Февраль. 1 0 не в мою пользу

       До конца января все было вроде тихо. А третье февраля теперь для меня и для Жени стал просто историческим днем, который между нами называется “театр”. Почему так? Сейчас объясню. В начале письма я уже говорила о театре. Дело в том, что наша русичка несколько раз в год устраивала поездки в Мурманский театр СФ. И в этот раз, чтобы не говорить родителям о том, что идем просто тупо пьянствовать, мы с Женей придумали, что “поедем в театр”. На самом деле поездка в феврале все-таки должна была состояться, только двумя неделями позже. А Оля в “театр” не поехала, так как ей мама денег не дала, и потому она гуляла до девяти часов. А, кстати, я ж не сказала повод нашего культурного собрания – мы праздновали днюху Киры. Ровно спустя месяц. О, это было незабываемо! Во-первых, я, как водится, напилась до невозможности, единственное, что я могла делать – это сидеть на Кире несколько часов подряд и целоваться, целоваться, целоваться… Он же меня и в туалет водил за гараж, помогая расстегивать и застегивать джинсы… Кстати, тебе, наверное, интересно, почему именно за гараж? Просто в этот раз мы весело гуляли в гараже Сакирки, у которого были белые “Жигули”. А гараж стоял на болоте, на Гаджиева, помнишь? Вот, и именно в тот день, именно когда Кирилл сидел на стуле, а я на нем, и мы оба были пьяные, он сказал мне сразу три вещи подряд: “Я тебя люблю, я тебя хочу, ты будешь со мною встречаться?”. Я попросила его: “Повтори! Повтори это еще раз!”, и он опять спросил: “Ты будешь со мной встречаться?” – “Да нет же! Другое!..” – “А, понял. Я люблю тебя”. Такой счастливой, как тогда, я была, наверное, еще пару раз и всегда именно с ним. Да, и еще почему Женя этот “театр” запомнила: она выпила больше меня, и ей было плоховато. Она сидела на улице, в снегу, как сейчас помню, в двадцатиградусный мороз (а в гараже было чуть теплее – всего -11оС)… Вокруг нее хлопотал Кабан. И вот я, такая пьяная и счастливая, выхожу из гаража, чтобы узнать, как там моя подруга (Оля к тому моменту уже домой ушла). Женя сидела, я стояла напротив нее, а слева от меня стоял Кабан. С его стороны подул ветер, до меня донесся запах его одеколона (который я сейчас, кстати, жутко ненавижу!), дверь в гараж была приоткрыта, но мне было глубоко все равно… Я схватила его и засосала… Разлепил нас безумный хохот и хриплое восклицание Жени: “Я все видела!!!”. Мы с Кабаном бросились к ней, перебивая друг друга и объясняя ей, что все это – галлюцинации на фоне опьянения. Она заверила нас, что будет молчать – подруга все ж, как-никак! – и заснула. Я вернулась в гараж, чувствуя за собой кошмарный груз вины. Оставалось лишь только надеяться, что в открытую дверь Кирилл ничего не видел и не слышал. Потом все как-то вышли проведать Женю, а мы с Кабаном опять оказались наедине, правда, в этот раз я предусмотрительно села так, чтобы между нами стоял стол. Но мой длинный язык стол не завязал. Как в бреду я кричала, какой Кабан дурак, как он мог упустить возможность со мной встречаться, вот теперь из-за его нерешительности мы оба мучаемся – я с Кириллом, а он один. Черт меня за язык дернул!!! Я совершенно точно знаю, что в трезвом уме и в твердой памяти от меня такие фразы никто не услышал бы, но: язык мой – враг мой. Что было сказано, того не вернешь, и мне остались лишь угрызения совести и тяжелый груз вины за содеянное и сказанное. Мы даже с девчонками ссорились из-за того, что в своей жизни я чувствовала свою вину только перед Кириллом, а на всех остальных плевала с высокой колокольни. И это было так. Я была не права, но признавать этого я не собиралась, моя безумная любовь затмила все вокруг, кроме Кирилла никого и ничего для меня не существовало. Влюбленная дура, что тут скажешь. Но я вернусь к третьему февраля. Этот вечер, полный ласки и любви, закончился для нас с Женей полным разгромом. У Жени история была короче. Ее просто привели домой и передали в руки родителям. У меня же все могло быть нормально, если бы не носки. Да, ты представляешь, из-за каких-то носков под гору полетело все! В ту субботу я, как обычно, после школы побежала на кружок “Театра мод”, шить себе костюм к выступлению. Домой прибежала в полпятого, а в пять ко мне уже должна была зайти Оля. Короче, мне просто чисто случайно повезло, что в то время мама ушла в магазин и не видела моих бешеных сборов и не слышала частых звонков от Кирилла. Вот кто меня опять за язык тянул?! Я решила у нее перед тем, как она ушла, спросить, где мои теплые носки. Я знала, что будет холодно. Но ее это насторожило. В семь вечера мне пришлось перед ней разыгрывать по телефону сценку “Ой, мам, пока, уже Анна Вячеславовна зовет, сейчас представление начнется!”. По моим заверениям, “из театра” я должна была приехать около одиннадцати, что маме показалось слишком поздним временем. Одно счастье – папа, как и в Новый год, был на дежурстве. Но кто же мог предполагать, что из-за носков (мне сама мама потом сказала, что ей показалась странной моя идея надеть теплые носки; не правда ли, странно – зима, февраль, двадцать градусов ниже нуля, а я в теплых носках; маразм прям какой-то!..) она обзвонит почти полгорода и узнает, что театра-то и нет! Друзей-то я предупредила, а их родителей – нет! Что там было!!! Мой телефон выключен, мама звонит Оле, та ей честно признается, где я и, в свою очередь, звонит Сакирке, тот дает трубку мне, я в панике, ору: “Такси! Быстро мне такси!!!”. Мы с Кабаном полчаса ждем на морозе (откуда он опять в моей жизни взялся?!), такси не приходит. Полдвенадцатого. Я несусь домой, у двери опять сосусь с Кабаном, а потом у меня долгая истерика на кухне и выяснения отношений с мамой. Короче, полный абзац! Кстати, вот ответ на вопрос, почему Кабан меня домой провожал – Кириллу стало плохо, и он раньше ушел домой.
       На следующее утро я сразу ничего вспомнить и не могла, позвонила Жене – та такая же. Пришлось звонить Кабану. И вот тут-то он с каким-то маньячным удовольствием, смакуя каждое слово, рассказал о моих приключениях. Услышав все, чем я занималась не пойми с кем, при этом только-только добившись предложения, так сказать, руки и сердца от своего любимого человека, я ужаснулась. Опять получилось, что я изменила Кириллу. И на этот раз уже серьезнее, чем раньше. Оставалось лишь надеяться, что и Женя, и Кабан будут молчать. Но, что знают двое – знает и верблюд. Насчет Жени я ничуть не сомневалась – она же моя лучшая подруга и, как и Оля, никогда бы и не подумала о таком предательстве. А вот из-за Кабана я впала в мягкую стадию депрессии. С учетом его предыдущих предательств, веры ему не было. Теперь я, как приговоренный к смерти в ожидании казни, ждала решения своей участи – все зависело от того, как часто будут в последующие дни общаться Кира с Кабаном и насколько Кабану будет “обидно за друга”.
       В понедельник, пятого февраля, в школе я была сама не своя. Я просто летала на крыльях счастья, и ничто не омрачало моего светлого и радужного настроения, даже двойная алгебра, такая же физика и история с физрой! Я готова была всему миру рассказать о своей радости, хотелось с каждым поделиться своим счастьем! Поэтому всем, кто только слушал – да и не слушал если, тоже! – рассказывала о том, как Кирилл наконец-то предложил мне встречаться.
       В десятых числах у Шишкина нашли грыжу и его положили в больницу оперировать. Всей компанией, когда могли, мы ходили навещать его, пару раз я ссорилась с Кирой. Но четырнадцатого февраля он перешел все границы. Как ты уже, наверно, между строк выявила мою романтическую натуру, то ты так же и поняла, что день Святого Валентина – для меня самый священный праздник в году. И провести я его собиралась с Кирюшей. Ну, хотя бы в его минутном присутствии. Часов в шесть вечера я стала собирать народ гулять. Мы тогда тесно общались с Кабаном, но, честно говоря, я считала его не столько другом, сколько жилеткой и специалистом в чувствах Киры и его отношении ко мне. Я в то время была простой, как веник, и думала, что Кабан честно разговаривает по моим просьбам с Кирой. Но, судя по всему, ничего такого и не было, скорее, наоборот – Кабан фильтровал все мои слова о Кирилле так, что буквально белое превращал в черное. Я на всю жизнь теперь запомнила, что мою фразу “Кирилл уперся, как козел рогом, и не желает идти на уступки” Кабан переделал коротко и ясно: “Кирилл – козел”!!! Согласись, в моей фразе не было и намека на то, что Кирилл каким-то боком может относиться к особи класса парнокопытных, я просто употребила метафору, а в словах, которые услышал от Кабана Кира было прямое и необоснованное оскорбление. Вот так Кабан и рушил нашу пару. Могу спорить, он ежечасно зудел Кире обо мне все, что только мог придумать своим гнилым и извращенным мозгом. А Кирилл был склонен верить не мне, а своему “десятилетнему” другу. Один – ноль в его пользу. Но вскоре я ему отомстила (хоть и неосознанно, но все же), о чем расскажу позднее. Итак, мы договорились встретиться у ДОФа. Пришла я. Пришел Кабан. Безбаш “наверное, подойдет”. С Кириллом Кабан никак не смог связаться (на мои звонки Кирилл также не отвечал). Тогда мы пошли к Жене, но ту не выпустили гулять. У Жени я подарила Кабану дружескую открытку, где не было ни слова даже о симпатии – просто фразы, вроде “как хорошо, что на свете есть такие верные друзья, как ты” и т. д. После Жени мы двинули на Корабельную к Сакирке, у которого проводили почти все выходные, потому что на улице было холодно. Мы с Кабаном были наедине – казалось бы, какой хороший шанс, чего еще желать! Но я верно ждала Кирилла, звонила ему и слушала длинные гудки… Но часам к восьми он пришел. Я вышла к нему в подъезд и подарила валентинку с собственным четверостишием “Ты один” (надо будет прочитать его, а то кроме названия, ничего и не помню!) и клятвами в вечной любви. Он извинился, что ничего не подарил мне, так как дома сидел целыми днями, он болел в это время – жутко кашлял и вообще выглядел неважно. И, конечно, я его простила. Мне не важны были подарки, важно было то, что он, больной, по кошмарному морозу пришел ко мне в такую даль. И, как оказалось, ненадолго. Мы поссорились. Вернее, я жутко на него обиделась за его жестокую шуточку в мой адрес. В ответ он обиделся на меня и, не успела я его поймать, как двери лифта закрылись перед моим носом. С седьмого этажа я понеслась вниз за Кирой. Если б я додумалась снять тапки Сакирки, в которых я чуть не навернулась сорок раз, может, я бы и догнала Кирилла. Но… дверь подъезда с домофоном хлопнула меня по лбу. Я вылетела из подъезда, завернула за угол и увидела лишь его стремительно удаляющуюся тень. В самом мрачном расположении духа я дождалась, когда сквозь громкую музыку хоть кто-нибудь услышит писк домофона, и вернулась обратно, мысленно послав Кирилла трижды. С какой стати я должна за ним бегать? Хотела извиниться? За что?! За то, что обиделась на него в ответ на оскорбление?! Извините, но я еще не сошла с ума. До восемнадцатого февраля от Кирилла не было ничего слышно. Но когда я сидела в больничной палате у кровати Шишкина, он мне все же позвонил. Я сбрасывала, не брала, не хотела его слышать… Но под давлением масс сдалась и сухо подняла трубку. Кирилл все понял по моему голосу и сразу стал бурно и совершенно искренне извиняться. Даже гулять пригласил. За полчаса я доползла от больницы до Кабана, где мы с Кирой немного постояли (он опять ворчал по поводу моих блестящих теней, потому что после меня, как он говорил, у людей складывалось такое впечатление, что это он намазывает на себя блеск с блестками, тени с блестками и тональник – правда, без блесток), после чего пошли к Сакирке посидеть у него. Вот сейчас я сижу и вспоминаю, как на моих глазах за полгода изменился человек. Раньше он не разбрасывался словами (как он говорит, что и сейчас не разбрасывается), но мне все же со стороны виднее… Еще восемнадцатого он клялся мне в любви до гроба. Двадцатого я ему звонила, и он называл меня Солнцем (в январе он говорил “моя Машуня”, а в феврале и далее я была только Солнцем), причем так нежно, как никто не может. Сколько раз я слышала это обращение и в мой адрес, и просто так, меня так одноклассник Денис называет, но только Кирюша (зая, котеночек) говорил это обычное слово с какой-то неповторимой интонацией и плавящим взглядом… В конце разговоров он всегда говорил мне: “Солнце, я люблю тебя, целую, пока!”. А двадцать первого все было уже не так, и ох как меня это насторожило! Ни Солнца, ни слов о любви, ни даже телефонного поцелуя не было. Я насторожилась. Но я даже и представить себе не могла, чего мне следует ожидать.
       В четверг, двадцать второго февраля, мы все собирались у Сакирки на квартире, начинать праздновать день защитника Отечества. Нам только повод дай, мы любой праздник за полгода отметим, потому и начали днем раньше. Ох, лучше б я сидела дома в этот день, заболела, сломала ногу, заснула, забыла, или просто бы родители не пустили гулять! Но нет – я, простой и наивный валенок, дома не осталась!!! Сначала мы просто веселились, играли в карты на раздевание, я сняла свой лифчик из-под кофты, чтобы никого не соблазнять видом в неглиже. Но припозднившийся Кирилл принял это не за то, за что выдавала я. Сказав, что нам надо поговорить, он вывел меня на ледяной балкон. Я села на подоконник и, глядя в замерзшее белое стекло, дрожа от холода, услышала, что он не видит продолжения наших отношений и все в том же роде. Он высказался и ушел. Я тупо сидела и смотрела на узор в окне, никак не в силах понять, что меня только что кинули. А надо сказать, я сама хотела уже недели две бросить Кирилла за его скотское отношение ко мне, но я его жалела. Он приходил ко мне в подъезд почти каждый день, загибался от жуткого кашля, а я целовала его, и в моей голове образовывалась пустота – сзади Кирилла стоял Кабан, при взгляде на которого мне было неудобно целоваться с Кириллом. Мне было морально тяжело обнимать и целовать человека, который даже и не подозревал о том, какой нож я держу в руках, но все никак не осмелюсь вонзить в него. Я жалела Киру, и к моменту той нашей встречи двадцать второго я уже твердо решила остаться с ним. Не знаю почему. Не из жалости, нет, тут другое. Возможно, где-то в подкорке я знала, что совершаю ужасные ошибки, но моя глупость побеждала все доводы разума. Я хотела остаться с ним, а он меня бросил. Хотя, может, он и знал, что я хочу с ним расстаться, но не могу – сколько часов я рыдала на эту тему в трубку этому ненавистному Кабану!!! Он мне потом еще и сказал, что Кирилл, оказывается, меня уже две недели бросить хочет, но не может. Но это был мой срок! Просто благодаря другу Кира сработал быстрее, Кабан-то ведь не знал о моем желании остаться навсегда с Кириллом и целиком забыть о нем самом. Так вот, я все-таки очнулась и вышла в гостиную, подошла к Кириллу и спросила: “Значит, это все, да?”. Он ответил, что да. И тогда я с радостным воплем (выпитый алкоголь дал о себе знать незамедлительно): “Я свободна!!!” кинулась в объятия к Кабану. За эти полгода я выявила своего самого страшного врага – алкоголь. Если б не он, я бы молча оделась и ушла или же плакала где-нибудь в темном углу. А так меня тянуло на подвиги. Внезапно меня за руку схватил Кирилл и со словами: “Пошли поговорим!” потащил опять на балкон. И тут я узнала то, чего уж точно никак не ожидала. Кирилл сказал мне, что решил заявить мне о разрыве наших отношений специально, чтобы посмотреть на мою реакцию. А я, дура, даже и не подумала о таком исходе и сразу бросилась во все тяжкие! Кирилл просто меня проверил. И ужасно разочаровался, добавив, что теперь точно все. Я считаю, зря он так поступил. Я, например, знаю, что мир вокруг меня населен не сплошь самоотверженными людьми с горячим сердцем и холодным умом. Опираясь на это, я никогда в своей жизни не проверяла близких мне людей – себе же только хуже сделаю. Они могут не понять тебя и поступить в той или иной ситуации совсем не в том ключе, в котором ожидаешь ты. К тому же, я считаю, что это жестоко и неуважительно. У меня есть два примера глупости этих проверок – Кирилл и Женя. Первый разочаровался во мне, а вторая тоже имела неосмотрительность проверять своих, бывших уже, друзей. Мне кажется, меньше знаешь – крепче спишь, и меньше будешь спрашивать – меньше вранья услышишь, поэтому лучше просто жить и общаться со своими близкими людьми, всегда надеясь на лучшее в них.
       Вот после того, как я узнала про эту жесткосердечную проверку, мне уже стало все равно. Кто я, что я – смысл был утерян. Я только что так глупо и неожиданно потеряла того, кем жила, а, значит, и жизнь утеряна тоже. Остаток того вечера я помню смутно, единственное, что осталось – это как мы с Кабаном извращались на диване в темной гостиной, а в дверь все время заглядывали пацаны. До сих пор перед глазами четче всех встает лицо Кирилла, который заглядывал в комнату чаще всех, наклеив на себя самую свою веселую и жизнерадостную маску… Только сейчас я поняла, какую боль он тогда испытывал, видя свою любимую девушку, уже бывшую, в объятиях лучшего друга, который впоследствии бывшим не стал. Этот эпитет с тех пор приклеился лишь к девушке. Я так и осталась “бывшей”…
       В ночь с двадцать второго на двадцать третье февраля я ощущала себя самой счастливой на свете. Полночи я просидела на полу у шкафа, прижав к себе голубой свитер, насквозь пропахший одеколоном Кабана, и в мыслях прокручивая его каждый восторженно-подобострастный взгляд, брошенный на меня…
       Утром все мои бурные впечатления рассеялись розовой дымкой перед зеркалом. Я смотрела в свои глаза, и что-то в них было не так. Вроде счастлива, вроде все хорошо, но… Не так.
       Праздничный день выдался довольно-таки холодным. После обеда я пошла в магазин с мамой. Мы с ней разминулись, но перед этим договорились в случае чего встретиться у “Льва”. Я стояла на высоком крыльце, и от мороза слезились глаза и щипало в носу. Вспомнив про мужской праздник, я отослала всем знакомым пацанам смс-ки, Кириллу в том числе. Многие ответили, но Кабан умудрился меня удивить. Он мгновенно позвонил мне и минут пять благодарил за поздравление, как будто я первая в его жизни, кто присылает ему банальное “С днем защитника Отечества!”. Мне было так неловко, впервые в жизни я натолкнулась на такую странную реакцию. Но этим мои удивления на сегодня не закончились.
       Вечером я пришла к Жене в подъезд, где уже собрались все остальные, даже Леша с разбитым носом и своей девушкой Леной. Я поднималась по ступенькам на четвертый этаж, пацаны расположились на площадке над третьим. Кирилл сидел на корточках с большим выражением усердия и старания на лице, зачем-то пытаясь натянуть презерватив на горлышко бутылки пива. Он не поднял глаза, и я прошла мимо. Не задерживаясь, поцеловала Кабана, подарила ему маленький хромовый брелок в виде сердечка, ранее предназначавшийся Кире, и ужом скользнула в незапертую дверь Жениной квартиры. Потом мы с Женей, вдоволь покрутившись у зеркала, вышли в подъезд. К тому моменту Кирилл уже перестал мучить бутылку, я подошла к нему и, лучезарно улыбнувшись, пропела: "Привет! Мы же с тобой так и не поздоровались!" и с совершенно дружеским лицом "своего парня" пожала ему руку. После этого все вышли на улицу с дальнейшим намерением направить свои стопы в подъезд к Рыбе. По пути я, как обычно, успела отпраздновать красную дату, поэтому в подъезд вошла "готовенькой". Оля и Женя разговаривали о своем, я не вмешивалась в беседу, все равно ничего не понимала. Я сидела на ступеньках, прислонившись спиной к перилам, слушала музыку в наушниках и грустила. В то время до меня уже начала доходить мысль, что с Кабаном я чувствую себя не девушкой, а проституткой какой-то. Он звал меня, а я не могла не пойти, и приходилось, переступив через себя, проводить время с человеком, которого видеть-то и не хотелось вовсе, не то что целовать. А целоваться я желала совсем с другим, который стоял здесь, рядом, но одновременно с тем был так далек... И тем мучительнее были минуты, потерянные с ним. Украдкой поглядывая на Кирилла, я делалась все мрачнее и мрачнее. И он это заметил. До этого он решил послушать музыку у меня в наушнике. Через несколько секунд с задумчивым лицом Кира отдал плеер мне. Я, вознамерившись узнать, что заставило его так задуматься, посмотрела на экран, на котором высветилось "А я хочу тебя обнять", позже я узнала, что песню Кирилл остановил сразу перед вторым куплетом. А в первом, как по заказу, несчастный певец мучился от осознания того, что он бросил девушку, а назад возвращать что-то уже поздно. Теневая ситуация. Увидев название песни, текст которой я знала наизусть, я не смогла сдержаться, и по моей щеке предательски скользнула слеза. Почти мгновенно Кирилл бросился ко мне, сел передо мной на корточки и с пристрастием стал допрашивать. Но я молчала, изредка выдавливая из себя фразы типа: "Все в порядке, просто не выспалась". Но он не поверил и сказал Кабану: "Кабан, ты что, не видишь, твоя девушка вся в слезах? Иди и успокой ее!". Ничего более трогательного я от Кирилла в жизни не видела, а тут такое! Кабан подозвал меня к себе, но я только крепче вцепилась в перила и осталась сидеть на месте. Тогда он сам спустился ко мне. Но и тут я проявила полную силу своего молчания.
       Вскоре все двинули на морвокзал. Кирилл взял меня за руку и увел вперед остальных. Он делал все, чтобы утешить меня в неизвестном ему горе, любыми способами пытался выведать причину моей депрессии, но он никогда бы не смог понять того, что в те часы поняла я. А для меня внезапно открылась Америка. Как алкоголь в свое время усиленно помутнял мой и без того довольно-таки туманный разум, так и сейчас он открыл мне глаза на чудовищный размер совершенной мной ошибки. Я поняла, что люблю только Кирилла, он один делал из меня человека, одного его я могла слушаться беспрекословно. Но никому этого я объяснить не могла. Потому и плакала. Лишь на морвокзале я, пересилив себя и не осмеливаясь посмотреть в глаза Кабану, рассказала ему о том, что мне нужен Кирилл. Кабана это поразило, но он сказал, что все понимает и попробует поговорить с Кириллом. После этого с Кирой говорил Кабан, говорили Женя с Олей и в конце слово предоставили мне. Сначала я убитым голосом говорила, что люблю его, потом, когда он сказал, что мы остаемся друзьями, и обсуждать тут больше нечего, я кинулась на него. Первой мыслью было ударить его, так, чтобы он почувствовал мою душевную боль, но я просто обняла его. Он оттолкнул меня, я цеплялась за его куртку, но он вырвал из моих замерзших рук свой рукав и ушел к пацанам. Я вылетела из здания морвокзала, на ходу решая, куда бежать – топиться в заливе, просто домой или на впереди идущую дорогу в надежде прыгнуть под автобус. Меня догнали крики: "Маша!!! Маша, стой!", это оказалась Оля. Я остановилась, ждала ее, не развернувшись. Когда она догнала меня, я спокойным шагом пошла дальше. Оля уговаривала меня вернуться и не глупить. Я ничего не отвечала, только в конце всех ее монологов отрывисто спросила: "Как ты узнала, что я пойду этой дорогой?". Она ответила, что спросила у парня, курящего на крыльце морвокзала, куда побежала девушка в расстегнутой салатовой куртке, и он указал в ту сторону, где еще был виден мой силуэт. Я расплакалась, измазала тушью и соплями Олину бело-зеленую шубу и вернулась, получив от нее клубничный чупа-чупс.
       Кирилл вышел с Кабаном на улицу. Они долго курили, но назад вернулся только Кира. На вопросы, где Кабан, Кирилл ответил, что тот решил остаться на улице, проветриться немного. Но Кабан не вернулся. Более того – он выключил мобильный и пропал.
       От этого мне стало еще хуже. Мало того, что перебаламутила тут всех, так и еще и парень из-за меня пропал. А вдруг он там где-нибудь в заливе уже топится или под автобусом валяется?! Короче, все кинулись его искать. Не помню, как именно его нашли, но, по-моему, он сам позвонил Кире и попросил того прийти в подъезд "Пана". Вскоре туда подошли и остальные. Оказалось, что Кабан с горя напился и решил уединиться в подъезде, но, видимо, долго в одиночестве не выдержал и позвал лучшего друга. Когда я подходила к "Пану", меня перехватил Кирилл. Он дождался, когда все зайдут внутрь, и заговорил со мной. Уже на втором этаже подъезда он мне еще раз доходчиво объяснил, что между нами ничего не будет и быть в принципе не может. Тогда же он сказал, что именно сегодня Кабан хотел предложить мне встречаться, а я, такая сволочь, так с ним поступила. Мне было на это глубоко плевать – плевать и на Кабана, и на все его чувства, мне нужен был лишь Кирилл. Я хотела его поцеловать, привстала на носочки, но он хмуро отвернулся и тихо, но весомо произнес: "Не надо, Маша". После он мне сказал идти к Кабану и утешить его – "посмотри, в каком он состоянии". Не знаю, что именно сыграло в моем дальнейшем поведении главную роль – видимо, все-таки привычка беспрекословно слушаться Кирилла, – но я молча поднялась наверх и подошла к Кабану. Поцеловала и прошептала: "Прости...". После этого мне пришлось вытерпеть еще некоторое количество минут с ним под аккомпанемент грустных, дерущих сердце и душу песен из его мобильника. Через несколько минут Кирилл ушел домой, по пути состроив самое развеселое выражение лица и радостно крикнув нам: "Е...итесь вы на мягком сене, ваш верный друг Сергей Есенин!". От этого мне стало как-то не по себе.
       В те дни я перенесла самые, наверное, нелегкие переживания за всю свою жизнь. Казалось бы, добилась, чего хотела, Кабан заботился обо мне, интересовался мной, но... Я поняла, что то, к чему я так стремилось, мне не нужно совсем. Я бы отдала все, что есть у меня, лишь бы только вернуть назад Кирилла – с его эгоистичной натурой, похабными шуточками и оскорблениями в мой адрес... Но вместе с тем на другой чаше весов стояли его добрый глубокий взгляд темно-карих глаз, мгновенные и множественные извинения за любую мою обиду, нежное "Солнце", его поцелуи, руки – все то, без чего я себя не представляла. Но главным было то, что меня никто не понимал, даже подруги. Но я их ни в чем не виню, я бы на их месте тоже себя не поняла. Я имела все, чего у них тогда не было, но все равно хотела каких-то глупых перемен, почему-то наивно полагая, что с Кабаном буду счастлива. Я сама собственными руками разрушила свое такое драгоценное счастье, которое тогда не могла оценить, а потом еще и жалела об этом. Правильно говорят: пока не потеряешь – не оценишь. И глупо, вернее, неправильно было жалеть о чем-то. Человеку непростительно считать, что одними пустыми сожалениями он сможет исправить ошибки прошлого. Я это знала, но ничего поделать с собой все равно не могла.
       Двадцать пятого февраля я надеялась погулять с Женей, Оля гулять не хотела. К своему глубокому неудовольствию, в подъезде Жужи я встретила пацанов. Довольно-таки равнодушно со всеми поздоровавшись, я прошла мимо Кабана и скрылась за дверью Жениной квартиры. Вскоре пришел Кирилл. Мы сидели с ним на одной ступеньке, рядом, и мое сердце все время так больно защемляло, когда он случайно задевал меня своей левой рукой. Помнится, в тот день Веталь дал мне конфетку "Буревестник", которую я со словами: "Дома съем!" хладнокровно швырнула в сумочку и тут же забыла про нее. Не знаю, к чему мне это вспомнилось. Женю гулять почему-то не пустили. И, к моему огромному сожалению, мне пришлось идти с пацанами одной. Жуткий февральский холод заставил нас опять отправиться в подъезд, на этот раз к Рыбе. Мы шли мимо фонарей, заливавших главную улицу города мягким таинственным оранжевым светом, когда Кирилл вдруг стал рассказывать Леше про какую-то девчонку, подругу детства, с которой его хочет свести мама. Я шла рядом и с замиранием сердца все это слушала, внешне стараясь ничем не выказать своего напряжения. Самым ужасным оказалось то, что эту девчонку звали, как и меня, Маша и она была на год-полтора младше Кирилла, опять же – как и я. Мгновенно меня осенила мысль о том, что уж слишком много совпадений в этом рассказе Киры, чтобы быть похожим на правду. Мысленно похвалив Кирилла за столь почти искусно выдуманную ложь, что я в нее чуть было не поверила, я лишь улыбнулась, по-прежнему сохранив на лице незаинтересованно-хладнокровное выражение. Когда все повернули с главной улицы во двор дома Рыбы, я резко схватила Киру за правый рукав куртки и попросила его остановиться. Я сказала, что нам нужно поговорить. Он мгновенно вытащил наушник и собрался мне что-то ответить. Но я не позволила ему меня перебить – ведь я так долго готовилась к этому нелегкому разговору! – и попыталась уже в который раз воззвать к его чувствам и разуму фразами "Почему ты не хочешь начать все сначала?" и "Чем я тебя не устраиваю?". Сначала мы просто разговаривали, потом перешли на повышенные тона, после я обняла его. И в этот момент из-за угла вышли наши общие знакомые – моя одноклассница Лиля с подругой из одиннадцатого класса и пацаны из моей бывшей компании. Кирилл поздоровался со всеми и продолжал меня обнимать, пока они не скрылись из виду. Только я подумала, что он, видимо, сдался, как мы встретились с ним взглядами, в его глазах отразился страх, он будто пришел в себя и резко оттолкнул меня. Я чуть не упала. С трудом удержавшись на разъезжающихся во все стороны на скользком снегу ногах, я подняла глаза и увидела, как Кирилл стремительно уходит от меня. Я кинулась за ним, умоляя остановиться, но он упорно двигался к подъезду Рыбы. Я остановилась, от бессилия что-либо сделать во мне поселилась какая-то горькая пустота. К моему удивлению, я ощутила соленые слезы на своих губах... Быстро развернувшись, я решительным шагом пошла. Куда-нибудь, куда угодно, меня не волновало, в какую сторону я пойду, лишь бы только не с ним и не к нему. Кирилл обернулся у подъезда и увидел мою удаляющуюся фигуру. Он хотел было рвануть вслед за мной, но вовремя остановился, лишь крикнул: "Ты куда?! Вернись!". Я его не слушала, а он продолжал звать меня. В отчаянии крикнув: "Мне нечего там делать!!!", я стремительно скрылась за углом.
       Я шла по улице, ноги несли меня сами в неизвестном направлении. Мимо меня проходили люди, веселые, счастливые, они смеялись, и никто даже и не подозревал о буре беснующихся во мне чувств. В тот момент я ощутила безнадежность и одиночество в полной их силе. Идти мне было некуда и не к кому. Я зашла в какой-то подъезд и сжала замерзшими пальцами рук обжигающе-горячую батарею. Телефон молчал. К своему стыду, я краешком сознания все же надеялась, что кто-нибудь заволнуется о том, куда я пропала, позвонит Жене, Оле, те начнут искать меня... Но я оказалась никому не нужной. Тогда я позвонила Лене, попросила ее выйти ко мне. Мы встретились у "России", она пришла с собакой и, как я и просила, с деньгами. Деньги мне нужны были, чтобы уже привычным способом отвлечься хоть на некоторое время. Я рассказала все Лене, в тот момент мне просто было жизненно необходимо излить душу хоть кому-нибудь. Лена посоветовала найти Кирилла и попробовать поговорить с ним еще раз, уже спокойнее, не давая эмоциям опять все испортить. Мы вернулись к дому Рыбы. Кирилла не было. Он ушел домой сразу после меня. В моей голове назрели сразу несколько вопросов, ответы на которые знал только Кирилл, но все равно я бы их никогда не услышала. Но, несмотря на то, что моя главная задача сорвалась, у меня оставалось там еще одно дело, не менее важное, чем разговор с Кириллом. Я подозвала Кабана. Мы спустились с ним на первый этаж, где в течение одной минуты я известила его о том, что он в моей жизни ровным счетом ничего не значит, я люблю Кирилла, и этим все сказано. В ответ Кабан смог только сказать, что знал, что все так и будет. Пацаны стали уходить. Я остановила Лешу. Не знаю, почему, но мне тогда казалось, что он как никто другой, может мне помочь. В течение часа-полтора мы разговаривали о крахе моих отношений с Кирой. Тогда Леша сказал мне, что даже если Кирилл и любит меня, то все равно никогда не вернется ко мне – чисто из принципа. Он, как сейчас помню, так как мне это показалось довольно-таки странным, попросил меня назвать четыре причины, по которым Кирилл должен вернуться ко мне. Когда я спросила его, почему именно четыре, а не, допустим, три или пять, он ответил: "Потому что четыре, так надо". Я что-то назвала ему, из чего он сделал вывод: "Ну, короче, понятно – ты его любишь, но это не причины!". Честно говоря, я и сама не знала, почему Кира должен быть со мной? Я люблю его, и мне этого было вполне достаточно – просто мне нужно, необходимо, чтобы любимый человек был рядом, со мной, не почему-то, а именно из-за любви! После моих недолгих уговоров Леша позвонил Кире на мобильный и, обставив дело так, будто мы недавно с ним случайно встретились на улице, по моей просьбе спросил, почему тот не хочет вернуться ко мне. Кира ответил, что этот вопрос он если и будет обсуждать, то только со мной. Он тут же позвонил мне и с просквозившим волнением в голосе поинтересовался, где я. Я, вспомнив о небольшом сговоре с Лешей, сообщила, что стою с подругой в подъезде. Пока Кирилл не узнал в подробностях, что я не знаю, в каком подъезде и что подруга из класса, не успокоился. Мы договорились с ним поговорить по домашнему телефону в половине десятого вечера – к тому времени я уже должна была прийти домой.
       Разговор кончился для меня полнейшим крахом. Дальше того, где были, мы с ним не продвинулись, он этому сопротивлялся всей своим нутром. После такого разгрома я вообще не знала, куда деваться, просто сидела и ревела, упиваясь жалостью к себе. Тогда я на самом дне сумочки нашла конфетку от Веталя, это меня слегка вернуло к трезвому мышлению. Я решила, что еще слишком рано для каких-то действий, обида Кирилла слишком свежа, чтобы пытаться ее прикрыть. Я приняла позицию стратегического выжидания. Кстати, с тех пор я несколько месяцев подряд ела конфеты "Буревестник" – понравилось просто. Наверное.