Время ебна

Время ЕБНа

Северный флот. Закрытый город. 1993 год.
Алексей Павлов шел по пирсу, сильно наклоняя вперед свою нестерпимо тощую фигуру. Колючий снег, с силой бросаемый непрерывным приступом ветра резал лицо. Полы шинели взвивались, и шинель, и шапка, и лицо – все было пробито этим снегом, тут же превращавшимся в корку, снег набился даже в карманы. Адексей закончил вахту, которая длилась четверо суток и теперь направлялся за пайком.
Он расписался, где положено за паек и отправился домой.
До дома идти пешком около сорока минут, но при таком шторме на дорогу уйдет больше часа.
Несмотря на усталость, навалившуюся после службы, домой Алексей шел неохотно, и мысли его были самыми мрачными. Сегодня снова не выдали зарплату. И это уже третий месяц подряд. Родители Нади каждый месяц присылают какие-то свои гроши, и на эти гроши Алексей, Надя и двухлетняя Люба существуют.
Надя часто плачет, все-время просится к родителям в среднюю полосу. Алексей не может купить Наде красивую одежду, он не может обставить квартиру (они живут в квартире с прогнившей рухлядью, передаваемой офицерами «по наследству»)и не может Любе купить зимнюю одежду и накормить ее фруктами, так необходимыми в этих суровых условиях, где зимой светло только три часа в сутки.
Алексей вышел из лифта, и прежде чем войти в квартиру, перчатками, насколько это было возможно выбил снег из шинели, но снег въелся в шинель, обстучал об руку шапку с кокардой.
- Есть кто дома? – снимая шинель, спросил Алексей из прихожей.
Надя вышла из комнаты, и ничего не говоря, отправилась на кухню.
- Я паек принес, - сказал Алексей вслед Наде.
Он принес сумку на кухню и стал выкладывать продукты на стол.
- Зарплату дали? – спросила Надя, стоя спиной к Алексею.
- Зарплату пока задерживают. Паек дали. На месяц рассчитано.
- Ну, что там за паек?
Надя подошла к столу, на который Алексей выложил свертки и пакеты.
- Масло сливочное, смотри, какой большой кусок.
- Это масло?
- А что?
- Ты посмотри, какое это масло! Ты что, хочешь сказать, что Любочке можно есть проголклое масло с плесенью?!
- Надь, но ведь другого нет. Плесень срежем, остальное стопим, можно есть.
- Я сроду тухлятины не ела.
- Другого нет, - жестко сказал Алексей.
- Что еще полагается лейтенантской семье? – остыла Надя.
- Тут вот еще мясо.
- Мясо? Удивительно. Больше костей и на месяц не хватит на всех.
- Ну растяни, Надя. Должно хватить.
- Боже, как я устала: растяни, подожди, потерпи, сэкономь. Было бы с чего!
- Другого нет. Вот еще сыр, полкруга.
- Воняет этот сыр, засох и в плесени.
- Не ешь! Я сам съем.
- Вот и ешь плесень!
- Я срежу плесень и буду есть. Лучше так, чем никак.
- А это что, это называется сушеные овощи?! Их засушили вместе с гнилью!
- Выбери гниль, Надя, можно и борщ, и щи сварить.
- Вот и выбирай! Твой паек, ты и копайся в плесени и гнилье!
- Мой паек?! А твое что?! Мой хотя бы паек, а твое-то что?!
- А моя Любочка!
- Любочка и моя тоже, а твое-то что?!
- Мы живем на деньги моих родителей!
- Велики эти деньги!
- А твои вообще ничего не присылают, ни денег, ни посылки, ни письма!
- Ты знаешь, что я в ссоре с родителями, и нарочно упрекаешь меня, чтобы было больнее! Мало мне на службе, так и ты тоже!
- Зачем ты поехал на этот Север?! Другие в Севастополь распределились! Зачем ты меня сюда притащил?! Ребенка одеть не во что! Любочка апельсинчиков, яблочек просит!
- Кто же знал, что тут эта перестройка будет, ГКЧП, я виноват, что получку не выдают?!
- А кто? Я виновата?
- Иди работай!
- Сам же знаешь, что Любочке нельзя в ясли!
- Другим можно, а ей нельзя?!
- Да, ей нельзя, нельзя! Как же ты не понимаешь! – Надя заплакала. – В квартире холодно, Любочка простужается. У нее уже аденоиды нашли.
Из комнаты послышался детский плач и Надя ушла.

Надя бежала с кастрюлькой горячего молока, сильно спеша, потому что Любочка заболела, лежала в жару.
В это время распахнулась входная дверь и в прихожую вошел Алексей. Ничего не говоря, он снял шинель и прошел на кухню. Надя вернулась на кухню и молча стала мыть посуду.
- Где ты так долго был? Уже ночь. – Наконец спросила Надя.
- К сослуживцу зашел. Посидели.
- От тебя разит на километр. Хорошо посидели.
- Это не твое дело.
- Знаешь, я решила, что мы с Любочкой уедем.
- И давно ты так решила?
- Давно. Любочка заболела, а ты шляешься. Мне из дома не выйти, ни в магазин, ни в аптеку. Соседи на работе до поздна. Простояли позачера с Любочкой в магазине за молоком, ребенок перепотел, потом на мороз, она плакала.
- А без очереди нельзя попросить с маленьким ребенком пропустить?!
- Ты что, с Луны свалился? Там вся очередь такая, все с детьми. Там страшное дело – какая давка была. Дети плачут, мамы нервничают. Мы полтора часа простояли. Любочка температурит, я думала, что ты пораньше придешь, сходишь, хотя бы, в аптеку.
- Завтра схожу.
- Завтра?! А ночь я что буду делать?!
- Чай дай.
- Чай не поможет. У нее горлышко, высокая температура, а ты шляешься, по друзьям водку пьешь!
- А ты не пьешь, да от тебя никакого толку. Не могла даже ребенку врача вызвать.
- Никакого?! Я хотя бы ребенка ращу, а ты пустое место! Как я врача вызову, без телефона?! С кем я ребенка оставлю?! Я уеду, уеду домой. Мне невозможно тут одной находиться. – Надя заплакала. – Я простудилась в этой холодной квартире, и воды кипятка не дождаться, к женскому врачу не пробиться, в деснах пять кист обнаружили, сказали все пять зубов удалять надо. Я уж пила, пила антибиотики... Неужели я буду пять зубов удалять...
Алексей подошел, выключил воду, прижал Надю к себе.
- Ну потерпи, Надя, все образуется.
- Когда? Мне двадцать пять лет. Я молодая. Я жить с радостью хочу, я жизнь любить хочу. Хочу красивой быть, посмотри, во что я одета. У меня ни косметики, ни туфелек нет.
- Ну подожди, Надя, ну потерпи.
- Нет, я не могу, мне мама будет помогать.
- А как же я, Надя, как же я?
- Как хочешь. Будешь на службу ходить.
- Я к вам привык. Одному-то нехорошо.
- Боже мой! – Надя отстранилась от Алексея. – Я не могу здесь больше! Не могу! – Она заплакала снова, вытирая фартуком глаза.
- Если ты уедешь и Любочку заберешь, я убью себя.
- Напился и болтаешь. Уйди уже прочь от меня.
- Я не болтаю, а так и сделаю.
- Хватит, слушать не могу.
Надя снова включила воду.

Алексей не замечал ни яркого солнечного дня, ни, радовавшихся этому редкому явлению, горожан, он не слышал веселого поскрипывания крепкого снега под моряцкими ботинками.
Последний месяц на службе начались неприятности. Он получал выговоры за нетрезвый вид, и за невыполненные поручения, младший состав его не слушался, за что он снова и снова получал выговор. Привносить что-то новое не разрешалось, всякое дельное указание давно служащим офицерам от молодого лейтенанта принималось в штыки, его вызывали к командиру и заставляли извиняться, за то что он «видит» больше остальных. Алексей понял, что романтика закончилась, что здесь болото, которое нельзя шевелить, что новации и замечания по делу только навредят ему, и эта скука еще сильнее удручала его молодую, кипучую энергию.
Сейчас он шел целенаправленно, не останавливаясь и не сбавляя шага. И на каждом шагу он чувствовал Ее, и понимал замутненным от алкаголя сознанием, что Она – это и есть его свобода и спасение, его утешение и защита. В Ней его сила. С Ней он все докажет. Ради Нее ему поверят, к нему прислушаются. Он только что украл ГРАНАТУ, он чувствал сейчас себя героем, а самое главное – профессионалом. Теперь все обратят на него внимание, теперь их мертвые души проснутся, и Она поможет ему. Надя купила билет на самолет. Они долго, долго ссорились. Он ушел ночевать к сослуживцу, напился и снова пришел на службу нетрезв.
Он прошел в комнату и взял Любочку на руки.
- Не трогай ребенка в холодной одежде.
- Я подумал, сама можешь ехать, раз тебе так хочется, а Любочку я не дам.
- Кто тебе Любочку оставит, пропойца в погонах.
- Это мой ребенок, она будет со мной.
- Как же, сейчас. Я сказал тебе, сними шинель. Иди к маме, детка, - сказала Надя, забирая Любочку у Алексея. – Дети без мамочек не могут.
- А без папы могут?
- Без такого могут. Папу можно и другого найти.
- Значит с чужим ей будет лучше?
- Конечно лучше, чем с алкаголиком и нищим.
- Замолчи.
- А что мне молчать? Посмотри на себя, сучок, у тебя ничего нет.
- Может, ты хочешь, чтобы и меня не было?
- Отстань, опять напился.
- Я один не смогу.
- Зачем ты тогда сюда ехал?
- Я не знал, что так будет, ГКЧП, я хотел служить на флоте, на Севере хорошо платили.
- Хорошо платят не только на Севере.
- У меня нет другой професии, можешь ты это понять своей пустой, глупой головой! Я не хочу другой профессии! Я учился, тратил юность!
- А я что трачу?! Зрелость?! Я постарела на этом Севере. А с мамочкой и папочкой я цвела, была здорова! Все уже решено, поживем врозь. Проводишь нас завтра, конечно. Самолет днем.
- Раз так.
- Так, так и только так.
- Тогда... мне тут по делу... посмотри на меня в окно, и... с Любочкой.
- Что на тебя смотреть, забулдыривать пошел?
- Посмотри на меня в окно с Любочкой.
- Вот пристал, посмотрим, посмотрим.
Алексей почему-то побежал из комнаты, и было слышно, как он бегом спускается по лестнице с третьего этажа. Надя увидела его, бегущим в сторону ограды детского сада, как он вбежал на площадку, где никого не было, по снегу подбежал к беседке-грибку и стал забираться на металлическую крышу, ярко раскрашенную под мухомор.
- Ну, пьяница, на подвиги потянуло, - сказала Надя. Любочка, папа чудит, развлекает тебя.
Алексей замер на скользкой крыше и посмотрел на Надю. Ему хорошо была видна ее снисходительная улыбка. Затем он медленно вытащил гранату из кармана, секунду еще медлил, сдернул чеку и спрыгнул с гранатой вниз.

В полной, мертвой тишине горожане стояли плотным кольцом вокруг решетки, не заходя на территорию детского сада. Ярко светило солнце. У покосившегося грибка был черный снег, а метрах в двух, на этом черном снегу, как на могиле строго лежала офицерская морская фуражка с кокардой. Многие женщины вытирали слезы. Некоторые тихо объсняли подходящим случайным прохожим, что случилось.
- Лейтенант взорвал себя.
- Спрыгнул с грибка с гранатой на глазах у жены и ребенка.
12.02.08.