Глава 5 Посольство отчаяния

1

Снег почернел от копоти. Ремесленные слободы густо дымили, а работы все не убывало. Двери княжеских кладовых широко распахнуты и ключники, помечая костяным писалом в грамотах выдавали княжеское добро. Очередной сотник взяв тонкую палочку сурово нахмурившись и высунув от усердия язык, неторопливо и тщательно выводил – Добрыня взял.. На болонье, свободном пространстве перед городскими стенами строй пешцов старательно опускал и поднимал копья. Строй назывался «стена», а копья, в отличие от кавалерийских, срублены из длинных упругих сосенок. Славянская стена, подобно греческой фаланге состоит от нескольких рядов, но может перестраиваться по обстановке. От плотной, ударной боевой колонны сосредоточенной на разрыв вражеского строя, до широкого раскинувшей крылья шеренги, способной сдержать бешенный напор орд.
Передняя шеренга состоит из щитоносцев с широким, в рост, деревянным щитом. Копье передней шеренги всего несколько метров. Копья следующей шеренги длиннее, и щиты висят за спиной, вместе с топором или мечом. У следующего ряда копья еще больше, и длинна копья последнего ряда доходит до двух десятков метров. Здесь, самые могучие копьеносцы! При обстреле, их щитами сверху прикрывают помощники или сменщики. Пешцы должны уметь меняться в короткий, между вражескими атаками, промежуток убирая убитых или ослабевших. По единой команде, стена должна быстро поднять копья и перестроится для отражения атаки с другого направления. Ощетинившийся стальной щетиной копий квадрат строя, может ходить отбивая атаки в любом направлении. При фронтальной атаке, тяжеловооруженная колонна переходит на бег и врезается в противника переводя схватку в кровавый ближний бой. Если атаковать невыгодно, а враг еще далеко, то стена стоит подняв копья. Вперед выходят стрелки. Стрельба ведется на выбор и залпами, издалека засыпая атакующих стрелами, камнями. При приближении врага стрелки проскальзывают между щитами, и продолжают навесной обстрел до боестолкновения. Затем в ход идут короткие, бросковые копья-сулицы с мягкими наконечниками. Одноразовое оружие, и для повторного использования не годятся.
Подобная тактика была характерна для дружин князя Святослава и Владимира, содержавших огромные лагеря дружинников и живших за счет военной добычи. Это были профессиональные воины-дружинники, умевшие под обстрелом, без лестниц, взбираться на стены осажденной крепости, способные вести конный и пеший бой двумя руками! Обученные бою в строю, и одиночной резне в полевой свалке иль тесных переходах крепости, когда вражеская оборона сокрушена и каждый спасается как может, это были могучие и универсальные воины! Былинные витязи – Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня Никитич и многие другие – звонкие отголоски тех славных времен дошедшие до нас в виде сказок. Можно сказать наверняка, что отточенное боевое совершенство всегда творило чудеса. Один такой боец в схватке стоил десятка, а десяток – сотни! Но с военным разгромом хазар, печенегов, торков, надобность в постоянных профессионалах отпала и с пришедшими из степей половцами, билось уже ополчение. А ядро русского войска составляла конная княжеская дружина. Основа же старого войска, копьеносные пешцы из крестьян и городского ополчения, уже не обладали той подвижностью и универсальностью, выдержкой и дисциплиной старых дружинников. Основным видом войска стала конница, ранее просто охранявшая фланги, не позволяя обходить дружину с тыла. Она же довершала разгром увязнувшего и вымотанного в «стене» врага.
– Дуболомы.. – произведенный в десятники Фрол горестно кряхтел когда строй вразнобой поднимал копья и смешивался в толпу при перестроении. – Это на чистом месте, где снег утоптан и стрелы не свищут! Куда, куда прете как бараны? На соседа гляди, локтем чувствуй, успевает он или нет! – сорванным голосом орал Фрол и время от времени давал затрещину самому неуклюжему. – Подь сюды.. – десятник вцепился в увальня сбивавшего весь десяток – Как звать, сыть волчья?
– Ярема.. – виноватый смерд, здоровенный детина в кожухе, с мотавшимся нагрудником из воловьих кож виновато шмыгал соплями. – Ярема, манда солена! Ты чего опаздываешь, всех сбиваешь!? Где у тя правая рука? – Смерд задумался наморщив лоб, неуверенно поднял правую, взглянул в глаза десятника и дернул левой. Фрол тяжело вздохнул – Дать бы тебе разок для памяти, да жаль не достану.. – Десяток мужиков закис смехом. Низенький десятник едва доставал по плече. – Ты какой рукой щи хлебаешь, лапоть? – Ерема радостно показал правую. – Вот! – обрадовался Фрол – А крестишься, какой?
– Тоже этой.
– Ну-ка нагнись.. – приказал Фрол и когда Ерема недоуменно согнулся, размахнулся. Кулак со свистом пролетел мимо, неуклюжий и медлительный с виду парень отклонился в сторону и десятника развернуло, небольшой толчок, и Фрол упал. – Зря ты эдак-то, господин десятник.. – недобро прищурившись Ерема учтиво поднял за воротник начальство – Я медведя от подмышки до яиц вспарываю, не одного хозяина завалил, а ты меня в ухо.. за что?
– Для памяти! – сердито вырвавшись Фрол поднял овчинный колпак стражника. – Ну так учи, коль дадено. А рук не распускай, меня только тятенька тронуть может.
– Ух ты.. недотрога! – ощерился Фрол. – А ну, два ряда строй!..
       
2

В горнице стояла недобрая тишина. – Так и сказал? – стоявший перед князьями гонец истово перекрестился – Так и сказал, господин, что б мне с места не сойти! – Князь угрюмо насупился. – Ступай в молодечную, отдохни с пути. Как понадобишься, кликнут. Ну, что делать будем, братове? – Юрий Ингваревич постукивал по ладони свитком нераспечатанной грамоты. – Здесь подробности, а главное мы только что слышали. – В малой горенке находились родовая головка княжества, все на ком держалась власть Юрия Ингваревича. Брат Давид, княжил в старинном Муроме. Племянники Юрия, Всеволод Михайлович правил в Пронске, вторым по значению городом в княжестве, Олег по прозвищу Красный, княжил в Белгороде, Роман Ингваревич командовал конной княжеской дружиной. В Ижеславске правил власть посадник Лепила, из милостников.
– Давай грамоту то распечатай, да прочтем про что пишут а там уж рассуждать будем. – Олег Красный был горяч, но тут говорил дело. Юрий с треском распечатал бересту, разгладил на колене. Поднял вглядываясь в длинные строки букв. В те времена слова не отделялись друг от друга и для чтения требовался изрядный навык. – Летописца надо звать.. чегой-то не разберу, свету должно быть мало.
– Не след. Лишние уши не к чему. – Давид Муромский взял грамоту, приблизился к небольшому окошку – Сообщаем, что князь Георгий за Русь стоять не спешит лелеет Батыйка в Резани увязнет кровью изойдет. В том это ему подмога будет как избавителю Руси и все остальные пред ним преклонятся.. – Дальше Ингвар сообщал сколько казны истратили на воинский припас, и что далее пойдет на Чернигов, и Новгород искать союза не скупясь на расходы.. Князья слушали молча. Дело. Только от этого пока не легче. Всеволод Пронский вскочил – Это ростовцы мутят! Думают до них не дотянутся! Нас на копье, награбят, и обратно повернут! У-у сучьи дети.. думайте что хотите, а я за то, что б Батыйке дать что он хочет! – Ближняя Дума загалдела. – А ну тихо! – великий князь опустил кулак на загудевший стол сбитый из могучих тесин, иные в княжьих покоях долго не держались. – По одному высказывать. Кто самый младший? Говори Лепила. – За добрую службу Лепила посадничал в Ижеславце. Новый боярин к сытой и спокойной жизни привык, быстро раздобрел. Мучила отдышка. – Я, как Олег Ингваревич склоняюсь. – Юрий Ингваревич прищурился – Давно ли чужим умом то стал жить? Выкладывай, не таись. Не время. Ну, Лепило? – Посадник помялся вспоминая былую доблесть – Ну, и скажу..
– Ну-ну, говори!? – подбодрил князь.
– И скажу!
– И говори!
– Степняков сколько? Донесли семьдесят тыщ. Кто думает иначе? – Лепила оглядел собрание неожиданно зоркими глазами. Юрий недовольно пошевелился – Кто думает иначе, тот потом скажет. Продолжай.
– Хорошо. Куда он пойдет? Я думаю он через нас пройдет, доберется до Суздаля с Ростовом. Другой дороги все равно нет. Владимир ему не взять, не по зубам орешек. Надо дать ему все что он просит. А когда ополонится и назад повернет, тут его можно и того..
– Почему он назад тем же путем должен идти?
– Так начало же зимы? Реки встали, снегу намело мало, а потом сугробы вырастут. – Лепило сел. – Говори Олег. – Князь оглядел собрание – Сколько у нас войска? Моих конных на добрых конях сотен девять наберется, да пешцов стока же. Из них хороших лучников, сотни две. Да с Ижеславца столько же, да с остальных..
– Конной дружины тысяч десять, столько же пеших на скорую руку – заключил великий князь.
– Я и говорю, маловато будет. Если б времени побольше, можно еще столько выставить да обучить. Но тут время нужно. Пропускаем Батыйку без боя, а там как Бог даст. – Встал Давид – Тут, что еще? К Батыю половцы примкнули, булгары. Эти, наши места хорошо-о знают. Так что думайте братовья.
– Глеб? Всеволод? Давыд? – Княжий совет был единогласен, просить помощи и тянуть время. Без помощи, Рязани не устоять. Откупится и пропустить. Тем же временем гнать повсюду гонцов и тайно собирать силы. Все знали, степняки не отстанут пока не вытрясут последний кошель.

3

Печален был прощальный пир. Большая гридня ярко освещена. На стенных подставцах плошки, толстые свечи, пол густо устлан пахучей соломой. Тяжелые столы накрыты длинными кусками холста, уставлены яствами, скамьи с двух сторон. На помосте великокняжеский стол, там великая княгиня Агрипина, рязанский епископ, сам князь Юрий Ингваревич. Все кто едет в посольстве, на пиру. Ближе к княжескому столу – глава посольства, княжич Федор с женой, первой красавицей на Руси, княжной Евпраксией. Матовая кожа женщины нежна, видна каждая жилочка. Руки, лицо – все совершенно. Диво, а не жена досталась Федору! Сколько не смотришь на, глаз не хочется отводить. И молодой князь, на загляденье. Русые волосы на концах вьются, прихвачены обручем с драгоценным камнем сияющем в центре лба, как магический третий зрак. Аккуратная бородка расчесана и умащена душистым настоем. Прям бесстрашный взгляд. Большие серые глаза жены не отрываются от лица мужа. Пара не размыкает рук, блюда перед ними целые, кубки не отпиты. – Песельники! – возвестил княжий управитель, и чинно войдя, рядком встают одетые в чистое белое княжеские музыканты. Печально поёт свирель, жалобно вскрикивает бубен. Песню вроде ведут забористую, а получается черт те что.. – Лада моя.. – головка жены ложится на плече мужа. Прозрачная слезинка набухла на длинной реснице. По лицу княжича проскальзывает тень. Жалко расставаться да отцовский приказ, закон. И кому как не сыну, беспрекословно выполнить его? Подавальщики несут тяжелые подносы с горячей дичиной, пышущие жаром пироги. Щедро обносят столы чашами с винами. Вина и меды льются рекой, да только не весело на гульбище. Повинуясь досадливому взмаху песельники гурьбой выходят в дверь. – Князь, не поторопился ли ты слать сына? – великая княгиня Агриппина восседала суха и бесстрастна. Грянули гусли, павами вплыли девицы плясуньи, вприсядку под разбойничий пересвист закружились молодцы. Юрий Ингваревич молчал упершись взглядом в расписную ендову. Все, все осуждают его за то что разлучает такую пару! Вот и мать, не хочет понять что власть, это не только сладко есть и пить, это тяжкое бремя! Княжеская дружина, острый меч в одной руке, и закон, как щит, в другой его руке. Мечом он смиряет алчность бояр и внешних врагов, и судит всех по Русской Правде. Тогда и мужик хлебопашец в другое княжество не утечет, и ремесленник свой скарб на телегу не загрузит подавшись к другому князю. Не видны скрепы, но они есть в душе у каждого. В большом и малом все на него глядят. Вот и сейчас, когда беда нависла нужно все что можно отдать. Потому он, как князь, обязан самым дорогим пожертвовать. Тогда последний смерд за него встанет, тогда ремесленник последнюю куну достанет.. тогда засверкает победным блеском глаза рати! Ну как не поймут это.. Болит, ноет отцовское сердце, плачет княгиня, не скрывает слез дворня осуждая жертву..
Сидевший близ княжеского стола Крут довольно щурил глаза. Боярин напросился в посольство и пожертвовал немало добра в посольскую казну. – Ну Юрьев выкормыш, ну щенок.. – от острого злорадства сводило скулы. – Как же так, почто князюшка наследника не бережет.. – глухо стонал сидевшему рядом княжескому мечнику. Бесстрашный Скобель болезненно морщился, хватался за кубок, тряс головой – Ой, говорили ему Кручинушка, ой говорили, а на княжну-то смотреть больно..
– Ох-ох-ох.. – стенал Крут кивая бородой. Сидевший через нескольких людей Чурило опасливо косился и в душе поносил притворщика последними словами. Ну Скобель пьян, а вдруг заподозрит что? Скобель у князя как верный кобель! Все помнили как Крут в родственники великому князю набивался и что из этого вышло.. Лютобор, старший сын Евпатия насторожился было почуяв в речах скрытый подвох – С чего бы ему так печалиться? А может не зря боярин в гости к Батыге напросился.. – тревожные мысли морщинили лоб. – Не должно, не может быть.. – отгонял нелепые мысли Лют поглядывая на соседа. Заговорщики сидели порознь. И кому бы в голову пришла мысль о черной измене свившей гнездо из обид, в старейшинах сердцах княжества Рязанского? И Стар, и Дрон громче всех кричали славу великому и многомудрому правителю княжества, они же больше всех дали серебра с золотом. У кого повернется язык обвинить их в измене? Кто этому поверит?
– У всех ли налиты рога и кубки? – откинув седые пряди, великий князь Рязани встал, поднял серебряную чашу. Двухручные ендовы враз облегчились Княжеские виночерпии не жалели вина и меда..

4

Отзвучали заздравные речи, отгремела музыка и звон чаш. Верные слуги растащили гостей по саням и опочивальням. Под приглядом княжеских доглядов проворные гридни растаскивали столы, допивали кубки да расставляли тяжелые скамьи вдоль стен. Залитая вином и брагой солома сгребалась вон. Подоткнув широкие подолы сенные девки окатывали из шаек пол, терли грубыми голиками дубовые доски. Под подолами мелькали крепкие белые ноги. – Хороша.. – дворовый холоп не утерпел, ущипнул за пухлый зад девку. Взвизг и хлесткий шлепок раздались одновременно. – Ты чо дура!? – не успевший увернуться парень прикрылся рукой смахивая грязную воду. Подбоченившись, девка уперла кулаки в крутые бока – А ты не лапай, не твоя!
– Так ему, Груша!
– Дай ещё! – подхватил бабий хор. – Чего у вас тута? – на шум подошел княжий стремянной. Глаза пьяно блестят, высокая суконная шапка надвинута на глаза, борода задорно торчит вперед. – А не лезь. Нашел время к бабам приставать, я те еще батогов ввалю. А ну выноси быстрее! – мазнул стремянной липким взглядом по пышной Груше.
В княжьей одрине сумрачно. – Лада, может не поедешь, может князь-батюшка другого пошлет? – Федор молча перебирал пушистые локоны жены. – Лебедушка моя, кто же вместо меня поедет? Я наследник дел, на меня смотрит дружина. Не может быть об этом речи. – Евпраксия глубоко вздохнула. Тяжелые полушария налитых грудей мягко качнулись под белой сорочкой. В сиянии неугасимой лампады под божницей печально улыбнулись слезой большие глаза, задрожали чувственные губы. – Лада моя.. – могучий телом княжич приник к супруге. Княгиня ослепительно красива. За несколько лет совместной жизни молодой князь не смог насытится красотой жены. Посольство уходило утром. Последняя ночь проходила без сна.
Обоз строился у главных ворот. Светало. Заканчивался молебен и колыхавшаяся в стороне толпа хлынула к отъезжавшим. Богатые шубы, цветное сукно, плащи, пестрядь с простонародными кожухами смешались в неумолчимый гомон. Женский вой давил душу. Боярыня, княжна, жена дружинника или простого возчика, выли бабы одинаково. Князь хмурился все сильнее. Вскинул руку отдавая приказ. Протяжно и звонко пропели прощальные трубы. По призыву к походу отрываясь от жен дружинники, садились на рослых коней подбирая поводья. Княжеский меченосец Скобель привстал на стременах раздувая горло – Хэй..!
– Ух!! – ухнула дружина с грохотом опуская мечи по щитам.
– Хэ-эй!
– Ух!!
– С победой!
– А-а-а!! – прокатился по колонне рев. Княжеский меч описав полукруг указал на ворота. Славянки утирали слезы, кричали ободряющее, махали вслед уходящим.. Попарно тронулся передовой дозор. По трое в ряд, двинулась сотня охраны. Копья ввысь, у левого бедра мечи. Голубые княжеские стяги и флажки трепещут от набегавшего ветра. С визгом тронулись набирая ход первые сани. О гладкие крупы коней защелкали длинные вожжи. Обоз выворачивался через ворота. Миновав шагом узкий мост возчики пускались вскачь догоняя ушедших передовых. Длинная вереница медленно но верно уходила вдаль превращаясь в черные точки. И вот уже нет никого, исчез караван в заснеженной дали, как будто и не было его никогда. На городских стенах еще долго махали вслед.. Кутаясь в соболиную шубку Евпраксия смотрела, смотрела сквозь застилавшие слезы. Вишневые губы перебирали камушки слов, складываясь молитвой поднимавшейся ввысь, к потемневшему близкой пургой небу. О Боже, разве не слышишь Ты мольб любящего сердца? – .. ибо Ангелам Своим заповедует о тебе,
       охранять тебя на всех путях твоих
       на руках понесут тебя,
       да не преткнешься о камень ногою своею
       на аспида и василиска наступишь,
       попирать будешь льва и дракона.. –