Репутация

РЕПУТАЦИЯ


-Что ж теперь, Нину Ивановну с должности снимут? Такая женщина умная. Царица наша. Молочко-то кому продавать станем? Хоть за порог выливай. Али Дашку под ножик пустим?- Маринка говорила так, будто выговаривала мужу за какую-то его собственную вину.

 Она всей душой, как каждый в их деревне Молочные дворы, стояла за Нину Ивановну, директора сиротского приюта.. Такую умную хозяйственную женщину было не сыскать во всей округе. Откуда только к ней не привозили завшивленных, грязных, в болячках ребят, с каких помоек не собирали. А здесь их отмывали, отчищали, местная врачиха лечила. Потом откармливали. А продукты-то закупали тут же, в Молочных дворах. Задешево, конечно, но до рынка в городе было никак не доехать. Не на чем. Да и не пускали их туда хозяйничающие кавказцы без денег, а откуда деньгам взяться у молочнодворцев? Деньги здесь редко кто видел. И все они молились на свою спасительницу Нину Ивановну. Платила она за молоко, картошку, яблоки и капусту без задержек, а молочнодворцы крыли новые крыши на своих домах, покупали скотину и семена, огородный инвентарь и даже надумали провести в деревню газ.

Нина Ивановна первая хотела провести его к своему дому и уже ставила в кухне плиту, колонку, а в кладовке делала ванную комнату. Вот из-за нее-то и начался этот сыр-бор с прокуратурой. Кто-то написал на директора приюта, что она использует сирот для тяжелых работ в собственном доме. Правда, ребятня постарше действительно таскалась с тяжеленной чугунной ванной, все видели, но кто написал прокурору? Знать бы того врага…

-Неблагодарные у нас люди,- вздохнула Маринка и опять выразительно взглянула на Владика.

Таким городским именем зачем-то назвали его родители, и оно всю жизнь досаждало ему, потому что звучало, как насмешка и не соответствовало его натуре рабочей лошадки, которая вот уже пятьдесят лет терпеливо везла свой воз и ни разу не остановилась. В Молочных дворах поговаривали, что и жену-то он себе с городским именем Маринка подобрал, чтобы ловчее ему было, чтобы если уж посмеивались, так над обоими, чтобы неловкости в семье не было.

- Как жить-то будем без Нины Ивановны? И газ не проведем…Какой теперь газ!- воскликнула, еще более распаляясь, Маринка.- Хоть к дочери в город перебирайся, дрова нынче карман жгут. Дороже угля. Замерзнем в зиму! И вот ты подумай, может, и Нюшка рябая написала прокурору – у колодца об тех ребятах она вроде больше всех переживала, жалела – на сиротах, мол, начальница воду возит, кабы не надорвались.

-Едва ли,- сказал Владик,- она чужих пожалела, своих и то поедом ест…

-И не говори,- махнула рукой Маринка и с опаской оглянулась на открытое окно – не идет ли кто мимо. На Нюшку рябую лучше не нарываться - обоссыт и заморозит.- Всю семью затиранила, как ее только зять с дочерью терпят, в одном доме живут. Вот родят ребеночка и уедут, точно тебе говорю, эту злыдню никто не вытерпит.

-Креста нет на этой Нюшке,- тихо сказал Владик, и Маринка с удивлением посмотрела на мужа, услышав в его голосе какой-то особый нажим. И он сказал такое, отчего у Маринки аж глаза закатились под лоб.- Зять-то у нее дурак, что ждет ребеночка. Им впору в лес за ним сходить, у медведицы медвежонка на воспитание попросить. Своего-то дочка Нюшкина не родит. Нет у нее внутри ничего.

-Это как же?- выдохнула Маринка.- Да и откуда тебе знать, что у нее есть внутри, чего нет…

-Знаю, раз говорю.

-Ну так и говори, как есть, решительно сказала Маринка, захлопнула окно и даже задернула занавески , будто Нюшка, только взглянув на них с Владиком, если пройдет мимо, поймет, о чем речь.

-Да это давно уж было-то.

-Как же давно – и никто не знает, а ты один знаешь?

-Потому что хитра больно, умеет дела провернуть.

-Да не может быть такого, у нас в Молочных дворах не так чихнешь, и то каждый крестится, а тут… Что-то ты темнишь.

-Ничего не темню,- обиженно сказал Владик.- Я тогда как раз к ним зашел за инструментом, дверь посильнее толкнул, она с крючка и слетела. А в комнате на столе, на простынях, – дочка Нюшкина, вся в кровищи, рядом приютская врачиха хлопочет да чуть не на крик кричит, связалась, мол, с вами, дураками, теперь на нары пойду ни за хрен собачий. А как меня увидела, подбежала, на колени упала, за брючины схватилась : «Помилуй, говорит, Владик, не выдавай, я не виновата здесь, хотела помочь. Ведь это бабка ихняя напортачила, всю девку изорвала». И Нюшка рядом на пол передо мной на колени бухнулась да еще сапоги целует – не выдавай!

-Неужто прямо целовала сапоги-то? – прошептала взволнованная Маринка.- Врешь!

-Говорю тебе, целовала, так и было.

-Да и то сказать, чего не сделаешь, лишь бы спрятаться от позора на всю деревню?- согласилась Маринка. - Ну и Нюшка, вот зараза. А перед нами-то гоголем ходит, ну конечно, богатство у них, да еще зятя хорошего в дом взяли. Но он-то что, не знает, что взял калечку?

-Откуда? Я промолчал, а врачихе тем более болтать невыгодно.

-Значит, они тогда девку располосовали, когда в больницу ее с аппендицитом в город отправляли. Ну дельцы!

-А то… Но ты молчи тоже, пожалей девку. Куда ей деваться, если ославим?

-Да на что она мне, сухой сучок,- вздохнула Маринка.- Только тебе с Нюшки за ее злобу надо было хотя бы поросенкочка взять. А ты, небось, и не додумался.

-Да какой там,- махнул рукой Владик,- я после, как очумелый неделю ходил. Страшные какие эти ваши бабские дела – мочи нет, какие страшные, ужас просто.

-А ведь все равно грех откроется,- задумчиво сказала Маринка.- Не век же зятю Нюшкиному дураком ходить, рано или поздно догадается, что обманывает его женушка гулящая. Сколько секреты не прячь, они все равно наружу вылезут и тебя же палкой огреют. Вот позору-то не оберешься…- Жена опять выразительно посмотрела на мужа и снова завела свое,- неужто не пронесет с прокуратурой-то?

-По всему видно, не пронесет,- сказал Владик.- Утром в магазине слышал, снимают нашу Нину Ивановну, во как..

-Может, еще написать кому? В защиту…- вздохнула Маринка.

-Да ну, и сами попадем с ней к прокурору,- махнул он рукой.- Там если решили, сделают, на народ не посмотрят.

-То - то и оно, хороших людей сымают, а кого пришлют, еще неизвестно. Кто на казенных харчах-то честным ныне останется, при такой жизни? А нам – хоть пропадай без закупок. Хоть Дашку режь!

-Да погоди резать-то,- пробормотал Владик.- Пока покормим, лето, а к осени провиднеется там, в приюте. Пойду-ка я на свое место. Присмотрю что-нибудь на дровишки в буераках. Ночью и срублю.

-Смотри там…- напутствовала его Маринка и загремела подойниками, жарившимися у печки.

Владик пробирался по буеракам к просеке в лесу, оглядывал, поглаживал березки, словно женщин на вечеринке, примеряясь, какую выбрать получше, постройнее, пофигуристее. А сам все размышлял о сиротах из приюта и о Нине Ивановне. Теперь, когда он понимал, что ее уж точно, наверное, уволят, мог признаться самому себе – может, и погорячился, когда писал прокурорам. Ну жалко было ему мальцов, которые, словно эти тоненькие березки гнулись, таская неподъемную и для здоровых мужиков чугунную ванну. «И ребятню жалко, и себя через порог не кинешь, вот и выбери, попробуй. А если еще Маринка узнает о моих проделках, чего доброго, из дому выгонит,- уныло размышлял он, спотыкаясь о кочки.- А главное, в деревне заклюют за уважаемую Нину Ивановну!»

Очень ему было тяжело осознавать, что справедливость, за которую боролся, выходит ему таким боком. Но он так долго терпел эту подлую бабу Нину Ивановну, и с каждым днем она возмущала его все больше – и тем, что платит копейками за непосильный их с Маринкой труд на подворье, и за то, что богатеет не по дням, а по часам, грабя и молокодворцев, и государство, и даже на детском непосильном труде нажиться не постеснялась. Нет, чтобы мужиков из деревни позвать тащить эту треклятю ванну, а заплатить-то пожадилась, вот и отыгралась на мальцах. А они и так Богом обиженные… И вот теперь за тяжкие грехи Нины Ивановны еще и страдай, таскай эти неподъемные березы из лесу да жди, пока лесник не подстрелит, как тетерева на току. А она со своими капиталами так первой на деревне останется и каждый ей кланяться в ножки будет. «Где богатство, там сила»,- вздохнул Владик, спотыкаясь о кочку.

И когда, наконец, приметил самую подходящую березку, вдруг заметил, что под деревом трава вроде бы шевелится. Подумал - собака деревенская за ним увязалась, да опередила его и теперь роется в кустах. А, может, из приюта беспризорник какой сбежал… Но, подойдя поближе увидел на зеленой траве, в цветах, совсем голую женщину. Она лежала на боку, неподвижно, и в первую минуту Владик даже подумал – мертвая. Однако, нагнувшись, услышал, что женщина хрипло дышит, и веки у нее подергиваются. Владик потрогал ее пальцем за плечо, круглое и блестящее, словно коленка у его Маринки в молодости. Женщина не очнулась. «Пропадет, если оставить здесь,- подумал Владик,- кто же ее тут бросил-то?» И настороженно оглянулся, стараясь разглядеть в кустах в отдалении кого-нибудь, и на всякий случай поправил топор за ремнем. «Отнесу домой,- решил он,- авось, оклемается и расскажет, кто ее тут бросил совсем голую. Срамота-то…»

Владик достал из рюкзака мешок, рубанул топором в серединку прошитого края и стал натягивать дерюжку на незнакомку. Мешка хватило чуть пониже пояса. Владик разочарованно крякнул, взглянув на голые женские ягодицы, и стал поднимать тело. Кое-как взвалил на плечи и потащил по буеракам. Так и по деревне нес – голова у незнакомки моталась, словно арбуз в сетке, мешок хлобыстался по голому заду, босые ноги тащились по земле. У колодца поздоровался с молочнодворскими бабами. Те смотрели на Владика и его ношу, зажав рты ладонями. А Нюшка рябая сказала: «Русалку из лесу притащил, вот Маринка –то обрадуется!» Но бабам было не до смеха – у женщины, которую тащил Владик, все ноги были в багровых кровоподтеках, словно от березового веника после бани. Кто-то прошептал: «Лучше бы он ее в лесу бросил, а то еще ему и приклеют, вдруг кончится?»

В дом голую женщину Владик не понес, а оттащил в баню и осторожно положил там на широкую скамью. Потом пошел в избу за теплой водой и звать Маринку, чтобы помыла гостью. Жена стояла посередине комнаты и растерянно смотрела на мужа – она в окошко увидела, что он принес из лесу вместо березы.

-Живая?- спросила коротко.

-Дышит еще, только хрипит что-то. Поди, помой, а то я притомился.

-Да как за эту проститутку взяться-то, а если у нее зараза?

-Тебе что, целоваться с нею? И с чего ты взяла, что она проститутка?

-А кто ж еще в лесу голый да побитый до смерти валяться будет? И на что она нам? Сейчас деревня сбежится, вон, Нюшка рябая уже ходит под окнами, что скажем-то? Еще подумают – твоя.

-Да ты сдурела? На кой она мне? Ну пожалел женщину, человек же!

-Человек! Лучше бы ты березу из лесу принес, а то грязь всякая теперь у нас в бане валяется.

Маринка говорила, а сама наливала теплую воду из кастрюли на печке в ведро, собирала тряпки и зачем-то прихватила новые рукавицы.

-Рукавицы-то зачем?- крикнул вдогонку Владик. Но Маринка только махнула рукой.

В бане она, натянув рукавицы на руки, осторожно повернула женщину на бок, стащила с нее мешок и, смочив тряпку в теплой воде, принялась обмывать. Когда принялась намыливать волосы на голове, та вдруг открыла глаза и мутно посмотрела на Маринку. Та аж отпрянула. А женщина спросила еле слышно:

-Это морг?

Маринка перекрестилась и ответила:

-Это баня наша.

-Где?- уточнила незнакомка.

-В деревне нашей, в Молочных дворах. А вы откуда прибыли?

-Оттуда,- коротко ответила незнакомка и закрыла глаза. Потом добавила,- неважно. Дайте во что-нибудь одеться. Врач у вас здесь есть?

-Есть фельдшер, а врач в приюте.

-В каком приюте, в психушке, что ли?

-У нас психушки нет, у нас приют, для сирот.

-А… ну мне теперь подходит. Зовите врача. Скажите, потом оплачу. И вам тоже денег дам. –Увидев мнущегося на пороге Владика, спросила,- а это – кто?

-Муж мой, Владик, он вас принес из леса. Вместо березы.

-Да? Спасибо тебе, Владик. Должница я твоя, выходит.

-Ладно, отдыхайте пока. Может, милицию вызвать?

-Может, и вызвать. А у вас и милиция есть?

-Нет, своей нет, но если в район позвонить, приедут. Вас зовут-то как?

-Надин меня зовут.

-Во как! А мою жену тоже смешно Маринкой зовут, как девчонку. Вот в деревне смеяться будут, как узнают. Мужик- Владик, баба – Маринка и лесная девушка Надинка.

-Ну Надинка, так Надинка,- слабо махнула рукой незнакомка и стала подниматься с лавки,- хоть горшком назовите, только в печку не ставьте.

«Похоже, она не проститутка, больно грамотная»,- подумал Владик и многозначительно кивнул жене. Та осторожно натягивала на плечи женщины из леса свою старую трикотажную комбинацию. Потом подала байковый халат и приказала мужу:

-В дом веди, а то некогда мне тут, Дашку доить пора…

Маринка злилась. Это Владик чувствовал. Только не понимал, почему. Ведь сказала же – заплатит. Еще неизвестно, кого он притащил из леса, может, у нее денег – куры не клюют. Может, столько заплатит, что и на газ им хватит.

А Маринка злилась потому, что женщина была очень красивая, прямо как по телевизору в кино показывают. Наверное, артистка, думала Маринка и представляла, что чувствовал Владик, когда тащил ее, голую, на себе. «Небось, слюнями изошел весь»,- тоскливо размышляла Маринка, громыхая кастрюлями у печи. И вдруг замерла посередине комнаты, подумав: «А что, если она не захочет от них уходить и станет с ними жить? Владику-то какой соблазн, еще бросит ее на старости лет. Сейчас многие к молодым перебегают, парней-то девкам не хватает, а которые есть - алкоголики да наркоманы. От них и рожать страшно. Сколько больных детей в приюте, небось, от алкашей и рожденные…» Маринка подошла к зеркалу, взглянула на себя и пригорюнилась: « А то, может, начнет с нами с двумя жить, сейчас это запросто. Только меня-то в работницы произведут, на что я еще гожусь, такая старая, куда тогда деваться? Ох, горюшко мне…» И когда Владик вошел в дом, пропуская впереди себя непрошеную гостью, почувствовала, как под сердцем кольнуло и даже голова закружилась.

Но виду, что испугалась, Маринка старалась не подавать. Налила в кружку молока из холодильника, отрезала кусок от белой буханки, поставила на стол и пригласила Надинку поесть. Чтобы побыстрее та набралась сил и уехала от них. А Владик пошел в приют за врачихой.

Пока он ходил, мимо окон то и дело шмыгала Нюшка рябая. Потом стукнула в стекло, поманила Маринку. Та вышла, спросила:

-Надо чего-нибудь, Нюш7

-Кого это Владик-то приволок?- спросила тихо Нюшка и снова заглянула в окно, пытаясь разглядеть незнакомку.

-Жену себе вторую нашел в лесу, не видишь?- усмехаясь недобро, ответила Маринка и ушла в дом, хлопнув дверью.

И уже через полчаса по Молочным дворам разнеслось – Владик привел себе вторую жену, будет жить с двумя бабами, работу бросит, а кормить его станет эта новенькая, которая из города и, наверное, богатая. Еще через час все в деревне знали : у Владика теперь не только вторая жена, но и трое ребятишек от нее, которые растут здесь, в приюте. За ними она и приехала, теперь заберет и к Владику в дом приведет. А Маринку прогонят, и она уедет в город к дочери.

К вечеру, зайдя в магазин, и Маринка узнала в подробностях о своей дальнейшей судьбе. Шла домой злая, ног под собой не чуяла. Сколько лет живет в Молочных дворах, а такого позора никогда не допускала. Они даже не скандалили с мужем громко, разбирались по-тихому. И дочку вырастили тихоней, и замуж в город за такого же тихого зятя отдали. Образцовая семья их была до тех пор, пока Владик не притащил в дом голую бабу. «Лучше бы он в лесу оставил эту проститутку, чем мне такое горе нынче!»- в отчаянии думала Маринка. И чувствовала : что-то еще гложет ее изнутри, сжимает сердце. И уже подходя к дому, призналась самой себе – боится она, что на самом деле уведет эта поганая баба у нее Владика. Закружит, заморочит голову и прогонит ее со двора. «И при смерти, а какая уверенная. Как генерал»,- с ненавистью думала Маринка.

Открыв дверь, увидела, что за столом у них сидит приютская врачиха и, разложив свои бумаги, что-то пишет, тихо беседуя с лесной женщиной. Та, по ее просьбе, поднимала руки, заголяла ноги, спину, показывая синяки и ссадины. А врачиха все писала на листочках. Вдруг к дому подъехала легковушка, к которой тут же вместе с Нюшкой подошли молочнодворские мужики и ребятишки из приюта. Незнакомка поднялась со стула и сказала Владику:

-Ну что, поедем, как договаривались?

-Куда это вы поедете?- крикнула Маринка и бросила сумки с продуктами под порог.

-Понимаешь, Маринка, надо мне ехать, я же свидетель. Сейчас не поеду, завтра милиция увезет в район. Здесь такое дело серьезное…

-Да ты хотя бы соображаешь, куда и с кем ты едешь? Ты же ее не знаешь. А если скажут, что это ты ее?

-Успокойся, Маринка,- сказала приютская врачиха,- я эти дела знаю. Вот и документы составила о повреждениях. Она покажет, кто ее так изуродовал, а твой мужик только подтвердит, что нашел ее такую и на место отведет. И домой вернется.

Владик уже стоял посередине комнаты, одетый в праздничный пиджак и новые ботинки и, нагнувшись к уху Маринки, смущенно попросил у нее денег на обратную дорогу.

-Чего?- взорвалась она,- каких еще денег? Пусть она тебе их даст, раз обещала. Ты всем задарма готов последнюю шкуру отдать,- и посмотрела зло в окно, за которым маячила Нюшка рябая.- А тебя на всю деревню позорят, послушай пойди, что мелят-то! Уши, небось, отвянут…

-Не надо кричать,- остановила ее незнакомка.- Я же сказала – заплачу, значит, заплачу. Не волнуйтесь, вернется ваш муж. Я его не съем.

Она поднялась с табуретки и взяла под руку Владика. И тут в дом вошла Нюшка, увидела соседа под руку с незнакомкой и захохотала, подбежала к окошку и крикнула:

-Ну что я вам говорила? Идут! Встречайте новобрачных! Маринка,- обернулась она,- кричи мужу «горько»!- и захохотала.

Незнакомка смущенно улыбнулась и поправила длинные белокурые волосы, рассыпавшиеся по байковому маринкиному халату. Потянула за собой Владика и сказала хозяйке:

-Всего доброго, спасибо за заботу. Я ваша должница.

-Да какие перед нами должники, это мы – перед всеми,- пробормотала Маринка, еле сдерживая слезы. Мужу она ничего не сказала и через порог за ним не пошла.

Через несколько минут иномарка увезла Владика и лесную женщину в город. А Маринка осталась в доме и крепко задумалась. Так ей было обидно, что Владик уехал с чужой женщиной, которую голую таскал на себе на виду у всей деревни да еще заставил ее мыть в бане… «Вот если не приедет завтра, продам Нюшке рябой дом с хозяйством и уеду к дочери в город, пусть живет тогда где хочет!»- вдруг, не помня себя от обиды, решила она.

Владик не приехал ни через день, ни через два, ни через три. Маринка позвала к себе Нюшку и сказала:

-Хотела ты дом мой купить для дочери и зятя, покупай!

-А как же Владик будет, когда вернется?

-Как хочет, дом мой, на меня записан, бери!

Нюшка побежала к себе домой, сообщать радостную весть дочери и зятю. После обеда они с Маринкой сходили к главе администрации, подписали документы. Нюшка отдала Маринке деньги , и та, в чем была, поехала к дочери в город.

-Ты из шкафа даже ничего свое не возьмешь?- удивилась Нюшка.

-Не надо мне ничего старого, есть деньги, новое куплю в городе.

Через неделю мальчишки из приюта, убежавшие в лес по орехи, нашли в буераках голого мужика. Они даже не разглядели его, испугались, что неживой, и побежали в Молочные дворы, сказать взрослым. Молочнодворцы кинулись в лес и принесли оттуда мужика, совсем голого и сильно избитого. Это был Владик.

Когда Надинка привезла его в город, то первым делом позвонила своему бывшему богатому любовнику, у которого она требовала большие отступные, и сообщила, что жива и что у нее есть свидетель расправы. Но любовник не испугался угроз, а приехал на квартиру к Надинке и велел охранникам схватить Владика и хорошенько поучить его. Те скрутили мужика, здорово побили его и отвезли в лес, на то самое место, куда бросили перед этим Надинку.

Отлеживался Владик в молочнодворском медпункте, потому что домой ему было нельзя. В его доме уже жили чужие люди. Приютская врачиха ему про это рассказала и опять в ногах валялась, слезно просила не говорить никому, что она бумаги о побоях Надинки составляла. Врачиха не хотела, чтобы и ее также избили и бросили в лесу, а потом голую через всю деревню таскали. Какая же после этого у нее была репутация?

По деревне прошел слух, что Владик пойдет бомжевать. Потому что ревнивая Маринка к себе в город его не пустит, а Нюшку из своего проданного дома он выгнать не сможет. Но через две недели, к изумлению молочнодворцев, Владик, встретившись и о чем-то долго потолковав с Нюшкой рябой, снова стал жить в своем доме, а Нюшка взяла дочь и зятя обратно. Никто не понял, что же произошло, и каждый оценил это по-своему. Одни считали, что таким образом она только хотела выставиться перед деревней – вот, мол, отказалась все-таки наживаться на чужом горе. Другие откровенно поругивали дурой. Народ-то в Молочных дворах жил разный. Однако Нюшке больше нравилось, когда ее подхваливали за сказочную доброту, и она теперь всегда специально покрывала на голову белый праздничный полушалок, когда шла к колодцу или в магазин.

Деньги за проданный дом Владик возвращал ей постепенно, получая их с продажи молока в приют. Новый директор, назначенный вместо Нины Ивановны, также, как она, закупал продукты у деревенских, только платил им побольше. А как в городе поживала Маринка, было неизвестно. Владик ни разу этим не поинтересовался, но и других женщин в дом не брал. Впрочем, молочнодворцы резонно считали, что хорошая женщина с мужиком, имеющим такую худую репутацию, жить не станет – забоится позора. Он жил один, и сам выгонял по утрам свою Дашку на луг и мечтал, что уже совсем скоро в их деревню проведут газ и ему не надо будет ходит в лес за березами.