Рассказ о девушке, которая решила молчать

Неважно чем ты занимался и чем занимаешься там, где все можно потрогать, сделать, услышать, сказать и увидеть, если это не приносит и не наполняет, хотя как же оно может?!, эта пустая тарелка! Извините, кажется, это называется шаром…
Ну вот же он, еще один, еще одна!… все не то… как думаешь она нашла там желаемое, уже давно не счастье, желаемое там неизвестно что, без которого задыхаешься в кислородной маске? Нашла ли? Не знаем, но хотим туда же… а как же, если слабость не позволяет спрыгнуть на ходу, не дождавшись остановки?…
Странно, все ищут запасной выход, спрятанную дверь, а в итоге… стоят и смотрят в бесконечность ушедших душ и отлично знают что там!!
Была всего лишь она, впрочем, она и есть.
И чтобы самостоятельно дождаться следующей остановки она немного приблизила внутри и снаружи. Забыв о том, что вокруг есть остальные, среди которых иногда бываешь, хотя ты и сам это знаешь…
Почему же не приблизить самому?! Потому что даже когда рухнет последняя стена и камень превратиться в порох, тупое чувство внутри говорит, что надо ждать… ты ждешь, ждешь и ждешь, тихо наблюдая за теми, кто смог перебороть чувство и теперь возможно… Там есть нечто…
Неважно какое слово было последним, как и какое было первым.
Это так странно забывать то, что всегда совершал.
Приходила, садилась и молчала. Поначалу даже не брала карандаш в руки. Ни одного слова. Только звуки, произносимые, слышимые…
Спустя дни она начала забывать свой голос и способность к пользованию им.
Были лекции незнакомых людей, сообщества тех, кому плохо и кто это показывает, были старые знакомые, которых бесила ее полная отрешенность. Но, заперевшись там на амбарный замок, она нашла то, что сложно найти, дыша кислородом.
Спустя все те же дни, наполняя себя до краев, она все-таки вернулась к карандашу. Все что пишешь, пишешь лишь для себя, потому что знаешь, что слова вскоре сотрутся, причем скорее, чем все остальное.
Она писала о том, кто всегда стоял за спиной и избавиться от него так хотелось и было невозможно. Главное было не привыкнуть и не полюбить его, иначе он ворвется в кожу, а ведь этого он и ждет. Годы, дни, месяцы, сознавая что он следит за каждым движением, а если даже и представить себе избавление, это будет некоторой потерей. Ведь он может отразить все хорошее, что ты когда-то собирала, превратить в пепел и, спалив твои крылья на самой большой высоте, он будет продолжать лететь дальше и, смеясь, наблюдать за твоим падением. Можно конечно представить как он, наслаждаясь, утоляет жажду твоими слезами, закусывая кровью с мясом, но, как же быть если обернешься а там будет пусто?!
Раз уж все белокрылые съедены, будем ходить под «защитой» тех, кто всегда с хвостом на красных лошадях. Значит они смогли…
Впрочем, неважно!
Она шла, он стоял за углом прошедшего ею дома, прошедшей ее жизни…
Иногда находящее отчаяние так хочет взять нож со стола, которого там нет. А кто-то стоит, и смеется, наблюдая за тем, как ты ломаешь кости, падая с лестницы.
Все знают, что надо что-то делать, особенно в таком состоянии, но ведь когда надо что-то тогда и не можешь!
Господи, неужели нужен опять кто-то с внешнего мира, чтобы привнести что-то в мой?! Где же силы, когда они так нужны? Легче все-таки взять нож… только возьму ли я его, даже если он сейчас появиться? Оболочка ставшая настолько крепкой, что практически ничего уже вне ее не могло повлиять и произойти, теперь должна была лопнуть чтобы хоть ненадолго выпустить из себя…
Заполнение себя, к сожалению, возможно когда оно является дополнением к деятельности, чему нас учат, потому что это путь к решению как жить, хотя скорее терпеть.
Конечно, все не так плохо, но когда все так, то не веришь в то, что хорошо возможно …
И кажется ну вот же завтра, завтра точно! Или лучше или я возьму его, но… он наблюдает за мной! От крика становиться только хуже, но иначе не знаешь как… опять слова, если не вслух, то так, а иногда и вслух, не для нее конечно, а так просто, иногда, потому что умеешь… хотя умеешь ли?
Теперь казалось все обычно и можно уже не думать. И вот тихо приподнимаешь оболочку, оставляя ее пустой. Я выхожу, медленно, я уже забыла как это.
Я иду к первому такому же, на время вышедшему из нее, я беру его руку, конечно без слов, конечно! Он немного удивлен, ибо думал что один такой, но вот оказалось, существуют другие. И хотя это лишь параллельные линии, и они не могут пересечься, они вдруг увидали друг друга с разных плоскостей, и вот смотрят куда же уходит линия другого, а она уходит туда же… там кажется можно увидеть много-много звездных цветов, они растут на странных планетах, они не привязаны к плоскости и иногда цепляются за звезды, от этого прикосновения становиться тепло и на долю секунды молодая звездочка загорается ярче, она конечно любит цветок, но всегда будет сама, в мире таких же звезд, к которым иногда прилетают цветы…
Красный, переливающийся белым, он распускается пушистым бархатом, он прикасается нежно и медленно ласкает ее. Он прячет стебель и превращается в мягкий шарик. На минуту он становиться размером со звезду и полностью обволакивает ее. В этот момент она прячется, за бело-красным сиянием, прячется от взора других, и счастье, большее чем обычное счастье, выпрыгивает и летит освобожденным, рожденным невозможной любовью, оставив часть себя как напоминание о своем существовании. Ему надо еще многих посетить, чтобы каждому было хорошо и, оставив себя для всех, уйти в страну, где потраченное, но не убавившиеся из-за этого, счастье сольется с другими своими братьями и так они образуют следующую невидимую никем плавающую планету. Ей хорошо в своем существовании, хотя что такое хорошо для счастья? Это естественное состояние, потому что не может быть ничего другого, и вот, он задевает другую звездочку, которая еще меньше своей сестры, которая только-только появилась хотя никогда и не умирала. Она кажется не может наглядеться на то, в чем пребывает, она улыбается и смотрит повсюду, ей видно даже счастье, образовавшее планету, к ней стремиться цветок, чтобы научить большему. Ей очень приятно и свет ее греет планету подобно солнцу.
Она стоит и невидимые трубки перекачивают только что образовавшуюся силу, которая конечно же наполнит и это питание себя необходимо, потому что даже звезды существует среди звезд, и солнце, хоть оно и одно, нуждается в свете звезд, принимая его и отдавая свой свет…
Радость конечно же переменчива и не может быть всегда… как бы сильно ты этого не желал, но воспоминание о том цветке ведь может светить и жить в тебе, потому что ты пустила его, показав что находиться на твоей линии, пусть даже и стоящей параллельно к его. Ведь он также нуждается в приоткрытии оболочки как и ты…
И вот, выйдя, найдя, поняв, почувствовав, приняв, любив, смеясь, плача, грустя, наполнившись, можно забыть о том, что ожидает… а когда оно позовет тебя снова, временное ощущение заполнения, присутствия звезд, прогреет застоявшийся снег, растопит его и впустит объятия цветка.
В его глазах был красно-белый блеск и дотронувшись до сути, без всякого прикрытия, цветок ласкал и прибавлял +.
Можно ли описать чувство, не чувствуя его, можно ли описать его, вкусив на полную?! Поэтому она молчала и он, поняв это, просто прикасался ярким светом.
Ярко-ярко вспыхнуло небо, заполненное недавно родившимися звездами, они пили радость взахлеб, они глотали ее огромную влагу, быстро повышая градус на солнце своим сиянием …
Ручьи наполнялись с неимоверной скоростью… где же снег? Его захватывали потоки и уносили с собой в расширяющиеся на глазах реки. Озера приобрели первоначальную жидкую фазу…
- Подождите, вы унесли с собой мою оболочку!
- Она больше тебе не понадобиться – вторили воды морей, сиявших глубоким синим и отделенных ярко-светлыми облаками…
Секунда, и забылось все, все, что набиралось так долго, несоизмеримо долго… исчезло от одного красного луча.
Он знал это, и, содрав свой цилиндр, вырвался свободным и кому-то нужным, кому-то живущим в его мире. Больше не надо было то, что раньше составляло все… трудно поверить в изменчивость и внезапное сияние только что родившихся звезд…
Тот, кто стоял сзади, тот кто всегда ждал, уплыл с бурным течением рек и навсегда разбился в ждавшем его впереди водопаде!
Неосязаемость всего, рожденная свобода, большая, чем вселенная с солнцем, чувствовалась так отчетливо ярко, что можно было позволить себе оторваться от того, по чему привык ступать, за что привык держаться. Они посещали красно-засиявшие звезды и кричали с ними в планете Счастья.
Легкость и простота некогда несуществующего Сча… теперь была настолько явна, что можно было поверить только лишь в существование данной и никакой иной секунды.
Это было нужно для срывания с себя толстых слоев скопившейся… странно… на это потребовалась секунда! Большой цветной ковер нес дальше, и вдруг, оторвавшись, они понеслись сами, а он вернулся на причал. Можно было все что угодно, что только может родить сознание, но понимание того, что происходит не требовалось.
Ярко цветущее лето раскаляло сердце до несуществующего предела, и когда думалось что больше уже не бывает, хотя всегда хотелось еще больше, температура все же росла. Как только солнце не взорвалось и не распалось на куски? Хотя может так и случилось, ведь неизвестно что происходило вне этого.
И ничего не могло вернуть туда же, кроме, того, что однажды, не зная зачем, она взглянула вниз и увидела линии, не сдвинувшиеся с места. Есть вещи, которые будут неизменны даже тогда, когда умрут все звездочки и потухнет большое светило, когда планета счастья осознает, что она не может существовать, замерзнет и расколется вмиг на миллионы кусочков, пропавших в черных дырах собственной души!
Они были по-прежнему параллельны. Она остановилась, показала это цветку и поняв, его красный цвет вмиг исчез вместе с ее сиянием. Солнце, конечно, продолжало освещать, потому что счастье, отлетевшее от них за миг до ее взгляда в прорубь, посетило следующих желающих оставить себя на планете счастья.
Каждый тихонько опустился на свою линию в плоскости, слепил новую оболочку, правда почему-то толще прежней.
Со временем появился и тот, кому хотелось стоять сзади и питаться кровью, явившейся из боли. Медленно продвигавшись в темноту по рельсам своей линии в пустой вселенной, с никогда не существовавшими звездами, теперь позабыв все воспоминания и не веря в другие ощущения кроме дано-существующего, каждый сам по себе, приближался к одному, отдаляясь от другого. Лед вмиг покрыл реки, озера, моря, и единственное оставившее изменения, была только глубина воды в них, пусть даже и замерзшей…