Лондон. 1942 год

 ЛОНДОН. 1942 год.Роман "ТАКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ".
"Черчилля Юрий Васильевич не видел с тридцать восьмого года. Внешне он мало изменился: гора мяса. Однако в подвижности ему нельзя было отказать. Те же маленькие живые глаза, неизменная сигара, которую он не вынимал изо рта даже во время разговора.
Английский премьер был в хорошем расположении духа. Вел он пресс-конференцию умело. Все заметили, что он был в тот вечер в ударе.
-- В мае сорок первого года, когда Англия была один на один с гитлеровской военной машиной, ко мне заехал шведский посланник Прюц, -- говорил Черчилль, перекатывая сигару из одного конца рта в другой, отчего его речь походила на старческое ворчание, на этот раз добродушное. -- Положение у нас тогда было отчаянным. Английские войска покинули Грецию. На очереди был Крит. Прюц спросил меня: «Как вы смотрите на перспективы войны с Гитлером?» Что мне было ответить ему? Я рассказал ему притчу о двух лягушках: жили-были две лягушки. Одна -- оптимистка, другая -- пессимистка. Однажды вечером лягушки прыгали по лужайке около молочной. Запах парного молока из молочной привлек их внимание. Они соблазнились им и прыгнули в раскрытое окошко, чтобы полакомиться молоком. Но не рассчитали силу своего прыжка и с размаху попали в кадушку. Кадушка примерно на треть была наполнена молоком. Огляделись лягушки: видят, стены кадушки высоки и круты. Никак не выбраться оттуда. Лягушка-пессимистка сразу решила, что это конец. Зачем тогда бороться, мучиться понапрасну? Сложила лапки, и пошла на дно... Лягушка-оптимистка решила бороться за свою жизнь и стала барахтаться в молоке. В течение целой ночи лягушка-оптимистка барахталась в кадке, плавала, била лапками по молоку, и -- о счастье! -- к утру она оказалась на толстом куске масла, который был сбит за ночь ее усилиями... Так вот я похож на лягушку-оптимистку... Сегодня мы можем сказать, что Англия оказалась на толстом «куске масла», который был сбит ее усилиями...
Притча, рассказанная английским премьером, вызвала в зале оживление. Этот полушутливый, полусерьезный тон, заданный вначале, сопровождал потом всю пресс-конференцию.
-- Не кажется ли вам, господин премьер-министр, что отступление немцев под Москвой и под Ростовом -- это только очередной трюк, который выкинул Гитлер, и что он заманивает оставшиеся силы Красной Армии в западню? -- задал вопрос корреспондент шведского радио.
-- Это не трюк герра Гитлера, -- прорычал Черчилль, -- а крюк, на который Красная Армия подвесила армию этого кровавого ублюдка...
-- Корреспондент газеты «Таймс» Сейерс Смит, -- представился худощавый высокий блондин. -- Как вы думаете, господин премьер-министр, где Гитлер нанесет следующий удар?
-- Я был бы благодарен господам журналистам, если бы они подсказали мне это... -- Ответ Черчилля снова вызвал оживление в зале, улыбки...
В результате всех этих пресс-конференций, встреч с высокопоставленными политическими деятелями, журналистами у Тополькова складывалось довольно четкое представление о том, что думают правящие круги Англии об этой войне.
Германия -- враг номер один. Япония стоит на втором месте. Однако штурмом Германию сейчас не возьмешь. Война будет длительной. Германию следует постепенно сжимать со всех сторон. Для открытия второго фронта в Европе, в Северной Франции, время еще не наступило. Надо начинать действия против немецко-итальянских войск в Африке, в Египте.
Когда советский посол в Лондоне спросил английского премьера:
--- Почему вы считаете, что Египет легче всего защищать от немцев в Египте? Вполне возможно защищать его под Парижем, все зависит от стратегического расчета и количества сил.
Черчилль разволновался, стал жестикулировать, размахивать гаванской сигарой.
-- Немцы имеют во Франции 40 дивизий, -- доказывал он. -- Французский берег Ла-Манша сильно укреплен. Англия в настоящее время может выставить 18-20 дивизий. Сколько выставят американцы?.. Развертывание вооруженных сил Америки только начинается... Трансламаншская операция имеет очень мало шансов на успех... Мы -- маленькая страна. Нас всего 50 миллионов, мы не можем бросаться человеческими жизнями...
-- А вы думаете, что Советский Союз может бросаться человеческими жизнями?..
-- Нет, я совсем этого не думаю... Я знаю, как вам тяжело... Мы будем помогать вам всеми имеющимися у нас средствами.
Это была такая каучуковая формулировка, которую столько раз слышали работники дипломатической советской миссии в Лондоне от разных по рангу чиновников на Даунинг-стрит. Формулировка, за которой не стояло ничего реального.
Летом сорок второго года все английские газеты печатали пространные сообщения о гигантской битве, развернувшейся на Волге. Работников посольства всяких рангов англичане засыпали вопросами: устоите вы или нет перед новым невиданным напором гитлеровских войск? Правящие круги тоже проявляли беспокойство. Один из лидеров консервативной партии выступил в «Дейли мейл» со статьей, где прямо говорил: «Падение Сталинграда, выход немецкой армии за Волгу ставят под угрозу все английские колонии в Азии -- от берегов Персидского залива до Тихого океана».
Ответственные работники советского посольства по мере своих сил старались воздействовать на общественное мнение, с тем чтобы заставить английское правительство пересмотреть сроки открытия второго фронта, который не завтра, не послезавтра, а сегодня необходим России.
В Лондоне, в Экспресс-холле, состоялся 10-тысячный митинг, на котором выступил член военного кабинета левый лейборист Стаффорд Крипе. Больше всего аплодисментов он сорвал, когда дал понять, что Англия готова открыть второй фронт в Европе уже в сорок втором году...
Выступая в советском посольстве перед корреспондентами английских и американских газет, Топольков сказал:
-- Наверное, не все из вас знают, что в войне 1914-1918 годов Германия никогда не держала на русском фронте больше трети своей армии. Теперь положение другое. Наша страна вот уже второй год выдерживает натиск 80 процентов вооруженных сил гитлеровской Германии. На Германию сейчас работают 300 миллионов человек в Европе. Всемирно известные военные заводы Шредера во Франции и чехословацкая «Шкода» -- все это находится в распоряжении гитлеровского правительства.
С заметным волнением Топольков продолжал:
-- Нельзя успокаивать себя внушительными цифрами промышленного потенциала союзных держав. Союзники должны иметь единую стратегию. Мы, советские люди, считаем, что пора часть бремени снять с советского народа. Сегодня под Сталинградом решается не только судьба русского народа, но и английского и американского. Только открытие второго фронта явится существенным вкладом Англии и Соединенных Штатов Америки в общую победу над врагом...
Речь Тополькова не раз прерывали аплодисментами. Юрий Васильевич не узнавал «холодных» англичан. Когда он сказал: «Сегодня под Сталинградом решается не только судьба русского народа, но и английского и американского», зал несколько минут не затихал.
Проявление симпатий к России, к Советскому Союзу Юрий Васильевич встречал на каждом шагу.
На митинге в Бирмингеме, куда Топольков тоже поехал по заданию посла, лорд-мэр Типтафт во вступительном слове, явно прощупывая настроения пятидесяти тысяч собравшихся под открытым небом металлургов города, воскликнул:
-- Вот говорят о коммунизме. Да если бы сейчас произвести голосование по этому вопросу, то большинство страны, пожалуй, высказалось бы за коммунистов...
Громовое «Да!» прокатилось по площади.
На митинг пришла телеграмма настоятеля Кентерберийского Хьюлетта Джонсона. Он в очень лестных словах отзывался о русских и их титанической битве, которую они ведут как «истинные христиане против сатанинских сил».
Докладывая послу о своих впечатлениях о митинге, Юрий Васильевич сказал:
-- Будто я побывал в Москве, а не в Бирмингеме...
-- Конечно, это очень важно... Общественное мнение на нашей стороне. Это очень важно, -- согласился посол. -- Однако Черчилль -- крепкий орешек... Следует ждать с его стороны каких-то обходных маневров... Английский премьер убедился, что мы держимся и будем держаться... а следовательно, можно выжидать... благоприятного момента...
Будем надеяться, что народы Великобритании и Америки заставят свои правительства не откладывать открытие второго фронта в долгий ящик.
Юрий Васильевич любил бывать в пабах -- пивнушках, в которых английские рабочие коротали свободное время. Раньше, когда Топольков жил в Лондоне, перед войной, его поражало индифферентное отношение простых людей к политике. Один шахтер ему тогда откровенно сказал: «Эту кухню варим не мы, а те, у кого есть деньги. Так зачем мне чувствовать ее запахи -- все равно с этого стола мне ничего не достанется...»
Теперь же, как только по радио передавали последние известия, особенно о боях на Восточном фронте, все замолкали в пабе и, пока сигнал военной трубы не извещал о конце передачи, никто обычно даже не двигался.
В мае в Лондон приехал нарком иностранных дел Советского Союза. Его переговоры с Черчиллем о возможности открытия второго фронта в Европе в сорок втором году окончились неутешительно. Черчилль в завуалированной форме, но довольно ясно дал понять, что второго фронта в сорок втором году в Европе не будет…
-- Мы сейчас и так сковываем сорок немецких дивизий во Франции, -- заявил он наркому.
Такая позиция английского премьера не могла, конечно, устроить Советское правительство. Нарком отправился в Вашингтон, надеясь убедить Рузвельта в необходимости как можно скорее открыть второй фронт. Рузвельт оказался более сговорчивым. В советско-американское коммюнике вошла такая фраза: «При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году».
На обратном пути нарком снова остановился в Лондоне, и Черчилль согласился внести эту же фразу в англо-советское коммюнике. Оба коммюнике были опубликованы в Лондоне, в Москве и в Вашингтоне.
Однако от Черчилля вскоре бы получен небольшой меморандум, как бы поясняющий, что стоит для англичан за этой фразой:
«Мы делаем приготовления для высадки на континенте в августе или сентябре 1942 года. Как уже указывалось, главным лимитирующим фактором в отношении размеров сил, которые будут высажены, является недостаток в нашем распоряжении десантных судов... Заранее нельзя сказать, окажется ли данная операция возможной, когда придет момент ее осуществления. Поэтому мы не можем дать обещания в этом деле, однако, если такая операция будет признана нами разумной, мы без промедления реализуем ее на практике».
Ознакомившись с этим меморандумом, посол сказал Тополькову:
-- Значит, второго фронта в Европе в сорок втором году не будет... Однако, Юрий Васильевич, я прошу вас ко всему присматриваться. Если такая операция будет готовиться, она не может быть импровизирована... Такая операция требует тщательной подготовки, большой работы не только в военном отношении, но и в экономическом. Эта работа не может быть полностью секретной, и проявления ее можно наблюдать на фабриках, заводах, на транспорте...
Встретившись со Стронгом, Топольков прямо спросил его, что он думает о возможности открытия второго фронта в Европе в 1942 году.
-- Если мое правительство считает, что у нас пока недостаточно сил для того, чтобы совершить одну крупную десантную операцию, то как же оно может решиться на две такие операции. -- И Стронг пояснил свою мысль: -- Планируется высадка войск в Африке...
Этот разговор немедленно Юрий Васильевич передал послу.
-- К сожалению, приходится констатировать, что английский премьер придерживается своей прежней концепции на ведение войны: русские сделают за англичан грязную работу. Англичане же тогда без больших потерь высадятся в Европе, когда будет окончательно сломлен хребет гитлеровской военной машины.
В ноябре сорок второго года в Лондон к Тополькову приехала Маша с маленьким Юриком.
В это время как раз шли тяжелые бои под Сталинградом. Юрий Васильевич почти не покидал посольства, как и другие работники. Иногда он и ночевал в своем кабинете.
Но как только выдавалась свободная минута, бежал домой, к жене и к сыну, по которым сильно соскучился. Маша стала очень красивой. Немецкий лагерь, трудные роды -- ничто не оставило следов на ее юном лице. Но это уже была не девочка, а прелестная женщина.
Юрий Васильевич глядел и не мог нарадоваться на жену. Он старался не показывать этого посторонним, стеснялся того, что в такое время, когда идет война, когда столько семей в разлуке, он так счастлив.
Юрий Васильевич был рад, что к приезду его семьи Лондон перестали бомбить. Его не бомбили уже несколько месяцев. Англичане понимали, кто их спасает от кошмарных бомбежек. Маша с первых же дней своего пребывания в Лондоне почувствовала к себе симпатии англичан -- будто это она избавила англичан от бомбежек. Заслышав русскую речь, англичане уступали ей место в общественном транспорте, пропускали с маленьким Юриком без очереди. Машу очень трогало такое внимание.
Маша была молодцом: занималась маленьким Юриком, Тополькова всегда ждал горячий обед и ужин, и к тому же выкраивала время для занятий английским. Английский был в институте вторым языком. Когда-то она заставляла Юрия Васильевича писать ей письма на немецком, а сейчас хотела, чтобы муж говорил с ней дома по-английски. Так получилось, что маленький Юрик первые свои слова произносил то на русском, то на английком языке...
Юрий Васильевич раздобыл для Маши приемник. Она слушала не только передачи из Москвы, но и английское и американское радио. Когда Юрий Васильевич приходил домой, жена добросовестно пересказывала ему содержание передач.
-- Ты моя милая... Помощница...
Юрию Васильевичу приходилось много крутиться. Встречи, митинги... дипломатические и правительственные приемы... Не каждый день он успевал послушать радио...
Во время войны в Англии возникло много различных фондов помощи России. В начале войны английский Красный Крест перевел в адрес советского Красного Креста 75 тысяч фунтов стерлингов. Это было разовое пожертвование, которым, видно, решили и ограничиться тогдашние руководители английского Красного Креста. Однако фонды помощи России стали возникать стихийно. В июле сорок первого года образовался национальный фонд медицинской помощи во главе с настоятелем Кентерберийского собора Хьюлеттом Джонсоном.
Вскоре в городе Велмин был создан комитет англо-советской дружбы.
В сентябре открылся женский англо-советский комитет.
В октябре сорок первого года возник Фонд для облегчения положения женщин и детей Советской России во главе с графиней Аттольской.
В самом конце сорок первого года заявил о себе «Фонд пяти искусств», собиравший подарки для Красной Армии.
Большинство жен советских дипломатов в Англии принимали активное участие в этих общественных организациях. Жена посла работала в тесном контакте с женой премьер-министра Англии Клементиной Черчилль, которая возглавила «Фонд помощи России». Вскоре его стали именовать «Фонд миссис Черчилль».
Маша не могла остаться в стороне от этой работы, в которой принимали участие многие жены советских дипломатов. Ее, правда, связывал маленький Юрик. Но выход был найден. Мери Стронг, жена Чарльза, с которым Маша быстро подружилась, охотно оставалась с мальчиком. У Мери не было детей, и маленький Юрик, Джо, как она его называла, судя по всему, доставлял ей только удовольствие.
Маша Тополькова стала помогать жене посла. Случалось ей встречаться и с женой английского премьер-министра. Клементина Черчилль держалась очень просто и открыто.
По всему было видно, что Клементина Черчилль искренне взялась за эту работу. Весь пропагандистский и административный аппарат был к услугам миссис Черчилль, в Россию этот фонд отправил значительные пожертвования.
-- Меня волнует та великая драма, которая разыгралась в вашей стране, -- говорила она своим русским помощницам. -- Год назад я получила письмо от группы английских женщин, мужья и сыновья которых были в армии. Они настаивали на открытии второго фронта. И я тогда подумала, если английские женщины требуют открытия второго фронта, то есть готовы рисковать жизнью своих любимых, то долг всех нас оказывать России посильную помощь... Так мне пришла в голову мысль создать «Фонд помощи России»...
Как-то встретившись с советским послом, Черчилль после окончания официальной части беседы, лукаво глянув искрящимися от смеха глазами, сказал:
-- Что говорить!.. Престиж СССР за последнее время в Англии невероятно возрос... Дело дошло до того, что моя жена полностью советизирована... Дома она ни о чем другом со мной не говорит, как о Красной Армии, о замечательных советских женщинах, с которыми она работает... Не могли бы вы избрать ее в какой-нибудь совет? Право же, она этого заслуживает...

* * *
Победа Красной Армии под Сталинградом, разгром 330-тысячной немецкой армии в волжских степях долгое время не сходили с первых полос всех английских газет. Советское посольство буквально было наводнено различными делегациями, которые приходили с заводов, фабрик, из учебных заведений. Приходили учащиеся школ со своими учителями. Встречи с детьми были особенно трогательны.
25-ю годовщину Красной Армии официальные власти в Лондоне решили отметить в самом большом зале в Лондоне -- Альберт-холле. На этом вечере собралось более десяти тысяч человек.
Во время приема Юрий Васильевич, как обычно, находился рядом с послом.
-- Как фантастична жизнь, -- шепнул посол Тополькову. -- Мог ли кто-нибудь предположить четверть века назад, что заправилы Сити и Уайт-холла будут торжественно отмечать день рождения Рабоче-Крестьянской Красной Армии, грозы буржуазии? А вот случилось же это... Воистину в политике никогда не говори «никогда»...
Победа советских войск на Волге имела, однако, и другую, оборотную сторону. Она внесла преждевременное успокоение в сердца многих англичан: русские бьют немцев... Немцы все равно теперь будут разбиты...
Те, кто занимал командные посты в армии, ведущие политики были обеспокоены теперь не исходом войны -- для них он тоже стал теперь ясен, а тем, чтобы не опоздать к дележу «победного пирога». «Красная Армия не стала слабее... -- рассуждали они. -- Напротив, она набирает силу... Смогут ли в таком случае Англия и Америка сделать послевоенный мир таким, каким бы им хотелось?.. Не возникла ли опасность «советизации» Европы?»
Маша Тополькова на ленче у Мери разговорилась с двумя ее старыми приятельницами по колледжу. Сначала говорили о войне. Потом всерьез стали обсуждать, куда лучше всего поехать отдыхать, когда окончится война. Одна из них сказала:
-- Европа будет разорена... На Лазурный берег ехать не стоит... Разве что в Швейцарию...
Другая склонялась к тому, что все-таки лучше будет поехать в Латинскую Америку...
Когда Маша рассказала об этом разговоре мужу, тот ответил ей:
-- А что ты хочешь от этих английских женщин. Я недавно говорил с Даффом Купером, и он заявил мне, что после победы русских под Сталинградом он вернется к занятиям историей иудейского государства... И это говорит видный политический деятель, член парламента... Говорит так, будто война уже закончилась и Берлин взят...
Чарльз Стронг о событиях в Сталинграде отозвался лаконично, но довольно определённо:
-- Не могли бы вы, русские, прислать нам в Англию парочку ваших генералов? Может, и у нас дело бы сдвинулось с мертвой точки.
Выступая в Лондоне на выставке «25 лет Красной Армии», советский посол сказал собравшимся:
«Как ни радостны наши победы под Сталинградом, как ни ценны успехи 8-й английской армии в Африке, было бы величайшей ошибкой считать, что фашистская Германия уже дышит на ладан...»
Через несколько дней посол запросил аудиенцию у английского премьер-министра.
Перед встречей с Черчиллем он вызвал Тополькова.
-- Я хотел бы, чтобы при этом разговоре присутствовали вы, как представитель прессы, -- сказал он Юрию Васильевичу.
Черчилль принял их в своей резиденции на Даунинг-стрит: Он был в домашней одежде. Этим английский премьер как бы хотел показать, что их встреча носит полуофициальный характер.
Посол во время этой встречи настойчиво пытался выяснить: можно ли рассчитывать на то, что второй фронт в Европе все-таки будет открыт хотя бы в наступившем, сорок третьем году.
-- Право, затрудняюсь сказать что-либо определенное, -- ответил Черчилль.
-- Но как же так?! -- не мог сдержать своего возмущения советский посол.
-- Мы, англичане, смогли бы выделить сейчас для ламаншской операции 12-15 дивизий, а американцы?.. Пока у американцев на берегу Ла-Манша только одна дивизия. -- Черчилль разжег очередную сигару.
Воспользовавшись паузой, посол спросил:
-- Как -- одна? Вы говорили мне в ноябре, что в Англии находится одна американская дивизия. Неужели с тех пор ничего не прибавилось?
-- Так оно и есть... С ноября американцы не прислали ничего. Когда я был в Москве, я исходил из того, что американцы к весне сорок третьего года доставят в Англию 27 дивизий, как они обещали. Из этого я исходил, когда говорил со Сталиным... Сейчас американцы обещают к августу только четыре-пять дивизий... Как вы думаете, сколько человек содержит американская дивизия? -- неожиданно спросил Черчилль.
-- Не знаю, право, -- пожал плечами посол. -- Вероятно, тысяч восемнадцать-девятнадцать...
Черчилль неожиданно рассмеялся:
-- Верно... Если считать только бойцов... А если считать весь обслуживающий персонал, то пятьдесят тысяч...
-- Как пятьдесят тысяч?!
-- А вот так!... Пятьдесят тысяч. Конечно, дивизия не может быть без интендансткой службы, транспорта, медицины... Это в порядке вещей... Но в американской дивизии два батальона прачек, один батальон стерилизаторов молока, один батальон портных, один батальон сапожников...
Одним словом, у нас в Африке около полумиллиона войск, а это всего составляет 10-11 дивизий... Мы, англичане, в этом отношении плохи, а американцы еще хуже...
Откровенность английского премьер-министра следовало понимать как попытку как-то сгладить то, несомненно, неприятное впечатление, которое должны были вынести из этой беседы русские. Хотя, как выяснил Топольков у Стронга, Черчилль не преувеличивал, когда говорил о составе американской дивизии, но главной его целью было, пусть даже конфузя своего заокеанского союзника, всю ответственность за оттяжку со вторым фронтом возложить на американцев.
Было ясно, что и в сорок третьем году второго фронта в Европе не будет...