Лиза и Паша

ЛИЗА И ПАША
Они лежали по кроватям в детской и вслушивались в происходящую на кухне ссору родителей. Отец хрипло орал на мать, а та отвечала через фразу, пытаясь если не примирить супруга, то хотя бы утихомирить. Суть предъявляемых претензий была размыта, выпивший отец провоцировал скандал только для того, чтобы разрядиться.
Все могло бы быть по-другому, но было так. Контора, в которой работал отец, платила ровно столько денег, чтобы ее сотрудники не сдохли с голоду. Это было очевидно всем, но время было такое. Отец же был горд своей работой, ходил туда в костюме и до средних лет тешил себя надеждами на скорый карьерный рост. Он приходил утром в коллектив более молодых и подающих больше надежд, но все еще был среди них самым опытным, с ним советовались, и он консультировал молодежь с некоторым даже высокомерием. Не хватало, казалось, одного маленького толчка сверху, чтобы такое важное дело, как геодезия, пошло развиваться, спонсироваться, приобретать заслуженный статус и вес в государстве. Но годы шли, наука хирела, а толчка все не было и не было. Молодежь, смотрящая отцу в рот, частично отсевалась, становилась менеджерами – консультантами-по-продажам-всякой-фигни, частично завязала, висла в этом болоте, брюзгла, жирела, ругала власть и становилась неотличима от отца; а некоторые вдруг вырывались вперед и неожиданно становились его начальниками. Таких отец больше всего ненавидел. Он видел полупрозрачность  кумовства и взяточничества,  и несправедливость душила его и мутила мозг.
Тем временем страна неудержимо продавалась западу. Как монашка, после изнасилования компанией ковбоев, возносившая молитву Богу: «Спасибо, Господи, досыта и без греха!» вся страна ругала перестройку, совершаемую «кем-то только не нами», и упивалась нахлынувшим на прилавки ширпотребом, китайскими подделками, яркими обложками, цветными картинками красивой жизни. У остановки, на которой сходил отец, появился рекламный щит с  кричащей надписью: «Райская жизнь совсем рядом!». Мулатка с грудью навыкате, в крохотных треугольных трусиках, свесив одну ногу с узким коленом, лежала в гамаке между двух пальм, держала небрежно оранжевый напиток и звала взглядом присоединиться к ней на Гавайях. 
Мать получала и того меньше. Не строя иллюзий на большой заработок со своим гуманитарным образованием, она легко смирилась с тем, что пока дети маленькие, работать она толком все равно не может и спокойно сидела по несколько часов в неделю в местной пушкинской библиотеке, читала книги, интеллигентно поправляя на носу очки.
Некоторое время отец еще не мог осознать, что он в этой новой системе пролетел, что он – ноль и что ситуация эта никак уже не изменится. А когда осознал, испытал потрясение, как будто ему в зеркало показали его уже мертвого. Он стал искать виноватых. Ведь не могло же быть так, что это он сам такой неумный человек. Ему просто не повезло. Его не поддержали, не дали его крыльям раскрыться. Не дали его мозгам работать по данному свыше таланту. Никто в него не верил. Она не верила, та, которая должна была верить и вдохновлять на полет.
И в этот вечер он распалял себя сам, грубил, придирался. Мать думала, что дети, не дай Бог, проснутся и сдерживалась. Отец язвил по поводу ее стряпни, по поводу ее высоких идеалов, и нарочно вел себя отвратительно, чтобы сделать ей мерзко. Но когда он понял, что она не реагирует, перешел к критике ее фигуры, мамы и, в конце концов, детей. Тут мать не выдержала.
Лиза и Паша лежали тихо, только когда на кухне послышались тошные звуки короткой потасовки между родителями и последовавшие за ней всхлипы в наступившей тишине, Лиза привстала в кровати и легла обратно. На соседней кровати она услышала странный стук. У Пашки от страха стучали зубы. Лиза была старше. Она зашипела в темноте: «Прекрати немедленно! И вообще, тебе спать давно пора!» Стук прекратился. А через минуту она услышала: «Лиза, я вырасту и убью его».
На кухне стало тихо. Лиза думала о своем отце, и, засыпая, поклялась, что выйдет замуж за самого тихого на свете, робкого и нежного мужчину, который никогда не будет на нее кричать.