Медиакратия. Глава 1

- Какой ты месяц написал? О, господи! Какой?! Октябрь! А сейчас идёт?
- Какой прикажете, такой и будет, шеф! – не моргнув глазом, ответил подчинённый.
- Ага, - слегка вздохнул Альберт, а потом махнул рукой: - Оставь октябрь, но на другом месте, чтобы красовался декабрь. И не дай бог, я начну всю эту кипу проверять, - он ткнул пальцем в пачку листов, настолько аккуратно сложенную, что становилось ясно: её даже просматривать не думали, ставили подпись, не удосужившись забивать голову подробностями, полностью полагаясь на совесть составителей.
- Ну, вы же не опуститесь до рукоприкладства. Бумажек бесполезных много, а у вас и к другим делам руку приложить надо. Куда ж мы без вашего контроля, - голосом прирождённого трагика произнёс подчинённый.
- Нет, Лёнь, в голосе маловато подхалимства, не дотягиваешь.
- Шеф, я ваш нижайший верноподданный, всеми четырьмя лапами цепляющийся за свою зарплату, коленопреклонённо…
- …«за свою паршивую должность», добавь, зависящий от меня и моего самодурства… Далее по прейскуранту в том же роде, виде, числе и падеже. Нет, в этом месяце без премии останешься.
- На этот раз где не дотянул, шеф?
- Трагичности в голосе не хватает, сплошное самодовольство звучит. Вот, у Горха поучись. Слушать одно удовольствие… Какие слова высокопарные, фразы прямо-таки сердце греют. За премию он вперегиб. Не знал бы, кто он, поверь, раскошелился бы. Впрочем, сейчас и он без премии.
- То есть, мы всем отделом?
- А ты что хочешь? Мы с этого дела столько получили, что я себе еле на премию наскрёб! Сам посуди, если мне ещё и вам, остолопам, раздавать, никаких денег не хватит. Так что, Лёнь, политика – дело стрёмное, особенно, когда сотрудничаешь со мной.
- Так точно, достопочтимое начальство, преклоняюсь пред вашей рачительностью.
- Ладно, про рачительность уже загнул. Уроки сарказма заканчиваем. К делу, товарищи, к делу. Слушай, Комод появился?
- Приходил, - кивнул Леонид, ставя печать на очередной листок. Стопка росла на глазах. – Вас спрашивал. Сказал, будет ждать.
- Меня нет, не было и не будет, я где угодно.
- Понятно, вы в ванной, все жалобы подавать в письменной форме с пяти до семи вечера, а поскольку выйдете вы только в восемь…
- Да, да, делаем соответствующие выводы. Молодец, хватаешь на лету. За то ценю и лишаю премии. Что чрезвычайное, я в кабинете.
- Шеф, не беспокойтесь, Комод в центр умотал. Не раньше, чем через час будет.
- Что ты сразу не сказал?
- А вы и не спрашивали.
- Логично, только совсем вы мои нервы не цените. Знаешь, какой мне ему отчёт нужно сляпать? Десять листов от руки!
- Чтобы все работали, ведь он единственный заботится о нашем «благосостоянии»…
- И я о том же, - тяжело вздохнул Альберт. – Любимое начальство…
- Шеф, а почему главу департамента Комодом все зовут?
- А! Это забавная история. У меня в кабинете комод старинный стоит. Не знаю, как ко мне в кабинет попал. Стоит, думаю, здесь с самого основания. Глаз на него наш глава положил, всё пытался предложить обмен. Он мне свой повместительней и проще, а у меня забирает раритет. Я ни в какую. Представляешь, как мы мило выясняли отношения. Он меня даже к себе в кабинет не вызывал, сам заходил допрашивать, и все разговоры сводил к одному и тому же. В общем, как-то прихожу – комода нет. Думаю, что могло случиться? Позвал ребят покрепче, благо нашего глубокоуважаемого начальства не присутствовало в тот день, вскрыли мы его кабинет, вернули на место раритет, предварительно весь хлам выгрузив к нему на стол. Понапихал, видишь ли, всякого. На следующий день заявляется ко мне с вытянутой физиономией, оценил наличие комода, но по этому поводу ничего не сказал. Так мы с неделю таскали несчастный комод друг от друга. Милое занятие, но отстоять раритет для нас стало делом чести. В очередной раз мои оттаскивают раритет, и наталкиваемся мы на любимое начальство. Оно нас мимо пропустило, осведомившись, насколько нам урезать премию и стоит ли вообще что-то выдавать, свернуло за угол и позвало своих пятерых тяжеловесов. Мы и сцепились в центральном проходе почти у самой лестницы. Они тянут комод к себе, мы – ко мне. Народ тогда весь наш в курсе был, стали собираться. Не знаю, чем бы закончилось, но, к счастью, на шум Вик, - Альберт кивнул в сторону кабинета своего габаритного зама, - пришёл, почесал затылок и заявил: «Товарищи начальники, я очень извиняюсь, но мой начальник мне приказал…» - пожал плечами, расталкивая народ, и комод был отвоёван с серьёзным перевесом в физической силе. Так до сих пор у меня и стоит. Ареорх косится, косится, но мнение своё держит при себе. Так он Комодом и стал. Да и фигура у него солидная.
Леонид рассмеялся. Что ни говори, а Ареорх действительно человек колоритный. Ростом он, может, не совсем вышел, зато плечами еле в двери протискивается, да и откормлен на славу, хотя с чего бы на государственных хлебах худобой сверкать? Почтенный животик дамы на девятом месяце венчал картину внешности начальства. В узких коридорах с ним лучше не сталкиваться – габаритами задавит. Да и по жизни лучше не сталкиваться – начальники люди загадочные, не знаешь, что и когда, и в связи с чем им в голову стукнет. Так-то.
- Ты не смейся, Лёнь, как говорится, вспомнишь хорошего человека – он и появится, так что не будим лихо, пока оно тихо.
- Да! Насчёт лиха. Тут бумажечка одна где-то лежала… так… здесь, что ли? Или нет?.. – кипы распечаток были безжалостно перевёрнуты, что мгновенно создало видимость наиусердейшей деятельности. – Вот! Спросить хотел. Прочитайте.
Альберт внимательно пробежал её глазами и вынес вердикт:
- Чтобы опробовать нужные технологии, нужно что? Правильно, чтобы они попали в руки террористов. Двойная польза. Первое: технологии обкатаны; второе: пойманы террористы и появляется хоть какая-то популярность у населения, а с ней и любимая журналюгами «гибель большого количества человеческих жертв». Если честно, до сих пор не понимаю, кому такая больная фраза в голову пришла? – «гибель жертв»!
- Что вы! До неё ещё додуматься надо!
- Ну, это конечно. Ты мою точку зрения понял. Давай, решение за тобой. Не всё, - Альберт хмыкнул, - начальство должно «заботиться о благосостоянии». Слушай, а это что за обрывок? – он взял с края стола почти заваленный лист.
- А! Это памятка. Дочь просила на досуге сочинить ей что-нибудь на заданную тему.
- Что за тема-то?
- Она у меня в колледже на отделении туристического бизнеса учится, вот по профильному предмету задали что-то вроде девиза сочинить. К завтрашнему.
- Что ж она так поздно сказала?
- Да она, знаете, как богу дураки молятся, пока лоб не разбила, меня не попросила помочь.
- Хорошо хоть тогда сообразила. А зачем девиз-то?
- А они какой-то в колледже проект защищают. Им как предисловие про туризм что-то высокопарное и образное нужно.
- Понятно. Так чего ерундой этой, бумажками, маешься? Подождут, не денутся никуда. Давай думать. Значит, девиз для туризма. А чтобы понравилось учителям, надо побольше патетики и пустозвучия.
- Так во все времена. Спрос был, спрос есть, что в нём изменится? Похвала…
- Да, сначала воспеть одних, там дифирамбы другим…
- Уж что поделать. Как жили, так живём.
- И на горбу своём несём, - в рифму заметил Альберт. – Значит, первая патетическая строчка будет: «Туризм – наука из наук».
- Шеф, да вы просто гений.
- Не мельтеши и не сбивай с мысли, хотя иногда это помогает.
Через полчаса совместных усилий родилось:

Туризм – наука из наук.
В развитии не знает равных,
Явилась миру сразу, вдруг
Среди почётных, самых главных.

- Лёнь, как думаешь, сойдёт?
- Конечно! Спасибо большое!
- Да не за что, - махнул рукой Альберт. – Пойду в свой кабинет. Не дай бог Комод не вовремя заявится. Всё, меня нет.
- Не видел, не знаю, не слышал, но уверен, что не увижу, не узнаю и не услышу о вашем месте пребывания до конца смены.
Альберт в целом остался доволен утренней разминкой, можно и к работе приступать. В смысле, приступом её брать, а иначе она не дастся. Такой у неё жеманный характер.
Он захлопнул дверь кабинета и закрылся изнутри, чтобы не попасть Комоду под горячую руку. Близилась проверка, и, естественно, шеф весь на нервах. Как обычно их отдел чего-нибудь не досчитается. Правда, это уже проблема Ареорха, и Альберт махнул рукой, за что мысленно отвесил себе восьмой за день подзатыльник. Никак от этого дурацкого широкого жеста не отучится. Перед зеркалом сколько не практикуйся, а привычка всё равно останется второй натурой.
- Как говорится, неча на рожу пенять, коли зеркало у шефа висит за спинкой кресла.
Завалы с работой, тем более под проверку, были жуткими. Дел буквально невпроворот, и все что-то требовали, поторапливали.
 - Ладно, в ногах правды нет. Недаром на суде все стоят. А мы не на суде. Мы на эшафоте. Что ж, приступим.
За вчерашний вечер, да и за сегодняшнее утро документов накопилось так накопилось, но кому не привыкать? Занимать столь высокую должность уже почти двадцать лет и не пошатнуться что-то да означает. Кто для него и глава департамента, и канцлер и всякие там? Не более чем политическое прикрытие. Кто он и кто они? От сравнения Альберт даже усмехнулся. Сколько же сменных фигур, до умопомрачения целующихся с народом, нужно, чтобы прикрывать истинных хозяев страны. Политические партии, террористические организации, разнообразнейшие полуофициальные секты и сообщества, считающие себя абсолютно независимыми. Как же! Их всего лишь нужно убедить в собственной независимости, а дальше по накатанной. Правила приличия для того и созданы, чтобы одни покрывали других, а третьи могли спокойно за их спинами вершить своё правосудие. Да, да, в первую очередь верховенство закона. Люди создали закон, значит, людям в руки и верховенство. И не поспоришь. Мораль гибка настолько, чтобы её можно было обойти, на то она и мораль. Она создана и ей по сей день следуют, но не зря же к каждой книжечке законов почти сразу же издаются томы комментариев, подсказывающие, как эти самые законы миновать. И мораль не лучше.
К обеду наиболее важные проблемы разрешились. Осталась сотня мелких, но и она требовала внимания. Альберт устало откинулся от компьютера и потёр глаза. Устал он от посиделок за машиной. Не тот, что раньше да и проблемы не те. На его компьютер продолжали скидывать важные файлы, различная полезная информация и разнообразные сведения в безостановочном режиме. Поступившее приходилось переваривать самому. Сколь хороша бы машина ни была, а мозги никогда не заменит.
Поначалу Альберт подозрительное жужжание проигнорировал, но по мере нарастания его надоедливости, понял - это страдает его телефон.
- Да, Мик?
- Ой, Берт, только не говори, что не протираешь штаны в кабинете, зашкаливаясь от графиков импорта-экспорта, одновременно скрываясь от Комода.
- Я как-то пока молчу.
- Заметил, тогда чего рабочий не берёшь? Комода нет. Звонить тебе можем либо я, либо Вик. Если не достучимся. А этот твой приколист цепной, Лёнька, кажется, в ус не дует, не пускает!
- Понятно с тобой. Жду прихода. Только отчёт не забудь.
В трубке послышалось перелистывание бумаг и судорожный поиск одной единственной папки с завалявшимся отчётом.
- Ладно, найду – зайду. Давай.
Альберт на минуту закрыл глаза, давая им немного передохнуть. Открывать было лень, но необходимо, поэтому он встал и прошёл в кабинет Леонида.
- Так, Лёнь, устраиваем день открытых дверей, печати снимаем. Комод в число общих лиц не входит. О! Ты, я вижу, свои бумажки разгрёб. Моих, что ль, подкинуть? – но, видя, как он побледнел, Альберт добавил. – Шучу, шучу. А оперативность у нас ценится. Только совсем уж лабуду не штампуй.
- Слушаюсь, шеф.
- Ладно, будем считать, что проверил. Впрочем, совсем ерунды до нас, конечно, не доходит, свой отсев. Насчёт Мика. Если без отчёта придёт, смело разворачивай на сто восемьдесят градусов, передавай от меня для ускорения хороший пинок и отпускай его в свободное плавание на вольные хлеба.
- И на подножный корм.
- Но-но, не заигрывайся со словами. Подножный корм – это посадили тебя на нож, устроили вскрытие, обобрали. Вот и стал ты подножным кормом.
- Что, такие серьёзные проблемы, шеф?
Когда в обиход шёл чёрный юмор, тогда где-то у кого-то что-то было не в порядке. Не исключено, что у всех и сразу. И лучше осведомиться заранее во избежание эксцессов.
- Почти угадал. Будут у нас всех к концу этой недели. Обещаю.
- Начнём готовить телегу.
- Ага, сейчас уже зима наступила. Не дай бог где ещё октябрь увижу.
- В следующем году точно, шеф.
- Ну, вот надеюсь на твою сознательность. Что у Вика творится?
- Говорит – не нравится ему затишье.
- Вот то-то и оно, - вздохнул Альберт. – Лёнь, а сам ты как считаешь?
- В тихом омуте черти водятся.
«Будет кому моё место занять. Достойная смена, если доживёт», - а вслух спросил:
- Комод как, сенсоры ещё не развешивал свои по периметру?
- Нет пока. Он там, в центре, мебелью подрабатывает.
- Хоть что-то радует. Ладно, продолжай охранять покой начальства, пока оно покоится с миром.
- Да будет вам кресло пухом. Аминь.
- Трагизма больше в голосе, трагизма. Эх, чему учу. Но на публику игра лишней не бывает. Горха тебе как-нибудь послушать надо.
Альберт вернулся к себе в кабинет и потянулся. Монитор утверждал, что получил ещё семнадцать сообщений разного характера. Альберт их оценил, выяснил, что ничего серьёзного, и даже успел их удалить перед тем, как к нему зашёл проведаться Мик с отчётом. В их отделе с отчётами, поставляемыми Ареорху, были огромные проблемы. Все, кроме самого главы департамента, понимали, кто истинный хозяин положения, смещающий только в путь неугодное прикрытие. Тогда возникает логичный вопрос, а смысл перед ним отчитываться? Но Ареорх должен продолжать считать себя пупом земли и подвластных людей, иначе его полезность сойдёт на нет. А на самом деле Альберта просто забавляли замашки главы, его пафосность во время дачи интервью и бесконечных посиделок в никчёмных политических передачах, служащих больше для сгущения красок и дополнительного контроля над умами, чем для обсуждения реальных ситуаций. Только поэтому, наверно, Ареорх ещё мог чего-то с их отдела требовать.
- Мик, с каких пор ты меня с такой ерундой беспокоишь?
- С тех пор, как меня Комод задёргал.
- Ладно, попрошу его быть помягче с тобой.
- Хорошо, убедил. Мебель – она и есть мебель.
- Вот и прелесть. По поводу твоей проблемы. Делаю тонкий намёк, остальное додумаешь сам, как всегда. Не одному мне всё решать.
- Естественно.
- Говорят, что все светленькие дуры, но не все блондинки.
- Почему?
- Потому что половина из них крашеная.
- Крашеная? – задумчиво повторил Мик. – Кажется, понял. Даже намечаются идеи.
- Вот, что значит старые кадры! Сразу к делу.
- Угу-м, старые на то и старые, чтобы стареть. Скажи, например, когда ты собираешься бросать сие тёплое местечко.
- Чего это ты так?
- Да в том дело, что я весь отпуск старался, подчёркиваю, старался отдохнуть от работы. И что ты думаешь? Работа – это как вредная привычка, сколько от неё не отдыхаешь, всё равно возвращаешься к ней. Представь, я не догулял отпуск, видишь, вернулся. Не могу без бумажек. Бюрократия как наркотик.
- А коррупция как допинг.
- Берт, ты как всегда «в яблочко», точен как бумагоуничтожитель.
- Так к чему ты про «бросить»?
- Ну, посмотри, как здесь засиделись. Одни системы да планы, а ведь мы даже не знаем, как на жизнь-то они влияют, ничего не видели вне наших стен. Хотя, конечно, появляемся у нас на рабочем месте раз через раз, учитывая нашу специфику, но, тем не менее, народ нам столь же далёк, как и мы ему.
- Да, Мик, ты наша совесть, но за таким вступлением должно быть что-то действительно стоящее. Я тебя слушаю, только, прошу, без лирических отступлений, я этого от Горха с Лёнькой наслушался, аж назад лезет.
- Уяснил, выцарапал левой ногой на золотых скрижалях своей деревянной памяти, занёс заметкой в блокнот и напомню ребятам, чтобы повторяли мне сии суждения каждые пятнадцать минут – вдруг забуду.
- Совсем отдел распустился. И кому хамят? Мне! – деланно возмутился Альберт.
- Ладно, праведник всего нашего народа воплоти и наяву, дельце действительно серьёзное есть.
- Разродился, продолжай в том же духе. Только помедленней – я конспектирую.
- Хорошо, убедил, буду без пафоса, - у Мика с чувством меры было всё в порядке. – Завтра ведь состоится заседание? Наши ближайшие пограничные товарищи готовят маленькую гадость, как ты слышал. Разведка донесла до меня интересную информацию. И спешу предупредить тебя, к такому мы пока не готовы…
Ничего нового Микаэль не сообщил, зато обрисовал картину, перспективы и прилагающиеся к ним жизнерадостные присказки на тему хорошо там, где нас нет. Подумать было над чем. Они вот-вот сами наступят на дружелюбно положенные грабли, а отложить заседание по каким-либо, пусть даже существенным причинам, не политкорректно. А если заседание захватят бог знает откуда свалившиеся фанатики, то они только усугубят положение, доказав собственную несостоятельность. Между молотом и наковальней выбор не велик, поэтому срочно приходится искать колодец, где желательно успеть закалиться до наложения санкций и чрезвычайных мер. К предстоящему заседанию они действительно не готовы. Речи, конечно, уже расписаны. Это в компетенции Вика. А то, что будут говорить приграничные заседатели… Копии их речей, естественно, раздобыты, ответы к вопросам написаны и именно отсюда начинаются проблемы. Слова – великая сила, только иногда хорошо, чтобы они чем-то материально подкреплялись.
- Теряем нюх, Мик, старость не в радость.
- Не раскисай и запомни: старость – это, когда перестаёшь удивляться, когда в этом мире тебя уже ничего не радует.
- Честное слово, лучше б меня ничего не радовало бы, и я бы тихо пошёл в отставку. Мир, тишина, спокойствие…
- Да ты от такого с ума быстрее сойдёшь, чем сейчас!
- Зато жизнь становится проще и понятливее, ничем не грузишься…
- Уверяю тебя, через две недели сам прибежишь сюда, за счастье бумагомарательство посчитаешь. Комода расцелуешь…
- Знаю, знаю. С Комодом ты палку не перегибай. Хороших людей вспоминать противопоказано, от них как-то изжога ни с того ни с сего… Ладно, слегка отвлеклись, растряслись, о насущном попереживали, теперь к нашим баранам, - Альберт на секунду замолчал и посмотрел на монитор. – Кажется, одного мы зря-таки помянули.
Он развернул монитор, и Мик смог оценить важную походку начальства.
- Комод, - сквозь зубы процедил Микаэль, - не к ночи будь помянут. Опять здесь околачивается. Загрузил бы его мероприятиями. Тошно уже его габариты созерцать.
- Запомни, Мик, всего нужно в меру. Публику негоже перегружать. И Комод пусть под рукой на случай будет. Завтра ему до гланд всех вылизывать, так что предоставим человеку отдых. Мебель тоже может ломаться, а починка – дорогое удовольствие.
- Да и удовольствие ли? Проще новую купить.
- Ну-ну, не торопи события, всему своё время. Пока высшую политику такая фигура устраивает, заменить успеется.
- Берт, а твой Лёнька Комод остановит?
- Не волнуйся, он мне достойная замена, недаром охраняет мой покой. Скоро буду натаскивать по-настоящему. Пора мальчонку приучать.
- А не торопишься?
- Нет, что ты, но должен же нам на смену кто-то достойный прийти. Пусть даже во время того же отпуска. Марионеток всегда хватало, а голова на вес золота, и помощник толковый никогда не помешает. Беречь руки надо.
Камеры слежения показали, как Ареорх миновал центральный коридор, свернул в их сторону и, пройдя ещё несколько коридоров, вошёл к Леониду.
- Да он у тебя артист, - отметил Мик совершенно невозмутимое поведение Лёньки и то, с каким хладнокровием он выпроводил Комода куда подальше.
- Так чья школа! Можно сказать, экзамен на аттестат зрелости он сдал. Даём ему следующую ступень.
- Каким же апельсином Комод вышел! Под цвет прототипа, - Мик кивнул на раритет бордового цвета. – Жалко, комедию в кабинете Лёньки не слышно.
- Ну, у тебя и ассоциации с апельсином… А комедия – это фильм смешной, с чувством юмора, а тут одна трагедия. Ты у Комода зачатки юмора видел? И я тоже.
- А куда это он направился? По-моему, ему несколько не туда.
- Пусть хоть на все четыре стороны идёт, его проблемы, но завтра я его даже при смерти и в трупном состоянии заставлю принять в заседании участие.
- Вот и вернулись мы к центральной дилемме. Берт, что делать-то будем?
- Пока по плану, а дальше как обычно. Экспромт – наш вечный спутник. Но не вздумайте опять представление устраивать.
- И в мыслях не было.
- Знаю я твои мысли. А сейчас нам остаётся только ждать.
- Терпение, десяток раз терпение, - вздохнул Мик. – А что у нас с наблюдением?
- У Горха всё под контролем. Так что завтра часов до десяти утра все относительно свободны.
- Но заседание ведь в час начинается?!
- Как сказал небезызвестный Козьма Прутков: «Бросая в воду камешки, смотри на круги ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою». Понятно?
- Полностью, абсолютно и бесповоротно. Значит, можно идти?
- Комоду, пожалуйста, не попадайся.
- Должен же я, в конце концов, на собственных ошибках учиться?
- А желательно на чужих. Ладно, до завтра, собираемся, где всегда.
- До завтра.
Микаэль вышел, оставив Альберта один на один с государственными нуждами. Тот хрустнул костяшками пальцев и на время углубился в беспорядочный набор фактов, но, не найдя ничего исключительной важности, переслал все файлы Леониду. Начинается натаскивание. Топим как можно глубже и смотрим, как он выплывет. Удивлённый Лёнька связался с ним, сообщив, что ему поступили документы, предназначенные для прочтения лицом не совсем его ранга, точнее, совсем не его ранга. Альберт мысленно поставил подчинённому галочку: Лёнька известил начальника о недоразумении, даже не подумав вскрыть файлы, только подавился кофе, когда увидел, что именно пришло ему на компьютер, и с какой пометкой.
- Вскрывай смело, ничего, что сейчас было бы не в твоей компетенции, документы не содержат. Решение принимай от моего лица, а шифры тебе сейчас перешлю.
Двойственность, в какой оказался Леонид, была вполне понятна Альберту, но он привык проверять на прочность в самое неподходящее для подчинённых время. С одной стороны, эти документы означали определённую степень доверия и воспринимались, как почётная обязанность, а, с другой стороны, неприятностей Леониду и так хватало. Он уже почти два месяца никак не мог развестись: раздел имущества дело тонкое, - ходил весь на нервах, ведь в итоге страдала, как он считал, дочь, которую поездки от отца к матери задевали уже тем, что её делили как вещь. Впрочем, дочери развод наносил как раз психических травм меньше, чем родителям, потому что её-то ситуация забавляла. Она всерьёз шалости взрослых не воспринимала, да и некогда – у неё своя колледжская жизнь, о которой родители имели весьма смутное представление.
В связи с вышеперечисленными обстоятельствами Леонид был крайне доволен местом в департаменте. Гибкий график объяснялся тем, что глобальные проблемы возникали не чаще, чем после очередного правительственного заседания, а мелкие и подождать могут, к тому же на их разрешение не более нескольких минут требовалось. Глобальные тоже могли подождать, потому что были глобальными и в теории выход из них должен месяцами обсуждаться. На практике уходили обычно сутки, когда их отдел дотягивал со временем дальше некуда, в спешном порядке собирался и целую ночь на грани нервного срыва разруливал обстановку. Потом их отдел ссылался на какие-нибудь причины (здесь старался сам Альберт, он за свою команду как за детей радел) и на рабочем месте оказывался не раньше, чем через неделю. Государство и подождать может, чай, не первые проблемы и не последние, а кто им восполнит здоровье? Поэтому перетруждались они только в крайних случаях. Да и больше недели не появляться не получалось – вызывали в экстренном порядке. Отпуски они сами себе устраивали, руководствуясь тем, что будь они нужны – вызовут. А пока в своё удовольствие можно не показываться.
- Так что, Лёнь, вперёд, флаг тебе в руки, барабан на шею, семечки в карман и Вик в качестве незаменимой помощи, а также мой мобильный для совсем нецелесообразных вещей. Долго, конечно, не засиживайся, работа не волк. Ладно, завтра до десяти утра в нашей, - Альберт усмехнулся, - конференц-рубке.
- Будем подрабатывать волчком?
- И к такому готовься. Неизвестно, чей монастырь и с каким уставом придётся штурмовать. Давай до десяти.
Из здания Альберт вышел в боевом настрое и с полной уверенностью в завтрашней победе. Возможно, пьянил свежий воздух, поэтому он себя остановил воспоминанием о позапрошлогоднем фарсе, перетёшем в феерическое представление. Да, такое всем надолго запомнится.
Заседание правительства тогда началось обыденно до боли в зубах. Текло мерно, сонно, как ему и положено. Задремать успела даже группа Альберта.
Слово взял председатель, монотонно читая врученный ему текст. И поскольку все были в дрёме, никто не заметил, как по мере произнесения речи у председателя вытягивалось лицо. Потом прибалдели присутствующие. Тексты перепутали. Как такое могло произойти? Но именно на этот случай и заседала в конференц-рубке его группа. Конечно, потом всех вычислили, наказали, утилизировав как какие-то кадры, только в тот момент было не до шуток. Председатель говорил то, что должен сказать через заседание. А на том эти факты вообще нельзя было оглашать! Скандалов не оберёшься. Его ребята по команде подскочили, засуетились. Как водится, из рук посыпалось, что нужно и что не нужно, из голов, впрочем, тоже. Чуть не на карачках, ползли к председателю, осторожно выхватили текст, подложили стандартную, ни к чему не обязывающую, лабуду. Министры к тому времени начали оживляться, чего ни в коем случае нельзя было допускать. Копия речи, которую председатель должен говорить, куда-то подевалась, времени искать не оставалось. Полноценный дурдом у них творился при внешнем спокойствии официального заседания. Пришлось срочно от руки всей группой сочинять связный текст, основываясь на сохранившихся в набросках материалах. Министры в это время стали под действием общих слов засыпать, но те бумажки, к сожалению, оказались не бесконечными и катастрофически быстро подходили к концу. Альберт со товарищи работали на полную мощность, но стройными слова становились не сразу, не говоря уже о фразах. Наспех сочинённая речь теми же полуподвальными путями доставилась председателю. На беду на заседании присутствовали журналисты, уловившие резкую смену темы среди моря никчёмных слов. Ко всему хорошему треть первоначальной речи председателя произнести успел, даже дошёл до серьёзных фактов. Немного домыслить и получалась полная картина действительного положения, а у соседних государств мыслители нашлись…
Альберт вздохнул: «Как заметил глубокоуважаемый Василий Осипович “прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий”. Эх, прав Ключевский, прав, в какой раз убеждаюсь». К слову сказать, эти самые последствия до сих пор не до конца улеглись. Ехидно время от времени напоминают им о них зарубежные коллеги.
Альберт раздражённо махнул рукой, снова укоряя себя за влезший в душу жест, зато голова очистилась от грёз о несбываемой победе на завтрашнем заседании. Да и здравая мысль на свежем воздухе не преминула заглянуть в гости. И правда, зачем озадачиваться тем, над чем голову ломать будешь завтра. Проблемы нужно решать по мере их поступления, иначе они перестают быть проблемами. А наперёд не наделаешь – здоровья не хватит.
После столь лучезарных мыслей он даже решил в кои-то веки дойти до дома пешком. Тут размеренным шагом чуть больше часа плестись.
На улице уже опускались сумерки, и становилось всё прохладнее и прохладнее, но зима нынче выдалась крайне подозрительной. На дворе декабрь с неделю господствует, а на сугробы и намёка нет. Вместо снега земля пестрела лужами и прилагающейся к ним слякотью, засохшей травой и голыми корнями деревьев, из-под которых была тщательно выбрана вся листва. Дворники дорожки так, наверно, не подметают, как борются с листьями. Ладно бы только с пути сметали, нет, надо и растения прекрасного удобрения лишить. Хотя бы вокруг корней что-нибудь оставляли. Причина столь серьёзной схватки с удобрением доподлинно неизвестна – полная самодеятельность иногда так не во время просыпающейся активности дворников. Альберт самодеятельность не любил, хотя большую часть жизни только ей и занимался, но порой до хорошего она не доводит – он на собственном опыте не раз удостоверялся.
Из-за угла дома на противоположной стороне дороги показалась школьная ограда, а там и само здание. А ведь и он здесь когда-то учился, только теперь Альберту узнавались лишь очертание главного корпуса. К нему добавились два крыла и переменился цвет школы после капитального ремонта: из строгого бледно-жёлтого здания она превратилась в едко-салатовую. Может, цвет и был радужным, но Альберту радикальные изменения приносили исключительно душевную боль по прошедшему, когда-то хорошо знакомому. А крайнее окно на втором этаже они тогда с приятелем разбили, никогда не видели такого количества осколков, буквально градом хлынувших на улицу. Хорошо, никто не пострадал, но скрыться с места происшествия не удалось. Как же им влетело! Сейчас все окна новые, последней модификации поставили. Одно от другого не отличишь. Безликой школа стала, а кому-то она запомнится теперешней, и годы спустя уже они будут вздыхать и переживать все перемены родных окрестностей.
На школьной площадке малыши играли в догонялки, визжали от счастья. По тропинке перед оградой прогуливались пожилые люди, то ли ожидая внуков, то ли вспоминая о чём-то своём. На лавочках отсиживались небольшими группками старшеклассники, затеявшие спор на только им понятную тему. Когда-то и они так собирались, но лавочек здесь не было. Тогда хотелось просто жить.
Небо с каждой минутой темнело, даже прекрасно стало видно Луну, оставляющую пока еле заметные белёсые полосы. В домах зажигался свет, и не в первый раз Альберт отметил, что на верхних этажах окон горит намного больше, чем на нижних. В некоторых домах все три первые этажа были погружены во мрак, и свет взбирался вверх по нарастающей, образуя что-то вроде треугольника, реже песочные часы, забавно выглядящие со стороны. Зевак, жалко, зрелище не собирало, разве что совсем маленьких. С чем связано очень интересное распределение света, можно только предполагать.
Вот и старый-добрый парк. Сколько Альберт себя помнил, гулял там сначала с дедушкой, царство ему небесное, потом с друзьями, теперь сам по себе, а незадолго до этого и с дочерью. Вон и памятная ёлка растёт, на которую они вшестером, как-то после школы, поспорив, решили залезть. Ни у кого не получилось, зато всем влетело от родителей за испорченную форму.
Рядом с парком располагался его дом, только почему-то на его этаже свет не горел. Хотя, не всё его жене – Александре – дома сидеть, она могла и в магазин забежать, и к подружке «на пять минут», и к дочери «на минутку», и мало ли куда ещё. С идеями у Александры проблем не было. Главное – успевать её иногда останавливать.
Жил Альберт в самом обычном блочном доме. Конечно, он мог себе много чего позволить, но уже привык к соседям, к тому, что живёт среди простых людей, общается с ними, возмущается с ними, радуется с ними. Привык каждый день с ними здороваться, перекинуться парой дежурных фраз, попрощаться, послушать последние сплетни, быть в водовороте незамысловатых житейских проблем. Привык и не хотел расставаться с знакомой с детства жизнью. А дочь по окончании института поспешила на отцовские денежки обзавестись квартиркой в элитном районе. «Сплошной прагматизм, хоть бы что для души», - махнул рукой Альберт и даже не подумал укорять себя за надоевший жест.
Войдя в подъезд, он посчитал, что седьмой этаж не так уж и высоко, и небольшая дилемма по поводу передвижения решилась в пользу лестницы. Всё-таки оказалось высоковато, и на четвёртом этаже пришлось перевести дух, но лифтом так и не воспользовался.
В квартире было хорошо, прохладно – балкон почти всегда оставался открытым, иначе духота стояла непомерная – батареи грели, как в теории должны холодной зимой, а зимой приходилось пользоваться обогревателем. Всё как у людей, точнее как всегда.
Не удивляло его даже отсутствие холодной воды. Главное, горячая есть – остальное приложится. Хотя горячую воду горячей можно назвать с очень большим натягом, но и вроде бы не ледяная, не придерёшься.
Альберт прикинул, что времени у него достаточно на выяснение обстоятельств сопутствующих отключению столь ценного жизненного фактора, без которого периодически приходится изворачиваться в меру свёртываемости извилин, и решил позвонить бабушке с четвёртого этажа, формально считающейся главой дома. Уж она-то всегда в центре событий, знала, что надо и не надо и каким местом кто, где, как и зачем прикладывает. Кладезь информации и поспешных выводов, а также находка для шпиона.
Через час смиренного выслушивания потока фактов Альберт причислил себя в ряды мучеников и узнал, почему вода отсутствовала – оказывается, в подвале меняли трубы. Поскольку служащие ЖЭКа чуть что, записываются в «Гринпис» и плачутся о каждом пострадавшем деревце, сообщать о ремонте никто не собирался, тем более объявление вешать. Речь закончилась следующими словами:
- Ладно, заболтал ты меня. У меня сериал начинается. Ой, какая вчера серия шла…
Минут двадцать спустя Альберту милостиво позволили оторваться от телефона. Самочувствие его нисколько не повредилось исключительно благодаря частому пребыванию на разного рода заседаниях. После такого не грех и, по выражению Карлсона, «плюшками побаловаться». Чаепитие, оно успокаивает, приводит нервы в порядок, восстанавливает душевное равновесие.
Не успел Альберт и второй чашки допить, как вернулась Александра, не преминувшая составить ему компанию.
- Слушай, пока не забыла спросить, тебя завтра во сколько разбудить?
- Так, - задумался он, - завтра намечаются положительно огромные проблемы и отрицательно огромные выговоры.
- В общем, тебя не трогать.
- Да нет, мы в десять собираемся…
- А к которым?
Александра прекрасно понимала различия между тем, во сколько они собираются и к каким. Альберт, зная свою команду и в первую очередь самого себя, специально говорил время часа за три до нужного, и к нужному они все потягивались потихоньку. Позже всех обычно приходил Альберт, но, как известно, начальство не может опаздывать по определению.

- Алик, вставай, - мягко сказала Александра, осторожно потрепав его по плечу. – Опять до полуночи читал?
- До половины, - слабо возмутился он.
- Совсем о своём здоровье не заботишься. Никуда от тебя эта философия не ускачет.
- А я сова, всё равно не засну.
- Вечером заснуть не можешь, а утром проснуться. Давай, давай, под лежачий камень вода не течёт.
- Зато умные мысли прибиваются.
- Очень хорошо, только сейчас полдесятого.
- Сколько?! – Альберт тут же подскочил.
- Ну, я логично рассудила, что нет таких государственных проблем, которые не могут подождать.
- Да, в этом ты права, но ведь могла же на полчаса раньше разбудить?
- А они бы что-нибудь изменили? – улыбнулась Александра.
Альберт спорить не стал. Раньше десяти он бы в любом случае из дома не вышел. А куда торопиться-то?
В конференц-рубке он показался ближе к одиннадцати, когда его команда собралась почти в полном составе. Не хватало только никогда никуда не торопящегося, размеренного Вика. А пока не все подтянулись, смысл заниматься умными делами?
К его приходу в конференц-рубке были пересказаны последние анекдоты, к коим относились фразочки Ареорха и центра. Чего стоит произнесённая буквально на днях: «Я тот, у кого в руках сосредоточен самый прочный хомут, и тот, кто меньше всего впрягает туда лошадей». Серьёзность и непререкаемость выражения лица Комода заставила всех состроить подобные, чтобы сразу не свалиться под стол. В целом Ареорх считался ходячими анекдотом, эдаким юродивым, к которому относились со снисхождением, принимая во внимание то, что он вёл себя относительно нормально по сравнению с предыдущим, лет пять назад затерроризировавшим педантичностью и пунктуальностью, из-за чего быстро был смещён с занимаемой должности. Да и сам Альберт, посмеиваясь, звал Комода долгожителем.
Леонид бросил взгляд на экран монитора и оценил работу техников – те уже в какой раз перепроверяли аппаратуру.
- Шеф, а ведь вы могли доверить следить за ходом конференции и…
- Конечно, но тогда не так весело.
Он посмотрел на начальника с лёгким удивлением, так до конца и не поняв долю правды в шутке.
Альберт пролистал бумаги дважды и медленно повернулся к команде:
- А сейчас я буду выражаться грязно, низко, гадко и цинично. Почему у нас единственная копия речи, и лежат она бог знает где, под завалом из макулатуры? Вас спрашиваю!
Громогласное молчание послужило недвусмысленным ответом.
- Так, Вика пока нет. Мик, ты меня понял – вперёд за стол. Чтоб от руки всю речь переписал.
- С ума сошёл, - у Мика лицо вытянулось.
- Нет, просто тогда ты за плодом своего безустанного труда следить будешь как за зеницей ока, и бумажка, как водится, никуда не денется без твоей на то воли. Всё, пиши.
- А что, прямо буквами писать? – вздохнул он. Похоже, Микаэль сначала сам не осознал смысла фразы, а потом невольно рассмеялся.
- Нет, цифрами и рисунками. Можешь иероглифами. С тебя станется.
Мик призадумался. Он не так давно изучал корейский в институте. За неимением практики язык, естественно, забылся, но кое-какие знания остались.
- А я это… вот… О! Цуллида.
- Кто?
- Не кто, а что делаю. С корейского означает «спать хочу».
- Да нет, просто как имя прозвучало. Ладно, цуллида, пиши давай. Перепись населения по тебе плачет как мыло по верёвке.
- Что-то у меня внутренности от таких шуточек переворачиваются.
- Ничего, тебе полезно. О! Вик! Явился – не запылился! В кои-то веки я не последний. Слушаю твои пустые мысли по поводу беспутного опоздания.
- Уведомляю вас в том, что голова кипит, но путных мыслей как не было в наличии, так они и не удосужились появиться, - бодро отрапортовал Виктор.
- Писк твоей души понятен, осознан и близко принят к моему больному сердцу.
- Его душа сказала «пи» и утонула в глубинах сознательного несознания, - заметил Горх.
- И это в том числе, - серьёзно кивнул Альберт, после чего все покатились со смеху. – Итак, товарищи, к делу. Действуем по принципу где-то кому-то как-то и кто-то что-то сказал. Мик, не отвлекайся и не порть свой безупречный почерк. Вик, а ты не подсматривай через плечо, к остальным, кстати, тоже относится, не смущайте баснописца, а то он такое загнёт. Было ведь уже. Кыш по местам, - махнул на них рукой Альберт. – Сейчас у меня будет приступ неконтролируемой агрессии, сдерживаемый внутренними качествами, если кто понял, о чём я. Не слышу похвалы.
- Грохаемся на колени и топим родное начальство в слезах умиления, чтобы больше неповадно было жестоко эксплуатировать рабочий народ, - исправляя ошибку в тексте, за всех ответил Микаэль.
- Ну вот, и кто порадеет за несчастное начальство? За благо ваше денно и нощно радеет, а что в итоге получает? Хоть бы кто принял, проникся положением бедственным, а заодно и уважением в довесок. С кем приходится работать! Ребят, я всё, конечно, понимаю, - Альберт с патетических нот опустился до обыденных, увидев, что Горх и трое техников с ним разложились на преферанс, - но так откровенно наглеть не надо.
- Вист, - кивнул Горх. – Шеф, мы всегда держим ухо востро.
- Ладно, развлекайтесь пока, потом будем плясать как черти на сковородке.
Пляшут ли черти на сковородке доподлинно не известно, впрочем, как и то, есть ли у них сковородки, но чуть что – сразу появляется и то и другое.
- Кстати, Вик, что у нас там с зарубежными товарищами.
- Да эти гуманоиды изволят опаздывать, - махнул он рукой.
- Так, этот жест мной запатентован.
- Шеф, извините, я сегодня значка «ТМ» не разглядел, буквы мелковаты. Прошу прощения за хамство.
- Чтоб тебе, - Альберт раздражённо сам махнул рукой.
- Ты, конечно, прости, - Мик отложил очередной исписанный листок, - но ты сейчас махнул рукой. И сам просил напоминать, когда так делаешь.
- Знаю, - огрызнулся Альберт, - но копировать меня нечего!
- Шеф, с кем поведёшься… - пожал плечами Вик.
- Цыц, - Мик наклонился за упавшей ручкой, - не сыпь соль на раны начальства, иначе сам потом всю её и съешь.
- И вообще, - вмешался Горх, - как велел Пётр I, подчинённый должен иметь вид слегка глуповатый, дабы умом своим не смущать начальство.
Подчинённые начали мирную словесную перебранку ни о ком в частности, но обо всём в целом и о каждом понемножку. Альберт чувствовал, что его раздражение по поводу навязчивого жеста постепенно стихало. Ну да, у вас есть свой пунктик, услышав о котором, чувство юмора и ему сопутствующие испаряются и долгое время не подают признаков жизни. У всех, и у него вот обозначился. Отвратительно, а ничего не поделаешь. У кого о чём болит…
- …тот о том и говорит, - донёсся до Альберта голос Горха. – Понасобирались, кружок собственный создали бумагомарателей-переписчиков.
- По шее сейчас получишь, Вадим, - Мик поставил размашистую точку на невинном месте. – Уф, какие-то три страницы осталось.
- Вот я и говорю, собрались тут впятером судьбы вершить, будущее предварять. Секта, чтоб нам, - продолжал тянуть свою волынку Горх. Его настроение объяснялось абсолютным невезением в карты, по крайней мере, сегодня. Ну, не те карты лезли, и всё, хоть ты тресни. – Пас, - со злости Вадим так гулко бросил карты, что все вздрогнули.
Техники, составившие компанию Горху, с минуту потолкавшись в конференц-рубке, протестировав на последок оборудование, поспешили удалиться, иначе пока Вадим не отыграется, не успокоится. Уж они-то знали.
- Вадим а ведь ты прав, - вдруг сказал Альберт, - все мы секта. И мир наш – одна большая секта, и государства – её составляющие, и религии все – всего лишь сектантство, насколько бы они признаны не были, и каждый из нас по своему сектант с собственной сектой, со своей верой, притязаниями, помыслами, мечтами и своими идеями усовершенствования мира и приближения его к идеалу, со своими традициями и поверьями.
- А государство почему секта? – поинтересовался Мик.
- Потому что управляется такими вот сектантами. Что черепа, что кресты, что другие оберёги, как впрочем, и гербы – всё одно и то же, несёт один смысл.
- Тогда выходит, что всё, чтобы мы ни творили… - начал Леонид.
- А представьте, - перебил его Микаэль, - выходит на трибуну папа римский иль патриарх, или кто там ещё у кого и заявляет, что мы-де – секта. Вот у народа челюсти б отвисли!
- Но, с другой стороны, - задумался Горх, - если мы все только секта, то кто…
- Да мы сами себе и секта, и всё к ней полагающееся, и всё последующее, и предшествующее. Вокруг да около крутимся… - выдал Вик.
- Только клубок никак не раскрутится. Слишком уж мы крепко закутались, - встрял Мик, - окуклились.
- Так окуклились, что кокон порвать не можем. Вроде как уже не гусеницы, но ещё и не бабочки… сектанты, - усмехнулся Леонид.
- Сектанты, - прервал их Альберт, - всем что ни скажи - рот не закроется.
- Ну, кто учитель! – с гордостью произнёс Мик.
- И кто ученики, - вздохнул Альберт. – Мик, строчи быстрее, скоро вся орава припрётся. Вик, думаешь, не вижу? Рожи строить прекрати, делом займись, иначе сам запрягу. Вадим, столбом не стой, карты убирай со стола. Лёнь, когда орава пожалует?
- Через десять минут должна.
- Уй, вспомнишь…
- Хорошего человека, - перебил Мика Альберт.
- …вот и оно, - с истинно потрясающим упрямством закончил Микаэль.
- Действительно, - со вздохом подтвердил Лёня.
В зоне обзора камер при входе появились правительственные машины. Покрутились, покрутились, пристроились и разгрузились. «Свои в полном составе», - прикинул Альберт.
- Ждём-с гостей.
- Шеф, те, думаю, ровно к часу пожалуют.
- Куда от них денешься, конечно, пожалуют. А наши ещё глаза помозолить хотят.
- Спорим, Комод первым делом к нам прискачет, последние распоряжения «благодетель наш» оставит.
- И считаешь, что с тобой кто-нибудь поспорит? – охладил пыл Вика Вадим.
- Мало ли.
- Тогда считай, что все на твоей стороне, а в противниках дух святой, - поддержал Горха Мик, посмотрел на монитор и мрачно добавил: - Для Комода все дверные проёмы придётся расширять, скоро ни в один не протиснется даже бочком.
- Не, бочком Комод вообще никуда не пролезет, тем более, сейчас, не говоря уже о временах столь отдалённых, - Вадим тоже печально созерцал монитор.
- Проёмы, - вмешался Альберт, - будем сужать, чтобы не шлялся, где ни попади.
- Тоже вариант, - поддержал Мик.
Сейчас Ареорх опять придёт и сунет нос во все дырки, касаются они его или нет, устроит им профилактический разбор полётов для поднятия боевого духа, проведёт лёгкий инструктаж минут на сорок и с чувством выполненного долга покинет конференц-рубку, чтобы тут же появиться в камерах зала заседания. По словам достопочтенного Шерлока Холмса, «пришёл, наследил, сломал хорошую вещь».
- А он ведь сюда идёт, - подстегнул Лёня.
- Сглазили, - кивнул Мик.
- Так, тяжёлая артиллерия – в бой. Вик, Комод на твоей совести.
- Шеф, да что я…
- То ты. Вперёд! Чтобы в нашей рубке я его не видел.
Виктор вздохнул, но спорить не стал и пошёл выдворять начальство с просторов их территории. Из глубин коридора раздалась его коронная фраза:
- Товарищи начальники, я очень извиняюсь, но мой начальник мне приказал…
К слову сказать, Ареорх в гордом одиночестве светился в исключительно редких случаях. По большей части он ходил в сопровождении начальника отдела из центрального корпуса, тогда как их отдел занимал правое крыло.
- Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, тарам-парам, парам-тарам, на то оно и утро, - продекламировал Вадим, известную песню Винни Пуха.
- Сейчас уже за полдень, - мрачно поправил Мик.
- Начальство приходит только утром, просто для него начало дня – понятие растяжимое.
Альберт посмотрел на подчинённых. Его школа.
- Ирония – вот мать порядка,
Ведь в череде заносчивых деньков
Чему мы верим без оглядки? –
Игре насмешливых слогов.
- А это кто так завернул-то? – спросил Мик.
- Не знаю, - пожал плечами Альберт, - слышал где-то.
Ответ Микаэля не удивил. На слух шеф мог воспроизвести и не такие фразочки, тогда как со зрительную память ему заменяли, во-первых, Мик с Вадимом, во-вторых, устройства, за которые они отвечали. Высокие технологии – это не только легкомысленные игрушки, но и интригующие своей масштабностью полноценные игры.
- Шеф, - выдохнул возвратившийся Вик, - похоже, у нас намечаются небольшие неприятности, связанные со старыми и от того не менее милыми знакомыми.
- Только не говори, что нас опять «мартышки» доконают.
- Мартын собственной персоной будет нам аппетит портить и, насколько я понял Ареорха, с эскортом.
- А вот и он виляет по коридорам, - Лёня кивнул на монитор.
- Какие дураки, такие и дороги, - в устах Альберта знаменитая фраза претерпела ещё одно изменение. – Ладно, Мартына я вижу, а где его «мартышки»?
- Как всегда, по территории рассосались. Или не дошли. Сейчас проверю, - но не успел Мик набрать номер, как ему позвонили. – Да… Так… Ну и держите их. Причина как всегда… Обшарьте их, а железо найдётся… Да. Хорошо. До связи, - Микаэль положил телефон на место. – Мартышек мы на этот раз приголубили, а с этой обезьянкой как-нибудь разберёмся.
 - И чего Комод полцентнера с собой таскает?
- Нравится ему нам палки в колёса вставлять, Вик. Он же «благодетель», чтоб ему…
- Мик, спокойней. Мартын нам ещё десять раз за сегодня понадобится, но, естественно, без эскорта. С ним он дюже трепыхается, - вмешалось начальство.
- Но если от нас Мартын, то от наших приграничных друзей должен быть по идее Герман.
- Лёнь, не пугай, авось обойдётся, - потешил себя несбыточной надеждой Альберт.
- Чего мучиться? Через полчаса сами лицезреем все последствия.
- Вадим, не умничай, - Мик жутко радовался, что «перепись населения» им наконец-то окончена. – Через полчаса увидим всего-то предпосылки.
- Хорошо, - исправился он, - сможем точно прикинуть последствия.
- Спокойней, народ, я понимаю, все нервничают, но так-то дёргаться не надо. Давайте, все за дело. Мик, прошеруди своих. Вик, на тебе Мартын, подряжай на него ребят. Вадим, если как на прошлой неделе будет…
- Ни-ни, всё, занимаюсь делом.
- Надеюсь. Лёнь, глаз не спускай с гостей, да и за Ареорхом поглядывай. Так и быть, за речью опять слежу я.
В зале заседания люди в костюмах неспешно рассаживались, ведя ничего не значащую беседу, пока не впустили телевидение, при появлении которого сразу создавалось впечатление чинности и благообразия. Всё по бумажке и в рамках приличия. В рамках приличия шоу, осточертевшего зрителям, но которое те не могут пропустить.
- Кхм, Альберт, - запнулся Микаэль, с удивлением смотря на монитор, - думаю тут это… в общем, тебя заинтересует. Смотри…
- Ба! Знакомые всё лица, - Альберт поразился не меньше подчинённого. – Так, ребята, вы тут пока сами выкручивайтесь, а я спущусь в зал. Обстановочка-то накаляется, но Герман отменяется. Тут проблемы посерьёзнее.
Альберт поспешил вниз по ступенькам к залу, у двери которого его ждали. Давно они не виделись, и эта встреча ничего хорошего не предвещала.
- Здравствуй, Эдуар.
- И тебе не болеть, - кивнул он Алберту.
- Пошли в кабинет, через десять минуть в здание впустят телевизионщиков. Не хочется как-то светиться.
- Не волнуйся, братик, я у тебя много времени не отниму, - отметил Эдуар, следуя за ним.
- Что же это такого должно случиться, чтобы глава соседнего государства вспомнил о родственных связях да ещё и почтил своим визитом?
- Алик, зря смеёшься. Я бегу как крыса с тонущего корабля в поисках спасения и хотя бы временной защиты.
- Отсидеться хочешь у меня? А как насчёт территориальных притязаний?
- Они остаются в силе.
- Ну и катись ко всем чертям. Сдался мне старший брат.
- От них я именно и качусь. Хочешь обрадую? Воломир Алавьев объявился.
- Что? Опять?
- Вот и я о том же.
- Так что насчёт моей территории?
- Всё остаётся в силе, - невозмутимо произнёс Эдуар.
- Ну и пошёл ты. За что боролся, на то и напоролся.
- Это ты сейчас так говоришь, а скоро все наши желания обратятся в ничто по сравнению с тем, что будет.
- Да какие доказательства присутствия Воломира Алавьева?
- Конечно, люди его, как и тогда, не замечают. Им он кажется игрой света. Проблема в том, что я сам его видел. Он на меня посмотрел и очень недобро усмехнулся. Вот я и решил сворачиваться. Тебя он не тронет.
- Кто знает, что ему на ум придёт? А что именно ты видел?
- Игру света. Фигуру в белом костюме. Просто на мне он задержал взгляд, и я понял, что никакая это к чёрту не игра света, а он сам собственной персоной. Воломир Алавьев. Спасайтесь, люди!
- Может, обойдётся?
- Алик, ты лучше всех знаешь, общался с ним почти весь тот период. Что скажешь? Что молчишь?
- Ничего хорошего, но и спасаться я не собираюсь.
- Ну, это ты.
- Мне с ним надо увидеться. Надеюсь, со мной он заговорит.
- Но только если сам захочет.
Альберт кивнул. Почему, если неприятности появляются в единственном числе, то это обязательно Воломир Алавьев? Лучше десяток землетрясений. Много лучше.
- Эдуар, а где он в последний раз появлялся?
- Кто его знает. За ним не уследишь. Уверен только, что он пока исключительно по моей территории шастает. Скоро, возможно, и у тебя погостит. А потом и…
- Этот момент мне главное не пропустить. Иначе потом его не остановить.