если они на самом деле бездельники. А еще говорят, готовится закон, что чины восьмого и пятого класса, смогут получать только те, кто имеет университетский диплом или выдержит установленный соответственно университетскому экзамен. Много почтенных старцев останется ни при чем навеки.

- Это в какие же такие места ты ходишь, козел, что там такие разговоры разговаривают? В Сибири кончишь, это какие такие масоны с тобой дурнем говорить не гнушаются? Ты - сверчок и знай свой шесток, нечего павлина из себя изображать. И за что мне такое наказание...

Некультурная женщина, одно слово.

Тогда Васька решил, что отец заберет и усыновит его одного. Мать - Бог с ней, это был у папаши минутный порыв. А сын - родная кровь. Но он это должен почувствовать. Значит надо совершенствоваться, чтобы отец как увидится с ним, прямо сразу бы понял, что это - самый замечательный человек из всех им виданных, что не усыновить такого незаконнорожденного ребенка просто глупость несусветная. А как это сделать? Встречают-то по одежке, а одет он, надо прямо сказать, так, что ни один дворянин его себе за ровню не примет. Значит, должна быть изюминка... Что-то такое, причем материальное, что это можно было бы потрогать руками и понять... И тогда он начал воровать.

Воровал он только замечательные, с его точки зрения, вещи и прятал их в подвале. Самое удобное место, потому что, как ни стыдно было бы ему в этом признаться, работа его по дому состояла в том, что он печи топил, дрова таскал, так что подвал являлся его территорией.

В одиннадцатом году с князем произошло в Париже несчастье. Австрийский

посол устраивал праздник по случаю бракосочетания Наполеона первого, но случился пожар. Погибло около двадцати человек, среди них жена самого посла. Князь оставался почти последним в объятой пламенем зале, выпроваживая дам. В результате его сбили с ног, повалили на пол и по нему ходили. Он очень обгорел, у него совсем не осталось волос, голову повредили во многих местах, особенно уши, покрытые ранами конечности раздулись, на одной руке кожа слезла как перчатка. К тому же еще во время суматохи он лишился бриллиантов на трудновообразимую сумму. Конечно, Васька жалел отца, но и радовался. Вот теперь-то, больной и слабый, он вспомнит про приключение в Москве... О чем еще думать больному человеку, как не о приятных минутах? И приедет...

Не приехал. И к двенадцатому году Васька разочаровался, решил, что рассчитал неправильно, просто не это его отец, а кто-то другой, но спроси его кто-нибудь: "Что ты, дружочек, думаешь про такого-то князя?" - он бы немедленно ответил: "Подлец первостатейный". Хотя вроде ни в чем он перед ним и не провинился. Чудно...

Когда французы вошли в Москву, все разбежались кто куда, и мать куда-то ушла, Васька ни к кому присоединять не захотел. Чужие они все... И мать... Подумаешь, родила. Главное - душевная близость, а она женщина простая и не понимает возвышенных мыслей и чувств, без нее лучше. Замечательно жил в подвале. В городе можно было найти что угодно, пуганые люди отшатывались друг от друга и никто к Ваське не приставал. И массу замечательных вещей удалось включить в коллекцию, Старик просто не все заметил. У каждого человека есть свои, потаенные места.

А у вас имеется какое-то место, куда можно что угодно положить, в уверенности, что этого никто не найдет, не увидит и не тронет? Были у меня в жизни такие периоды, когда не существовало такого лично мне принадлежащего места. Ни ящика стола, ни в дереве дупла, ни кармана - куда бы я что ни засунула, можно было с уверенность сказать, что на это кто-то посмотрит. Это худшее время в моей жизни. Думаю, самое цивилизованное общество это такое, где никому не придет в голову заглянуть в чужое, например, письмо или посмотреть, что у знакомого, даже самого близкого человека лежит в столе. Где не приходится кодировать компьютерные файлы, потому что и так никто в них не залезет. Это утопия. Такого не бывает.

Единственный персонаж, в личную жизнь которого никто не лезет, это неуловимый Джо, который на фиг никому не нужен.

Хочу быть неуловимым Джо. Все свои двести лет к этому стремлюсь.

Но что-то мы отвлеклись. Возвращаемся к храму Христа Спасителя.

Когда происходила его закладка на Воробьевых горах, было очень холодно. Старик предложил мне нарушить затворничество, пойти посмотреть на событие. Все время прогулки я с ним не разговаривала, потому что приглашение звучало так:

- Жаннет, я не уверен, что грабить во время закладки вы никого не будете, соблазн слишком велик, поэтому я лучше за вами присмотрю, чувствую некоторую ответственность. А камердинер мой все равно пропадает неизвестно где и обслуживать вас не будет. Поэтому собирайтесь...

Организаторы торжества дали волю фантазии. Устроили для высочайших особ палатку с каминами и обширный помост, из церкви до него проложили дощатую дорогу, усыпанную песком, а вверх до вершины горы - широкую лестницу. На помосте, устланном красным сукном, приготовили продолговатый амвон, а на нем находились: каменный куб, вода в серебряной водосвятной чаше и места для чудотворных икон из Успенского собора. Мы молчали, стояли в толпе, размышляли каждый о своем, а камердинер Васька к этому времени уже и не думал, что

найдет отца в этот раз, теперь его занимала мысль пополнить коллекцию. Может, взять чудотворную икону? Как только прокрасться к ней?..

В восемь утра начался благовест в Лужниках. Приезд духовенству и светским властям и всем знатным особам назначили в девять тридцать. Войска расставили от Кремля по Моховой, Пречистенке, Девичьему полю до Воробьевых гор по одной стороне в четыре ряда. Артиллерией командовал генерал-майор Мерлин. Смешная фамилия, говорят, при короле Артуре был такой колдун, не предок, интересно? Я его поэтому и запомнила. Но сколько не шути, через четыре ряда войск не особенно разглядишь лица и, уж точно, взять себе на память ничего нельзя.

В одиннадцать утра колокольный звон по всей Москве и полковая музыка возвестили, что высочайший поезд следует из Кремля. Император, великий князь и принц прусский ехали верхом, а дамы в парадной карете в восемь лошадей.

В храме совершили литургию, потом последовал крестный ход - в нем участвовало безумное количество протоиереев, священников и диаконов, а, может, и еще кто-нибудь. Иконы поставили на приготовленные места, попели, помолились, освятили воду, архиепископ окропил святой водой то место, куда надо положить первый камень, и неимоверно довольный и счастливый архитектор-любитель принес императору медную вызолоченную крестообразную доску с надписью. Доску эту государь вложил в углубление гранитного камня. Государю и императрицам этот же швед принес блюда с мрамором и известью и серебряные молотки и лопатки. Камни вложили в основание храма. Потом архиерей произнес речь. Указом Синоду вскоре после этого Александр запретил православному духовенству "воздавать ему похвалу" - видно не понравилась речь. По окончании торжества крестный ход двинулся обратно через мост к Тихвинской церкви.

Вечером того же дня шведу пожаловали чин коллежского асессора и Владимирский крест на шею. Ночью Васька, камердинер Старика, украл крестообразную доску, заложенную императором в основание храма и спрятал в своем тайнике. Ерунда все это, и никакого отношения к развитию сюжета не имеет, но возможно именно из-за Васькиного святотатственного поступка никогда там храма и не построили. Есть многое на свете, друг-читатель, в чем просто ни черта не разберешь.

А я никого не ограбила, тихо и спокойно вернулась на свой второй этаж. Приняла решение: со следующего же дня начать разбираться с дикой своей историей, хватит ждать, под лежачий камень вода не течет.

Глава десятая, повествующая о бешеном темпераменте предков Старика, неожиданном появлении странного грабителя, о том, чего Ноздрев хотел от своих крестьян и как шайка разбойницы Анны взяла в плен седого поручика

На следующее утро я проснулась в деловом, но неопределенном настроении. Понятно, что надо что-то делать, но что? Как может девушка вести расследование жутких разбойных преступлений, если ее саму считают преступницей, да еще к тому же она не может выйти из дома?

А если, допустим, я отправлюсь проводить расследование, а в это время шайка Анны-разбойницы кого-нибудь ограбит, тогда Старик точно окончательно убедится, что я - преступница. Я ведь даже к Вулфу, опекуну своему, не ходила - боялась, что Старик подумает что-нибудь не то. Странно, конечно, что для меня так важно его мнение... Может, что-то поручить Ваське? Ведь решить-то эту загадку надо, можно сказать, point d'honneur.



Я позвонила в колокольчик. Васька появился крайне любезный и довольный, просто почти сюсюкающий:

- Барышня, кушать сейчас я вам и собачке принесу, все у меня уже готово... Я последние дни занят был, но у всякого бывают свои увлечения, непреодолимые страсти... Ох, как я вас понимаю...

- Послушай, Васька! - возмущение в таких случаях сдержать довольно сложно, nest'ce pas? - Ты что ли тоже думаешь, что я грабитель? - Разбойница подняла голову и зарычала.

- А мне это, барышня, все равно, - сказал он, опасливо оглядываясь на гончую. - Даже если и грабитель, я вас очень даже понимаю, иногда просто сил нет, хочется сделать что-нибудь не совсем приличное. Я так думаю, это предки играют в человеке. Вот у барина характер бешеный... Он же не просто так, это у него в предков... Если бы каждый раз, как он бесится, ему бы давали рубль, знаете какой бы он был богатый?

Я заинтересовалась и даже на время забыла, о чем хотела попросить камердинера.

- А что у него такие за предки с бешеным характером?

- Неужели он вам не рассказывал? Да тут нет никакого секрета... Хотите, принесу поесть и расскажу...

- Хочу!

Васька был в восторге. Наконец-то начинается его вхождение в светское общество! Он накопится опыта общения с дамами, потом найдет отца и...

Он принес поднос с завтраком, я устроилась у стола, ему разрешила сесть на диванчике у окна, и он начал свой рассказ.

- Первое историческое сведение о тяжелом фамильном характере относится к деду. До того крут, что постоянно делал замечания вышестоящим лицам, причем весьма ехидные. У властей предержащих накопилось раздражение, которое однажды и выхлестнулось, когда он совершил вовсе не служебный, а личный проступок - поругался с женой и выгнал ее из дома на мороз, а она как была в декольте отправилась прямо ко двору и пала к монаршим стопам - дело происходило в Петербурге.

- А как она пробралась-то к этим стопам? Кого попало туда, небось, не пускают.

- Не знаю, барышня, меня тогда еще и на свете не было, но случается всякое... За этот проступок он подвергся монаршему гневу, и претерпел разнообразные несправедливые наказания. После долгих мытарств стал солдатом, полностью разорвавшим родственные связи.

- А как же он теперь дворянин и богатый вполне?..

- А это уже заслуга отца. Он был "солдатским ребенком", то есть принят на военную службу с момента рождения, в двенадцать помещен в военно-сиротское заведение, начал действительную службу в пятнадцать. Обязан был прослужить пятнадцать лет, но оказался на редкость умным и продолжал служить и после того. Стал офицером и дворянином. Не только получал приличное жалование, но и нередко награждался деньгами и ценными подарками. Но единственным бывшим знакомым, который его признал и общался с ним оказался один математик, остальные были холодны, он их и видеть не хотел. Впрочем, когда умер этот почтенный восьмидесятитрехлетний старец, академик, отец Старика на похороны не приехал. Не захотел, видать, с другими людьми из прошлого встречаться...

- Ну, наверное, он им теперь казался как бы низкого звания, им не ровня... В России сильны сословные предрассудки?



Васька был в восторге от такого разговора. Они почти подошли к любимой его теме и затаенной мечте.

- Но он же нормального происхождения! Человек, если может доказать свое происхождение, или если его признают, он даже и пребывая в нищете может претендовать на уважение.

Тут Васька вспомнил, что я никакая не дворянка, подумал с упоением: "А я поблагороднее буду, для нее честь со мной тут беседовать", - и решил меня успокоить. Поэтому речь его несколько поменяла направление:

- А бывает лица и низкого происхождения поднимаются высоко и все перед ними заискивают. Я много знаю историй про странную судьбу, моя тоже странна... - Он немного помолчал, дожидаясь вопроса, но не дождался, а потому продолжил: - Любимец императора Павла, пленный турок, подарен императрицей Екатериной цесаревичу и послан за границу для обучения фельдшерскому и парикмахерскому искусству. Занял место камердинера при Павле и быстро завоевал его исключительное доверие. Получил сначала баронский, затем графский титул Российской империи и богатые поместья-угодья.

- Но ты про предков барина своего рассказывал...

- Да, конечно... Отец его женился по страстной любви. Супруга обладала фамильной красотой, приданое ее было не большим и не маленьким, сугубо вещественным: никаких денег, дом в Москве и крохотное имение, которого только и хватало, чтобы обеспечивать жизнь продуктами. Натуральное хозяйство. Пошив свадебного платья он ей оплачивал сам... Вот опять вам пример - и богатства не нужно никакого, чтобы счастье найти... Она тоже оказалась не менее воинственной. Они, вроде как, служили вместе.

- Да, это я помню, мне Старик рассказывал.

- Но небось не рассказывал, что отец был, как это называется "суров, но справедлив". Солдат наказывал только за очень дурное поведение, никогда за ничтожный поступок, промах во фрунте - в конце концов сам из простых, и никогда этого не забывал. Имел такое мнение, что должно наказывать редко, но не давать солдату менее двухсот палок, иначе не проймет. Его бы самого, например, в их возрасте, не проняло бы. Супруга с ним во всем соглашалась - как еще обращаться с таким народом... Как я, например... Это мне очень повезло, что сейчас тут...

Разговор прервал странный и необъяснимый треск где-то внизу. Собака залаяла, бросилась к двери. Я схватила Разбойницу за ошейник, воскликнула что-то вроде:

- Что это там Старик делает, может, он упал по причине своего яростного характера?

- Да его и дома нет, он с утра ушел куда-то... Пойду посмотрю... Жалко, пистолета нет... - Он приоткрыл дверь, выглянул и пробормотал: - Тихо, барышня, там, кажется, грабитель...

Мне, конечно, сразу пришло в голову: "Ну вот, теперь Старик подумает, что я его дом решила ограбить за неимением других объектов... Или что мои эти... как их... соучастники пришли меня вызволять из заточения... Нет, надо что-то делать..."

Я решительно оттолкнула Ваську и выскочила за дверь, бросилась на шум наперегонки с собакой. Васька бежал сзади и вопил:

- Оружие возьмите! Вдруг он не будет разговаривать, сразу набросится, а вы и стреляйте!

- Не могу, - отвечала я на бегу. - Не способна на насилие.

- Какое насилие? Необходимая самооборона...



Неопределенный шум доносился из темной кладовой, где ничего ценного не хранилось - у стен стояли ряды запертых шкафов, судя по всему грабитель их методично взламывал. Я бросилась к двери, захлопнула ее и закричала:

- Васька! Иди чем-нибудь подопри дверь, никуда он не убежит, там окон нет...

Разбойница лаяла и прыгала вокруг.

Васька отстал, но видя, что все проходит вполне благополучно, схватил от стола кресло и бойко двинулся в сторону кладовой. Грабитель, услышав за дверью вопли, решил спасаться, толкнул дверь, я не удержалась на ногах и упала на пол. Васька издал дикий душераздирающий вопль и ударил выскочившего из кладовой стулом по голове. Тот свалился рядом со мной. Разбойница наступила лапами на спину грабителя и, оскалив зубы, хрипло зарычала. Васька аккуратно поставил стул, сел на него и вяло забормотал:

- Ну вот... А если это не грабитель?.. Нет, мои слабые аристократические нервы не выдержат такого... Может, это просто человек зашел водички попить... Откуда он знает, где у нас вода, вот и искал в кладовой... Водичка... Надо бы барышню водичкой побрызгать, но сил у меня нет, ноженьки мои отнимаются на нервной почве...

Дверь открылась и вошел Старик.

- Ну и что это за странная мизансцена?.. - спросил он. - Жаннет, встаньте немедленно. - Я не реагировала. - Ну хватит притворяться...

- А она не может, ее этот мужчина ударил по голове дверью, - простонал Васька слабым голосом. - А я его по голове стулом. А теперь я не могу встать, не могли бы вы дать мне попить водички?..

Не обращая внимания на камердинера, Старик поднял меня на руки и отнес на диван. Очень приятно, между прочим. Это меня первый раз в жизни носили на руках. В сознательном возрасте, я имею в виду. Собака увлеклась грабителем, позволила ему это сделать без возражений. Старик наклонился, заговорил:

- Жаннет, я прекрасно знаю, как выглядят женщины, упавшие в обморок. Они совсем не так дышат, намного бледнее, более того, они никогда не краснеют, когда их переносят на руках с место на место. Немедленно прекратите.

Пришлось открыть глаза.

- Грубиян! Уж и в обморок упасть нельзя, меня же действительно ударили дверью по голове... А интересно, этот мужчина на самом деле без сознания или тоже притворяется?.. - Я очень бойко вскочила с дивана, подошла к человеку, смирно лежащему на полу лицом вниз, и спокойно сказала: - Господин грабитель, перевернитесь пожалуйста на спину, я хочу посмотреть на ваше лицо.

- Не перевернусь, барышня, и не просите...

- А раз вы тоже притворяетесь, чего же вы не убежали?..

- Голова болит, чего... И собака ваша... - Мужчина перевернулся и сел. Я хлопнула рукой по колену, Разбойница оставила в покое незваного гостя, но не спускала с него глаз. - Озверели вы совсем, я и не украл ничего, а вы сразу стулом по голове. Сами грабите, а мне нельзя?.. Ну не знал я, что это ваш дом, иначе бы, ясно дело, не полез... Тем более я и не по своей воле...

Старик улыбнулся.

- Зато ты совершил взлом.

- Не совершал я никакого взлома, дверь была открыта, все тихо, никого нет, я вошел, сказал: "Эй, хозяева!.." - никто не отозвался... Это береженого Бог бережет, а если двери нараспашку, зайти не грех.

Какой-то у вора-демагога был знакомый вид. Пришлось спросить:

- А ты откуда? Я тебя, кажется, видела где-то. И ты про меня говоришь, что я граблю, значит знаешь, как я выгляжу и что про меня говорят.



- А ему вы даже и не возражаете... - укоризненно сообщил мне Старик.

- Не мешайте вести допрос, - произнесла я важно и гордо задрала нос. Почему-то у меня улучшилось настроение.

Гордо задирать нос вообще очень полезно для поднятия настроения, а, соответственно, и для продления жизни. Это полезный совет, между прочим.

- Я крепостной Ноздрева, вы с ним отлично знакомы и меня видели не раз. Не обращали внимания только. А лучше бы вы меня в свою шайку взяли, а так приходится одному работать, ничего у меня не получается.

- Почему это "приходится"?

- Сейчас объясню, - с готовностью ответил мужчина, не вставая с пола. Другим бы не стал, а так вы сами вне закона, вам можно...

Старик открыл рот, чтобы возмутиться, но я так грозно на него посмотрела, что он промолчал. Сейчас это у меня получилось бы куда лучше, тогда он еще не знал, какой у меня бурный темперамент.

Грабитель начал свой странный рассказ.

- Как только барин понял, что служить ему больше не судьба, а денег нет, он собрал всех крепостных мужского полу и произнес речь. Пересказать не могу его словами, но смысл очень даже понятный. Хотя попробую. Только встану...

Мужик с кряхтением поднялся, отряхнулся, выпрямился и приобрел карикатурно-гордый вид. Пробормотал себе под нос: "Надо в роль войти...", странно пошевелил плечами и дико зареготал - в точности как его барин. Разбойница завиляла хвостом.

- Ну, артист... - восхитилась я.

Мужик заговорил:

- Слушайте меня внимательно. Меня абсолютно не интересует хозяйство, меня интересуют деньги. Для хорошей жизни нужно, черт вас побери, много денег и вы, холопы, должны их обеспечить. Любовь мне ваша не нужна, заботливым барином я не буду, ничего не просите. Доброе отношение человека ослабляет, плохое - усиливает, вы у меня все будете очень сильными. И будете добывать мне деньги. Как - все равно. Хотите - воруйте, хотите - побирайтесь. Можете также заниматься обычным сельским трудом, торговать, строить дома... Что вы там еще придумаете без разницы. Мне нужны деньги. Подумайте. В течение недели каждый должен мне сказать: "Да, барин, будет сделано..." Кто не захочет, пусть приходит на конюшню, его там выпорют, а потом может дальше думать еще неделю. Дворня остается, обслуживать меня надо. Так, сколько денег... Доктор богословия получает пятьсот рублей в год. У меня потребности в десять раз больше, пусть будет пять тысяч с вас всех. Ну и продовольствием вы меня должны обеспечивать...

Слово "деньги" я так странно написала, потому что каждый раз он произносил его все громче и громче.

Мы слушали совершенно потрясенные. Закончив представление, мужик опять сел на пол и продолжил:

- Вот так вот. Куда денешься? Кто может, много денег находит и вещей - вещи барин тоже берет. А я - бестолочь, грабитель из меня никакой. Я на человека напасть не могу, поэтому по домам стараюсь, когда никто, вроде как, не видит. Хозяйством столько не заработаешь, сколько ему надо. Какой там сельский труд... И потому я барину на глаза стараюсь не попадаться, а домой хожу только ночью к жене, ей-то и себе я на прокорм зарабатываю. А если он поймает, то плохо мне будет. Поэтому, барышня, вы бы лучше сказали, кого тут можно ограбить, чтобы с людями не столкнуться и добыча была нормальная. Или возьмите в свою шайку, очень уж хочется в покое пожить.



- Глупости какие, - фыркнула я раздраженно.

Старик усмехнулся:

- Подумайте, подумайте Жаннет, над его предложением... Но надо же, как крут этот барин Ноздрев. Впрочем сумму он определил произвольно, никогда, судя по всему, у него нужного ему количества денег не было, он, похоже, собирался просто посмотреть - хватит или нет - а потом, если надо, поменять сумму оброка. А крестьяне согласятся, куда денутся. Кто же на таких условиях не согласится? Впрочем пообещать не выполнить, а мзду он требовал не сразу. Ну и как он теперь поживает?

- Хорошо, - с готовностью ответил мужик. - Постепенно денежки потекли, некоторые вещами отдают, на вещи он тоже соглашается и, в общем, доволен жизнью. Охотится. А теперь женится на соседке Наталье, вполне выгодная партия и земли объединятся, опять же, какой простор для охоты!.. Но правда, барышня! Раз уж я с вами так встретился...

- В неформальной обстановке... - прокомментировал Васька, продолжающий сидеть на стуле.

- Подумайте, может, возьмете меня к себе в шайку?

- Во-первых, - сказала я, - ты меня ударил дверью по голове. И я почти упала в обморок.

Старик с интересом слушал.

- Во-вторых, у меня нет никакой шайки. Вот скажи, ты меня видел в процессе грабежа?

- Видел. Как раз сегодня рано утром. Только мне казалось, вы в другую сторону поскакали, как это вы успели так быстро?..

- Вот! - воскликнула я, подняв указательный палец кверху. - Старик, я все утро сидела дома и разговаривала с Васькой о вашем отвратительном характере. А он видел! - Она повернулась к мужику. - Рассказывай! Как ты меня видел и что я делала!

Мужик удобно устроился на полу, не выражая не малейшего желания встать или пересесть на стул. Он наоборот лег на бок, согнул ноги в коленях, одну щеку подпер рукой и с мечтательным видом начал рассказ:

- Да, барышня, вы мне не чета, грабеж у вас получается намного лучше... Иду я, значит, от жены. Утро раннее, холод собачий, я эдак трясусь мелкой дрожью и по сторонам оглядываюсь, как заяц, боюсь как бы меня барин не поймал. Сейчас для охоты самый сезон, вдруг наскочит откуда?.. Ну вот, значит, услышал топот копыт, сразу в кусты. Затих и не дышу. С одной стороны едет ямщик, с другой на дорогу вы выскакиваете. Волосы распущенные и без солнца сверкают, ну в точности как сейчас. За вами две бабы незнакомые. Одна черная, лохматая как цыганка, другая в платке. Все вы верхом, в штанах, а сверху в сарафанах, а лошади разукрашенные как в цирке. У вас, значит, полосатая, у черной бабы пятнами, а у той, что в платке - разводами. Правильно говорю?

- Ты прям сказитель, - согласилась я. - Дальше давай.

Старик встал и направился к двери. Я вскочила, бросилась, схватила его за рукав:

- Куда вы? Неужели вам не интересно?

- Это очень глупо, Жаннет. Так вы мне ничего не докажете. Мужика вы явно подкупили, мне совсем не интересны вами вместе сочиненные бредни... А Васька ради вас и соврет, он никогда правды не говорит пока его не запугаешь как следует...

- Если бы каждый раз, как я говорю правду совершенно бескорыстно, мне вырывали волосок, я бы давно был лыс, как бильярдный шар, - встрял Васька,

нервное потрясение, наверное, подействовало на его умственные способности. - Вы ужасно несправедливы! Вы поворачиваете нож в моей ране!

- Если бы каждый раз, как ты лезешь не в свое дело, я бы плевал тебе в нос, ты бы давно утонул, - автоматически ответил Старик. Похоже, они часто обмениваются такими странными грамматическими конструкциями. Злобы в нем не убавилось и он продолжал обращенную ко мне гневную речь: - Вы бы послушали, насколько вы фамильярны!.. Точно, атаманша с большой дороги! Вы думаете, приличная женщина могла бы так себя вести?!

- Ладно. Я не приличная. А вы хам. Живете в моем доме и ради моего удовольствия могли бы послушать моего гостя. Который ударил меня дверью по голове. И вы даже ни на секунду не заволновались!.. А если бы я умерла?

Честное слово, я бы немедленно заплакала, но Старик решил избежать истерики, пожал плечами и сел.

- Договорились. Послушаю, но не ожидайте, что я вам поверю.

- Не очень-то и хотелось, - сказала я и шмыгнула носом. - Продолжайте... Как кстати вас зовут? - обратилась я к мужику.

- Ишь ты, на вы... Семеном Михайловичем кличут.

- Продолжайте Семен Михайлович.

- Ну вот, значит, ямщик вас увидел, крикнул что-то и быстрее погнал, видать, не понял, что разбойники. Но тут следом выскочил еще конь, на нем карлик, а за ними из кустов выбежала лиса. Ну тут ямщик остановился. Про Анну разбойницу с карликом и лисой все знают. Они и пристрелить могут. Репутация - большая сила...

- Приятно? - тихо спросил Старик.

- Это вам приятно мне гадости говорить... Как я смогу во всем этом разобраться, если вы меня оскорбляете par exellence? Я так не могу думать... - А вы бы не взорвались? - Я только все время думаю, какой вы гад, а вы мне так понравились, я думала, что вы мой друг...

- Тихо, тихо... - сказал Старик. - Продолжайте, Семен Михайлович.

Изумленный мужик изменил позу. Он уже чувствовал, что история еще страннее, чем он подумал сначала. А он-то обрадовался, губы раскатал... Но уж назвался груздем, полезай в кузов, кто же повествование на середине прерывает?

- Значит, вот. Ямщик остановился. Седок вылез. Парень молодой, военный, но седой. Видать после ранения страдал сильно... Рука плохо шевелилась. Уж чего вы ему говорили, не слышал... - мужик опасливо покосился на меня, - извините, если что не так... Ружье вы на него наставили и что-то тихим голосом сказали, дулом так качнули в сторону. Видно, как всегда ложиться на землю велели. Но он ужасно орал и ругался. "Немедленно, - кричит, - прекратите это безобразие! На землю!.. Лечь!.. Как вы смеете угрожать мне оружием, немедленно уберите его! Меня еще никто никогда так не оскорблял!" А тут карлик начал гримасничать и повизгивать, у него-то голос пронзительный: "Ах, какой гордый... Такие баре в грязи лежали и ничего, а он не может...". Лиса уселась, голову на бок склонила, смотрит. Тут этот господин выхватил пистолет, спустил курок, наверное, но никакого выстрела не было - осечка. А черная баба, когда он вытащил пистолет-то, сразу стрелять начала - и чудно так, из одного пистолета бах! Этот убрала, второй вытащила - бах-тарарах! И еще откуда-то третий вытаскивает... Ну, цирк. Но в него не стреляла - три пули одна за другой выпустила в землю у его ног. Он метнулся в сторону. Она тогда начала хохотать басом... Барышня, а я только сейчас сообразил, это у вас, наверное, не баба, это мужик переодетый... Бабы с таким хохотом еще на свет не появилось... Как, угадал?

- Не знаю, - буркнула я. - Говорю же, это не я.



Мужик наморщил нос, выпятил нижнюю губу... Ну типичная обезьяна. Развел руками.

- Ну не знаю... Рассказывать дальше-то?

- Давай-давай, - Старик всегда был беспредельно любопытен, притворялся равнодушным, но получалось у него плохо.

- Ну вот, значит. Эта черная лохматая баба выстрелила еще раз, над головой у него. Он, вроде, не столько испугался, сколько разозлился. Нажимает и нажимает на курок, а пистолет не стреляет. Тут, значит, вы... Ну ладно, не вы, разбойница Анна заговорила. "Боюсь, вам все же придется лечь на землю. За оружием надо следить, заряжать его надо вовремя..." А может, вы скажете эту фразу, я тогда пойму, вы это или не вы...

- Боюсь, вам все же придется лечь на землю. За оружием надо следить, заряжать его надо вовремя... - послушно, с надеждой в голосе повторила я.

- Ну, барышня, хоть вы меня бейте, но голос очень похож. И рыжая, опять же... Ну ладно... А дальше вообще чуднота. Так его и не заставили на землю лечь. После того, как вы это сказали... Ну не вы... Двойник ваш. Он вовсе не лег. Отшвырнул пистолет и стал с вами тихо разговаривать. Лиса убежала, карлик уехал... Что-то еще какая-то стрельба была, не понял я, струсил, отвернулся. А потом бабы ваши нелепые достали вещи, взяли, мужчина этот на коня с вами сел и вы мирно вполне уехали все втроем. Не то вы его похитили, не то он к шайке присоединился... Ну я и ушел.

Наступила тишина. Старик сидел с видом мученика. Первой молчание нарушила я, естественно. Не умею я держать паузу.

- Ну и что вы скажете?

- Я выслушал все ваши глупости, как вы меня просили, и как только вы перестанете угрожать мне истерикой, я немедленно уйду по своим делам. Что я еще могу добавить?

- Ладно... - угрожающе произнесла я. - Скатертью дорожка. Приступаю к расследованию. Появилась одна идея. Проваливайте, мне с Семеном Михайловичем надо кое-что обсудить.

Старик встал и молча вышел за дверь, неплотно ее за собой прикрыв. Я с деловым видом повернулась к мужику, сказала:

- Семен Михайлович, встаньте немедленно с пола. Я вас нанимаю. Не в шайку, а вовсе напротив... Знаете первого ограбленного мужика?

- Как не знать, он в моей деревне и живет. В соседней избе. Ничего мужик, добрый, последнее время, правда, я его не видал.

- Так я и думала. Ну так приведи мне его.

- Дык сейчас у нас никого в деревне не застанешь. Все на промысле. А чтоб его там дождаться, надо барину оброк заплатить. Тогда будет, вроде, отпуск, могу и там посидеть...

- Это очень просто...

Я быстро направилась к двери, резко ее распахнула. За дверью стоял Старик.

- Подслушиваете? Нехорошо. - Обошла его, взбежала по лестнице на второй этаж, на минуту скрылась в своей комнате, выскочила с конвертом в руке, так же обогнула застывшего постояльца и вошла в комнату, на этот раз не закрывая за собой дверь. Собака следовала за мной, можно подумать, копировала мои движения, и обходила Старика с такое же брезгливой физиономией. Я протянула Семену Михайловичу конверт. - Вот. Здесь, я надеюсь, - она обернулась к Старику и неестественно улыбнулась, - вполне достаточно, чтобы заплатить барину и оставить себе на какое-то время на жизнь. Отправляйся в деревню и жди ограбленного мужика...



- Эй, подождите... Не многовато ли будет? Это же тот конверт, который я отдал вам с платой за постой...

- Да, а что? Надеюсь, там не было любовной записки?..

- Еще чего... Ладно, это ваши проблемы. Но когда он приведет вашу жертву, я тоже хочу послушать. Интересно, что там породило ваше творческое воображение.

Глава одиннадцатая, в которой появляется ограбленный мною мужик, рассказывает о своей тяжелой жизни и просит в подарок куклу

Задание Семен Михайлович благополучно выполнил. Появился однажды, уже как свой, бойко затараторил открывшему дверь Ваське:

- Как там баре-то твои на месте? Я поручение исполнил, привел вон, медведя, - он кивнул в сторону угрюмого мужика, стоящего за его спиной и переминающегося с ноги на ногу. - А ты, я смотрю, двери-то закрываешь теперь?

Собака Разбойница выскочила на шум, радостно запрыгала вокруг гостя, тот вяло ее отпихивал, ничуть не боясь.

- Надо же, как она к тебе... так-то она нелюдимая. А дверь... Не закроешь тут. В этой семье все с характером, ваш-то барин просто не в себе, а этот себе на уме, но в гневе страшен. Устроил он мне... Хотя чего такого... Да вы проходите, - он провел мужиков в комнату, - садитесь, ждите. Сейчас пошлю за ним. Так говорю, чего такого, даже интересно получилось. Чего Бог не делает, все к лучшему. Зато одного мальчишку еще при доме держим, есть кого послать за ним если что.

Мальчишка быстро сбегал за барином, доставленный мужик все это время сидел на кухне - я сначала хотела позвать его к себе и сразу расспросить, но потом решила: "Старик и так подозревает, что я вру постоянно и все подстраиваю, вот нарочно пусть знает, что я этого типа до его приезда не видела..."

Допрос проводили в моей башенке. Семена оставили на кухне под присмотром Васьки (а Ваську под присмотром Семена - чтоб не подслушивал). Старик хотел общаться с мужиком внизу на своей территории, но я уперлась:

- Это мое расследование! А я люблю эту комнату.

- Там не деловая обстановка, сразу видно, какая вы легкомысленная, он не будет отвечать.

- Как раз хорошо, что легкомысленная, он расслабится... А вы вообще должны сказать спасибо, что я снизошла к вашему любопытству и позвала со стройки.

Итак, мужика провели в башню, устроили среди кукол и разговор начался.

- Вас как зовут?

- Винни-Пухом.

- Женаты?

- Вдовый.

- Так вот, Винни-Пух, помните, вас ограбила Анна-разбойница?

- Помню, как забудешь такое, чуть в штаны не наложил с перепугу, как выскочили бабы страшные... - он собрался произнести целую речь, похоже, не раз уже излагал эту историю в дружеской компании.

- Нет, не надо мне рассказывать про само ограбление, все обстоятельства я знаю... Видите ли, это я вас ограбила.

- Ну, барышня... А сейчас решили, что ли, мне награбленное отдать? Совесть заговорила?

Старик был явно возмущен столь бесхитростной манерой общения с народом,

но решил, что спорить в присутствии мужика еще глупее, так что молчал с крайне неодобрительным видом.

- Нет, совесть не заговорила, - спокойствие мое было необъятным. - Я взяла себе только одну вещь. Вот эту, - показала медальон. - Это украли у меня в Москве, когда в городе были французы. Вы грабили Москву?

- Нет, не грабил, - как-то у мужика убавилось спеси. - Я вообще в это время тут отсутствовал. Конечно, не слишком добропорядочен, люблю выпить, довольно-таки ленив и не раз за это порот, но вот грабежом-то как раз во время войны не занимался. И в партизанах не был, французские обозы не грабил...

- А что же вы делали?

- Уехал в то время с покойным барином. По причине большой физической силы всегда был за кучера и грузчика, когда предстояло перевозить что-то тяжелое.

- А откуда же у тебя появился мой медальон? И как так получилось, нам твой односельчанин рассказал, чего с вас со всех барин потребовал, все мучились, где денег достать для оброка, а ты с полным сундуком всяких драгоценностей по дорогам разъезжаешь неизвестно зачем?

- Так он сам мне и дал...

- Как сам? - хором сказали мы.

Мне это не понравилось и я строго заметила Старику:

- Не мешайте допрашивать мою не то невинную, не то винную жертву. Говорите, Винни-Пух, с какой стати Ноздрев вам дал мешок ценностей?

- Чтоб отнять потом, наверное. Он, думаю, все подобрал после грабежа-то вашего. Я же, в общем, вас узнал...

- Рассказывай по порядку, это невозможно...

Я уселась на стул, взяла в руки куклу, приготовилась слушать. Кукла красивая, кудрявая, рыжая, в платье с оборочками, на груди вышито: "Жаннет". Когда-то отец подарил на день ангела.

- Ну ладно, - Винни-Пух почесал затылок. - Значит так... После того, как барин ввел новый оброк, порол он меня через день - все надеялся лень из меня искоренить. Я даже песню сочинил, вот, сейчас спою... - Он сделал проникновенное лицо и тихим, но исступленным голосом, с подвывами запел: - Эх, жизнь моя совсем плохая... Нелюбимый я никем! Нет страданьям моим края! Можно околеть совсем...

- Не надо петь, - строго сказала я.

- Дык я только чтобы понятны были мои терзания. Значит, так. Однажды я решил барина разжалобить и понес, стоя на коленях и бухаясь лбом об пол, сам не ведая что, лишь бы интересно. Ну и разжалобил...

Я произнесла еще более сурово:

- Поподробней, пожалуйста, - и кивнула головой куклы, - да-да, во всех деталях.

- Ну, барышня, он же мужчина, я охальничал, веселил его, вы на меня заругаетесь.

- Не буду. А ты на меня не смотри.

- Ну ладно. Я, значит, говорю: "Батюшка барин, господин Ноздрев, да не ленив я вовсе, просто трудно без жены, и то и се делай сам, я просто не успеваю да и мысли всякие мешают..." "Какие еще мысли у тебя могут быть, у тупого ленивого козла? - спросил он меня. А я не такой уж и старый, не намного старше его, между прочим, у меня просто жена родами померла. Вместе с дитем. Ну я и говорю: "Про женщин, батюшка барин, такие мысли даже и у козлов бывают. Мучает меня плоть, я и хочу работать, а не могу, мешают желания, просто рас-

пирает меня во все стороны, даже на коров начинаю заглядываться..." Вы уж извините, барышня, сами просили подробнее.

- Мой отец врач. Я очень хорошо разбираюсь в жизни.

Старик улыбнулся.

- Ну барин, значит, говорит: "Ну ты животное... А на лошадей?" Ну я уж увлекся, вижу ему интересно и вру напропалую: "Да на что ни посмотрю, все плоть играет. Вот увижу баба ребенка на руки берет, и воображаю, будто это она меня... Да". Тут он и говорит: "Это интересно... Ладно, не будем тебя пороть, а надо тебя женить. И подобрать жену... Такую же здоровую, как ты. Чтобы она тебя на ручках носила и на коленках тетешкала без напрягу. Детишек тебе нарожает здоровых, как слоны... Здорово, выведу новую породу крупных мужиков. Пожалуй... Анна подойдет.

- Какая Анна? - с любопытством спросила я.

- Да пасечница. Я как про нее вспомнил, даже подумал: "Может лучше пусть выпорют?" И барину говорю: "А может, кого другого? Рыжая ведьма, она же как медведь, ей чем не угодишь, она просто пришибет..." "Ничего, - говорит, - ты ее ублажишь..."

- А почему как медведь? - неожиданно обиделась я. - Говорят, она на меня похожа, постарше чуть-чуть и поздоровее, но не как же медведь. Я что ли тоже как медведь?

- Нет, вы ни капельки на медведя не смахиваете, - убежденно произнес Винни-Пух.

Старик не выдержал, вмешался:

- Жаннет, вы меня для того позвали со стройки, чтобы я слушал, как вам мужик комплименты говорит?

- Можете уходить, никто не держит, - немедленно среагировала я и демонстративно отвернулась. - Ну, Винни-Пух, давайте дальше. Как он вам драгоценности-то дал?

- Ну я особенно возражать не мог, очень не хотелось быть поротым. Согласился. Он говорит: "Я тебе дам для невесты подарочки. Барин я очень добрый. Подаришь, посватаешься... Поедешь послезавтра на рассвете, во все нормальное время дня ты мне нужен, а ночью она тебя не пустит, пока ты с ней не договорился". А в конторе у нашего барина стоит огромный сундук.

- Контора это у него где? - спросил Старик.

- В доме его, первая комната слева от входа, - с готовностью ответил Винни-Пух. - А что, решили тоже грабежом заняться? - На этот раз заулыбалась я. - Очень даже имеет смысл. В этот сундук барин сваливает принесенное оброчными холопами барахло, в котором не успел разобраться. Потом перекладывает куда-то в дом, но как правило там масса всего интересного...

- Зубы не заговаривай, рассказывай дальше, - мрачно сказал Старик.

- Вы не бойтесь, я его предупреждать не буду, - Винни-Пух провел рукой по горлу, - вот он уже у меня где... - Но, разобравшись в выражении лица слушателей решил тему не развивать и продолжил: - Барин вытащил из сундука тючок - не слишком большой, не слишком маленький, развязал, посмотрел. Тряпки какие-то, штукатулка.

- Шкатулка, - автоматически поправил Старик.

- Так точно. В штукатулке украшения. И говорит: "Бери, смотри как я об тебе забочусь. Все невесте, пропьешь - запорю. Проверю потом. И не выламывайся тут, я тебе добра желаю, не барин - отец родной". В назначенное время я поехал и вы меня благополучно ограбили. Барина я узнал, вас тоже и барышню Наталью и оченно растерялся. Мысли у меня были неуважительные, вы уж

извините, барин, - покосился он на Старика, стоящего с грозным лицом, - из песни слова не выкинешь. "Шуточки у них, - думал я. - Не мог просто так выпороть, надо представление устраивать. А теперь чего? Весельчаки, так их... Уезжай куда хочешь... А куда я хочу? К барину точно не желаю. Поеду к Анне, как ехал". Ну я к ней и поехал. А она мне отказала. Без подарков, какой я жених? А барин меня еще и выпорол.

- А как ты устраиваешься с оброком? - спросил Старик.

- Да уж устраиваюсь. Вам Семка, ведь, рассказал, какие у нас глупости творятся. Не скажу я вам как, но устраиваюсь. Как могу. Свое плачу в срок.

- Ну ладно... - я решила закончить встречу. - Ты изложил интересную историю. Надо ее хорошенько обдумать... А тебя, пожалуй, надо как-то вознаградить за ущерб. Все-таки ты от меня невинно пострадал...

- А можно просьбу... - сказал Винни-Пух. - Подарите куклу.

- Какую куклу?

- Эту. В жизни таких красивых кукол не видел, просто потрясающая, подарите мне ее пожалуйста и больше никак меня награждать не надо...

Я растерялась, смотрела то на куклу, то на Винни-Пуха, то на Старика, у которого почему-то вид был необыкновенно ехидный.

- Она мне самой нравится... Но, в конце концов, сама предложила... Берите.

Мужиков отпустили. На прощание я спросила Семена, остался ли у него еще запас средств - вдруг он мне понадобится, я смогу его в деревне найти? Он сказал, что еще неделя в ее распоряжении точно есть, а потом придется опять от барина прятаться. Так и договорились.

Разбойница, виляя хвостом, пыталась убежать следом за Винни-Пухом, чем немало меня возмутила, и была за это заперта на втором этаже.

Глава двенадцатая, в которой Старик пытается меня соблазнить, я рассказываю ему о своем общении с Богом, а потом бью по лицу

За обедом Старик сказал:

- Жаннет, я виноват. Я зря вам не поверил. История здесь явно не простая и сосед Леди Ноздрев замешан в ней более чем достаточно.

- Еще бы не замешан, сам грабеж устроил, сам подготовил, что грабить, сам жертву опеределил, да еще карлика вызвал...

- Но почему, все-таки, вы его прямо не спросили, что все это значит? Может, у него чувство юмора такое странное... А шайка разбойницы Анны - случайное совпадение.

- Не знаю, про чувство юмора. Хотела спросить, не смогла. Он... Он говорил с Наталией в беседке про еврейский вопрос, я не смогла мешать...

- Ну ладно. Странно, конечно... - Он замолчал на несколько секунд, потом сказал с энтузиазмом. - Но я, впрочем, уже раньше вам поверил, не только сегодня. Знаете когда?

- Когда?

- Когда вы отдали Семену конверт. Вы действительно туда не заглядывали?..

- Действительно. А что?

- Да ничего. Потом скажу. У меня возникла идея. Вы знаете эту Анну, к которой мужик ездил свататься?

- Знаю. Была у нее в гостях. Ездила за лекарством для Леди и Натальи. Должность пасечницы и репутация знахарки достались ей, говорят, по наследству от деда. Живет она одна в займище у реки и замечательно со всем справляется. Займищем, между прочим называется небольшое поселение на дикой земле, занятое одним двором - как, кто знает русский язык лучше, вы или я? Так вот этот двор у нее весьма просторный. Она очень предприимчивая, дела

ет вино и лекарства всякие. А... вы подумали, что имя совпадает. Между прочим, она правда, говорят, похожа на меня... Съездим к ней как-нибудь на днях. Например, за медовым вином...

Это и сделали на следующий же день. Анна встретила меня как старую знакомую приветливо, но никаких результатов это визит не дал. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий, но так хотелось что-то предпринять...

* * *

Бесконечную неделю я не предпринимала никаких расследований, надеялась, что что-то совершит Старик, а он ходил ремонтировать дом, решал хозяйственные вопросы и никакой детективной активности не проявлял. Первый раз я подступила к этому делу, по-моему, крайне интеллигентно. Когда мы уселись за стол, безо всякой подготовки спросила:

- Ну и как, какие новости о разбойнице Анне?

Чуть не подавившись, Старик ответил:

- Как только я понял, что разбойница Анна - не вы, я перестал интересоваться этим вопросом.

- Но ведь надо же что-то предпринимать. Кто же так сидит без толку, чего мы ждем?

- Не сижу без толку, а ремонтирую дом. Могу заниматься только одним делом и никогда несколькими сразу. А ждем мы развития событий. Мы же съездили совершенно бессмысленно к Анне-пасечнице. Даже если эта разбойница - она, мы ничего не выяснили. Только я напился ее дикого вина, хорошо хоть голова потом не болела. Надо, кстати, Ваську к ней послать, еще купить, мне понравилось. Но для этого совсем не обязательно ездить к ней в гости.

- Пассивный подход к действительности определенным образом вас характеризует, - обиделась я и больше на эту тему не разговаривала.

Но это вовсе не значило, что я обо всем забыла.

За следующим же обедом разговор продолжился.

- Вы понимаете, что мое положение невыносимо?

- Почему же невыносимо? Вы же его выносите...

- Нет. Не выношу. К Надежде Константиновне не могу поехать, она думает, что я разбойница. Наталья и Леди думают, что я гнусная. У меня нет никаких перспектив...

- А какие у вас без этого были бы перспективы?

- Обыкновенные. Разнообразные. Не знаю. Но сейчас вообще никаких.

- Ваша единственная перспектива - выйти замуж. Чтобы муж вас кормил.

- Я сама могу себя кормить - раз.

- Ха-ха-ха. Как это интересно? Модисткой пойдете работать?

- Не ваше дело. Продолжаю. Я не хочу замуж, мне никто не нравится - два. Мне скучно сидеть тут и ждать вас целыми днями, а вы даже ничего для меня не делаете - три.

- А я и не должен ничего для вас делать. Я кто? Квартирант.

После этого я наговорила ему кучу гадостей, за следующим обедом мы опять поругались и так далее. Жизнь постепенно превращалась в ад. Я все чаще сидела в башенке и размышляла. Он поглядывал продозрительно - думал, наверное, что я замышляю какую-нибудь пакость, и нервничал.

После очередной ссоры Старик неожиданно понял, что единственный способ прекратить нелепое противостояние, глупую вражду с красивой девушкой - объясниться ей в любви. С любой красивой девушкой. Не то, чтобы он ко мне проникся неодолимой страстью. Жениться он, конечно, не собирался, но считал,

что легкое романтическое объяснение значительно облегчит отношения и улучшит обстановку во временном жилище. Начать решил издалека, как-то нелепо от ругани сразу переходить к излиянию чувств. Поднялся в башенку. Там я сидела, когда ждала его первый раз... Бросилась, как лиса Анфиса под ноги к незнакомым людям, искала спасения... Размышляя о лисах, благородных спасателях, романтических историях и красивых девушках, Старик вполне созрел для разговора. Оставалось только подготовить меня.

Как и тогда, я сидела за столом, уперевшись в него локтями, но обстановка переменилась. Никакой пыли. Окна и купол сияют отражением свеч, куклы сидят важные и чистые, глазами посверкивают.

- Надо же, как здесь здорово, когда чисто... - заговорил он осторожно.

- Да, мне всегда здесь нравилось.

- Очень романтическая обстановка... - попытался он направить общение в нужную сторону.

- Да. Однажды я здесь гадала. И даже видела Бога.

Не так-то просто отвлечь его от намеченной темы, он постарался продолжить в том же духе:

- Это, наверное, от одиночества... Каждому человеку нужен кто-то близкий по духу...

Но мне даже и в голову не пришло, о чем он. Я уже давно перестала на него злиться и наконец-то созрела для того, чтобы рассказать ему заветную тайну. И остановить меня тоже было нельзя. Так и продолжался разговор - песня на два голоса, когда каждый ведет свою тему. Но получалось вполне мелодично.

- Когда отец дружил с московским генерал-губернатором... Ему было лет пятьдесят, а отцу немного меньше, но у них все равно сложились совсем неплохие отношения...

- При чем здесь возраст, он не слишком связан даже с отношениями любовными, вот, например разница может составлять даже и десять лет...

- Не знаю, мне тогда казалось, что Ростопчин старый... И вот он отправился к нему на обед в Сокольники, а я осталась дома одна.

- Одиночество вас, очевидно, с детства мучило...

- Да нет, мне очень редко скучно. Мне папа всегда говорил, что только глупые люди скучают в одиночестве, а умные - умнеют.

Как-то не получалось у Старика свести разговор к одиночеству, оставалось только проявить интерес, в надежде зацепиться за что-нибудь.

- Ну и что же вы сделали?

Задав вопрос он задумался о том, как бы нам перейти опять на ты. Ведь вот когда я тогда приехала и покаялась в своем нечаянном разбойном нападении, все получилось само собой, а теперь естественным кажется только "вы", хоть я, вроде, и вполне по-дружески держусь.

Еще раз говорю, что о его мыслях я сужу только с его слов, может он думал что-то крайне нелицеприятное.

Я в это время безостановочно и с воодушевлением рассказывала:

- Ну и вот тогда я осталась одна и решила произвести мистический опыт - мысленно последовать за отцом - как это сделать, я вычитала в книжке. Надо создать загадочную обстановку - все равно какую, найти воду, пламя, стеклянный шар, сосредоточиться... Нет, рассредоточиться... То есть необходимо прийти в такое состояние, чтобы быть везде, широкой, как весь мир, и одновременно внутри самой себя, яркой, как огонек свечи... Потом надо сделать глаза мутными, будто смотришь на солнце, уставиться в одну точку и думать о ком-то, кто наверняка есть в нужном тебе месте. И нужно, чтобы никто не мешал, не ахал:

"Ах, барышня, что же вы делаете..." или "Жаннет, спать пора давно..."

Старик почти все пропустил мимо ушей, погруженный в свои мысли, и продолжил с того места, где остановился.

- Но все же мне кажется, что одиночество иногда утомляет, даже с мистическим наполнением. Человеку свойственно общаться с себе подобными, это придает жизни особый смысл...

- Каждый смысл по-своему особый. Но если вы не будете меня слушать, я обижусь. Это тайна! Я ее никогда никому не рассказывала.

- Я слушаю. А какая вы тогда были?

- Какая... Маленькая, пухленькая, рыжая, в ночной рубашке. Вот в это самой комнате села перед зеркалом, зажгла свечи по бокам, глаза прикрыла ресницами и начала представлять жену губернатора... Отца представлять бесполезно, он в гостях на месте не стоял, лицо у него было подвижное, все время менялось. Нет уж, я решила выбрать кого-то статичного.

Старик решил, что раз перевести разговор на другую тему не удается, остается только расслабиться и получить удовольствие. Женщины ужасно упрямы, если уж сосредоточатся на чем-то, их не собьешь. Так что он твердо решил не раздражаться и терпеливо слушать. А я продолжала:

- Ну вот, сижу, воображаю графиню: высокую, худую, морда лошадиная, большие глаза, громадный нос, рот до ушей, а уши вершка по полтора. Платье черное. Умная, книжки пишет о торжестве веры... - Старик невежливо усмехнулся, я строго на него посмотрела и он сделал внимательное лицо. - Это все очень серьезно, не смейтесь... Стоило мне подумать об этих писаниях, как вдруг стекло в зеркале задрожало, и я увидела туманного старика. Лицо неопределенное, даже не скажешь узкое или круглое, очи сияют, волосы, как облака, все зеркало заняли. Он сказал: "Не бойся, девочка. Я люблю тебя и забочусь о тебе. Что бы не происходило, не бойся... Я знаю твой путь, он определен..." "Кто ты?" - спросила я.

Слушая эту душераздирающую историю, Старик вспомнил как мама рассказывала ему страшную сказку про людоеда, интонации примерно такие же.

- А он мне отвечает: "Я... - он усмехнулся в седые усы. - Конечно, Бог. Не узнала?" И пропал, как не было.

Если бы сейчас я впервые изложила Старику что-то в этом роде, он бы сделал тупое лицо, отвесил челюсть и, скорее всего, сказал бы что-то вроде: "Ну ты ваще... Сама-то слышишь чего говоришь?.. Спиши слова..." Впрочем, сейчас бы я ему ничего подобного не сказала. Но тогда он просто растерялся, промычал что-то неопределенное, а я с удовольствием закончила:

- Сколько я потом не смотрела в зеркало, больше ничего и никого не увидела, пришлось спать идти...

- Я онемел... - И тут его осенило. Мистика, так мистика. Вот какой нужен ко мне подход! Он заговорил проникновенно: - Правда бессловесна. Слова двусмысленны. Как только начинаешь говорить, правда исчезает, маскируется. Я не могу выразить, что я чувствую. Но если вы посмотрите мне в глаза, вы увидите, что я думаю.

Он смотрел на меня в упор и ничего, скорее всего, и не старался выразить, до сих пор ни разу не испытывал склонности к телепатии, просто думал что-то вроде: "Если она испытывает ко мне симпатию, то среагирует достаточно положительно..."

Я посмотрела в его глаза задумчиво, встала, сделала в его сторону шаг... На его лице на этот раз четко отразилось: "Неужели прямо так и бросится ко мне на шею?.."



Я вдруг (даже и для себя неожиданно) сказала:

- Ну если вас неправильно поняла, то извините... Словами все-таки можно выразить мысль точнее.

После этого быстро подошла к нему и со всего размаху ударила рукой по щеке.

- Я вас правильно поняла?

- Да.

Он неловко шевельнул головой, будто у него болела шея и вышел из башенки.

Глава тринадцатая, в которой я прошу прощения и приглашаю Старика в гости к своему опекуну

Скоро я спустилась вниз, будто и не била только что человека по физиономии и сразу приступила к делу.

- Я поняла, что несправедлива и прошу прощения...

- Да нет, я вас спровоцировал...

- Если вы про то, что я вас стукнула, в этом смысле я абсолютно права. Мысли у вас были неправильные. Я о другом.

- О чем? - тупо спросил он.

- Я совершенно зря сердилась, что вы ничего не предпринимаете, неизвестно что, и вы действительно не обязаны, но есть один человек, который обязан, обещал...

"Вот интересно, - подумал Старик, - вроде, такая одинокая девушка, сирота, и вдруг кто-то обязан. Любопытно..." Он почувствовал что-то вроде ревности и спросил:

- Ну и кто же это?

- Один московский купец. Рассказывала давно. Из крепостных. Его отец когда-то лечил, и он очень благодарен... Он знает мою ситуацию и обещал помочь. Неудобно просто так к нему заявиться и спросить, как идут дела. Но если предложить вашу помощь... Можно не бесплатно, он заплатит, он очень богатый купец.

- Какие могут быть разговоры, - оскорбился Старик. - Конечно, если кто-то предложит что-то конструктивное... И оплата тут ни при чем. Поехали. В гостях у пасечницы я уже с вами был, теперь побываю у купца.

- В снобизме ничего хорошего нет, - отрезала я, но на этот раз мы не поругались.

Очень этому помогло освещенное белым, невероятно ярким светом луны, лежащее за порогом таинственное пространство, совсем не такое, как днем. Москва превратилась в сказочный город. Весь мир объяли тишина и лунный свет. У горизонта висела большая мохнатая звезда, казалось, выстрели в нее, и она упадет к ногам. Правда я умею, если захочу, очень поэтично изъясняться? Вот и не придирайтесь, что у меня мало описаний природы.

 Вулф оказался на месте, будто сидел и дожидался нас все это время. Я заговорила прямо от входа:

- Понимаю, что поспешность нужна в достаточно редких случаях. Но просто больше не могу терпеть, должна разобраться в этой ужасной истории...

- Это я понимаю. Садитесь, пожалуйста, - произнес неподвижный хозяин. - И, может быть, познакомите меня с молодым человеком? Как я понимаю, это ваш квартирант?

- Да. Он обещал помочь разобраться, а ничего не делает и ужасный зануда.

- Так может, отправим его восвояси? И я вам все расскажу...

- Нет, я никуда не уйду! - вмешался Старик. - Жаннет молода, ничего не

понимает в жизни, с ней происходят какие-то странные истории... Я принимаю в ней участие...

- Что скажете, Жаннет?.. Хорошо быть молодым. Я в вашем присутствии отдыхаю душой.

- Пусть сидит. Может, пригодится. Ну так что, вы что-нибудь узнали?

- Узнал. Много чего узнал, принял некоторые меры, чтобы это прекратить, как вы хотели, без особого вреда для людей, угодивших в эту историю по глупости.

- А что вы узнали? Кто меня изображает и почему? - спросила Жаннет.

- Потом расскажу, когда все закончится...

- А мы тоже узнали кое что. Мы узнали, на какие деньги живет Ноздрев, откуда у ограбленного мной мужика взялся медальон моей мамы и как шайка разбойницы Анны взяла в плен поручика.

- Вот про медальон не знаю, - удивленный обилием информации, улыбнулся Вулф. Это потрясало. Будто изменил выражение лица бронзовый Будда. - Расскажите.

Я изложила историю с Чарли и Винни-Пухом. Все мои комментарии по поводу Старика тот сопровождал явными выражениями неудовольствия, так что рассказ шел не слишком гладко. Занял он примерно двадцать минут. Когда я замолчала, Вулф заявил:

- В общем это только дополнительные детали, ничего по сути не меняющие. А в основном я в курсе. И знаю, что вы ездили в гости к Анне-пасечнице. Это тоже у вас часть расследования или вам просто вина ее захотелось?

- Вы за нами следили? - возмущенно спросил Старик. Тем более он был возмущен, что терпеть не мог вспоминать о случаях, когда напивался, а тогда охмелел изрядно. - Пора уже и вам рассказать все, что вы узнали.

- Не следил. А что узнал... Не хотел бы уточнять. Скажу только, что кукла передана карлику с приветом от вас.

Я ахнула. Вулф не шевельнул ничем, даже не перевел глаза, но мне показалось, что он подумал что-то вроде: "Любопытно, вот я человек солидный, но всегда готов поверить в плохое. И нет такого человека, про которого я бы не поверил, что он, например... Ну украл что-то. Осуждать не буду, но поверить могу. Грустно". Наверное, он сначала плохо обо мне подумал.

Почти сразу он продолжил разговор странным вопросом:

- Ваше желание обойтись без осложнений для хороших людей несколько противозаконно. Вы уверены, что молодой человек способен такое желание понять?

- Вы пытаетесь меня оскорбить? - спросил сухо Старик.

Старику казалось, что Вулф относится к нему плохо, что совершенно необъяснимо, а ко мне хорошо, что тоже необъяснимо, поскольку непонятно, что нас связывает. Он бы уже давно ушел, горд до неимоверности, но мучило любопытство - хотелось разобратсья в ситуации.

- Нет, нисколько, - ответил Вулф. - Я, видите ли, из крепостных и контакты старые сохранил. Ваши работники говорят, что вы барин строгий и законопослушный, требуете во всем совершенства и соблюдения правил, легкости мысли в вас мало и в идеале вы бы хотели, чтобы гражданские люди вели себя по-военному. Мне кажется нестандартное решение проблемы может вас возмутить. Разве это оскорбление?

- Ловко он вас... - тихо сказала я. А потом обратилась к купцу: - Он добрый, но не терпит некомпетентности. Если дело не делается и делается не так, как надо и медленно, он становится груб и абсолютно невыносим. Я его привела

на случай, если он может вам чем-то помочь, у вас-то все делается как надо. Может, вы бы ему поручили что-то сделать...

- Да нет. Ни к чему. Он человек занятой, а дело уже и так идет к разрешению. Когда дойдет до нужной точки, я вам все расскажу. Немного осталось потерпеть... - Он увидел, что я готова возразить и добавил: - В конце концов вам покойный батюшка велел мне доверять.

- А почему? - вдруг спросил Старик. - Почему он велел ей вам доверять?

- Видите ли... Во многом человека определяет его отношение к женщинам. Нас с доктором Пуле объединяет отношение к женщине, как к существу, о котором нужно заботиться. Жаннет может оскорбиться, но, по моему мнению, даже самые умные женщины несколько инфантильны и склонны к пустым фантазиям. Есть, конечно, и мужчины с женским характером, но женщинам это свойственно, и исключений нет.

- Ничего себе, - возмутилась я. - Ну ладно, существо вроде меня, действительно, не доказала, влипла... А кавалерист-девица Дурова? Или императрица Екатерина? Или Анна-пасечница, наконец?

- Задумайтесь, Жаннет, и скажите, не были ли им свойственны пустые фантазии?

Я помолчала секунд тридцать, потом улыбнулась и сказала:

- Про Анну-пасечницу не знаю, конечно, а двум другим были. Убедили.

- Вот и замечательно. Но все же отвечу молодому человеку. Ну так вот. Исходя из того, что я про вас знаю, вы считаете, что женщины требуют внимания, не имея на то никаких оснований и эти их требования глупы и безрассудны. Вы, безусловно, не женоненавистник, но и не чувствуете необходимости заботиться об этих нелепых существах, когда-то созданных из ребра Адама. Поэтому я никогда не велел бы своей дочери вам доверять, а доктор Пуле рекомендовал своей доверять мне. И по этой же причине я не хочу при вас рассказывать подробности этого дела, потому что тут замешана женщина, остро нуждающаяся в заботе и вразумлении. Я имею в виду не вас, Жаннет, а ту, кто вас изображает.

- Здорово! - Я восхитилась непонятно почему. Такое отношение к женщинам, может, и оскорбительно, но неимоверно приятно. - А потом расскажете?

- Обязательно.

С тем и ушли. И больше никакой информации не получили. Но ругаться тоже пока больше не стали. У нас просто не было времени - начались приключения.

Глава четырнадцатая, в которой у крыльца моего дома обнаруживается два бездыханных тела

Рано утром, когда все в моем доме сладко почивали в своих постелях и еще и не собирались просыпаться, на двор проскользнули две тени и устроились на земле около крыльца. Оба эти существа проголодались и замерзли, но так устали, что немедленно заснули, прижавшись друг к другу. Слава Богу, их заметил и разбудил Васька, пробудившийся первым, еще в сумерках, а то бы померли от переохлажденяи организма.

Васька с воплем ворвался к барину в спальню:

- Цыгане! Трупы! Звери! Не знаю что! Простите, ради Бога, но у нас около крыльца кто-то, что-то, зачем-то лежит ужасное!

Старик выскочил на двор растрепанный и очень симпатичный. Оказалось, спросонья у него совершенно детское выражение лица, прелесть. Чуть ли не кубарем спустившись по лестнице, за ним вылетела я в крайне неприличном виде

- с торчащими во все стороны волосами и в длинной широкой рубашке. Сначала я и не поняла в чем дело, уставилась на Старика и во мне начали уже пробуждаться материнские чувства, но не успели пробудиться до конца - я решила посмотреть, на что они так уставились и первой поняла, в чем дело.

И вовсе я не задаюсь, просто они с ними не были знакомы и узнать их вовсе не могли.

- Это Чарли и Анфиса! Они... мертвые?

Старик наклонился над бесформенной кучей.

- Нет, живые. Дышат. Ничего себе, разбойники, устрашающее зрелище. Ну и что мы будем делать? Надо их перенести куда-нибудь. - Тут он заметил как я экзотично одета и сказал: - Ну, Жаннет, что вы вытворяете? Идете оденьтесь, а то увидит кто-нибудь.

- Нет! - завопила я. - Я среди вас единственная, кто чуть-чуть знаком с медициной и должна на них посмотреть и вами руководить, вдруг вы их как-нибудь не так перенесете?

- Не говорите ерунды и не загораживайте дорогу!

Ну вот и общайся с такими людьми! Все мои материнские чувства увяли, не успев расцвесть.

Измученных грабителей Старик и Васька перенесли в дом, положили вместе на диван, укрыли, а мне не разрешили даже их осматривать, пока не оденусь! Ну разве можно обращаться со мной, как с ребенком, я же взрослая и самостоятельная! А потом, когда ажиотаж спал, немедленно все перевалили на меня. Вот так всегда.

Старик ушел на свою стройку, но очень просил позвать его, как только Чарли придет в себя. Звать его не пришлось - очнулась только лиса, карлик до вечера был в беспамятстве, а я за ним ухаживала и руководила Васькой. Мы перенесли его из залы в маленькую, но уютную и теплую заднюю комнатку, лиса перешла вместе с ним, только один раз выбежала на двор удовлетворить кое-какие потребности - прямо хорошо воспитанная городская собака из двадцатого века. Разбойница приняла лису как старую знакомую, даже не рычала на нее, но Анфиса предпочла сидеть под диваном, сторожить хозяина.

Я все время проверяла, как он себя чувствует, а тут как раз отвлеклась. Мы обедали. Угощение было крайне странное. Обычно что подавать на обед говорила я, а тут я постоянно суетилась вокруг карлика и меню составлял Васька. Получилось вот что: пироги, щи со свежиной, похлебка с потрохами, гусь жареный, солонина духовая с хреном, орехи, подсолнухи, пряники. Напитки - водка, пиво, домашняя брага и мед.

Старик оценил ассортимент и спросил:

- Это что, вы решили меня откормить? Или вы все-таки были атаманшей и это меню разбойничьей пирушки?..

Я так растерялась, что и не знала, что ответить, а он говорит:

- А, понятно, это вы сумели заморочить мне голову, а теперь пришел карлик с лисой, вы осознали неизбежность разоблачения и каетесь в такой странной форме...

Я чуть не заплакала.

- Ну почему, почему, как я только начинаю к вам хорошо относиться, доверять, вы немедленно на меня ругаетесь, с утра не дали осмотреть Чарли, прогнали меня, издеваетесь, обвиняете меня Бог знает в чем!

- Ну что вы, - удивился Старик. - Я же просто шучу, может, неудачно...

Я выскочила из комнаты, собираясь трагично, тяжелой походкой подняться к себе наверх и рыдать безостановочно часа три, как вдруг услышала страшный

шум в комнате, куда мы положили Чарли. "Придется рыдать и еще по одному поводу - я забыла про него, а он, может, умирает, может, на него разбойники напали и убивают, чтобы он их тайны не рассказал..." Но оказалось, ничего страшного.

Пока мы обедали, Чарли очнулся и сначала не понял, куда попал. Как он добрался до моего дома, он просто забыл. У него было ощущение, что все его горло забито какими-то колючками, стружками, опилками, сосновыми иголками. Дышать больно и неприятно. Очнувшись, только этим и занимался, потом решил открыть глаза, осмотреться - вдруг он, ну, например, в тюрьме. Нет, не похоже, занавески, оборочки, потолок белый, чистый. Вообще-то он никогда не был в заключении, но предполагал, что там занавески отсутствуют, а потолок в паутине. Романтик! Значит он в гостях. Не у Надежды Константиновны, явно, она бы его просто положила в его комнату или бросила бы в какой-нибудь чулан в наказание за побег. И не у Анны-пасечницы - у нее потолки дощатые. Интересно, где же он?

Попробовал шевельнуть рукой. Это получилось довольно легко. Из под кровати вылезла лиса и ткнулась мокрым носом в ладонь. Согнул ногу в колене. Через двадцать минут странных и некоординированных движений, он уже сидел в кровати и смотрел по сторонам. Голова кружилась, но, по крайней мере, он мог с уверенностью сказать, что жив. Анфиса радовалась прыгала, заскочила на кровать, толкнула его и он упал. Лежал и смотрел в потолок.

Но тут я услышала Анфисины прыжки, испугалась, прибежала, увидела, что Чарли открыл глаза, смотрела на него и думала: "Он изменился. Мало того, что болен, очень сильно простужен и кашляет, так он еще и перестал паясничать. Бледный и несчастный, с серьезным лицом. Когда он лежит, совсем не заметны его... физические особенности - просто больной, грустный человек. А, может, когда он один, он всегда такой серьезный и паясничает только на публику?"

Села рядом на стул, сказала:

- Добрый вечер, Чарли, как вы себя чувствуете?

Он посмотрел на меня мутным взглядом, неразборчиво прохрипел:

- Анна?

- Ну да, то есть - Жаннет.

- Здравст... Жанн... Где я?

- У меня, конечно, вы замерзли, лежали с Анфисой около крыльца, мы с Васькой вас сюда вместе притащили.

- Магдалена...

Я непонимающе переспросила:

- Какая Магдалена?

- Лису зовут. Когда умру вы... она... - и закашлялся ужасно, не смог больше говорить.

- Фу, глупости какие, умирать вам незачем... Спите лучше. Вот я вам сейчас чаю дам.

Я принесла чаю, но он почти ничего и не выпил, все время кашлял, а потом не то заснул, не то потерял сознание. И я немедленно решила, что его надо лечить. Но как позвать врача к больному беглому крепостному? Вот если бы моего отца позвали к больному беглому карлику, он бы наверняка стал его лечить, но откуда я знаю, что по этому поводу думают другие врачи? Вообще, кто лечит крепостных? Колдуньи? Анна... Больных крепостных лечат знахарки, надо позвать Анну-пасечницу, заплатить ей как следует и она его вылечит. В такое время года ей же не обязательно заниматься пчелами, можно же ее и позвать ненадолго.



Я немедленно побежала к Старику, который добросовестно пытался съесть все, что Васька водрузил на стол и одновременно пилил его и терзал:

- Ну, понимаю, гусь, хотя он жирный и у меня от него живот болит. Ну, допустим, два первых блюда, чтобы выбрать, какое больше понравится.

- Никакое это не блюдо, это щи и похлебка, не на блюде а в супнице...

Старик не слушал его глупых возражений:

- Ну, орехи я люблю, хотя странно подавать их прямо сразу на стол. Но подсолнухи и пряники зачем?

- Барышня Жаннет ничего не понимает в русской кухне, вот я ей показываю...

Тут примчалась я и заговорила прямо от порога:

- Обязательно надо срочно вызвать Чарли врача или лучше не врача, а Анну-пасечницу, потому что она умеет лечить, она же знахарка, а Чарли очень плохо себя чувствует, а мне всегда ужасно хотелось посмотреть, как лечат знахарки, может, она будет при этом петь заклинания всякие, но Чарли ужасный, еле говорит...

- Не части, - сказал Старик, - я ничего не понял.

- Чарли очнулся. Он плохо себя чувствует.

- Ничего удивительного, так замерз.

- Надо послать за Анной, потому что врач к карлику, по-моему, не пойдет.

- Ну так пошли.

- Но я же уволила всю прислугу, когда уезжала в Березовое а обратно не нанимала! - Удивительно истерический день, я все время обижалась на Старика.

- Извини, не подумал. Видишь, уже не шучу, отвечаю совершенно серьезно, раз ты шуток не понимаешь. - По-моему, у меня от обиды задергался кончик носа. - Ну, пошли Ваську. Учинил какое-то безобразие с обедом, пусть теперь на лошади катается, растрясает жиры.

Так и сделали. Васька съездил верхом к Анне на пасеку, но никого там не нашел. Дом стоял запертый, какие бы то ни было признаки жизни отсутствовали. Я растерялась, разволновалась, отправила того же Ваську к Вулфу за советом - мало того, что из-за Чарли волнуюсь, так еще и из-за Анны. Симпатичная же, на меня похожая, если без платка. А он в ответ неожиданно Анну ко мне и прислал. И откуда взял? Сейчас-то, запутавшись окончательно в том, Анна я или Жаннет, я все знаю достаточно точно, но рассказывать стараюсь, как тогда все понимала, а то неинтересно будет.

Ну так вот, появилась Анна. Она была... Хотелось бы сказать, что она была как побитая собака, что ее мучила совесть, но ничего такого не наблюдалось. Она притихла и вроде как окаменела. А как мы общались, написано в третьей части.



ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРЕДПОЛОЖИМ, Я АННА

Глава первая, почти полностью посвященная пчеловодству

Мой дед был пасечником.

Однажды осенью много лет назад предок Ноздрева решил завести пасеку и выбрал одного из крепостных - моего деда - в пасечники за дикий и нелюдимый характер, при этом заявив:

- Пчел поймаешь сам, их диких в лесу навалом. Там и живи. Лесу на все, что тебе надо, можешь взять. - Дед угрюмо молчал. - Не бычься, глаза бы мои рожу твою мрачную не видели. Не поймаешь - куплю, но хорошо тебе от этого не будет. Год даю и слышать от тебя ничего не хочу. Через год или ты меня кормишь медом, или я тебя строго наказываю, а медом ты меня кормишь через два года. Понял, дубина?

- Понял, барин. Все?

- Что все?

- Других указаниев не будет?

- Не будет. Пошел вон. Лешак лешаком, самое тебе в лесу и место.

Крутой был барин. Со своими домашними, между прочим, ничуть не менее. Жену вообще в могилу свел постоянными придирками и склонностью ставить ее в глупое положение - это он думал, что шутит, чувство юмора у него было своеобразное. Она у него и с лошади падала, и платье у нее при гостях по шву расходилось по загадочным причинам, и с качелей слетала в заранее подложенную солому... Чего только с ней не происходило! А с сыном он постоянно лаялся, потому что у того чувство юмора развилось точно такое же. Подсунуть папе вместо нюхательного табаку перцу, пороху или даже сушеного тараканьего дерьма - это для него самый невинный прикол. Он, между прочим, и застрял потом в этой деревне от ненависти к отцу - так запил с радости, что опоздал из отпуска вернуться. Но пока он был еще молодой, кипел, бурлил и не видел впереди никакого просвета. Про развлечения семьи Ноздревых в деревне часто говорили. "Слышали, а барин-то вчера барыне в постель..." и все разинув рот слушают и хохочут, хихикают, смеются, фыркают, чувство юмора упражняют.

Будь я каким-нибудь моралистом, решила бы произнести проповедь о том, что излишества хозяев развращают рабов, но пример деда доказывает, что все-таки многое зависит и от самого раба. Его странности Ноздревых интересовали только в той мере, в какой они относились к нему лично.

Первым делом после беседы с барином дед отправился к единственному поблизости пасечнику, все рассмотрел, расспросил, руками перещупал. Тот бы, может, и выгнал его, но уж больно он имел угрожающий вид, легче было, чтобы отвязаться, показать ему все. Он когда-то и женился так - особа, которая ему приглянулась, решила, что легче за него замуж выйти, чем помешать отгонять всех прочих кавалеров. Она ему, между прочим, довольно быстро начала на нервы действовать - суетилась постоянно, а толку он особого от ее суеты не видел. С рождением детей количество суеты увеличивалось, а толку уменьшалось. Поэтому когда на старости лет ему предоставилась пусть даже и странная возможность скрыться от семьи, он немедленно ей воспользовался. Так очень многие молодые люди с удовольствием женятся на заведомо неподходящих девицах с квартирами, только бы от родителей смыться.

Он построил дом на опушке среди редких сосен на высоком берегу реки. Ну это сильно сказано, дом. Так, сруб, жилище его состояло из одной комнаты и никакого домашнего обихода у него не было. Сооружение стояло очень естественно, будто всегда там находилось, и не бросалось в глаза, как любая сосна. Так деду и хотелось - чтобы его не видели. Построил он его из неочищенных от коры бревен, которые солнце и ветер уже давно состарили и придали им коричневато-зеленые цвета, так гармонирующие с общим тоном вокруг. Бабка новое жилище не одобрила, жила в деревне, он к ней иногда ходил ночевать, а она носила ему еду. А так он все по лесу болтался.

Пчел он нашел весной. Темно-серых, без желтизны и неимоверно злобных. Жили они в дуплах. Однажды выломал кусок сота, так часть не улетела - сбегали вниз и свисали гроздьями. От укусов он, конечно, загораживался - угрюмый-то угрюмый, но ведь не идиот же. Сконстролил себе одежу, чтобы ничего наружу не торчало и ткань не примыкала к коже, на чучело походил, но действовало.

С той весны он начал писать дневник и занимался этим до самой смерти. Неимоверно чудной. Издать такую книгу было бы, наверное, весьма прибыльно, но, к сожалению, рукопись я подарила Родственнику, а он-то ее никому не даст, он ей до сих пор пользуется. Про себя дед не записывал ничего, только про то, что его интересовало - про пчел, про птиц, про лис... Про меня потом начал писать, вернее, мне диктовать, для воспитания, может быть. А странность этого произведения состояла в том, что он вместе складывал одинаковые дни. У него там все шло не подряд, а будто продолжался один и тот же, очень длинный год.

Осенью барину он меда принес. Тот хмыкнул, пробормотал:

- Я всегда утверждал, что мужики намного умнее, чем кажется, их только надо сдвинуть с места, - а потом громко и сурово сказал: - Мало. В следующем году чтобы больше было и начиная с лета. Хотел бы я, впрочем знать, где у тебя пасека, дом-то я видел...

Никакой пасеки он устраивать не стал, весь лес в пасеку превратил. За зиму понаделал ульев, неприметных, но для пчел удобных, сухих и без неприятных запахов, ловил рои и селил в подходящих местах - выше человеческого роста и укрытых от ветра. Обычно рои выходят утром и прививаются на дереве на несколько часов, можно их поймать сразу. Иногда дед для этого на деревьях устанавливал куски коры, расколотые части старых ульев. Когда рой прививался, он его стряхивал в сито и закрывал крышкой, если матка с ними, они сидят там спокойно. Потом к прилетной доске уже готового улья он прислонял широкие сходни и высыпал на них рой. Пчелы сами входили в новый дом. Иногда он готовил для них ульи, куда они добирались своим ходом - лишь бы пчела-разведчица нашла. Хуже, если роились одновременно несколько рядом живущих семей, рои с несколькими матками приходится делить, развлечением это считать трудно.

Постепенно дед набирался опыта и получал все больше удовольствия от отшельничества, посещал деревню все реже, сруб его обрастал пристройками для скота и птиц, для хранения хлеба и жизненных припасов, а в деревне хозяйством заправляли дети. К тому времени, когда я к нему переселилась, он постарел, слыл колдуном и ни с кем общаться не желал, я сама к нему повадилась. Недавно я прочитала в газете утверждение одного француза, сидевшего некогда в русской тюрьме, что основное отличие людей его национальности от русских состоит в том, что для нас одиночка - наказание, а общая камера - отдых, а для французов наоборот. По себе я не могу судить, я неизвестно кто, но немало могу привести примеров, противоречащих тому утверждению. Дед - один из них.

Но говорить я собиралась не про деда, а про себя. Про него интересно бы читать философам, а я пишу для обычных людей, которым нужны "стюжет, фамбула и миниментальность". Может у деда с монументальностью и все в порядке, а зато сюжет и фабула почти полностью отсутствуют. Поговорим обо мне, загадочной женщине с таинственной судьбой.

Если предположить, что я - Анна, дочь и внучка крепостного и сама, соответственно, ничуть не более свободная, то нельзя не признаться, что в молодости я отличалась глубокой умственной отсталостью. Вбила себе в голову стать знатной, как старуха из сказки о рыбаке и рыбке. Сие печальное умопомрачение со мной произошло еще в детстве. Сначала эта возникла просто фантазия, туманный отблеск мысли перед сном: "Ах, хорошо бы быть дворянкой, я бы тогда..."

Я тогда это не могла сформулировать четко даже и для себя, поняла только позже. Порядочный, верноподданный российский человек всегда с почтением относится к лицу дворянского происхождения, даже если оно явно не в себе и ничего не соображает. До сих пор, между прочим. Вот и я хотела получить некритическое хорошее отношение. Независящее от моих личных качеств. Между прочим, до сих пор так. Проведите эксперимент. Выберите из известных вам людей самого никуда не годного, можно запойного пьяницу, а потом сообщите общим знакомым о его высоком дворянском происхождении. Самой критической реакцией может быть заявление: "Теперь понятно, почему произошла революция". Но даже человек, так среагировавший, в дальнейшем будет относиться к подопытному с некоторым неравнодушием, многое будет ему прощать, наливать будет без повода. Попробуйте, правда, сами убедитесь.

В двенадцать лет я выболтала свои прожекты отцу, тот начал смеяться:

- Какая из тебя дворянка... С чего бы это вдруг? Любовницей дворянина - это можешь, хоть сейчас, ты уже вполне в теле, ребеночка от него родить, а чтобы дворянкой... Ну это ты загнула.

Я обиделась, но стала размышлять по этому поводу - подход к жизни у меня на редкость методичный. Отец рассказал про мои бредни матери, та - всем остальным, в деревне меня принялись дразнить "дворянкой Анной" и я стала бегать на заимку к деду, которому было совершенно все равно о чем я мечтаю, лишь бы делала, что он велит и под ногами не путалась.

И нечего надо мной смеяться. Как может человек придумать что-нибудь путное в тесноте? Вы это знаете на своем опыте, большая часть России в таких условиях живет. Когда все в одной комнате, никаких кабинетов, думать времени нет. Постоянное навязчивое общение ужасно утомляет, даже доброжелательное, а если еще ссоры и сквернословие? Если мужья жен тиранят и увечат, а еще и пьют? И все бьют друг-друга? Пословицы помните? За одного битого двух небитых дают. Не бивать - добра не видать. Учи, пока поперек лавки укладывается... Когда вместе живут и старики, и муж с женой, и дети разного возраста, все навиду и наслуху... Кто растет в срамоте, у того мозги с детства набекрень. Женщины вырастают такие, что терпят все, словно каменные, так что и не поймешь даже, это они терпят или просто такие бесчувственные и тупые. По-моему, мое фантазерство - это лучше тупости.

Когда я заявилась к деду первый раз помогать с его пчелами, он меня выгнал, грубо и не объясняя причин. Рявкнул только:

- Завтра придешь, и чтоб не жрала с утра, голодная.

Оказалось от меня луком пахло, а насекомые эти резких запахов не любят. С тех пор к деду являлась как в святое место - чистая, аккуратно одетая, вела себя почтительно и руками не махала.

Пришла на следующий день, а потом повадилась ходить постоянно, чем дальше, тем чаще. Ни дед, ни пчелы никогда меня не дразнили. Мы считай и не разговаривали, дед только почти знаками сообщал, что делать, а я работала, слава Богу здоровья хватало, и думала свои какие-то мысли. Когда приходили за лечением, по дедовым знакам выносила нужную траву, говорила нужные слова. Люди, вроде, благодарили, но смотрели с опаской.

Дед умел использовать все, что делали пчелы, не только мед и воск, но и яд, и пчелиное молочко, и прополис. Вытапливать воск на солнечной воскотопке его научил соседский пасечник. Как собирать яд, он придумал сам - это у него было какое-то устройство вроде кружки, бычьим пузырем обтянутой и согретой. Пчелы ее за живую принимали и кусали, а яд капал в кружку. Прополис, не зная этого слова, его использовать научила бабка одна, знахарка. Он ей собирал, чего просила, сама не могла по причине немощности. Померла потом. Иногда пчелы собирают вместо нектара что-то вроде смолы, добавляют к этому свои слюни, воск и пыльцу и получают разного цвета вещество, на холоде твердое, в тепле - мягкое и клейкое. Они заделывают им щели в улье, уменьшают леток и обволакивают трупы пойманных и убитых мышей, чтобы не разлагались. А бабка эта рассказала, что этим веществом плохую рану помазать, которая уже вся горит, и все без следа заживет... Дед с тех пор стал его собирать - соскабливал со стенок ульев и прятал в темноте, в чулане...

Глава вторая, рассказывающая о моей первой попытке стать дворянкой

Однажды летом возвращаясь домой, я встретила барского сына Ноздрева. Тот в очередной раз поругался с отцом, ехал неизвестно куда верхом раздраженный и только и искал к кому бы придраться.

- Ты кто такая, что здесь болтаешься?..

- Внучка пасечника. Иду в деревню.

В тринадцать лет я уже вполне созрела. И свои "бредни" по поводу дворянства вовсе не выкинула из головы. Глядела на барича с интересом и думала: "А вот интересно, он мог бы в меня влюбиться, дать вольную, жениться и чтобы я стала дворянкой? А чего такого?.."

Вы сейчас, там, наверное, плюетесь. Аморальная дура, думаете. А может, наоборот, читаете с отвращением - занудство, нашла о чем рассказывать. Пусть сразу переходит к приключениям. Мнения эти, хоть и кажутся противоположными, на самом деле единодушны - ни к чему эта сельская эротика. А вот подумайте головой. Мне двести лет или около того, не помню точно. Был такой промежуток, когда я сексом не занималась лет тридцать. Не то, чтобы не могла или была бы непривлекательной - на вид я что тогда, что сейчас, женщина средних лет, во всяком случае за пенсионерку никто не принимает. Зубы у меня, конечно, не свои и волосы крашеные, но на это в постели никто не обращает внимания. Тогда даже и зубы свои были. А не мочь... Дурацкое дело нехитрое, половой процесс еще ни для кого не составлял непреодолимых технологических трудностей, поверьте моему богатому опыту.

Это состояние души возникло у меня тогда, когда мы со Стариком обнаружили, что не стареем и вызываем у знакомых нездоровое любопытство. Я тогда овдовела, муж, старше меня всего на десять лет, помер от старости никуда не годной развалиной, а я как была здоровая рыжая оглобля, так и жила без одной морщинки. Старик на сплетни о своей слишком молодой внешности обращал мало внимания, но ему взбрело в голову отправиться в дальнее плавание, а тут немедленно встал вопрос о возрасте, так что он решил сменить фамилию, документы, оставить самому себе наследство и делать, что хочется. Родственник жил со своими пчелами в деревне и никого не интересовал, слыл колдуном, и почему бы ему не быть вечно молодым? Он и не суетился. А я решила, что нужно исчезнуть, пропасть, а заодно пришла к выводу, что половая активность - необыкновенно идиотское занятие. Два человека, тесно прижатые к друг другу всем телом или его частью... Ну, да что я вам рассказываю, сами знаете.

А в мире чего только не происходило, какой тут секс, есть много более интересных вещей! В Лондоне открыли первую всемирную выставку, в колонии Виктория, в Австралии, началась золотая лихорадка, во Франции произошел государственный переворот, в Берлине открылись дома терпимости, в Китае американцы подавляют тайпинское восстание... И я отправилась путешествовать. Правда, обнаружилось, что при половом воздержании у меня нарушается пищеварение, то есть приходится или регулярно делать клизму, или заниматься мастурбацией, доводя себя до такого оргазма, чтобы все кишки внутри ходили ходуном, так что пришлось чередовать эти два медицинских средства, выбирая их по обстоятельствам.

Однажды в России я встретила Старика и мои проблемы с пищеварением прекратились, у нас даже родился сын. Потом у меня опять было несколько перерывов. И вот теперь во мне снова просыпается интерес к этой стороне человеческой жизни. Я знаете ли, то рисованием занималась, то научным сотрудником работала - менять надо сферы деятельности. Пожалуй, секс, именно то, что мне теперь надо. Но требуется же все вспомнить как следует!

Значит так. Первый опыт половой жизни.

Он хоть и старше меня, опыта близких отношений с женщинами не имел и размечтался, поскольку я стояла перед ним столбом и безропотно отвечала на вопросы, явно признавая в нем барина. Я не могла ему понравиться, как именно "я", Анна. Одета ужасно, шла босиком, голова завязана платком по глаза, так что и лица не разберешь. Кажется, он при этом думал: "А если я буду уже и в этом отношении взрослый, отец не сможет меня задавить, должен будет почувствовать, что я не сопливый мальчишка..." Впрочем, запросто могу и ошибаться. Я, знаете ли, не особо умна.

- Хочешь на коне покататься? - вдруг спросил он хриплым голосом.

- Хочу... - ответила я, хотя ничего привлекательного в этом предложении не находила. "Сейчас влюбится", - вот что меня занимало.

Потом он подсаживал меня на коня, потом снимал с него рядом с кустами, а потом... Потом активно действовал. Так что с меня даже платок слетел, и он сказал:

- А ты, оказывается, рыжая.

Я ответила:

- Ага. Рыжая, бесстыжая...

Может быть, если бы я изрекла что-нибудь умное, он бы в меня и влюбился, но это вряд ли. Так что он, во-первых, не влюбился, во-вторых, мне было больно и я плакала, а он разозлился, в-третьих ему тоже было больно и он от этого разозлился еще больше. Поэтому он решил больше со мной не общаться, а найти себе какую-нибудь нормальную взрослую женщину, а не девчонку сопливую. А я забеременела.

Когда я поняла, что произошло, то решила, что доверия достойны только два человека - дед и священник. Дед для практической помощи, священник - для теоретической.

Священник был хотя уже и не молод, но красив. Что-то такое иконописное, надо полагать, в нем присутствовала восточная кровь - глаза большие, нос немного с горбинкой, руки тонкие, весь такой необыкновенно одухотворенный, вечно произносил пламенные и абсолютно непонятные проповеди. Может, конечно, у него фигура была какая-нибудь ужасная, например, ноги колесом, но это вряд ли - попадья его обожала и беспрерывно ходила беременная. Когда он только не выходил из дома, то целовал ее в лоб, а потом они крестили один другого с необыкновенной быстротой, так что казалось руки их перепутаются и зацепятся. Жили они в немного покосившемся пятиоконном доме с намеком на щегольство - над каждым окном к зеленому переплету прибиты резные звездочки, квадратики и репейки. Но огромное потомство не давало привести этот дом в порядок.

Был священник склонен к свободолюбию (что в России очень часто превращается в страсть к сплетням о жизни лиц высокопоставленных) и нашел поднятую мною тему весьма подходящей для обличения всяческих грехов. Разговаривать конкретно о Ноздреве он не хотел, сказал, что меня должны заботить собственные грехи, а не владельцев, но лиц известных с удовольствием в разговоре затронул, впрочем, не называя имен.

- Дворяне не без греха, незаконнорожденные дети у них бывают, но матерям их ничего не достается. Происхождение одного известного поэта все знают, а мать его что-то при дворе не блистает. Отец - помещик, мать - крещеная турчанка. Если бы отец признал мальчика своим, но незаконным, ребенок стал бы крепостным. Поэтому крестный отец, бездетный дворянин, усыновил его. Мальчик выучился в Благородном пансионе при Московском университете, вырос, зажил своим домом и взял мать к себе, но отношение к ней все равно в обществе соответствующее и барыней, такой же как все, она не стала.

- А если бы он его признал и освободил вместе с матерью? Помещик этот сына своего? Может, барич Ноздрев моего и признает?..

- Даже и не думай. И матери поэта это бы не помогло. Внебрачная дочь одного князя живет у него воспитанницей. А мама ее где? Да, у незаконных детей бывает счастливая судьба, а у их матерей - нет.

- А какая счастливая? Может, у моего будет счастливая... Только и самой хочется...

- Даже и не мечтай. Тебе теперь, грешнице, надо каяться. А счастливая... Пример тебе... Некий известный историк женился на внебрачной дочери некоего князя и девицы из мещан. Родилась она в Ревеле, где ее отец командовал полком. Фамилию она получила по старинному названию города Ревеля - Колывань. Так ведь не женился князь на ее маме. Законная его жена - ирландская дворянка. Он полюбил ее во время заграничных странствий, увез от мужа-англичанина в Россию, добился для нее развода и обвенчался, превратив в княгиню, когда его незаконнорожденной дочери было шесть лет. Новая жена умерла, когда сын ее Петр был еще ребенком. Князь купил под Москвой имение Остафьево, где построил дом в сорок комнат. В этом доме историк и поселился с женой, а мать ее вроде и ни при чем.

- Ну как-нибудь может ведь знатный человек позаботиться... Если он ее любит.

- Знаю я про тебя все, не зря тебя дети Анной-дворянкой дразнили. Никакой ты дворянкой не будешь. Не воображай. Что, скажешь, барич Ноздрев тебя любит? Скакать верхом он любит очертя голову и родителей не слушаться. Любовь разная бывает, а судьба человеческая в Божьих руках. Бог всех нас любит и обо всех заботится, тем не менее кого-то он делает дворянами, а кого-то крепостными, у каждого своя судьба. А позаботиться... Кто-то и может, конечно. Вот у одного помещика от крепостной родился сын. Для прикрытия барского греха ее выдали замуж за мещанина, и дворянкой она не стала. Так, может, и лучше, чем при себе держать... Если при себе держать, ребенок осознает двусмысленность своего положения, как незаконного сына и добром это для него не кончится...

И долго еще священник пудрил мне мозги.

А между прочим, что на самом деле крепостная может выйти замуж за свободного он от меня скрыл. Просто жених выкупает ее. Например, барин запросит шестьдесят рублей, сойдутся на сорока и нормально. А священник решил, наверное, что если придать моим мечтам хоть чуть правдоподобия, это хуже будет. А если бы сказал, то жизнь моя не была бы так фантасмогорична. А... Что Бог не делает, все к лучшему. Пошла бы по реальному пути, точно бы столько лет не прожила.

Единственный вывод, который я сделала из массы приведенных им примеров, так это то, что я допустила ошибку. Крайне нелепо думать, что путь к дворянству лежит через такие глупые и неприятные занятия. "Это вовсе не значит, что у меня не получится... Просто теперь надо с этим разобраться, с ребеночком, а потом снова что-то придумать, другое... А баричу ничего не скажу". Целеустремленность - штука крайне странная.

Дед сообщил, что я дура, что щенок ему в доме не нужен, пусть пристраиваю его куда хочу, но роды принял и приютил. Родился сын. Никто его не видел, дед его никому не показывал, а пока я с пузом ходила, к людям не выпускал. Когда сыну еще и года не было, дед заявил:

- Все, уноси... Сколько можно прятать его?

- Куда?

- Вон, к Леди. Барыни добрые, твоему щенку у них лучше будет. Раз баричу говорить не хочешь, здесь его держать ни к чему.

Вы, надеюсь, не удивляетесь, что я введенные в первой части имена использую во второй? Не забывайте, я - и Анна и Жаннет, у меня до определенного момента две жизни, которые однажды сливаются и идут единым потоком. У этого потока тоже, впрочем, есть ответвления, но не столь существенные.

Так и появился у Леди и Натальи мальчик Андрюшка, найденный в капусте. Может, и правда, хорошо ему было? По-английски научился разговаривать...

А я жила как и раньше, сыном своим почти не интересуясь. Я с ним общалась, конечно, кусок сотов дарила иногда - его ко мне Леди часто присылала за медом и лекарствами своими, это Жаннет потом его обязанности поручили, н никакого трепета я при этом не испытывала. Так, что-то знакомое, рыжее, родное. А когда он уехал со своими барынями. я его потеряла из виду и боольше о нем ничего не знаю.

Кстати, лучше уж сказать сразу, чтобы вы меня потом не спрашивали.

Разумеется, за двести лет жизни я нарожала массу детей. Сколько - не помню. Я считала своей целью как можно быстрее привить им самостоятельность и исчезнуть из их жизни. Думаю, у меня масса потомков, но я с ними не знакома. За одним исключением.

Старик, говорит, что это потому, что у меня с собственными родителями отношения не сложились, не важно - Жаннет я или Анна. Если Жаннет, то мать умерла, а отец мной не занимался. Если Анна, то родители просто не обращали на меня меня внимания, ни капельки не интересовались умерла я или жива. После моей трагической полугибели, они поинтересовались, правда, не могут ли получить материальное всопомоществование и получили - разовое. На этом наши отношения закончились. Вот Старик своих потомков любит. Жить при них не может все равно - что за предок такой, нагло не стареющий, так что приходится пропадать, переезжать с места на место. Но он за ними следит и периодически оставляет им наследства через адвокатов. Иногда с целевым назначением - на учебу, на лечение... Но меня он не осуждает. Уж кто-кто, а он-то знает, что самые разнообразные нравы и обычаи имеют право на существование и осуждать кого бы то ни было глупо. Именно это знание появляется, когда проживешь примерно сто лет. И оно самое главное. Все остальное - ерунда.

Но, несмотря на многолетний опыт общения с людьми, он постоянно вляпывается в неприятные и нелепые истории. Не то, что я - тихая женщина с придурью, никого не раздражаю, вызываю только снисходительные усмешки. Народ раздражают только способные люди, которые берутся за дело со рвением. Старик что-нибудь сделает хорошо, а всем сразу хочется, чтобы им чудо сверхъестественное показали. А если делать все как попало и через пень колоду, то народ и доволен, живет в покое. Это, между прочим к государственным деятелям относится в первую очередь - когда Старик вдруг решил занять видный пост, скрываться ему пришлось значительно быстрее, чем обычно.

А вот Родственник очень скрытный. Ни я, ни Старик не знаем, есть ли у него потомки. Он вообще не любит откровенности. Появляется и исчезает, когда хочет, и до сих пор надеется, что я ему скажу, Анна я или Жаннет. А какая разница? Чудак. Но зато он никогда не попадает в неприятные ситуации. Носил одно время с собой пистолет, заряженный одним порохом - убить не убьет, а неудовольствие доставит - это очень для него типично. Одно время был чиновником. Брал взятки теми преобразованиями, которые ему хотелось провести. Ему самому ничего не нужно, но таким образом удалось довольно много благоустроить. Но для нашей-то компании главное конечно не его достижения на поприще управления, а то, что от него не надо скрывать собственный возраст. Знаете как это трудно, все время врать? Вот поэтому я и решила написать книгу. Все равно не поверите, а я вроде всю правду расскажу.

Но до этого еще далеко, моя история еще только в самом начале...

Глава третья, рассказывающая о моей бурной борьбе за повышение собственного благосостояния после смерти деда

После родов я стала крепче, даже легче было с дедовым хозяйством управляться. Про мед и прочие пчелиные изделия я теперь знала очень много и для каждого находила свое применение. Готовясь к будущему неизбежному дворянству я читала книжки, какие находила, изучала всякие мудреные слова, только была неуверенна, что знаю, как правильно ставить ударения. Поэтому я решила, что попав в приличное общество, буду сначала больше молчать и слушать, а потом быстренько и сама заговорю. Все же эти слова внутри меня уже есть, я их только не говорила никогда.

Но не все время я готовилась к будущему. Как какая-то цитата: "Иногда он сидит и думает, а иногда просто сидит". Так вот я иногда сидела и воображала, что я пчела, и все у меня складно, все нужно для чего-то, а не просто так... Вот у человека все как-то глупо, волосы у него, например, зачем? А пчела, так здорово устроена!

Сидела на солнышке на корточках, как киргиз, взрослая тетка, мать ребенка Андрюшки, и думала про пчел.

Очень помогает, между прочим, в любом деле представить себя собственным предметом труда. Или средством. Когда я совсем недавно училась работать на компьютере, я представляла себя компьютером. Думала про себя: "Что-то я торможу, конфиг, наверно, не тот с автоэкзеком". Или говорила: "Извини, что я медленно соображаю, просто у меня одновременно работает несколько программ, надо просто отключиться от кое-каких проблем". Очень нормально, между прочим, шло освоение компьютера. А тогда, в начале прошлого века, точно так же шло освоение пчел. Правда, представляемая мною я-пчела сама делала все дела, никакой специализации.

Но пчел я на самом деле не любила - еще чего, тратить свои эмоции на невесть кого. Я их просто понимала. Чувствовала. Честно говоря, за всю свою жизнь я по-настоящему любила только одного человека, и люблю. Зря смеетесь, не себя. Себя я тоже не люблю, как пчел, только понимаю. В этом, между прочим, и состоит секрет долголетия - надо понимать себя. Секрет-то все равно есть, и я вам его открывать не собираюсь, зря надеетесь. Дело не в том, что не хочу. Не могу. Он заключается в том, как научиться ощущать, чувствовать не только телом, но и головой, мозгами, чего твоему организму нужно. Иногда ему нужно коньяку, иногда ему нужно, чтобы вы ему сделали клизму или всего мазью Вишневского намазали, иногда ему нужно, чтобы вы голодали месяц и только пили сонное медовое вино, иногда - поехать в Грецию и жариться на солнышке на стадионе в Дельфах, ни о чем не думая, только слушая как стрекочут цикады... Но заявляю со всей ответственностью, что если делать то, что ему действительно нужно, будешь жить очень долго. Сколько - не знаю. Из нас троих, познавших себя, ни один еще не выяснил сколько, собственно, можно жить. Пока не надоест, наверное...

Когда дед помер, я продолжала выполнять его функции - репутация ведьмы уже сложилась, куда денешься. Дневник дедов я, правда, не продолжала писать, но читала регулярно - он ведь содержал полную инструкцию о том, что, когда и зачем надо совершать и примечать. Научилась делать мед необыкновенный, сам по себе колдовской, куда и никаких трав добавлять не надо. Для этого надо улей отнести в такое место, где никто пчел не поселит - сырое, глухое, есть разные цветы болотные... Только ненадолго, а то пчелы заболеют. Зато от этого меда человек спит, как колода, ничего его не волнует и не интересует и боли он почти не чувствует. Очень это хорошо, когда человек сильно болен.

Барам было все равно, ведьма я или нет, лишь бы мед гнала, а мне деньги требовались, а не друзья-приятели. А замуж я все равно не собиралась - другие у меня были цели. Хотя по деревням в моде девки с телесами, так что запросто бы могла... Просто не хотела. Опять вспомнила детскую мечту.

Теперь я категорически не желала соблазнять дворянина: ничего хорошего нет в самом процессе, да и результат ничего не гарантирует. Мысль трансформировалась: стать по документам мещанкой, выйти замуж за дворянина с хорошей родословной, но бедного, приобрести недвижимость впечатляющего размера и быть представленной ко двору.

Чтобы все это осуществить, я решила стать самой богатой женщиной в России. А для начала посчитала, сколько стоит хорошее имение с тремя тысячами душ крестьян, сколько придется тратить на содержание, слуг, выезд, лошадей и путешествия, что разумнее - получить за взятку документы незаконно или заплатить барину выкуп. Поскольку особой красотой я не отличалась (впрочем, это как на чей вкус) и манерами не блистала, пришлось в общую сумму заложить расходы на то, чтобы купить себе супруга и содержать после брака. Учла я и сколько нужно тратить ежедневно, чтобы блистать при дворе. Сумма вышла значительная, но я осознавала, что многое не учла, что придется раздавать деньги направо и налево, чтобы заручиться поддержкой в самых разных кругах.

Звучит все это неимоверно глупо. Это и было глупо. И все расчеты нелепы, основывались на взятой с потолка недостоверной информации и ни в малейшей мере не соответствовали действительности. Но я в них никаких пороков не видела и очень гордилась собственной рассудительностью.

А на самом деле, точность предварительных рассуждений никакого значения не имеет. И понять все досконально, рассчитать все заранее невозможно - слишком много факторов пришлось бы учесть. В конце концов, будь у человека даже компьютер вместо головы, он бы не смог всего вы учесть - вы видели хоть одну компьютерную программу, дающую абсолютно точное предсказание? Ну и нечего суетиться. Главное - движение. Выдумываешь глупый план, начинаешь действовать, потом корректируешь намеченное по ходу дела и чего-то в конце концов достигаешь. Может, совсем и не того, что собиралась, какая разница? А если стараешься разработать совершенный план, никогда и с места не сдвинешься, и не достигнешь вообще ничего. Впрочем, есть и другая точка зрения. Поскольку все вокруг движется, даже ничего не делая все равно куда-то придешь. Но это не мой случай, если бы я не разрабатывала глупых планов, я бы точно до двадцатого века не дожила. А уж до его конца-то - точно.

Но вернемся назад. Планы мои...

Сначала я подумала, не поменять ли вид деятельности. Мед, медовуха... Много ли на этом заработаешь? Но это создало бы массу проблем. Бывают странные занятия для поддержания жизни. Окрестные мещанки, бедные купчихи и поповны посылали одной кружевнице разные воротнички, кружева и манжеты, она их продавала вразнос и вырученные деньги, за удержанием своих процентов и лишков, высылала по местам. На вид очень симпатичная и благообразная, но меня в таком виде представить невозможно. В руке вышитый саквояж с кружевами, сама вся в шелку, на шее кружевной воротничок, на плечах шаль. Я считала, что специфика моей внешности требует одеваться или дико, или очень роскошно, а никакая середина не подходит. Дворянкой я собиралась быть неимоверно роскошной и разнузданной. Одна дама офицерам деньги под залог давала, скворцов учила говорить и продавала их купцам. Можно чулки вязать, на базаре продавать, да я и не умела этого, и на этом опять-таки много не заработаешь. Нет уж, лучше быть пасечницей, как есть, а заодно усилить знахарскую деятельность - вот уж это постоянный источник заработка - кого заколдовать, кого расколдовать.

Поэтому я никому не отказывала в помощи, давала зелье от чего и для чего угодно, лишь бы платили. Для пущей важности еще и наговаривала что-то на траву, бормотала под нос подходящие к случаю слова, чем чуднее, тем лучше. Так что не один Винни-Пух меня боялся.

Ну вот, представьте, приходите вы ко мне, а я выхожу навстречу строгая и неприступная, смотрю пронзительным взглядом и молчу. Вы робко так говорите:

- Ужас и кошмар, болеет зять мой Варфоломей, ни согнуться не может, ни разогнуться, не ест, не пьет, только кряхтит.

Я этого зятя знаю, как его лечить - сразу понимаю, но это слишком просто получится, неинтересно. Поэтому все так же молча делаю знак рукой и иду плывущей походкой на задний двор. У меня там не какие-нибудь дурацкие колдовские приспособления, а вещи все нужные, но и для колдовства годятся - колодец, очаг с открытым огнем, навес, под которым травы висят сушатся. Сдергиваю платок загадочным движением. Нарочно обычно косу не заплетаю и голову часто мою, волосы тогда разлетаются в разные стороны и падают плащом. Яркие, любой отшатнется. Зажигаю огонь. Говорю мрачно:

- Дай какую-нибудь его вещь...

Вы даете, ну, скажем, рукавицу. Я беру ее в руки, смотрю в воду, по сторонам верчусь, руками машу, к огню наклоняюсь, бросая туда травы, так что дым идет пахучий и вспышки, а потом несу какую-нибудь чепуху, вроде:

- Испорчен раб Божий Варфоломей злою рукою и большим знахарем, помочь этому делу мудрено, напущен на него бес, какого я тебе и имени не скажу, как он сразу и тебя захватит, - а иногда говорила имя какое-нибудь пострашнее и почуднее. - Самый он наизлющий и выгнать его сложно донельзя. Упрямый, ты его гонишь, а он внутрь в утробу прячется. И кто пустил, не узнаешь. Если бес по воде пущен, на воде видно, откуда пришел. Если по ветру пущен, тоже есть средства узнать. А на него огневой бес пущен, его не узнаешь никак - огонь сгорел и нет его...

Иногда мне, между прочим, и действительно казалось, что я что-то чувствую, но я и не пыталась разобрать свои ощущения. Зачем лишние усилия?

В конце-концов, поломавшись, помогала, конечно. На всякую болезнь трава есть.

Еще я могла девкам с лица веснушки сводить, зубы заговаривать, в душевных болезнях подавать утешение - уговаривать терпеть. Непонятно почему, людей успокаивают рассуждения типа: "Разве бог будет на человека болезнь насылать? Он же не злодей. У него просто дел много, да и больше он присматривает за теми, кто ему молится. Всякая болезнь по господнему невниманию посылается на человека и по господней воле проходит".

Весь секрет лечения крестьян состоит в том, что бедный человек во многих случаях и не болеет. Зимой такие мрут от холода, дрянной одежды и дрянного помещения, весной - с голоду, а все остальное время от пьянства, драки и всяких глупостей, происходящих от сытости. Для лошади, привыкшей есть овес, он просто еда, а мужицкой дай овса вдосталь, она облопается и помрет или буйствовать начнет, пока все себе не отколотит. Ну вот и у него примерно так же. А от глупостей только глупостями и лечить, чем больше наплетешь, тем лучше. Все хронические болезни в деревне я знала еще от деда, и лечение их мне тоже дед рассказал, а лечить всякие физические повреждения мне совсем не трудно, потому что я с детства бесчувственная и чужой боли не боюсь.

Некоторые и господа ко мне обращались, но их я по-другому лечила. У них болезни все больше от избытка фантазии и от нечего делать, так что им я подсовывала алкогольные зелья, которые надо принимать регулярно. Они и наслаждались - вкусно, пьяно и все сочувствуют, что человек болен и лекарства беспрерывно пьет.

Мысли о дворянстве я не бросила, копила денежки и ждала момента. Верю в судьбу. Если чего-то очень хочешь, возможность обязательно предоставится, главное ее не упустить. Она предоставилась, когда умер мой старый хозяин.



Глава четвертая, повествующая о том, как я досталась по наследству барину, убивающему моих знакомых лис

Старик Ноздрев меня не дергал и не беспокоил, в некотором роде гордился, как ценной собственностью. Когда власть, так сказать, переменилась, я не особенно волновалась, привыкла к исключительному положению и была уверена, что сумею запугать наследника, если что, или напомню о старом знакомстве. Ноздрев-младший, отец моего ребенка, первый раз появился у меня, когда еще никаких собраний не устраивал, осматривался.

- Здравствуйте, барин.

Я не суетилась, не кланяясь и не демонстрировала ни малейшего интереса...

- Пасечница, говорят... Показывай пасеку. - Он ничем не показывал, что вообще со мной знаком, не то что... на коне катал.

- Не могу, барин. У меня пасека необычная, по всем вашим лесам раскидана, пчелы весь мед собирают, какой здесь только есть...

- Не можешь, значит... - Ноздрев посмотрел обвиняюще, будто сомневался, что у меня вообще пчелы есть.

- Еще, говорят, ты колдунья. Не можешь пасеку показать, показывай колдовство.

- Я же не скоморох, барин, фокусы показывать. А скажете кого-нибудь заколдовать - заколдую, у меня вся округа мед покупает...

Это его явно заинтересовало.

- Ну и что ты можешь наколдовать?

- Что хотите... И на кого хотите - на человека, на зверя домашнего... Но зверю надо будет моего меду в пищу подлить...

Он начал перечислять: чтобы человек помер в одночасье, спал целыми днями и на все плевал, тихий стал буйным и наоборот, невинная девица так воодушевилась (на этом месте он подмигнул), чтобы стала сама себя предлагать и подставлять, чтобы черти мерещились за каждым углом... Чем дальше, тем патологичнее были его фантазии. Я слушала, говорила, что все это могу, а сама думала: "Ну, барин достался... Разнесет по закоулочкам... Как бы самого заколдовывать не пришлось..." Он это видно почувствовал и закончил беседу резко, но словами вполне приятными:

- Ладно, уговорила. Будешь почти свободная, как и раньше, но мои распоряжения должна исполнять... А я твоего меду вовек не выпью и не съем, опасная ты девка. - Потом подмигнул и сказал с ехидцей: - И мужчинам доставлять удовольствие не умеешь. Или научилась с тех пор?..

"Помнит, значит". Я ему не ответила.

Распоряжения его я выполняла, пусть и не совсем точно, но барина результат удовлетворял. Не так уж и много, хотя довольно гадостных. Относительной свободой была довольна, но иногда думала: "Я ведь не злодейка... Просто исполняю его волю... Все грехи на нем. Оружейного мастера или кузнеца никто не обвиняет в убийствах, которые их изделиями совершены... Когда-нибудь Бог его накажет. Его а не меня. И не только за мерзкие эксперименты с моими изделиями, но и за лисье семейство".

Лисы уже давно проживали совсем недалеко от моего дома, в дедовом дневнике про них написано довольно много. Дед выбирал песчаное место, а они искали такое же. Лапы у них сильные, но узкие, песок легче рыть, а нора - помещение намного сложнее человеческого дома. Несколько кривых проходов открываются в большую комнату. Отдельная детская соединена с этой комнатой проходом. Убежать можно в любую сторону. Я всегда была в курсе их жизни - много же ходила по округе. Не то, чтобы я их любила, думаю, никого не любила тогда, но симпатию испытывала.

В начале лета появились детеныши - серые, широкомордые, с маленькими короткими хвостами и тупыми ушами, но очень симпатичные. Я, когда это заметила, посмотрела в дедовом дневнике - оказывается, и Андрюшка у меня примерно в тот же день родился. Первые две-три недели лисята сосали молоко, потом мать начала носить корм в нору, делать запасы. Позднее щенки начали вылезать за кормом на белый свет. Иногда вечером вся семья - отец, мать и дети - выходили насладиться прохладой. Мать играла с детьми. Дети гонялись друг за другом, за насекомыми - щенки и щенки, собаки играют точно так же. Постепенно перед норой вытопталась площадка от вечной возни. Счастливая жизнь! Я подсматривала и завидовала - мне бы такую беззаботность.

Когда лисята подросли, родители стали учить их охотиться - приносили добычу и выдавали ее детям все дальше от норы, чтобы они ее искали. К августу лисята начали бы ходить с родителями на охоту и сами добывать себе пищу, но в конце июля судьба их резко изменилась. Ноздрев обосновался в родовом имении и начал притравливать собак. Ему было все равно, взрослые они или маленькие, хорошая у них шкура или плохая - ему хотелось, чтобы собаки брали след и доводили бедную лису до изнеможения. А на все остальное ему было плевать.

Первым убили отца. Мать заволновалась. Если лису с лисятами побеспокоить, она уносит детей в другую нору, самого сильного - первым, просто потому, что он первым к ней лезет при ее появлении. Мать убили вместе с этим самым сильным.

Обычно в сентябре лисята мужского пола отделяются от семьи. У моих соседей к сентябрю семья уже отсутсвовала. И некому было отделяться. Осталась одна лисичка-девочка и стала очень серьезной дамой. Она знала, что болото выдерживает ее, а я могу ходить только по тропинке - встречались мы с ней. Целый день она обычно спала, выходила на охоту ночью. Нюхала, ждала запаха пищи. При шорохе все нормальные лисы останавливаются и стоят неподвижно, пока не убедятся, что опасности нет. А она сразу пряталась в нору. Все лисы любопытны, иногда подкрадываются, как кошки, чтобы узнать в чем дело. Лисичка это делала только чувствуя себя в полной безопасности. Иногда она забиралась на пригнувшееся к земле дерево, чтобы осмотреться. Однажды она сидела на дереве, а под ним проскакал Ноздрев на лошади со своими собаками, а ее не заметили. Если бы она умела смеяться, то засмеялась бы.

Ее долго спасали трусоватость и любовь к дому. Не к одному, к многочисленным домам, чем больше, тем лучше. Лисы не охотятся поблизости от норы - может, развивают добрососедские отношения, а может, держат рядом нетронутые угодья на случай болезни, а может, просто не хотят привлекать внимания к месту, где собираются размножаться. Постоянных соседей, в том числе других лис, знают не только по наружности, но и по запаху следов и тела, узнают издалека и обычно не обращают на них внимания при отсутствии угрозы. Лисы, так же как собаки и волки, метят камни и столбы, так что всегда знают, сколько существ одной крови проживает поблизости и каких. Поэтому и имен у них нет. Имя - запах...

Представляете, если бы люди тоже понимали запахи и имена бы обозначались запахами, а не звуками, какой это был бы кошмар. Едете вы в метро в час пик, все вокруг беспрерывно говорят, то есть пахнут, свои имена, а некоторые так громко их орут, что в носу ломит...

Так вот, эта лисичка не любила уходить далеко от дома и заслышав подозрительный шум или учуяв подозрительный запах немедленно скрывалась под землей. И по лесу искала дополнительные укрытия. Нашла оставленное жилье барсука, если бы там водились кролики, она бы и в кроличьей норе устраивалась. Во всех ямах, колдобинах и оврагах она с остервенением копала норы. Могла спрятаться в любую полость - в дупло упавшего дерева, в расселину скалы. Когда к ней приставали собаки Ноздрева, как только даже вдалеке появлялись, немедленно пряталась в ближайший свой дом.

Норы у нее разместились по всему лесу, последняя от первой на значительном расстоянии и дорогу к ним, с всеми возможными поворотами и проходами она очень точно знала. Обычно лисы роют новую нору раз в год, а иногда возвращаются в старую, если она оказалась спокойным убежищем. Такого количества нор, как у нее не было ни у кого, но в конце концов собаки и ее застали вдалеке от убежища. Единственным подходящим показался лисичке дом Леди и Натальи. Ее приняли и я за нее порадовалась, но решила, что грех с Ноздрева это не снимает. Убить мать, отца, всех братьев и сестер, а потом пригнать в приятное место - какая тут заслуга?

Хоть я на себя ничего не тратила, все равно собирались деньги очень медленно. Таким способом нужную сумму явно накопить невозможно. И тут появился Винни-Пух со своей идиотской историей. Так это можно понять как прямое указание! Тем более, что и барин, когда речь-то свою произносил, сказал: "...хотите - воруйте..." Значит, и грабить не возбраняется, тем более цель солидная.

Но когда я стала не только отравительницей, но еще и разбойницей, тут уж на Божье прощение надеяться не приходилось.

Глава пятая, рассказывающая о том, как я решила стать разбойницей

Когда подъехал Винни-Пух, я собиралась идти вытаскивать рыбу из сетей, но, увидев гостя, остановилась:

- Чего надо? - грубая я женщина. - Неужели меду захотел?

- Хоть бы поздоровалась... Приглашай в дом, буду с тобой советоваться. Такое дело, что больше не с кем... И тебя касается.

Все рассказал. Я слушала внимательно, подперев щеку рукой, вопросов не задавала. Потом вдруг заговорила.

- Все очень кстати. Это как пословица "Не копай другому яму..." Придумал разбойничью шайку - будет ему шайка. Не только ему деньги нужны... Ты барину расскажи, что тебя ограбили, а я тебе отказала. Подумаешь, выпорет, будто не пороли тебя никогда... Но всем плети, что на тебя наехали бабы на зебрах и ограбили подчистую. Мужики наши сейчас на месте не сидят, будут слухи разносить. Пусть барин веселится, барышень пугает. А мы потом и грабежом сможем заняться, пусть он думает на барышень, а барышни на него. На воре и шапка горит, их пускай и арестовывают, и в Сибирь гонят, сам виноват, первый начал... Еще бы их лису... Я с ней почти знакома, боевая девочка, с трудной судьбой. Уезжай, обдумай все, кто-то едет, слышишь, копыта стучат... Возьми корзину, рыбу забери из сети, видно, мне сегодня недосуг будет. Корзину потом принесешь.

Я тогде еще не знала, что рыбу он есть не может - ему в ней всегда попадалось огромное количество костей, он засовывал в рот дикого вида куски, жевал вместе с костями, а потом, ругаясь, выплевывал. Очень неэстетично. Если бы я это раньше знала, может не связалась бы с ним, потому что он и с жизнью обращался также - хапал все подряд, не глядя и не задумываясь, а потом говорил, что ему не везет.

Ехала ко мне в это время Жаннет, но Винни-Пух успел исчезнуть до ее появления и сразу приступил к делу.

Первое действие бывшего кучера и будущего разбойника - похищение лисы и черного парика, который попался ему на глаза случайно. Винни-Пух пролез в сад, чтобы перехватить эту самую лису - она поутру обычно возвращалась с прогулок, к дому не пошел, добрался только до беседки. Поставил корзину с рыбой, огляделся - на столе парик лежит. Наталия с Ноздревым его там бросили, когда ругались и целовались после грабежа. Пришла лиса - может, на рыбный запах, а может, из любопытства. Винни-Пух засунул ее в мешок, утащил, доставил ко мне на займище. Лиса огрызалась, ни с кем общаться не хотела, пришлось посадить ее в клетку с надеждой на приручение. Балда, не знала о моей к ней симпатии.

Проживая уже у Леди, лиса часто бегала в деревню и узнала, что если потявкать перед двором, можно выяснить, есть ли на свободе собака, пока еще не поздно убежать. Кстати, подружившись с гончими Натали и Жаннет, она головы не потеряла и понимала, что другие собаки вовсе не так же хорошо к ней относятся. Со временем она обнаружила, что если неохота возвращаться в Березовое, на любом крестьянском дворе можно найти еду. Не обязательно ловить кур, на худой конец сойдет хлеб или кусок из свиного корыта. Кроме того, крестьяне знали, что это не просто лиса, а барская ручная лиса, и даже иногда придерживали своих собак. Ну сапогом кинут, или поленом каким, так ведь это же ерунда. Видно же, что убить ее, поймать и съесть, никто не стремится. Поэтому Винни-Пуху и удалось ее поймать. Расслабилась, дурочка.

Винни-Пух все это время налево и направо распускал сказки про ужасных баб на зебрах, округа полнилась слухами. О собаках и лисе он по моему совету говорил вскользь - вдруг не получится устроить что-то похожее? Карлика упоминал - явно ряженый, мы тоже могли такого же устроить. Единственным, кому он поведал правду, был деревенский его приятель Пятачок. Получилось это так.

Сколько Винни-Пух ни рассказывал свою историю, Пятачок внимательно слушал. Однажды он подошел к нему, почему-то смущаясь, заговорил:

- Ну не знаю... Оброк между всеми распределили, мужики уже и как-то деньги находить начали, а я - козел козлом. Без понятия, что делать. Видно, придется грабить идти на большую дорогу...

- Да, барин у нас крут... - неопределенно ответил Винни-Пух.

- Ты бы, может, рассказал... Ты, может, знаешь, как их найти, этих разбойниц? Я бы с ними. Может, им мужик пригодится... Ну, хоть, не грабить, дрова рубить... А они бы делились. И оброк бы платил вовремя, а так... Только в бега, а я не придумаю, куда.

- Да откуда мне знать, она же на меня напала, а не покумилась... - Пятачок переминался с ноги на ногу и видно было по нему, что не отвяжется. - Ну ладно... Только молчи, а то прибью...

Предложение вступить в новую шайку Пятачок принял с восторгом. Это был единственный выход из создавшейся ситуации, а так он, может быть, даже повесился бы от безвыходности. Что хуже - совершить смертный грех самоубиения или грабить людей?

Скоро моя шайка начала свою деятельность - пока скромно и материальные результаты были малы, зато шуму много. И цель-то этих первоначальных действий была создать побольше шуму и приобрести опыт - грабить без практических навыков довольно-таки трудно. И выезжали поэтому только в мое свободное время - говоря современным языком, я не собиралась бросать налаженное дело, начиная рисковый проект.

Использовали схему, придуманную Ноздревым. Раскрашивали коней белой глиной - хоть это и глупо, но раз появились зебры, пусть и будут, тем более так страшнее. Выезжали на разукрашенных конях три женщины - одна рыжая, другая черная и мужеобразная, третья вроде в парике, маскируется - то одного цвета, то другого. Рыжая, естественно, я, черная - Винни-Пух в парике, а последняя, замаскированная - Пятачок, который никак не мог придумать себе подходящую шевелюру. То она у него была из пакли, то из шерсти.... "Ничего, забогатею - парик куплю", - говорил он.

Когда первый раз собрались на работу, никак не могли сделать Винни-Пуха и Пятачка похожими на женщин - ряженые мужики да и все, сразу видно. Сначала попробовали за пазуху травы напихать.

- Ну и как из меня баба? - спрашивает Винни-Пух с роскошной черной шевелюрой и мощной грудью.

- Никак, - отвечает Пятачок. - Ты похож на идиота-мужика в черном парике, который напихал за пазуху травы.

Ну прямо Винни-Пух. Не похож на тучку, похож на медведя, который летит на воздушном шарике. Поэтому я его так и назвала. А говорил ему про это кто? Пятачок, естественно, поэтому второй разбойник получил именно такое имя.

Пришлось вязать обоим "артистам" узлы из тряпок, чтобы придать форму новообретенным бюстам, причем мужчины были крупные, так что и бюсты сделали массивные. В штаны тоже пришлось напихать подручных материалов, чтобы расширить бедра. Так что бабищи получились устрашающие, но любители крупных женщин, думаю, от них бы затащились.

С конями тоже проблема. Мужики жеребцов не держат, только кобыл, потому что беспокойства с ними много. Пахать на них нельзя, в ночное выпускать нельзя. Характерные, вырвутся, понесут, да еще и ноги себе и всем вокруг переломают. У всех в хозяйстве имелись кобылы, мои же первые подчиненные твердо верили, что люди такой профессии должны ездить на жеребцах. Но не пойдещь же, например, к барину: "Одолжите, дескать, барин трех жеребцов, нам на грабеж надо съездить". Я пыталась их уговорить - за неимением, как говорится, гербовой... А еще некоторые идиоты говорят: "На безрыбье и сам раком встанешь". Но это уже в двадцатом веке. Но не удалось. Пришлось часть денег из накопленных вкладывать в средства производства. За покупкой отрядили Винни-Пуха - кучер бывший, разбирается. Он приобрел трех гнедых, которые годились бы даже для кавалерии - два аршина два вершка в холке, резвых в скачке, но не слишком горячих. Пятачок, правда, заявил, что они щекасты и несколько вислоухи, но не на парад, в конце концов, на них ездить.

Да нормальные кони, чего придираться. Неприятное последствие этого моего капиталовложения - то, что я вдруг показалась Винни-Пуху привлекательной женщиной. Не то, чтобы он был откровенно корыстен, но... Женщина, которая может так, вдруг, из каприза, купить трех коней, разве не заслуживает интереса?

Единственно, с чем не было проблем - это с вооружением, после любой войны у всех кое-что припрятано. Правда не было боеприпасов, но для первого раза обошлись без них. Винни-Пух и Пятачок обвешивались всяческим огнестрельным и холодным оружием как рождественские елки, при езде позвякивали и постукивали и очень гордились собой. Но одежда новоявленных разбойников тоже не удовлетворяла, хоть ее и почти видно не было. Грабителям абсолютно необходима спецодежда, иначе их ограбленные просто будут узнавать на улице. Винни-Пух с Пятачком пытались расколоть меня и на покупку одежды, но я сказала что-то вроде: "Только из прибыли". Для первого раза одели просто все самое затрапезное, нарядились будто не на разбой, а на паперти побираться.

Так что еще одна цель - обмундироваться. У первых ограбленных отбирали одежду, потом я покрасила кое-что в черный цвет, чтобы страшнее было - маскарад так маскарад. Масса радости была, когда удалось всем подобрать нормальные "богатые" сапоги - обувь для любого бизнесмена, в том числе для разбойника - первое дело. Вы могли бы уважать грабителя в лаптях? Перед грабежом переодевались, потом все складывали у меня на чердаке.

Нельзя сказать, чтобы я получала много удовольствия от своей затеи. Сам процесс ограбления проходил достаточно гладко, но члены моей банды хотели общаться в свободное от работы время и тем очень меня раздражали.

После грабежа усядутся за стол и Винни-Пух говорит:

- Ну, дело прошло удачно, надо отметить...

После первого раза я согласилась, после второго, а потом говорю:

- Да мне от вас убытков больше, мало того, что коней купила, так еще и вино на вас трачу, которое могла бы с легкостью продать. Никаких отмечаний больше не будет, да еще и несете всякую ерунду, слушать противно.

- А я и сам могу принести, - говорит Винни-Пух. - А ты не изображай из себя невесть что, раз ты нас позвала, значит, наше общество тебе нравится, и как можно не говорить, молчать что ли сидеть? Человек потому и человек...

Ну... заладила сорока Якова. Но потом хуже будет.

Винни-Пух и Пятачок постепенно наглели, начали куражиться над проезжими, издеваться, входить во вкус. Вот что значит натура! Я-то это рассматривала просто как возможность заработать много денег без особых хлопот. Тем и хорош способ, которым барышни ограбили Винни-Пуха - совершенно безобидно и никакого членовредительства. Так я и надеялась, что все будет идти тихо, но уже во время третьего грабежа мужики-разбойники начали проявлять инициативу. Им понравился процесс, они убеждали меня бросить хозяйство и заниматься только грабежом. Я говорю:

- Очень интересно, бросить... А жрать вы что будете.

- Ну ты тупая баба деревенская, - говорит Винни-Пух. - По-твоему городские чиновники тоже скотину держат, чтобы есть?..

- Ага, и кур, - подвизгивает Пятачок. - Прямо кур у себя под столом в своем столоначалии.

- Слова у тебя... Мудреные, - снисходительно поощряет его Винни Пух и Пятачок тает, наливается гордостью. - Еду можно покупать.

- А зачем деньги тратить, если можно свое жрать? - спрашиваю я, стараясь не злиться.

- Можно не тратить, - отвечает он. - Кого-нибудь утащить, завязать глаза, посадить в подпол, а родным сказать - положите на перекрестке семь мешков пшена и свиную тушу, получите своего дорогого и любимого...

- Козел ты, Винни, - отвечаю я с удовольствием. - Смотри сколько суеты. Украсть кого-то, следить, чтобы он не видел, куда ты его тащишь, кормить его, следить, чтобы не убежал. Потом, по нашим нравам, тебе могут ответить: "Да съешь ты лучше его самого, чем я тебе свою любимую свинью отдам". А потом придется смотреть, чтобы тебя не поймали, когда будешь пшено забирать... Не проще заниматься хозяйством? Тем более, что мы не круглые сутки грабим, а только вечером и ночью, а тебя никто работать и не заставляет. Тешишь свою лень, а все зудишь, репей поганый.

Ну он и замолчит.

"Так я с ними и не справлюсь в конце концов" - думала я вяло, но не особенно по этому поводу волновалась, все-таки репутация колдуньи должна как-то окупаться. "Наверно, слухи о нас еще недостаточно широко разошлись, поэтому нас не пугаются сразу, так что мужики вынуждены вести себя грубо и пугать проезжих. Вот если бы еще карлик с лисой... Тогда бы это был просто шедевр". Ну, ясно дело, нужен фирменный знак.

А так... Один раз вообще случилась жуткая история.

Из остановленной кареты выскочила какая-то масса в огромной черной шубе с широким воротником, опускающимся до пояса, с аршинными отворотами на длиннющих рукавах, в медвежьих сапогах и большой собольей шапке и сразу бросилась на Винни-Пуха. Что-то хлопнуло, и он оказался на земле. Чудовище заревело:

- Всех подряд, значит, останавливаешь! - Оплеуха. - Не избавлен по закону от телесного наказания, сейчас ты у меня его в полном объеме и получишь. - Оплеуха.

Удары летели потоком. Винни-Пух как только поднимался, немедленно падал опять. Чудовище наносило удары как мельница, то справа, то слева, потом ему надоело, оно оттолкнуло Винни-Пуха сапогом и удалилось обратно в карету.

Мы с Пятачком стояли с разинутыми ртами и не успели даже вмешаться, карета уехала, а Винни-Пух потерял два передних зуба и с тех пор иногда требовал, чтобы пищу готовили ему отдельно, помягче и поразваристее.

Дохода пока особого не было - я выделяла Винни-Пуху с Пятачком заработанные (я не употребляла в мыслях слово "награбленные") украшения, чтобы заплатить оброк, а деньги забирала себе, чтобы окупить затраты на коней. Может быть, в результате барину доставалось намного больше - в ценах на украшения ни один из новоявленных грабителей не разбирался - но продавать их не возникало ни у кого из них ни малейшего желания. Да и кому?

Самый удачный грабеж за это время был тоже очень странный.

В огромном экипаже оказались толстая дама с косым пробором, четыре барышни, горничная девушка с дорожным ларцом из сафьяна, ливрейный лакей с ковром и несколькими подушками и простой лакей, не ливрейный, с маленькой собачкой. Они нам все отдали, совершенно без физического сопротивления, но дама все время безостановочно болтала.

- Да конечно, я понимаю, если уж не везет, так не везет, грабеж он везде грабеж. И берите все, лучше уж вам, чем там, вы, по крайней мере, женщины. Вот останавливались мы на постоялом дворе позавтракать, нам подали огромного, хорошо прожаренного, подрумяненного индюка на большом деревянном блюде. Я съела крылышко, больше никто ничего не трогал, а деньги потребовали за всего индюка, иначе лакея с вещами не выпускали к карете. Я говорю: "Да я только крылышко отломила!", - а мне отвечают: - "Как вам угодно, только я ее теперь никому подать не могу. Как у нас русский двор, то мы, сударыня, только целое подаем". А и берите все, что есть, барышни, все равно мне после этой истории жизнь не мила...

Честное слово, она нисколько на нас не сердилась за ограбление, она только хотела свою историю рассказать.

А однажды мы ограбили очень смешного человека. Вроде и не священник, а нес какую-то религиозную ахинею. Быстро отдал все вещи, но говорил:

- Подождите, вы же русские люди, я должен вам объяснить... Вы заблуждаетесь, берите, конечно, все, но вы должны подумать. В русской душе распалась былая мечта о священном царстве, выгорели в душе надежды на силу благочестия, образовавшаяся духовная пустота порождает томление духа и страстную потребность творческого динамизма. Поэтому вы и грабите...

- Мы грабим, чтобы отобрать деньги. Душа тут ни при чем. С деньгами мы уже начнем удовлетворять свои духовные потребности, а без денег у нас их просто и нет никаких...

- Вы просто не понимаете, - продолжает нелепая жертва, - пробуждение души вовсе не требует не только денег, но и никаких наружных дел, для усовершенствования души и всего человека, общения с миром небесным необходимо бороться с влиянием мира материального. Вы просто сами не понимаете себя. Не деньги вам нужны, нет! Вы тянетесь ко всему запредельному, к ночной стороне души, к невыразимому в природе и человеке...

- Извините, мы спешим, - вежливо сказала ему я.

- Конечно, конечно, не смею вас задерживать, но вы подумайте...

Я решила, что такой легкий грабеж с интеллигентными разговорами - это хороший знак. Может быть, это повлияло на мое дальнейшее поведение, сделало меня нахальной... Не знаю.

Глава шестая, рассказывающая о том, как членом моей шайки стал карлик, и излагающая историю его жизни

Когда я в следующий раз вывела свою странную команду на разбой, навстречу по большой дороге, размахивая руками и крича: "Барышня Анна! Вот и я! Наконец-то я вас дождался..." и еще что-то непонятное, устремилось нечто несуразное.

- Это тоже грабить будем? - спросил с сомнением в голосе Винни-Пух.

- Вроде, карлик... Ну, чудеса, карлик нам бы для полного комплекта пригодился. Как он только на коня залез, вон ноги какие короткие...

Он подскакал измученный и грязный, но беспредельно радостный, увидел мое лицо и затих... Растерялся, спросил, как всегда паясничая:

- Извините пожалуйста, милостивые господа, я, видите ли, разыскиваю шайку разбойницы Анны, то есть барышни Жаннет, вы очень похожи, конечно, но есть явные отличия, по-видимому, я ошибся...

- Не ошибся. Ну и чего надо? - спросил Пятачок.

- Похоже, вы мужчина, несмотря на странный вид. Я тоже мужчина, несмотря на странный вид, не странное ли это совпадение... Странностями заполнен весь этот странный мир, и погода сегодня какая-то странная, - карлик безостановочно болтал, по привычке не желая задавать прямых вопросов, но уже начал понимать, что произошла ошибка.

- А что вам нужно от Жаннет? - спросила я. - Можете считать, что я сейчас выполняю ее функцию. Да и похожа, кроме того, разве нет?

- Похожа-то похожа, но она все-таки человек мне не чужой... Видите ли, она красит брови и ресницы, по-другому двигается, у нее другое выражение лица... То есть, вы хотите сказать, она существует?

- Разумеется, существует. Вы, я думаю, не сомневаетесь в существовании барышни Жаннет?

- Нет... Я получил от нее письмо, она меня пригласила... И вот я приехал.

- Ну и отправимся... - Я обернулась к своим разбойникам... или разбойницам? - На сегодня приключения отменяются.

К займищу ехали молча. Впереди я, за мной карлик, замыкал строй Винни-Пух. "Загадочная история... - думала я. - Надо заставить его показать письмо. Как она могла его позвать?.. А, может, он шпион... К лисе его приставить, пускай сидит пока, а я к нему присмотрюсь..."

Когда въехали во двор, я ему сказала:

- Значит так. Сейчас поговорим, познакомишься, расскажешь о себе, покажешь письмо...

- А барышня?..

- Это потом. Сначала надо проверить, как ты подходишь...

Распрягли коней. Карлик на удивление ловко со всем управился, помогать ему не пришлось. Вошли в дом. Сели.

- Сначала покажи письмо...

- А может, накормим меня?

- Потом, может, и накормим.

Карлик вытащил записку:

"Друг мой, Чарли!

Жизнь дело несправедливое, но все можно исправить. Вы никогда не думали, что Бог хочет от нас активных действий, нельзя просто ждать? Присоединяйтесь, мы им докажем, что женщины и карлики тоже люди... Вы, наверно, уже наслышаны о моих занятиях? Приезжайте на перекресток, где дорога на Березовое пересекается с трактом на Петербург. Точную дату назвать не могу, но там есть где подождать даже и во время дождя - покойный отец Ноздрева построил там какое-то странное сооружение, с тех пор пришедшее в упадок, имея, очевидно, в виду охотничий павильон. Стекол в некоторых окнах нет, но зато там сухо и не дует. Ждите, я обязательно появлюсь ближе к вечеру. В Березовое приезжать не надо, это опасно. Жду вас.

Жаннет, или разбойница Анна".

- Нормально, - трудно не удивиться в таких условиях. - И долго вы ждали?

- Два дня... Как-то редко вы выезжаете на работу...

- Нормально... - повторила я. - Ну... Рассказывайте о себе.

Он встал, поклонился.

- Разрешите представиться. Очень голодный и усталый карлик Чарли Всепобеждающий...

- Как, как?

- Шучу. Но фамилия не важна. Возраст - около тридцати. Женат...

- Как женат? - с интересом спросил Пятачок. - У тебя, значит, все как у людей устроено? И ты вполне это... способный?

- И даже более того. Не в рост, так в хвост. Арбуз зреет, хвостик сохнет, а я не созрею никогда, вечный ребенок и жуир...

- Чего? Жевать любишь?..

- Сейчас особенно. Но не только.

- Пятачок, прекрати свою дурь... - раздражал он меня страшно. Сейчас-то меня раздражают вообще почти все за редким исключением, но тогда это уже началось. - Вы, пожалуй, с Винни-Пухом идите, а мне надо подумать. Сиди здесь, Чарли, жди. Сейчас поесть принесу.

Он с упоением выхлебал полную миску щей, а потом просто сидел, ждал и думал про свою разнесчастную жизнь. И вообще, и семейную...

Когда Чарли исполнилось двадцать, Надежда Константиновна нашла ему жену-карлицу Матрену. Матрена была старше его на десять лет, чуть-чуть повыше, более пропорционально сложенная - и не была крепостной. Так, городская не-пойми-кто. Милостыню просила, полы мыла в присутственных местах, когда еще подрабатывала разными способами... Какие подвернутся. Барыня подавала ей однажды милостыню, случайно присмотрелась, говорит:

- Да ты не девочка, взрослая...

Матрена кланяется, крестится:

- Да, матушка-барыня, Бог тебя благослови, взрослая, давно сирота, никто меня не поит, не кормит, нет у меня ни дома, ни родителей, ни детишек, дай тебе Бог долгих лет жизни, ничего у меня нет и не будет никогда, такая уж я уродилась несчастная...

Барыня спрашивает, рассеяно так:

- А ты замуж-то хочешь? Была ты с мужчинами когда-нибудь?..

Матрена подумала: "Вот барыня, охальница, это у нее от возраста, интересно ей, как я с мужчинами... Да уж на каждый товар найдется свой покупатель, некоторым карлица - это даже очень интересно, особенно если выпьют побольше... Да ей это знать не надо". Ответила:

- Кто же замуж не хочет, матушка-барыня? А какие у меня мужчины, вон я какая маленькая, они думают, я девочка, хотя все у меня как у взрослых устроено, видит Бог.

- А если такой же как ты?

- Да где же такого я найду... Уродка я и есть уродка, какое бы ни было у меня лицо, - надо сказать, лицом она своим гордилась, часто на себя в зеркало любовалась.

- Да есть у меня...

И уговорила. Чарли Матрену просто ненавидел лютой ненавистью за одно то, что она добровольно в крепость пошла - вышла замуж за крепостного и сама такой стала, дура набитая. Захотелось в сытом доме пожить. А еще к тому же все время кланялась, подлизывалась, ябедничала. Отвратительная манера. Он хоть и шут, зато свободен более многих, захочет - барыне язык покажет, захочет - под стол залезет. А если бы еще мог от крепости избавиться... Показал бы всем. А она мало того, что сама согласилась, да еще и свободная стелилась перед всеми хуже любого крепостного. Дура.

И еще ей не нравился его запах. Она ему часто перед сном говорила:

- Чарли! Мужик дикий, ладно бы от тебя чесноком пахло, это часто бывает, но почему от тебя несет анисом и чем-то вроде бобровой струи? Рядом с тобой почти находиться невозможно... Не помылся бы к моему первому появлению, ни за что бы за тебя замуж не вышла. Иди мойся и пожуй что-нибудь, а то в кровать не пущу.

- Анисовая настойка для здоровья очень полезная, это всем разумным людям известно, все греки и турки ее беспрерывно пьют и прекрасно себя чувствуют, а про бобровую струю это ты загибаешь, в жизни ни одного бобра в руках не держал...

- А у тебя не от рук ей пахнет, а от ног... А можешь в конюшне спать, мне-то все равно...

И он послушно шел мыться и жевал еловую веточку.

Семейной жизнью он наслаждался только в одном смысле. Я не психопатолог и не собираюсь писать трактат о половой жизни карликов, но уверяю вас, ему нравилось это дело. Но свобода все равно дороже.

С маленькой Жаннетой Пуле он когда-то очень любил играть по нескольким причинам, но все очень простые. Во-первых, она разговаривала с ним вежливо. Во-вторых, ему очень нравилось ее стремление к игре на равных. Если она била его по голове, то и он мог ей вмазать. Если она хотела играть в лошадки, то катались друг на друге верхом по очереди - то она на нем, то он на ней. Если бы кто увидел, девочку бы, конечно, наказали, а Чарли вообще бы выпороли, но поскольку никто не видел, это у него было одно из самых сладких воспоминаний. Он даже когда женился попросил Матрену разрешить ему покататься на ней верхом, но она сказала: "Только за деньги", - чем ошарашила его надолго.

Когда мальчишка Андрюшка принес "секретное письмо" от барышни Анны, сердце у Чарли подпрыгнуло и затрепыхалось где-то у горла. "Вот оно, наступает, приходит мое время..." Конечно, он поехал.

Он успел только обдумать прошлое, до настоящего дело не дошло, как я к нему и пришла - приняла решение и успокоилась.

- Итак, Чарли, с барышней Жаннет ты пока общаться не будешь. Всему свое время. Пока будешь заниматься лисой.

- Как лисой?

- Это ее лиса. Она не может держать ее при себе все время, а хочет, чтобы она присоединялась к нам когда нужно... Здесь что-то от сказки и игры, Жаннет все-таки довольно молодая, - я преувеличенно бесхитростно улыбнулась карлику, тот автоматически улыбнулся в ответ, - но лиса пока не хочет принимать в ней участия. Мне кажется, у тебя получится...

И действительно получилось.

Глава седьмая, повествующая о том, как карлик подружился с лисой и как ему жилось в моей шайке

Лиса ни с кем не хотела общаться в моем доме, пока не учуяла карлика. В то время, когда он появился, измученный и грязный, и пытался объяснить, с какой стати его к нам занесло, а я думала, оставить его или прогнать, Анфиса учуяла восхитительный запах. Ничего столь прекрасного она уже давно не обоняла. Вот свежая куриная кровь тоже приятно пахла, но это... И она начала скулить как маленькая, принюхиваться... Как только его привели к ней, она сразу начала к нему ластиться. Даже в ногу его лизнула. Я даже сказала:

- Ну она тебя встречает... Как Христа Мария Магдалина. Ноги моет. Или я что-то перепутала?..

- А как ее зовут? - спросил довольный карлик.

- Как хочешь, так и зови. Вроде, звали ее Анфиса, но почему-то не хочет она на это имя отзываться.

- Значит, пусть у нее будет двойное имя. Первое - Анфиса, второе - Магдалена...

- Ну ты шутник... С тобой не соскучишься, - и я ушла, оставила его с лисой.

Скоро Анфиса-Магдалена обнаружила вторую причину для симпатии к карлику.

Любая нормальная лисица - удивительный бегун. Ее ноги устроены для скорого и продолжительного бега, длинны, неутомимы и мускулисты, а вот Анфисе не повезло. Все вроде в порядке: нос острый, уши торчат, хвост обычно поднят. Когда она падала духом, хвост опускался, причем в сырую снежную погоду он намокал и обвисал еще больше, начинал волочиться по земле, пропитывался водой и слякотью и превращался в тяжелый якорь, но когда хорошее настроение, все нормально, образцовая лиса. А вот ноги подкачали - коротковаты. Это вторая причина, по которой ей понравился карлик Чарли.

А еще одна причина, это то, что когда его оставили с ней вдвоем, всплеснул руками, присел, сказал: "Ну дела, дрессировщиком заделался, а думал меня ждут великие дела...", а потом забормотал и начал издавать звуки, которые может издавать еда - крысы, мыши, зайцы, птицы... Целый зверинец в одном лице. Он показался ей замечательным существом.

А вам нравится анекдот про то, как ловят зайца? Надо сесть под кустом и пищать, как морковка.

Какое-то время жизнь казалась Анфисе-Магдалене ужасной. Сидеть в какой-то дурацкой комнате на веревке, пахнет плохо, бегать не дают.. фу. Но тут появился карлик и все переменилось к лучшему. Он ее переименовал, правда. И не спрашивал согласия, просто стал звать Магдалена. Имя "Анфиса" ей понравилось потому, что есть в нем такое фырканье... Ну да ладно, как хочет, пусть так и зовет.

Сначала он с ней играл в комнате, кормил ее там же, но скоро понял, что она, вроде, относится к нему более чем хорошо и стал выходить с ней во двор, спускаться к реке... Природа этой симпатии крайне меня интересовала и я поняла в чем дело. Все, что меня интересует я всегда понимаю рано или поздно, это без всякого хвастовства. Анис! Анфиса-Магдалена обожала запах аниса. Оставалось только обеспечить ему этот запах навсегда, и лиса никуда не денется. Пчелы, правда, скорее всего, возражали бы, но не обязательно ему с ними общаться.

Карлик у меня вполне прижился бы - я его не обижала, готовила специальную анисовую медовуху, кормила хорошо, но мешали ему две вещи. Во-первых, покоя не давала мысль о том, что позвала-то его Жаннета, но что-то ее не видно и не слышно. Он в общем-то уже осознал, что его надули каким-то хитрым образом, но не совсем понимал зачем. И еще страшно было, что это как-то угрожает симпатичной француженке.

Однажды он даже отправился в Березовое, но никаких юных дев не увидел, ходил, трещал в кустах, заглядывал в окна... Неожиданно из дома выскочила Леди, посмотрела на него и бросилась обратно. Она показалось ему безобидной, но какой-то странной - вроде, пьяноватой. Семеня ногами и странно покачивая головой, она вошла в дом и сказала громко:

- Только что на меня кто-то напал!

- Что-то незаметно на тебе никаких следов насилия... - раздраженно ответила Наталья.

- Да странно... Решила воздухом подышать, вечер теплый. Стою, размышляю... Вдруг слышу шорох за спиной. Обернулась. Никого, но вроде кто-то резко спрятался за углом, тень мелькнула... Я решила посмотреть. Вернулась назад, тут он на меня и прыгнул...

- Кто?

- Не знаю кто! Заорал: "Я тебе покажу!", бросился на меня размахивая кулаками, а потом вроде как рукой махнул и убежал. Такой... Кто-то не очень здоровый.

- Ага... Больной. И никто ничего не кричал, не выдумывай.

Леди и Наталья продолжали ругаться, но о Жаннет не говорили, ничего угрожающего ей не звучало, он и отложил решение этого вопроса на время.

Во-вторых, ему отравлял жизнь Винни-Пух. Непонятно почему, он решил, что Чарли должен его безропотно, безоговорочно и разнообразно обслуживать. Он требовал наливать ему чаю, чистить одежду, ухаживать за конем, причем все это в какой-то нелепой форме. Примерно это выглядело так:

- Чарлюша, ты не хочешь почистить мои сапоги? - нежным голосом спрашивает Винни-Пух.

- Почему это я должен иметь такие странные желания? - немедленно начиная нервничать спрашивает карлик.

- Да что ты нервничаешь? Я, по-моему, очень ласково у тебя спросил. Ты же все равно будешь чистить свои сапоги, вот я и думаю, может, ты хочешь почистить и мои...

- Нет, не хочу.

- Хотел бы я знать, почему? Ты что, считаешь, что я чем-то нехорош? Я же и рассердиться могу.

- Почему нехорош? Какой ты есть мне совсем неинтересно, просто не хочу чистить твои сапоги.

- Это почему же тебе не интересно какой я есть? Ты хочешь сказать, что я гавно?

- Я ничего такого не говорил.

От дикой Винни-Пуховой логики у Чарли напрочь отбивало чувство юмора, он мог только вяло отбиваться. А Винни-Пух уже переключался на меня.

- Анна, твой домашний урод считает, что я гавно.

- Я слышала ваш разговор, ничего такого он не говорил. Сам к нему пристал. Чего ты склочный такой?

- Это я склочный? Да я очень вежливый. Вот смотри, я еще раз попробую. Чарлинька, не хочешь налить мне чайку погорячее, да с медком?

- Не хочу, - отвечает Чарли.

- Вот видишь, - жалобно говорит Винни-Пух, - как он грубит. Огрызается. Я так осторожно, не говорю грубым голосом "Налей, дескать, скотина мелкая", я ласково спрашиваю: "Не хочешь?". А он рявкает, дерьмо невоспитанное: "Не хочу". Как ты с барыней своей уживался, урод, она тебя, небось, порола каждый день?

- Слушай, - я стараюсь говорить спокойно. - Вопрос "не хочешь ли" предполагает возможность ответа "не хочу", разве не так?

- Ты умничаешь. Вот когда ты начинаешь умничать, нет никакой возможности с тобой разговаривать.

- Кроме того, - говорю я еще более спокойным голосом, - что значит "с медком"? Это мой мед, я не подряжалась тебя им снабжать.

- Значит тебе меду для меня жалко. Ясно, как тут к нам относятся. - И тут совершенно неожиданный переход. - Я давно заметил, Анна, что ты ко мне неравнодушна, совершенно не можешь спокойно со мной разговаривать. Ты очень нервничаешь. Все ясно с тобой, тебе просто хочется со мной это... Приди на грудь! - и раскидывает руки в стороны.

- Идиот, - рявкаю я.

- Вот я же говорю, - совершенно умиротворенный продолжает Винни-Пух. - Зачем ты мучаешь себя? Дай волю страстям...

Он, вроде, уже и успокоился, а Чарли, хоть и сапоги не чистил, и чаю с медом не наливал, чувствует себя, будто его долго били.

На грабеж ему ездить даже понравилось. Никого убивать не приходилось, даже никакого оружия не дали, это получилось что-то вроде игры. Он существовал для устрашения проезжающих и общения с животными. А когда к нашим выездам стали присоединяться две собаки, он вообще почувствовал себя сказочным персонажем. Собаки прибегали от Ноздрева - одна рыжая, другая черная - и бежали рядом с лисой. И лиса их нисколько не боялась, чудеса да и только. Проезжающие как видели эту странную компанию, так и обмирали... Уж конечно, это приятнее, чем барыню смешить. Но, во-первых, не совсем так он представлял будущее собственное величие, а, во-вторых, шутом он был, шутом и остался, только, вроде как не нарочно.

Ну вот, например, история с чудовищем. Смех да и только, только с Чарли мог случиться такой конфуз.

Довольно скоро после появления карлика, когда на грабеж начали выезжать с лисой, вещевые, так сказать, доходы шайки стали больше, чем нужно отдавать оброком. Делить избыток поровну и приносить домой такие богатства Винни-Пух с Пятачком не хотели, чего глаза мозолить соседям. Поэтому решили устроить общий склад, все копить, а потом, когда-нибудь, найти кому продать и удалиться на покой. Выкупиться, а может, и не выкупаться, просто уехать и жить в свое удовольствие, в тишине, спокойствии и законопослушании.

Я предложила использовать зимовник деда на острове в болоте. Там хоть и посреди топи, но сухо, а никто не знающий дороги туда не зайдет.

- Что за зимовник еще? - подозрительно спросил Чарли.

- Дом без окон. Там дед складывал ульи с ослабленными пчелами на зиму. Сейчас там пусто, я их в этом году туда не собираюсь переносить. Все сильные, сытые и сухие. Будут зимовать на воле, лишь бы светло, ветром не продувало и мыши не особенно допекали. Снегом их засыплю, главное, летки не закупорить...

- Ну ты как зарядишь про своих пчел, так и остановиться не можешь... Сил нет никаких с тобой разговаривать... - забормотал карлик. Неуважительный из него вышел разбойник. Я тебя не про пчел спросил, а про зимовник, баба тупая.

- Грубиян. У Винни-Пуха, что ли, учишься? Не выдержишь испытательного срока, подведешь барышню Жаннету, - ответила я стандартной фразой.

- Врешь ты все... Не надоело? - как всегда ответил Чарли.

- А может, не вру?

- Вот когда пойму, что наверняка врешь, тогда уйду. С Магдаленой.

- Ну и вали, - сказал Винни-Пух. - Надоел уже со своей лисой... Толку от нее никакого. "Репутация", понимаешь. Глупые бабьи выдумки. Это у тебя, Анна, все от того, что ты волю телу не даешь. Залегла бы со мной на недельку, живо бы выбросила всякую чушь из головы.

- Заколдую, чтоб язык отнялся, - пригрозила я.

- Ладно-ладно... Может, я тебе на что еще сгожусь.

Когда я на него злилась, он почему-то всегда делался необыкновенно довольным.

Вышли на рассвете. Стоило предупредить, что через болото надо идти осторожнее, как Чарли по обыкновению возмутился:

- Что ты все нас учишь? Что за ерунда: "По болоту надо ходить осторожно..." Еще скажи, что там черти водятся. Мы тебе маленькие дети, что ли?

- Ты-то точно маленький, - фыркнула я. - Для тебя там и черт найдется.

- Так я поэтому могу и не осторожничать. Нас с лисой любой тонкий лед выдержит, не то, что вас, слонов цирковых. Пойдем, Магдалена.

Карлик рванул вперед, лиса послушно затрусила за ним.

Я знала в болоте тропинку, но Чарли поскакал прямо по кочкам. Прыгает на одну , другую. Лиса за ним. Держат. Мы шли левее и не по прямой. Все тихо и спокойно.

Чарли и лиса одновременно прыгнули на небольшой упругий островок, а тот вдруг зашевелился под ногами, начал приподниматься, расти. Лиса сразу отлетела в сторону, вздыбила шерсть у хвоста, присела. У хвоста, в корне спины был у Анфисы маленький пучок волос, немного отличающийся по цвету от остальной шерсти, который всегда щетинился при возбуждении. Я стояла тихо, улыбалась - меня-то это не пугало, развлекало. Винни-Пух всмотревшись в мое выражение лица тоже стоял, как на представлении. Пятачок, ничего не понимая, остановился. Чарли замер. Ему показалось, что он наступил на живое существо, оно выползает из болота и главное теперь - удержаться у него на спине, а то просто съест. "Вот накаркала, гадина, точно черт, вот же говорят, не поминай нечистого, а то как раз и придет, Господи, помоги..." - лихорадочно бормотал он.

Спина поднялась на метр, страшные кривые лапы вскинулись в разные стороны, зверюга поднимается все выше и выше, заваливается на бок... Чарли изо всех сил отпрыгнул назад, провалился в болото, пополз.

А чудовище все поднимается из болота. Существо серое, шерсть похожа на свалявшийся мох, со спины потоками стекает вода. Открывается желтовато-черное блестящее брюхо, зверь со страшным гулом переворачивается и плюхается обратно в воду. Лежит неподвижное, мертвое, и покачивается. Дерево. Коряга.

Всю дорогу до зимовника грязный Чарли бурчал и тихо ругался: "Вот, коряга. Думала, небось все, кончилась моя жизнь, теперь только жуки меня будут грызть. Свалилась когда-то в болото и уже и не мечтала напугать кого-нибудь до полусмерти. Ан удалось. Подвернулся ей человек лихой... Нет, чтоб на тихого наскочить... Вот на Пятачка хоть..." Ну и конечно, все смеялись над ним.

Зимовник всем понравился. Вокруг сыро, в нем сухо. Стены и потолок побелены, пол посыпан слоем сухого песка. Крепко скроен домик, стены толстые, не топится, но и не промерзает. Винни-Пух как всегда не обошелся без пошлости:

- Затащить бы сюда кого-нибудь, она бы орала целый день, а никто бы не услышал... Да еще на отшибе... Хор-р-рошее место...

Я думала промолчать, потом все же среагировала:

- Никогда никакого шума тут не было. Всегда тихо и чисто. Даже если тихонечко стукнуть по улью, пчелы сильно занервничают. Нагреются, некоторые будут отрываться от клуба, а потом замерзнут и умрут. И ничего здесь никогда не хранилось, они не любят запахов... Узнал бы дед, чего я тут вытворяю, избил бы до синевы...

По стенам зимовника широкие полки, чтобы ульи класть, но для добра всякого тоже сгодятся. Зола, торф, уголь - чтобы лишнюю влагу втягивать. Окон нет, не нужен пчелам свет. Хоть печка отсутствует, что-то вроде трубы имеется - проветривать. Жить там, конечно, неудобно, но так, наведываться иногда... Почему нет? Кроме того посреди болота нет никого. Можно на улице устроиться, костер развести, никто не увидит. Мы потом часто там собирались. Больше всех это нравилось Винни-Пуху - он наряжался во всякие экзотические и абсолютно к нему не подходящие предметы одежды, обвешивался своим многочисленным оружием, даже больше, чем когда выезжал на грабеж, и чувствовал себя крайне красивой и достойной всяческого уважения личностью.

Глава восьмая, в который мы берем в плен поручика и начинаются неприятности

Неприятности начались после того, как к моей шайке присоединился Родственник. Странная это история. Сначала он был просто одной из богатых жертв, причем потенциальным женихом, а потом стал кем-то непонятным - жил в моем доме, на грабеж не ездил, только все со мной разговаривал и сбивал с толку, по всеобщему мнению. Хотя меня хрен собъешь с этого толку, в тех случаях, когда он у меня имеется. Именно о его захвате рассказывал в первой части крестьянин Семен Михайлович. Только разговора моего с поручиком он не слышал.

Отшвырнув пистолет, поручик сказал, совершенно спокойно, будто и не плясал только что под выстрелами:

- Я про вас слышал. Вы - разбойница Анна. А отнимать у меня все равно нечего.

Я на него смотрела и очень даже он мне нравился - молодой, красивый, глаза стальные, а голова седая. "Да, - думала я, - это не то, что мужики или, скажем, Ноздрев. Хотя бы потому стоит быть дворянкой, чтобы общаться с такими красавчиками, а не с этими уродами косорылыми". Но разговор продолжался своим чередом.

- Это почему же нечего? Не заработали ничего на военной службе? - спросила я.

Винни-Пух и Пятачок молчали, соблюдали конспирацию, плохо у них получалось изображать женский голос.

- А давайте как в сказке... - предложил поручик. - Ты, баба Яга, меня накорми, напои и спать положи, а потом расспрашивай. Может, я тебе на что-нибудь пригожусь.

- Может, и пригодитесь... А может, нет.

- Ну тогда вам придется меня съесть. Хотя на бабу Ягу вы вовсе не похожи. Да поехали... Никогда не гостил у разбойницы...

- Пристрелить его, да и все дела, нянькаемся со всякими проезжими! - не выдержал Винни-Пух. - Укладывай их носом в землю, заботься о них, лошадей им оставляй. Прямо сейчас и приступаю...

Винни-Пух выстрелил поручику в ногу. Тот поморщился, прикусил губу.

- Вы, значит, не просто грабительница, но и убийца? Этого мне про вас не говорили.

Я рявкнула:

- Винни-Пух, прекрати! Вроде не замечалось за тобой склонности к зверству... Идиот. - И повернулась к поручику. - Вам наверно, очень больно... - Он пожал плечами. - Придется действительно пригласить вас в гости.

Ни Винни-Пух, ни Пятачок не поняли, с какой стати я его привезла в свой дом, им казалось, что это очень глупо, о чем они скоро и сообщили темпераментно и в грубых выражениях с использованием ненормативной лексики. Но я им своих мотивов не раскрыла, хотя они у меня, безусловно имелись. Я, знаете ли, ничего просто так не совершаю, а почему что делаю, не ваше дело. Захочу, сама расскажу, без вопросов. Просто наорала на них, они плюнули и решили с буйной бабой не вязаться. Заколдует еще, ведьма... Отправились по домам. Первый наш с Родственником разговор слышал только карлик Чарли.

Накормив поручика я предложила:

- Ну, рассказывайте.

- С чего начать?

- С военного опыта. Не слишком хорошо вы, видно, воевали, с пистолетами обращаться не умеете...

- Умею... Не повезло, просто... Или судьба.

- Это мы разберемся, судьба или нет, - сказала я мечтательно, так что поручик даже удивленно посмотрел. А это я лелеяла смутные планы. "Но сначала надо побольше о нем узнать..." Знала бы я, чем закончится это знакомство, как нас жизнь спаяет... Может, сразу бы ему башку оторвала. Или памятник поставила. - Рассказывайте. Дворянин?

- Да, но бедный, выкупа вы за меня не получите...

- Я не о том... Продолжайте.

- Служил прапорщиком в конной артиллерии. Всех охватывали блистательные надежды на повышение в чине, и я тоже о том же мечтал. Думал - война, проявлю редкостные достоинства, проскачу галопом по Европам и всех на части разорву. Но надежды не оправдались.

- А что так? Не удалось разорвать или плохо скачете галопом?..

- С галопом все в порядке. А на части разорвали меня. Хотя и не совсем. Оказалось, что война - тяжелая работа, праздников, фанфар и оркестров в ней маловато. И рассказывать про войну мне не особенно и хочется.

- Ну ладно, потом, может, расскажете. А пока коротко. Наступил мир.

- Мир в Европе застал меня тем же прапорщиком, только больным и сердитым. Седым. Это мне руку резали, и я поседел. За день. И беднее намного - все мое имущество во время войны пропало. Долго лечился, но еще не до конца восстановилась подвижность суставов. До сих пор рука не слишком шевелится.

- Ну и что, так и будете инвалидом навсегда?

- Добрая вы женщина. Да не беспокойтесь. Врачи велели как можно больше двигать рукой, развивать сустав, только беречь локоть от ударов. И все пройдет. Или это вы обо мне не заботитесь, а просто хотите использовать мою грубую мужскую силу? Не надо было мне тогда ногу простреливать.

- Ничего подобного, - ответила я непонятно. Нарочно непонятно, когда я хочу, вполне даже ясно умею выражаться. - И что, вы так и состоите на службе?

- Да нет. Вышел в отставку поручиком. Целый год развивал сустав и думал, что делать со своей персоной. Жил в Москве. По вечерам бродил по городу, заходил в церкви, слушал службы. Пил чай в трактирах. Ни с кем не познакомился. Попытался вступить в гражданскую службу, но так как неучам чин коллежского асессора не дают, решил, поправ гордыню, идти в армейскую пехоту, стоящую в Финляндии. От скуки множество служащих там отправляются, по слухам, в отставку, и производство скорое. Для этого и ехал в Петербург.

- Но вы обязаны туда явиться?

- Ничего подобного. Я птичка пока вольная...

- А родственники у вас есть?

- Никого.

- Ладно... - сказала я. Думаю, он заметил, что я пришла к какому-то решению, но к какому, не мог он догадаться. - Живите, поправляйтесь, а потом скажу, как я вас, возможно использую. Разбойник-то из вас никакой, а вот для другого вполне можете подойти...

Я решила выйти за него замуж. Думала так: "От любого другого надо скрывать прошлое, мало ли, во сне проболтаюсь, опасно. А он теперь невольно в курсе. Сейчас познакомится со мной поближе, увидит, что я хоть и крепостная, но не совсем дура. И на вид ничего. И богатая. Говорить, конечно, не очень умею, но слова дело наживное. А вместе мы сумеем придумать как все устроить, он лучше меня всякие тонкости, небось, знает, у него просто от бедности пока положение неопределенное..."

Пожалуй, настало время рассказать, откуда он взялся на мою голову, хотя я это узнала и не сразу.

Купец Вулф, хотя и был безобразно толст, делать успевал побольше любого другого. Сам-то он предпочитал сидеть на месте и не шевелить даже пальцами, но имел достаточно мозгов, чтобы составлять работающие планы и денег, чтобы нанять необходимых исполнителей. Я тогда не была с ним знакома, но о его существовании знала - он у меня заказывал мед и напитки, никакого криминала, обычное гурманство, и заочно свидетельствовал о симпатии. Это не помешало ему подослать мне шпиона.

Как только это взбрело ему в голову, в его контору доставили безработного поручика, который потом стал моим близким знакомым. Он, как и я, будет жить, пока не надоест и в этом произведении проходит под кличкой Родственник.

- Мне сказали, что вы хотите предложить мне деликатное, но хорошо оплачиваемое поручение. Заранее предупреждаю, что ни на что бесчестное не способен, иначе бы давно карьеру сделал. Так что если оно в этом смысле "деликатное", лучше ничего не рассказывать, - так он сообщил прямо с порога.

- Нет. Не в этом. Наоборот. Под Москвой действует шайка разбойницы Анны. Мне необходимо прекратить это безобразие, притом так, чтобы невинные не пострадали, а порок был наказан. Вас устраивает такое поручение?

- Вполне.

- Тогда слушайте. Во-первых, вам следует попасть в эту шайку - они должны на вас напасть, не стоит никого увечить, защищайтесь только для виду. Я понимаю, что человек вы боевой. Прежде чем позвать вас сюда, навел справки. Но постарайтесь вести себя нелепо, например, забудьте зарядить пистолет. До сих пор никого не убивали, скорее всего, и вас не убьют. Они грабят все время на одном и том же участке дороги, будете ездить взад и вперед каждый вечер, пока они не выскочат из лесу. А уж как за ними увязаться, это ваша проблема.

- Довольно-таки легкомысленный подход к моей жизни. Но если награда хороша - почему бы и нет? А во-вторых?

- Так я и думал. Если это удастся, появятся и во-вторых, и в-третьих, и в четвертых. Прежде всего будете собирать информацию и передавать мне.

- Два вопроса: какую и как?

- Когда вас будут грабить, за вами будет следить человек. Он увидит, куда вас отвезут, и будет крутиться поблизости каждый вечер. Не предполагается, что вы будете ездить с шайкой Анны грабить, так что сможете выходить и передавать сообщения.

- Это ответ на второй вопрос. А какую?

- Место, количество разбойников, где хранится награбленное. Можно предположить, что разбойницу Анну изображает из себя Анна-пасечница. Если это не так, ваше задание довольно быстро истощится. Тогда оно ограничится следующим. Точно известно, что в шайке присутствует беглый крепостной карлик Чарли. Относительно него задача - подбить убежать оттуда и прийти в Москву к барышне Жаннет. Здесь она с ним разберется. Как только удастся, можете уходить.

- А если это действительно пасечница?

- Тогда труднее. Она, видите ли, гениальна. От Бога. Мне бы хотелось, чтобы она не пострадала, когда ее криминальная деятельность будет остановлена, а смогла заниматься своим делом.

- Подменяете собой закон?

- Нет. Помогаю торжеству справедливости. Во всем, что не имеет отношения к пчелам, у нее в голове редкостная каша. Она хочет разбогатеть и стать дворянкой любым способом, даже криминальным. Возможно, она захочет выйти за вас замуж. Вы дворянин, насколько мне известно?

- Да. Но жениться пока не собираюсь. Тем более на пасечнице с криминальным прошлым, - сказал поручик, приходя все в большую растерянность. Никак он не ожидал такого странного поручения от московского купца.

- Это и не потребуется, - все так же невозмутимо ответил Вулф. - Относительно Анны-пасечницы вам задания не будет. Сообщите мне, что я не ошибся, и просто держитесь поблизости. Если надо будет что-то сделать, я вам передам.

Глава девятая, рассказывающая о буднях разбойничьей и знахарской жизни и о том, как я соблазнила поручика

Так он и жил как в отпуске для поправки здоровья, делая вид, что не знает моих планов и ни о чем не догадывается. Никуда не торопился, на грабеж не выезжал и доли в награбленном, соответственно, не требовал. Но почему-то вызывал бурное раздражение у Винни-Пуха с Пятачком, а у Чарли - просто настороженность, слишком много разговаривал, глупости всякие выдумывал. То вдруг скажет: "И чего тебя Чарли на разбой потянуло? Это ладно я тут от невостребованности торчу, а у тебя вроде и занятие было, и жена, жизнь какая-никакая, а тут чего?" Или начнет рассуждать, что ежели бы Чарли вернулся к какому-нибудь человеку, хорошо к нему относящемуся, да еще с лисой, да еще бы совершив какой-нибудь героический поступок, его бы наверняка простили, потому что прощать очень приятно - чувствуешь себя великодушным и благородным. И не важно ему, что карлик не отвечает.

И безо всяких разговоров Чарли упал духом. Он был много слабее любого из нас и к концу дня заметно уставал. Слышала я. как он Родственнику говорил: "Может, и не гожусь я для великих дел... Глупости все... Пока я не разобрался при чем тут барышня Жаннет, никуда не уеду. А потом... Не знаю". Спрашивать меня он перестал потому что я все время отвечала: "Считай, что у тебя испытательный срок..." Ясно же, не хочу говорить на эту тему. Да еще Винни-Пух сообщил ему, что барышня уехала в Москву. Чарли спрашивает:

- А она вернется?

- Не... Не думаю... Бросила тебя, ты у нас вроде как подкидыш... Людей пугать... - смеется дурень зубастый.

Оттого, что ему два зуба выбили, все остальные стали, вроде, больше, торчали, как у людоеда.

А потом вдруг принес от барышни подарок - куклу необыкновенной красоты, рыжую как сама Жаннет и имя ее вышито на груди. Винни-Пух-то, конечно, нагрубил:

- Жаннета твоя просила передать, что ты годишься только в куклы играть и пока встречаться с тобой она не хочет.

Но Чарли-то понял, что это хороший подарок, добрый.

Винни-Пух и Пятачок менялись. Они уже меньше думали об оброке, кажется и вовсе не собирались его платить, хотели заниматься исключительно грабежом и обсуждали между собой, что я не гожусь в атаманши. Детский лепет. "Пасеку не бросает, хочет и рыбку съесть, и в воду не влезть. Какое может быть хозяйство, если человек разбойник? Ну пока изображала из себя француженку Жанету, имело смысл, ну а теперь-то... Ясно же, что вскоре все поймут, что эта Жанета тут ни при чем. Надо уходить, хоть в этом ее зимовнике жить..." Туда они почти и переселились и карлика с собой взяли, но приблудный поручик с ними не поехал - остался со мной. Винни-Пух его спросил:

- И чего ты к нам прилип?.. Давай свалишь отсюда, пока атаманша со своими пчелами возится. Скажем, сбежал...

- Не хочу. Когда армии отказывают во внешнем враге, она обращается против собственного населения. Война окончилась, буду разбойником. А с атаманшей Анной мне интересно про пчел разговаривать... А не хотел, чтобы я здесь селился, не надо было мне ногу простреливать...

Издевательское заявление. Тоже, пчеловод нашелся. Но когда я появлялась, он действительно беседовал только про пчел. Спрашивал что-нибудь вроде: "Анна, а что вы там сейчас делаете со своим хозяйством? Звери ваши спят, наверное, я всегда думал, их до лета и трогать не надо..." А я и радовалась разливаться соловьем, только на него и смотрела. Правда, представляла при этом, что думают мои разбойники: "Явно на уме у нее какие-то ширли-мырли, так она и грабеж бросит, созрела девка, перезрела даже". Можно бы, конечно, ему дедов дневник дать, он бы сам все прочел, но я предпочитала держать его при себе. По современным меркам вполне обычное поведение - кто же делится своим "ноу-хау", а тогда, по-моему, я проявляла необыкновенную хитрость. Правда же, я очень умна?

Верить в свой высокий интеллект, впрочем, мне было довольно трудно. Кто поспорит - крайне глупо держать дома поручика, когда регулярно приходят люди за медом и лекарствами. Один раз появилась Жаннет со своим знакомцем Стариком. Вроде за медом приехали и за медовым вином, на этот раз не верхом, на тройке. Жаннет была какая-то стеснительная, разговаривал в основном ее кавалер. Болтал как заводной, пытался разрядить обстановку. Как, говорит, у вас тут все хорошо, чисто, аккуратно, много у вас, наверное, работы, ни на что времени не остается, да мы вас долго не задержим... А сами не уходят и не уходят. Хорошо карлик в это время уже переселился на остров, он бы точно выскочил к своей любимой барышне.

Родственник все время этого странного визита сидел на сеновале, а я провела их в комнату, где Жаннет уже бывала, давала пробовать меда и вина, до того напробовались оба, что еле в экипаж забрались. В конце этот Старик смотрел все время то на меня, то на Жаннет, глупо хихикал и говорил:

- Удивительное дело, как вы похожи или у меня в глазах двоится и Жаннет вышла... Или Анна...

По крайней мере, никаких подозрений они не высказывали и, вроде, между собой ладили. Вот и хорошо, что приехали, пусть мелькают...

Не все время Родственник сидел в доме, иногда и уходил, когда я не видела. Обмануть меня не обманывал, но я его про эти путешествия не спрашивала. Однажды отправился в Березовое. Ходил там, смотрел, ни с кем, впрочем, не разговаривал. Может, просто погулять захотел, а может и злоумышлял что, не особенно меня это волновало. Меня тогда занимали другие проблемы.

Винни-Пух с Пятачком начали бунтовать. Периодически возникали совершенно однотипные разговоры. Вроде, например, этого.

- Сколько можно пробиваться мелочами? - возмущался Винни-Пух. - Как может человек жить нормальной жизнью, когда приходится постоянно рисковать собой?

- Так не рискуя у тебя еще хуже получалось, - пробовала возражать я, - уж не говоря о Пятачке, он просто прозябал.

- Но теперь-то ясно, как поступать! От мелочей переходить к делам действительно выгодным!

- Например?

- Грабить не на дороге, где ничего заранее не поймешь, а там, где совершенно точно много добра.

- Например? - опять повторила я, совершенно не понимая к чему он клонит.

- Совсем ты тупая, атаманша, тоже мне. Грабить надо барина Ноздрева. Ему добро тянут все, и мы в том числе. Надо пойти и отобрать у него все натасканное, в сундуки сложенное...

- Здорово! - восхитился Пятачок. - И это даже не преступление. Мы ведь потом ему все вернем как оброк. - Он воодушевился и не обращал внимания на лицо Винни-Пуха, которое ясно говорило: "Придурок!". - Как будет хорошо, мы будем сидеть, стихи, например, читать, ничего не делать, а потом заплатим оброк и опять сядем, вина попьем...

- Это мы разберемся, - закончил разговор Винни-Пух.

Какле-то время мне удавалось их удерживать, тем более, что Ноздрев не появлялся, ничем меня не раздражал, а грабить знакомого человека, от которого даже когда-то ребенка родила, как-то мне не хотелось. Но пришло время и я сорвалась.

Однажды Ноздрев появился, вперся прямо в комнату, а мы сидели с Родствеником за столом, чай пили. Разговор у нас происходил весьма мне тогда интересный: о случаях выхода из грязи в князи. Только Родственник начал рассказывать, как один вахмистр русской армии бежал в Персию, занял высокий пост и стал называться Самсон-хан, как и появился барин, олицетворяющий мое рабское положение.

Ноздрев был вроде навеселе, прямо от порога заговорил:

- Привет, пасечница, приветствуй барина своего. Что женишка завела? Скоро у меня еще один холоп появится? - и регочет по обыкновению.

Родственник молчит, смотрит, не здоровается, но видно, что не холоп.

- Нет, лечу я его. Нога у него больная, еле дополз до меня, разбойники напали.

- Разбойница Анна? - регочет Ноздрев. - Сама и напала небось.

- Грех вам, барин, я не разбойница, а пасечница, знаете прекрасно, - ответила я, и если вы думаете, что я краснела и стеснялась, то очень ошибаетесь.

- Да ладно тебе, это твои проблемы, лишь бы ты мои поручения выполняла. При этом твоем больном будем разговаривать или выгоним? - Вот тут я растерялась. - Что затихла? Стыдишься своего ремесла?

- Да нет... Секреты у меня... Знахарские. - Посмотрела виновато. - Выйдешь, может?

Родственник встал, вышел во двор, опираясь на палочку. Прислонился к стене у окна, слушает. Я-то тихо говорила, а Ноздрев как труба иерихонская. И услышал поручик такой монолог:

- Ты Наташке теперь чего-нибудь противоположного действия пошли. Совсем сбесилась баба, проходу мне не дает. Я все-таки не конь, да к тому же одно и то же неинтересно... Ну как, слишком много выпила, сколько хочет, столько и пьет, ты же ей сказала - микстура от нервов... Я чего хотел? Жениться быстро, чтоб мать возражать не могла, раз дочка согрешила, а Наташка скоро с собаками грешить начнет. С мужиками дворовыми. Хорошо ее мать всех мужиков разогнала, кроме Андрюшки никого нет поблизости. А мать ее все время дрыхнет... Ну и что, сам просил... Дело сделано, мне больше не надо. Сначала хорошо было, а теперь надоело. Тощая, глаза таращит, на коленях передо мной стоит, "потрогай меня..." Дура. Сама бы ты чтоль своей микстуры выпила, посмотрел бы я как ты теперь ноги раздвигаешь... Раньше у тебя не слишком получалось... Ладно, поменяю, давай такую же бутылку...

Когда Ноздрев уехал, Родственник вошел обратно в комнату, сел за стол, но прерванный разговор продолжать не стал. Спросил с отвращением:

- Что значит "ты теперь ноги раздвигаешь"? Ты была его любовницей когда-то?

- В тринадцать лет он меня изнасиловал. Один раз, - ответила я, окаменев и даже не осознавая, что лгу.

- Думаешь, пожалею? Не дождешься. Тоже, гениальная пасечница... Вот, значит, чем занимаешься... Опоила барышню какую-то...

- Я же тебе говорила, что я знахарка.

- Это не знахарство, а подлость. Чем ты ее напоила? Сама бы выпила такого?

"Дурацкая ситуация. Только было начал приручаться, скоро уже можно бы и разговор нужный завести... Как же быть? А может..."

- Попробовала бы. Только вместе с тобой.

- Нет уж, извини, меня это интересует только когда возникает естественным порядком. Странно, что ты до сих пор мне ничего не подсыпала в еду... Чем коней возбуждают...

Кошмар, такой добрый, и вдруг прямо ненависть в глазах. Я и хотела бы напрячь свое знахарское воображение, заговорить другим, таинственным голосом, чтобы он испугался, да ничего не получалось. Звучало все искательно и жалобно:

- Это вовсе не то, что ты думаешь. Никаких коней этим не возбудишь, я не подлая. Ничего против божьей воли все равно не сделаешь, в человеке скрыто тайное, ему самому неизвестное, если это выпустить наружу только его сущность проявится, больше ничего... Это такая трава... Она снимает тормоза. Делаешь, что хочешь и никакие тебе рассуждения не мешают. Если ты убийца в душе, то убьешь кого-нибудь, если вор - воровать начнешь. Барышня эта... - Родственник смотрел исподлобья. - Она сама пьет микстуру. Раз она не остановилась, раз ей не кажется, что с ней что-то не так, значит она хотела этого от моего барина, только и мечтала об этом. Как прорвалась плотина и все ее страсти задавленные хлынули наружу... И если мы с тобой... Я хочу этого от тебя, ни от кого никогда не хотела, но не могу же я просто так наброситься на тебя...

- И слава Богу, может, меня простреленная нога спасает... - пробормотал он.

- А если выпить это... Это вино такое, голову не кружит... Трава такая, что все страсти наружу выпускает. Если старухе дать такого вина, она ничего и не захочет. Если бы Леди дочерино лекарство попробовала с ней бы ничего и не случилось. Только если молодая и сама... И я если тебе совсем не нравлюсь...

- Теперь не нравишься, - перебил поручик.

- Это у тебя поверху... А раз ты здесь, - голос мой стал заискивающим, противно прямо-таки. Ни с кем никогда так не разговаривала. - Раз ты не уехал от меня...

- Как бы я уехал с простреленной ногой? - Я замолчала. - Прекратим этот разговор.

- Нет. Попробуй. Честное слово, если я тебе не нравлюсь, ничего с тобой не будет.

Он рассмеялся.

- Ладно. Давай попробуем. Это смешно. Что я как девушка...

Я удалилась торжественно, принесла две чашки полные до краев. Стоя, глядя друг другу в глаза, мы выпили душистый медовый напиток, шипучий и чуть горьковатый. Поставили чашки на стол. Он взял меня за руку...

- Еще не могло подействовать так быстро... - прошептала я.

- Что бы ты понимала...

Он прижал меня к себе.

Глава десятая, повествующая о чувстве юмора барина моего Ноздрева и о том, как он был ограблен

А тем временем Ноздрев заявился в Березовое и, предприняв некоторое количество отвлекающих маневров, нашалил. Вобщем-то, у него действительно было странное чувство юмора, но на этот раз причина для его шалостей имелась и объективная. Бутылку с лекарством, которому предстояло умерить страсти Наталии он по дороге уронил. Если у вас из предыдущего изложения сложилось впечатление, что он кретин, то вы ошибаетесь. Вовсе нет. Он не впал в тоску, а очень даже быстро принял решение.

Когда Ноздрев появился на пороге, Наталия сразу бросилась ему на шею, не стесняясь Андрюшки. Жаннет ее не узнала бы - бывшая подруга просто сияла вся как изображение Богородицы в храме. Вроде, Ноздрев про нее рассказывал какие-то гадости, а у нее вид на редкость просветленный.

Ноздрев ее снисходительно обнял, коротко прижал к себе и сказал:

- Пойдем в дом, чаем меня напоишь.

- А, может, попозже... - она с надеждой заглянула в его глаза. - Я так по тебе соскучилась...

- Нет, очень хочу чаю, болтался неведомо где, жажда мучит... Где мамаша твоя?..

- Отдыхает... Как раз есть время пообщаться...

- Но сначала - чаю...

Сели за стол, вдруг Ноздрев прищурился: наклонил голову набок.

- Слышала?.. Кто-то ходит на втором этаже.

- Тебе кажется. Не было ничего.

- Нет, надо пойти посмотреть. По-моему, это в бывшей комнате Жаннет, сейчас сбегаю...

- Но она же разбойница, она же тебя может убить или вдруг ей придет в голову, что ты привлекательный... Разбойницы же лишены всякой чести и правил, она же тебя просто схватит... - Наталия покраснела и тихо закончила: - Я ревную.

- Ничего я ей не позволю, кроме тебя мне никто не нравится, - сказал Ноздрев героически. - Сиди на месте, я со всеми разберусь, даже маму твою не разбужу. Ну что глазами хлопаешь, скажи: "Ты мой герой и всех победишь".

- Ты моя радость, - ответила Наталия.

Ноздрев с демонстративной осторожностью поднялся на второй этаж и, пока Наталия с замиранием прислушивалась к происходящему наверху, быстро поменял местами бутылки с лекарством в шкафах проходных комнат Наталии и Леди, а потом, высунувшись из окна бывшей спальни Жаннет, сильно дернул за ветку березы. Раздался странный и непонятный шум. Спустившись вниз он сказал:

- Там действительно кто-то был, не понял, мужчина и женщина. Но когда я вошел в спальню, оно выскочило в окно. Наверное, Жаннет что-то тут забыла, а вернуться в открытую ей совесть не позволяла.

А потом они занялись любовью. Так-то ему это уже несколько надоело - Наталья сделалась ему слишком привычной и доступной - но на этот раз его возбуждало вот что: через день-два Наталия должна была, по его мнению, стать фригидной, а ее пожилая мама неимоверно темпераментной и необузданной. Так что... Что-то вроде прощания у них получилось.

Вам кажется неправдоподобно, чтобы человек так шутил? Глупости. Один мой знакомый из двадцатого века своему приятелю на пляже насыпал на голову порошка под названием депилаторий - это такое средство для выведения волос. Тот потом полез купаться, поднялась дикая вонь - этот депилаторий при намачивании воняет сероводородом. Потом жертва вылезла из воды, и волосы с головы смылись. Снимались клочьями. Потом, правда, выросли, но какое-то время он был очень зол. А остряк этот никак не мог понять, чего тот нервничает, чувства юмора у него, что ли, нет? А однажды он для интереса другому своему приятелю в водке растворил таблетку димедрола, а потом долго потешался над тем, что тот вырубился с одной рюмки. Такие люди бывают, не сомневайтесь. В девятнадцатом веке они тоже существовали.

Вечером того дня, когда Ноздрев понес Наталии новое лекарство, мы выехали вовсе не на на обычный промысел, а Родственник крепко спал. В жизни не чувствовала себя такой воодушевленной, ощущала, будто свечусь, Старик про меня теперь в таких случаях говорит "перо вставить, полетишь". И добыча была отменной.

Тогда я согласилась с бредовой идеей Вини-Пуха, хотя много имелось доводов против. Ноздрев мог знать, что разбойница Анна - это я, и принять соответствующие меры потом. Учитывая его характер, они могли быть сколь угодно странны. Он мог нас просто всех перестрелять - охотник как-никак, оружия полон дом. Но мне на все было плевать, а кроме того, хотелось ему отомстить, не знаю за что, просто так, за все. И это, безусловно, плохо бы для нас коничлось, но оказалось, что Винни-Пух уже все заранее обдумал и немедленно взял руководство в свои руки.

- Никакой показухи! - первым делом приказал он. - Карлика оставляем стеречь коней, сами одеваемся по-мужски, по-господски...

- А как же Анна? - спросил Пятачок. - У нее же титьки! Из нее мужик, как из тебя баба.

- Завяжет чем-нибудь и помолчит. Лица тоже завяжем, когда поедем...

- Надо же, мыслитель какой... - скептически сказала я, но инициатива уже уплыла из моих рук. - А дворовые?

- С них и начнем...

Коней мы оставили в лесу, надалеко от дома Ноздрева. Винни-Пух по обыкновению обвешался оружием, господского в нем не оказалось ничего, как старательно он ни наряжался, кроме того все было ему мало. Пятачок напялил дурацкую шляпу, тащился от своего вида, даже двигался по-другому, элегантно помахивая двумя пистолетами, его-то точно узнать было нельзя. Самый дурацкий вид получился, думаю у меня. "Титьки" как выразился Пятачок, я успешно замаскировала, а вот волосы спрятать труднее. Так что я была ни к селу ни к городу в башлыке, а с лицом, завязанным платком, вообще приобрела самые нелепые очертания. Кроме того, я несла моток веревки и два пустых мешка. Стрелять я никогда не любила, единственным моим оружием был хлыст, который тоже к костюму категорически не подходил.

Дворовых наш экзотический вид напугал до полусмерти. Хоть их было много, а нас мало, почти бесшумно мы повязали их веревкой в одну "гроздь" и оставили под охраной Пятачка. Все они стояли у стены, а он прорычал нарочито хриплым басом:

- Кто сделает звук, хоть пёрнет, - пристрелю.

После этого он устроился на кресле у другой стены, поигрывая пистолетами.

Мы с Винни-Пухом отправились к Ноздреву - все знали, что "оброк" он хранит в спальне в сундуке. Наша суета его не разбудила, но дверь была закрыта. Винни-Пух постучал и приглушенным взволнованным фальцетом, вполне по-подростковому, сказал:

- Барин, барин, проснитесь...

Ноздрев чем-то зашуршал, плюнул, чертыхнулся, спросил:

- Кто там лезет? Ванька, ты что ли?

- Да, барин, выходите скорее, курьер из Петербурга, ужасно лютый, вас сразу требует, у него бумага какая-то...

Из спальни доносились возмущенное бормотание и шорох. Винни-Пух махнул рукой, чтобы я отошла. Ноздрев открыл дверь уже одетый, увидел монструозную фигуру с черным лицом и отшатнулся, в это время Винни-Пух со всего маху ударил его по зубам. Барин возмущенно что-то завопил, обливаясь кровью, но ничего предпринять не успел - был схвачен за волосы и со всего маху стукнут головой о косяк двери. Потерял сознание и опустился бесформенной грудой на пол.

Я стояла тихо. "Ну и взрастила я змея на своей груди, - думала я. - А я-то воображала, что справлюсь с ними обоими запросто, а это чудовище!"

- Теперь можно шуметь, - с удовольствием сказал Винни-Пух, пнул нашего господина ногой и прошел в спальню. Деревянный кованый сундук был заперт на висячий замок, взрощенный мною бандит решил его не ломать, а поступил очень странно: с кряхтением своротил с места, приподнял и выкинул в окно. Я сначала подумала, что он с ума сошел, но упав на дорожку, сундук раскололся и мы, не глядя, собрали добычу в два мешка.

Зашли за Пятачком. Он сидел в кресле в совсем уж роскошной позе и произносил речь, которая окончательно привела меня в ужас. Получается, что я совсем их не знала! А говорил он, все тем же искусственным басом, вот что:

- А убить человека для меня ничего не стоит. Человеку от этого только хорошо, он как мученик попадет в рай, а мне и не жалко, скатертью дорога. Вы все грешники, вам иначе там никак не оказаться, может, я сейчас вас всех и перестреляю для вашей же пользы, - и регочет, довольный до крайности.

Винни-Пух махнул ему рукой, Пятачок вскочил и сообщил безмолвной связанной толпе:

- Зашумите до рассвета, вернусь и всех облагодетельствую...

Чарли уже заждался, извертелся, начал что-то лопотать, нас увидев, но Винни-Пух так на него рявкнул, что он обиделся и даже перестал паясничать. В полном молчании мы приехали на остров. Пол-дороги я напряженно размышляла о том, что Винни-Пух и Пятачок гады, каких еще поискать и, пожалуй, я зря думала, что справлюсь с ними. Пора завязывать с разбойничеством. И, пожалуй, надо все время носить с собой какое-нибудь оружие, хоть ножик, пока не рассталась с этими бандитами. Подъезжая к острову, я опять впала в эйфорическое состояние и думала: "Как хорошо. Сразу такая куча добра. Удача. Значит, все получится. Родственник меня хочет. Значит, полюбит. И уедем вместе. И богатство очень кстати". Идиотка.

Сволочь он и гад, я ему до сих пор иногда говорю, что раз он спал со мной за деньги, значит он проститутка. Он блеет, как баран: "Я не за деньги, это совершенно отдельно, за деньги я приехал тебя спасать..." Но это же еще хуже! За деньги спасать приехал! И трахнул заодно! Еще бы кошелек украл. Не прощу никогда!

Глава одиннадцатая, рассказывающая о том, как я всех смертельно обидела и загнала себя в тупик

С острова я вернулась домой к спящему Родственнику, разбудила его, накормила... Он был, судя по всему, не слишком доволен собой, молчалив, совесть, небось, заговорила. А я-то дура, заглядывала ему в глаза, улыбалась. Вечером, когда уже стемнело, Родственник согласился поехать в зимовник, но желания общаться не проявлял, даже не спросил, зачем я таскаю с собой хлыст.

Винни-Пух и раньше с трудом терпел, ему постоянно казалось, что поручик издевается над всеми присутствующими, надо его как-то осадить, поставить на место, показать, кто здесь хозяин... Продемонстрировать, что Родственник мне не пара. А ограбив собственного господина он обнаглел, отрекся от старого мира, отряхнул его прах со своих ног и приготовился действовать. Пятачок был с ним вполне солидарен, согласился помочь устроить представление. Ему казалось, что придумано все здорово, что в крайнем случае они объяснят, что это шутка, я посмеюсь и все пойдет по-старому. Это и привело к плохому концу.

Сидели у костра, смотрели в огонь. Я испускала эротическое сияние... Понимаю, что это звучит крайне глупо, но попробую описать ощущение. Жарко и холодно одновременно, все внутри подрагивает и движения поэтому медленнее, грудь распирает во все стороны, меняется дыхание, а когда смотришь на свой объект, кажется, что изнутри идет горячая волна и накатывается на него, так что ему тоже делается жарко. И эта волна затрагивает всех присутствующих, кто делается беспокойным как Винни-Пух с Пятачком, кто радуется на чужое счастье как Чарли с Анфисой, но равнодушным не остается никто. Родственник угрюмо молчал, но я чувствовала - оттает, ночь мы с ним вместе проведем.

- Скучно, Анна... - сказал Винни-Пух, по обыкновению обвешанный пистолетами. - Расскажи и мне чего-нибудь. Про пчел.

- Чего тебе еще про пчел? У поручика научился вопросы задавать?

- Ну вот пчелы... Они сидят себе сидят в ульях, на работу летают, а потом вдруг начинают роиться... К чертям всю работу, летят в разные стороны, бросают дом и двор...

- А когда у них много работы, они и этого не делают. Это у них состояние души...

- Думаешь, у пчел есть душа? - рассеянно спросил Родственник.

- Уверена. Только она у них общая... На всех одна...

- Про душу можешь со мной в постели разговаривать, только после хорошей ночи я согласен твои глупые разговоры терпеть. Про роение давай, - раздраженно буркнул Винни-Пух.

- Злобный ты, как собака, - вот уж к кому кому, а к Винни-Пуху с Пятачком я была в смысле постели совершенно равнодушна, но разговор от общей расслабленности решила поддержать. - Когда молодые пчелы не загружены работой, в сотах тесно, жарко, воздуха не хватает свежего... Здешние пчелы очень ройливы...

- А женщины очень... Мм, да... - вдруг сказал Родственник.

Я улыбнулась ему и продолжала:

- Трудно их остановить, если делать им особенно нечего... Ты прав, и женщин, и пчел...

- Ну и чего, делать нечего и разроились?.. - задиристо спросил Винни-Пух.

- Это ты, если делать нечего разроишься, не подготовившись. Прежде всего им нужны матки. Если маточники уничтожить, они и роиться не будут...

- Ну ты все время на людей перекладываешь, как это у тебя будет с людьми... Какие маточники ты мне выломаешь, если я роиться надумаю? - продолжал разговор Винни-Пух.

- Тебе просто надо яйца оторвать, - вмешался Пятачок, - тогда точно не захочется...

Как ни странно, Винни-Пух на его выпад не среагировал, могла бы поспорить, что он ни одного оскорбления никому не спустит. Неужели то, что он избил Ноздрева лишило его всех комплексов?

- Делать тебе нечего, вот ты и роишься... А раз уж начал, то никакая работа и в голову не пойдет. - О пчелах я могла разговаривать долго. Это я еще сейчас сокращаю, просто не помню всего. - Перед роением пчелы бездельничают, собираются у прилетной доски, грызут задвижку летка и висят под ульем клубком.

- Точно, смешно-то как, - сказал Чарли. - Вроде как мы роиться собрались. Был бы леток, грызли бы, точно.

- С маткой только надо определиться, - фыркнул Пятачок.

- Ну сначала вам, тогда, поесть надо, - решила я поддержать шутку.

- Когда одна матка, не особенно разрезвишься, - это опять Винни-Пух. - Только ты вроде, вообразила, что у нас и трутень один - поручик этот, а мы все рабочие пчелы и матками не интересуемся... А мы очень даже весьма... У нее, у пчелиной-то матки, трутней много, и как она с ними справляется?

Я уже заметила, что у Винни-Пуха странное настроение, но решила не обращать внимания. А что для этого лучше годится чем отвлеченная теоретическая беседа? Теоретик из него аховый, замолчит скоро. Поэтому, не обращая внимания на странность темы, я продолжала нравоучительно:

- Нормально справляется, проблема как раз в рабочих пчелах, которые пытаются ее уничтожить, пока она на свидание летит.

- Ну и чего, одного раза ей хватает?

- Нет иногда еще вылетает, если мало показалось.

Разговор явно принимал какой-то странный уклон. Хоть я и кипела сексуальными порывами, не особо мне это нравилось. Винни-Пух краснел, все больше возбуждался и совершенно не собирался замолкать. Пятачок начал перемещаться ближе к Родственнику. Тот сидел расслабленно, но подобрался, чувствовал напряжение. Неожиданно Винни-Пух вскочил, подошел ко мне, наклонился и сказал:

- Анна! Пчелы, трутни, это все чушь... Нехорошо женщине быть одной. Нужна тебе пара, а то вон сидит этот козел... Поручик... В штанах революция... - Родственник не шевельнулся, не показал, что слышит что-то. - Надо тебе стать моей женой.

Если бы это происходило неделю назад, я бы его просто послала, подумаешь, сопли распустил, козел, слюнями обмотался. А тут я размечталась, вроде, уже открылась широкая дорога к светлому будущему и все так хорошо получалось... И, может быть, не закончилось действие вина, самоконтроль нарушился. Во всяком случае, все мое внимание направилось на Винни-Пуха, я не видела странных событий и суеты рядом, закричала дико и нелепо, как не вопила никогда:

- Ты что сбесился? Мне? Женой беглого крестьянина и разбойника, место которому в Сибири на каторге? Человека с поротой задницей?

Он ухмыльнулся и ответил:

- Тогда придется искать другое решение. Вижу, ты с поручиком уже договорилась, скоро вы бросите все это и будете жить, тратить мое добро... - Говоря, он смотрел прямо мне в лицо, что-то увидел там, потому что сказал: - Ну вот, я же вижу, что угадал. Тогда по-другому. С удовольствием заберу свою долю и все, что ты накопила, мы награбили на дорогах и сегодня увели, а тебя в придачу не возьму. Еще награбишь, ты баба боевая. А я хочу отдохнуть. Собирался с тобой, не вышло, ну другую найду.

- Ничего ты, ублюдок, не получишь, пока я жива.

Я ругалась, кричала и думала: "Его надо поставить на место... Поручик сейчас окончательно убедится, что я ему не пара, баба деревенская, скандальная, противная, но надо этого лешего успокоить... Как он смеет... Он бог знает чего наворотить может..."

- Умрешь значит... Это очень легко устроить. Может, подумаешь? Посмотри повнимательнее, - и он показал в сторону костра.

Чарли и Анфисы не было видно, они, очевидно, с перепугу сбежали. Пятачок явно перешел на сторону "жениха" - завернул поручику руку за спину и глядел, нагло улыбаясь.

- Поработал ты на славу, это да, - произнесла я, неожиданно совершенно спокойно, но на самом деле во мне бурлил, нарастал, накапливался все более буйный гнев.

Как там у вашего барда? "Я счас взорвусь как триста тонн тротила. Во мне заряд нетворческого зла..." Между прочим, способность приходить в ярость и выплескивать ее на окружающих очень даже способствует долголетию. Куда хуже копить в себе злость, она тогда тело и душу разъедает. Или наружу или внутрь, "терциум нон датур", как говорится.

- А я что говорю? Теперь соглашайся, баба ты крепкая, мне такие нравятся, и я мужик нормальный. Не станешь долго думать?

- Ты прав, ублюдок, долго думать я не стану...

Подняв хлыст, я нанесла не успевшему опомниться мужику такой удар по лицу, что ослепила его. Он поднял руку к глазам, а я продолжала бить его, пока он не упал на землю, роняя во все стороны пистолеты. Думаю, он мог бы меня убить, но или растерялся, или был в меня влюблен - мне, как женщине, конечно, хочется думать второе. Пятачка это настолько поразило, да и так быстро все происходило, что он не бросился ему на помощь сразу, а когда начал осознавать, что случилось, уже и сам получил хлыстом. Родственник встал на ноги. Чарли и Анфиса вышли из кустов. "Жених" лежал не шевелясь лицом вниз. Я уже полностью потеряла самообладание, подняла с земли пистолет и подошла к нему.

- Думаешь, разбираться с тобой буду или отпущу? Зря...

Направила на него пистолет и выстрелила, не особо задумываясь, куда. Повернулась к Пятачку.

- А с тобой как быть? Тоже пристрелить, как бешеную собаку или простить на первый раз?.. Прощу, пожалуй, все равно на каторге закончишь, без наказания не останешься.

Пятачок ничуть не испугался, оцепенел и съежился, но не дрожал и пощады не молил. Подошел к неподвижному Винни-Пуху, присел на корточки, разглядывал его тупо и бессмысленно. Потом повернул ко мне голову, сказал:

- Это шутка... Мы договорились пошутить...

Опять замолчал.

Уверенность начала покидать меня, сила будто вытекала, убегала в землю по ослабевшим ногам (не подумайте, что описан физиологический процесс, на самом деле по моим ногам ничего не текло), но я продолжала выпендриваться, говорить грубо и с надрывом:

- Он просто придуривается. Вставай, козел, я не собираюсь быть твоей няней. Хватит строить из себя дурака. Мы собирались вместе заниматься грабежом и разбоем, дальше наши с тобой отношения заходить не должны. А если уж решил мучаться, то давай повыразительнее, а то у меня возникает искушение еще как-нибудь тебя изувечить. Ну-ка давай, стони погромче, и какие-нибудь мелкие судороги изобрази. Пену, опять же, можешь пустить.

Родственник смотрел на меня с ужасом. Чарли и Анфиса повернулись и ушли. На лице карлика было странное выражение, казалось, мир прямо у него на глазах вдруг встал с ног на голову. Карлик держал в руках ружье - он собирался защищать меня, добрую, а я превратилась... В кого?

Совсем мне стало плохо. Я тряхнула головой, может муть уйдет из глаз.

- Это, наверное, вино... Какое-то не то вино. Я пришла в ярость...

- И это надо же было захотеть такую гниду... - сказал Родственник странно безразличным голосом. - Даже любопытно. Отравительница. Убийца. И шлюха. Говорил же, не гожусь я для таких дел.

Безразличие в его голосе снова. Когда только поселился он у меня, так звучал. Мне казалось, что мы смотрим на все с разных сторон, все важное для меня наверняка покажется ему нелепым пустяком. Я тогда боялась, что ему будет скучно, что я для него недостаточно умна. Не то, чтобы я влюбилась в него с первого взгляда, но он же нужен мне был, я хотела ему понравиться! А потом мы, вроде, подружились, про пчел разговаривали. Когда мы вместе выпили вина и потом... Я же явно ему нравилась! Очень! Ведь вино еще даже не успело подействовать, как он уже... Но как же...

Он отвернулся и направился к тропинке в болоте, прихрамывая.

Я шагнула вперед.

- Слушай, ради Бога, ты должен выслушать меня!

Я схватила его за руку, заставила повернуться, но тут же отступила на шаг, будто получила удар в лицо. Он смотрела на меня с ненавистью.

- Не прикасайся ко мне! Я у тебя здесь не потому, что мне нравилось, меня прислал купец Вулф. С заданием. За деньги. Задание выполнил - выяснил, что ты сука и не заслуживаешь внимания. Ты для меня больше не существуешь. И для него, надеюсь, тоже.

Ушел.

Так и ушел через болото, не взял коня...

Я подошла к Пятачку и Винни-Пуху, застывшим как неподвижная скульптурная группа - один распростертый, над ним другой. Если бы сейчас я на них смотрела, подумала бы, что такой памятник партизанам мог бы изваять Церетели. Тогда я подумала, что это похоже на Марию Магдалину у тела Господня. И чего это мне все время в голову лезла эта Магдалина? Про лису, про придурочного Пятачка... Фрейда на меня не было. Явно это какие-то комплексы. Ну не важно. Спросила:

- Я убила его?

- Не знаю, - ответил Пятачок так же тупо, без выражения. - Он не шевелится.

Наклонилась, дотронулась рукой до шеи.

- Живой... Ну, поднимем, в зимовник перенесем пока, лечить его надо... Я, в общем-то, не собиралась, нашло на меня...

Кстати, скажу вам сразу, что с тех пор я такого вина больше не пила.

Глава двенадцатая, в которой я нахожу выход из положения

Родственник пришел к Вулфу на закате, грязный, измученный и странный. Настолько он был необычен, что его без разговоров провели к купцу, который уже собирался ложиться спать. Увидев позднего посетителя, тот немедленно сказал:

- Садитесь. Вам бы согреться, очиститься с дороги, может, отвести вас в комнату? Или рюмку чего-нибудь?..

- Нет, спасибо. Я хотел бы отчитаться о проделанной работе...

После этой вполне безобидной фразы лицо его исказила судорога, будто он испытывал сильную физическую боль. Он улыбнулся одними губами, не только глаза, но и все остальные части его лица остались серьезно-трагическо-несчастными и выглядело это отвратительно.

- Ну отчитайтесь.

- Сообщения мои вам Иван передавал?

- Передавал.

- Значит, отчет только про последний день. В Анну я влюбился. Кажется. Хотя она гадина. Она убила Винни-Пуха. Карлик убежал с лисой. Анна, убитый Винни-Пух и Пятачок на острове в болоте.

- Поподробнее, если вам не трудно.

- Мне ничего не трудно...

Рассказал поподробнее: про вино, освобождающее от давления морали.

- Фантастика, - сказал Вулф. - Я же говорю, она гениальная пасечница... А что Анна гадина... Не уверен... Пока останетесь у меня, отдыхайте. Плату свою вы заработали, но, возможно, созреет еще какое-нибудь задание... А жениться вы на ней не захотели?.. Да ладно, не дергайтесь...

Отправив поручика спать, Вулф послал сына к Ивану, с повелением найти меня и убедить прийти в Москву. Любым способом. Можно наврать, что кто-то заболел и срочно нужна медицинская помощь. Можно сказать все прямо, что ему известна моя беда, а он хочет мне помочь. Можно предложить мне денег. Способ любой.

Сын с сомнением спросил:

- Думаешь, это возможно? Иван что, такой умный?

- Дураков не держим, - ответил Вулф и оказался почти прав, я появилась уже утром в сопровождении Ивана. "Почти" потому, что не только Иван меня искал, но и я его.

В это время я старалась жить как обычно, будто ничего и не случилось, но это удавалось мне с трудом. Все наши богатства лежали на острове без движения и без толку, Винни-Пух и Пятачок проживали на чердаке и действовали мне на нервы, но выгнать их я не могла. Вы, между прочим, могли бы решить, что он не похож на Милновского Винни-Пуха и зря я дала ему такое имя. Вовсе и не зря! Он смахивает на того медвежонка, только страдающего маниакально-депрессивным психозом. Грабил барина и устраивал переворот он в маниакальной фазе, а после этого перешел в депрессивную.

Винни-Пух болел. На нервной почве весь покрылся коростой, беспрерывно требовал выпить и сочинял душераздирающие стихи. Вот представьте, поднимаюсь однажды на чердак, несу ему травы заваренной, чтобы он в норму пришел, а он, как видит меня, немедленно с подвывом возглашает:

- Околел в колее истории, колесом на комья расколот... И каленый, холодный колокол в сердце бьет осиновым колом...

Пятачок сделал серьезные глаза, замер. Я мрачно спросила:

- А почему у тебя там сплошной "кол" и "кал"?

- Дура! - прогудел страдалец. - Ты меня ненавидишь и не желаешь понимать хорошие стихи! Это колокольный звон. По мне звонит колокол.

- Колокол звонит "динь-дон", а "ко-ко" куры кудахчут. И вообще... Тоже мне, Державин... Сейчас с лету тебе сочиню колокольный звон, и это не будут хорошие стихи, а просто, чтобы ты понял, что ты идиот. Вот сейчас... В этот день мной отдана дань... Деньги - дым, дребедень и дрянь... Сквозь туман протяну я длань... И зачем мне в такую рань досталась такая боль?

- Чушь!

- Зато звон...

Все замолчали. Винни-Пух спросил, вроде с надеждой:

- А что за боль? Неужели раскаиваешься?

- Нет. У меня совести нет. Просто боль. Все не так...

- Влюбилась, может... - мечтательно пробормотал Пятачок.

Я тихо закрыла за собой дверь и спустилась с чердака. Не до любви мне было вовсе и стихи я сочиняла без души, не думая. Размышляла я совсем о другом.

Хотите верьте, хотите нет, но у меня мощный аналитический ум.

Порасспрашивав, я выяснила, как Родственник передавал свои шпионские сообщения.

Народ, он все видит. Вот представьте, ведут в ночное лошадей. Кони топают нековаными копытами. Жеребята тонко ржут, догоняя матерей. Мужики разговаривают. Думаете, они ничего не видят и не слышат? Да они очень внимательны, мало ли какие опасности могут угрожать лошадям, все примечают, в каком кусту кто шевельнулся, кто где промелькнул...

Я наврала мужикам, что кругом шныряет человек, который собирается напустить порчу на лошадей, мне его доставили на следующий день после этой идиотской катастрофы. Связанного по рукам и ногам и слегка избитого, но ничуть этим не смущенного.

Разговаривали мы с ним во дворе - в доме нельзя было, Винни-Пух и Пятачок услышали бы.

Странного тихого человека по имени Иван, из мещан, Вулф знал давно и был уверен, что уж он-то выкрутится из любой ситуации. Тем он и жил, выполнял мелкие разыскные поручения, а заказчики передавали его из рук в руки. В двадцатом веке его назвали бы частным детективом, а тогда никакого ярлыка на нем не имелось. Просто Иван. И внешность не опишешь - средний рост, среднего телосложения без особых примет. Он ничуть меня не испугался, сказал, что слежка за мной установлена купцом Вулфом сугубо доброжелательная, никто мне зла не желает, а наоборот, только и хочет помочь, потому что считает, что я гений пчеловодства и заслуживаю лучшей жизни.

- Какие были сообщения? Да ничего необыкновенного, купец Вулф все до неимоверности усложнил, все это я мог бы узнать и без вашего поручика, - с мягким осуждением сообщил тихий человек Иван и перечислил все: "Шайка размещена в доме Анны-пасечницы. Состоит из Анны, двух мужиков и карлика с лисой". "Один из мужиков - тот, которого первым ограбили, Винни-Пух". "Карлик на провокации не поддается". "Награбленное хранится на острове в болоте". "Карлик почти созрел, чтобы уйти, но эта барышня Жаннет прислала ему куклу, видимо та еще фря..." "Жаннет приезжала к Анне домой с мужчиной, они напились и все время смеялись".

Последние два сообщения очень меня развлекли.

- Ну и как купец реагировал?

- Пришел в некоторую растерянность. Он твердо уверен в том, что Жаннет ни в чем не виновна, но события будто нарочно указали на ее подозрительную с этим делом связь. Но уже разобрался. А теперь зовет вас к себе, похоже у вас какие-то осложнения. Устройте все как-нибудь, чтобы ничего не развалилось за время отсутствия, и возьмите нужные вещи - возможно, там придется прожить несколько дней.

Я с ним и пошла. Ну, конечно, сначала сходила на чердак, дала Пятачку разнообразные указания - как за скотиной ухаживать, как дружка лечить, где какая еда лежит... По моим расчетам недели две еще они бы и носа не показали из моего дома - слишком вид у Винни-Пуха был отвратительный.

Единственное, что мне хотелось взять с собой - это дедов дневник, но для маскировки я еще кое-какие вещички собрала - как бы я объяснила Вулфу, что таскаю с собой какие-то записки?

Это я тогда первый раз появилась в Москве. С тех пор я много про нее думала и могу произнести замечательную речь о том, как она хороша. Предпочитаю постоянно жить здесь, хотя иногда и уезжаю на время, чтобы меня забыли.

Представьте себе редкой красоты и мощи женщину в мужских ботинках, рваных чулках, платье от Нины Риччи, бриллиантовом колье, курящую и пьющую, но прекрасную, сил нет. Умна, добра и восхитительна, хоть по злобе может и в лоб дать. Если не понимаете, чем эта дама хороша, не въедете и в достоинства Москвы.

Давным-давно в темном диком лесу появились первые славяне - беглецы из Киевской Руси, не пожелавшие иметь дела с татарами. Трусы или шибко самостоятельные, уже не выяснишь, ясно одно - себе на уме. Вторая волна поселенцев не поладила с разновсяческими норманнами. Та же история - не воинственные люди, не то слишком умные, не то слишком хитрые. Третья волна после переноса столицы в Петербург - люди, не способные сосуществовать с верховной властью, но и не чуждые цивилизации. Ко времени моего первого появления в этом городе, результат уже проявился. Московские чудаки! Это что-то!

Возвращение столицы в Москву ничего не могло изменить, хотя сначала я и испугалась, что ее испортят. Душа города сформировалась, не поддается изменениям. Кто бы сюда ни переселился, он незаметно для себя самого становится человеком особой породы - москвичом.

Москвич бесстрашен и дик, не боится машин, бандитов, милиционеров, танков, плохой экологической обстановки, микробов, правительства и т. д. и т. п. Ни путч, ни грипп его не остановят, он может запросто преодолеть огромное расстояние, как та бешеная собака, которой семь верст не крюк. А если этих огромных дистанций нет, ему скучно, неинтересно, в маленьких городах он страдает чем-то вроде клаустрофобии.

Он отлично чувствует себя в толпе, не налетает ни на кого и не спотыкается, способен двигаться в едином ритме с окружающими не сбиваясь с мысли и не теряя направления. Толпа москвичей не стадо, не косяк, а образец сотрудничества высоко развитых индивидуумов.

При этом москвич ленив. Может при желании горы своротить, но, как правило, не хочет. Высокие посты занимают пришельцы из других городов и стран, богатеют они же, а укоренившиеся разлениваются и склонны почивать на лаврах - неудобном и неустойчивом ложе.

Колокол, который никогда не звонил и пушка, которая никогда не стреляла - специфически московские реликвии. Поэтому у нас, между прочим, и от правительства никакого толку, что оно обосновалось в нашем сюрреалистическом городе. Они, конечно. все иногородние, но Москва проникает в их головы, расслабляет, пробуждает болтливость и благодушие... Это, конечно, и не плохо, но для управления государством некстати.

Москвич добр. С удовольствием дает советы, оказывает душевную поддержку, но крайне склонен к пустопорожним разговорам. Бизнес, политика, трагедии, любовь, дружба - все выливается в море трепа. Слова для него важнее поступков, поэтому мы и голосуем не так, как большая часть России - тонем в море слов.

Это свойства общие, а ведь есть еще и частные. Москвичи бывают всякие, какие ни есть на свете свойства и качества, все они сосуществует здесь. Мы умны, глупы, хитры, простодушны, открыты, замкнуты, маргинальны, рафинированно-интеллигентны, авангардны, консервативны... Знаете еще какие-нибудь слова? Они все про нас. Это породило еще одно свойство москвичей - они терпимы. Люди, не понимающие и не принимающие разнообразия мира, здесь не выживают, бегут.

И конечно, город не только меняет нас, но и меняется сам, подстраивается. В нем есть места, соответствующие любому душевному настрою и вкусу, дома всех видов и фасонов, он заполнен людьми и пуст, зелен и гол, индустриален и провинциален, неподготовленному человеку он кружит голову и режет глаз, а нам, москвичам, хорошо.

То, что естественно для Москвы, невозможно нигде. Слова о сохранении истории в неприкосновенности не для нее. Она - сама история, не картинка, а процесс. В Афинах может в центре города находиться пустырь, посередине которого торчит в небо несколько раскаленных от жары обломков колонн - воспоминание о великом прошлом, святыня. В Лондоне все регулярно ремонтируется и находится в хорошем состоянии, независимо от возраста - свидетельство полной жизни империи, с долгими и не утраченными традициями. В Москве так не бывает, обломки прошлого перемешиваются с обрывками будущего, вся история на виду. Старая Москва, Москва Сталина, Брежнева, Хрущева, Лужкова - все это слилось в единый, нелепый, невообразимый и прекрасный архитектурный ансамбль. И собранный из детских кубиков мавзолей, и дворец съездов, торчащий мясницким тесаком из чрева древнего Кремля она приняла как свое. И если египетскую пирамиду здесь построить, мы тоже привыкнем.

Москва не просто город, это давно уже суверенное государство, которое для сохранения индивидуальности не нуждается в границах и не боится завоевания. Если столицу опять куда-нибудь перенесут, мы будем продолжать жить в свое удовольствие, вот разгуляемся-то! Если Москву заполонят китайцы, их дети превратятся в москвичей, таких же как все. Попытки разжечь здесь национальную рознь или бытовой антисемитизм обречены на неудачу - мы слишком пестрое общество. Попытки привести ее к единому архитектурному стилю, подстричь под одну гребенку забавны и умилительны - слишком она велика и капризна. А если разрешить москвичам покупать участки земли и сооружать, что захотят, они такого понастроят... Вы вспомните дом дружбы, чудо-юдо то еще. Чудаковатость-то сохра-нилась, никуда не делась. Пока ничего нельзя было делать, мы стеклили балконы и перепланировали квартиры, а выпусти нас на улицу...

Это Москва. Здесь можно жить.

Вулф принял меня в большом наугольным покое в шесть окон. Стены обклеены обоями, в углу большой образ, перед которым мерцает лампада. У стен выстроилась тяжелая мебель красного дерева с бронзой, обитая темно-коричневым сафьяном. Два овальные стола покрыты коричневым сукном, бюро красного дерева с бронзовыми украшениями, дальше письменный стол. Вот за этим огромным столом сидел огромный мужчина и смотрел на меня очень серьезно.

Иван не жаловался Вулфу на дурное мужицкое обращение, говорил только по делу:

- Здравствуйте, я сказал, что вы можете ей помочь. Винни-Пуха она не убила, только ранила, он у нее в доме на чердаке лежит, медовуху пьет, за ним Пятачок смотрит и тоже пьет, а ей этот разбой уже хуже горькой редьки надоел. Одни убытки от него и нервотрепка. Пойду, не буду вам мешать, я у себя, если что - зовите. До свидания, благодарю за интересное поручение.

И удалился незаметный тихий человек.

Я как-то сразу устала. Стояла у двери, будто плохо сделанная кукла. Руки по бокам болтаются, тяжелые и, вроде, ничего не умеющие, ни на что не способные, лицо тупое, глаза тусклые. На голове платок. Полная идиотка. Хотела взять себя в руки, но ничего не получалось.

- Здравствуй, Анна. Что молчишь, проходи, садись. - Я не двигаюсь. - Ну и что на тебя такое нашло? - Молчу. - Анна, если будешь так стоять, я тебя сейчас велю водой облить. Быстро скажи: "Здравствуйте, дорогой Вулф!"

Тут я вдруг как заору диким голосом:

- Дорогой Вулф! Да куда уж помочь! Не надо мне ничего! Убейте меня-а-а! Я такая дура, что просто жизни мне не надо никакой... Дорогой вы мо-о-ой!...

Он в ответ тоже заорал:

- Замолчи, перестань орать! Что тебя может успокоить? Пчелы? Говори про пчел. Что делает пчеловод зимой?

- Какие пчелы? Какие мне теперь пчелы?

- Отвечай, балда. Пчелы маленькие, темно-серые, что с ними надо делать зимой?

- Заботиться...

И пошел разговор, пересказывать который мне даже и самой неинтересно. Зато к концу его я уже стала похожа на человека. Дочитав лекцию вполне нормальным голосом, я на секунду замолчала, потом сказала:

- Ну и методы у вас, Вулф. Ладно, здравствуйте, дорогой. Иван говорил, что вы все знаете, но хотите мне помочь.

- Хочу, но теперь, когда ты успокоилась и перестала трястись, побеседуем серьезно. Можешь сказать, зачем ты все это затеяла?

Я отрицательно мотнула головой. Он продолжал:

- Я про тебя очень много знаю, просто хочу, чтобы ты сама произнесла вслух причину своих странных поступков. Можно очень долго о чем-то думать, мечтать, все кажется прекрасным и логичным, потом услышишь будто со стороны, и глупость давней мечты становится явной.

- Это вовсе не глупость!

- Ну так скажи.

- Я поставила перед собой задачу - стать дворянкой.

- Зачем?..

- Неужели вам не хочется стать дворянином? Ну, хотя бы для того, чтобы вас не могли выпороть.

- А никто меня и не порет.

- Я считаю, что дворяне ничуть не лучше меня и хочу такого же положения.

- Многие дворяне хуже тебя, но это никак не связано с тем, что они дворяне. И многие счастливее, несчастнее, красивее, уродливее, умнее, глупее тебя, но это опять-таким не связано с тем, что они дворяне. Что ты имеешь в виду, когда хочешь стать дворянкой? Ты хочешь больше не заниматься пчелами? Жить в праздности?

- Нет, хочу заниматься пчелами, я их люблю. - Честно говоря, это я врала. Я хотела жить в праздности. - А дворяне делают что хотят, могут и пчелами заниматься. Хочу жить как сейчас... То есть, как до того, как стал барин Ноздрев ... Но только делать все то же самое не ради денег, не потому, что заставляют, а потому что хочу. - Вулф смотрел на меня добрыми глазами, я продолжала и чувствовала себя с каждым словом все глупее: - и я стала разбойницей потому что решила, что заработаю так много денег, убегу или выкуплюсь и выйду замуж. За дворянина. И буду уже не я, а дворянка, свободная и себе на уме.

- Ну ты и так себе на уме... Ну и как, заработала?

- Вы же знаете. Не заработала. Наоборот. Коней купила, эти деньги вернулись, и доход есть, но ничего не продаю и поэтому общий доход меньше. Богатею даже медленнее. А суеты больше. И противно... - И вдруг опять меня прорвало. - И вообще я не понимаю, как можно разбогатеть. Честным трудом получается очень медленно, хотя и вполне приятно. Грабежом еще медленнее, да еще к тому же и неприятно. На чердаке у меня лежат два пьяных мужика, одного из которых я ранила, что с ними делать? Но дело не в этом. Скажите, вот вы хотите помочь, так скажите, как человек может разбогатеть?

- Это очень просто, - ответил Вулф почти простодушно, - хотя и не всякий сможет. И для этого вовсе не нужен начальный капитал. А чем дальше, тем быстрее получается.

- Ну и как?

- Тут весь вопрос в том, чтобы правильно использовать все окружающее. У каждого человека что-то есть. Недвижимое имущество, товары, просто предметы, знания, умения, особенности какие-то. Для обогащения нужно уметь использовать правильно, и не столько свое, сколько чужое.

- Это что же, вы тоже про грабеж говорите? - почти улыбнулась я.

- Ни в коем случае. Грабеж - это неприятно, а от моего способа обогащения удовольствие получают все. Вот, допустим, у кого-то есть что-то, ему совсем не нужное, и он не знает, как это использовать, чтобы оно доход приносило. Это может быть земля, урожай с нее или какие-то запасы, а могут быть умения разные, любовь к каким-то занятиям. Допустим, у кого-то есть урожай ананасов, а он терпеть их не может, выкинуть готов, а торговать не умеет, не хочет и не знает, как это делается. Если я их у него возьму задешево и продам задорого, мы оба будем довольны, а я немного разбогатею. Если у него земля пропадает, а я ее возьму в аренду на двадцать лет, буду ему регулярно денежки платить, а сам с нее дохода в три раза больше получать - опять все довольны.

- Ну, это у вас прямо сказки.

- А ты дальше послушай. Вот у тебя нет умения богатеть, но зато есть талант пасечницы и любовь к пчелам...

Обманула я Вулфа, не такой уж он и умный, у меня есть талант жить полной жизнью независимо от обстоятельств и любовь к великолепной себе. Но возражать я не стала, а он продолжал:

- И я, с моим талантом к обогащению, не могу смотреть, как это пропадает. Давай договоримся так: ты сейчас расскажешь, попробуешь понять, чего тебе хотелось на самом деле. Дворянство вряд ли могу предложить, хотя это и не исключено. Так ты уже сказала: свободу делать то, что хочется без принуждения. Поскольку это как раз для моего обогащения самое подходящее твое состояние, это я обеспечить могу, как, уж это я придумаю. Торговать медом и изделиями из него тебе не надо будет - это все через меня, ты же не любишь торговать?

- Не люблю...

- Это обещаю, только хорошо обдумай желания и потребности и все у тебя будет. А разбогатеть... Богатеть будешь вместе со мной, у самой у тебя так не получится, а другого пути, в сущности, и нет. Но обдумай все как следует - бери пример с лисы: не залезай в яму, не оставив запасного выхода.

- Обдумаю... Да, лиса... Карлик... Иван вам ведь не говорил, а карлик, Чарли, сбежал...

- Это мне поручик сказал...

- И много он еще всего?..

- Немало. - Не обращая внимания на мое волнение и явно не собираясь отвечать на незаданные вопросы, Вулф продолжал: - Да, о карлике я обещал позаботиться одной барышне, с которой ты тоже знакома... Надо же, даже краснеть не разучилась, несмотря на разбойную жизнь. Да, да, той самой барышне, которую ты из себя изображала. Не переживай. Она не сердится, а может, и не поняла ничего. За злодея у нас в этой истории Ноздрев. Он и расплачиваться будет. Но, думаю, останется доволен, не поймет, что расплатился. Всеобщая глубокая удовлетворенность - это еще одна моя маленькая слабость. Но об этом потом. А с карликом разберемся. Поживешь пока у меня... Как у тебя там хозяйство?

- Нормально.

И я почти поселилась в его доме, была отведена во вполне уютную комнатку и осмотрела ее. Можете считать меня сумасшедшей, но больше всего меня интересовало, куда спрятать дедовы записи, чтобы их никто не увидел и не выкинул случайно. Но успела я только снять платок - Вулф опять позвал меня к себе.

Он сидел на том же месте и, похоже, со времени моего ухода не шевельнулся, но в комнате появился новый персонаж - чей-то по виду слуга, не молодой, не старый, не красавец, не урод, но с добрым и бестолковым лицом. Увидев меня, он вскочил и сказал:

- Господи, Боже, если бы каждый раз, как я так удивлялся, мне бы давали стакан вина, я бы всегда трезвый ходил! Как же вы похожи на барышню Жаннет!

Я ничего не ответила, посмотрела на Вулфа.

- Вы меня звали?

Он медленно и с расстановкой произнес:

- Этого молодого человека прислала Жаннет. Известный тебе Чарли находится у нее, тяжело больной, и она хотела бы, чтобы ты его лечила.

- Я не против, - ответила я, не понимая, откуда у него сомнение в голосе.

- Проблема состоит в том, что вы слишком похожи. Я не суеверен, но привык верить предчувствиям, к добру это не приведет.

Васька все это время с восторгом разглядывал меня, что-то про себя бормоча, шевелил губами и качал головой. А тут не выдержал и вмешался в разговор:

- Ну почему же не к добру! Жаннет очень хорошая барышня, чего же плохого, если будет две хороших барышни? Две хороших барышни - это же лучше, чем одна хорошая барышня. Хорошего человека должно быть много, две Жаннет - это в два раза лучше, чем одна Жаннет. Хороших барышень вообще попадается не так уж много на свете... - Вулф размышлял, не обращая внимания на Васькин стилистически неграмотный лепет, а тот болтал безостановочно: - Больше все попадаются нехорошие барышни. Если бы каждый раз, как я встречаю хорошую барышню мне давали бы яйцо, я бы и на приличную яичницу не накопил, всего бы у меня сейчас было два яйца...

- Замолчи, - вдруг сказал Вулф. - Ладно, я тебя, Анна, туда отправлю. Но веди себя прилично... Я тебя ценю как пасечницу, но как человек вызываешь некоторые сомнения. Жаннет по сравнению с тобой цыпленок, не морочь девушке голову.

По-моему, он безобразно несправедлив. А все, что получилось потом, произошло совсем случайно, без малейшего злого умысла с моей стороны.



ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЫ... Я...

Глава первая, в которой Жаннет "удваивается"

Поскольку я забыла, Анна я или Жаннет, время, когда мы существовали рядом, описывать труднее всего.

Отправив Ваську на поиски Анны, Я-Жаннет сидела и пыталась убедить Чарли захотеть жить. Это, возможно, крайне ненаучно, но отец ей всегда говорил, что почти все в ходе болезни зависит от настроя больного. Поэтому z терзала бедного страдающего карлика, произнося нудные речи.

- Чарли, поверьте мне, как дочери врача с многолетним стажем. Чтобы поправиться, вы должны этого захотеть. Вы у друзей, никакие разбойники вас не окружают... Выходите из тоски. Нечего там делать. Жизнь... Жизнь не закончилась, надо выздоравливать и жить дальше.

Сначала он не отвечал или отвечал неразборчиво, но постепенно разгорячился и вполне членораздельно изъяснялся.

- Зачем жить? - тихо спрашивал он. - Я убежал, беглый... А сам не справился... Барыня может со мной все, что угодно сделать, и по заслугам. И сделает. Она, наверно, очень зла.

- Ну, это мы что-нибудь придумаем. Вот вы поправитесь... мы ей даже не сказали, что вы здесь.

- Спасибо, - и он жутко закашлялся.

Я-Жаннет подождала, пока приступ у него прошел, и продолжала:

- Я чувствую себя виноватой. Уже знаю, что это вы из-за моей записки убежали. Но я ее не писала. Это... Какая-то глупая шутка. Я еще не разобралась почему... - Карлик молчал, тяжело дышал. - И куклу не посылала. У меня ее выпросил человек Винни-Пух, которого я однажды ограбила случайно... - Я засмеялась. - Звучит необыкновенно глупо. Но поверьте, я вас не звала в разбойники.

Усталый, взрослый Чарли посмотрел с высот своей болезненной мудрости и сказал:

- Да не переживайте. Я давно понял... Сам дурак, а вы ни в чем не виноваты. Лучше бы меня съели волки. Когда мы шли с Магдаленой, они за нами увязались. Я орал и стрелял в воздух. Они грохота боятся и убежали. А если одного убить, они вернутся - подкрепятся собратом и будут догонять опять, ждать нового угощения. А потом думаю: "Чего стреляю, пусть лучше съедят..." Выбросил ружье, а они не вернулись...

Замолчал и закрыл глаза.

Я-Жаннет сидела на стуле, плотно сжав колени, сжимая и разжимая кулаки. Пару раз открыла и закрыла рот, как задумчивая рыба, собираясь что-то сказать, но не зная точно, что именно. В конце концов меня прорвало. Моя бурная речь сводилась к тому, что я чувствую ответственность, желаю вселить в Чарли оптимизм, но не знаю как, хочу у него узнать все про эту банду разбойников, и в конце концов ни в чем не виновата, а все думают, что я бандитка. Из всего этого словоизвержения он усвоил только часть, на нее и ответил:

- Какой может быть оптимизм, если у меня нету будущего? Я хочу умереть. И не лечите меня, жизнь мне совершенно не нужна. Умру да и все. Выкиньте труп в болото, никто и не узнает, что я у вас был. А сейчас спать буду.

Он отвернулся и закутался в одеяло. Ничего не оставалось, как уйти из комнаты.

А тут как раз появилась Я-Анна в убогом каком-то наряде, будто собралась милостыню платить, и платке, повязанном по самые глаза. Смущалась, и не поверишь, что у себя дома такая смелая, но Я-Жаннет ее быстро растормошила.

- Анна, я очень рада, надо срочно лечить Чарли, они с лисой были разбойниками, почему-то убежали, он простудился и очень плохо себя чувствует, пойдемте скорей, или вам надо переодеться?

- Я знаю Чарли... Он, может, и не захочет... Переодеться... Не во что...

- Что значит не захочет? Заставим, еще не хватало, чтобы помер...

- Но он просто...

- И никаких возражений... Все равно он сейчас заснул, пойдем переодеваться. Мы же одинакового, по-моему, размера, я вам просто свое платье дам.

Мы поднялись наверх, Я-Жаннет распахнула шкаф и предложила:

- Выбирайте...

Я-Анна смотрела на Меня-Жаннет, напряженно размышляя, приняла решение и заговорила:

- Жаннет, не перебивайте меня, пожалуйста, я должна рассказать... Разбойница Анна - это я... Не перебивайте. У меня были причины, вы не представляете, какой у нас барин...

- Представляю, почему...

- Ну да... и Чарли убежал, потому что думал, что я Винни-Пуха пристрелила. Но он живой. И если вы сердитесь на меня, думаете, что я нарочно вас изображала, то неправильно, я не нарочно, мы просто похожи...

- Ну не так уж и похожи... Нет, я не сержусь, это даже интересно, вы мне потом все расскажете... А сейчас, раз все равно переодеваться, может, заодно проверим так ли уж мы похожи?

Я-Анна радостно и с облегчением улыбнулась, кивнула и сняла платок с головы.

Переоделись мы обе - все же видели, как Жаннет была одета, нечистый эксперимент. Меня-Анну пришлось немного постричь - волосы у нас оказались разной длины - и покрасить ей брови и ресницы. Причесались мы для первого раза примитивно - все-таки надо и больного навестить, времени нет на изыски. Я-Жаннет имела некоторые основания сердиться на Меня-Анну, но не стала - наше безумное сходство этого не допускало. Вы могли бы плюнуть в зеркало?

Спустились.

Зашли в комнату.

Чарли смотрел на дверь, увидел нас и сказал печально:

- Все. Сошел с ума. У меня в глазах двоится?

- Нет, - ответила одна из нас. - Мы - Жаннет и Анна, определите, какая кто. Какую выберете, как Анну, та вас и лечить будет.

- Дурацкое дело нехитрое, уже определил, - от удивления он даже говорил вполне бодро. - Не хочу с Анной общаться, слишком женщина характерная, хотя Винни-Пух редкий гад. Он совсем помер?

- Вовсе нет, - ответила Я-Анна. - И никакая не характерная, вас, по-моему, вовсе не обижала. А приехали вы сами, я вас не обманывала.

- А кто обманывал?

- Я знаю, - ответила Я-Жаннет, - это Ноздрев, он с мальчишкой Андрюшкой записку и отправил. А зачем, понятия не имею.

- Ну вот я вас и разоблачил, так-то не понятно. Больше не попадайтесь на таких глупостях. - Он даже улыбнулся! - Нет, не хочу общаться с Анной, лечить меня не надо, а, значит, будем считать, что вы обе - Жаннет.

Я Жаннет расстроилась:

- А я-то думала Анна будет колдовать, петь какие-нибудь заклинания заунывные, волшебной водой пырскать...

- Ему бы не помогло, чтобы подействовали мои представления человек верить должен, я же не настоящая колдунья, просто так деньги зарабатывала...

Мы очень быстро стали близкими подругами, рассказали друг другу все тайны. Сначала Я-Анна долго повествовала про ужасную разбойничью жизнь, про то, как Винни-Пух ужасно трепал мне нервы и в конце концов я его пристрелила и оставила на чердаке совершенно пьяного и не такого уж и больного, а Я-Жаннет ей отчаянно сочувствовала, в нужных местах охала и ахала, и вообще мы отлично проводили время. История с Родственником меня поразила, я и не знала, что бывают такие странные напитки, высвобождающие все желания. Вот бы попробовать... О том, что Я-Анна по сути своей беглая крепостная мы не говорили, временно выкинули эту проблему из головы. Как-то само собой разумелось, что мы все препятствия устраним - ну, например выкупим Меня-Анну самым элементарным образом, и никаких детективных сюжетов и осложнений. И Ноздрева поэтому не обсуждали, Мне-Жаннет казалось, что это нетактично.

Фу, очень сложно так изъясняться. Дальше буду говорить только "я" и "мы", а кто из нас кто, разбирайтесь сами. В любом случае совсем скоро из нас двоих получится одна. Тем более, что в нас разыгралось чувство юмора, мы принципиально говорили только по-русски, отказывались обсуждать пчел и отзывались на любое имя, чем запутали всех окружающих. Единственный, кто ничуть не смущался, - Васька, который по какой-то нелепой причуде своего мозга решил, что мы обе - Жаннет и в этом нет ничего странного. Чарли пришел к такому же выводу из принципиальных соображений, но большей частью казалось, что он все же понимает, с кем говорит.

Глава вторая, в которой мы со Стариком друг друга соблазнили, а потом я придумала, что Чарли надо делать дальше

Устроились мы замечательно. Старик продолжал жить на первом этаже, мы на втором. Обедали вместе, а все остальное время почти и не общались. Он меня очень даже интересовал, нравился, нравится и будет, наверное, нравиться всегда, но перед тем как мы "удвоились" утомил своим чувством юмора и я предпочитала не особенно попадаться ему на глаза. А он, в результате, испытывал что-то вроде ревности. Сначала ведь я все время пыталась к нему подлизаться, а он был такой гордый и недоступный, потом мы все время переругивались, кажется некоторые называют такую манеру разговора "пикировкой" и получают от нее большое удовольствие, а теперь вдруг перестала обращать на него внимание. И вот однажды он застал меня одну.

- Хочу с тобой поговорить...

- Хочешь, говори. Почему бы и нет?

В его взгляде ясно читалось сомнение.

- Понимаю, что должен бы все чувствовать сердцем и различать, но... Вы Анна или Жаннет?

- А какая разница? Я - это я. Как меня ни назови, другой не стану. Вот ты смотришь и думаешь: "Хочу с ней поговорить". И говори, какая разница, как меня зовут?

- Но я так не могу... Хочу сказать такое, что нужно обязательно обращаться по имени.

- Придумай тогда. Придумай мне имя. Какое мне подходит?

- Не знаю. Роза. Или Маргарита.

- Я похожа на цветок? Очень хорошо. Пусть будет Роза. Говори, я слушаю.

- Роза, я к тебе очень хорошо отношусь... А ты ко мне?

- И я к тебе. Хочешь я тебя поцелую?

От того, что он точно не знал, кто я, на меня нашло игривое настроение. Замечательный маскарад, когда даже не надо наряжаться. Полная анонимность гарантирована.

- Хочу... - ответил он.

Я подошла и носом провела по его щеке. Оказывается, от него замечательно пахло. Он медленно положил руки мне на плечи, я подняла вверх лицо и прикоснулась губами к его губам. Остановилась. Тихо потянула вперед одну его губу, потом другую, потом лизнула в уголок рта... Честно говоря, я просто не умела целоваться и не знала, что делать, но мне очень понравилось. Он громко дышал и сжимал руки на моих плечах. Я прижалась к нему еще сильнее, откинула голову назад и, не отрываясь от него ртом, громко понюхала кончик его носа.

Он произнес тихо:

- Роза, я тебя хочу.

Таким голосом пьяница на вторую неделю запоя мог бы выпрашивать у прохожего пятьсот рублей.

- И что? - тихо спросила я, не отодвигаясь.

- Ничего, - ответил он, и увел меня к себе в комнату.

Когда я поднималась с его кровати, он спросил меня:

- Скажи все же, кто ты, Анна или Жаннет?

- Я - это я. Сегодня меня зовут Роза.

- Ты надо мной издеваешься, - обиженно сказал он с кровати.

- Вовсе нет, - ответила я уже от двери. - Хочу запасть тебе в душу. Чтобы как только ты подумал об "этом", тебе немедленно приходила в голову я. Причем в хорошем смысле.

От этой истории я получила массу удовольствия. И зачем знать, кто это, Анна или Жаннет? Это я.

А в моих отношениях со Стариком это ничего не изменило. Общаться я продолжала прежде всего со своим вторым "я".

Карлик начал поправляться, но был все так же невесел и несчастен, оживлялся только, если мы заходили к нему вдвоем, нянчились с ним, как с куклой, и сюсюкали, пытаясь пробудить в нем волю к жизни. "Выпей, Чарлинька, с ложечки вкусного лекарства, эту ложечку за Анну, а эту за Жаннет..." Наверное, с ним в жизни никто так не обращался, ему было смешно. Конечно, он не думал о самоубийстве - грех, как-никак, - но вроде как морально готовился к тому, что погибнет, когда выздоровеет. Может, Надежда Константиновна запорет, может, как разбойника в ссылку отправят и он там проживет не долго... Ничего хорошего он про свое будущее не думал.

Однажды Меня-Анны не было, уехала к Вулфу вместе с Васькой, и Я-Жаннет решила все-таки выяснить, что можно для него сделать, а то отвечает на все вопросы: "Ничего мне не надо, на все Божья воля", - куда это годится?

Я заговорила с ним о будущем. Он уже не лежал трупом, а почти сидел, свесив руку с дивана. Лиса играла с этой рукой: отпрыгивала, поджидала, кидалась - беготня, похожая на игру щенков.

- Чарли, надо что-то решить. У меня такое предложение: давайте я вас выкуплю у вашей барыни, дам вольную и будете делать, что захотите.

- Ничего не хочу. И зря вы меня даже лечите.

- Так говорить - ужасно. Но вы когда-нибудь, что-нибудь хотели?

- Хотел. Быть прекрасным и знаменитым... Как в той записке, которой меня вызвали: "Приезжайте, мы им докажем, что женщины и карлики тоже люди..." Вот этого и хотел...

- Но ведь... Да, женщины и карлики... И женщины, и карлики ущербные создания и никто их не воспринимает всерьез. А вот... Есть такое правило. Я только сама им никак не проникнусь, это у меня чисто теоретическое знание, но, я думаю, оно умное. Во всем должен быть raison d'etre. Если есть какое-то свойство, которое явно является слабостью и неустранимо, надо превратить его в силу, именно его использовать и с ним побеждать. Вот карлик... Ничего, если я про карликов, я про женщин тоже могу?

- Нет, давайте про карликов, - мрачно сказал Чарли. - Мне про карликов в данный момент интереснее.

- Ну, значит, карлик. Это маленький по росту человек. Можно использовать его маленький рост, как преимущество. Человек маленького роста может делать то, на что не способна какая-нибудь дылда.

- Ну да, - не менее мрачно, но заинтересованно ответил карлик. - Прятаться в несуразно маленькие ящики и изображать из себя потусторонний голос. Виснуть на вешалке в шкафу за одеждой и неожиданно выскакивать. Лечь в детскую кроватку, выпить из горлышка бутылку водки и привести в ужас всех присутствующих дам... Это мы проходили, но гордости в этом никакой нет. И доказать так можно опять-таки только свою ущербность. Я хотел, чтобы меня воспринимали серьезно... - Он немного успокоился и воодушевился, а потому начал привычно гримасничать, паясничать и подвывать, так что в ответ на эту его фразу, я невольно улыбнулась. Он тут же среагировал: - Ну вот! Вы видите! У нас серьезный разговор, а я вас смешу. Хотя и не хочу совсем.

- Ну, значит, мы не из того исходили. Главный недостаток не маленький рост, а то, что к вам не относятся серьезно. Как можно использовать несерьезное отношение как преимущество?

- Не знаю. Подойти к ничего не подозревающему господину и тюк его неожиданно по башке... Но бандитом я быть уже не хочу. Мне не понравилось.

- Но почему бандитом! Бывают же всякие профессии... Вы можете чего-нибудь для кого-нибудь разведывать и все про всех знать. Раз никто не относится к вам серьезно, значит, и скрывать ничего не будут.

- Ну да, а потом я захочу получить за это деньги, а мне никто не поверит...

- Но будут же доказательства!

Воодушевились мы уже оба, размахивали руками, говорили громко, лиса недовольно спряталась под диван и подозрительно оттуда выглядывала.

- А никто не поверит, потому что не воспримет меня серьезно.

- А вы скажете: "Хочу заключить пари, что такого-то можно найти там-то, или что клад лежит в определенном месте..." Они поспорят, потому что подумают: "Вот, задарма получу кучу денег", а потом проспорят...

- И не заплатят.

- Нет, заплатят! Это портному можно не заплатить: а пари - это святое... Я посоветуюсь с Вулфом, он умный, ладно?

На том и порешили.

Как только одна из нас вернулась от Вулфа, к нему поехала другая.

Глава третья, в которой Чарли становится почти свободным человеком, а Я-Анна решаю не заниматься больше пчеловодством

Васька торжественно возвестил о моем появлении:

- Барышня Жаннет к господину Вулфу!

- Что, опять? - раздался раздраженный голос моего опекуна из кабинета.

- Нет, это другая барышня Жаннет, у нее очень важное дело, она еле дотерпела, одетая ждала, пока вернемся, - жизнерадостно ответил невоспитанный лакей.

Думаете, раз Вулф купец, бывший крепостной, он и не должен был с ним особые церемонии разводить? Да он ни с кем не сентиментальничал, так как был уверен в своем высоком происхождении. Это особая форма мании величия, некоторые ее и распознать не могут. Человек весел, раскрепощен и демократичен, а происходит все это от чувства глубокого внутреннего превосходства.

Вообще, я думаю, все люди сумасшедшие. И я в том числе. Как минимум раздвоение личности, а то еще и что-нибудь похуже.

- А интересно, вы по виду или манере разговора нас различаете? - спросила я его сразу, как вошла в его кабинет.

- Затрудняюсь ответить. Этот дурень, о приезде Анны тоже сообщает теми же словами, а я просто знаю, что должна приехать она, а так бы, может быть, и не понял, - сказал Вулф жалобно. - Зачем вы устроили этот маскарад?

- Так намного интереснее, случайно устроили. Кроме того, у меня по этому поводу только что возник план. Все, что происходит не нарочно, обязательно имеет смысл. Вы же ничего не предпринимаете...

- Ну и какой план?

- Мы же очень похожи. Если довести это до совершенства, никто не сможет понять, кто из нас Анна, и обратно отдать ее Ноздреву. Не могут же две совершенно одинаковые девушки быть одна свободной, а другая крепостной.

- Вот тебя и отдадут по ошибке. И придется пчел разводить...

- Ну нет, этого не может быть. Кто угодно сразу поймет, что я не крепостная...

- Но если она будет точно такая же...

- То ее тоже не отдадут.

- Фу, женская логика это нечто умопомрачительное. Не волнуйся, все вопросы решим. Ты именно по поводу этого плана приехала?

- Нет, забыла, вы меня сбили просто... - И я рассказала ему все, что придумала про Чарли.

Как ни странно реакция была положительной. Он даже сказал:

- Вот, не зря же я тебя учил, что все всегда должно использоваться наилучшим способом и ко всеобщему удовлетворению. Но только пока еще не наступил момент его так использовать, кое-что должно прийти в норму, а так он очень даже пригодится...

Вот чудак, во-первых я не помнила, учил он меня этому или нет, а во-вторых это ужасно интересно - как только женщина придумает что-то ему несимпатичное, мужчина говорит "женская логика", а если ему ее мысль нравится, он сразу воображает, что это он ей эту идею в сознание внедрил. Мужская логика!

Пока я про это размышляла, он мне объяснял, что я должна, значит, поехать к Надежде Константиновне и выкупить Чарли. Будто я сама этого не знаю! Я же к нему и приехала, в общем-то, не советоваться, а из чисто материальных соображений - все мои богатства-то у него концентрировались, причем в неизвестном мне количестве, он мне их выдавал только если я просила. Что делать, если мой отец так безгранично ему доверял! Поэтому я сказала:

- Это я понимаю... Но вы мне для этого должны денег дать, а сколько именно потребуется вы уж сами определите.

- Это у нее зависит от настроения, - вдруг заулыбался Вулф, даже не заметив, что я ему грубила.

Вы тоже не заметили?

Как же, я же сказала, что он мне должен денег дать, это значило, что я - командир, какие бы он схемы не строил в своей голове и какие бы он планы не выдумывал.

- Я же у нее однажды выкупался вместе с семьей. Она тогда сначала, когда я о себе заговорил, цену заломила сумасшедшую, за братьев - такую же, а про жену мою сказала: "Бери впридачу. Еще мне не хватало с твоим приплодом возиться". Так что... Она может вообще не хотеть его продавать, если настроена наказать холопа, он же сбежал. А может заявить, что он ей даром не нужен и отдать за гроши. Денег я на это дам... много. Но планы свои ей не рассказывай, дешевле обойдется.

И я немедленно отправилась к Надежде Константиновне безо всяких денег - оказывается сначала надо договориться, потом документы оформить, а потом уже и деньги платить и всякие пошлины. А я, честно говоря, думала, что крепостного можно купить как... Ну как мешок зерна. Заплатил деньги, взял и увез. А они, оказывается, все у государства на учете. Хорошо хоть Вулф обещал все хлопоты и бюрократические процедуры возложить на своих людей. Нет, нужны все-таки иногда опекуны.

Надежда Константиновна сидела у окна, через цветные стекла на ее лицо падал свет и раскрашивал в дикие оттенки, на голову она себе намотала что-то вроде белого тюрбана... Дикое зрелище. Она сурово молчала. На маленьком стульчике неподалеку от нее примостилась карлица, жена Чарли, в цветастом сарафане и расписном кокошнике, прямо солистка ансамбля "Березка", и смотрела на меня с жадным любопытством.

"Господи, про жену-то я и забыла, да и он тоже хорош, ни разу о ней ни слова не сказал? И что мне теперь делать?" Я так растерялась, что тоже молчала. Так мы и пребывали в тишине минут пятнадцать.

Кто-то мне говорил, что самое главное, если взяла паузу - держать ее. Это мне удалось единственный раз в жизни, именно тогда, причем не нарочно. Надежда Константиновна постепенно начала беспокоиться, карлица подъехала к ней на своем стульчике и что-то зашептала на ухо, они смотрели на меня, а я ну абсолютно не знала, что сказать. Уже начала думать, что, пожалуй, уеду сейчас отсюда и все обдумаю сначала. Но тут хозяйка дома буркнула:

- Ну и что скажешь?

- Ничего, - автоматически ответила я и продолжала молчать.

Еще пять минут прошло в тишине и Надежда Константиновна не выдержала, любопытство ее одолело.

- Ну и что это такое, как ты странно себя ведешь? Я же тебя только что в люльке не качала, а ты мне не рассказываешь, каково в разбойницах быть.

- А вы что же, в разбойницы собрались? Почему вас такие странные вопросы занимают?

Она издала какой-то странный звук, вроде рычания, а я уж начав болтать, не могла остановиться. Решила, что испортить я ничего не смогу, все равно она ко мне относится отвратительно, так что можно вести себя крайне разнузданно.

- Я решила, видите ли, заняться благотворительностью. Беглых крестьян выкупаю и помогаю, если поймаю, устроить собственное дело. Я считаю, что побег - это инициатива, а инициативных людей надо поощрять, России именно их и не хватает.

- Да, конечно, разбой - это у тебя тоже эксперимент с инициативой?

Говорили мы крайне базарным тоном, очевидно, такой ее устраивал, все развлечение.

- Не пойман, не вор, - ответила я мрачно. - Я не о том. Свою благотворительную деятельность я решила начать с Чарли, но только сейчас вспомнила, что он женат. Могу и эту Матрену выкупить, пожалуй, только что мне с ней делать? Отпущу на все четыре стороны, выживет - значит инициативная, не выживет - значит и не надо.

Глаза Матрены выкатились на лоб, она во время моей речи медленно вставала, а теперь бухнулась перед барыней на колени и завопила:

- Не выгоняйте меня, матушка барыня, я уже не девка, как я там одна устроюсь, привыкла у вас на мягких хлебах, а там я чего буду...

Надежда Константиновна развлекалась.

- А что, - сказала она с расстановкой. - Дам тебе вольную и катись... Веселишь ты меня плохо... Чарли вот кувыркался, а ты чего?

- И я буду, матушка-барыня, хоть сейчас, подумаешь, кувыркаться...

Она как стояла на коленях, так и опустила голову, уперлась в пол и принялась стараться ноги перекинуть через голову. Сарафан развевался, зрелище - преотвратительное, барыня была очень довольна. Некоторое время мы наблюдали этот сложный процесс и постепенно Надежда Константиновна стала благодушна.

- Ну ладно, прощаю. А Чарли... Я, Анна, тебе его продам, если ты мне скажешь, прибыльное ли дело разбой.

- Не скажу.

- Не продам.

- Прибыльное.

- Тогда пятьсот рублей и делай с ним что хочешь.

- Договорились. Я к вам пришлю человека, который будет оформлять документы и деньги вам платить.

- Какого человека?

- Вы же меня отвергли, общаться со мной вовсе не хотели, зачем спрашиваете?

- Зачем, зачем... А может, ты теперь разбогатела, после разбойничества своего, раз тебе пятьсот рублей не жалко... И благотворительность вот... Помнишь мою слабость, поношенные шелковые платья бедным священнослужителям дарить? Это и благочестиво, и смешно, они отказываются и благодарят, а потом иногда их жены в этих платьях ходят и смущаются... С одного платья смеху получается дня на три. Каждый развлекается, как может. Так если ты очень разбогатела, может, мы с тобой какую-нибудь такую благотворительность придумаем, чтобы не меньше недели смеяться?

- Ну, тетенька... - Я даже ее простила, несмотря на все оскорбления, ну и легкость мысли у женщины! - Если придумаю, обязательно скажу. Это очень интересное направление мысли.

Я отправилась домой, заехав по дороге к Вулфу. Он ничуть не удивился такой безумной цене за никуда не годного в хозяйстве карлика, сказал:

- Я, в общем, так и думал. Карлик - товар редкий, на каждом шагу карлика не найдешь, эфиопа легче купить...

Вот кого абсолютно не волновали недостатки крепостничества, так это Вулфа - он принимал мир как данность и был абсолютно убежден, что всякий умный человек пробьется на волю или ему кто-то поможет. Душераздирающие истории про крепостных художников и актрис его нисколько не трогали, возможность покупки человека не вызывала у него ни малейшего протеста, то есть он реакционер, в некотором роде. Его интересовали исключительно текущие проблемы, которые он собирался решать. Вот сейчас, например, ему не давало покоя наше неимоверное сходство.

Глава четвертая, в которой все мужчины безумно страдают, а Родственник утешается

Больше всего Вулыу хотелось как можно скорее разделить нас, развести в разные стороны, но не получалось. Ноздрев не выезжал и никого не принимал, Винни-Пух его основательно оттузил, а без владельца с собственностью, если можно так выразиться, что-либо делать неэтично. Оставалось только пытаться контролировать ситуацию, готовить плацдарм для намеченной операции и страдать.

Если бы он жил во второй половине двадцатого века, можно бы сказать, что он составляет целевую комплексную программу и застрял на самом первом этапе - определение целей. Их было слишком много.

Первая - как опекуну не дать мне себя погубить, помочь определиться в жизни, а как минимум - выдать замуж. Вторая - как радетелю отечественного пчеловодства не дать пропасть талантам меня-пасечницы и уникальному хозяйству. Третья - прекратить безобразия Ноздрева, так как они мешают нормально функционировать, изобилие грабежей и воровства нарушает равновесие. Четвертая - использовать наилучшим образом Родственника, раз уж он оказался от него, Вулфа, зависим. Судьбу Старика он не собирался устраивать - самостоятельный мужчина, но, возможно, стоило женить его на мне.

Все эти цели требовалось увязать между собой, раз уж по жизни они связаны, и найти простое решение, сразу снимающее все проблемы. Можно, конечно, придумать простую логичную схему, например: он выкупает Меня-Анну и землю под пасекой, выдает девицу замуж за Родственника, который, вроде, заинтересовался пчеловодством, они дружно работают, овозвращают ему вложенные средства с процентами и поставляют отличного качества медовый товар. Я-Жаннет, освобожденная от вредного влияния Анны, выхожу замуж и тогда мое благополучие уже забота мужа. Проблема состояла в том, что все заинтересованные лица вели себя крайне нелогично.

Самым узким местом был до сих пор Ноздрев и Вулф почти нашел способ решения этого вопроса, как ни странно, с помощью Надежды Константиновны. ОнаЮ хоть давно дала ему вольную, о том, что он ее бывший крепостной не забывала и иногда давала экзотические поручения. Недавно она к нему заявилась с очень странной историей.

- Приехал в Москву один англичанин, - рассказывала она с упоением, - рекомендательных писем полон чемодан, богат и уродлив до отвращения. Охотник. Ездит по свету и привык всем своим причудам потакать. Теперь захотел нанять себе компаньона дворянских кровей, но чтобы послушный был, как лакей.

- А что он в Москве-то такого ищет? - удивился Вулф.

- А это у него теория. Решил, что в России такие правила, жизнь так устроена, что каждый человек низшими помыкает, а перед высшими лебезит. "В Пе-тербурге, - говорит, - люди слишком забитые, карьеру делают, а мне нужен лихой человек, охотник, но к начальству уважительный". Я ему говорю: "А чего бы вам просто лакей не подошел? Они бывают на любой вкус, я вам запросто подберу". А ему, видите ли, мещанин не подходит, благородные кровя подавай.

- Да у вас же знакомых больше, чем можно вообразить, я-то знаю. - Они улыбнулись друг другу. - Вот и подобрали бы.

- Таких нет. Тут должен быть низкий человек... Вот и держи в голове, может, какого обедневшего и честь птерявшего и найдешь. А платить он будет хорошо.

Вулф уже решил, что Ноздрев как раз может быть так устранен, даже придумал, как вынудить его принять это предложение, но все остальные... Я-Жаннет выдала ему идиотскую идею, Старик и Родственник не высказывали желания на нас жениться...

Так что Вулф страдал чем дальше, тем боольше.

Молодые люди тоже не находили себе места. При этом в привилегированном положении был Родственник. Хотя ему приходилось встречаться со Мной-Анной при посредстве Вулфа (Я-Жаннет ведь его в гости не приглашала и вообще не имела чести быть с ним знакома), но он, по крайней мере, точно знал, с кем общается.

Свидания наши проходили в доме Вулфа. Выделялась комната, я приезжала в сопровождении Васьки и старалась говорить как можно меньше, а Родственник, хотя и разливался соловьем, чувствовал себя несколько стесненно, потому что я выглядела непривычно. Разговор получался странный.

- Анна, я хотел бы забыть все, происходившее с нами после того, как мы выпили вина. Помню ваше объяснение, что это просто выходит наружу все скрытое в душе, но человек не должен так раскрываться.

Я молчу, смотрю на его молодую седую голову, изучаю форму носа, лепку губ... Он пытается проверить. слушаю я или нет:

- Вы согласны, что мы вели себя неправильно?

- Хотите забыть, забудьте...

- А вы?

- Уже все забыла, даже не понимаю о чем речь.

- Нет, все не надо забывать. Очень надеюсь, что мы сможем общаться и дальше, заниматься вместе пчелами... Пожалуй, пчелы - это первое, что меня заинтересовало после ранения.

- Подумаю...

Так и продолжаем - он спрашивает, я как можно короче отвечаю.

Потом иду к Вулфу.

Он меня осуждал, говорил скучно и неодобрительно. Все его речи сводились к тому, что я веду себя несоответственно положению, что, хотя он и старается сделать для меня все возможное, потом мне предстоит вернуться к своим пчелам, что хотя Родственник горит желанием заниматься пчеловодством, он не намерен на мне жениться, как максимум. я получу вольную...

Старый, противный, занудный толстяк!

Постепенно мне начало казаться, что я ненавижу пчел. Даже решила: "Только стану свободным человеком, к пчелам и близко не подойду".

Как раз в тот день, когда Я-Жаннет ездила выкупать Чарли, Родственник опять затянул свою песню:

- Мне бы очень хотелось, чтобы вы со всей душой вместе со мной отдались пчеловодству...

Но я его перебила:

- Скажу откровенно, мне это пока очень трудно. Возможно, смогу этим заниматься с вами потом, а пока вы вызываете во мне в первую очередь физиологическую реакцию.

Он даже покраснел, подумал, что я сгораю от вожделения. Ошибся, продажный поручик. Терпеть не могу, когда мне беспрерывно, раз за разом, повторяют одно и тоже и загоняют в угол, а я же не могла отказаться от этих идиотских визитов в дом Вулфа, от него зависела моя судьба. Да и к зависимости не привыкла, предпочитаю распоряжаться собой сама. Так что моя реакция на Родственника, если честно, была чем-то средним между поносом и рвотой и только потому, что эти тенденции противоположные, не вырывалась наружу. Но я не собиралась ему об этом сообщать, пусть себе, и продолжила:

- Но я могу сделать вам подарок. Это дневник моего деда.

Лицо Родственника выразило недоумение, подумал, небось: "Только не хватало читать бредни всякой шушеры". Скоро это выражение перешло в жадное любопытство, потому что я продолжила:

- Все, что можно или нужно делать подряд, весь год, каждый день, записано на отдельных листах, смотрите не перепутайте порядок. На отдельном листке план, где есть сейчас или были когда-нибудь ульи. Зимовник там тоже обозначен... Послушайте, а что вы так трепещете? Неужели вам действительно так хочется быть пчеловодом?

- Я же вам это говорил... - недоуменно ответил он, жадно схватив тетрадку.

Надо же, смех какой, а я-то думала, что ему нравлюсь я, а он, оказывается, нашел дело своей жизни. Бывают же такие глупые недоразумения.

Глава пятая, рассказывающая о том, как ограбленный Ноздрев

лишился невесты

Ноздрев тем временем лечился от последствий побоев и в Березовое не ходил. Наталия за ним Андрюшку, вопреки обыкновению, не присылала и это единственная его радость: эксперимент явно проходил успешно, а у него хватало времени на то, чтобы прийти в порядок.

Когда он появился, Наталья совершенно спокойно улыбнулась, она вовсе не спала.

- Здравствуй, жених.

Он так удивился, что тупо спросил:

- Ты чего не здороваешься?

- Здороваюсь. Здравствуй.

- Не обнимаешь меня, не целуешь. Ладно бы сонная...

Наталья продолжала улыбаться и пребывала, кажется, в отличном настроении.

- Чего-то не хочется. Наверно это потому, что мы уезжаем. И свадьбы, возможно, не будет. Если только ты не поедешь с нами.

Ноздрев начал волноваться.

- Я ничего не понимаю? - А сам лихорадочно думал: "Наверное, они заметили подмену лекарств и просто перестали их пить". - Ты меня разлюбила?

- Да нет, я тебя люблю, только как-то по-другому.

Тут из дома выбежала необыкновенно деловая Леди, за ней Андрюшка. Барыня увидела Ноздрева и немедленно заговорила, еще долго он не мог вставить ни слова. Андрюшка переводил, его перевод в скобках, как и раньше.

- Hello, glad to see you, if you want to marry Nut you must hurry, (Привет, хочешь жениться, быстро давай.) because I understood what I had wanted for a long time (Потому, я так хочу). I have been sleeping and dreaming, and getting healthier and cleverer every minute. (Спала я и лучшела каждый день.) And then I woke up and understood (Проснулась и дошло): I love my silly husband and want to go to America and look for him (Люблю мужа-дурака и поеду его искать в Америку). - Андрюшка переводил совершенно спокойно, ничему не удивляясь и не комментируя, - явно был уже наслышан о новом решении. - And Nut and Andrushka must go with me, I don't imagine life without them. (И дочерь моя и Андрюшка поедут со мною, потому обожаю я их сил никаких нет, - эту фразу ребенок произнес с явным удовольствием.) Nut told me, that your relations went far (Нат рассказала мне про ваши фигли-мигли), but it doesn't matter, she is a good girl and she is not pregnant (но это ерунда, как она не забрюхатела), so it is not necessary to marry her (и жениться нужды нет). If you want, of course you can, but immediately (Хочешь давай, конечно, но прям счас), she is an honest girl and won't deceive you (Она девица честная). But then you must go with us, because one can't imagine an honeymoon with wife in America and husband in Russia (Но тогда поедешь с нами, потому на расстоянии не выйдет никак).

- Но это у вас какое-то умопомрачение, - почти завопил Ноздрев, потрясенный результатами своей шутки. - Это же так не делается, нельзя просто взять и ни с того, ни с сего уехать в Америку, какие-то есть организационные мероприятия...

Наталия стояла совершенно спокойная и даже довольная. Никакого трепета по поводу предстоящего расставания с женихом не проявляла, опять вернулась в состояние невозмутимости, когда-то ей свойственное. Жаннет сейчас она бы наверняка понравилась. Леди продолжала, Андрюшка переводил:

- The plan is to go to Petersburg tomorrow (Завтра в Петербург махнем) so it is difficult of cause, but if you want it very much, you'll manage. (Так что хочешь жениться - вертись.) Now I must go away, I have much things to do. (Теперь пошла, дела.) Nut, you must join me in fifteen minutes, I need your help. (Дочерь, жду. И быстро. Надо.)

Леди с малолетним переводчиком почти убежали в дом. Наталья спросила, продолжая улыбаться:

- Ну и как, успеешь жениться за сутки?

- Ты как-то несерьезно к этому относишься... Давай пойдем в сад, все обсудим...

Ноздреву вдруг очень захотелось, чтобы она опять стала такой, как ytlfdyj. Он надеялся, что в саду-то они как начнут... А потом она размякнет и все будет, как он захочет... Фиг угадал.

- Да ну... Мама ждет. И знаешь, честно говоря мне уже не хочется выходить за тебя замуж... - ответила она.

- Почему? Попытайся объяснить, ведь все было так хорошо...

- Кто-то может объяснить все логически, но если у человека есть вдохновение и воображение, которых нельзя выразить словами, то никакие объяснения не помогут. Я так чувствую.

- Это что-то на тебя нашло, иди сюда, я тебя обниму и вспомнишь, как замечательно...

- Ну если ты так настаиваешь, можно попробовать.

Наталия пожала плечами и подошла к Ноздреву поближе. Он обнял ее, но она была как кукла - не реагировала и ничего в ней, явно, не трепетало.

- Вот видишь, - сказала она, отодвинувшись. - Со мной что-то случилось. Я понимаю, ты ни в чем не виноват, я сама к тебе приставала, но сейчас все прошло. Я конечно, могла бы за тебя выйти замуж, но мне кажется, из этого ничего не получится. Это наваждение какое-то, а вообще-то у нас ведь нет никакой душевной общности...

Забавно, что все мои знакомые периодически говорят про "душевную общность". Ничего в этом явлении хорошего нет. Вот у меня с одной девицей в двадцатых годах двадцатого века существовала совершенно явная душевная общность - мы с ней обе были порядочные стервы, постоянно друг друга лажали, а потом рыдали друг у друга на груди. Но все равно пришлось с ней расстаться раньше, чем это стало объективно необходимо, оказалось, что эта особенность отношений крайне утомительна. Когда человек понимает любой твой душевный порыв, когда ты, ни слова грубого не говоря, думаешь: "Ну и зараза же ты", а тебе вслух отвечают "Сама ты хороша", - это ужасно. Нет, мысли должны оставаться в полной неприкосновенности. Хоть эта часть человека должна принадлежать только ему. Именно из-за душевной общности мы со Стариком и Родственником никогда не общаемся подолгу - расстаемся, разъезжаемся в разные стороны, встречаемся... Мы слишком хорошо друг друга знаем.

То, что я постоянно отвлекаюсь - признак старческого маразма. Извините. Возвращаюсь к своей истории.

- Ты что? - вдруг возмутился Ноздрев. - Ты вела себя со мной, как с мужем...

- Не уверена, что так ведут себя с мужем, - задумалась Наталия. - Я же говорю, наваждение. С ума сошла.

- Ну и что, у тебя совсем совести нет? Тебе не хочется загладить свой грех?

Вывести из себя ее было категорически невозможно.

- Грех, конечно, я понимаю. Но, видишь ли, мама меня всегла учила, что мучиться по поводу того, что невозможно переделать не имеет смысла - только головная боль от этого. Прошлое... Что было, то прошло. Прошлое зависит от того, что мы помним. Забудем, значит, и не было ничего. Прошлое меняется беспрерывно - что-то забывется, что-то придумывается... Давай считать, что это сон.

Несмотря на ее спокойный тон, Ноздрев продолжал говорить возбужденно-возмущенно:

- Это демагогия. Как это "сон"? Существует же реальность...

- Не существует. Нет никакой реальности. Прошлое, настоящее и будущее - это все полная эфемерность. Нет ничего и все есть. Самое реальное - настоящее. Вот она, я, тут... Но, может, я все это выдумываю... Может я где-то в другом месте и делаю что-то совсем другое. А уж прошлое и будущее - это полный бред. Вот вчера... Что мне мешает думать, что я вчера съела ведро малины? Или убила человека? Да я могу что угодно думать про вчера, и это будет для меня абсолютно реальным. А захочу, начну думать по-другому и переделаю историю. А, может быть, существуют на свете все возможные вчера. Когда есть две разные возможности, случаются обе. И находясь где-то в будущем я могу вспомнить не одну дорогу, а много, и все одинаково реальны. Вот представим, что я стою на площади по имени Сегодня. Я могла туда прийти самыми разнообразными путями, выскочить из разных переулков или вообще свалиться с неба. И вот все эти пути существуют одновременно... Пошла. Надо собирать вещи.

Не сумел он ее переубедить.

Этот разговор она пересказала сама - в один прекрасный день появилась в моем доме в сопровождении Андрюшки и собаки по имени Натали. Я вышла к ней одна - хватит того, что мы, появляясь вдвоем, доводили Старика, Родственника, Чарли и Вулфа до нервного подергивания.

Сидели, пили чай и она говорила:

- Прости. Мы уезжаем, ощущение, будто начинается новая жизнь и хочется у всех попросить прощения... Я говорила какие-то глупости, грубила тебе, думала, что ты разбойница... А даже если и разбойница, мое-то какое дело? Мне просто казалось, что мы подруги и ты должна все рассказать. При этом ты бы и не смогла, если бы захотела, я просто помешалась на Ноздреве, только о нем и думала... Болезнь какая-то.

- Прощаю, - важно сказала я.

Вовсе я не собиралась сообщать о проведенном на ней и ее маме фармацевтическом эксперименте. Такая самостоятельная, полная достоинства, и вдруг бы осознала, что какое-то вещество может полностью изменить ее характер. Ну уж нет.

Между прочим, одно из моих жизненных убеждений состоит в том, что человек - неестественное существо. Если младенца воспитывают собаки, он лает, козы - блеет, идиоты - глупеет, можно так его кормить, что он будет злым или добрым, агрессивным или доброжелательным ко всем, а какой он на самом деле неизвестно, и узнать этого нельзя. Допустим, какой-то психоаналитик долго объясняет ему, как важно быть самим собой, при этом промывает ему мозги и объясняет каков он сам по себе... А на самом деле-то? Религиозные люди говорят, что в человеке есть тело, душа, определяющая индивидуальность и дух, определяющий участие Бога в его создании. У человека нет никакой индивидуальности от рождения! У любого животного есть, а у ребенка отсутствует, из него можно слепить все, что угодно. Может быть, у животных есть душа, а у человека она появляется только если он долго ее в себе выращивал. Вот у собак точно имеется, о них мы далее и разговаривали.

- И я хочу оставить тебе собаку. У тебя твоя есть, никуда не делась? Они подружки все-таки.

- Да конечно! Разбойница, иди сюда! - Собака моя прибежала незамедлительно. - Только я ее, видишь ли, переименовала. Это ужасно неудобно. Твою так и оставить Натали или тоже переименовать?

- Переименуй.

- Мою Старик предложил назвать Разбойницей, потому что думал, что это я всех граблю. А ты тогда свою тоже назови как-нибудь, в соответствии с тайным пороком.

Она улыбнулась и сказала:

- Да, интересная мысль. И от этого порока избавиться. Назови ее Грешницей, я теперь решила вести себя соверешенно праведно.

Леди и Наталья в полном соответствии со своими планами отправились вместе с Андрюшкой в Петербург, оттуда через всю Европу - не поездом, естественно, а в экипаже, - а потом на парусном корабле в Америку. Имение они оставили на управляющего, которому дали право отозвать всех розданных в аренду крестьян и развивать сельское хозяйство - раз барыни нет, то и мужики ее раздражать не будут. Для развития сюжета было бы забавно придумать, что управляющим они назначили Вулфа, но не произошло этого, чего же я врать буду. Управляющим стал родственник мужа, который до этого служил в каком-то департаменте, проявлял немалые способности, но постоянно страдал от отсутствия средств.

Глава шестая, повествующая о первом опыте Чарли в новом качестве и склонности Вулфа творить добро

Когда мы рассказали Вулфу о визите Натальи, он сказал, что настало время опробовать способности Чарли получать деньги посредством заключения идиотских пари. Получив подробные инструкции, он верхом отправился к Ноздреву. Тот проявлял редкостную силу духа - несмотря на то, что недавно ограблен, а сразу же после этого потерял возможность поправить свои дела за счет брака, встретил нелепого посетителя насмешками и издевками, но карлик нисколько не стеснялся.

- Я к вам по делу, разумеется смешному, так как человек я очень забавный, а барыня моя просто чудная до неимоверности...

- Знаю я твою барыню, да и что ты сбежал от нее знаю, вот сдам тебя ей для смеху, обхохочешься тогда. Надежда Константиновна не так уж и чудна. И дел у меня никаких с ней нету, а то бы обязательно сдал.

- А барыня у меня сейчас другая. Барышня Жаннет, она гостила у ваших соседок.

- Как же, как же, ну говори. Эта действительно чудная, раз перекупила тебя. Ну и какое дело?

- А это не у нее дело, у меня, она мне просто на него разрешение дала. Хочу с вами пари заключить.

- Сбесился? Какое еще пари?

- Что ежели вы приедете к московскому купцу Вулфу он вам сделает такое выгодное предложение, что вы будете очень счастливы согласиться. Просто не сможете отказаться. Не будете счастливы - заплачу вам сто рублей, а будете - вы мне заплатите.

- Ну смех... А если поеду и ничего тебе не заплачу?

- Тогда и с меня не получите. Вдруг я вас обманул?

- А если не поеду?

- Преспокойненько вернусь к купцу, скажу, что вы с ним дела иметь не хотите, никогда в глаза е видев не уважаете, можно сказать, плюете на него. Он человек богатый, если обидится, упарву найдет. Спорим на пятьсот рублей, что он вам какую-нибудь свинью подложит?

- А почему на пятьсот? - растерялся Ноздрев.

- Дело верное. Можно бы и на тысячу, но вы не согласитесь.

После непродолжительного молчания ноздрев решительно заявил:

- Ну ладно. Держу первое пари. Готовь сто рублей, меня счастливым сделать не так-то просто.

Приехав к Вулфу, Ноздрев застал у него поручика, которого видел у Анны-пасечницы. Вулф выразил ему величайшую благодарность за визит, а потом сказал:

- Честно говоря, я в данном случае выступаю как посредник... Этот молодой человек проезжал ваши земли и очень они ему глянулись. По его просьбе я разузнал, как у вас обстоят дела.

- Ну и как у меня обстоят дела?.. Хотя должен сразу предупредить, что землю продавать не собираюсь. Придется вашему посланнику-карлику платить мне сто рублей.

Чарли, к тому времени устроился в углу комнаты и на эту нападку немедленно тихо и четко ответил:

- Не говори "Гоп"...

Вулф строго на него посмотрел и карлик фразу не закончил. Купец продолжил:

- Это вы решите в конце разговора. А пока послушайте, как у вас обстоят дела. Служить вы больше не имеете возможности. Дохода с земли вы не получаете. Крестьяне сельское хозяйство у вас забросили, занимаются грабежом и просят милостыню...

- Ну это вы уж слишком! - возмущенно сказал Ноздрев.

- Ни к чему притворяться, я лицо неофициальное и незаинтересованное. Просто по дружбе с поручиком принимаю участие в беседе... Ну так вот, оброка они не платят. Впрочем, в начале вашего, так сказать, царствования, они натаскали вам столько ценных вещей, что на какое-то время вам хватит, но основная часть у вас похищена, в чем вам, впрочем, очень повезло - реализация могла бы вас довести не до добра.

- А можно к этому и меры принять... Преступление есть преступление... - тихо прокомментировал поручик.

Ноздрев слушал, набычившись, но не возражал и не реагировал на обвинения. Решил: "Дослушаю до конца, а там посмотрим..."

Соседки ваши уехали, поправить свое положение браком вы не можете. Жизнь ваша тосклива, и даже удовольствия от охоты вы особого получать не можете, так как в лесах маловато дичи. Это, в некотором роде, тупик.

Вулф замолчал. Ноздрев выдержал молчание недолго:

- Так вы что-то хотели мне предложить?

- Хотел. Нескончаемую охоту. Сафари. Охоту на львов, антилоп... Путешествие. Жизнь, полную приключений... Ведь вы больше всего любите охоту, я не ошибся?

- То есть я вам продам родовое имение, а вы меня отправите в Африку на растерзание львам?

- Вовсе не так. Вы продаете имение вместе со всеми беглыми, дикими и непредсказуемыми крестьянами поручику...

- И вместе с Анной-пасечницей? Я сразу заметил, что она ему понравилась... - Ноздрев по обыкновению дико захохотал, фактически заржал, но, поскольку никто даже не улыбнулся, быстро притих, и тихо сказал: - Она одна весьма дорого стоит.

- Это совершенно не важно. Вы продаете плохое имение, на эти деньги покупаете другое, хорошее, в этом я могу поспособствовать - оно поменьше, но с налаженным хозяйством, нанимаете управляющего, управляющего я тоже могу порекомендовать, и больше этим имением не занимаетесь - только получаете доход.

- Ну вы прямо всеобщий посредник? Как это вы так все за меня решили? - возмутился Ноздрев.

- Я же говорю, лучше обратиться к закону. А его имение я куплю с публичных торгов, - мрачно заявил поручик.

Ноздрев немедленно замолчал.

- Дослушайте меня, пожалуйста. Я, ей-богу, не хочу вас обижать, даже и в мыслях этого не держу. Так вот, купив новое имение, вы становитесь вполне благопристойны и достаточно богаты, чтобы вас познакомить с одним англичанином. Он путешественник, сейчас в Москве, а отсюда собирается отправиться в Африку на охоту и ищет русского секретаря. Уважает русскую охоту. Вы ведь знаете английский язык?

- Знаю.

- Ну и прекрасно. Он любит комфорт, хорошо платит, обеспечит вам приключения, в это время ваше новое имение, хорошо управляемое, будет приносить доход, и когда вам надоест путешествовать, а контракт кончится, вы вернетесь богатым человеком. Ну разве это плохое предложение? Хотя вы, конечно, можете его не принимать.

- А я, все-таки, считаю, что надо обратиться к закону, - опять повторил поручик.

Ноздрев посмотрел на него с ненавистью и сказал:

- Ваш дурацкий карлик прав. Я заплачу ему сто рублей. Я просто счастлив принять такое предложение, как бы дико оно не звучало, учитывая постоянный припев этого молодого человека.

На том и порешили.

Только Ноздрев, с отвращением вручив Чарли сто рублей, вышел из комнаты, поручик спросил Вулфа с укоризной:

- Вы же обещали всем заинтересованным барышням, что барин этот наглый будет наказан. А сами действительно сделали ему замечательное предложение. Очень выгодное. И для него очень подходящее. Это несправедливо!

- Вы бы видели этого англичанина... Это такая школа... Молодой Ноздрев вернется из Африки другим человеком...

Но рассказать поручику о странностях англичан-охотников он не успел. На улице раздались шум и крики, в комнату вбежал Васька, размахивая руками, и пронзительно завопил:

- Обе барышни Жаннет говорили с подозрительным типом и уехали нападать на каких-то грабителей, я подслушивал, они же будут стрелять друг в друга... Мы с барином заехали за поручиком, надо их спасать...

В комнату вошли Старик и Ноздрев. На этот раз трубно завопил Ноздрев:

- Вот героические бабешки, поехали, как мне тут объяснили, спасать мое добро! Я присоединяюсь! Мое добро надо проконтролировать, а мужиков вздуть как полагается...

Глава седьмая, рассказывающая о том, как мы поехали на пчелиный остров и одна из нас погибла в расцвете лет

Всех этих разговоров мы не слышали, знали только то, что про свое поручение заранее рассказал Чарли. Мы настоятельно просили разрешить нам послушать из соседней комнаты, но слабых и глупых женщин отстранили от серьезных дел и мы немедленно вляпались в неимоверно идиотскую историю.

Мы сидели дома, не находили себе места, все думали, что же там происходит, как вдруг одна из нас спрашивает:

- А награбленное?

- Что награбленное?

- Ну они, Винни-Пух с Пятачком, скоро проспятся, возьмут все награбленное, украдут коней и станут без тебя разбойниками. Это же неправильно! Сколько ты говорила, они будут дома сидеть? Может, уже выбрались?..

- Да ну их! Даже и думать про них не хочу. Только бы не видеть их никогда, пусть берут, что хотят.

- Нет! Это неправильно! Кони твои, с какой стати им их отдавать? А награбленное... Надежда Константиновна, когда я с ней общалась, заронила в мою голову глупую идею о смешной благотворительности. Раз нельзя раздать все жертвам, надо отдать сиротам. Там ведь у тебя в основном вещи всякие, для сирот совершенно неподходящие. Интересно же будет, если они будут ходить во всяких кольцах, подвесках и прочих странных вещах. Смешно и честно. А отдавать все Винни-Пуху с Пятачком непедагогично.

- Ты права!

Может быть, мы бы сразу и не собрались, но тут появился мужик по имени Семен Михайлович. Помните, Я-Жаннет ему сказала, чтобы он ждал от меня поручений? Я, так например, про него совсем забыла, а он тут как раз и появился. То есть появился Васька. Вошел, глядя точно между нами и произнес:

- Грабитель с визитом к барышне Жаннет.

- Какой грабитель?

- Которого вы однажды били, а потом допрашивали.

Услышал бы кто-нибудь, подумал бы, что я садистка какая-нибудь.

- Впускай.

Семена Михайловича ничуть не смутила наша раздвоенность. Он сначала поклонился, потом посмотрел повнимательнее и запричитал:

- Вот же чудо довелось увидеть... Как замечательно, можно сразу быть в двух местах одновременно. А как вы это сделали? А может научите?

То есть он решил, что я нарочно раздвоилась. А я и не стала его разубеждать. Строго спросила, будто бюрократ какой-нибудь уже из советского, далеко впереди отстоящего времени:

- А вы по какому вопросу?

- Ну а как же, вы же говорили, что я могу вам понадобиться, а сами ничего мне не поручаете, я и решил напомнить. А раз вас теперь две, значит, готовятся у вас большие дела...

Мы проигнорировали его гнусные намеки, но решили навести справки в связи с прерванным им разговором.

- Ну а какие у вас там новости? В Березовом, у барина вашего, вообще, просто по окрестностям?

- Из Березового барыня с барышней уезжают, будет новый управляющий и новые порядки, а какие ни будут - все лучше наших. - Он говорил уважительно и подобострастно. - Барина ограбили, это я знаю, что не вы, там одни мужчины были, дворню всю напугали до полусмерти, барина избили и все ценности отобрали. Анну-пасечницу, вроде, ограбили...

- Как ограбили?

- Мужики говорили... Она, Анна-то, ни с кем по своей воле не общается, только если кто за медом придет или за лечением, а так она нелюдимка. А тут к ней бабка одна с нашей деревни пошла, у ей внук заболел, и говорит, там все нараспашку - окна, двери, корова во дворе пасется, а самой Анны и помину нет, видать, сгинула куда-то.

Мы переглянулись. Заметив наш интерес, Семен Михайлович зачастил, пытаясь угодить:

- Да, барышни, правильно я и подумал, что вторая разбойничья шайка в округе - это слишком, тем более, что вы-то грабили людей проезжих, чужих, подумаешь, никого они не интересуют, а эта, новая шайка грабит своих. Барин Ноздрев, может, и заслужил, а Анна-пасечница вообще никому не мешала, жила себе на отшибе, это так и до деревень доберутся... Вот я и думаю, что вы, может, собираетесь эту банду прищучить, я вам, может, и пригожусь, для общего боя, и поделитесь их добычей, уж, конечно, я на вашу не претендую, куда мне, но у нашего барина они награбили дай Бог каждому, там и на меня хватит...

- Разбойницами мы навсегда и останемся, как ни крути, репутация сложилась, - сказала одна из нас, а потом повернулась к визитеру: - Так ты с этой задумкой к нам и приехал? Свои услуги предложить?

- А как же? Если вы сами не придумали, как меня использовать, так я и предложить могу... Тем более, в вашей шайке только женщины, а там мужчины, помощь нужна же...

- Ну а где ее, ту банду искать?

- Люди говорят, поехали в болото и, дай Бог, утопли, зря надеются, там остров есть, хотя никто никогда там не был. Там, конечно, и потонуть можно, оттепель, развезло все, но все-таки еще же не совсем теплынь, даст Бог и мы проедем... А то еще можно мужиков позвать в помощь.

- Никого звать не надо, да и тебя мы не возьмем, - сурово сказала одна из нас. - За информацию мы сейчас тебе заплатим, - вопросительный взгляд на вторую, кивок в ответ. - А с ними мы сами разберемся. Никакие банды деревни грабить не будут, еще не хватало.

Мы заплатили Семену Михайловичу, с трудом его выпроводили, хотя он очень хотел к нам присоединиться, и немедленно отправились конфисковать коней и награбленное имущество, никому об этом не сообщив. Только Васька спросил:

- Вы куда? Что я барину скажу?

А мы крикнули:

- Есть кое-какие дела! - и ускакали.

Верхом. Две одинаковых разбойницы Анны или интеллигентные девицы Жаннет, кому как нравится, тот пусть так и думает. А за нами собаки Разбойница и Грешница и лиса Анфиса-Магдалена.

По этому пересказу можно подумать, что мы просто не трезвы, но в действительности мы не употребляли алкогольных напитков. Опьянели от сопереживания, от того, что вроде, подружились, оттого, что так похожи, что судьба одной из нас решается в конторе у Вулфа, а мы не можем вмешаться... А, женщины вообще чудные.

Дальше мне рассказывать трудно - как раз эта часть истории в моей голове перемешалась, помню все только приблизительно.

Прискакали на займище - действительно никого, беспорядок, все выпито, но никаких следов Винни-Пуха и Пятачка.

Отправились на остров.

Когда Винни-Пух с Пятачком нас увидели, то подумали, что с ума сошли, допились до белых слонов и начали палить по нам с остервенением и страхом. Мы заперлись в зимовнике - подперли изнутри дверь и сидели тихо, не зная как выкрутиться из идиотского положения. Но сокровища проверили - все награбленное оказалось на месте. Разбойница, Грешница, Анфиса и лошади, на которых мы приехали, убежали в лес. Может, приведут кого?

Достать нас, конечно, можно было очень легко. А можно и не доставать, просто дом поджечь. Ничего не оставалось делать, только прислушиваться, даже наблюдать мы не могли - окон-то нет. Но мужики что-то не торопились. Сидели на поляне перед домом и обедали. Настроение у них наблюдалось явно приподнятое. Периодически они что-то говорили друг другу и довольно смеялись, шутили не то над неудачливой парочкой, если разобрались, что это за гости у них, не то над собой, что померещилась какая-то чушь. Вдруг они вскочили и, чем-то взволнованные, скрылись в лесу.

- Куда они могут пойти, с той стороны непроходимое болото? - сказала одна из нас.

- Сейчас увидим...

На поляну в сопровождении всех сбежавших домашних животных выехали трое вооруженных верховых - Старик, Чарли и... черт возьми! Ноздрев! Огляделись, посмотрели на костер, остатки обеда... Начали что-то обсуждать.

- Может, выйти? Они нас спасать, небось, приехали... Вот умные у нас зверюшки, знают, где помощь искать. Где они только Ноздрева взяли?

- Подожди. Странно это все. Что-то здесь не так. Когда они успели с Ноздревым так подружиться? Насколько я помню, Вулф собирался его карать, а не поощрять за все его гадства.

- Да не важно. Ведут они себя странно. Не могли не видеть, как Винни-Пух с Пятачком убежали с поляны. По-моему, они устраивают представление, просто не хотят ездить по кустам и нарываться на выстрелы...

Чарли махнул рукой в сторону тропинки, Старик и Ноздрев развернулись и двинулись восвояси. Разбойники уже почувствовали себя в безопасности и собирались скоро вернуться, но верховые вдруг остановились, начали переговариваться, показывать на кусты... Винни-Пуху с Пятачком ничего не оставалось, как отправиться в лес в противоположную сторону, пока их не обнаружили наверняка. Но как раз там их ждали Родственник и камердинер Старика Васька.

Никакой перестрелки не было, никто разбойников даже ни разу не ударил и не связал. Увидев, что окружены, Винни-Пух с Пятачком немедленно вылезли на остров, плюхнулись на колени и завопили:

- Простите ради Христа, бес попутал, вы наши господа мы ваши послушные...

Но им не дали довопить извинения, все на них тут же набросились, требуя показать, где скрываются две девицы Жаннет. Тут уж нам ничего не оставалось, как выйти на белый свет.

- Что вас сюда понесло? - заорал Старик. - Бегай, ищи вас, мало ли что они могли с вами сделать, что-нибудь ужасное! Зачем вы сюда поехали?

Мы стояли, как сестры-двойняшки, одинаково одетые, и смотрели на всех, слегка наклонив головы - одна направо, другая налево. Потом одна из нас гордо вздернула подбородок и сказала:

- Мы поехали за сокровищами. Хотим их пожертвовать в храм для детей-сирот.

- Благородный порыв! Но это вы зря. В основном там вещи мои, мне их и вернуть надо, - Ноздрев всегда отличался социальным оптимизмом. - А у тебя, Анна, новый хозяин. - Определить, кто из нас Анна он не мог, поэтому смотрел строго в середину. - Познакомься, он очень мил и готов отвалить мне кучу денег за имение. Прошу любить и жаловать. - Он махнул рукой в сторону поручика.

Родственник растерялся. С того самого момента, как мы вышли из зимовника, он глаз с нас не сводил, думал, что какая бы из нас ни была Анной, она замечательна и прекрасна, и, может, действительно стоит жениться... А теперь, после такого представления, как же быть?..

Но тут взорвалась Я-Жаннет:

- Ну, Вулф, отчебучил! Он разве так обещал? А взял и продал мою подругу черти-кому! Ну я ему устрою! Аня, поехали, не разговаривай ты с этим придурком. Хозя-а-а-ева тоже! Старик, посмотри, чтоб этот хозяин сокровища не спер, они не его, а Божьи! Ну а ты, гад, что ты такой довольный? - заорала я на Ноздрева. - Ладно мне подстраивал всякие гнусности, еще и Анну изнасиловал, и Наталью с Леди легко бы дурочками сделал ради смеху, и всех своих крепостных заставил грабителями стать, тебе бы в аду гореть, а не хихикать! Его это вещи, тоже сказал... Если это твои вещи, тебя в тюрьму надо посадить и приговорить к смертной казни, все они награблены крестьянами. которых ты развратил. Сколько душ погубил, дьявольский пособник?

Все, что я выкрикивала, Старик и Родственник знали и так, и ни что бы это не вылилось, если бы Ноздрев промолчал. Но он решил возмутиться и завопил:

- Как вы можете верить француженке? Эта маленькая сучка...

- Стоп, - сказал Старик. - Начни сначала и повежливее.

- Эта мелкая, рыжая, французская сука...

- Мне остается только вызвать вас на дуэль, - Старик все мрачнел, похоже, не получал особого удовольствия от разговора. Почему? - Проведем ее сейчас же. Какое выбираете оружие?

- На дуэлях драться из-за французских сук и крепостных девок не собираюсь, задницу заголить и выпороть... - рявкнул Ноздрев, брызгая слюной. - Никого из присутствующих, равных мне по чину и званию, не задевал.

- Задевая дам в моем присутствии, задеваешь меня, - романтично продолжал Старик, мы слушали его с упоением. - Какое оружие вас устроит?

Объясню немного про упоение. Ну со Мной-Анной все ясно, крестьянки к политесам не приучены. А Я-Жаннет, как вы могли заметить, тоже не особо высоких кровей. Конечно, мне говорили комплименты, но в такие романтические ситуации, когда кто-либо защищал бы мою честь я ни разу не попадала.

Пока мы наслаждались ситуацией, Винни-Пух и Пятачок находились под присмотром Чарли и Васьки. Воспользовавшись тем, что сторожа отвлеклись, они медленно сместились к краю острова и растворились в кустах. Так с тех пор их никто и не видел. Мы-то не упустили из виду их манипуляций, но не захотели прерывать мужчин - слишком они интересно себя вели.

- Да какое оружие? - тем временем отвечал Нодрев. - Занимаетесь ерундой... Я должен осмотреть свое имущество, все пересчитать...

Он повернулся к Старику спиной и пошел к зимовнику.

- Понятно, - сказал Старик, - с тобой надо говорить на понятном тебе языке. Или ты будешь вести себя как джентльмен, или сейчас я тебе так вмажу, что мало тебе не покажется.

Вас не удивляет выбор выражений? Меня удивляет. Скорее всего, я что-то перепутала. Можно предположить, что в дни моей молодости люди изъяснялись более изысканно. Точность смысла и интонации гарантирую, а слова... Слова - оболочка, упаковка, как имя. Упаковка даже и в торговле по своему значению не на первом месте, на первом все-таки содержимое.

Ноздрев издал неясный звук, повернул обратно и, пригнувшись, кинулся на Старика, но получил удар коленом в лицо, отлетел назад и упал на землю.

Старик сделал два шага вперед, прищурившись смотрел поверженного, резко произнес:

- Вставай! - Он пнул поверженного в голень. - Быстро! Вставай и проси прощения.

Мы смотрели на эту сцену с упоением и с замиранием голоса хором спросили:

- А можно я его тоже стукну?

- Нет, не надо. Не женское это дело, - величественно ответил Старик.

- Оставьте свой отеческий тон! - возмутилась Я-Жаннет.

Родственник хотел вмешаться, но одна из нас схватила его за руку и сказала что-то вроде: "Двое дерутся, третий не мешай". Чарли с любопытством смотрел за происходящим, живо сопереживал, корчил рожи и размахивал в воздухе кулаками. Видимо, представлял себе, что тоже с кем-то вступил в борьбу.

Ноздрев лежал, кровь текла у него из носа. Медленно начал подниматься, Старик опять пнул его.

- Быстрее вставай! И говори: "Простите, Жаннет и Анна, я не прав..."

Он поднялся, но молча. Старик резко ударил его в колено, и он упал опять. В падении он попытался ударить Старика в лицо, но сумел изобразить только вялый взмах рукой. И опять Старик требовал подняться, и снова ронял его, оба орали друг на друга и отвратительно ругались. Темами их воплей были наши достоинства и недостатки, и сокровища, лежащие в зимовнике. Наконец, Ноздрев, вроде, замолчал, Старик крикнул:

- Ясно? Ты согласен, что все эти вещи не твои, а будут пожертвованы сиротам?

Ноздрев кивнул. Старик повернулся к нему спиной и пошел. Ноздрев, окровавленный и с распухшим носом, медленно переставляя ноги подошел к нему сзади. Он даже начал вызывать во мне некоторое уважение, на редкость упорен в своем презрении к нам и праве собственности. Старик, казалось, не видел его, но вдруг нанес удар снизу в челюсть с близкого расстояния, так что тот растянулся, где стоял. Глядя на него, Старик сказал:

- И в любой момент, вонючка, как только захочу, вышибу тебе мозги. А если не будешь вести себя прилично, я тебя просто пристрелю.

Ну кто бы мог подумать, что у него такой бурный темперамент? Такой, вроде, выдержанный мужчина, с нордическим характером. Но вот у Меня-Жаннет характер всегда был неимоверно вредный, поэтому я заявила:

- Кошмар! Женщинам смотреть на такое зверство просто противопоказано. Это чисто мужское развлечение.

И как раз в этот момент у Старика прохватило поясницу. Так бы он, может, и возразил, остановил бы нас, но не мог - стоял скрюченный и напряженный. А я утащила за руку Себя-Анну, мы сели вдвоем на одну лошадь и ехали, хотя одна из нас и оборачивалась все время так, что у нее чуть голова не оторвалась.

Ну вот мы и дошли до начала.

Ехали мы, две девицы, на одном коне верхом по болоту. На одном, потому что второй убежал. Одна из нас смотрела вперед и старалась держать прямой спину, дабы всей своей осанкой изображать гордость и недоступность, а вторая все норовила обернуться и посмотреть, что же происходит сзади, на острове. Вдруг конь понес, мы не смогли с ним справиться, нас долго хлестали ветки, так что у меня все лицо было в синяках и царапинах, а потом мы все вместе провалились в болото. Одна девица утонула, другая осталась - это я. Плавала в грязной, густо пахнущей воде, держалась за сломанное дерево - как раз за то, которое однажды напало на Чарли, - и как только вытащили, потеряла сознание.

Глава восьмая, в которой я пытаюсь обрести собственное прошлое а нахожу путь к если не вечной, то к крайне продолжительной молодости

Месяц была в горячке. Две собаки, черная и рыжая, увидев, что я очнулась, залаяли. Тут все и сбежались. Кругом незнакомые лица, никого не помню, даже себя. Меня спрашивают:

- Кто ты?

Я подумала, подумала, и говорю:

- Роза.

- Подумай лучше, ты или Анна, или Жаннет...

- Нет, не помню. Может, Маргарита? Хотя мне больше нравится Роза.

Подошел ко мне кто-то толстый. Я спрашиваю:

- Вы кто? У вас доброе лицо. Вы, наверно, знаете, как меня зовут.

- Пока нет. Но узнаю...

Вроде угрожает. Чудак...

Васька как и раньше обращался ко мне по имени "Жаннет". Философ, вообще, тот еще. Он мне наплел какой-то ерунды про то, что сначала была одна Жаннет, потом стало две, а теперь опять стала одна, пути Господни неисповедимы, а если пытаться во всех чудесах разобраться, голова лопнет.

Был еще карлик, который тоже называл меня Жаннет, не выражая никаких сомнений. Он сказал, что давно уже выбросил Анну из головы, так то кем бы я ни являлась, ни о какой Анне он и слыхом не слыхивал. За время моей болезни он окончательно стал свободным человеком, снял маленький флигелек и жил там вместе со своей лисой, а ко мне приходил только в гости.

Старик и Родственник суетились вокруг меня, как две клуши, пытались вернуть мне память. Купец Вулф чуть не поселился у меня дома, мрачно смотрел, но не вмешивался. А они чего только не делали!

Оставались со мной наедине, чтобы во мне дрогнули дружеские или женские чувства, положительные или отрицательные неважно. Но я впала в какое-то расслабленно-безразличное состояние, общалась спокойно, но не долго, больше хотела читать.

Пытались меня напоить, чтобы растормозить подсознание, но я только говорила им то, что они считали гадостями. Например, я их спрашивала:

- Говорите, вы их друзья... А что вы для них делали? Ты, Родственник, что сделал для Анны хорошего?

- Я был с ней в близких отношениях, - отвечает он, - очень хорошо к ней относился...

- Это значит, что ты с ней переспал? Значит, тебе кто-нибудь скажет: "Сделай мне что-нибудь хорошее...", а ты возьмешь и потащишь этого человека немедленно в постель, хочет он, не хочет... Нет уж, тоже мне, хорошее отношение.

Старик слушает, смеется. А я уже к нему обращаюсь:

- А ты, говоришь, друг Жаннет. А что ты сделал для нее хорошего?

- Все, что она меня просила, то и делал...

- Например?

- К Анне-пасечнице съездил в гости...

- Тоже мне, благодеяние, в гости сходил... Еще, небось, и напился там...

Так что спаивать меня они быстро перестали - очень уж им не нравились мои слова.

Разговаривали на темы, когда-то волновавшие Анну и Жаннет. Родственник, например, все пытался заставить меня думать о пчелах, работать на пасеке или, по крайней мере, говорить с ним и давать ему советы. Но этот номер не прошел. Пришлось ему заниматься этим делом самостоятельно - ведь все имение Ноздрева вместе с ульями ему досталось, была, так сказать, материальная база. А что делать и когда, он узнавал из подаренного ему дневника. Скажу уж сразу, что он делал первое время после того, как бросил надежду выяснить, кто я. Поселился в этом имении, крестьян на волю не выпустил, но и никакой твердой барщины или оброка не установил. Они у него жили фактически как свободные, каждый на своем участке земли, а формально - крепостные. Сам он поселился не в барском доме, а в том, где жила Анна-пасечница, прослыл колдуном, отрастил бороду, взял в дом крестьянку, которая смотрела за скотом, и двух парней, которые заготавливали этому скоту корм. Кстати, борода у него оказалась не седая, очень был вид забавный - голова абсолютно белая, а борода - черная. Ну да им, колдунам, так и положены быть чудными.

Старик однажды, например, попытался мне рассказать, что сокровища с Пчелиного острова они отдали Надежде Константиновне, чтобы она организовала как можно более приличные и анонимные пожертвования сиротам и прочим неимущим, но я интереса не проявила.

Вызвали родственников Анны, но те во мне Анну не признали. Тем не менее я велела подарить им что-нибудь, все равно что. Они захотели корову. И зачем она им сдалась?

Все без толку.

Первым сдался Вулф. Он устроился на диване, уперся руками в колени и, глядя на меня исподлобья, произнес речь:

- Я - опекун Жаннет Пуле, ведаю всеми ее денежными делами. Поскольку все тебя считают Жаннет, а Анны никто в тебе не видит, очевидно и мне не остается делать ничего другого, тем более, что любое другое мое действие может быть расценено, как попытка присвоить чужое имущество.

- А вы не уверены... - сочувственно сказала я.

- Не уверен.

- Я, впрочем, не осознаю себя ни той, ни другой... И никаких указаний доктор Пуле на такой случай не оставлял?

- Он даже предположил, что ты можешь родить ребенка и умереть родами, но такого...

- Давайте тогда рассматривать меня, как ее ребенка. А Жаннет умерла родами. И Анна вместе с ней. Вы останетесь моим опекуном, будете давать мне деньги, когда надо и сколько надо и никому о размерах моего состояния не сообщать. Разве плохо?

- Неплохо. Психологически вполне приемлемо.

Вулф был моим опекуном, пока я не вышла замуж, потом управляющим и другом, а потом он умер, я перевела все свое состояние в деньги и хранила в банке. После многочисленных, одна за другой идущих революций и переворотов в начале двадцатого века я все потеряла, но к тому времени я уже научилась жить так, как мне нравится, независимо от материального обеспечения.

А Старик и Родственник не сдавались, пока не испробовали крайнюю меру - обратились к колдуну. Черному или белому не знаю, не христианскому во всяком случае. Ни Старик, ни Родственник в колдунов не верят даже и сейчас, несмотря на то, что с нами произошло, так что ясно - дошли почти до полного безумия.

Колдун оказался смешным, ничуть не страшным человечком неопределенного возраста и национальности, смуглый, гладкокожий, с отсветом безумия в глазах, напряженный и пружинистый, как лиса Анфиса-Магдалена. Метался по комнате, взмахивал руками, замирал в полуприседе, потом косноязычно и непонятно сказал что-то вроде:

- Да, троих! Если втроем, то да! Если связаны. Слить души. Одна придет, одна уйдет.

- Не совсем понятно, - осторожно среагировал Старик.

Колдун, по-птичьи повертев головой, объяснил:

- Трое должны стараться, вместе. Сольются души, все узнаете друг про друга. Будете тянуть, вытянете. Отвлечетесь, значит не хотите. Интересное путешествие. Вреда нет.

- Бред какой! - фыркнул Родственник.

- Хотите помочь деве? Тогда не бред, - отрезал колдун.

Самая нелепая часть подготовки к его колдовству состояла в том, что мы все трое должны были одеться одинаково, причем в одежду свежую, чистую, новую, никогда не надеванную. Поскольку Старик и Родственник не захотели наряжаться при даме в рубашки, справили всем троим что-то вроде формы для каратэ, но красного цвета, а пока шили, колдун проживал с нами в одном доме. Питался он какой-то ароматной дрянью и в очень незначительных количествах, большую часть времени сидел неподвижно и смотрел в одну точку. Собаки так и норовили сесть под его дверью и повыть, приходилось за ними постоянно следить. Чарли с лисой заходили в гости, так лиса в дом не вошла - испугалась экзотического постояльца.

Сеанс неопределенного цвета магии состоялся поздно вечером. Комната в башне колдуна вполне устроила. Ее освободили от мебели, он нарисовал на полу какой-то пахучей, быстро сохнущей грязью непонятную фигуру с шестью углами... Я, конечно, знаю слово "пентаграмма", но в ней же пять углов, n'est-ce pas? Посередине водрузил толстую, не слишком симметричную свечу. Расставил нас на три угла спиной центру. Через купол сверкали звезды. Преподнес нам какой-то напиток в хрустальных бокалах, ни на что не похожий, но не противный. Мы выпили, по его команде бросили бокалы от себя как можно дальше, они разбились с нежным звоном Медленно сели на пол, легли головами к центру, подняли руки, соединили их, закрыли глаза. Все время колдун что-то бормотал и пел. И звезды над головой исчезли.

Трудно объяснить, что я почувствовала, но попробую.

Будто я - огромная страна, над которой я же и лечу. Это не раздвоение личности, я была едина, но в двух местах. И все я в себе вижу, могу опуститься к себе, что-то сделать... Ну, например, река! Опускаюсь в нее, плаваю и знаю, что это часть меня, по всему моему телу что-то несет. Лес. Спускаюсь к засохшего дерева, глажу его и но расцветает. И знаю, что это что-то у меня в голове.

Я необыкновенно собой увлеклась. Я себе понравилась, мне было хорошо. Может, если бы я от себя оторвалась, поднялась повыше, я бы увидела и поняла Старика и Родственника, прочла бы их как книгу. Может, чувствуй я себя похуже, я бы узнала Анна я или Жаннет, но меня это ни капли не интересовало. Летала, кружила, ныряла, грелась на своих холмах, делая их повыше или пониже, по своему вкусу. Рассыпала какую-то плотину в одной реке - она была там совершенно некстати, пенила, мутила воду. И все время я чувствовала, что прекрасна, великолепна, могущественна...

Мы очнулись, когда догорела свеча. Руки наши разъединились. Старику и Родственнику было так же хорошо, как мне, во сне они обо мне забыли.

- Почему-то ужасно хочется огурцов, - сказала я.

- Значит, надо, - согласился колдун.

Он стоял у двери, не радостный и не грустный, отвлеченный, будто прислушивался к внутреннему голосу.

Тайна так и осталась нерешенной. Колдун объяснил, что теперь это навсегда, что кто бы я раньше ни была, теперь нашла себя новую.

- Могли пойти втроем назад, пошли по одному вперед. Что сделаешь? Не сильно хотели. Плохо не будет.

- А если через недельку еще попробовать? - спросил бодрый и отдохнувший Родственник.

Все мы чувствовали себя заново родившимися и стали немного выше ростом. За исключением потери памяти, все последствия моей болезни исчезли. На лицах Старика и Родственника разгладились складки, следы тревоги обо мне. Колдун смотрел на нас снисходительно.

- Без толку. Она сожгла мост...

- Не сжигала мостов, плотину снесла, - глупо возразила я.

- Не важно. И вам не сильно интересно. А понравилось, где побывали, можете сходить... - он покивал головой, задумчиво, - что вышло, то и пусть. Не на те углы, видно, вас поставил... Лечь, закрыть глаза, вспомнить звон, небо, запах, свет, звук и туда же придете. Заснете там, проснетесь здесь...

Так и вышло.

Что он с нами сделал, какой путь открыл, не знаю. Но с тех пор каждый из нас троих иногда попадает в этот сон, подметает дорожки, поливает цветы... То есть это у меня так. У Старика во сне море, у Родственника - небо, огненные звезды, они в своих путешествиях по-своему наводят порядок. Проснувшись, мы всегда отлично себя чувствуем и точно знаем, чего хотим.

Колдовство.

А может, какой-то аутотренинг.

Вот, в сущности, и вся история. Могу добавить только одно. Вчера, на станции метро "Сокол" в последнюю дверь третьего вагона вбежала лиса, посмотрела на меня и с бешеной скоростью выскочила обратно на платформу.

Неужели Анфиса-Магдалена смогла достичь того же чисто интуитивно?