Мой отец воевал...

       «Ну что ж, иди, сынок, послужи» – сказал Прохор сыну, когда тот показал ему повестку. Петру исполнилось восемнадцать. Он ждал этого дня, ему хотелось, чтобы его призвали вместе с друзьями, хотя в душе он боялся - на некоторых его товарищей, которые были старше его на год-два, матери уже успели получить похоронки. Но Петр по матери был сиротой, а у отца на руках, кроме его, было еще пятеро младших . Шел сорок третий год. На Украине свирепствовал голод, и жилось тяжко…

       На призывном пункте, куда утром явился Петр, его одели и обули. Определи его и трех его друзей в артиллеристы. Петр радовался, что он - не «пехота», хотя вместе с полком пехоты ему пришлось отмахать, без малого, чуть не четыреста верст до реки Молочной , под Мелитополь.
 
       Обучаться артиллерийскому мастерству было некогда. Взвод Петра расположился в саду на окраине города, перед самой линией фронта. Немцы бомбили с воздуха страшно. Петр мечтал об одном: ему хотелось есть постоянно. Их не кормили уже который день, а молодой организм требовал своего. Полевая кухня к ним просто-напросто не могла прорваться.

       Когда взводу была дана команда копать укрытие под орудие и бойцы дружно взялись за саперные лопаты, пробегавший мимо пехотинец, радостно прокричал; «Ребята, полевую кухню с воздуха накрыло, недалеко. Там полно каши.» «Где?» - хором прокричали в ответ Петр и его товарищи. «Да вон там, на берегу реки»- не останавливаясь и , махнув в направлении Молочной, ответил солдат.
       «Я сбегаю, посмотрю и принесу, может там что-то осталось»- сказал Петр и тут же рванул в указанном направлении. Ему казалось, что он бежит слишком медленно , что другие бойцы бегут быстрее , что когда он прибежит, там не останется ничего. А может кухню так разбомбило, что и бежать-то не надо- думал он, прибавляя скорости.

       Полевую кухню он не увидел, а унюхал, хотя до нее оставалось шагов двадцать-тридцать… Вкусно пахло кашей с тушенкой. Когда Петр подбежал, он увидел с десяток прибежавших, как и он, бойцов, которые в котелки собирали разбросанную по берегу кашу.

       Петр застыл на месте и чуть не заплакал - у него не было ни котелка, ни ложки. Как же я так мог оплошать- ругал он себя. От одного вида и запаха каши он почувствовал противные спазмы голода.

       «Что застыл, кашу бери» - услышал он чей-то сердитый голос. Оглянувшись, Петр увидел усатого солдата, который котелком с пожухлой травы сгребал кашу. «А как ее брать? - оторопев, спросил Петр. « А вот так, чудак-человек» - ответил солдат и, взяв полу шинели Петра, стал рукой накладывать прямо в нее кашу.
 
       Петр обрадовался, и начал быстро собирать еще теплую, такую душистую кашу. « Не буду есть , не буду» – уговаривал он себя, хотя его уже начало мутить от голода. « С ребятами поем» - успокаивал он себя. Он собирал и не слышал ни разрывов снарядов, которые ложились рядом, ни взрывов пронзительно воющих немецких бомб. Рядом с ним кто-то ел, кто-то, раненый, стонал, но он не замечал ничего. Все опомнились, когда каши не осталось и следа.

       Петр со всех ног бросился бежать к своим. Ребята его ждали и , когда увидели , как он бережно держит шинель, обрадовано загалдели, перебивая друг друга: «Стой, не шевелись, мы сейчас снимем с тебя шинель». Бережно сняв, они положили шинель рядом с орудием и стали есть. Петр был счастлив. Он донес. Он присел, взял, уже холодный, кусочек каши, положил в рот. Как вкусно, но как мало. Он потянулся снова за кашей, и… наступила темнота.

       Очнулся Петр на обочине грунтовой фронтовой дороги, куда его тяжело раненого в голову, как и всех остальных, стонущих, кричащих и безмолвных, притащила сестричка Надя. Она успокаивала Петра. «Гляди-ка, глаз–то цел, его просто кровью залило, а я думала , что и нет его вовсе. Все хорошо, все хорошо.»

       Петр снова провалился в пустоту, очнулся в товарняке, в котором его, как и других тяжело раненых, везли в госпиталь. После осмотра главврач сказал, как отрубил: «Слишком опасное ранение, не возьмусь. Голова у тебя одна.»

       И снова долгий ,тряский путь в товарняке, отдающий нестерпимой, непереносимой , пульсирующей болью. И снова госпиталь. И снова главврач, который, после операции, печально посмотрев на Петра, сказал: «Мужайся, у тебя пожизненная инвалидность. Не завидую я твоей старости сынок. Тяжело тебе будет.»

P.S. Петр- мой отец. После войны он учился. Более полувека проработал главным бухгалтером. Каждый год приезжал в Москву. Мы ходили с ним к Большому театру, в парк Горького, на Поклонную гору. Там я познакомилась с однополчанами отца. Как мало их осталось, тех , кто родился в 24 году… Сейчас ему 83 года. Месяц назад, когда я была в гостях у своих родителей на Украине, я попросила отца рассказать мне, как он воевал, и услышала этот рассказ.

Торопитесь задать вопросы своим отцам и матерям...