Март. Ролевые игры

       Наш с Кирой разрыв никак не повлиял на отношения пацанов с Женей и Олей. Они все так же почти каждый день заходили к Жуже, которая как только могла плодотворно использовала эти встречи для вправления мозгов Кириллу. Первого марта она мне, естественно, по очень страшному секрету, сообщила такую новость, которая меня как громом поразила. Как сейчас, слышу ее таинственный голос в телефонной трубке, произносящий такие важные для меня три слова: “Он не забил”. Для меня это было, как для смертельно больного человека, уже отчаявшегося увидеть солнце и весеннюю первую траву, извещение о полнейшем излечении. Вот это был момент, во время которого я плакала от счастья. Я мысленно повторяла про себя столь важные слова, вроде бы ничего не значащие, а слезы дрожали на кончиках ресниц.
       Третьего марта, в субботу, мы все гуляли, как всегда – все друзья, и никто не помнит о том, что произошло неделю назад. Я совершенно спокойно общалась со всеми, но больше времени, естественно, проводила с девчонками. Кирилл с Кабаном иногда пропадали, чтобы поздороваться с многочисленными друзьями, которые тоже гуляли в эти холодные снежные дни. Вроде март – это уже весна, но вокруг стоял холод, хоть снег и начинал раскисать, образуя грязно-серое месиво под ногами. Мы с девчонками шли втроем, взявшись под руки, я в центре, а Оля с Женей по бокам. Вдруг из "Заполярья" выскочили исчезнувшие до этого Киря с Кабаном. Кирилл двинулся прямиком на нас, девчонки отскочили в сторону, а мне было все равно – не танк, объедет. Я спокойно шла уже намеченным своим путем, а Кирилл на меня, и как-то так получилось, что он обхватил меня как раз в тот момент, когда Оля и Женя отскочили. Мы оба этого не ожидали, но я, следуя своей политике неприкосновенности и невозмутимости, ловко вывернулась. И равнодушно сцепившись с девчонками под руки, пошла к морвокзалу. Мы шли, все вместе о чем-то болтали, и Кирилл, шедший сзади, что-то спросил у меня. Чтобы ответить, я убрала руки от Оли и Жени и пошла перед Кириллом, мне так было удобнее – и человека видела, и надоедливый холодный ветер, извечный в этом месте, не дул в лицо. Кирилл решил воспользоваться тем, что мои ноги ступали прямо перед его, и он в целях развлечения стал пытаться наступить на меня. Сначала я просто ускорила шаг, но, согласись, идти вперед спиной как-то, мягко говоря, неудобно, поэтому я, чтобы притормозить Киру, попыталась придержать его руками, выставив их вперед. Но судьбе, видимо, этого было недостаточно. И я споткнулась. В этот момент, чтобы не упасть, я остановилась, а ничего не подозревающий Кирилл шел дальше, и следствием этого, к нашему обоюдному смущению, стало то, что я его обняла и, на этот раз уже поскользнувшись, крепко сжала руки на его спине. Кира, не дав мне упасть, прижал меня к себе. Только я хотела утонуть в его объятиях, которые были по моему ощущению отнюдь не дружеские, а те, к которым я привыкла за время нашего тесного с ним общения, как мгновенно опомнилась, отскочила от него, как от прокаженного и, сделав вид, что ничего такого не произошло, со всей возможной для меня почти крейсерской скоростью поспешила догнать девчонок. Оля ушла раньше всех остальных, ей было дальше добираться до дома. Мы с Женей остались. Но когда мы собрались домой, выяснилось, что нас никто не собирается отпускать. У нас с девчонками есть небольшие блокнотики, в которые мы записываем всякие гадания, стишки и прочую такую важную и сокровенную для нас ерунду. Вот из-за этих блокнотиков наш уход задержался. Макс Безбаш забрал у Женьки ее блокнот, и мы долго не могли его отвоевать обратно. Содержал бы он простую безликую ерунду, мы бы так не парились, но я-то знала о Жениных гаданиях и стихах в адрес Макса, который ей тогда нравился, и потому не могла себе вот так равнодушно позволить уйти домой, не удостоверившись в полной дезинформации Безбаша – в конце концов, ему, мягко говоря, совсем не обязательно знать о Женином трепетном отношении к нему. С Кириллом мы в то время играли в замечательную игру “Лучшие друзья”. Я, обнаружившая угрозу опоздания, уже начала собираться домой. Но у Киры был мой плеер. Я встала напротив него, сидящего на кресле морвокзала, и потребовала свою вещь обратно. Мало того, что плеер я не получила, так с меня еще и перчатки стянули. Кирилл зажал своими коленями мою левую ногу и сказал, что домой я не пойду. Это осложнило ситуацию. На плеер я могла бы плюнуть – потом бы забрала, но без перчаток я бы скончалась уже на второй минуте своего нахождения на улице, и вообще, я без перчаток иногда даже в июне никуда не хожу, у меня руки очень мерзнут. Немного поборовшись с Кириллом, я устало произнесла: “Ну что я-то тебе тут сделаю? С Женей развлекаться будешь или с пацанами, а мне домой надо!”. Но он сказал: “Нет, ты никуда не пойдешь!”. Тут Кирилл заметил мою сумку, как всегда, в открытом виде забытую на соседнем сиденье. Он достал из нее мой блокнот, намного старее и откровеннее Женькиного. Я сначала дернулась, а потом подумала, что скрывать мне от него уже все равно нечего, ну что он может там прочитать – мои гадания на него или, может, последние стихотворения, посвященные расставанию с ним? Так пусть читает, флаг ему в руки, самому же потом неловко будет! Сначала Кирилл подумал, что у меня будет та же реакция, что и у Жени, но я равнодушно стояла, сложив руки на груди, и смотрела, как он с жадным интересом листает дряхлые, полуразвалившиеся от постоянного использования странички. Вдруг он с какой-то непонятной интонацией воскликнул, я мысленно стала лихорадочно перебирать все, что могло его так удивить. Оказалось, что Кира нашел в моем блокнотике три маленьких рисунка-аниме с изображением Сейлормун в трех лицах. Мы оба не могли даже и предположить о нашем общем увлечении японскими мультиками, до этого мы мало интересовались жизнью друг друга. Видимо, судьба решила предоставить нам второй шанс познакомиться по-настоящему. Кирилл попросил меня нарисовать ему такой же рисунок, только большого формата. Я мгновенно вспомнила о нескольких своих копиях одного и того же изображения, и согласилась. В принципе, большого труда мне это не составляло. Я любила рисовать, но в основном срисовывала картинки с уже сделанных кем-то изображений, а потом мне доставляло удовольствие копировать свои же собственные работы, коих у меня накопилось немало за несколько лет странного увлечения. Через некоторое время я, собравшись уже уходить, решила забрать, наконец, свой блокнот у Киры, который, к его чести, не читал мои стихи и не лез в мои секреты. Я подошла к нему и напоследок безмятежно бросила: “Милый, так что ты там себе хотел?”. Он мгновенно вскинул на меня глаза с каким-то странным, застывшим в них выражением, похожим на смесь ожидания с чем-то еще, и медленно спросил: “Как ты сейчас сказала?”. Я моментально сообразила, какое слово привело его в такое состояние, и, не изменив тона, ответила: “Я спросила: что ты там себе хотел, чтобы я нарисовала?”. Он с некоторым смущением показал, и я забрала у него блокнот. Женя обиделась на Макса, который так и не вернул ей ее блокнотик, и яростно хлопнув дверью, ушла. Я через Коршуна все-таки заполучила его себе и бросилась догонять подругу. Потом мы позвонили пацанам поинтересоваться, собираются они нас провожать или нет. Веселой компанией мы быстро дошли до ДОФа, и там еще долго болтали. Конечно же, и здесь у меня не обошлось без новой стычки с Кирой. Он сначала просто препирался со мной, все еще не желая отпускать домой, потом таскал на руках и, в конце концов, ко всему прочему отобрал сумочку с мобильником, ключами и всякой многочисленной ерундой. Я скакала вокруг него, пытаясь вернуть отобранное, но он был выше меня, потому мои попытки ничем особенным не увенчались. Стоило мне отвлечься, как сумочка вообще исчезла. Я разозлилась и с самым грозным видом пошла домой. Кирилл сначала звал меня, потом догнал и отдал мне сумочку, при этом слегка пнув. Ну не могла же я уйти, оставив его безнаказанным! Я бросилась за ним, но, надо признать, у него и ноги длиннее моих, и скорость бега значительно выше. Отчаявшись его догнать, я размахнулась и швырнула сумочку, целясь в его левую ногу над коленкой, тем самым вознамериваясь остановить, догнать и запинать. Что я с огромным успехом и осуществила. Потом мы стали прощаться, и по уже устоявшейся привычке я пожала ему руку. Только хотела уйти, но Кирилл держал меня за руку и не собирался отпускать. Я дернула пальцы, но он сжал их и каким-то странным голосом произнес: “Маш, пошли с нами гулять? Пошли со мной к Кабану! Давай, пойдем со мной!”. Но я вытащила свою руку из его и дрогнувшим голосом сказала, что мне пора домой, и попрощалась.
       На следующий день, четвертого марта, мы собрались у Сакирки дома. Я активно продолжала вести свою линию стратегического плана, а потому с самым беззаботным видом веселилась вместе со всеми. Но вскоре наступил момент, когда все разбились на, так сказать, “всех тварей по паре”. Я заскучала, но долго хандрить мне не пришлось. В момент кручения вокруг зеркала меня отвлек Кирилл. Он подошел ко мне сзади и тихим голосом произнес: “Маш, пойдем поговорим”. Я даже не успела подумать, что таким голосом просят пойти поговорить об отношениях, а потому, решив, что Кире просто не с кем поболтать, нехотя оторвалась от зеркала и пошлепала за ним на кухню. Он попросил меня закрыть дверь и сел на табуретку возле холодильника. Я удивилась, но его просьбу выполнила. Не успела я поудобнее умоститься на полу перед Кирой по-турецки, как он резко сказал: “Я смотрю, ты на меня уже забила. Тебе уже все равно, да?”. Я посмотрела ему в глаза и промолчала, я просто не знала, как ему ответить. С одной стороны, хотелось кричать, что я люблю его, и это просто не что иное, как искусная игра, к чему я уже давно привыкла, а с другой – как я могла разрушить фундамент безразличия, который так тяжело мне наконец-то, но все-таки удалось заложить?! И я не выдержала. Когда я увидела в глубине моих так горячо любимых глаз напротив какое-то тусклое разочарование, огорчение и безнадежность от всего происходящего, во мне что-то дрогнуло и с сухим щелчком сломалось. Я вспомнила, с каким упорством Кирилл все эти дни твердил мне, что не любит меня, вспомнила вместе с тем три загадочных слова “Он не забил”, вспомнила свои старания “держать лицо”... Все пало в миг. Я все это время держалась отстраненно и “по-дружески” только ради того, чтобы показаться Кириллу недостижимой высотой. Во всем этом был простой и такой древний расчет: мужчины любят завоевывать, а я всегда только и делала, что сначала постоянно восхищалась Кирой и признавалась ему в любви до гроба, а после расставания кидалась ему в ноги и молила вернуться ко мне. Недолго же Кирилл держался, спустя неделю моих таких героических действий он пал, как завоеванная крепость. Но так я думала лишь тогда. Я не знала, что в глубине этой крепости осталась жалкая кучка бунтующих, которые со временем все чаще и чаще высовывались и яростно сражались с чувствами, испытываемыми Кириллом ко мне. И я, захлебываясь и перебивая саму себя, стала с жаром ему доказывать, что все это – не более чем глупое притворство, игра одного актера, самодельный театр на дому. Я рассказала ему, как мне было тяжело и как не менее тяжело мне сейчас, когда я говорю ему все это. Нам все время мешали, в кухню все время кто-то рвался, поэтому разговор наш был недолгим. Не помню, чем он закончился, но, видимо, чем-то очень даже ничего. Потом он встал и подошел к двери с намерением открыть ее и уйти, но я подскочила к нему и, как всегда, сделала единственное, чего я желала, – обняла его. Кирилл дернулся и хотел было высвободиться из моих объятий, но я лишь крепче вжала пальцы в его свитер и прошептала: “Не мешай. Дай я так немного постою... Чуть-чуть...”. Но дверь открылась, и зашла Женя, Кирилл воспользовался тем, что я ослабила хватку, и выскользнул из кухни. Женя прикрыла за собой дверь и спросила, что тут сейчас случилось. Я стала ей рассказывать, чувствуя, как к горлу подкатил комок, я еле заметно дрожала. Но тут в кухню зашли Веталь, Шишкин и Сакирка с Максом. Я мгновенно замолчала, лихорадочно пытаясь вспомнить, не слишком ли громко я говорила. Пацаны начали приставать с глупыми расспросами, я, не в силах и дальше делать спокойный вид, отошла к окну и, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы, вцепилась пальцами за край подоконника и уставилась в безразлично-спокойную вечернюю темноту улицы. Внезапно на моем правом плече решительно сомкнулись чьи-то крепкие пальцы, я подпрыгнула и резко развернулась, по привычке замахнувшись на сзади стоявшего человека. Увидев перед собой встревоженное лицо Веталя, я опустила напряженную руку и разжала сцепленные в кулак пальцы. Внезапно я поняла, что плачу. Стремительным движением смахнув с глаз слезы, я вылетела из кухни.
       Вскоре я обнаружила, что мне пора собираться домой. По пути я должна была зайти в магазин за молоком, поэтому стала собираться раньше обычного. В коридоре Кирилл опять завел разговор о рисунках, мне кажется, что он просто тогда, да и в последующие месяцы тоже, искал предлог заговорить со мной. Я терпеливо, уже в сто пятидесятый раз, пообещала на следующей неделе обязательно принести готовые работы. Кирилл стал уговаривать меня остаться, а я не могла, хотя хотела этого как никогда в жизни, я всегда мечтала проводить с Кирой много больше времени, чем нам было дано на самом деле. Каждое расставание с ним для меня, как в песне, – маленькая смерть. Не помню, как, но мы с ним начали целоваться, и долго не могли остановиться. Каждый его поцелуй вновь возвращал меня к жизни, будто он маленькими частичками переливал в меня свою силу, свои чувства. Поцелуи с ним были – да и до сих пор есть – для меня чем-то волшебным, чудом, которого я ждала, как... Не знаю, чего еще можно ждать с таким нетерпением и предвкушением, это ни с чем не сравнимо! Тогда я поняла, что то новогоднее чудо, которое я ожидала много-много лет, пришло ко мне в лице Кирилла. Ведь нас стало двое в Новый год... Мы стояли в коридоре – я, такая маленькая и беззащитная, и он, такой большой и сильный, наши руки переплелись, а мысли улетели далеко за пределы времени и материи. Мимо нас проходили многочисленные друзья, но никто, казалось, даже и не удивился тому, что мы, расставшиеся с таким скандалом только неделю назад, уже вместе. Я целовала его и плакала. Слезы неуправляемыми потоками лились по моим щекам и капали на его губы, плечи, руки. А Кирилл нежно вытирал мои глаза рукой, размазывая тушь, и не мог никак понять, почему я плачу. От счастья. Я наконец-то была с ним, пусть на краткий миг, но – с ним.
       Вообще, после того, как мы с Кириллом расстались в феврале и вплоть до апреля, наши отношения были настолько странными, что, вероятно, только я одна из миллиарда девушек согласилась бы на такое. В нашей необычной паре я играла роль некоей рабыни, конечно, не в прямом смысле этого слова, просто никак по-другому я не могу назвать свое нелестное положение. То, могу ли я подойти к Кириллу и хотя бы обнять его, зависело целиком и полностью от него самого. Я никогда его не отталкивала, так как панически боялась потерять. Он, видимо, такой боязнью не обладал ни в коей мере. Все наши совместные прогулки выглядели до противности одинаково: мы все вместе собирались, Кирилл, сдерживая дистанцию, равнодушно здоровался со мной, некоторое время мы вели себя, как простые приятели, но потом в нем что-то ломалось, и вот мы уже вдвоем, обнимаемся, целуемся и гуляем за руку. И это только потому, что он так захотел. До того я не могла к нему подойти, на все мои попытки сломать барьер Кирилл угрюмо отворачивался и тихо бросал: “Нет, Маша!”. Поэтому каждый раз я с надеждой ловила его взгляды и знаки, чтобы понять, когда я смогу, наконец, снять маску друга.
       Так продолжалось довольно долгое время, но об этом потом. Пока же приближался женский праздник, а именно – восьмое марта. Тот мартовский четверг мы опять проводили в нашем излюбленном месте: в гараже Сакирки. Стульев было мало, народу – много. Я хотела умоститься где-нибудь с девчонками, но Кирилл любезно предложил мне половину своего стула. Сначала я немного колебалась, не зная, принимать это его предложение или отказаться. С того воскресенья мы виделись сегодня только первый раз, и все еще оба делали вид, что ничего тогда не произошло, хотя я надеялась на обратное. В конце концов, я села. Вскоре, чтобы было удобнее сидеть, Кирилл переместил меня к себе на колени. Я сидела, прижавшись к нему, чтобы не упасть, и обхватив его шею руками, и исподтишка разглядывала его лицо, стараясь навеки запечатлеть в своей памяти малейшую деталь. Тогда я заметила на мочке левого уха Кирилла небольшую аккуратную родинку, похожую на прокол от серьги. Может, кто бы и спутал, но уж точно не я. Я сказала Кириллу: “У тебя такая родинка интересная!”, он, до этого активно делающий вид, что не замечает моих пристальных разглядываний, моментально ответил: “Ты единственная, кто сразу понял, что это родинка, другие всегда думали, что я ухо проколол!”. Судя по тону, этот факт общественного непризнания родинки его жутко раздражал. Мне как-то сразу стало приятно за собственную проницательность и наблюдательность. Все веселились, пили и болтали, а я продолжала, затаив дыхание, изучать на этот раз уже веснушки, густо засыпавшие нос и щеки Кири. Надо сказать, это у меня слабость такая маленькая – не знаю, почему, но я очень люблю людей с веснушками, да так как-то и по жизни получилось, что и у тебя, моей подруги детства, и у Оли, и у Кирилла есть веснушки. Причем, вы их не любите, а я, наоборот, обожаю! Часто Кирилл поворачивался ко мне, пристально смотрел в глубину моих глаз и тихо спрашивал: “Ты что?”, но я молча мотала головой, не могла же я рассказать ему о моих тайных мыслях, и без того ясно отражавшихся во взгляде! Потом я захотела его поцеловать, было глупо вот так сидеть в объятиях любимого человека и даже не пытаться хоть на миг притвориться, что между нами что-то есть. Ну, или, по крайней мере, когда-то было. Но он решительно отвернулся и не менее решительно кинул: “Не надо!”. Как же обидно мне было осознавать свою такую безграничную беспомощность!!! Я притихла, и долго так сидела, закусив нижнюю губу и сдерживая слезы. Только, пожалуйста, не подумай, что я типичная истеричная плакса! Я бы сама о себе так и подумала, если б все не знала. Дело в том, что я просто слишком впечатлительная, но я по пустякам не плакала никогда, лишь в последнее время сдавать стала. А после расставания с Кириллом у меня почти каждый день выглядел, как утро перед стрелецкой казнью. Он умудрялся мне трепать нервы, даже когда мы с ним не виделись. За время отношений с Кирой я лишилась существенного многолетнего запаса нервных клеток, которые кучами погибали с тихим стоном регулярно по выходным. Потом он сдался, как обычно, я все же дождалась момента, когда он подумал, что уже можно меня поцеловать. Наша идиллия длилась недолго, довольно скоро мы поссорились. А все произошло из-за мелкой глупости. Он в шутку взъерошил мне волосы, что, правда, являлось действом не смертельным, но глубоко обидным и неуважительным – ведь я так долго пыталась все уложить и залить сверху лаком! Я, признаю, немного злобно, но все же не так сильно, как он, ответила ему. И Кирилл обиделся! Насупился, нахмурил бровки и по-детски отодвинулся от меня вместе со стулом (я сидела на Олином месте). Глупо до ужаса.
       Потянулись почти однообразные дни. По будням я прилежно таскалась в школу, делая вид, что делаю вид, а долгими и скучными вечерами в который раз пересказывала события минувших месяцев Оле и Жене и слушала их усталые стоны и одни и те же советы, которые я уже успела выучить, так как давались они по одним и тем же моим бесконечным проблемам с Кириллом. А по выходным... Все было до той же степени одинаково и повседневно, мы так же гуляли с пацанами, под конец воссоединялись с Кирой, чтобы в следующий раз опять сделать вид, что мы друг с другом не знакомы.
       Девятого марта моя бабушка уехала на постоянное место жительства в Воронеж. В это время я, как сказали бы на Руси XVII века, “скорбела ручками и ножками”, то есть меня скрутила какая-то странная ерунда, из-за которой я с трудом ходила и не могла полноценно пользоваться руками. Тогда же я смотрела мультик “Жаркое лето”, аниме, которое попросил у меня Кирилл, узнав, что я на короткой ноге с девчонкой из аниме-клуба “Данкетцу”. С тех пор я часто просила у Машки (так звали ту мою знакомую из параллельного класса) мультики для Киры, которые смотрела и сама.
       Примерно в эти дни мы с девчонками придумали и осуществили жуткую глупость. Вообще, все началось с попытки составить наизощреннейший из всех изощреннейших в мире планов по возвращению Кирилла. Смотря на такое плачевное положение моих с Кирой дел, Оля с Женей не могли остаться равнодушными. Вот тут в дело вступила модель идеального парня, который денно и нощно валяется у ног моих царских. Этот идеал носил кодовое имя Леша. Почему Леша? Все объяснимо – со мной в классе учится довольно-таки симпатичный индивид Леша Даурцев, лучший Женин друг мужского пола. Правда, маленькая деталь – Даурча пылает нежными чувствами к личности Жени, а не к моей, что, в общем-то, не столь важно, ведь кроме нас этого никто не знал. И еще: у Леши имеется некислый друг Дима, которому – по иронии судьбы – тоже безумно нравится Жужка. Так вот, моя идеальная модель называлась Лешей для простоты проведения нашего отнюдь и без того непростого действа. Во-первых, сам Леша мне несколько симпатизировал, во-вторых, в любой момент я могла его подговорить сыграть по мобильному какую-нибудь необременительную рольку, да и имя в телефоне не пришлось бы менять. Да, и еще: никто не смог бы поймать меня на лжи, если б Леша вдруг превратился в Васю, Петю, Сашу или еще кого-нибудь. А так все элементарно просто: моя модель внешне была похожа на настоящего Лешу, носила его имя, имела его номер телефона и, в экстренном случае, по Жениной просьбе, могла что-нибудь сказать в трубочку мелодичным баском. Кстати, вот еще, к чему я тут Диму приплела. В тот такой непростой период не только у меня зигзаги в отношениях вертелись, у Жени, как это ни странно, тоже с Максом все шло совсем не сахарно. Потому мы решили: раз эти заносчивые особи имеют право трепать нам нервы, пусть сами тоже слегка, совсем чуть-чуть, помучаются бессонницей. Чтобы не расслаблялись. Все время мы проводили у Сакирки в квартире, при этом активно делая вид, что нам кто-то все время звонит по телефону, раньше уходили домой, объясняя всем, что “нас, помимо вас, еще и личная жизнь ждет”. Однажды мы с Женей стояли в коридоре, с озабоченными лицами обсуждая, уходить нам сейчас (“Ты что, нам нельзя здесь больше сидеть, Дима звонил, кричал уже, злой такой!”) или посидеть еще минут пять (“Ну вот, как раз и соберемся!”). До этого мы долго стояли с Кабаном на подъезде Сакирки перед закрытой на домофон дверью в ожидании остальных из гаража, и Женя в самых ярких красках описывала мне, что Дима с Лешей приготовили нам какой-то необыкновенный сюрприз, как она филигранно завралась – “что-то вкусненькое, сладенькое и интересненькое”. Ее второпях выдуманная историйка не выдерживала никакой критики, но Кабан в нее явно поверил, да и остальные пацаны, видимо, тоже, судя по их дальнейшему взволнованному поведению. Так вот, когда мы с Жужей обсуждали вопрос дня, к нам подкрался Коршун, которого тут же живо заинтересовало, куда это мы направились. Женя со всем присущим ей львиным коварством в самых хвалебных песнопениях по секрету поведала Кире о моем необыкновенной воздыхателе. Тот, услышав о внезапно нарисовавшемся Леше, сразу помрачнел, погрустнел и, сгорбивши плечики, ушел в Пашину комнату, сжимая в поникших ручонках игрушечный автоматик. С громким гиканьем я ринулась за ним, немного поборолась за почетное право владения автоматиком, слегка побила его прикладом по голове и прилегающим к ногам частям тела, после чего собралась уходить “на свидание”. Никто из нас, трех верных друг другу и в некоторых случаях глуповатых подруг, не мог предположить, какую реакцию Вассермана выдадут нам наши пацаны на “попытку устроения личной жизни”. Да-а, тут они показали себя настоящими собственниками. Сначала они просто по-хорошему пытались уговорить нас остаться, и никакие доводы типа: “Вы устраиваете свою личную жизнь, а мы почему-то должны всегда при вас быть!” на них совсем не действовали, почему-то их главным аргументом была одна-единственная нелогичная фраза: “Ну, вы же наши подруги!”. Потом пацаны перешли к более решительным действиям. В то время как я в подробностях рассказывала свою “историю знакомства с самым, наверное, чутким и понимающим парнем на Земле” расстроенному Кириллу, Веталь организовал целую межнациональную кампанию под названием “Оставим девчонок с нами посредством хования их сапог!”. Я, уже вконец замучившись придумывать новые блистательные качества своему драгоценному Леше, лишь бы только Кирилл ядом изошелся, обнаружила незаконное ненахождение своего любимейшего коричневого мехового сапога с оранжевыми иероглифами и “яйцами бобра”. Сначала я на протяжении некоторого времени играла в самоотверженных ищеек, после чего, так и не обнаружив своей реликвиозной пропажи, стала пытаться отвоевать у Веталя хотя бы Олин сапог. Правый сапог был у него, левый у меня, чем я и воспользовалась, с каким-то маньячным удовольствием избивая его своим временным орудием с целью отвоевать и второе. Впоследствии Оля жаловалась мне на несколько потрепанный вид ее черных пантуфлей. В конце концов, пацаны жутко на нас обиделись и, чуть не плача, отдали нам все наши обувки с невозмутимо-гордым выражением лиц. Мы, юные трепетные девушки, обладающие неким материнским инстинктом, пожалели неразумных детей и остались с ними. Все равно идти нам было некуда, хоть они этого не знали и так и не узнали до сих пор. Правда, наша нерушимая дружба тогда серьезно пошатнулась. Потому вначале описания событий того дня я и назвала наши с девчонками действия глупостью. Все задумывалось с целью ревности меня с Женей Кириллом и Максом, а переросло в стремительное охладевание взаимоотношений со всеми пацанами в принципе. Но в то время нас это как-то не цепляло, вернее, мы просто не заметили этого сглаженного перехода к краху общения, основанного когда-то на доверии и чистой дружбе. Мы были опьянены таким успехом – как же, хотели, чтобы нас ревновали лишь два человека, а вышло вон как, оказывается, они все очень ревностно к нам относятся. Это радостное открытие полностью затмило все остальное для нас, наверное, это был первый и, надеюсь, единственный в моей жизни случай, когда я проверила на преданность близких мне людей, пусть и неосмысленно. Никто из нас, столь свято веривших в свой нерушимый статус вечных подруг, не мог предположить, что уже через несколько недель мы мирно разделимся на “девчонок” и “пацанов” и будем проводить досуг раздельно, а через месяц-другой вообще видеть друг друга не возжелаем. Но это случилось чуть позже, а пока все шло относительно тихо и гладко, правда, надо признать, уж слишком тихо и чересчур гладко.
       В последующие выходные мы так же продолжали гулять с пацанами, правда, наше общение с ними было чуть напряженнее, нежели раньше. Обычно часов в шесть они нам звонили, и мы где-нибудь встречались. Но сейчас раньше семи-половины восьмого мы с ними гулять не начинали. Девчонки сами не особо хотели им звонить, но я упрашивала попеременно то Олю, то Женю встретиться с пацанами, лишь бы только увидеть Коршуна, ведь у меня всегда оставалась маленькая, трепещущая крохотными крылышками где-то в глубине души, надежда на воссоединение и полнейшее и безоговорочное примирение с ним.
       Двадцать четвертое марта было почти обычным субботним вечером. Мы гуляли с пацанами, и все было как обычно, тихо и спокойно. Довольно быстро мы поняли, что делать нам уже нечего, стало скучно. Тогда все решили пойти к Кире на Гаджиева. А до этого дня, надо признать, я у него вообще ни разу не была. И, честно говоря, мне было несколько оскорбительно, что я, даже в мою бытность девушкой Кирилла, ни разу не была у него дома, и он так и не познакомил меня с членами своей семьи. Из всех Кириных довольно-таки милых родственников я была знакома, и то далеко поверхностно, лишь с его двумя сестрами – тринадцатилетней Наташей и моей ровесницей Кристиной. Признаться, наше знакомство было насквозь пронизано взаимной неприязнью. С Наташей у меня были некоторые нервозные проблемы в школе, ну, понимаешь – косые взгляды и прилюдные оскорбления вперемешку с громкими "заспинными" обсуждениями. Чем-то я ей не нравилась. А Кристина, чересчур заносчивая для своего возраста особа, относилась ко мне, как к чему-то неинтересному и не заслуживающему ее королевского внимания, как к таракану какому-то, только об этом я узнала чуть позже, когда имела удовольствие столкнуться с ней лично. Я жутко удивилась, когда узнала, что Кирилл живет в доме, соседнем с моим бывшим местом обитания. Только, как я потом с маленьким сожалением узнала от него, он въехал в девятый дом лишь в двухтысячном году, тогда как я переехала из седьмого в девяносто шестом, потому немножко огорчилась, поняв, что мы с ним так и не пересеклись на одной улице. А вообще, надо сказать, до Кирилла я носом землю рыла, лишь бы только откопать всю подноготную своей “жертвы”, как я называла всех пацанов, попавших в поле моего зрения. Кирилл оказался единственным исключением в нескончаемом конвейере выбранных мною “жертв”, о нем я, повинуясь воле судьбе и отдавшись течению жизни, узнавать ничего не собиралась – что сам скажет, того мне и достаточно. Даже в самом начале наших отношений, еще в январе, основной причиной моих бесконечных скандалов являлось то, что Кира не взял у меня номер моего мобильного, из-за чего сам же и страдал, выслушивая претензии по поводу “неправильного” взгляда в сторону Жени или кого-нибудь еще. Я бы сама его номер никогда бы и не спросила у Жужи, и не стала бы ему звонить первой, просто из чистого принципа, если б не его днюха третьего января. После этого я долго злилась и никак не собиралась понимать, что ему мешало спросить мой номер у Жени или у кого-нибудь из его же друзей, которые обо мне были осведомлены больше его самого! Короче, я умышленно не собирала на Кирилла привычную папочку компромата, коих у меня накопился уже целый архив, просто потому, что я считала его посланцем мне судьбы, а не “выборным материалом”, как все остальные, а за сим я не имела права знать больше, чем давал он сам. Так вот, мы пришли к нему, с огромным удивлением я отметила, что его квартира находится на седьмом этаже, как и моя бывшая, даже с той же стороны дверь тамбура – справа от лифта. Надо здесь еще заметить, что Кирилл притягивал меня и тем, что он, по моему мнению, имел некое сходство с моим родным папой. Я где-то читала, что женщины выбирают себе партнеров, похожих на их отцов. Но такое тонкое наблюдение я совершила, совсем не руководствуясь той статьей в глянцевом журнале. Просто, как говорится, что имеешь – того не отнимешь. Или что-то в этом роде, главное – смысл передала. Сходство двух моих любимых мужчин начиналось с одинакового их отношения ко мне. Тут даже до глупого доходит: кроме папы и Кирилла никто никогда не называл меня Машуней. Мелочь, а приятно. Еще оба с гордостью, имея в анамнезе украинское происхождение, часто говорили: "Я – настоящий хохол!", тоже глупость, но тем не менее. Ко всему этому мной приписывался одинаково сломанный у обоих верхний передний левый зуб. Папа сломал его в детстве, открывая бутылку с вином, а вот у Кирилла я, к сожалению, причину так и не спросила. В довершение столь идиллической картины особняком стояла резкая непереносимость водки и почти идентичные черты характера. Может, это, конечно, немножко и неправильно, но мне очень нравилось наблюдать за Кириллом, с каждым днем отмечая все новые и новые его интересные свойства и качества. В квартире нас радостно встретила темно-коричневая, громко лающая такса по имени Боня. Я, до потери пульса обожающая всех животных, а собак в особенности, с детским энтузиазмом бросилась к песику. Я тискала, гладила и целовала Бонифация, пока это не заметил Кирилл, тут же спешно оттащивший меня от пса. Оказалось, что Боня отличался несвойственной для таксы кровожадностью, и только из-за резкого потрясения от моей неожиданной атаки не успел перегрызть мне горло. Я не расстроилась и спокойно пошла в туалет, не обратив внимания на круглые удивленные глаза Киры. Видимо, он, по незнанию, не ожидал от меня такой реакции. А я ведь всего-навсего глупая девочка, кидающаяся к любому волкодаву на улице, мне абсолютно плевать на бойцовские качества собаки, ни один злобный охранник еще ни разу меня не загрыз за мою безграничную ласку, я всегда страдала лишь от мелких комнатных собачек, которых тоже взаимно слегка недолюбливаю. Но Кирилл-то этого не знал, куда ему, он о своей родной когда-то девушке знает много меньше, чем о каком-нибудь соседе из дома напротив! Пока я, по словам Киры, топилась в унитазе, девчонки успели осмотреть его комнату, чего мне, к сожалению, сделать не удалось. Как Оля мне потом сказала, у Кирилла комната, как у обычного пацана, небольшая и в относительном порядке. Потом все вышли в тамбур и стали заниматься привычным делом – болтать. А я решила стребовать с Кирилла данное им когда-то обещание – показать мне "кубики" на его животе. Он задрал свою черную, туго обтягивающую литые мышцы на руках, футболку, чем привел меня в полнейший нокаут. Такого тела я еще никогда в жизни не видела! Впоследствии я невольно сравнивала его торс с изображениями полуголых парней в "Космополитане", и, надо сказать, последние проигрывали с разгромным для них счетом. К моему глубокому сожалению, я так и не успела сказать это Кириллу, сейчас, когда мы с ним просто друзья, я считаю это ненужным, время уже безвозвратно упущено, а сколько еще важного он от меня не услышал и не услышит никогда! Не помню, как все началось, но мы опять целовались. После чего переместились на тумбочку со старым телевизором, он сидел, а я, как всегда, на нем. Тогда он сказал, что мой белый лифчик пизже розового, а белые стринги с подковкой ему понравились не меньше его любимых розовых со звездочками. Но, как обычно, время нещадно приближало мое возвращение домой, и вскоре Оля хладнокровно утащила меня от Киры.
       В тот же вечер мы с Женей долго и нудно обсуждали ее отношения с Максом, в конце концов, под ее давлением я позвонила тому на мобильник и с большим удивлением узнала, что Безбаш, Шишкин и Кабан бухают у Кирилла, и это в десять вечера! Хотя чего я удивлялась, они же не маленькие сопливые девчонки, как мы, которые каждые выходные, как по звонку, к девяти спешно несутся домой. Тогда я поболтала с Максом, правда, совсем недолго, трубку у него перехватил Кирилл, который горячо хотел меня услышать. Во время ерундового разговора с пьяным Кирой мне постоянно поступали на мобильник звонки от Жени, волнующейся за состояние ее отношений с Максом. Не знаю, почему, но, видимо, из природной подсознательной женской коварности, на раздраженные возгласы Кирилла, что ему мешают со мной разговаривать, я ответила, что мне звонит... Леша. Признаться, в те дни я довольно часто подогревала Кирину ревность на огне ненависти к Леше. Вот тогда он разозлился, как еще никогда в жизни! Он долго требовал у меня номер Леши, но я не могла же дать ему телефон неподготовленного к такому повороту Даурчи, который, кстати, до сих пор и не подозревает, что мы так бесстыдно пользовались его именем! Пришлось мне разыграть театр одного актера, мгновенно выключив мамин мобильник, чтобы позвонить на него, типа как Леше, который обиделся на меня и выключил телефон. Но это не остудило жаркий пыл Кирилла, которому после долгих баталий я выдала номер... Лены, слезно попросив его “быть с ним помягче”. Сказав Кире, что меня зовет мама, я быстро прикрыла трубку одеялом и стала набирать Лену с целью предупредить о возможном звонке Киры, мысленно молясь всем провидцам, чтобы та сразу услышала надрывающийся в моих панических звонках телефон. Проведя краткий инструктаж бойца, я бросилась отговаривать Кирилла от звонка Лене-Леше. На мой вопрос: “Кир, ты что, ревнуешь?”, он немного помялся, потом тихим голосом через силу выдавил: “Да”. Я мысленно ликовала: мой замечательный план удался! Потом Кирилл еще чуть поежился и произнес: “Пока я испытываю к тебе какие-нибудь чувства, никто не имеет права даже смотреть в твою сторону!”. Подбодренный собственными словами, он все же решительно набрал номер “Леши”. Но на том конце трубки уже ждала подговоренная на все случаи поворота разговора Лена, которая терпеливо объяснила нетерпеливому ревнителю меня, что она сестра Леши Катя, а сам Леша в ванне и по этой веской причине подойти к телефону не может. Я слушала в стационарный телефон отдаленный разговор Киры с “сестрой моего воздыхателя” по мобильному и тихо посмеивалась. Чтобы казаться круче яиц горного орла, сваренных вкрутую, Кирилл напустил на себя грозный вид, судя по голосу, который тоже стал много басовитее обычного, да и разговаривал он тоном всемогущего районного авторитета. Детский сад, короче. После этого у нас с Кириллом все пошло относительно гладко, но близился апрель. Чего ждать от нового весеннего месяца, я не знала, Кирилл мог преподнести любой “сюрприз”. Но, как обычно, я была в полной боевой готовности к любому повороту событий, пусть даже самому худшему, хотя внешне казалось, что я все такой же глупый и наивный ребенок, верящий во все лучшее и светлое в людях.