Благодарность

Раб, смиренный Карло Вакулино, благодарит и молитву несёт в сердце своём, к стопам твоим. Радуйся, Мария, благодати полная. Сегодня получил великое известие, велико ли оно для меня, тебе судить. После скитаний на чужбине, после стольких лет разлуки я увижу скоро любовь свою, разлучу разум свой с воспалением воображения, мучившего меня все годы изгнания. Секретарь Святого Престола уведомил меня, что великое прощение оказано дочери кардинала Орбетелло, признана она рождённой законно и богу угодно.


Дева Мария, всеведущая, даже счастливая эта весть, сама способна была вознести душу мою в небеса, но милость твоя безгранична. Повеление Понтифика содержится в том послании, явиться мне в город Орбетелло и поступить в полное распоряжение кардинала. Поручено мне, среди прочих дел, составить описание дворца сеньоритты Эмеренцьяне, подаренного кардиналом в честь прощения её Понтификом. Господь с Тобою, благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус. Знаю я, кто вложил в уста любимой моей и несравненной Эмеренцьяне, просьбу о персоне моей весьма скромной заслугами.


Не вспомнил бы обо мне отец её славный, если бы не умная, возлюбленная моя Эмеренцьяне. Благодарность моя, тебе Дева Мария, неисчерпаема, Понтифик распорядился, а Секретарь Святого Престола переслал мне доверенность на получение займа не малого, так необходимого мне для дорожных трат. Прошу тебя, будь и далее благосклонна ко мне Дева Мария. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.


Карло молитвой своей душой успокоился, теперь ему предстояло много мирских дел. Пожитки его были также скромны, как вся его жизнь. Собирать было почти нечего. Только оружие требовало особого внимания. Карло приготовил легкое ружьё, завернул его в ветошь, проверил заряды к нему. Взял два острых ножа, подумал, куда их будет лучше сунуть, и приладил к поясу кинжал. Немного подумав, он приспособил рядом ещё и пищаль. Благородный род его давно уже пребывал в крайнем упадке, злые силы не пощадили его и немногочисленные родные Карло, были развеяны по всему свету, его занесло в эту Венецианскую колонию.


Колония медленно, но верно уходила из-под влияния Венецианской республики и всё больше приобретала независимость. Пришлые славяне, активно вытесняли коренное население, захватывали торговые пути, разрывали деловые связи. Но и славяне пришли сюда не случайно, они вытеснены турками, Порта и сюда уже добралась, пока лишь собирает дань, но не малую более 12000 дукатов золотом в год. Спокойствием в этом районе мира и не пахло. Остров с крепостью, прикрывавший выход из бухты захватили пираты. Тут действовало столько властей, что для окрестного населения было абсолютно всё равно, кто ты есть, была бы у тебя сила. Большой совет коммуны, правивший ранее, был уничтожен партией нобилей. Они теперь и получили монополию – власть была в их руках.


Это только в городе и в самом порту, а о пути через горы можно было забыть, там не уйти, не затеряться, как в море, все перевалы в руках Сербских и Болгарских банд. Карло посмотрел на своё упакованное ружьё, слабовато оно. В голове у него уже складывался план. Дорога предстояла нелёгкая, но в те времена даже на базар за продуктами приходилось иногда идти с оружием. Когда в городе было неспокойно, он не раз провожал туда свою служанку, следуя сзади и обеспечивая ей охрану. Крайность, разумеется, но всё бывало. Пантемья, его служанка и сама бы смогла дать отпор любому, не носящему юбки, да вот пугалась очень выстрелов, жмурилась и приседала до самой земли. Слишком большой риск был у Карло при этом остаться без провизии.


Оставив в покое приготовления, Карло направил свои стопы в указанном ему судьбой и папским секретарём направлении. Направление, в конечном своём пункте, представляло собой деловой квартал, там он найдёт еврея Зюфа и получит у него деньги по доверенности. Пантемья, да где же ты, несносная девчонка. Несносная девчонка усиленно чесала свой язык с дочкой торговца, арендовавшего в том же доме помещение лавки. Лавка торговала скобяными изделиями и была до того завалена всякой мелкой всячиной, что пройти через неё, а так и надо было сделать Карло, чтобы покинуть дом, было трудно.


Негодник, Алекс, прихватил меня прямо в церкви, ты видела что-нибудь подобное, чуть под юбкой не скрылся, нечестивец, еле отбилась. Подумай, какой нахал, а ты его что. Что на него нашло не знаю, он милый такой обычно, рукам волю не дает, а когда и даст, то так трудно бывает дать ему по щеке. Как я тебя понимаю, дорогая, вот и мой Карло такой же. Это какой же такой, да ещё и у тебя, Пантемья, вертихвостая комета, не дозовусь тебя всё утро. Я уезжаю. Что с тобой, Пантемья. Пантемья медленно сползала вдоль грязной облупившейся штукатурки, царапая её ногтями. Эй, дай ей воды, а лучше вина, что это с ней. Наконец, общими усилиями Пантемья была приведена в чувство. Лучше бы этого пока не делали. Служанка залилась горькими слезами, рыдания её, казалось, не прекратятся никогда.


Всего-то дел было предупредить, а тут площадное представление. Бог мой, что с ними делать. Так думал Карло, стремившийся теперь нагнать упущенное время. Он быстро передвигался, минуя бесчисленные закоулки, стремительно взбегал по каменным лестницам, не забывал оглядываться и всё вокруг примечать. В муниципальном дворце было большое движение, на открытых лоджиях, под колоннадами, сновали разряженные по военному господа, слышались приказные крики, ощущалось во всём нездоровое напряжение. Карло пробежал дворец мимо. Некоторое время путь представлял собой ровную прямую дорогу, но не долго, опять Карло свернул в переулок. Еле успел остановиться, прямо на него, если бы не увернулся, выплеснули помои.


Желеобразная поносного цвета масса текла по ступеням прямо ему под ноги. Любезная, так можно и человека испачкать. Где, где ты видишь человека, много вас тут таких праздных разгуливает. Все сеньоры, до койки. Тётка подбоченившись и установившись посреди переулка, ещё долго орала Карло вслед, упоминая все исчадия ада ей знакомые, а этот круг был ей известен очень хорошо, широк был её круг. Карло улыбнулся, вспомнив тяжёлый, красный от стирки кулак тётки, а при этом уже подходил к жуткому по своему виду дому. Ни одного окна не было в нём, по крайней мере, выходившего на улицу. Кому действительно понадобится окно, если только его откроешь и рамой упрёшься в противоположную стену.


Правда, над дубовой дверью было маленькое оконце, похожее больше на дверцу для кошки, которую просто не там проделали, всё-таки признак жизни.
Постучал в кошечное оконце. Никакой реакции. Прошёлся по пустой улице. Вернулся. Постучался. Постучал громче. Стукнул со всей силы. Молодой сеньор, такие манеры здесь не уважают. Пожалейте слух старого человека, усталого и плохо обеспеченного, потерявшего нестойкое здоровье в счетных трудах. Прекратите свое разбойное поведение, видали здесь и не такое, что вы стучите, как ночная стража в колотушку, ещё крикните, - полночь, - и будете лежать спящим, как это делают почтенные разбойники после пули в желудке. Карло обернулся. Наискосок от него из совсем другой двери напротив злосчастного оконца, высовывалась голова в камилавке.


Таки скажете, что вам надо, или продолжите барабанить, может это будет таким важным для меня, что я вас выслушаю. Человек в камилавке почесал свой пейс и кашлянул. Сеньор, Карло пытался вспомнить, как надо почтительно обращаться к иудеям, но кроме сеньор жид, ничего не вспомнил. Уважаемый, мне нужен по очень важному делу, некто еврей Зюф, вы не могли бы помочь мне. Да в чем помощь, когда ищут тебя, вы хотите помочь мне скрыться, так можете сами это сделать. Опять почесал другой пейс, склонил голову и добавил. Ноги у вас молодые и не болят. Ведь не болят ноги у вас молодой человек. Нет, вижу, не болят.


Карло стал приходить в раздражение, рука его невольно легла на рукоять кинжала, поза, оставаясь пока почтительной, стала походить на вызов. Успокойтесь сеньор, я и есть тот самый Зюф. Объясняйте ваш визит, я весь внимание. Немалых трудов стоило Карло добиться от Зюфа, чтобы он позволил ему войти в дом. Когда это произошло, он даже удивился. Дверь, в которую они так нескоро вошли, ничем пока не помогла. Предстоял долгий подъём, куда-то кверху, по лестнице, годившейся лишь для надзорной башни, в какой-нибудь крепости. Когда они очутились в комнате, назначенной Зюфом быть кабинетом, но без малейшего признака, и уселись за стол, напротив друг друга, Зюф вопрошающе посмотрел на Карло. Давайте бумаги, что вы принесли.


Милейший, почём вам это известно, что я принёс. Старому человеку дано знать всякое, мне приносят обычно бумаги, просто бумаги, а уносят всегда что-нибудь ценное, долго существенное. Давайте быстрее вашу бумагу и будем определять, чего она стоит. Зюф, до потери наблюдавшим терпения, вертел в руке протянутую Карло доверенность, разглядывал её на свет, а затем спокойно протянул бумагу обратно Карло. Берите у меня это, берите, не пачкая мои руки. Карло удивился, и страшная обида поползла на его лицо. Вы слишком несолидно выглядите молодой сеньор, чтобы я поверил в то, что вам дадено: Magna dii currant, parva negligent. Золотые слова выдавали древние, сеньор.


Нет, никогда не поверю. Докажите, что это именно вы и удивитесь сразу, как изменится моё к вам отношение. Карло задумался, где-то даже проникся недоверием ростовщика. Всё-таки он у него просит, а не наоборот. Хорошо, смотрите. Карло протянул ростовщику золотую ладанку, снятую с шеи. Я знаю эту вещь, хорошо знаю. Одна девушка, совсем в других краях однажды показывала её мне. Именно это или что-то подобное, я и хотел увидеть, да, именно это. Боже мой, сколько лет, сколько лет прошло с тех пор. Вы знали мою мать, воскликнул юноша. Знал, она была прекрасной женщиной.


Письмо ваше сеньор, разумеется, подлинное, но я, прочитав вашу фамилию, решил, что не плохо бы удостовериться, ведь не часто увидишь представителя такого благородного, но разгромленного рода. Не часто, тем более, что я очень хорошо знал вашу мать. Она обращалась ко мне за помощью. Видит Бог, я помог ей бескорыстно, насколько я помню, почти бескорыстно, очень почти. Да, воспоминания, иногда, очень полезны для дела. Кстати, не хотели бы вы заложить ещё и ладанку, она представляет некоторую ценность, жаль, очень жаль.


Карло летел как на крыльях. В кошельке у него лежали плотно сдвинутые столбики монет с огромной для него суммой в 300 скудо. Папский секретарь должен будет возместить Зюфу, по прошествии трёх месяцев, уже 450, неплохо идут дела у ростовщика, думал Карло. Как же не подумал тогда Карло, что всё это вычтут из его жалования и сумму займа и проценты, что только не приходит в голову в юности, но как это бывает далеко от действительности. Он больше ничего не видел в этом городе, не замечал зловония, неожиданного и потому неуместного блеска богатых домов, не замечал скользкой от нечистот мостовой, местами промытой потоками дождя, не видел красоты гор и только однажды по пути домой он остановился.


Это было на возвышении. К дому предстояло спуститься по крутому спуску, всего несколько минут на это потребуется, но он почему-то медлил. Взору открылась бухта, она блестела на солнце, слепила глаза, мешала себя рассмотреть подробнее, казалось, намекала, я и так хороша, нечего меня изучать. Резкий разворот берега, уходившего на северо-запад, заканчивался скалой с маяком, налево был выход из бухты, но он будто, помогая людям в их неуемных войнах, был надёжно прикрыт большим островом, на котором была видна крепость. Крепостные стены казались невероятно высокими, они были продолжением скал, вышедших из моря. Этот ключ надо брать и вот оно море – путь к счастью. Бухту уверенно перекрыл образ прекрасной Эмеренцьяне, и голову Карло понесло, она перескакивала моря, перепрыгивала горы и так продолжалось бы до бесконечности, если бы не необходимость двигаться в реальность.


Карло спустился к дому. Ещё на подходе он услышал шум ссоры. Ссорились мужчина и женщина. Карло распахнул дверь. Дочь лавочника возлежала на груде льняной пакли торчащей из ящика с железками и яростно отбивалась руками, ногами и, конечно, не закрывая при этом рта, от здорового мужичины. Мужичина явно испытывал от криков и ударов девушки наслаждение, он то смеялся в ответ, то отпускал подогревающие жертву замечания. Особенно он увлекался при этом ощупыванием её выпуклостей, с особым удовольствием отмахиваясь от бесчисленных нижних юбок, мелькавших в воздухе. Я не помешал вам сударь. Симфорозья, так звали бедняжку, испуганно вскрикнула, и вспорхнула с ящика, что-то не очень она была довольна спасением. Познакомьтесь, сеньор Карло, это мой жених, мы тут… он помогает мне разобрать товар по полочкам.


Карло усмехнулся, и как же зовут уважаемого помощника. Алекс, сеньор, меня зовут Алекс. Карло отвесил поклон, сеньор Карло. Может быть, это неучтиво с моей стороны, отрывать от столь полезного разложения товаров, но время обеденное, не отобедать ли нам в Белой козе, тут недалеко. Белая коза отличалась не столько удобством, сколько простой кухней, достойной благородного, но не очень богатого господина. В это время года посетители предпочитали сидеть за большими дубовыми столами прямо во дворе под навесом. Можно было сесть и прямо под вязами. Новые знакомцы не пошли далеко, природный шатёр был им милее, чем неумелые людские сооружения. Вскоре им принесли бутыль вина, козий сыр и две горячие кукурузные лепёшки, которые тут пекли просто великолепно. Разломав лепёшки, засунув в них сыр и обильно приправив всё пучками, ароматной зелени, господа принялись ожидать основного блюда. Они заказали баранью ногу под чесночным соусом и по одному молоденькому цыплёнку.


За разговорами время и вино текли быстро. Вскоре они уже хлопали друг друга по плечам и вообще пришли во взаимное расположение. Алекс оказался пиратом и почти не скрывал своё общественное положение, тем более, что он был пиратом нанятым, как специалист по новейшим артиллерийским системам. Владел прекрасно математической наукой и при этом не забывал усиленно философствовать, рассуждая о бренности всего земного и преходящей радости утех. Скажи любезный Алекс, а трудно ли уплыть пассажиром на вашем корабле, как к этому отнесётся капитан. Смотря куда, ты направляешься, путь наш нынче лежит в Марокко, но с заходом на южное побережье Италии, там нас ожидает закупленное оружие. Предположительно стоянка в Мольфетте займёт дня три, если такелаж будет в порядке. Готовь денежку, думаю, тридцати скудо будет достаточно, но я бы тебе советовал податься к нам на службу, - благородные господа везде в почёте.


Море. Море и корабль. Как только впервые это соединение случилось, возможно, поневоле, так и заворожило навечно всех первых и последующих мореплавателей. Мало удобства, мало того, что не болят впустую плечи от груза, не гудят ноги, не мучаются нагруженные животные, с которыми возни не меньше, чем от них пользы, ещё и красота. Такая красота, что не жалко всего перечисленного, лишь бы болело всё от моря, лишь бы страдать уже только от него, а не от проклятой суши, а если придётся умирать, а с этим разобрались вполне успешно ещё древние греки, то только красиво, от него, от моря. Задохнуться собственной рвотой пополам с морской водой, уйти камнем на дно морское, не видеть больше неба, а видеть толщу, падать в бесконечность, будто замедлив своё время смерти на тысячелетия. Всё, тебя больше нет, нет, но ты есть, ты море, ты волна, ты шторм, ты будущий путь для моряков, которые нет-нет, да и сплюнут за борт, - вот достойный ответ смерти, вот сама жизнь и её вечная половина.


Слышно урчание воды, вдоль бортов, слышно как ветер прихлопывает краями парусов, когда рулевой возвращает корабль на курс, потрескивают канаты и мачты, не надрывно как в бурю, а в рабочем ритме в унисон с набегающей волной, которая сейчас лишь впереди бегущая рябь, а корабль её догоняет и режет, вспарывает. В капитанской каюте режутся в триктрак. На палубе матросы выбрасывают кости, но это не значит, что нет порядка, команда слажена и сердита. Пожалуй, один только человек на корабле не занят никаким делом, не играет, не спит, не развлекается вином.


Карло думает. За много лет он привык думать о синьоритте Эмеренцьяне. Он не знает насколько далеко портрет, рожденный им, отличен от реального образа девушки. Его это совершенно не волнует. Что с того, что брови её чуть более прямы, а него они дугой, что, если её губы бледны, а у него как спелая вишня, что, наконец, с того, что она давно по виду взрослая женщина, а для него она хрупкая не оформившаяся тростинка и легче шёлковой нити, отлетевшей случайно от неповторимого рисунка, созданного вышивальщицей. Да, ничего. Ничего это не меняет, он видит и увидит её такой, какая она есть только для него, не обратит ни малейшего внимания на пустые отличия, приобретающие полноту лишь в одном случае, если любовь начинает уходить в неведомые края. Покидает этот мир, но не совсем, а именно для тебя, от тебя.


Мольфетта встретила их приветливо. Здесь не было каменной набережной, зато дома просто нависли со всех сторон бухты над морем. Вдоль берегов была сплошная цепь причалов и, можно с уверенностью сказать, что лишь треть суши была ещё свободна, но так ли свободна. Конечно, нет, ранним утром и по вечерам всё пространство занимали рыболовные снасти, выволоченные или из моря или готовящиеся туда отправиться. Всё мокрое сверкало и переливалось драгоценным светом так ценимым в камнях и таким дешёвым в глазах людей, когда это просто пейзаж. В лучах заката или рассвета, корзины с рыбой, добавляли блеска этой природной идиллии, которая, увы, не так вечна, как кажется. Всё, что не было тронуто влагой, передавало морю свой цвет, что тускло, что ярко, и оно, море всё вспученное цветом путало взгляду свою глубину и меру прозрачности, рождало блики и тени, высверкивало сигналами и позывными, дышало буйством красок и тишиной теней.


Капитан ходил мрачнее тучи. Обещанный груз не привезли, работа, приносящая доход откладывалась на неопределённое время. Капитан обдумывал решение. Всё это очень мало волновало сеньора Карло. Он готовился сойти на берег. Сейчас он прощался со своим другом, да за время плавания они окончательно подружились. Карло и Алекс. Они не клялись в дружбе, слишком хорошо знали цену клятвам, даже искренним, даже выполнимым. Выполнимым, только с точки зрения людей. Карло, тебе очень надо в Орбетелло, у меня есть предложение. Капитан появился рядом с друзьями неожиданно. Оно очень простое. Я чувствую, что едешь ты не с пустыми руками, а мне нечем кормить команду, в течение двух-трёх недель.


Так вот, предлагаю тебя отвезти в Орбетелло и там высадить, это обойдётся тебе в сто скудо, но при одном условии, если ты одолжишь мне ещё сто скудо, под моё честное пиратское слово, ты знаешь, чего оно стоит. Карло, конечно, знал, чего стоит любое слово в отношении денег, и не только пиратское, но предложение было очень заманчиво. Тут вмешался Алекс. Капитан, ведь, если мы придём по назначению, а груз окажется в пути, что мы будем делать. Капитан помолчал, но потом ответил загадкой. Если груза нет там, где он должен быть, то его нет и ни в каком пути. Алекс понял, из этого ответа, что не обладает полными знаниями, и соображения капитана учитывают неизвестные ему обстоятельства.


Карло вообще ни о чём не думал. Он увидит Эмеренцьяне несколькими днями раньше, ведь сухопутный путь тоже полон трудностей и неизвестно точно, когда он пересечёт всю Италию по диагонали. На рассвете они отплыли из Мольфетты. Плавание проходило вполне удачно, за исключением того, что капитану понадобились ещё деньги, он занял их у ростовщиков в Неаполе, но их не хватило и Карло также остался без гроша в кармане. Это не сильно его расстроило, ведь он плывёт прямо к месту назначения. Там он решит, что ему делать.


Орбетелло показалось на горизонте ближе к вечеру. Дул сильный ветер с берега и кораблю приходилось постоянно маневрировать, но он неумолимо двигался к порту. Уже ясно обозначились справа высокие берега, уже явно было видно их сбег в северную сторону, вот уже берега словно обняли горизонт с обеих сторон. Оставалось проплыть совсем немного, когда они увидели лодку с четырьмя гребцами, спешащую к кораблю. На носу стоял пятый и что-то кричал. Из-за сильного ветра голос его звучал обрывками. Страшный смысл этих обрывков не доходил. Когда разобрали, что кричит человек, стало на мгновение страшно, всем даже капитану. Человек кричал, карантин, возвращайтесь, карантин, в городе чума, чёрная смерть в городе. Сердце остановилось у Карло, но он действовал как во сне, он спустился очень быстро в каюту, выволок свой мешок на палубу, подтащил его к борту, потом раздумал, пнул его ногой и бросился в волны. Никто не успел его остановить, никто, даже бывший недалеко Алекс. Когда он уже стоял на корме лодки и махал на прощание своим новым друзьям рукой, до Алекса донеслись слова, ружьё, возьми моё ружьё, на память…,обо мне…, возьми…, Алекс смотрел, как шлюпка удаляется, но уже всем теперь нашлось дело. Корабль совершал поворот под ветер.

Прошёл месяц, Сеньор Карло стоял рядом с фамильным склепом кардинала Орбетелло, читал надписи, выбитые на мраморной доске прямо над входом, и думал, что её имя находится на этой доске по праву, ведь Понтифик признал его законным. Он что-то говорил, но только стены склепа слышали его и ещё высокое небо. Прошу тебя, будь и далее благосклонна ко мне Дева Мария. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.