Наука бездумья

(в соавторстве с ***)

«Науку бездумья впитав с молоком,
Ты в ящик упёрся с бокалом привычным.
Твой выбор так прост: быть всегда дураком,
Умеренно-злым, от других неотличным.

Самостоятельность мысли — порок.
Быть не таким — непростительный промах.
Просто скопи соглашательства впрок,
Правнукам чтоб передать в хромосомах.

При солнечном свете пыли не скрыться.
Начало пути приближает финал.
Не сам выбираешь, когда появиться,
Но сам констатируешь, что ты устал».

«Этот мир — мой мрачный дом. Мне никогда не нравилось это жилище Равных. „Одинаковые“ — это название было бы куда более подходящим для всех нас. За свои сто пятьдесят лет я так и не научился мыслить вне суеты повседневности, выходить за привычный порочный круг хотя бы на шаг. Но в том-то всё и дело: таковы все...

Я не уверен, что во Вселенной есть условия для существования иных моделей сознания. Не представляю, были бы счастливы носители таких душ. Даже эти мыслишки уже вызывают во мне адскую усталость. Верь Системе, жди перерождения в машине переработки и трудись! Только так. Замолчи и не напрягай слабую голову. Что ж, пора — перекур окончен», — Манавр Траф продолжил свой мысленный монолог, осуществляемый им с целью, формулировка которой вызвала бы у него самого затруднения. Хотя бы по причине страха перед Системой, на которую он пашет уже тридцать с небольшим лет. Система — это шестьдесят два выдающихся политика, которые умеют думать, обладают правом на глубокую мыслительную деятельность и руководят всеми нашими действиями. Их имена никому не раскрываются в целях защиты, возможно — излишней, так как вряд ли кому-либо могло бы прийти в голову нападать на них.

«Моя работа заключается в том, чтобы следить за сферой ограждения от людей лишней информации в зоне Младшего Возраста. Понятие „лишняя информация“ довольно расплывчато, и поэтому я и мои коллеги, чтоб не морочиться, включают сюда почти всё, что выходит за рамки элементарных телесных потребностей и организации труда. Для чего я вновь повторяю в уме всё то, что там и так давно уже есть?.. Для тебя, Нечто. Ты вселилось в мой мозг и стало его частью, и если об этом узнает Служба Контроля — я погиб. Поэтому, прежде всего, я должен рассказать тебе, как не попасться Службе Контроля, если власть над телом перейдёт к тебе. Во-первых, нельзя показывать, будто ты интересуешься, какими способами пользуется Система для достижения своей цели. Во-вторых, ты должен быть абсолютно спокоен, когда тебя будут обдавать лазерным потоком. Обмануть Компьютерную Систему мало кому удавалось, но такие случаи известны. Ведь ничто не совершенно. Ну и последнее: ни в коем случае нельзя переставать сражаться за свое право на жизнь, ибо правило номер один гласит: „отрицай всё“. Надеюсь, я не очень затуманил наш мозг на двоих...

Мир без идеи не осознаёт себя таковым. Не должен осознавать. Что же произошло со мной? В результате каких аномальных процессов в меня вошло осознание того, что всё не так? Жизнь — это не только механическая работа и сокрытие ростков знания? Не чередование процессов роста, питания, эякуляции и эвакуации? Или же... Что произошло с нами со всеми? Только тихо! У Системы есть уши.

Так нас учили. Так учим теперь мы. Вера наша — нерушима. Вера в справедливость машин и всего того комплекса, который включает понятие Системы. Поверь, Нечто, это колоссальная организация! Как такие тупые твари как мы могли всё создать? Страшные мысли. Страшно думать об этом. Но и не думать страшно. Раз научился, вернее — открыл возможность научиться — надо продолжать».

Он дошёл из Сектора Отдыха до своего Пятого Рабочего Сектора. Монитор будто разделили на десять окошек, в которых двигались маленькие людишки. Большими буквами было написано — «без изменений».

«Я могу прослушивать любую квартиру, могу отключить в ней свет, газ, даже воду; могу блокировать все выходы и поставить решетки на окна — никто и никогда не должен засомневаться во всемогуществе Системы. Но никому не приходит в голову просто выйти подышать давно уже не свежим воздухом, они двигаются, как роботы, и делают всё для осуществления поставленной задачи. Так предстояло делать и мне, словно ничего не понимал и никогда не задавал себе вопроса „как“. На столе лежит пачка газет, которые сами читаются вслух приятным голосом дикторши, но разве могла кому-нибудь прийти в голову мысль раскритиковать правительство?

Весь мир бы ужаснулся, узнай он, что только что произошло в моей голове. Такого просто не могло быть! Я только что ФАНТАЗИРОВАЛ!! Я представил, что я инспектор Службы Контроля, а не Следящий за отгорождением от лишней информации в зоне Младшего Возраста!! Теперь главное — это молчать. Молчать о своих новых возможностях. Просто следить за детьми и тихо развивать в себе свои новые умения. Заодно можно ослабить контроль и дозированно предоставлять детям знания. Всё-таки с Системой не только можно бороться, но и нужно. Хотя я всё ещё не был в этом уверен на сто процентов, ведь на протяжении стольких веков Система контролировала всё на Брунстоке, решала наши мелкие житейские проблемы, увеличивала среднюю продолжительность жизни (точнее — существования), и все были ей благодарны. Но текущая ситуация была из разряда „Здесь и Сейчас“, думать приходилось в режиме цейтнота, что было ещё менее привычно, чем в спокойной обстановке. Терминалы Службы Контроля уже наверняка зафиксировали минимум пять секунд бессмысленного простоя единицы 1009876544-2, то есть меня, и могли заподозрить неладное. А если некогда думать, надо решать. Я выбираю борьбу. Всё».

— Здравствуйте, дети! — главное, не переставать улыбаться, как дебил. — Что вы сегодня делали?

— Лепили из глины Ляля! — Малика.

— Таскали ящики и пели марши! — Моновотра.

— Повторяли пятое песнопение во славу Системы! — довольный Аккариас.

Без паузы говорю:

— Молодцы, молодцы! Тренировка меткости! — смотрю, выбирая. Затем: — Аккариас, забрось полотенце на Глаз Хозяев!

Мальчик со второго раза умудряется закрыть нас от видеонаблюдения. СК придраться не могут — мы тренируем полезные навыки.

— Подойдите поближе, дети! — мы дружно расселись в уголке. Шёпотом учу. Чему я их учу? Для начала — умению просто целенаправленно подумать в течение пятнадцати минут. Не больше, но и не меньше. За полчаса они умудряются отработать некоторый навык, который теперь уже не утратят никогда, но, наоборот, усовершенствуют с годами. Всё, пора снять полотенце, а то Служба Контроля может прислать сотрудника для проверки видеотехники. Я знал, что как только выйду за дверь, меня будут разглядывать со всех сторон, чтобы уловить едва заметные изменения. Не учёл только того, что дверь может и не открыться... Впрочем, пока паниковать рано. Всего лишь заклинило замок.

Малыш тем временем снял полотенце, я произнес — «Вот так, молодец! Не забывайте того, что выучили за сегодня!» — последнюю часть, обращённую уже ко всем, я произнёс вполголоса, ибо слово «учиться» было полулегальным. После этого я помолчал и устало присел.

Во мне будто что-то умерло, я снова смотрел бессмысленным взглядом и монотонно говорил. Там, за стенами, шла своя жизнь, единожды заведённый Порядок был нерушим. Только меня уже не было в этой всеобщей каше повседневности. Я варил своё варево — вынашивал план государственной измены. Убийство. Выход? Да! Да, чёрт возьми!

Я знал, что украсть домашние адреса политиков Системы легче всего, проникнув в службу доставки Большой Комнаты. Попрощавшись с детьми, шагнул в неизвестность. Надавил сильнее на ручку. Дверь... открылась! Сегодня определённо везёт...

Внезапно ощутив сильную боль, будто мне насквозь прострелили голову, покачнулся.
— Это глупо, — услышал я.

Обернулся — никого. Это всё только в моей голове, только для моих ушей. Завернув в уборную, еле отыскал пустую кабинку: здесь не ставили камер слежения.

Голова раскалывалась на части, но я не мог дать мысли ускользнуть.

— Глупо. Система велика, и ты не имеешь ни малейшего права разрушать то, что строилось веками.

— О, вот и ты, Нечто! Ты — просто моя внутренняя проекция образа зомбоящика — продолжил я внутренний диалог. — Пустышка, босый выжатый тюбик. Я понятно выражаюсь?

— Не коси под блатного, Манавр! Ты им никогда не был. Что уж там, тебе просто слабо!

— Да! Мне не дано этого! Я — урод! Я думаю в мире без мысли! И эта моя беда станет бедой этого мира, всей дрянной Системы!

Нечто ответило:

— К чему приведут твои действия, ты хоть думаешь? Раз уж умеешь... Ты — за анархию, но анархия не будет за тебя.

— Всего лишь умные и красивые, да и то не очень, слова. Что или кто ты, Нечто? Как думаешь, я выбью из своей головы крамольные мысли и твоё «ненавязчивое» присутствие, если разбегусь и ударюсь ею об унитаз? — я запустил в себя новым аргументом.

— Со мной ты покончишь только тогда, когда в тебе не останется жизни. Уничтожь себя, давай же, давай, — прошептало Нечто. — Не пытайся найти объяснение этому, потому что я — часть тебя. Те-бя.

— Впрочем, косноязычная деталь мозга, я тебе благодарен. Ты открыла мне глаза. И ты же не даёшь мне действовать согласно новым знаниям... Пытаешься, по крайней мере. Но мне наплевать! Я уже мыслю без боли. Просто пойду и получу нужные данные, можешь нести свою околесицу.

— Ну и чего же ты добьешься убийствами? — боль в голове стала сильнее. — Система не строится на политиках — это нечто большее, не поддающееся твоему пониманию. Она не рухнет из-за одного тебя, — презрительно продолжил голос. — На место павших от твоей руки придут новые, ещё худшие. Поду-у-умай, жить стало спокойно: никаких терактов, насилия, все счастливы. Счаст-ли-вы. Здесь никому не нужна фантазия и плоды воображения — в нашем мире возможно всё. Всё...

— Тер-акты... Блат-ного... Я не знаю этих слов. «Наш» мир? Ты выдал себя, захватчик! Все знают, что Система была всегда. Больше я тебя не слушаю.

«Я долго размышлял над тем, как убить, не выдав себя Системе. И несмотря на то, что голос в голове всё ещё звучал, я убил.

Я действовал чётко, не делая лишних движений, чтобы привычная надпись на мониторе «без изменений» не сменилась мигающим предупреждением раньше времени. Конечно, руки тряслись ещё до убийства, но когда я увидел молодого человека, жизнь которого не контролировала система, то почти отказался от задуманного. Лёгкая дрожь ещё сотрясала тело. Шок от первого трупа в пене и блевотине сменился странным кайфом, ощущением избранности. Новые чувства манили неизвестностью, вседозволенность тянула руки в попытке обнять... Первая жертва — как столб перегрызть, второе тело — как пирсинг в мозгу. Третий труп был сродни походу к проктологу».

После четвёртого убийства он снова начал думать. Нечто давно пыталось доказать, что Система саморегулируется, и тень сомнения зародилась в его душе...

Пятая жертва выброшена в машину Потрошителя. В личных вещах найдены интереснейшие бумаги.

«Что ты об этом думаешь, Нечто? Есть ли время и необходимость ознакомиться с этими записями Отцов Системы?»

Почувствовав ослабление давления на мозг, Нечто отомстило взрывом такой пронизывающей головной боли, что Траф едва не потерял сознание.

«Действовать нужно изнутри, быстро и точно, ведь у тебя нет права на ошибку: нужно сохранить то немногое, что тебе ещё принадлежит — твою жизнь. Но Система делает всё во благо людей, кто или что если не она сможет регулировать жизнь, обезопасить её, контролировать природные явления? Чем является одна особь во Вселенной, которой нечего предложить?»

Едва оправившись от болевого шока, он решил засунуть свой «внутренний голос» поглубже в подсознание — с глаз долой — из сердца вон. После непродолжительной борьбы, которая чуть не стоила ему остатков рассудка — пусть и зачаточного по человеческим меркам, но чрезмерно развитого для сей дикой планеты — Манавр победил, просто и изящно. Он перешёл на интуитивный уровень управления, доверив весь контроль над телом ему.

Интуиция у жителей Брунстока — это нечто поразительное, она развита даже сильнее, чем все другие области мозга. Путь туда был закрыт для Нечто. С помощью интуиции такого рода можно было даже уловить суть записей Отцов. Судя по всему, правительство и правда не играло столь большой роли. Но отступать было некуда. Да и некогда!

Последнее убийство задумывалось как массовое. Заперев атомным запором за собой ворота, Траф ворвался в зал заседаний. Тело просто выполняло программу, заложенную в него интуицией. Думать было не нужно, а Нечто лишь тихо качало головой, которую, однако, не смело высунуть.

Тщательно заперев Большую Комнату, он без колебаний облучил всех присутствующих смертельной дозой радиации. Все они уже были обречены, все они теперь трупы с отсроченной агонией, идеал экзистенциализма. Все. Траф и Нечто. Все они — ничто!
Он лежал на холодном полу, выложенном плитками гранита. Иммунная система ослабевала, и Нечто прорвалось к нему в сознание, чтобы спастись и спасти... Но не понять, что поздно что-либо менять, было невозможно.

— Я тебе говорил, — шептало Нечто, — говорил. Ты все испортил, провалил мою миссию!.. И — знаешь, что? Ты просто ничтожество... Ни на что не способный человечишка. Чего, чего ты добился? Стал убийцей, но Система не понесла ни малейшего урона!

Нечто исчезло.

— Тьфу! — облегчённо сплюнул Манавр, садясь и прекращая притворяться. Время ещё есть, дамы и господа. Перестаньте стенать и давайте всё же попробуем по-ду-мать. Как бы сложно и больно это ни показалось на первый взгляд.

Самый пожилой из присутствующих понимающе прищурился:

— Кто вы? — он продолжал держать руку на сердце, но голос, как ни странно, прозвучал спокойно.

...И только тут мозг Манавра, работавший последние дни на пределе, не выдержал и взорвался, окатив своим содержимым окружающих.

Картина умирания осталась в его навеки обессмысленных зрачках. Мужчина едва заметно улыбнулся, глядя на стены, забрызганный потолок, затем удобно устроился в своём кресле, так и держа руку на груди.

Солнце всегда всходило ровно в половине седьмого, когда над планетой поднимался специальный щит, чтобы пропустить в города горячие лучи. «А ведь и вчера, когда стало известно, что все политики погибли при несчастном случае, я не оторвал глаз от монитора. Я знаю: назначены новые исполнители воли Системы, и мне предстоит быть умнее. И мне кажется, что я что-то знаю, чего знать не должен. Но кого это волнует? Я сложил руки на груди и, стоя у окна, наслаждался незнакомым чувством жизни; лучи касались моей кожи. Горизонт светлел, небо приобретало светлый, такой красивый нежно-розовый оттенок. Над всполохами зари вдруг показались облака. Нет, я всё изменю, не так ли, моё милое Нечто?»