Особые приметы

В это утро петуха Жорку носили на базар продавать. Баб-Нюра специально выбрала воскресенье – подороже будет - и из дому вышла пораньше, чтобы место бойкое занять, да прокрутить все по-быстрому, так как на вырученные деньги рассчитывала еще зайти в магазин купить сахару, а если останется, то и внуку Миньке глиняную свистульку.

Размечталась! Простояв три часа, она ушла, как говорится, не солоно, не сахарно хлебавши. Предполагается, что Жорка с такой ненавистью, с таким презрением смотрел на интересующихся его особой, что даже в супе его буравящий взгляд не померк бы и продолжал бы портить благодушное воскресное настроение домохозяйкам. А может, баб-Нюра посчитала, что уж конечно, это сокровище стоит на рубль дороже, и погордилась вступать в торг. Так, или иначе, но Жорку принесли назад и водворили в курятник.

Петухам не полагаются ошейники, и их не сажают на цепь, поэтому, сделав подкоп под калиткой, через полчаса он уже разгуливал на свободе.
 
А-а! Вот она! Виновница его опалы. Ишь, крадется! Перебирает лапками, и по стеночке, по стеночке. Таращится-то как. И панамка на лысой голове, как у взрослой. Уж не смешила бы!.. Нет! Ну, ты, определенно, меня раздражаешь! Чего уставилась-то? Боишься?! Щас я тебе!… Ему даже взлетать не надо, настолько мала ростом эта сопля – полный страха синий глаз почти на уровне его клюва. Встал на цыпочки, вытянул шейку - клюк!...

Версия жертвы:
Кажется, мне было года два, но я помню этого петуха – он был огромный и белый, как на картинке в маминой поваренной книге выпуска Сталинских времен. Я сидела на веранде с куклой, когда в синем галифе и тапках на босу ногу вышел сосед дядь-Коля-милиционер и позвал меня смотреть кроликов. Но тут я увидела Жорку. Надеясь, что, может быть, он не заметит меня, я старалась потихоньку, по стеночке продвинуться вслед за дядь-Колей. Да взгляд у супостата зоркий. Вот он уже надвигается на меня, играя мышцами. Неумолим! Мне бы зажмурить глаза, и не видеть весь этот ужас, но, как завороженная, я «смерти смотрела в лицо». Клюк!...

Версия мамы:
Ведь Нюра же носила его в тот день на рынок, но принесла назад – не продала! На минутку выпустила Танюшку одну во двор, и Коля там был. Слышу только рев, как вой сирены. Выбежала – у Танюшки глаз в крови и петух от нее отходит. Чуть сама не умерла – кокого девочке без глаза?

Версия папы:
Ко мне сослуживец зашел. Сидим разговариваем. Слышу шум во дворе. Выбежали – у дочки глаз в крови – ревет; Эта волосы на голове рвет, тоже воет. Ну, я сразу машину вызвал, с врачами договорился – воскресенье ведь, все отдыхают, но я все устроил – все забегали, все сделали.
 
О бренности сущего и воздаянии:
До глаза Жорка-таки не дотянулся. Но за коварство свое уже через пять минут был обезглавлен и закатился его протестующий взор, так и не смирившийся с действительностью.
 
А у меня на всю жизнь осталась отметинка под правым глазом, и каждый год, приходящийся на петуха, становится для меня особым: он, «жареный», нет-нет, да и клюнет меня с «любовью» в темечко.

P.S. Мой приятель, из пацифистских побуждений, предложил сохранить Жорке жизнь - но... реальность груба и жестока...