И на прозрачных крыльях сна летело детство...

***
Дались нам эти «домики»! Просто мания какая-то, не поветрие даже, не увлечение детства, а словно в крови вечно живущее, зудящее, животное желание завести норку, шалаш, домик, эдакий уголок укромный, совершенно свой, своей рукой построенный, да где-нибудь в неизвестном месте! И строили все лето!
Первое дело – ведь есть сараюшки, куда забрасывают всякий хлам. Мы в такой сарайке то свиней держали, то велосипед хранили, и, конечно, там лежали санки, старые удочки, лыжи, коньки, коробки с новогодними игрушками, мои старые тетрадки, корявые и на теперешние глаза дико страшные, безвкусные мамины портфели из кожзама, в которых весь учительский век носимы были тетради и учебники. Хлам был свален невообразимо русской, т.е. совершено беспорядочной кучей, тут же зимовали банки с вареньем, укутанные, чтобы не лопнули от мороза, кастрюли и бачки с квашенной капустой (а она пусть промораживается!), с солеными огурцами, даже с салом.
М-да, иностранец какой-нибудь рухнул бы от культурного шока при виде такого великолепия, между которым, кстати, вольно разгуливали жирные крысы. Каким-то фантастическим образом они добирались до сала, которое солилось и хранилось в огромных эмалированных бачках, устраивали пиршественную оргию, покушались на смородиновое варенье – нашу фамильную гордость! (куда оно им, чай ведь не пьют!) Словом, эти голохвостые твари были настоящим бедствием.
Но мы отвлеклись. Нам, сердечным, непременно надо было устроить где-нибудь «домик», чтобы все: шептаться о тайнах, рассказывать всякие жуткие и жутко неприличные истории, есть украдкой утащенное – о, как вкусно в таком тайном самоустроенном домике съесть что-нибудь, с риском для репутации добытое, играть в семью, ну и еще чего-нибудь потихоньку!!
Где–нибудь между сараями, у черной деревянной стены мы решались выстроить собственноручно такое заветное жилище. Мы натаскивали невесть откуда разномастных досок – горбылей, кругляшей, теса, волокли из дома гвозди, молотки и прочий инструмент, пытались даже все это собрать-сколотить – только чтобы получилось что-нибудь вроде вот такого своего жилища! Мы безумно завидовали соседу Мишке, у которого в обыкновенной стайке был «рай» - да, он так и написал большими буквами на обратной стороне двери. Там точно был настоящий рай – с занавеской тюлевой в проеме дверей, с железной кроватью и стариннейшей радиолой, с картишками на столе и картинками на стенах, со всяким тем милым безобразием, которое не позволялось дома, и которое можно было осуществить вот в таких разнузданно вольных покоях! Вечно из Мишкиного «рая» бренчала гитара, жеребячий гогот заглушал девчачий визг. А мы дико завидовали, и хотели вот такого своего! У брата, который был старше меня на семь лет и мог бы вроде уже стать солидным человеком, эта мания домостроительства тоже не прошла. Они с другом Юркой-Пуркой (как звал его наш папа) обустроили под такое тайное жилище нашу стайку с поросятами. Ну, представьте себе: поросеночки в загоне отгороженном хрюкают и хрумкают, а тут же, на нарах(!) валяются два оболтуса великовозрастных! Визжат свиньи, попискивает и прошныривает в уютно пахнущем навозом полумраке юркий крыс, а им ничего: притащили банку клубничного варенья, кружки, маленькие шахматы, картишки, удочки какие-то – ну, всю эту мальчишескую байду – и нас с Маринкой, видите ли, к себе не пускают: у их свои дела, свои, уже повзрослевшие секреты, а нам, значит, шататься по помойкам и стайкиным закоулкам с собаками злючими, быками бодучим, лепехами, в которую, как дурак, раз – и сослепу наступишь!