Осень

       

Октябрь. В Москве – первые заморозки. А здесь, в городе Уптон на острове Лонг-Айленд, омываемом водами Атлантического океана - тепло и солнечно. Радует глаз ухоженность засеянного газоном большого пространства земли, которое, если бы оно было предоставлено само себе и поросло бы бурьяном, полынью, разноцветьем трав, можно было бы назвать лугом.

Но эта естественность отторгнута человеком, и к результату его труда уже не применишь наше русское слово - луг. Нет, это большая лужайка, но и она хороша – простором, зеленью, на которой постоянно кто-то пасется – то дикие гуси или утки, так грациозно пощипывающие травку, что глаз не может оторваться от этой кланяющейся земле красоты, а то и резвые индюшки, отличающиеся от домашних быстрым бегом и умением высоко взлетать. Они очень пугливы, но осторожно, осторожно, передвигаясь не прямо, а как-то бочком выискивают почти нетронутые места с густой травой, и оказываются под самым окном дома. Поближе к вечеру выходят из лесу переставшие совсем бояться машин и людей пятнистые олени. В темноте хорошо видны их белые пятна над поднятыми кверху хвостами – знак для своих сородичей: «Я здесь, держись рядом!».

Разбросанные полукругом одноэтажные дома, построенные для приехавших на работу в этот научный американский центр физиков и других специалистов из разных стран, тоже ухожены внутри, но об их внешнем виде устроители не очень-то заботились.

Но дома почти не видны за окружившими их деревьями – все больше лиственными и оттого вечнозелеными. Их разлапистая зелень скрывает неприглядную для глаза похожесть этих строений, а из окна нашего дома такой прекрасный вид – простор покрытой зеленью земли с полукругом зеленых деревьев.
 
Но есть среди этой зелени и золотое царство отдельных избранниц, которые страсть как хороши.

Над их верхушками синеет небо, раскрашенное воздушными змеями белых облаков, постоянно летящих куда-то вдаль. Облака словно дразнят видящих их непрерывной сменой своих очертаний, неповторимостью образов, легкостью бега, игрой с ветром, набирающим силу и мощь от самого океана.

Глядя на бегущие облака, невольно вспоминаешь полет в самолете и видимые на миг из окна самолета какие-то причудливые сочетания белых гор и белой пустыни надземного царства, бескрайние просторы которых расстилаются так далеко, что их не может охватить глаз. Но вот они уже отдаляются, совсем исчезают, остаются, как и земля, далеко внизу.

Высота полета вызывает изнутри тревогу. Но тревога сильнее обостряет чувство необычности этого места, оттеняет видимую только с высоты перевернутую, изнаночную красоту разлившейся белизны обычно голубого неба. Этот миг общения с переливающейся бескрайностью чисто-белого, спокойно-белого, горно-белого, не названо-белого – всегда завораживает и влечет к себе.

Что это? Место жизни ангелов? Ушедших от нас и смотрящих на нас сверху, осиянных чистотой помысла или смысла нашей жизни? Как знать? Но переживание чего-то особенного, какого-то чуда в ореоле белого ощущается каждый полет сквозь облака. Так, наверное, переживают чувство святости те, кому это дано пережить.

Так и здесь, на земле, светом осени, чудом осени стоит среди других деревьев это создание, которое и деревом-то трудно назвать.

Оно идеально по форме – от земли к небу растут раскинутые в сторону ровные ветви, которые постепенно сужаются к верхушке дерева, но не заостряются, а лежат наверху мягкой шапкой, не давая глазу споткнуться о какой-либо выступ. Все нежно, округло, как грудь женщины. Так и кажется, что дерево приготовило место для гнездовья аистов. Крона дерева наряжена ярким одеянием. Но это не одеяние жар-птицы или павлина.

Основной цвет – нежно-красный, с вплетением золотого, чуть багрово-красный, удивляющий глаз одновременно расцветшей и отцветающей красотой последней любви. Кое-где видны и прожилки зеленого цвета, как отсвет - то ли прошедшего лета, то ли самой жизни.
Рядом стоят два дерева. Похожие, но совсем другие, хотя тоже красивые, нарядные. «Ибо много званных, а мало избранных».

Совершенство формы и неповторимость окраса чуда-дерева очаровывают, завораживают. Сочетание осени, ухода, старения и красочного, почти неземного очарования этого дерева, пусть не данного всем, хотя бы только ему, избранному, которое почему-то хочется назвать женским именем, так как такой особой красотой может светиться только женщина, дает душе ощущение света, нежности и надежды. Даже осенью, как когда-то дарило здесь надежду другое дерево весенней порой.

Но все проходит.

И все более широко расстилающееся по земле осеннее покрывало из кленовых листьев вокруг чуда-дерева говорит о том, что времени на этот возраст расцвета осталось у дерева совсем немного, и ветер, дожди скоро спрядут свои нити старости.
 
Опавшие листья обнажат ствол дерева, как остов его жизни, да крепко сросшиеся с ним открытые до поры до времени ветви – его продолжение. Их не унесет осенний ветер, а по весне они покроются молодой зеленой листвой, особую красоту которой даст лишь новая осенняя пора. И все начнется сначала.

Наверное, не надо бояться старости, не надо бояться и прощания с жизнью, зимней стужи этой поры. Жить, как и жилось, и тогда, может быть, кому-то из людей придет и в старости особое очарование осени, как пришло оно к этому дереву.

Все будет продолжаться. Будут лететь белые облака в голубом небе, даря живущим на земле людям игру своего разнообразия, расти трава, привлекая стаи диких гусей, напряженно вытягивающих свои длинные черные шеи: нет ли поблизости опасности их семейству?

Будут распускаться и опадать листья на деревьях, напоминая о смене жизни, когда вслед журчащей и быстро упархающей весне приходит лето с его теплом и разноцветьем трав.

А вослед лету будет торопиться отдать свои плоды ранняя осень, чтобы успеть одарить своим богатством впрок, окутать мир пасторальной нежностью, зная, что позже придут дожди, ветра, расстелется изморозь по утру, как морщины на лице у женщины, поволокутся по земле седые туманы осенней сырости, неся увядание всего живого, готовящегося к зиме.

Зима чиста, холодна, бела и выше всего земного – как облака в полете, где всё бело, недосягаемо бело, свято бело.

И в нарушении порядка вещей будет осенней порой расцветать особой красотой дерево, напоминая живущим, что и осень может быть светом жизни, смыслом жизни, ее красотой, в которых растворены наши чувства, тревога, восхищение, надежда - как частица каждого из нас – живших, живущих, и тех, кто будет жить дольше и дальше.