Тяжелый случай - 1. Реванш

 



1.

Плотным туманом злость обволакивала душу. Холодная сырость проникала всюду: и в сердце, и в мысли. Танька рыдала, распластавшись между диванными подушками. Плечи её тряслись от горловых спазмов, а слезы лились и лились. Она их даже не утирала. Её безысходный вой и горестные всхлипы наполнили собой всю квартиру, но ни один из них не пришел пожалеть и утешить. Она знала: закрылись в кухне, кофе цедят, курят, её обсуждают.
Танька рыдала громко. Не могли они не слышать! Слышали, но…не подошли!
Ей хотелось, чтобы подошли, погладили по волосам, подержали за руку. Тогда, со слезами на глазах, она еще раз объяснила бы им, как для неё это важно.
   Девочка перестала плакать. Глаза  высохли, щеки и уши стали горячими. Она села, обняв руками коленки, и окаменела в раздумье. Только пальма, почти живая в свете уличного фонаря, заглядывала в окно, качала на ветру перчатки своих листьев в такт Танькиным мыслям, будто одобряла их.
       
       Что уж такого она просила? Отпустить до утра на дискотеку? Сотню на билет? Дать ей шанс?
       Она совсем не была уверена, что её впустили бы на эту дискотеку. Да, выглядит она на семнадцать, и даже на восемнадцать! Но могли бы попросить паспорт, а его  только через два года получать!
       Если бы  не пустили там, - обида была бы другая, и не на них! Её не пустили здесь! Заперли в шкафу красивые сапоги! Отобрали сумку с косметикой!
Теперь и через окно не убежать! Куда она пойдет такая?
 Колючки обиды  разрастались в гигантский кактус, через который уже нельзя было перешагнуть. Кактусов становилось все больше и больше, они срастались в плотную стену отчуждения, через которую и при желании не перелезешь.

       Танька пролистывала в голове весь ход скандала и делала заметки на полях:
- Осатанели со своей учёбой! Сами бы попробовали в этой школе! Один иврит! Язык Торы! И Тора с её вопросами… Отделались там
"Кратким курсом истории КПСС" – тут нет краткого…
       Она кривила душой. Иврит родители выучили. Отец даже экзамен сдал. Доказал на всех языках, что он - врач. В его профессии краткого курса быть не может. Это Танька знала, но всё, что не вписывалось в ход ее мыслей, оставляла в стороне.
- Сапоги забрали! Ведь не носит их мама! Даже ни разу не обувала! Нет!!!
Как собака на сене: и сам не "ам", и другим не дам! Зачем ей такие сапоги на фабрике?
 -Учиться! Учиться! А сама завалила экзамен! Значит, не очень училась!
 -Теперь опять полгода даже музыку нормально не послушаешь:"Сделай потише! Мама занимается!".
 -Что такого я им сказала? Что сто шекелей – не деньги? Что сама за час могу их заработать? Без образования!
Как он взбесился! Побелел! Задрожал! Завизжал: марш в комнату!
Хватит мной командовать! Унижать! Запрещать! Еще и за руки хватать!
       Танька зажгла свет и осмотрела свою руку: выше локтя проступали пятна свежих синяков от отцовских пальцев.
-Вот силища! – с отвращением подумала она.
       Жирными тараканами ползали в её голове злые мысли, щекотали усами и самолюбие, и гордыню, откладывали тяжёлые яйца обиды, в которых быстро вызревали жидконогие таракашки реванша.
       Дочери хотелось отомстить родителям за своё сегодняшнее бессилие, чтобы стало им так же, как ей сейчас, больно и обидно. Чтобы горько раскаялись, сильно пожалели, что так  с ней обошлись.

       Она слезла с дивана и взяла в руки висевшую за дверью скакалку.  Скакалка была из толстой резины и довольно длинная, приходилось наматывать излишек на ладони, чтобы не запинаясь скакать. Танька подошла к зеркалу, сняла кофту, с немым вопросом взглянула в глаза отраженной девочке.
       Пальма за окном одобрительно качнула веером листьев.
       Танька сложила скакалку вдвое, потом вчетверо и со всей силой огрела себя  по спине.
       Там, где легла скакалка, стали наливаться рубцовые следы. Девочка повернулась к зеркалу боком, через плечо осмотрела свою исполосованную спину, улыбнулась злорадно и пошла спать.

2.

       В приёмном покое городской больницы утренние часы считаются легкими. Запарка обычно вечером. Но сегодня было не так. Поблизости произошла авария: грузовик без тормозов врезался сзади в легковушку, ожидавшую на перекрестке свой зеленый, пошёл юзом и стукнул сбоку еще несколько машин.
В аварии не было ни одного серьёзно пострадавшего, но все её участники на машинах "Скорой помощи" явились для медицинского обследования, желая получить страховую компенсацию. В таком деле не определишь на глаз, кто пострадал, а кто заурядный симулянт. Всех осматривали терапевт, хирург, невропатолог, всем делались рентгеновские снимки.
       Кроме того, как обычно, терпеливо дожидались врачебной помощи несколько пенсионеров, буянил пьяница-диабетчик, у которого от водки разгулялся сахар. Около десяти" Скорая" доставила девочку-подростка, пытавшуюся свести счеты с жизнью. Её родители с мольбой заглядывали в глаза врачам, невольно мешая делать необходимую работу. Жизнь девочки была уже вне опасности, когда на весь приёмный покой прозвучал из динамика голос больничного администратора:
- Доктор Зайчик, срочно зайдите в кабинет главного врача!
-Я занят! Зайду позже, – с раздражением отозвался доктор и начал искать на слабой руке самоубийцы вену для капельницы. Девочка лежала бледная, слабая, с бессмысленным взглядом, и доктор отметил про себя – ровесница его Татьяне.
-Доктор Зайчик! – снова зашуршал административный голос. -Срочно! Немедленно! Оставьте все дела, коллеги Вас заменят!
-И здесь начальство работать мешает,- резонерствовал доктор. Он был новенький – только месяц назад подтвердил свою профессиональную пригодность.
       Зайчик распахнул дверь, ведущую в кабинет главврача, и почти возмущенно спросил:
- Что стряслось? Пожар? У меня там тяжелый случай!
- Присаживайтесь,- энергично, но не без ехидства изрек главврач.
- Тяжелый случай у Вас здесь!
       Вошедший взглянул на него с недоумением, но стулом воспользовался.
- Сколько у Вас детей, доктор Зайчик?
- Одна-единственная дочь.
-И как… у Вас с ней отношения?
-Ну, не без проблем! Возраст у неё переходный.
-Так-так,- буркнул себе под нос главврач и уткнулся глазами в бумаги. Больше на доктора Зайчика он не взглянул ни разу.
- Мы получили письмо с курьером из городского суда,- уже совершенно казенно и неперебиваемо продолжил главврач. – Против Вас и Вашей супруги возбуждено уголовное дело. Вы обвиняетесь в жестокости по отношению к детям. В связи с этим мы отстраняем Вас от работы до полного выяснения вопроса и принятия судебного решения.
       Медицина – это не только профессионализм. Это, в первую очередь, - милосердие! Человек, обвиняемый в жестокости, не может работать в больнице ни врачом, ни санитаром.
       Мы с Вами еще не подписывали трудовой договор, поэтому Вы у нас, как бы, и не работаете. Идите домой. В бухгалтерии сделают расчет, чек вышлют по почте. Больше мне нечего Вам сказать. Прощайте.
-Нет, позвольте! – продолжал недоумевать доктор Зайчик.- Какие дети? О каких детях идет речь?
-Речь идет о Вашей дочери – Татьяне.
-?
-Вы же сами сказали, что отношения не без проблем!


3.

       По дороге домой безработному Аркаше Зайчику жутко хотелось напиться. Еще час назад он был анестезиологом, сейчас его собственная душа нуждалась в анестезии. Дозу он знал: либо три литра пива, либо пол-литра водки, но Аркаша никогда не брал с собой на работу денег – только домашний обед.
Он шел энергичной походкой: широко шагал и размахивал руками, и зачем-то сжимал  пакет с пластиковой коробочкой, в которой перекатывались по гарниру туда-сюда скукоженные сосиски.
       Дома не было никого. Жена на работе, Татьяна, видимо, в школе. Было совсем тихо, не звучали на полную громкость ни Бритни Спирс, ни Дима Билан. Аркаша прошёл прямо в кухню и сунул в холодильник свой несъеденный обед.
В эту минуту ключ зашевелился в двери –вошла Татьяна в сопровождении двух незнакомых женщин. Одна из них была в полицейской форме. Не обращая на него никакого внимания, все они прошли в комнату дочери. Аркадий не слышал их разговор, но до него доносились обрывки фраз:
- Бери всё, что тебе нужно! Постель выдадут… гигиенические средства тоже… тише… он дома…
Из Татьяниной комнаты вышла женщина и направилась к нему:
- Дора Мизрахи! – представилась она. – Социальный работник. Вот конверт, там все написано. Вы умеете читать на иврите?
Аркадий молча взял конверт из рук этой Доры.
Оставшись в кухне один, он долго не решался распечатать его. Казалось, что в пакете бомба огромной разрушительной силы. Кто заложил эту бомбу? И кто заложник? Сколько яду в тротиловом эквиваленте нужно, чтобы взорвать к ядрёной фене его семейный очаг?
       Аркаша вскрыл конверт и разложил на столе его содержимое. Он снял с холодильника четыре магнита и придавил ими каждый лист, чтобы ветром не сдуло со стола этот кошмар.
Одна бумага извещала об открытии уголовного дела. Эту бумагу и зачитывал сегодня утром главврач. Там была указана приблизительная дата первых судебных слушаний, через пять месяцев…
Дело было открыто на основании искового заявления.
       Заявление было написано чьей-то чужой рукой, но внизу четко и разборчиво подписано его Татьяной.
 Третий лист – протокол беседы ученицы восьмого класса Татьяны Зайчик с социальным работником Дорой Мизрахи.
- Дора…Дора… мысленно проговаривал Аркадий. –Что же ты наделала, Дора?
Последний лист был заключением медицинской экспертизы. Она подтверждала наличие следов жестоких побоев на теле несовершеннолетней Татьяны Зайчик.
 Аркадий перечитал все бумаги, в том числе и написанные сложным юридическим языком. Здесь он мог усомниться в адекватности собственного понимания текста. Медицинское заключение сметало все сомнения. Такие бумаги он умел и читать, и писать, и даже понимать в них кое-что между строк.
Рубцы на спине, множественные гематомы.
       Всю жизнь он был готов стереть с лица земли любого, кто причинит боль его девочке, заставит её страдать… Из документов следовало, что этим злодеем был он, отец, вместе с матерью.
- Татьяна!- стараясь сохранять видимое спокойствие, позвал Аркадий.
Танька давно ждала этой минуты. С улыбкой победительницы она вплыла в кухню, а две дамы заняли наблюдательный пост в коридоре.
К этому моменту специально Танька выучила выражение на так любимой папочкой латыни:
 AVE CEZAR, MORITURE TE SALUTANT!
Цезарем, конечно, была она. А папочке, жалкому перепуганному папочке, она отвела роль идущего на смерть. Её слова зависли в воздухе – папочка не был перепуганным. Он был сердит, зол, разъярен, но страха в нём не было.
 - Зачем ты это сделала?
Танька думала, он будет интересоваться, как.
 На этот вопрос у неё был заготовлен подробнейший и занимательный рассказ. Сначала она стала собственным палачом, а потом разыграла роль жертвы. Она так вошла в образ, что все поверили ей! Никому даже в голову не пришло посмотреть на родителей-садистов.
       Столько внимания к Таньке не проявляли никогда! Столько понимания она не встречала за всю жизнь! Мир повернулся к ней лицом! Вся школа! Классная руководительница наконец-то поняла, почему девочка не интересуется учебой. Консультант-психолог забрала Таньку с математики и рассказала ей о её правах и о том, как можно заставить родителей уважать личность подростка! Социальная работница Дора написала от ее имени заявление в полиции и свозила на своей машине Таньку на медицинское освидетельствование.
       Вопрос, который сейчас задал отец, ни разу не пришел ей в голову. Она встала на путь мести и искала средства для воплощения замысла, но совсем не думала о конечной цели и цене победы.
- Я вам отомстила за вчерашнюю дискотеку! Теперь мы квиты! – веселой скороговоркой ответила Танька и посмотрела на отца, будто погоны из шестерок умудрилась навесить оставшемуся в дураках.
- Сумку с косметикой верни! Не видишь, я собираю вещи - ухожу от вас!
       Аркадий сорвался с места, сунулся в одну комнату, потом в другую, наконец нашёл эту сумку, в узком коридоре протиснулся между двумя посторонними дамами и вручил косметичку Таньке.
-Вот спасибо!А то куда я без косметики?!-она хотела по привычке чмокнуть отца в щеку, но что-то её остановило. Их взгляды встретились: смеющийся и самодовольный Танькин и чего-то напряженно ждущий взгляд Аркадия. Улыбка застыла на Танькином лице, как приклеенная. Эта улыбка мешала отцу увидеть в её глазах то, что он искал.
       Беззаботная и счастливая улыбка превращала его дочь в бездушную куклу. Отец всматривался в искаженное улыбкой лицо, но торжествующая улыбка никуда не уходила. Первый раз в жизни терпеливому и уравновешенному Аркадию захотелось схватить эту любимую куклу за волосы, а свободной рукой долго и больно хлестать по щекам, но он сдержался.
( продолжение следует)