Тайная Дорога. Глава 10. По Дороге и под ней

       ГЛАВА 10 ПО ДОРОГЕ И ПОД НЕЙ


       Ликование по поводу удивительного спасения маленького отряда стихло и теперь предстояло самое трудное: отговорить людей от немедленных раскопок и заставить тихо сидеть несколько часов, размышляя о судьбе несчастной Яны.
       У нетумцев не укладывалось в голове, что обожаемый правитель действительно запрещает сию же минуту предпринять хоть что-нибудь для спасения испуганной маленькой девочки, за которой охотится сам Акорс. Если для этого нужно перебить негодяев за Влажной Стеной, пусть ее уберут – они сделают это.
       - И вас перебьют тоже. Кто тогда спасет мою сестру?
Слова Элоизы отрезвили мужчин, воодушевленнных счастливым исходом этой битвы. Внедрилий велел отправляться наверх и искать дверь склада. И вот тут-то ему припомнили все.
       Где гарантия, что это не ловушка?
       Правитель уже доверился подозрительной личности – этому Лаэнса. На чью удочку он попался на этот раз?
       Может это все тонко разыграно кем-то с целью погубить Яну?
       Где он, этот их спаситель, этот неведомый лекарь? Пусть покажется, пусть назовет свое имя, объяснит свои намерения сам.
       Оскорбленная до глубины души Элоиза, снова высказалась смутив взрослых:
       - Вы хотели бы, что б папа умер, лишь бы вам все было понятно? Мало ли какие у кого причины…
       Внедрилий сжал ее руку, призывая быть повежливей. Он был очень слаб и молчал, ожидая, когда страсти немного улягутся. Все – равно последнее слово будет за ним. Он усмехнулся, когда за него вступился Лука, вечный его заступник.
       -Вы всегда верили своему правителю и он вас не подводил. Сделаем так, как он говорит. Это единственный разумный выход. Другого я что-то не вижу. С нами его дочь и речь идет о его племяннице. Это чего-нибудь да стоит.
       - Если мой папа ошибается, значит, будем сражаться, как вы и хотели, - снова влезла Элоиза.
       - Делайте, как я сказал, - завершил Внедрилий неприятную беседу и так глянул на Эма Роу, что у того пропала всякая охота возражать.
       Из разрушенного зала на руках унесли пятерых: трех малышей, Лиляну и самого Внедрилия. Клавдий, опасаясь за своего господина, легко подхватил его и вознес на второй этаж. Великая сила тщедушного мальчишки всегда удивляла правителя. Но сейчас его больше занимал вопрос, отчего вместе со всеми не проснулась девушка?
       «Те, что могут нарушить покой, пусть молчат до поры». Внедрилий помнил слова Песни. Дети будут спать, пока слишком много чужих ушей. Таких малявок очень тяжело призвать к тишине. Но Лиляна…
       Измученный правитель сам моментально уснул, лишь только Клавдий бережно опустил его на какой-то шестисотлетний хлам.
       Люди осмотрелись, поискали второй выход и не нашли его. Они продолжали пререкаться еле слышным шепотом. Никто не посмел ослушаться приказа и покинуть помещение.
       Время шло. По лестнице, уходившей вниз, активно слонялись разведчики Тогу. Беглецам были отлично слышны их голоса и даже шаги. Порой они останавливались прямо перед их дверью, но не видели ее. Оказывается, их преследователи нашли след отряда, ведущий вниз, а затем на север. Люди недоумевали: какой след? Янек мог бы объяснить им: самый элементарный трюк. Получалось, что его соперник, волшебник Мэй действительно выведен из строя. Они сидели в полной тишине, темноте и боевой готовности и размышляли: неужели Тогу решил заночевать в этом зале? Поведет ли он своих вниз или вернется в Столицу? Или отправиться вперед по Тайной Дороге, чтобы встретить беглецов у выхода? Пошлет ли он гонца в Синий Город с просьбой о помощи?
       Прошло никак не меньше двух часов, когда Внедрилий проснулся от тревоги, охватившей его. Он слушал, как мимо их двери крадется отряд бравых молодцов Тогу. Враги прошаркали по лестнице вниз, а правитель решил, что есть смысл притвориться спящим, чтобы его оставили в покое. Его удивил поступок командира. Вряд ли он знает, что его волшебник еще мальчик и не может сотворить Влажную Стену. С безумным Мэем лезть в неизвестность, в лапы сильнейшему магу…
       Второй раз он проснулся как раз к скудному ужину. При слабом освещении, устроенном Шоэттом он ловил вопросительные взгляды своих товарищей. Что ж, теперь он, пожалуй, позволит желающим отправиться в разрушенный, опустевший зал с условием соблюдать полнейшую тишину по эту сторону двери. Мало того. Шоэтта и Янека он послал убедиться, что на множество лестничных пролетов вниз нет прохода на юг. Что они и подтвердили, вернувшись через отведенное им время. Еще они доложили, что отряд Тогу и Мэя свернул к северу двумя этажами ниже. Именно это и обещал их неизвестный спаситель. Внедрилий тут же обратил на это внимание своих соратников.
       Один за другим возвращались люди из зала и рассказывали, что никакими силами не добраться до заваленной двери. И все же, немного отдохнув, они вновь шли к обвалу.
       Между тем Внедрилий потихоньку подозвал Янека и показал вещь, которую оставил ему на всякий случай его спаситель.
       Этот янтарный медальон когда-то был круглым. Вместо паучка или мушки в нем помещалось крохотное сосновое деревце. Правитель думал, может это и не янтарь вовсе – в него не очень-то засунешь такую фигурку. Медальон был однажды разделен на две половинки и дырочка для цепочки просверлена вновь.
       Янек потрясенно смотрел на золотистый полукруг. Случилось невероятное – дядя Эжен расстался с этой вещью, чтобы дать понять своему племяннику, что он и его друзья не одиноки и не брошены здесь, в этом страшном подземном городе. Мальчик не знал, почему дядя разделил медальон и у кого вторая половинка, мог только догадываться. Он повертел кусочек янтаря, пытаясь определить, левая это часть или правая. Но деревце внутри было одинаково видно со всех сторон и экспертиза не получилась.
       Интересно, кто здесь был? Кто создал Влажную Стену? Сам ли король Эжен или кто?
       Внедрилий усмехнулся, заметив, что Янек, которого все называли Ваней, невольно поднес руку к груди. В тот день, когда Яна сорвала его с места, собственного медальона на нем не было. Он остался дома.
       - Это Знак Рода, - объяснил мальчик. – Это принадлежит моему… Моему королю.
       Ну и как тут не рассмеяться, глядя в эту обиженную мордочку? Стоит только представить, какими словами пацаненок ругает в душе его, Внедрилия, который заставил их с Шоэтом полазить по бесконечным лестницам в местах, где обоим крайне неуютно! Мог бы и раньше показать эту вещь. Тогда бы они сразу все поняли, поверили, что Яночка не одна и в безопасности и помогли бы ему убеждать других. Ничего, в следующий раз будет знать, как возникать громче всех.
       Наконец правитель кое-как поднялся на ноги и доковылял до двери под неодобрительное ворчание Луки. Он опирался на плечо Элоизы, которая не отходила от него.
       Первое, что они увидели с галереи в свете магических шариков Янека – Тоэма и Цветану. Отлынивая от раскопок, они самозабвенно целовались за камушком.
       Да уж. Получается, если бы не любовь, парень был бы сейчас далеко отсюда.
       Народ копошился возле обвала. Перед его грандиозностью люди казались букашкам. Неподъемные каменные плиты, покореженный металл, обломки всех размеров заняли половину зала. С той стороны наверняка было то же самое. Камни падали и с потолка и просто чудо, что никого не зашибло. Среди камней валялась туша дохлого чудовища.
       - Посмотри, папочка, они похоронили своих. Сами.
На восточной половине зала выросла каменная пирамида. Удивительное благородство для Акорсовых приспешников.
       - А мы-то думали, чего они так долго?
       Люди заметили их, оставили возню с камнями, подошли ближе. Уже было ясно, что следует бросить это дохлое дело.
       - Сейчас будем отдыхать, - сказал Внедрилий. – Завтра попробуем разобрать первую же стену. Сегодня нельзя, враги еще слишком близко. Могут услышать.
       Зачем эта заморочка со стеной? Да просто чтобы занять людей делом до возвращения Яны, в которое правитель свято верил. Это лучше, чем тупое ожидание и обсуждение его, Внедрилия, нелепых поступков.
       - Все, - сказал он. – Бегом отдыхать, пока не проснулись малыши. Подумайте, как будет весело, когда они захотят есть, пить и играть.
       Взрослые подумали и отправились на боковую. Сам Внедрилий не представлял, как проведет нынешнюю ночь и как одолеет весь путь. Незажившие еще раны давали о себе знать, боль снова вцепилась в его тело. Он стонал и метался в полусне. Его спутники, то один, то другой, подходили и вглядывались в бледное лицо правителя. Элоиза тихо плакала у него под боком.
       Но через какое-то время Янек уловил звуки знакомой мелодии. Он попытался противиться родовой магии. Но куда там! Он всего лишь двенадцатилетний недоучка. Через пять минут в маленькой комнате спали все. Тогда погас свет и бесшумно отворилась дверь...


       * * *

       Утром их разбудили громкий рев Лесиньки и звуки скандала. Лиляна, старшая у сестер Милло, орала на младшую где-то в коридоре. Дочка Валька Тэимара и его жены Леси была почему-то там же, жутко испуганная и несчастная.
       Мужчины вскочили и, выбежав за дверь, втащили всех в помещение. Оставалось только надеяться, что кошмарные вопли не были услышаны теми, кто ушел на север.
       Лесинька сразу же затихла на руках у родителей, а Лиляна продолжала визжать и рыдать. Цветана прижалась к Тоэму. Он одновременно поглаживал ее плечо и рукоять меча, мрачно глядя на сестрицу. Терпение Луки кончилось, и он дал девушке пощечину. Она прикусила язык и заткнулась. Внедрилий поднялся на ноги, удивляясь, как легко далось ему это движение.
       - Еще одна такая выходка, женщина, - в бешенстве сказал он, - я убью тебя сам, сразу, без предупреждения. Все.
       Он очень надеялся, что этого делать не придется. Девушка была дочерью его погибших друзей, и он знал ее с детства. Внедрилий распорядился выставить посты в коридоре, уводящем на север, на лестнице и на Тайной Дороге и велел Тоэму идти за ним в зал. Молодой человек сразу признался:
       - Мы любим друг друга. Уже давно. Наши родители не были против.
       Ну, еще бы! Во всех отношениях замечательный и выгодный брак. С политической стороны, с экономической… Тоэм продолжал:
       - Лиляна словно с ума сошла. Сначала просто дулась, а потом заявила, что сама в меня влюблена. Но это не так, государь. Это точно не так. Но родители поверили и запретили нам с Цветаной встречаться. Понимаешь, Лиляна же старше и им хотелось бы ее первой выдать замуж. Решили ждать, пока успокоится. Но я хотел говорить с тобой об этом. Как раз сегодня, - усмехнулся молодой человек. – Поэтому и задержался.
       - И какая у нее нужда была так орать на лестнице?
       - Она сумасшедшая, государь. Действительно безумная.
       - Раньше не замечал, - задумчиво протянул Внедрилий. – Может, она узнала, почему вы хотите поторопиться со свадьбой?
       - Возможно, - сознался Тоэм.
       Ничего особенного. В Нетуме не осуждают женщин, чьи дети появляются на свет вне брака. В данном случае правитель был на стороне молодых людей. Причина, мешающая им быть вместе, смехотворна. Лиляне придется унять свою зависть или что бы там ни было. Правитель так и сказал Тоэму. И обратился к нему со словами поздравления, как к будущему отцу. А сам подумал: «Нам как раз не хватало беременной женщины и ее озверевшей сестрицы!»
       Тоэм, счастливый, ушел, а Внедрилий присел на край чаши фонтана. Перед его глазами стояла картина. Вот молодая женщина, испытывая легкое недомогание, просыпается первой и выходит в зал. Видя это, ее сестра подхватывает на руки маленькую Лесиньку и идет на лестницу, ждать возвращения Цветаны. И, дождавшись, устраивает выступление с воплями, не заботясь о безопасности отряда. Что Лиляна сделала с девочкой, заставив ее так рыдать? Состроила рожу? Ущипнула? Почему нельзя было поорать в зале? Почему девушка не билась в истерике вчера, когда влюбленные целовались у всех на виду? Ах да, она спала. Потому, что «может нарушить покой». Интересно. Отчего Лиляна в этот свой приезд в Столицу избегала его, Внедрилия? Раньше такого не наблюдалось.
Он вернулся на склад и подсел к родителям Лесиньки. Чувствовалось, ее матери хотелось сделать с Лиляной что-то нехорошее, но она сдерживалась, боясь спровоцировать новый скандал.
       - Тетя бяка, - сразу же сообщила правителю девочка.
       - Следите за ней, - тихо сказал он, имея в виду Лиляну.


       * * *

       - Это я во всем виновата! – Элоиза наконец высказала боль своей души Клавдию. – Я не полюбила ее сразу. Это недостойно с моей стороны. И вот теперь она где-то там! Может, она замерзла и заболела. Может, до нее добрался Акорс и она вообще умерла. Или ослабла от голода.
       Девочка клацнула зубами. Есть хотелось зверски. Яночкины запасы закончились и все получили на обед только по невразумительному кусочку хлеба. А каково хозяйке рюкзака совсем без еды?
       «Интересно, как можно заставить себя кого-нибудь полюбить»? – подумал Клавдий, но вслух сказать постеснялся.
       Люди собрались на бывшем складе после того, как стало понятно, что дурацкую стену, перекрывающую проход на юг, не разрушить. Вот если бы не необходимость соблюдать тишину…
       Янека ужасно смешило, как правитель задурил всем головы. Уж давно кто-нибудь мог бы спуститься туда, где проход свободен и поискать Яну внизу. Вот что он будет делать, когда кого-нибудь, хотя бы практичного кузнеца Демьяна, осенит идея о спуске? Вот он уже повернулся к правителю, чтобы начать разговор…
       Со стороны лестницы послышался приглушенный смех. Шоэтт пнул ногой дверцу, сбежал по лесенке и поставил среди помещения их пропажу. Тим дверь закрыл поплотней, понимая, что сейчас начнется.
       - Яна! – шепотом взвыли все и бросились к девочке с объятиями и поцелуями. Она брыкалась и пробиралась сквозь толпу к своей заветной цели. А добравшись, вцепилась в дядю, смеясь и плача, и бормоча всякие ласковые слова. Элоиза скакала вокруг и дергала сестру за хвостик, чтобы та обратила на нее внимание. Лука был похож на наседку, потерявшую и вновь нашедшую цыпленка. Правитель сгреб в охапку обеих девчонок. Он плакал, никого не смущаясь, и целовал одинаковые каштановые головки.
       - Кто не знает, что такое счастье, пусть спросит меня! – воскликнул он.
       Янек сначала веселился со всеми, но потом жутко обиделся: на него девчонка вообще не реагировала. Они столько перенесли вместе, а она… Мальчик надулся и сел на ступеньку.
       Напротив, в уголке, сидела Лиляна, не принявшая участия в общем веселье. В руках у нее были четки и она шептала что-то, закатив глаза. Что это? Молитва – не молитва? Янек затруднялся дать определение непонятному набору слов на не существующем языке.


       * * *

       Что бы там ни шуршал Нор Брасон, Тогу был отличным офицером. И отличие это заключалось в его заботливом отношении к своим солдатам. Военная служба была ему не очень по сердцу, обстоятельства вынудили его добровольно вступить в армию Н’дэра. Парень рос не в казармах, а в семье и вечно носился с двумя младшими братьями. Оттого в его характере имелся такой вот изъян. Слишком мягкосердечным был Тогу. Но что поделаешь, даже Акорс признавал право детей из старинных дворянских семей страны на выбор собственного пути. Их нельзя забрать у родителей, отправить в казармы и воспитывать в правильном духе.
       Н’дэр был единственной страной Иллена, добровольно принявшей владычество Акорса. Поэтому, обезвоженный, засохший и унылый, существовал до сих пор. Н’дэр сохранил свой народ, но воды в нем было ровно столько, чтобы не погибнуть от жажды.
       Жизнь Тогу проходила на границе, в мелких стычках с Лесным Краем. Недавно его внезапно вызвали в замок Гаро, и стали готовить к этой его нынешней миссии – участию в захвате Нетума и, в частности, его столицы. Все произошло очень быстро, он в два счета оказался в Синем Городе. И там генерал Нор Брасон подставил Тогу и его ребят, приказав напасть на правителя Внедрилия. Можно было покончить с беспечным человеком разными, безопасными для себя, способами. Но Нору Брасону нужно было, чтоб все знали: покушение – дело рук короля Эжена.
Молодой командир слишком поздно понял, что первый претендент на роль хладного тела, с которого снимут бирюзовую ленточку – он сам. Потому что Тогу никого не пошлет вместо себя сразиться с этим опасным типом – потомком воинов и мореплавателей. Нор Брасон ненавидел лейтенанта до трясучки – и вот прекрасный случай избавиться от него и скомпроментировать государя Лесного Края. До Тогу не сразу дошло, что в планы его командира не входила обязательная расправа с правителем. Удастся – значит повезло. Нет – тоже неплохо. Сомнения неизбежно сломят дух Внедрилия.
       Генерал с удовольствием обвинил вернувшегося Тогу в неудаче и трусости. Он с восторгом бы казнил его, да не было условий. Сам же молодой офицер был вне себя, думая о бессмысленной гибели его подопечных. Он горел желанием рассчитаться и с Нором Брасоном и с Внедрилием.
       Сейчас Тогу лежал на каменном полу и наблюдал слабое мерцание Влажной Стены. Потом сел и ощупал голову. Рана совсем не болела и вроде бы, ее заменил тонкий шрам. Сколько же он провалялся здесь? Лейтенант спросил сам себя:
       - Где же все?
       - Спят, - коротко ответили ему из темноты. Он вздрогнул и уставился в ту сторону. И никого не увидел.
       - Тогу Стани… - протянул неизвестно кто. – Я слышал о тебе.
       - Вот как? А я о тебе – нет, - буркнул лейтенант. – Ты кто?
       - Так я тебе и сказал!
       - И что ты хочешь?
       - Даже не знаю, как начать, - созналась темнота. Тогу машинально провел рукой по волосам.
       - Больно? – осведомился невидимый собеседник.
       - Нет.
       - И, думаешь, кто это сделал? Ваш волшебник? Он спит. А волшебнику Внедрилия с какой стати тебя лечить? Или, скажем, прикрывать во время обвала?
       Тогу вспомнил. Точно, был обвал. И уже было темно, потому что Мэй почему-то не озаботился осветить местность.
       - Хочешь сказать, это был ты?
       - Открою тебе ужасную тайну. Их маг всего лишь мальчик. Ему двенадцать лет.
       - А ведь и не скажешь! – восхитился Тогу.
       - Это точно. Но ты, наверное, слышал, что в таком возрасте создать Влажную Стену невозможно. Как и воспользоваться Песней Покоя. Просто потому, что ломается голос.
       - Тоже ты?
       - Когда ваш маг очухается, вы заметите, что с головкой у него не все в порядке. Это временно. Но напрягает.
       Лейтенант не мог не съехидничать:
       - У него всегда с головой проблемы.
       - Вот – вот, - ответили из темноты. – Это я к тому, что вы влипли. Я хочу, чтобы вы оставили тех людей в покое, но при этом дней шесть не показывались в Столице. И никаких известий о себе. Это просто. У вас есть вода и продукты. И даже факелы.
       - Просто сказать, но нелегко сделать, - возразил Тогу. – Это измена. Мои люди не пойдут на это. По-твоему, мы будем стоять и смотреть, как враги уходят вдаль? А потом несколько суток торчать здесь, треская сухари, и надеяться, что нас казнят не больно?
       Собеседник тихо рассмеялся.
       - Нет, вдаль уйдете вы. Ты один будешь знать, в чем тут дело. Вы найдете следы, ведущие наверх, на галерею, а затем – вниз по лестнице. Вы пойдете по ним на север. Разные приметы будут указывать на то, что здесь прошли ваши враги. Ни о чем не беспокойся и веди отряд вперед. Вы никого не встретите и на шестой день окажетесь здесь же.
       - Стоит только представить, что обо мне скажут… - пробормотал молодой офицер.
       Ему возразили:
       - Но ведь все будут видеть то же, что и ты. Никто ничего не заподозрит, вы честно выполняли свой долг. Конечно, твои солдаты будут говорить, что бояться такого замечательного волшебника, - собеседник самодовольно хмыкнул, - но ты уже постарайся убедить их и увести прямо сейчас как можно дальше. Они сначала не поймут, что случилось с вашим, долговязым магом.
       - А потом вы ударите в спину…
       Замечательный волшебник сделал вид, что обиделся.
       - А какой смысл Тогу? Я мог бы просто забыть прикрыть вас от этих обломков.
       - Почему же не забыл?
       Недоумение лейтенанта было понятно. Гуманизм не в чести на его родине. Собеседник пригрозил:
       - В другой раз забуду, если не послушаетесь. Даже что-нибудь нарочно сделаю. Только не с тобой, Тогу. С твоими людьми. После этого твоя жизнь будет полна радости. Решайся.
       - Это измена, - стоял на своем лейтенант. Но ему ответили:
       - Изменник – твой командир. Когда-то он присягал Эжену Лаэнса. Он отвернется и от Акорса, если ему это будет нужно. И скажи, что вы собирались сделать с теми людьми? Если бы тебе велели, ты убил бы детей?
       - Что?! Почему я?
       - А почему не ты?
       Это вполне в духе Нора Брасона: приказать такое Тогу. Он бы отказался и его казнили бы вместе с беглецами.
       - Не строй из себя ангела, - мрачно сказал волшебник. – Разве ты не убивал в Золотом Дворце женщин и мужчин, не способных сопротивляться? Разве не ты напал в подворотне на безоружного человека? Разве ты гонишься за этими людьми не за тем, чтобы убить тех же самых детей?
       Тогу почувствовал, что его обложили со всех сторон, задев все самые чувствительные струны его души. Смутившись, как девчонка, он пробормтал, опустив глаза и понимая, что это не оправдание:
       - В Золотом Дворце я был с Нором. А он, как всегда, позади всех.
       Волшебник продолжал:
       - Ты еще успеешь навоеваться и совершить эти подвиги столько раз, сколько захочешь. А пока у тебя есть шанс спасти своих товарищей. Двадцать пять человек.
       - Ты позволишь нам сначала похоронить погибших? – только и спросил Тогу.


       * * *

       Там, где небо и солнце, ночь сменилась днем три раза. Тогу дал слово и вел отряд вперед, не заботясь, идут ли они на север или уже на юг. Им постоянно попадались следы недавнего пребывания людей. Очаг, в котором жгли уголь. Обрывки ткани. Видно, чей-то плащ разорвали чтобы сделать подгузники их маленькой девочке. Рисунки углем на стенах, сделанные явно детской рукой. Отпечатки обуви в вековой пыли. Передвинутые камни или уцелевшая мебель в залах… Но никто не видел и не слышал самих беглецов.
       Правда, в начале первого дня после боя у фонтана, им почудились далекие, словно бы женские крики. Они доносились с той стороны, откуда пришел отряд. В глазах людей появился страх.
       - Это эхо, - заявил Тогу, сам поражаясь глупости своих слов.
       - Эхо… Эхо… - подтвердили стены небольшого помещения, которое они пересекали.
       Испуганные внезапно появившимся эхом, воины покинули комнату.
       Это было бы необременительное путешествие по подземным, слабо освещенным, залам и коридорам. Но для Тогу оно стало настоящим испытанием. Нужно было постоянно поддерживать уверенность солдат, что они здесь не одни, что следует быть начеку, опасаясь нападения. Выдумывать что-то, что послужит лишним доказательством того, что они действительно занимаются преследованием, а не прогуливаются с целью изучения исторических мест.
       Кроме того, его, как и всех, допек временно ненормальный Мэй. «Напрягает» – это слишком мягко сказано.
       Маг читал лекции на тему «Ученье – свет, неученье – тьма» всем вместе и каждому в отдельности. Он брал Тогу за пуговицу и предлагал назвать первые пять букв алфавита. Чтобы колдун отвязался, приходилось называть.
       - Молодец, хороший мальчик, - радовался колдун под общий смех. – А теперь прочитай это слово из двух гласных и двух согласных букв.
       - Какое тебе еще слово? – ворчал командир.
       - Да вот же оно, читай.
       - Дурак! – вышел из себя Тогу.
       - Э, нет. Здесь три согласные. И одну из них мы еще не проходили. Кто знает, какая это буква? Не знаете? Буква «эр»!
       - А можно мне прочесть слово? – хихикнул Дрэйт, друг лейтенанта. – Это слово «То-гу».
       - Нет – нет. Будь внимательней.
       - А можно я? – пропищал здоровенный бородач, еле сдерживаясь, чтобы не заржать. – «Ма-ма».
       - Похлопайте вашему товарищу, ребята, он верно усвоил урок. А теперь составьте предложение из трех слов. Оно должно начинаться со слова «мама». Картинки на этой странице должны вам помочь…
       Отвязавшись от командира, безумный колдун шел издеваться над его подчиненными. В первый день их забавляли выходки Мэя. В конце третьего дня каждый мечтал его прикончить. Люди поняли, что они беззащитны перед волшебником Нетума. Страх обратился в злость и направлена она была против мага. Только присутствие Тогу и Дрэйта удерживало солдат от того, чтобы не пообрывать все страницы ходячему букварю.


       * * *
       Что-то было не так, и Тогу долго не мог сообразить, что именно.
То и дело слышались разговоры о доме, которого не помнило большинство этих ребят. Они вспоминали о детских шалостях и строили планы на будущее. Как и их командир, они считали, что эта война затеяна с целью завоевать для Н’дэра новые земли, богатые водой, дичью, щедрые на урожай. То один, то другой запоздало вспоминал о проблемах беглецов:
       - Что же они едят-то? Дети чай плачут.
       - И с водой плохо…
       - Надо бы постараться детей и баб не угробить. Отпустим их, а братцы?
       Кто-то даже вякнул:
       - Жаль Внедрилия. Говорят, неплохим был человеком. Эк его поцарапало!
       «Что это такое? Что на них нашло»? - размышлял Тогу.
       Ему тоже все время вспоминался дом. Высокий коричневый замок в окружении донельзя чахлых, но родных рощиц. Детские голоса во дворе. И вид с башни далеко на север. Там, за рощами, за лугом начиналась страна, где еще зеленели травы и деревья, где еще можно купаться в реках. Говорят, там поля, золотые и душистые. Кто-то должен снабжать Н’дэр хлебом. Только это и спасало немногочисленных северных данников Акорса от истребления, а землю – от всё уничтожающей засухи.
       Отряд устроился на отдых возле крохотного ручейка, сбегавшего по желобу со стены. Здесь следов пребывания беглецов было хоть отбавляй. Нашли даже ярко-оранжевую заколку, забытую какой-то женщиной.
       - Давай вернемся, командир, - обратились к нему. – Пусть их идут. Внедрилия нет в живых. Чего еще надо? Кому нужны все остальные?
       - А на этой картинке мы видим маму, которая что? Моет раму. Предложение из трех слов…
       Мэй верещал где-то в углу, а Тогу вдруг осенило.
       Картинки! Эти якобы детские рисунки! Его люди глаз с них не сводят. Подходят, всматриваются и щупают даже. Чертов колдун! Он сбивает их с толку, размягчает их сердца своим волшебством. Лейтенант вдруг понял, что и сам, бессмысленно улыбаясь, пялится на стену.
       На высокий замок над чахлыми рощами, на луга за ними.
       «Нет, это уже наглость! Я и так знаю, что ты где-то здесь, можно не напоминать», - мысленно обратился он к хитрому волшебнику. Разумеется, Тогу не подумал, что ему просто хотели сделать приятное.
       - Слышишь, командир? Что скажешь?
       Все смотрели на него и ждали какого-то решения.
       - Что вам сказать?
       - Насчет возвращения…
       Это здорово. В конце третьего дня, когда подземный путь, скорей всего, уже уводит их на восток, а может, и на юг, открыто проявить свою неблагонадежность и приказать возвращаться!
       - Мы никому не скажем.
       Ага. Из двадцати пяти человек все как один будут молчать. Причем в любой ситуации. Например, за кружечкой пива в приятной компании. Или перед женами. Или под пытками: вдруг Мэй, очухавшись, вспомнит их маршрут?
       - Я всегда выполнял приказы, - буркнул Тогу.
       - Послушай, командир, - воззвали к нему, - будь человеком. Отпусти их. Нам не хотелось бы причинить тебе зло.
       Лейтенант вскочил на ноги.
       - Это бунт? Вы мне угрожаете?
       Однако он не сделал даже попытки достать меч. Все это так изумило его, что он совсем растерялся. Мало того. Ему было смешно.
       - Нам достаточно будет твоего слова. Что ты не выдашь нас, когда мы вернемся. Пожалуйста, командир.
       Дрэйт положил ему руку на плечо и зашептал в ухо:
       - Согласись, Тогу. Они правы. Они будут молчать. Но если ты против, знай, я буду защищать тебя. Хотя я на их стороне.
       - Ты на их стороне… - ошалело протянул командир. И всё-таки расхохотался.
       Он смеялся так, что не смог устоять на ногах и сел на пол мимо каменного бордюра, вытирая глаза ладонями. Даже Мэй притих в своем углу.
       - Идиоты! – стонал Тогу сквозь смех. – Знали бы вы куда идете!
       И он рассказал им все.
       Его подхватили на руки и подкинули к потолку.
       - Ура! – рявкнули двадцать четыре глотки. Слабое предупреждение Тогу потонуло в гуле и грохоте. Те, кто орут в горах и пещерах, расплачиваются за это.
       Когда стало тихо и чуть рассеялась вековая пыль, тучами взметнувшаяся в воздух, сбившиеся в кучу люди увидели, что нужный им коридор до самого потолка завален каменными глыбами.


       * * *
       - … И эта твоя манера прихихикивать во время разговора… Избавляйся от этого, будут думать, что ты дурочка. И вообще, говори громче. Порой просто непонятно, сказала ты что-нибудь или облизнулась.
       «Ну можно ли это терпеть? – удивлялся Янек, глядя, как уединившись в уголке, Элоиза читает лекцию его соседке. – Хотя она сама попросила. Мазохистка какая-то».
       Девочки специально отошли подальше, чтобы их никто не слышал, но Янек просто не мог удержаться. Его почему-то интересовало все, что касалось Яночки. Он хотел услышать, что она скажет о нем. Но нет. Яну, как всегда, занимала только собственная драгоценная особа. Ну и ладно. Пусть ее как хочет.
       Элоиза между тем разошлась не на шутку.
       - Ты каждую минуту благодаришь всех за все подряд.
       - Что же, не надо благодарить, если тебе оказали услугу?
       - Надо. Обязательно надо. Но если тебе пожали руку, скажи «здравствуй», а не «спасибо».
       - Я так говорю?
       - Примерно. А ты не замечаешь? Ты ставишь себя ниже других. Почему?
       - Но я не…
       - Понятно. Тебя замордовали.
       - Кто?
       - Ну откуда мне знать?
       «Перегибает палку», - подумал Янек. Скажи он Яне такое, она бы врезала ему своим копательным агрегатом.
       - И кроме того, ты все время просишь прощения.
       - У кого это?
       - Тоже не замечаешь? У меня, например. Чуть задела, или что-нибудь взяла посмотреть, а я увидела. Что такого страшного? Взяла и взяла. А ты краснеешь, заикаешься и просишь прощения вместо того, чтобы спросить: «Элоизка, а это что»? Если ты отдавила ногу Луке, взяла без спросу у отца поиграть фамильный меч, или, например, подслушала под окном о чем говорят на жутко важном заседании, тогда другое дело. Извиняйся сколько влезет. А если ты заехала Ване в лоб, можешь сделать так.
       Наследница изобразила улыбку, закатила глазки и пожала плечами. Потом она выразительно глянула на Янека. Наверное, догадалась, что он слышит.
       «Вот наглая девчонка! А эта Яна, когда двинула меня в лоб, даже бровью не повела, не то что не извинилась. Только порывалась еще раз врезать». Янек кипел от негодования.
       Элоиза продолжала.
       - А что ты, правда, все время шепчешь, как будто виновата в чем? Боишься сказать не то? А что будет, если скажешь? Посмеются? Так это же здорово! Посмейся и ты. Всем веселей будет. Делай вид, что ты так специально сказала, чтоб все радовались. Каждый имеет право говорить то, что считает нужным. Каждый имеет право ошибиться. Возьми и пошути над своими словами. Не умеешь? Неправда! Когда вы с Ваней ругаетесь, можно животик надорвать от смеха. Откуда что берется. Я даже завидую. Правда.
       «Я для них вроде тренажера, - оскорбился Янек. – Никакого уважения как к личности. Ну, погодите же у меня! Элоиза еще не знает, что сестренка только тогда и бывает нормальной, когда ругается. Это ее родная стихия. Потому что ее саму всю обругали дома».
       - Ты смелая, - пела дифирамбы Элоиза. – При этом скромная и спокойная. Не дергаешься. Идешь себе и идешь. Не ноешь. Малышню поцарапанную зеленой щипучкой мажешь. Фаню вылечила в три дня своими белыми круглыми штучками, так что у нее уже жара нет. У тебя полный мешок полезных вещей. Ты не позволила засыпать себя камнями и стукнула ящеру лопатой по морде…
       - Ты бросилась спасать малышей.
       - Конечно. Я ведь тоже чего-нибудь стою. Думай о себе также. Будешь счастливой. Людям приятно общаться со счастливым человеком. У всех есть недостатки. Но надо любить себя вместе с ними, только так найдешь в себе силы от них избавиться. Люди будут казаться не лучше тебя, а такими же хорошими, как ты.
       - Ты прямо философ. Кто тебе это все сказал?
       - Папа. Лука. Бабушка. Дедушка. Няня. Они всегда считали, что я замечательная, хотя и не без недостатков. И чуть что – сразу подзатыльник. Или: "Элоиза, не смей до вечера выходить из своей комнаты. И три дня без сладкого». Или: «А ну марш обучать Клавдия хорошим манерам»! И ведь заметь, до сих пор обучаю. Никто не пожалеет ребенка, не отменит наказания. А за что? Так, за ерунду какую-то. – Элоиза вздохнула: - Да. Тяжело мне живется.
       «Ага! Это Янка-то примет себя такой, какая она есть? А то я не помню, как она рыдала, увидев картинку в кабинете. Сейчас она тебе скажет что-нибудь на эту тему», - злорадствовал Янек. И точно.
       - Все лучшее во мне от Алины, - заявила юная зануда. – А от природы я упертая, бестолковая, грубая, не женственная, ленивая, неряшливая, лживая и это… склонна отри… отринывать… нет, отрицать все то хорошее, что в меня вложено с таким трудом.
Элоиза захлопала глазами.
       - Это что, из какой-то книги?
       - Так считает Алина. Я пытаюсь исправиться, но ничего не выходит.
       - От природы, значит, от твоего отца, моего дяди?
       Яна кивнула:
       - Ну да. Так она и говорит.
       - Об этом папе ни слова.
       - Я же не сказала, когда он спрашивал.
       - Видишь, ты умная и понятливая, а вовсе не бестолковая.
       Похоже, разочарование Элоизы сменилось пылкой любовью к сестре, как только она стала понимать, откуда ее странности.
       - Я в математике не секу, - ныла Яночка.
       - О! Думаешь, ты одна такая? Это не страшно. Я тоже не секу. Зато стихи пишу.
       - Надо же, и я! – неожиданно для себя призналась московская гостья.
       - Дома у меня осталась огромная тетрадь со всякими песнями. Старинными и не очень. Такие потрясающие новинки!
       - И у меня есть такая тетрадь! Романсы, арии из оперетт, барды… О! Я знаю одну Нетумскую песню про охотника.
       - Я вышиваю гладью.
       - Я тоже вышивала, пока Алина разрешала. Но на это уходит слишком много ниток. Могли закончиться все бабушкины и прабабушкины запасы.
       - Я плету украшения из бисера.
       - Я немного рисовать умею. Ручкой, простым карандашом и гуашью. Она у меня еще с первого класса осталась.
       «Конечно, - ворчал про себя Янек, - на бисер-то деньги нужны. А на ручку и карандаш – почти ничего. И краски уже куплены, не пропадать же». Элоиза продолжала хвастаться. Нет, она не уступит.
       - Я могу шить, стирать, готовить, а ты не можешь, ха-ха.
       - А вот и могу. Шить, правда не очень, зато в садоводстве понимаю.
       - А я вот специально ему учусь. Традиция такая. Я пою хорошо.
       - А я – плохо. Но все равно пою, когда никто не слышит.
       «Ну все, спелись. Больше я им не нужен», - с грустью думал Янек. Настроение его совсем испортилось. Хитрая правителева дочка добьется своего. Яночка поймет, что ни в чем ей не уступает и загордится совсем.
       Отряд остановился на ночлег в месте, где Тайная Дорога расширялась влево и вправо двумя полукругами. Для чего сие было нужно не совсем понятно. Может, здесь оставляли коней и повозки, а сами шли закусить в недавно пройденный ими зал? Вон по стенам какие-то деревянные ящики. Возможно, для сена, чтоб лошади тоже питались. Часть их разобрали и развели огонь.
       Янек краем глаза поглядывал на взрослых. Они что-то тихо обсуждали и смеялись, собравшись у костерка. На нем в Яниной кастрюльке булькала гречневая каша с тушенкой. Добыв топливо, люди решили наконец устроить себе нормальный ужин. Мальчик хотел поговорить с правителем. Тот правильно понял молчаливый призыв, отошел от компании и сел отдельно, у стены.
       Надо было пользоваться моментом. Иначе через пять минут все решат, что у костра скучно и передвинутся поближе к Внедрилию, чтобы он и дальше развлекал их своими рассказами и шутками. Куда только смотрит этот Грэм? Разве можно не давать ни минуты покоя тому, кто едва оправился от страшных ран? Внедрилий был еще слаб, очень бледен и его порой просто шатало от усталости. Но воля этого человека была сильна. Он казался воплощением спокойствия, уверенности и веселого расположения духа.
       Маленький Хранитель уселся рядом.
       - Я хотел сказать, что меня зовут Янек, - безо всякого предисловия начал он. – Ян Лаэнса. Сын Виктора и Насти. И я знаю, что ты знаешь, государь.
       Правитель осторожно кивнул. С чего бы мальчишке признаваться именно сейчас?
       - На меня не действуют Слова Изгнания потому, что мне нет шестнадцати лет. Я как бы еще не настоящий Хранитель. Только это не Яна, а я оживил родник в пещере Безумца. Как-то не подумал. Хотел ей приятное сделать.
       Правитель улыбнулся. Мальчик не похвалился, что это именно ему все обязаны тем, что их не мучает жажда на Тайной Дороге. Внедрилий сказал:
       - Только не признавайся в этом во всеуслышание. Я поговорю с каждым сам. Не стоит накалять страсти. Что ты на меня так смотришь? Я не воюю с детьми.
       - Я это вот к чему. Чтобы было понятно, что я чувствую гораздо тоньше, чем люди. – Янек нервно сцепил пальцы рук. Где гарантия, что ему поверят? – Эта девушка, Лиляна… С ней что-то не то. У нас на Земле сказали бы, что она состоит в секте.
       - Секта – это что? – не понял правитель.
       - Это когда легковерные люди собираются в кучу и балдеют от несуществующего или непризнанного бога от идеи или пророка, который сам себя так назвал. Они выполняют нелепые, даже жестокие обряды, поют всякую дрянь, у них полное затмение в голове. Если им скажет их Учитель, они отдадут этому шарлатану все имущество, убьют, предадут, ограбят, не поведут ко врачу больного ребенка… Ненормальные фанатики.
       Предадут...
       Правитель сразу уловил суть дела.
       - Если не брать в расчет ее вопли в первое утро, то как Лиляна может это сделать?
       - Боюсь, государь, она уже это сделала. Я чувствую опасность. Возможно та тарабарщина, которую она твердит, перебирая четки, - это что-то вроде Слов Призыва.
       - Призыва кого? Акорса? – спросил правитель, а Янек вздохнул с облегчением. Нет, что за человек! Не возмущается, не впадает в истерику, не ударяется в панику. Ему сказали – и он уже думает, что делать в создавшейся ситуации. Наверное, он сам догадался еще в то утро, но не имея доказательств, не знал как поступить. Янек объяснил:
       - Нет–нет, только не Акорса. Я потому и сказал про секту, что ничего не слышал о таком на Иллене. Это поклонение какой-то Силе. Абсолютной и Всепоглощающей. Так она называет это в своих мыслях.
       - Третьей Силе, - пробормотал Внедрилий, вспомнив разговор с Нором Брасоном. Он вкратце пересказал его мальчику и спросил: - Что делать будем?
       Янек не знал.
       - Ладно. Спасибо тебе, - сказал правитель. – Пусть все поедят, а я в процессе подумаю. Настолько ли далека опасность, чтобы можно было сегодня здесь спокойно переночевать?
       - Я думаю, да. И вообще, они идут не по Тайной Дороге. Но очень, очень злобно настроены.
       Правитель отошел к остальным, а мальчик оглянулся и увидел подкравшуюся Яну.
       - Чего тебе? – весьма невежливо спросил он.
       - Ничего, - сообщила она – Извиниться хотела. За то, что тебя тогда ударила. На лестнице, когда в Камень смотрела.
       - А – а. Да ладно! Я не сержусь.
       Янек надеялся, что эти слова звучат довольно прохладно, и не замечал, что улыбается счастливой улыбкой.
       Нет, не идут девчонке впрок Элоизины уроки.
       Слабый отзвук далекого обвала заставил ребят прижаться друг к другу, и с ужасом уставиться на содрогающийся пол.