Научи меня не любить главы 25-29

Глава 25

- Так, давай, вот сюда заезжай! Осторожнее! Осторожнее, говорю! Блин! Все- таки въехал!
Олег орал до хрипоты, размахивал руками, матерился. Испуганный водитель, пытался проехать по неширокой дорожке ведущей к дому. Для легковых автомобилей она была в самый раз, а вот для машины грузовой, узковата.
- Ну, чего ты вытаращился? Давай, подъезжай к двери! Еще ближе! Еще, давай!
Машина подрагивала, пофыркивала, и нервно подергиваясь, приближалась к ступенькам дома. Наконец решив, что все, достаточно, водитель заглушил мотор. Высунулся в окошко и заорал так же громко, как только что, орал Олег:
- Че ты орешь-то? Дорогу то надо поширьше делать. А то, блин, тропа партизанская. Тут проехать невозможно. Все! Отсюда таскайте. Дальше не могу.
Он открыл дверь, выпрыгнул из кабины и начал шарить по карманам. Поискал, ничего не нашел и опять полез в кабину. Оттуда раздался его недовольный голос:
- Твою мать! Сигареты кончились. Эй, земляк, у тебя закурить есть?
Олег, не поворачивая головы, протянул ему пачку дорогих сигарет. Водитель хотел, было, взять одну, потом, подумав, захватил две и уже, почти вытащив их из пачки, решил, что третья ему совсем не помешает. Олег ткнул ему всю пачку в руку и побежал к двери.
Елена, до этого выглядывающая из окна, ничего не понимая, открывала входную дверь.
Грузчики топтались у входа, не решаясь начинать перетаскивать груз без команды.
- Командир, слышь, куда таскать-то?
- Ну, в дом, наверное. Куда ж еще? Лен, давай, покажи, куда им поставить мебель. Вот эту коричневую, в гостиную. А бежевую в маленькую комнату. И сдвинь там стулья в сторону. Чтоб не мешали. Так, давайте, ребята!
Он бегал среди грузчиков, суетился, раздавал команды направо и налево. Руководил, так сказать, процессом. Лена, придерживая дверь, пропускала мужиков, которые, кряхтя и матерясь, таскали диваны, кресла и журнальные столики.
- Олег, я не поняла, ты купил что ли?
- Нет, подарили! Чего спрашиваешь? По-моему и так все ясно. Купил, конечно!
- А, почему я ничего не знаю? Можно было и мне сказать. Могли бы вместе съездить и выбрать.
- Лен, потом. Все, что захочешь мне сказать, скажешь потом.
- Олег, почему ты мне ничего не сказал? Что за секретность?
- Лен, я сказал, все, что ты мне хочешь сказать, ты мне скажешь потом. Не сейчас. Сейчас стой и держи дверь. Тебе все ясно?
- Мне все ясно, мне только одно не ясно…
- Лен! Потом!
Лена обиженно замолчала, продолжая держать дверь и, внутренне готовясь к разговору с мужем. Даже, покупка новой мебели не принесла в их дом радости. Последнее время, с ним стало невозможно говорить. Он уже не советовался с ней, как раньше. Все решения принимал один, даже не пытаясь узнать о том, что она то, по этому поводу, думает. И, когда Лена начинала разговор, то сразу же срывался на крик. Начинал упрекать ее во всех смертных грехах. Вспоминал, как и когда она смотрела на кого-то. Какая она плохая хозяйка. Какой бардак у нее в доме. Сколько денег он на нее тратит. Лена уже не пыталась спрашивать его ни о чем.
Вещей в доме становилось все больше. Тишина все тише. Скандалы все громче. У Олега, после многих лет, почти нищенского существования, как у человека перенесшего блокадный Ленинград, и которому, наконец, вдоволь дали хлеба, появился страх, что все это может кончиться. И опять начнется голод. Он скупал почти все, что ему попадалось под руку. Не научившись еще разбираться в вещах и моде, он старался сориентироваться по ценам. Чем дороже вещь, тем заманчивее она для него была. Тем проще было поразить соседей и друзей.
 Для себя, любимого, он купит кресло из натурального дерева, и поставил его в гостиной, во главу стола, как трон. Кресло было шикарным. Но все гости, садясь за стол, и видя его сидящим выше, чем они, начинали чувствовать себя не в своей тарелке. И, поэтому, поев, попив, быстренько старались попрощаться и уйти. В каждой комнате были натыканы, компьютеры, музыкальные центры. Не было никакой определенной системы. Не выдерживался стиль. Олегу было все равно, лишь бы дорого, и, лишь бы поразить. Он отыгрывался на тех, кто еще вчера сидел за столом на одном с ним уровне. Теперь, он был выше их. Он был король, который сидит на своем троне.

- Командир, мы все. Перетаскали.
Олег достал деньги, отсчитал нужную сумму и протянул самому разговорчивому и деловому.
- Как договаривались.
Тот взял их, пересчитал и положил в карман разношенной спортивной куртки.
- Ну, все, командир, мы поехали. Если что, звони. А если хочешь, то мы тебе ее и соберем.
- Чего там собирать то? Там все и так собрано. Ладно, все. Давайте. Сам справлюсь.
Они пожали друг другу руки, после чего Олег брезгливо потер ладонью о джинсы и спрятал ее в карман, чтобы закончить эту, малоприятную для него, процедуру.
Водитель, который, дожидаясь конца разгрузки, сидел на ступеньке, поднялся, отряхнул себе то место, которое ниже спины и вразвалку направился к машине. Ребята попрыгали в кузов, и опять, так же медленно и осторожно, они начали выезжать по дорожке в ворота. Олег понаблюдал за тем, чтобы они не задели что-нибудь или не съехали на клумбы, и, только после того как машина выехала со двора, и, громыхая и подскакивая на ухабах, не очень хорошей дороги, скрылась, закрыл ворота и пошел в дом.
Лена разглядывала очередную мягкую мебель, которую грузчики свалили в одной комнате, не смотря на то, что было сказано разнести в разные. Куча пестрела цветами. От темно-коричневого до светло-бежевого. Было слишком много кресел, каких-то непонятных и не вписывающихся в одно целое фрагментов. Журнальных столиков было, почему-то два. И они были так похожи, как близнецы-братья.
- Классно, да?
Олег подошел неслышно, как всегда. Она, последнее время, боялась его неслышных шагов. Боялась, что он подойдет, а она не успеет отогнать те мысли, которые он не должен узнать.
- Чего так много? Странный какой-то, гарнитур. Разноцветный.
- Так их два. Я решил еще в маленькой комнате мебель поменять. Стол выбросим, и кресла уже старые. Вот эту бежевую туда поставим. Мне она так понравилась! И туда, прямо как нельзя лучше, подходит по цвету. Пацанов дождемся и поставим. А, пока, пусть тут побудет. Лен, пожрать чего-нибудь есть?
Лена решила отложить разговор на потом. Ей не хотелось уже ничего. Она устало села в новое кресло, подтянула колени, и сложила на них руки.
- Ярослав звонил. Из больницы. Ты знаешь, что он в больнице лежит? С язвой.
Олег шуршал бумажной упаковкой, которую собирал в одну кучу. Он остановился на секунду, а потом продолжил свое занятие.
- Олег, ты меня слышишь? Я говорю, Ярослав опять звонил.
- И чего звонил? Чего ему еще надо?
- Поговорить хотел. Ты у него в больнице-то был? Он же из-за тебя туда попал.
- Ты фильтруй базар, девушка! Я то при какой кухне? Я просто не нуждаюсь больше в его услугах, понятно? Можно подумать, что его первого увольняют. Такое случается сплошь и рядом. И, поверь мне, далеко не все попадают из-за этого в больницу. Просто находят себе новую работу. И все. И чего он звонит без конца?
Лена молча слушала Олега, перебирая в пальцах складки платья. Сегодня, когда она взяла трубку, и услышала слабый голос Ярослава, ей стало так неловко за себя, за своего мужа, который, взял и выкинул его, как щенка за ненадобностью, даже не поговорив, не объяснив ему, чем это он так не угодил.
- Ходил я к нему в больницу. Он, правда, спал, а я не стал его будить. Поставил фрукты около кровати и ушел. Да, так и лучше. О чем нам говорить?
- Олег, но ведь он звонит.
- Какого х…он звонит? Мог бы уже и догадаться, что я с ним говорить не хочу. Позвонит, позвонит и перестанет. Меня для него дома нет. Поняла?
Лена продолжала теребить складку устало и обреченно.
 Это был не первый его звонок. И каждый раз Олег старался избежать разговора, находя множество причин, для того, чтобы не объясняться. Сначала Ярослав звонил как всегда. Весело спрашивал как дела, кокетничал, флиртовал и, услышав ответ, что Олега нет дома, спокойно прощался, желал всего доброго и обещал перезвонить позже. Уже потом, после нескольких попыток поговорить и, наконец, осознав, что, что- то тут не так, Ярослав перешел на официальный тон. Приглашал уже не «Олега», а «Олега Валентиновича». Но не «Олег», не «Олег Валентинович» говорить с ним не желали-с.
Олег собрал всю бумагу в охапку, поднял ее, чтобы вынести из комнаты, но постоял немного, подумал и бросил туда же, где она лежала. Бумага осуждающе зашуршала, и он поддев ее ногой, с силой пнул, а она, поддаваясь его злому напору, разлетелась по всей комнате, и улеглась там, где ей понравилось. Он еще немного постоял, над только что разлетевшейся в разные стороны, кучей, зло плюнул, поддел то, что попалось ему под ногу, и пошел на кухню.
Как же хотелось, чтобы все это поскорей закончилось. Он прекрасно знал, что поступает неправильно, что он невольно, но все-таки виноват в том, что произошло с Ярославом. Но так хотелось все это поскорей забыть! Избавиться от этого, уже неинтересного и, как ему казалось теперь, навязчивого человека, которого еще недавно, он считал своим другом.
Последнее время он не переставал подозревать Ярослава и Лену в том, что между ними что-то, если и еще не произошло, то в ближайшее время обязательно произойдет. И чтобы или избежать этого, или прекратить Олег посчитал самым правильным вычеркнуть его из своей жизни. Ну, а уж если вычеркнуть не удастся, то хотя бы сократить все возможности их случайных и, не дай бог, неслучайных встреч. Но, вот сказать Ярославу прямо о том, что он уволен, у Олега все никак не хватало мужества. И он злился на него за то, что он никак не мог догадаться обо всем сам. Сколько раз он хотел послать Ярослава, по-мужски, куда подальше. И в самую последнюю секунду у него опять не хватало смелости. Он изворачивался, искал для себя оправдания и, опять злился, злился, злился…
«Он ведь не успокоится». Эта вспыхнувшая, как молния, мысль испортила настроение. Где-то чуть выше желудка, появилось почти забытое, но все-таки очень знакомое чувство. Оно сначала было таким маленьким, еле приметным. Потом стало увеличиваться и, уже через несколько секунд, заполнило всю грудную клетку. Невесомое чувство потребности в чем-то. Или в …ком-то?
Чувство все разрасталось и разрасталось. Олег понял, ему нужна… Любовь. Ему необходимо было поговорить с ней. Ему было плохо. Ему была нужна поддержка, и понимание. Было нужно, чтобы кто-то еще кроме него, смог сейчас оправдать его. Олегу было необходимо разделить тот груз ответственности за его подлость на двоих. А еще лучше свалить его на чьи-то плечи. На те плечи, которые готовы принять все то, что он не может или не хочет нести. А кто способен прощать и оправдывать, как не любящая женщина?
Захотелось обнять ее, голос ее услышать. Почувствовать ту успокаивающую и убаюкивающую силу ее нежности. Никто, никогда в его жизни не обладал такой силой. Как наркотик, который, затуманивая разум, отдаляет от него все его проблемы, так и сила Любы вливала в него веру и надежду на то, что все происходящее это картинки, из которых сложена одна большая - его жизнь. И он иногда может рассматривать все эти картинки, не задумываясь над тем, что он сам их и создает. Просто смотреть на них со стороны, не чувствуя при этом ничего такого, что бы могло разрушить эту гармонию. Так, только, внести оттенки. Главное чтобы общая картина ему нравилась. Любовь была тем художником, который мог дополнять его картину теми красками, которые он не только не видел, а и даже не знал об их существовании. Она всегда находила те слова и те интонации, которые и вносили в жизнь Олега то равновесие и спокойствие, которое так необходимо ему было после многолетних бурь.
Олег вышел на улицу. Посмотрел в небо. Оно, такое огромное, с искринками звезд, которые иногда проглядывали сквозь тучи, наплывало, наваливалось, давило своей мощью и бесконечностью. Ощущение себя, как частички чего-то большого и единого, заставило Олега подумать о том, что Любовь такая же частичка, как и он. И вообще все они - одно целое. Ощущение этого единства принесло ему некоторое облегчение. Правда, ненадолго.
Он старался придумать повод для того, чтобы как-то увидеть Любовь. Круговорот дел, проблем и, только иногда выдавшиеся свободные минуты, во время которых он пытался отдохнуть, отвлечься от всего, и, просто разгрузить заваленную всяким дерьмом, его жизнь, не давали ему возможности хоть как-то связаться с ней. Он думал о ней. Он помнил ее. Иногда, когда становилось совсем невмоготу, брался за неживую, холодную трубку телефона, набирал номер и, не дождавшись гудка, клал ее на место. Не то, чтобы смелости не хватало. Просто, все это слишком хлопотно! Хотя, иногда, и смелости не хватало тоже. Но, чаще всего, он просто думал о том, что надо бы позвонить, чтобы как-то чувствовать ее присутствие, но наваливалась такая усталость, что дойти до телефона не хватало сил. И он опять откладывал все это до следующего дня. А потом опять дела, заботы, работа, семья. И то, что могло бы согреть ему душу отодвигалось, было не таким уж и главным, потом становилось все меньше и меньше, пока не превращалось в маленькую точку, которая хоть и была видна, но ее можно было не замечать, если не концентрировать на ней внимание.

«Лампочку нужно вкрутить».
- Олег, лампочку, что ли вкрутил бы. Сколько уже без света. Дел то, на несколько минут. А то подходить к дому страшно.
Олег не слышал, как открылась дверь. Он, недавно, смазал петли, и она теперь была тихая и прирученная, как кошечка.
- Вкручу, конечно. Только, давай, завтра. Сегодня уже неохота. Тем более, что я не знаю, есть ли она у нас. Эх, Ленка! Давай завтра я на работу не пойду. И рванем мы с тобой куда-нибудь!
- Давай в гости. Мы уже давно ни к кому не ходили.
Олег подумал несколько секунд и решил воспользоваться моментом, совместить приятное с полезным. У него была небольшая куча неразрешенных вопросов и, можно было спокойно, сидя за столом, решить их с Николаем. Тем более своего дружбана он не видел уже больше месяца. Да и расслабиться не помешало бы.
- Давай к Николаю. Сейчас позвоним. Предупредить надо, что приедем. А то упрутся завтра куда-нибудь.
У Ленки, в отличие от Олега, сразу же испортилось настроение. Это ведь опять после того, как они вернуться домой, он будет целый вечер восхищаться женой Кольки. Какая она хозяйственная! Какой у нее порядок в квартире! Как она на мужа смотрит! Вот как мужей любить нужно!
- Может еще к кому?
Она так ласково спросила. С надеждой на то, что он не поймет, почему она не хочет к ним ехать, и предложит еще какой-нибудь вариант.
- Давай в лес съездим?
В лес Лене не хотелось почти, так же как и к Николаю, ну может, чуть-чуть меньше. Стояла уже поздняя осень. И если в октябре природа подарила теплые солнечные дни. Почти летние, с хорошим ласковым ветром, с утренними запахами еще не увядшей травы и пением не улетевших на юг птиц. То сейчас она, резко поменяв свое настроение, отыгрывалась дождями со снегом и пасмурным небом. В лесу теперь не так уж и уютно. И топтание там по грязным, слякотным дорожкам вряд ли доставит ей удовольствие.
Лена упрямо наклонила голову, нахмурила брови и, почти неслышно пробурчала:
- Тогда уж лучше к Николаю. Хоть мокнуть не придется.
 Олег рассмеялся. Притянул ее к себе. На душе стало, не смотря на непогоду, тепло и радостно. Настроение изменчивое, как и погода, которая, что хотела, то и делала, стало улучшаться прямо на глазах. Он ласково, как раньше, чмокнул ее в щеку. Потом в нос. Потом в глаз, потом подумал немного и поцеловал ее в губы. Так, слегка. Ленка уже почти отвыкшая от такого проявления чувств, прижалась к нему, просунула руку под куртку, нащупала его, немного оплывшее от отсутствия движения и постоянного сидения в машине, тело, провела рукой, стараясь сделать это нежно и хоть немного доставить ему удовольствие.
 Олег вздохнул, отодвинул ее от себя, не смотря на то, что ее прикосновение не было ему противно. Но оно было слишком привычно, чтобы возбудить.
- Пойдем домой. Холодно что-то. Не простыть бы. А то и так насморк, по-моему, начинается.
 Еще раз прижал Ленку за талию к себе, почувствовал, что за то время пока он не прикасался к ней, она еще прибавила в весе.
- Ленка, ты поправилась. Тебе не кажется? Все-таки тебе худеть нужно. Я стройных люблю.
- Найди стройную.
Олегу очень хотелось сказать, что есть у него стройная, но не сказал. Сказать такое, означало подписать себе приговор. Не то, чтобы он действительно хотел и любил только стройных, просто Ленка должна быть, уж если не лучше то, хотя бы не хуже других. Но последнее время она ползла в разные стороны с такой невероятной быстротой, что он не успевал следить за этим процессом. И все те тренажеры, которые он купил, чтобы поддерживать хоть какую-то форму, не помогали. Она просто, ими не пользовалась, постоянно ища причину и оправдания своей лени.
Елена не слушала его длинные монологи по поводу того, что она должна за собой следить, что она скоро не влезет ни в одно платье, что новые он ей не успевает покупать и, что больше он этого делать не будет. Он постоянно грозился прекратить давать ей деньги на шмотки. Но через какое то время, когда настроение от депрессии резко подскакивало до эйфории, и чтобы загладить свою вину, за все то, что он успевал наделать и наговорить за это время, он выкладывал на стол кругленькую сумму, чтобы побаловать ее какими-нибудь новыми безделушками. Новой шубой, если это была зима. Каким-нибудь золотым украшением, которые она, не смотря на то, что деньги у них были, выбирала на распродажах или в недорогих магазинах.
 Ленка продолжала экономить. Она целыми днями торчала в огороде, сажая, пропалывая, а потом собирая урожай. Закручивала на зиму, какое-то неимоверное количество банок, которые потом выстраивала на полках в погребе. Они стояли ровными рядами, поблескивая холодными боками призывно и соблазнительно. Их можно было достать в любое время. Вкусные почти малосоленые огурчики, плотные помидоры, салаты разные. Каждый год Ленка находила, какой-нибудь новый рецепт, и воплощала его в жизнь. Олег любил все эти солености, варенье, компоты. В разговорах со знакомыми женщинами не мог удержаться от того, чтобы не перечислить, сколько чего накрутила его жена. Все удивлялись, всплескивали руками, восхищались. А Олег, в эти минуты, так ей гордился!
- Да, нет, Лен, никто мне кроме тебя не нужен. Ты у меня, как звезда.
Комплимент был так себе, он в это время посмотрел в небо и увидел, что облака потихоньку стали расступаться и звездочка светила прямо над его головой так ярко, что в голову пришло именно это сравнение. Еще раз посмотрел, подумал о том, что если завтра погода будет лучше то, может, действительно поехать в лес, походить по земле. Сидеть в квартире, пить водку и говорить о делах, все это уже стояло у него поперек горла. Хотелось свежего воздуха. Хотелось посмотреть на почти освободившиеся от листвы деревья, послушать, как шуршат листья, сделать несколько глубоких во всю грудь вдохов пьянящего чистотой и свежестью воздуха.
- Все, Ленка, поедем завтра в лес. Не поедем к Николаю. По земле походить хочу.
Обреченно, поняв, что переубеждать его бесполезно, Лена вздохнула, и пошла за ним в дом. Было уже поздно. Мальчишки должны были скоро придти домой.
Уже за полночь, когда сыновья, толкая и раздавая подзатыльники старшие младшим, разошлись по комнатам Олег про себя подумал о том, что не мешало бы почаще вот так вечером посидеть, поболтать, чайку попить, посмотреть на то, как вымахали его дети. Он сегодня увидел, что они все подросли за лето, повзрослели. Увидел еще и то, что это продолжатели всего того, что он начал. Мальчишки, которые постарше, старались поддерживать разговоры, деловито давая ему, как им казалось, умные советы. Оценивали, строили планы на будущее. Младший, за весь вечер сказал только одно, но очень важное для Олега. Он сказал, что хочет работать, как папа. А устами младенца глаголет истина. Значит ценит. Значит уважает.
Все было хорошо. Тихий, спокойный, без истерик и скандалов ужин. Счастье в доме. Что еще-то нужно, для мужчины с тремя детьми?

Глава 26

- Милочка моя, у Вас беременность тринадцать недель. И я, как врач, настоятельно рекомендовала бы вам, если и не лечь в больницу, то хотя бы относиться к себе с уважением. У Вас ведь выкидыш был на этом сроке? И для Вас он сейчас является критическим. Обязательно нужно, чтобы прошел этот промежуток беременности под строгим наблюдением врачей. Вам ясно, моя дорогая?
Светлана Ивановна, давняя и очень хорошая знакомая Любы, сняла тонкие резиновые перчатки, бросила их в ведро с надписью «для использованных перчаток» и направилась к раковине, чтобы помыть руки.
Люба опустила ноги на прохладную ступеньку, посидела еще немного, как будто не хотела слезать с этого нелюбимого ею гинекологического кресла. Сегодня, напротив, она любила его так, как ничто другое не смогла бы любить в своей жизни. Сегодня, даже эта неприятная процедура осмотра была совсем даже не неприятной. Все это было связано с ее ребенком о существовании которого она теперь знала точно. Он есть у нее! Есть!!
 Креслице, любимое! Светлана Ивановна! Замечательная Вы моя! Господи, спасибо! Любе так хотелось все это сказать вслух. Только у нее это не получалось. Слова, слезы, радость, все это скопилось и перемешалось. Люба, боясь, что сейчас заплачет от благодарности, смотрела на человека, который в одну секунду сделал ее самой счастливой женщиной на свете. Все ее сомнения, страхи по поводу того, что может это и не беременность, были рассеяны словами: «Да, деточка. Ты уже не одна. В тебе теперь растет еще одна жизнь. Ты, скоро станешь мамой».
- Любочка, деточка моя, ты не засиделась ли? Проходи, не стесняйся. Садись на стул. А то ты прямо прилипла к креслу. Оно же холодное. А тебе теперь беречься нужно. И мы с тобой побеседуем на тему, как ты должна жить дальше.
Светлана Ивановна смешно поправила очки, сдвинув их на самый кончик носа, облокотилась руками о стол, и, постукивая острыми, как у птички ноготочками, уставилась на Любу. А Люба уставилась на ее ноготочки. Ярко-красный лак никак не вязался со всем внешним обликом этой, похожей на герцогиню, женщины. Она была высокой, чуть полноватой и именно это и отличало ее от того образа, который был сформирован у Любы, описаниями в художественных книгах и старинными фотографиями, которые она любила рассматривать в книгах биографических. Люба, быстро натянув на себя трусики, колготы, подхватила по дороге свои сапоги, которые она бросила недалеко от ширмы, на цыпочках прошла через кабинет, села на стул и приготовилась слушать.
- Итак, деточка, поговорим о тебе. Насколько я помню, у тебя отрицательный резус. Я права?
Светлана Ивановна строго простучала по столу какую-то то ли мелодию, то ли это был просто набор звуков. Вообщем что-то такое, что соответствовало ее теперешнему настрою. Любе не хотелось уходить от шутливого и доброго тона. Она попыталась вернуть разговор в прежнее русло:
- Светлана Ивановна, я поражена Вашей памятью. Это феноменально! Столько лет прошло, а Вы все помните?
- Любушка, не подлизывайся! Ты мне льстишь, моя дорогая. И льстишь очень грубо. Я посмотрела карточку еще до того, как осмотрела тебя. Ты понимаешь, что это создает определенные трудности?
 Она, конечно же, все понимала. И то, что половину беременности ей придется пролежать в больнице, что бесконечные анализы и походы по врачам будут изрядно портить ей жизнь. Что отрицательный резус это что-то такое довольно опасное для ее ребенка. Она, правда, не понимала, насколько это опасно. Ну что-то слышала…Но что точно, не помнила. И поэтому с лучезарной улыбкой, влюбленной в жизнь и своего врача, будущей мамы смотрела в лицо Светланы Ивановны.
- Любушка, деточка моя, я так рада за тебя! Теперь самое главное только не потерять его. У тебя тут кое-какие сложности. Ты у нас - хрустальная. Запомни это. Так что от тебя теперь тоже многое зависит. Поняла?
- Светлана Ивановна, я буду с Вами сотрудничать. А если серьезно, то я сделаю все, что вы мне скажете. Правда. Вы же знаете, как он дорог мне, как для меня это важно!
Светлана Ивановна медленно водила авторучкой, заполняя какие-то бланки, потом что-то писала в карточке. Она то и дело отрывалась и подолгу разговаривала с Любой. Ей не хотелось отпускать ее так быстро. Приятно наблюдать за человеком, который счастлив.
Через ее кабинет прошла не одна сотня женщин со своими радостями и проблемами. И, каждый раз, она переживала и пропускала через свое сердце то, на что можно, как врачу, не обращать внимание. Но ей было жалко тех девочек, которые приходили к ней, отводя глаза, чтобы взять направление на аборт. Она слышала, рассказ, почти слово в слово похожий один на другой. Влюбилась, а он воспользовался и бросил. И ведь слово то какое - «воспользовался»! Девчонки даже не задумывались над тем, как оно глупо звучит.
Приходили взрослые женщины. Те вели себя по-другому. Кто-то тихо и обреченно ждал своего приговора и, с таким же тихим вздохом, забирал направление. Кто-то, громко и чуть ли не матом, проклинал своих мужей, за то, что те, дескать, удовольствие получают, а расплачиваться приходится им. Но, это были женщины. Несчастные женщины. Их можно пожалеть уже только за это.
И, как приятно наблюдать за глазами, которые уже лучились, уже ласкали своим светом все, что, хоть как-то связано с малышом.
- Любочка, я, наверное, тебе сейчас настроение испорчу. Но в стационар я тебя все- таки уложу.
-Нет! Не испортите! В больницу так в больницу! Все равно, только бы вместе с ним!
Все для него, для своего сына. Эта мысль была такой яркой и естественной, что не вызвала у Любы никакого внутреннего противоречия. У нее, точно, будет сын! Думать, о том, что, может быть девочка, не то, что не хотелось, не приходилось.
Светлана Ивановна сменила гнев на милость. Тоже заулыбалась, засветилась изнутри. Чувствовала себя причастной к тому прекрасному моменту зарождения новой жизни. Он, у каждого, наступает в разное время, а для врача, приходит в тот момент, когда счастливое лицо будущей мамы озаряет вот такая замечательная, благодарная улыбка. И пусть говорят, что счастливые люди выглядят глупо. Но как радостно и спокойно становится на душе когда эта «глупая» улыбка, обращена к тебе. Когда она - есть благодарность за то, к чему ты и отношения то никакого не имеешь. А с другой стороны, имеешь самое прямое.
 - Ну сама знаешь, что с собой взять нужно. Тапочки, халат. Чашки, ложки, поварешки. Сообразишь. И деточка моя, я хочу тебя попросить. Я не просто хочу тебя попросить. Я очень тебя прошу! Любушка, отнесись к этому серьезно. Хорошо? Я очень хочу, чтобы ты родила. Ты ведь хочешь, чтобы ты родила?
Люба зажмурилась и активно закивала головой. Так активно, что чуть не упала со стула. Хорошо, что стул стоял между столом и стенкой.
- Хочешь, Светлана Ивановна! Очень хочешь!! Я сделаю все, что мне будут говорить.
- Ну иди, деточка. Когда выпишешься, прошу ко мне на прием.
Любе так хотелось побыть еще немного в самом начале этой сказки. Она поискала повод для того чтобы задержаться, не нашла, сняла с вешалки пальто, подошла к столу, взяла за руку Светлану Ивановну, наклонилась и неожиданно поцеловала ее.
- Спасибо Вам! Вы даже не представляете, что Вы для меня сделали.
Светлана Ивановна руку не отдернула, слегка сжала в ответ Любину ладонь и погладила ее по щеке:
- Да нет, девочка моя. Благодари того, кто так сильно тебя любит. Это он постарался сделать тебя счастливой.


В коридоре сидели, в ожидании своей очереди, несколько женщин. Ожидание тяготило и они, чтобы хоть как-то скоротать время, рассказывали, совсем незнакомые друг другу, но объединенные одними проблемами о том, о чем никогда не рассказали бы даже самым близким людям.
Люба осторожно закрыла за собой дверь. Несколько лиц повернулись к ней с надеждой на то, что уже можно входить.
- Ну, что-то вы долго. Зашли и пропали. Мы уж расходиться хотели.
Голос был недовольный, пытающийся вызвать в ответ такое же недовольство. Устав сидеть в очереди, кому-то очень хотелось сорвать свою злость.
Женщина, которая только что все это говорила, смотрела на Любу тяжело и, даже как на секунду показалось, с ненавистью.
- Ну, что Вы! Проходите, пожалуйста. Светлана Ивановна сказала, чтобы следующий проходил.
Любе хотелось как-то смягчить вызванную, ее долгим пребыванием в кабинете, неприязнь.
- У нее сегодня настроение прекрасное. Так, что не беспокойтесь. Все будет хорошо.
Но тетке, Любины попытки ее успокоить, были нужны так же, как прошлогодний снег. Она что-то еще пробурчала себе под нос, стянула, очень похожие на валенки, но только отороченные по краям каким-то жутким потертым мехом, сапоги. Шлепая ногами, обутыми в шерстяные носки, на пятках которых были большие дыры, направилась к двери, которой так сильно стукнула, что оставшиеся сидеть в очереди, вздрогнули.
- Во, дает!- только и сказала молоденькая девочка, сидящая ближе всех к выходу. Чуть заметный животик обтянутый, еще недавно свободной, а теперь с трудом налезающей, красной модной коротенькой юбочкой, шел ей неимоверно. Люба улыбнулась, как бы поддерживая и соглашаясь. Не смотря на разницу в возрасте, они были с ней сейчас одной крови.
 Девочка в ответ улыбнулась такой же искренней, только им теперь понятной улыбкой. Улыбкой людей, связанных одной радостью.

Глава 27

Дома она положила в сумку самый свой красивый халат. Игорь привез его из Германии, когда ездил в командировку. В то время он привозил ей множество, на его взгляд, хороших вещей. Вещи, действительно, были хороши! Но этот халат был чем-то особенным! Это легкое и воздушное розовое облако совершенно не подходило для больницы. Его нужно надевать, когда на полу, у камина расстелена белая шкура. Пошловато конечно, зато как романтично!
Она положила тапочки, которые так долго искала под этот халат. Они не совсем подходили по цвету, зато фактура, как нельзя лучше, подчеркивала его легкость. И еще она положила, уже сверху, ночную сорочку. Дома она спала в пижаме, но сейчас ей хотелось быть самой красивой мамой.
Она уже представляла, как заходит в палату, знакомится с женщинами, которые там лежат. Как, почти небрежно так, как будто в этом нет ничего для нее особенного, она говорит о том, какой у нее срок. Рассказывает, как проходит беременность. Для нее нет теперь закрытых и больных тем. Все, что произошло тогда, давно, перекрывает радость от того, что происходит. И будет происходить! И когда на обходе врач будет входить в дверь, и почти с порога говорить: «Беременные, спустите трусики и поднимите сорочки», ее это тоже будет касаться. Она будет все это делать и те, кто пришел туда, чтобы попытаться вылечиться от бесплодия, будут ей завидовать. Будут расспрашивать ее о том, что она делала? У каких врачей была? Какие лекарства и процедуры принимала? И с надеждой слушать, пытаясь услышать, что- то такое, что можно услышать только между строк. Что, может быть, они еще не делали и, что, может быть, поможет и им, если ей помогло.
Люба совершенно забыла о том, что ей не мешало бы позвонить Игорю и предупредить его о том, что она ложиться в больницу. Она оттягивала разговор про ребенка, как могла. Где-то там глубоко внутри, она чувствовала, что между ним и малышом нет ничего общего. А как рассказать человеку, который был когда-то очень близким и родным, а потом отдалялся, отдалялся и теперь вот, когда появилось то, что заполняет не только ее матку, но и все ее мысли, всю ее жизнь, отошел на второй план окончательно. Рассказать о том, что вероятнее всего к нему не относилось.
Любе совсем не хотелось видеть его радость, не хотелось даже произносить эти, такие важные для нее слова: «У нас будет ребенок». У кого «у нас»? Как заставить себя принять, что отцовство Игоря не исключено. Почему же все внутри противится тому, что бы представить Игоря папой? Ведь это так просто…Сказать ему, и продолжить жить. Продолжить жить так, как будто все в порядке. Как будто все идет своим чередом. Сначала семья без ребенка, потом семья с ребенком. Все как у людей. Мама, папа.
Да, все правильно! Так она и поступит. У ее малыша должно быть все хорошо. Все как у людей. Чтобы он не чувствовал себя безотцовщиной. И Игорь будет рад. Да он будет просто счастлив! Он будет очень счастлив! Тогда зачем лишать двух людей, этого, так нужного для них, счастья? Кому будет легче и лучше, если она скажет, что ребенок не его? Да и кто сказал, что он не его? Основываться только на ее, каких-то внутренних, ощущениях? А вдруг, он все- таки его? Тогда она лишит своего малыша той невидимой нити, которая называется «родственная связь».
Она принесла с кухни бокал, ложку. Выбрала самую красивую тарелку. Тарелка могла ей там и не пригодиться. Но у нее, такой красивой, родится очень красивый малыш. А значит и вещи, которые его окружают, уже сейчас должны быть такими же красивыми. Люба все складывала и складывала. Нужные и ненужные вещи. Она лежала в больнице только два раза. Совсем еще маленькой когда ей было лет пять, наверное. И врачи обнаружили у нее на легком, какое-то пятно. Тогда она пролежала там две недели, и очень хорошо помнила о том, как ей хотелось домой. Как невзлюбили ее тогда те девчонки из палаты, которые были с ней одногодками. И как странно ей было, что с ней тогда играли и заботились, те девочки, которые были намного старше. И еще один раз, потом, когда случилось…Нет, вот об этом лучше сейчас не вспоминать.
Люба встряхнула теплый свитер, подержала его в руках, потом решительно отложила в сторону. Хватит уже. И так почти весь гардероб забрала. Она подумала о том, что ей написать в записке Игорю. Ведь писать все равно, что-то нужно. Просто взять и уйти? Да он с ума сойдет! Она достала авторучку, вырвала лист бумаги из тетради, которая первой попалась ей в руки, погрызла колпачок, посидела, подумала. Мысли не то, что не роились, они вообще не появлялись. Что писать то? Еще немного посидела и решительно вывела:
« Игорь, меня кладут в больницу. Все подробно я расскажу тебе при встрече. Целую. Люба»
Вот этого, пожалуй, и хватит. Теперь у нее было время подумать и подготовиться к разговору. Пока он придет с работы… Люба, вдруг подумала о том, что лучше было бы все-таки позвонить ему. Стало его жаль. Но звонить она, пожалуй, не будет. Не смотря на то, что про беременность она думала уже два месяца, она все равно была не готова говорить об этом прямо сейчас.

Глава 28

В палате были заняты почти все кровати. Окна не открывались, они были уже заклеены на зиму, и поэтому в палате было душно. Пахло продуктами, то ли теми которые приносили родственники, то ли теми которые готовили в столовой. Разницы особой Люба не почувствовала, потому что везде пахло почти одним и тем же. Капустой и котлетами. И еще все это перебивал запах хлорки, прожженных инструментов и каких-то лекарств. Эта смесь вызвала у нее тошноту и желание поскорее обустроиться и лечь.
- Вон там, крайняя свободна.
Полная, светловолосая молодая женщина показала ей на узкую кровать. На ней лежал матрац с темными пятнами давно уже высохшей крови на клеенке, которая была пришита черными нитками прямо через край. Пришита чтобы этих пятен было как можно меньше на ткани, которой он был обшит. Матрац был такой старый, и на нем лежало столько женщин, что пятна уже не отстирывались. На этом, коричневом от стерилизации марганцовкой, фоне лежала аккуратная стопка светло-серого белья. Маленькая, худенькая подушка, не смотря на то, что кровать была не застелена, по-солдатски стояла треугольником в изголовье.
- Сама застилай. У нас здесь нянечки не разбегутся. Так что или сами, или друг другу помогаем.
Та же светловолосая девушка махнула рукой в сторону двери, как - будто там стояла или та самая нянечка, которая не разбежится или кто-то еще, кто мог бы сейчас помочь . Эйфория, которая сопровождала Любу всю дорогу, постепенно начала угасать. Она уже пожалела о том, что не поторговалась со Светланой Ивановной по поводу пребывания ее в больнице. Тем более в ее голосе не было слышно того напора, который обычно присутствует, когда врач уверен на все сто процентов в том, что госпитализация необходима. И если бы Люба закапризничала то, скорее всего, ее бы сюда не сослали.
- Только эта свободна? Больше никакой нет?
Любе не очень понравилось то, что кровать расположена недалеко от двери, прямо рядом с раковиной.
 Девушка откусила большой кусок огромного зеленого яблока, потек сок прямо по подбородку, она громко втянула его и, пытаясь начать жевать то, что у нее не помещалось во рту, промычала что-то нечленораздельное. Потом, поняв, что Люба ничего не поняла, так как лицо ее вытянулось, девушка замахала руками, сначала в сторону Любы, а потом по направлению к яблоку. Постаралась еще раз хотя бы перевернуть во рту этот кусок так, чтобы было удобнее его раскусить, но у нее ничего не получилось и она, выковырнув его пальцем, зажала в кулаке.
- Так и помереть не долго.- Еле отдышавшись, приглушенным голосом выдавила из себя. Прокашлялась. Люба заботливо постучала ее по спине.
- Ой, спасибо! Все уже. Вот не умею я яблоки есть! Каждый раз, как только начинаю его откусывать, то обязательно давлюсь.
Люба нисколько не удивилась этому. Она только, что видела такой смертельный номер, что его смело можно было показывать в цирке.
- Может, просто кусать нужно поаккуратнее.
- Не поняла…Поаккуратнее, это как?
- Ну…Чтобы кусочки были поменьше.
- Да ты что! Это ж невкусно!
Девушка так радостно об этом сообщила, что Люба поняла. Да! Самое вкусное, это когда ягода - немытая, а яблоки – большими кусками.
- Знаешь, пожалуй ты права.
- Да знаю, конечно. Ты ведь городская? Городская?
- Да, городская.
- Тогда тебе это трудно понять.
Люба перебила, не на шутку разговорившуюся девушку:
- Так, что больше свободных мест нет?
- Вообще-то нет. Но у нас может завтра Верка выпишется. Она у окна лежит. Так что можешь потом на ее кровать перебраться. Только, я думаю, что желающих много будет. Она самая удобная. А пока здесь располагайся. Да здесь нормально. Не волнуйся.
Девушка с любопытством разглядывала Любу. Было видно, что она не могла никак понять, что делает здесь, среди простых смертных, эта расфуфыренная кукла. И халат то прямо как у куклы платье. Люба и сама не понимала, как ее занесло сюда. Платные палаты все были уже заняты. И врач обещала, что как только что-нибудь приличное освободится, то она будет первой, кому они сообщат об этом. Ну, а пока, придется полежать в общей.
Она поставила сумку на пол, сама села на сложенное белье, посидела, решила, что от того, что она будет сидеть ничего не изменится и начала расстилать простыню.
- Меня Тамара зовут. А тебя как?
- Люба. Слушай, Том… Ничего что я на «ты» сразу?
- Да нет, все нормально. Я сама долго не умею «выкать». Так что давай. Так даже лучше.
- Я хотела спросить тебя вот о чем. Как тут врачи? Хорошие?
-Да, неплохие. Вот наша…Ну, которая нашу палату ведет…Надежда Михайловна. Хорошая…
- А самый лучший врач кто?
- Самый лучший это заведующий отделением. Валерий Иванович. Классный врач. Но он только по понедельникам ходит. Во время обхода, с врачами.
Люба затолкала одеяло в пододеяльник, которое никак не хотело там умещаться и постоянно то в одном месте, то в другом образовывало комки. Только благодаря длительным стараниям, приобрело хоть какую-то форму. Постаралась выжать из подушки хоть что- то похожее на то, на чем вообще можно было бы спать, разложила все это так, как должно было лежать и, наконец-то, улеглась сама.
Она лежала и смотрела в потолок на расплывчатое огромное пятно. Наверное когда-то, где-то или прорвало трубы, или не вовремя растаял снег и вода протекла. Это пятно смутно что-то напоминало. Люба от нечего делать разглядывала его то так, то эдак, но все равно так и не смогла уловить что. Было похоже на лицо. И лицо это было ей очень знакомо.

Она проснулась от того странно знакомого ей чувства присутствия кого- то Того, кто создавал эту атмосферу вокруг нее.
Был хорошо знаком легкий, витающий, еле уловимый запах свежести. Чьи-то хорошо знакомые ей глаза, смотрели на нее взглядом, который как будто обволакивал тонкой пеленой защищенности, одновременно ей давая возможность и чувствовать себя самостоятельной, и в то же время довольной и уверенной в себе. Чье-то, до безобразия знакомое, присутствие как будто на несколько мгновений вернуло ее в то место, где она могла бы сейчас находиться. Все- все знакомо. И сейчас должен прозвучать голос…
- Не притворяйся, я вижу, что ты проснулась.
Легкое движение воздуха дало ей понять, что над ней наклоняются, приближаются. Она заморгала глазами, еще не открыв их, а потом уже точно зная, кто с ней рядом открыла, сразу же наткнувшись на взгляд Игоря.
- При-ивет.
Игорь, не смотря на то, что Люба знала его уже такое количество лет, которое просто не живут, сегодня был каким то неузнаваемым. Нет, все в нем было на месте. Руки там, ноги, голова. И все равно, что-то в нем изменилось. Стал другим его взгляд. Теплее что ли? Человечнее. Что-то в нем появилось необычно тихое, как речное течение.
Люба почувствовала, как хорошо ей становится. Как в детстве. Она протянула к нему руки, обняла за шею и, притянув его голову к себе, потерлась щекой. Это был ласковый и благодарный жест. За то, что он ее нашел, за то, что смотрит на нее сейчас такими глазами, за то, что все вот так, а не иначе…
- Глупенькая моя. Как же ты меня перепугала! Хоть бы написала, какая больница. Я ведь все обзвонил. Ну почему ты не позвонила мне? Обиделась? Или испугалась?
Люба все еще прижимала его к себе, и его слова звучали глухо, через воротник, куда-то мимо нее, в пространство. Она молчала, а он продолжал говорить, говорить…И все, что он сейчас ей говорил, все это было так здорово и спокойно, голос убаюкивал, а руки крепко прижимали ее к себе. И ей было за кого держаться, на кого опереться.
- Игореш, я должна тебе сказать…
Сейчас ей больше всего на свете хотелось его обрадовать. Такого милого и родного ей человека! Кто как не он, заслуживает благодарность и эту радость? Кто как не Игорь, должен быть вознагражден за его многолетнее терпение и ожидание?
- Игореш, у нас ребенок будет.
Она сказала испуганно, как маленькая девочка, натворившая что-то такое, за что могут и поругать. Напряглась, затихла, затаила дыхание. Не оттого, что не знала, что сейчас последует, просто ждала…
Игорь отстранил ее от себя, провел молча по ее лицу ладонью, прижал ее опять еще крепче, вдохнул воздух, и уже на выдохе прошептал:
- Любимая моя…Любимая…
Не было у него той бурной радости, которую проявляют молодые отцы. И не мудрено… Когда чего-то очень долго ждешь, и это что-то случается, оказывается, что сил радоваться громко, уже нет. И нельзя сказать, что ты не рад. Рад, конечно. Но радость в таких случаях тихая, настоящая, выстраданная. И слов много не произносится в такие минуты. Просто провести ладонью по лицу, прошептать : «Любимая моя…» Постараться найти и, не найти слов благодарности. И только кожей, каждой клеточкой своего тела и всеми фибрами своей души, понимать как ты благодарен…Вот и все, на что ты способен после стольких лет ожидания. Это потом, после… начинаешь понимать, что все! твое счастье с тобой рядом, что все чего ты хотел, к чему ты так стремился, наконец-то сбылось. И вспоминая, те самые первые минуты осуществления твоей мечты, ты удивляешься себе и тому, как мог ты так спокойно и почти равнодушно встретить это самое счастье.
- Любимая моя…Спасибо тебе, любимая моя.
У Игоря как будто заело пластинку. Он все повторял и повторял те слова, которые произносил все то время, пока они были вместе. Иногда они почти ничего не значили. Просто произносил и все. Не задумываясь. По привычке. Только теперь, стало понятно, что это означает любить женщину, внутри которой, уже живет тот, кто может перевернуть твой, такой привычный для тебя мир.
- Почему ты мне раньше ничего не сказала?
Люба отстранилась и легла на подушку. Ей не хотелось сейчас опять возвращаться к тому, с чего все начиналось. К тому мучительному и совсем не нужному ни ей, ни ее ребенку прошлому, в котором есть еще один человек, который имеет право на то, чтобы присутствовать в ее жизни.
- Игореш, давай не будем об этом сейчас говорить. Скажи мне, ты рад?
- Ты еще спрашиваешь! Рад, это не то слово! А вот других слов я пока не знаю.
Он так смешно обиделся на себя, что Люба засмеялась. Было определенно понятно, что он рад! очень рад!! и что он все равно сейчас не сможет найти те самые слова, которые вроде бы лежат на поверхности, и ты их можешь вспомнить в любой другой момент, но только не тогда, когда они так тебе нужны.
- Я к врачу пойду. Поговорю с ним.
Игорь покопался у себя в кармане, поискал что-то. Потом потер ладонь, о полу куртки, смешно торчавшую у него из-под белого, или почти белого халата, который ему выдали внизу, в каком-то полуподвальном помещении, которое называлось «приемная». Он долго ждал, когда кто-нибудь спустится после посещения, потому - что его не предупредил никто о том, что халаты нужно приносить с собой. Да у него его и не было. Поэтому он потерял уйму времени на то, чтобы отвоевать его у толстой неуклюжей и вредной старухи, которая и давать то не собиралась, ожидая от него хоть какой-нибудь подачки.
Игорь, который в больнице был всего один раз, лет сто тому назад, представления не имел о том, что именно здесь и, не только из-за того, что зарплата мала, а именно из-за того, что есть такая возможность, почти все, за каким-то редким, исключением, продают все, что только можно. Даже такое элементарное действо, как выдача халата. Он сунул ей первую попавшуюся в портмоне купюру которая, кстати, не была такой уж и мелкой. Бабка сразу же схватила и спрятала ее в карман. А он счастливый оттого, что не придется больше иметь с ней никакого дела, натянул прямо на куртку, про которую бабка совсем забыла, как только увидела достоинство данной купюры, халат и, перескакивая через ступеньку, помчался вверх, даже не спрашивая, куда вообще ему скакать.
       
- Чего ты там ищешь?
Игорь продолжал капаться, но теперь уже в другом кармане. Потом, он зачем- то проверил еще и внутренние карманы. При этом запутался в нитках, за которые, он по незнанию своему, каким-то совершенно неожиданным манером зацепил пуговицы.
- Игорь, да что ты там ищешь то?
Он продолжал свои манипуляции с карманами, потом перешел на сумку, которую поставил между ног, и вытряхивал из нее все, что там было. Игорь, всегда такой аккуратный педантичный вдруг так разбушевался, вошел во вкус, что остановить его было уже невозможно. Он перебирал какие-то папки, которые были всегда сложены по мере их надобности. Вытряхивал все, что ему попадалось из карманов этой, совсем немаленькой, приспособленной под его рабочие нужды, сумки. Сначала шли самые крупные предметы. Те, которые в первую очередь мешали ему найти, что- то такое, что было необходимо найти прямо сейчас.
Суетливо, почти испуганно начал доставать уже самые мелкие вещи. Авторучки, смешались с зажигалками, которые он носил всегда по нескольку штук, потому что нежелание зависеть от кого- то всегда заставляло его покупать все, без чего он не мог нормально существовать, по нескольку экземпляров. За авторучками пошли еще более мелкие и почти ненужные, но имеющиеся на всякий пожарный случай, вещи. Маленькие ножнички, пилочка для ногтей. Всякая, не представляющая для Любы никакого интереса, но создающая особые, избавляющая Игоря от дискомфорта, ерунда. Которая давала возможность чувствовать себя в своей привычной колее.
Записная книжка, которую Игорь вытащил почти в самую последнюю очередь, блеснула чем-то розово-голубоватым. Люба увидела этот едва заметный блеск первой. Еще тогда, когда Игорь, уже почти по привычке, которая появилась у него только что, вынимал и бросал на кровать все то, что с такой тщательностью укладывал, сортировал, потом перекладывал, так чтобы в любой момент, он смог бы быть во всеоружии.
- Игореш, то, что блеснуло сейчас, ты не это ищешь?
Игорь, с явным облегчением, но все еще немного перепуганный, ухватил книжку за уголок, и встряхнул над всей той кучей, которая образовалась в результате его поисков.
Колечко, застрявшее, где- то между страниц упало, и, сделав несколько оборотов, свалилось с этой кучи и остановилось прямо на животе Любы. Он бережно накрыл это колечко, придерживая его вместе со своей мечтой о том, что скоро, совсем скоро, он возьмет в руки своего малыша, который сейчас под его ладонью не больше, чем это кольцо.
- Сегодня купил. Когда все больницы обзвонил. Даже подумать не мог, что оно как нельзя кстати придется. Даже коробочку не купил. В магазине, почему-то не было, представляешь? А в другой некогда было ехать. Простишь меня за это? Не обидишься?
Поцеловал ей пальчики, подышал в ладонь, надел колечко и бережно, опасаясь спугнуть то важное и невесомое, что только что возникло между ними, впервые за все время которое они прожили, опустил руку Любы на ее законное место. Поближе к тому маленькому человечку, который не просто равноправный член их, теперь уже настоящей семьи, он главный! он самый главный!
- Я люблю тебя… Я очень тебя люблю.
Слова прозвучали так, как будто для Игоря это стало открытием. Очень важным и совершенно, для него неожиданным.
Игорь всегда знал, что Люба для него очень много значит. Умная и красивая, она сочетала в себе эти два качества, так тонко чувствуя грань между деловитостью и женственностью. Ей было непросто постоянно держать себя на том самом уровне где, если немного больше женственности - тебя не воспринимают всерьез. А вот если немного деловитости, то в тебе видят только партнера. И немногим удается найти, вот ту самую, почти незаметную для окружающих манеру поведения, когда тебя не бросает из стороны в сторону, а ты идешь по той самой линии, когда тебя видят с двух сторон. Игорь гордился своей женой. Он часто видел, как на нее смотрят. Даже сальности во взгляде никто не мог себе позволить. Только восхищение, только обожание…
- Я к врачу.
- Да зачем? Что он тебе может такое сказать, что не сказал мне?
- А вдруг? Может, я ему доверия больше внушу, и он мне расскажет еще, что-нибудь интересненькое.
- Игореш, нет, правда, чего ты к нему пойдешь то? Скажет, вот еще не успели лечь, уже ходить начали.
- Да не волнуйся ты, ничего я ему лишнего не наговорю. Просто хотел поговорить об отдельной палате. Чего ты здесь забыла? Смотри народу сколько. В отдельной тебе лучше будет.
- Не надо пока отдельную. Мне здесь нормально. Знаешь, мне даже нравится. Девчонки вроде бы нормальные. Общительные такие, доброжелательные. И врач у нас хороший. Я вообще-то уже к другому и не хочу. Игореш, не надо отдельную палату. Я здесь хочу остаться. Правда.
 Она говорила быстро, почти скороговоркой, стараясь ничего не упустить, не пропустить. А он слушал, слушал и понимал.
- Хорошо. Хорошо, я не пойду к врачу. Я сделаю все так, как ты хочешь.
Люба, которая почувствовала всю власть женщины, которой теперь можно все, которой нельзя ни в чем отказывать, капризно потянулась. Театрально – вульгарным жестом, призывно пошевелила наманикюренными пальчиками, и так же театрально протянула ему губы для поцелуя.
- Фу, Люба, что-то на тебя это не похоже. Я прямо и не знаю, как на все это отреагировать.
Люба, скорчив ему рожицу, бросила на постель руку с видом оскорбленной невинности. Не смотря на то, что она держалась молодцом, ее внутреннее напряжение то и дело предательски выглядывало. Как не старалась она казаться непринужденной и веселой, какая-то, старательно запрятанная грусть скользила не только в ее глазах, но и в ее движениях, в ее голосе. Даже волосы лежали на подушке грустно.
Игорь посидел еще немного, говоря о работе, о погоде, просто чтобы заполнить тот промежуток времени, который был отмерен. Отмерен неведомыми и невидимыми никому правилами то ли этикета, то ли совести, которая могла быть спокойна, только если просидеть не пять, а пятнадцать минут. Разговор сошел на нет. Самые важные, самые главные слова были сказаны, и сказаны в таком душевном, красивом порыве, что потом, все как будто закончилось. Как будто, что-то было, а потом выплеснулось и ничего не осталось.
- Иди, Игореш, иди. У тебя работа… Здесь девчонок много, не волнуйся за меня. Все нормально.
 Он помахал ей еще раз, уже в проеме двери, послал ей воздушный поцелуй и исчез. Она еще несколько секунд слушала его удаляющиеся по коридору шаги, которые не были гулкими, как она этого ожидала. Потом легко вздохнула, так, как вздыхает человек, который только что сбросил со своих плеч тяжелую ношу, повернулась на бок и опять заснула.


Глава 29

Уже год прошел? Быстро как! Опять Новый год! И подготовка к нему шла на всех парах. Закупалось спиртное, причем в таких количествах, что при нормальном раскладе его могло бы хватить на неделю ежедневной пьянки. Это чтобы не портить себе праздник тем, что в самый ответственный момент водки не хватит. Закупалось всего столько, что, заходя в отдел во всех углах можно было увидеть пакеты, коробки и даже кое-где ящики.
И опять этот сумасшедший запах наступающего Нового года поднимал настроение. Разговоры велись все больше на тему, что приготовить, где накрывать столы, и кого можно пригласить еще, чтобы было интереснее.
 Для всех служащих управления этот праздник давал возможность, не просто провести хорошо время, выделенное родственниками для того, чтобы отдохнуть от них. Но еще и для того чтобы уже тридцать первого можно было, где-нибудь в уголке с тем, кому ты больше всего доверяешь рассказать, что неприличного наворочено тобой. А уж если все таки тебе не в чем себя упрекнуть, то поделиться хотя бы тем, что ты наблюдал в промежутках между поднятием стопок и поеданием салатов.
Олег потихоньку, чтобы не заскрипела дверь, заглянул в отдел, где должна была за столом сидеть Люба. Но ее место у окна было, почему- то пусто. И пусто оно было так, что сразу же стало понятно - ее нет давно.
Налет пыли на поверхности стола сразу бросался в глаза. Холодный, даже на взгляд, стул, слишком ровно стоял за столом. У них даже углы сходились. Как будто, кто- то только что делал уборку, готовился к совещанию и выстраивал, понятное только ему, равенство линий и углов. Журналы не были разбросаны по столу, они чинно лежали на краю, сложенные ровной стопкой. Даже авторучки, которые высунули свои кончики из фиолетового стакана, стоящего посередине стола, как будто говорили о том, что их давно никто не брал в руки. Не согревал теплом ладоней. Весь кабинет от ее отсутствия, не смотря на то, что в нем было много народу, был пустым и холодным. И голоса Любы, который постоянно разносился и отскакивал от стен как мячики, маленькие и звонкие, не было слышно среди голосов, которые слушать было невмоготу.
Все как будто замерло. Люди двигались однообразно монотонно, как в плохой пьесе. У Олега, как обычно, когда в этом возникала необходимость, не хватило мужества задать тот вопрос, который мучил его уже несколько дней. Ему очень хотелось увидеть Любу, и необходимость поговорить с ней, сказать о том, что он скучает, что не может без нее, толкала его на этот, немыслимый, по его мнению, поступок. Он, так же тихо, чтобы никто не оглянулся, не увидел его, прикрыл дверью, ту тонюсенькую щель, на которую он смог решиться и в которую смог разглядеть все то, что он разглядел и, непроизвольно становясь на пальчики, отошел. Потом, сделав несколько тихих, похожих на кошачьи, маленьких шагов облегченно выдохнул воздух, который все это время держал в легких боясь, что его дыхание будет услышано. И уже, быстро и уверенно, направился этажом выше в кабинет, где он только что видел Любину подругу.

- Ой, кого я вижу! Олег! Какими судьбами?
Олег прошел к дальнему столу небольшого кабинета, сел, отбросил свое, коротковатое туловище на спинку стула, закинул ногу на ногу и загадочно уставился на Лерку. Не хватало только сигары, ну или на худой конец, сигареты.
- И что это мы на меня так смотрим? Сказать что хотим, иль попросить об чем?
Олег открыл было рот, чтобы попросить, правда еще не решил об чем. Хотя почему не решил? Это было связано с Любой. Только как озвучить, он не придумал, пока поднимался по ступенькам. Решение зайти сюда было спонтанным. Он шел, потому что его вели сюда ноги. И вот сейчас сидел с полуоткрытым ртом, а мысли бурлили, и выхватить из этого водоворота хотя бы одну не представляло никакой возможности.
Они были все такие разные и, как ему казалось, правильные, что хотелось сказать все сразу. И он почти уже нашел ту, самую главную, с которой нужно было начать. С которой было бы правильнее всего начать, но в это время влетел еще один персонаж этого отдела по имени Андрейка.
 Его так и звали все – Андрейка. По-другому просто язык не поворачивался назвать. Вихрастый, с хитрющими глазами и большим чувственным ртом, бесшабашный и немного, правда, как считали многие женщины в меру нагловатый, он мог заговорить кого угодно. Его постоянно видели стоящим, где-нибудь или в уголке, или около окна в коридоре.
На каждом этаже были расставлены пепельницы, потому что отведенных мест для курения не было. И все кто работал там, с теми, кто не работал, а просто приезжал, приходил, и вообще прибывал, для решения всех своих вопросов и проблем, выходили к этим окнам, облокачивались на подоконник и почти по половине своего рабочего времени проводили именно около этих подоконников. Остальное же время занимало сидение за компьютером, когда нужно было отработать какую-нибудь документацию, или же если это было не срочно, то играли в игры, втихаря смотрели мультики, вообщем, занимались очень важными для себя делами.
Но никто другой не имел столько знакомых, с которыми постоянно были какие нибудь дела, как этот самый Андрейка. Правда, дела у него были почти всегда связаны с тем, чтобы что-то, где-то достать или где-то, что-то умыкнуть. Вообще, мальчик больше все- таки работал на себя, чем на производство. Не смотря на то, что ему и лет то было, может, двадцать с небольшим, у него была купленная на свои «заработанные» деньги белая «десятка». Новая, блестящая, которую он так холил и лелеял, что даже тогда, когда на улице было слякотно, она оставалась такой же белой и такой же блестящей. Как ему это удавалось, не мог понять никто из водителей, даже самых опытных. Жена недавно родила ему дочь, и он ходил то счастливый от того, что стал благополучно отцом, то абсолютно несчастный от того, что родился все-таки не сын.
 Он женился слишком рано для его неусидчивого характера. У него еще не прошли те юношеские «понты», которые пока мешали ему выглядеть как глава семейства. Он часто съезжал в сторону, где можно было показать себя еще мальчишкой, но уже груз ответственности постоянно напоминал ему о том, что на дорогу которую он выбрал, может еще не совсем осознав, все-таки придется возвращаться. И чем быстрее, тем лучше. И для него, и для окружающих его людей, которые очень часто страдали от его усердия выглядеть то старше, то младше, в зависимости от его настроения, или обстоятельств.
Андрейка не умел ходить медленно, он всегда куда-то торопился. Разговаривал так, как будто если он сейчас замолчит, то ему больше никогда уже слова не дадут. Двери он всегда открывал рывком и с первого раза. А уж если вдруг случалось такое, что дверь поддавалась не сразу, то он начинал громко и требовательно колотить кулаком. Причем, часто забывая о том, к кому в кабинет он ломится.
- Здорово. Ты меня ждешь?
Олег, который только что хотел поговорить о Любе, и чтобы ни выглядеть как идиот, в продолжение своего открытого рта глухо произнес, забыв ответить на приветствие:
- Нет, не тебя.
Андрейка пошарил в ящике стола. Погромыхал чем-то то ли железным, то ли тяжелым. Трудно было понять, потому что не видно. Не нашел то, что искал и потому сгреб все бумаги, которые были разбросаны по его столу, в одну неправильную кучу. Обреченно сел, обреченно потрепал сам себя по волосам, взъерошив их еще больше, чем они были раньше, обреченно посмотрел сначала на Лерку, потом на Олега.
- У нас выпить есть?
Лерка, у которой было предпраздничное настроение, и которой совсем не хотелось работать сегодня, как и вчера…и позавчера тоже, радостно поддержала его:
- Нет! Но магазин рядом. У меня лимоны есть. Клиент принес. И стаканы новые. Шеф расщедрился.
И уже не так радостно продолжила:
- Кто из вас пойдет?
И уже, словно поставила точку:
- На меня не надейтесь.
Для Олега это был шанс. Ему необходимо было поговорить о Любе.
- Андрей, сгоняй. Только не в этот магазин. Ты на машине?
- Ну, да.
- Тогда давай в центр. Купи коньяк хороший, шампанское для женщин…
Он выразительно посмотрел на Лерку, давая ей понять, что не она одна - женщина.
- Колбасу, фрукты?
Лерку, в этот момент, больше всего беспокоило то, что коньяк будет нечем закусывать. Она его не переносила, запивала газированной водой и заедала горстью шоколада или, если его не было то тем, что было.
- Колбасу, фрукты, шоколад…- Перечислял Олег, как будто прочитал ее мысли. Он достал бумажник, который, даже человек, плохо разбирающийся в хорошей коже, оценил бы на самый высокий балл. Отсчитал деньги, протянул их Андрейке.
- Ну, что, съездишь?
Андрейка, которому что бы ни делать, только бы ничего не делать, при этом, получая для себя еще и выгоду, по-гусарски весело выхватил, взмахнул ими, как мушкетерской шляпой, присел в глубоком реверансе:
- Естес-стно…
И не дожидаясь дальнейших распоряжений со стороны дотошной и капризной Лерки, которая сейчас бы начала придумывать, что бы такого вкусненького еще купить, с маху, чуть ли не ногой распахнул дверь, так же громко хлопнул ею, закрывая и, исчез оставив после себя ощущение мировой катастрофы. Его шаги было слышно до того момента, когда он остановился у лифта, потом они затихли, но тут же раздался его голос, который, не смотря на то, что не был мужественным, слышен был, чуть ли не на соседних этажах.
Лерка почти добежала до двери, приоткрыла ее, посмотрела в коридор, потом тихонечко прикрыла, села почти рядом с Олегом и с пониманием начала на него смотреть. Олег, который хотел разговор отложить на то время, когда они выпьют, расслабятся и выйдут покурить, сжался и замер.
Он не был на сто процентов уверен в том, что Лерка знает, о его отношениях с Любой. Хотя конечно знает! Вот только…А вдруг…Начнешь говорить, а она не сном не духом? Или вообще просто сделает вид, что не знает. Ведь это только его догадки, что Люба поделилась со своей лучшей подругой. Она ведь могла и не сказать ей ничего. Может, права Ленка? И у него действительно воспаленное воображение? И ему только кажется, что Лерка смотрит на него как-то не так? Вон, в прошлый раз и Ташка, соседка его, смотрела как-то так же. Блин, хоть не выходи никуда! Везде заговоры мерещатся.
Лерка продолжала молчать и смотреть. Устроилась поудобнее, закинула нога на ногу, сложила ручки на коленях и смотрит…
Олег продержался недолго.
- Лер, я тут проходил мимо Любиного кабинета, заглянул, а ее почему-то нет…Может, сходишь за ней?
Не дождался ответа. Не смотря на то, что ждал довольно долго. Лерка продолжала сидеть все в той же позе, не меняя выражение ожидания и понимания на лице.
Олег подождал еще немного. Потом поерзал на стуле под пристальным, хотя вроде бы и доброжелательным взглядом Лерки, прокашлялся и спросил еще раз:
- Ты не знаешь где она?
Лерка наклонила голову на противоположное плечо, закусила губу, пожевала ее немного, потом, наконец, поменяла выражение лица, и вдруг задала совершенно неожиданный для Олега, да и, наверное, для себя тоже, вопрос:
- Олег, ты знаешь о том, что я тебя терпеть не могу?
Ему это и знать то было незачем. Но почему-то кольнуло неприятное чувство то ли обиды, то ли… Вообщем было неприятно.
- Теперь буду знать. Только я не понимаю, а к чему это ты? Вообще-то я тебя о Любе спросил. Мне бы поговорить с ней надо.
- Поговорить тебе с ней не удастся. Ее на работе нет, и еще долго не будет.
- И где она? В отпуск ушла? Увольняться вроде бы не собиралась.
- Нет. Не уволилась, и не в отпуске…
Загадочность Лерки начала раздражать. Ему и так все это давалось с усилием, а тут еще каждое слово приходилось вытягивать как клещами. Олег достал сигарету и, не смотря на то, что в кабинетах курить запрещалось, исключение составляли только плановые и неплановые пьянки, все-таки закурил. Пустил в потолок дым, чтобы ни выдыхать его прямо в лицо Лерке, хотя очень хотелось и, уже с нескрываемой злостью, спросил:
- И где же она?
Лерку забавляла эта ситуация. Ей очень нравилось, то, что она первая сейчас скажет новость, которая повергнет Олега в такое состояние, из которого он потом долго не сможет выбраться. Плохо только, Люба этого не увидит. Мысль о том, что может быть, Любе самой хотелось бы рассказать обо всем Олегу, была отброшена сразу же, как только появилась. Ей было жалко этих двух неопытных, и как ей казалось, совершенно неспособных правильно принимать те подарки жизни, которые она (жизнь, то есть) не так уж и часто преподносит. Чего им не живется то спокойно? Та дура страдает… У этого вон глаза чуть ли не на мокром месте… Могли бы просто встречаться иногда, получать друг от друга удовольствие…И не забивать себе голову всякой ерундой. Она всегда, когда Люба пыталась донести до нее хотя бы часть того, что она чувствует к Олегу, делала вид что понимает. Иногда даже пыталась ей подыграть тем, что придумывала, какие-то чувства к своему шефу, рассказывая о том, что у нее тоже дрожат руки, когда она его видит. Правда потом, пыталась искренне вспомнить хотя бы что- то подобное…и не могла. Ей было неловко от того, что она просто не знала ничего подобного в своей жизни. И, иногда, она просто не верила ни Любе, ни Олегу, который говорить то не мог, а вот смотреть…
- Вообще-то она в больнице лежит.
Самое главное она оставила на потом. На десерт, так сказать.
Казалось, что Олег даже не удивился. Он спокойно ждал продолжения, вот только скулы, которые дернулись, выдали его.
Но Лерка держала паузу, как хорошая актриса. Они молчали, глядя друг на друга. Почти враги. Даже то, что Лерка - красивая женщина, не могло сейчас хоть как-то сгладить тот острый угол, который образовался не прямо сейчас, а давно…Еще тогда, когда Олег, встретив их с Любой на улице, почувствовал от нее неприязнь…
Она не говорила с ним . Она почти не смотрела на него. Они не нуждались друг в друге, ни как друзья, ни как враги. Их связывало только одно - Люба. Люба, которую они любили и никак не могли поделить.
Первой не выдержала Лерка. Желание причинить ему хотя бы маленькую частичку той боли которая, присутствовала и не давала спокойно жить Любе, было настолько велико, что она отступила от своего привычного упрямства, и сделала этот шаг первой.
- Она в гинекологии лежит. Тебе это не о чем не говорит?
Скулы дернулись еще раз, потом еще…Постепенно краска начала заливать лицо Олега. И было непонятно, то ли он так разволновался, то ли ему неловко за то, что близкие отношения как бы подразумевались, вот только говорить о них вслух…Лицо приобрело почти бордовый, нездоровый цвет. Лерка испуганно пожалела о том, что так резко, без предисловий, почти как обухом по голове… Так и до инфаркта довести можно.
- Может воды?
Не смотря на то, что ситуация была, вообще то, довольно серьезная, ее неуемная и почти неконтролируемая ирония, непроизвольно, сама по себе выплеснулась в этой киношной фразе, которую она произнесла так, что было понятно, что ей проще ему яду дать, чем помочь.
Олег, не смотря на то, что оцепенел от такой новости, хотя надежда на то, что это или шутка, или все не так серьезно, еще теплилась. Ну в больнице…ну в гинекологии… Но ведь это может означать все, что угодно. Может, простыла? Но глядя на то, как Лерка прямо-таки изнемогает от того, что в ней еще, что-то осталось непроизнесенное вслух, что-то важное для него и Любы то, что связывает теперь только их двоих. И вот она это знает, а он еще нет. Просто в воздухе витает это ее знание. То, от чего сведет скулы еще раз. То, что принесет в его жизнь…Он пока даже представить не может, что же принесет в его жизнь это Леркино знание. И, чтобы не дать ей возможности насладиться тем зрелищем, на которое она рассчитывала, Олег облачил ее знание в звуки, дал им окраску. Они прозвучали печально и цинично, потому что только дополнение цинизма могло защитить его сейчас от Леркиных нападок.
- Она беременна?
Невозможно было произнести ее имя. Невозможно было спросить: «Она ждет ребенка?»
Слишком мягко, слишком по родному, слишком приближал его к происходящему этот вопрос. Делал его непосредственным участником. Может быть, даже одним из главных героев. И вот этим «она беременна?», он отгораживал, проводил черту между возможностью быть: «она и он» или «она, он». Никаких связывающих их союзов. Но точка тоже не поставлена. Он оставлял эту запятую, потому что знал, пройдет какое-то время, тот шок в котором он сейчас пребывал, немного утрясется, и он снова захочет ее увидеть.
Олег понимал, что присутствие Любы в его жизни, не ограничится каким-то непродолжительным промежутком времени. Он будет забывать о ней тогда, когда ему будет некогда думать, тогда, когда в его жизни будет все «хорошо» в привычном для всех смысле этого слова. Но как только, что-то в его жизни пойдет не так… Как только его мозг освободится от привычных теперь уже мыслей о работе, о доме, о детях… Как только он ночью закроет глаза, чтобы постараться уснуть, опять наплывет сначала легкая грусть, потом тоска, и только потом ее образ, как само существо его души. И как бы он не старался от этого избавиться, как бы не хотел, чтобы в его душе было спокойно и пусто, он опять и опять возвращался к тому, от чего несколько секунд назад пытался избавиться и отказаться.
- Она беременна?
Олег не смягчил интонации, хотя понимал, что произведет сейчас не лучшее впечатление. Но Леркино ехидство, которое она преподносила, как иронию, вызывало в нем неприятие ее как собеседника.
- Да, беременна.
Опять это неродное «беременна». Как будто издалека всплывало ощущение осознания происходящего. Тогда, давно, он уже слышал такие же слова, он был причастен к этому. Все, что тогда происходило, было долгожданным, желанным и он знал, что с этим делать. И вот теперь, когда уже не оставалось никаких сомнений в том, что его участие здесь тоже не последнее, ему хотелось хотя бы на несколько минут забиться куда-нибудь в угол, посидеть, помолчать не думая ни о чем и, потом вернуться в реальность, где не было бы тех проблем, которые судьба подбросила ему только что, чтобы жизнь медом не казалась.
Он не нашел ничего более подходящего, кроме как спросить:
- И давно?
Лерка откровенно разочарованная и обескураженная такой, можно сказать, непрошибаемостью, сначала не поняла вообще смысла этого вопроса.
- Что, давно? Лежит давно или беременна давно?
Олег понял, что он и сам то не знает, что его больше интересовало. Все-таки, наверное, ее…ну как это там они говорят?...возраст…промежуток…срок, наверное.
- Срок у нее, какой?
- Вот посиди и посчитай, пока Андрейка не приехал. Я, надеюсь, ты понимаешь, что ты здесь не последний герой?
Лерке необходимо было хоть чем-то заняться. Все то, что лежало на столе не представляло для нее сейчас никакого интереса. Ей хотелось расширить ее познания данной ситуации. А для этого необходимо было вытянуть Олега на разговор. Но как можно говорить с человеком, который тебе не только неприятен, но и говорить то толком не умеет.
- Чай будешь?
- Не хочу.
- Тогда, может, покурим?
- Вообще-то я курю.
Олег выразительно повертел сигаретой, чуть ли не у самого носа Леры. Она отстранилась, а если бы не успела, то он, наверное, задел бы ее по кончику .
- Ну, я имела ввиду, вместе…
- Давай посидим, помолчим… А то у меня слов для тебя никаких нет.
Несколько минут молчание было приятным разнообразием, потом начало тяготить. Олег, не смотря на то, что прошло совсем мало времени (обычно за такой промежуток редко кто восстанавливается) вдруг успокоился. Ситуация уже не казалась ему такой сложной и безвыходной. В конце концов, он, что, не мужик что ли? Он прекрасно знал, что ему нечего бояться. За то время, которое он был знаком с Любой, он не раз уже успел убедиться в том, что более порядочного и не способного на подлость человека трудно было найти. Во всех случаях, где он и сам то видел себя не в лучшем свете, Люба способна была найти такие тонкости, которые он просто не замечал. И только она была всегда на его стороне, что бы он ни сделал. Как бы не выглядел его проступок, он всегда знал, что только Люба может понять, принять и простить его. Как- то, еще в самом начале их отношений она сказала ему, что жизнь научила ее быть снисходительной к людям, потому что никто никогда не знает, как он поступит в той или иной ситуации. Просто когда говоришь об этом, кажется что правильно вот так, но кто дал определение этой правильности?
Какой-то посторонний шум ворвался в его мысли и заставил его медленно, но верно вернуться в реальность. Жизнь продолжала бить своим, не всегда прозрачным, ключом. Открывшаяся дверь все поставила на свои места. Толпа, которая состояла из четырех человек, громко переговариваясь и топая, рассаживалась, кто где мог, а не там где было положено. Последним вошел Андрейка с большим ярким новогодним пакетом. Его цыганская, непослушная шевелюра была в капельках подтаявшего снега. Нос успел покраснеть даже за тот короткий переход от машины до здания.
Он такой смешной, громкий, не понимающий ничего, кроме того, что хотел понимать, привел одним своим появлением в состояние праздника всех, кто этого хотел и тех, кто этого не хотел совсем. Всех кроме Олега.
Неожиданно для себя Олег сделал одно открытие. Ему нечего бояться. Все что случилось никоем образом не отразится на его, размеренной и устоявшейся жизни.
Лерка, краем глаза наблюдавшая за ним, в то время когда все раскладывали, расставляли, резали и открывали то, что Андрейка накупил, заметила, что настроение Олега не только не изменилось в лучшую сторону, но и заметно ухудшилось. Он сник, и было видно, что его боевой настрой на праздник был связан не самим праздником, а с тем, что на этом празднике должна была быть Любовь.
Лерка почти шепотом, но все равно Олег ее услышал, спросила:
- Ты все это для Любы делал? Ты ее ждал?
И почти плача от своего бессилия, от того, что он ничего не сделает, чтобы изменить хоть что-то, Олег бросил в лицо Лерке признание, от которого у него похолодели и опять закололи иголочками руки.
- Да! Только для нее!
Ему не стало намного легче, но на немного, совсем на чуть-чуть расширился проход в горле, которое сжимало вот уже почти год.
- Лер, я не мог к ней приехать. Я, правда, не мог! Я…Черт, я не знаю, что мне делать…Я не знаю!
Он оправдывался перед Леркой так, как никогда не оправдывался перед Любой. Ему было намного проще рассказать ей о том, что случилось за все это время, пока он не приезжал. Когда он не мог ей позвонить, но не потому, что телефона не было, а потому, что …Просто не мог. Закружило, замотало… Вот только с Любой все это как-то не вязалось. Не вписывалась ее утонченная натура и ее тонкая внутренняя организованность с его, иногда, почти криминальными, делами. Надежда на то, что Лерка передаст ей разговор, давала ему временное облегчение и представление о том, что все как прежде.
Лерка ухватилась за его минутную слабость, и выволокла его в коридор. Сунула в рот незажженную сигарету, поднесла зажигалку и сильно толкнула в плечо, когда увидела, что он и не думает прикуривать.
- Я долго ждать буду?
Потом прикурила сама, и они оба как по команде уставились в окно, которое было наполовину раскрашено морозными узорами.
Олег говорил, Лерка слушала. Она Любу никогда так внимательно не слушала. Иногда перебивала, задавала вопросы, вспоминая какой-нибудь случай, который оставался для Любы загадкой. Вспоминая, какие немыслимые предположения строила Люба, Лерка в который раз убеждалась в том, что версии мужчины и женщины никогда не совпадают.
- Грустная твоя любовь.
Олег согласно кивнул головой, потер переносицу пожелтевшими от никотина пальцами. Он курил хорошие сигареты, но курил много.
Поймал взгляд Лерки и поспешил оправдаться:
- Я сегодня уже две пачки выкурил.
 С недавних пор его начала волновать его внешность. Не в плане несравненной красоты, а так по мелочам…Он стал вовремя стричь ногти, и даже как-то попытался обработать их пилочкой, которую случайно увидел на столике около зеркала в прихожей. Рядом с Любой он чувствовал себя неуклюжим, неухоженным каким-то. Она почти никогда не делала ему замечаний, если его неухоженность касалась только их двоих, но всегда очень придирчиво оценивала, если ему предстояла деловая встреча. У нее он учился всему, чему можно было научиться. А она знала многое. А еще она просто его любила. И именно это давало ему возможность чувствовать себя уверенно. Он был нужен ей таким, каким он был. С его невыносимым характером, с его плебейскими замашками. Он это знал и был ей за это благодарен.
- Неприятности?
Лерка потерла ногой о ногу, ощущая приятное прикосновение лайкровых черных колготок. Она замерзла, а Олег, увлекшись своим рассказом, просто этого не замечал. Ему нужно было выговориться. А с кем, как не с лучшей Любиной подругой это можно сделать? Он и вопроса то не расслышал, продолжал говорить.
За дверью слышались громкие голоса. И с каждой выпитой рюмкой они становились все громче и громче. Почти никто не выходил в коридор покурить. А те, кто все таки выходил, сначала направлялись к привычному месту но, увидев, что оно уже занято, пьяно улыбались и понимающе отходили, куда-нибудь в сторону.
Лерка открыла дверь и из проема, прямо ей в лицо, повалил едкий сигаретный дым.
- Ну ребята, вы даете! Можно уже скоро пожарных ждать. Так и сигнализация может сработать.
- Да ладно тебе, Лер. Ты лучше расскажи, где это вы с Олегом пропали? Это о чем это вы с ним так долго говорили? У вас общие интересы появились?
Олег, отодвигая в сторону все стулья, которые стояли у него на ходу, прошел в самый дальний угол. Теперь, когда он все рассказал Лерке, ему больше ничего не хотелось говорить. Да и само это сборище начало вызывать у него раздражение.
- Что-то не заладилось?
Андрейка простецки обнял его за плечи. Попытался встряхнуть, но руки сорвались и безвольно упали на спинку стула.
- Ты, это…Олег…Не отступай…Она классная баба…Если хочешь ее добиться, то давай…вперед…Она, конечно, классная…Хотя, скажу тебе, как мужику, которого уважаю, ну ее…в…Ну ты понял!
Олег аккуратно убрал его руки, поискал глазами, какой нибудь предмет, который мог бы воспроизвести достаточно громкий звук, для того чтобы на него обратили внимание. На столе, была только одна мельхиоровая вилка, почерневшая от времени. Такие вилки Олег видел еще давно, в пору своего детства. Вот почти такая, а может и такая, была у него дома, в деревне. Как она туда попала, он вспомнить не мог. И была она такая же одинокая, как вот эта, которая сейчас лежала на столе. Остальная посуда была пластиковой. Ее предусмотрительно, вместе с продуктами закупил ленивый Андрейка.
- Послушайте меня.- Он постучал, этой почерневшей вилкой из его детства, по столу. Гомон немного стал тише, но не смолк. Несколько секунд продолжалось это затишье, а потом все началось с новой силой. Олег понимал, что все, что он сейчас скажет, наверняка завтра уже никто не вспомнит. И сейчас никто из присутствующих ничего не поймет. Но щемящее чувство тоски и вины перед Любой заставляло его идти на этот шаг.
- Я прошу внимания, господа.
Любина школа. Это она любит такие выражения: «мой милый друг», «мой юный друг», «душа моя». Олег неоднократно слышал это «душа моя» от Ярослава, который просто влюбился в это словосочетание, когда услышал его от Любы. У него не получалось так как у нее, и оно потеряло сразу же свою неповторимую прелесть, которую вносили интонации ее голоса. Но он с упорством попугая продолжал повторять его при каждом удобном случае.
- Друзья мои!- Друзья, наконец- то, обратили внимания на человека, на деньги которого они так хорошо проводили время и о котором так благополучно успели забыть. Пошептались еще немного, повозились. Несколько раз кто-то попытался продолжить начатый разговор про политику, но Лерка так шикнула на них, что почти сразу наступила гробовая тишина.
Олег стоял, держал в руке пластиковый стаканчик, до половины наполненный коньяком и молчал. Смотрел на эту темно- коричневую жидкость, которая сейчас была посвящена самой прекрасной женщине, которая только могла быть в его жизни.
- В этом году, в моей жизни произошло такое событие, которое перевернуло все…Я очень хотел бы вам о нем рассказать, но не могу. Просто я хотел сказать, что оно такое хорошее! Такое для меня важное! Я так благодарен судьбе за то, что оно было. И я очень надеюсь на то, что в следующем году оно тоже будет. Я очень на это надеюсь. И очень этого хочу!
Его внимательно слушали, не смотря на то, что никто, кроме Лерки, ничего не понимал. Да и не надо им это было. Им и так хорошо. Эта непонятная ни для кого короткая речь Олега произвела определенное впечатление. Несколько секунд, после того как Олег сел висела та тишина, которая дает возможность прокрутить в своей жизни определенный промежуток и выбрать оттуда, то событие, о котором можно говорить так нежно и грустно.
Олег одним махом опрокинул в рот содержимое, обжег гортань, вытер тыльной стороной ладони капельки коньяка, которые остались в уголках губ, поставил белый пластиковый стаканчик на стол так резко, что он сразу же покосился в сторону. На нем остались вмятины, которые напоминали по форме пальцы Олега.
- Лер, мне поговорить с тобой надо. Еще минуту.
Андрейка удивленно уставился на него, потом перевел взгляд на Лерку.
- Ну, ребят, вы даете…
А Олег уже ничего, не соображая от своей неожиданной решимости, которое появилось еще задолго до коньяка. А вот коньяк еще и подогрел, добавил последние несколько капель, которых ему, наверное, не хватало для того, чтобы начать не только думать, но и действовать.

Лерка собралась уходить домой. Хотя вечеринка была в самом разгаре. Она набросила на плечи дубленку, не вдевая руки в рукава, застегнула верхнюю пуговицу, шапку затолкала в сумку. Сумка не была такой большой, чтобы в ней могло поместиться все то, что Лерка хотела бы туда затолкать. Она раздулась в разные стороны и была похожа больше на бочонок, чем на сумку, которую она прикупила на деньги, подаренные ей шефом, когда она, после очередных порванных им колготок, закатила ему скандал! Он тогда испуганно вытянул из кармана пиджака, такой же толстый, как и он, бумажник и начал было отсчитывать ей приблизительную стоимость колготок. Ту стоимость, по которой их покупала его жена. Но Лерка - не его жена. И эти колготки обошлись ему достаточно дорого. Как раз в стоимость сумки, которую Лерка присмотрела в небольшом бутике. Хотя бутиком этот маленький магазинчик вряд ли можно было бы назвать. Но он был самый приличный из всех, которые Лерка знала. А знала она их очень много! И сама атмосфера и цены располагали к тому, чтобы почувствовать себя довольно прилично в пределах областного города. Можно, конечно, что нибудь и получше, но пока и это сойдет.
Андрейка пообещал ей отвести ее домой на машине. Лерка немного беспокоилась за то, что он сядет за руль пьяный. Но ехать на автобусе хотелось еще меньше. Да и не дождешься его сейчас. Поздно уже. И стоять холодно. Она еще немного потолкалась среди ребят, которых было уже гораздо больше чем вначале. Услышав громкие, возбужденные голоса, по-простецки заходили на огонек. Почти в каждом отделе обязательно, где-нибудь в заначке было спиртное. И обычно желание просто посидеть и попить пивка всенепременно заканчивалось грандиозной попойкой, которая могла затянуться чуть ли не до утра. Кто- то уходил, но на его место, чаще всего, приходил кто нибудь еще.
Лерка потеряла из виду Андрейку, и хотела, уж было, надев, как следует, дубленку, застегнув ее на все пуговицы, обвязав шею толстым пестрым шарфом, отправиться на пустынную, в это время, остановку. Ее остановил голос Олега.
- Лер, ты что уходишь?
Он стоял у окна в коридоре, в отличие от всех кто стоял рядом, совершенно трезвый и почти незаметный, из- за своего небольшого роста. Проходить мимо будешь, точно не увидишь!
Лерка еще раз про себя подумала о том, что Любка точно с ума сошла. А если ребенок Олега…Господи, кого она родит то? Хотя если на нее будет похож… Все-таки было бы лучше, если бы ребенок был от Игоря. Ну, не могла она принять Олега, как отца! Не могла, и все тут!
- Лер, дай мне номер телефона.
Двусмысленность произнесенной фразы, несколько озадачила не только Лерку. Все остальные тоже как-то примолкли и попытались переварить. Если бы они были трезвыми то, возможно, приняли это как норму. Ну, мало ли какой телефон он просит. Но так как мозг, у кого-то слегка, а у кого-то и не слегка, был затуманен, то сработал он только в том направлении, в котором он срабатывает у подвыпивших мужиков.
- К-какой номер?
Лерка от волнения даже заикаться начала. Вот ей только этого не хватало! Она потом как перед Любой оправдываться будет? Что говорить? Доказывай потом, что ты не верблюд. Хорошо если поверит, что она повода не давала, а то ведь…
- Любин телефон мне дай.
 Лерка, наконец, поняла, что ей ничего не грозит, но еще несколько мгновений не могла вспомнить номер, который она так хорошо знала, что если ее разбудили бы ночью, она, не задумываясь, отчеканила бы его, не открывая глаз.
- Все будет хорошо, Олег.
Она прикоснулась к его рукаву, придержала руку, совсем не надолго, но так, чтобы он понял, что все действительно будет хорошо.
- Она любит тебя. Правда. Она мне говорила.
И удивилась, увидев, как изменилось лицо Олега. Как заискрились его глаза, как дрогнули, в попытке улыбнуться, краешки губ, как сразу же расправились морщинки. Он сразу же помолодел на несколько лет.
- Позвонишь ей? Позвони обязательно. Ты даже не представляешь, как она ждет твоего звонка. Олег, она действительно тебя любит. Ей и так тяжело, а тем более сейчас…Позвони.
- Да, прямо сегодня и позвоню.
Лерка еще раз погладила его по рукаву. Помахала рукой, где- то на уровне своего носа и уже не оглядываясь, пошла к лифту, где ее уже ждал Андрейка, которому порядком поднадоело смотреть на то, как Олег охмуряет женщину, на которую он положил глаз. Ни разница в возрасте, ни то, что она была любовницей шефа, про что он кстати знал, ни то, что он был женат, ни то, что она была замужем, не могло остановить его. На сегодняшний вечер он возлагал особые надежды. Но когда увидел, что Олег что-то весь вечер шепотом рассказывал ей, то в коридоре, то потом за столом, так, чтобы никто не слышал, его, и без того хрупкая мечта, треснула и рассыпалась мелкими осколками, там, где только что Лерка погладила руку Олега.

продолжение следует...