Шестидесятые

Двадцатый век. Мы дети двадцатого века. Каким мы его помним? Светлые, немного грустные воспоминания оставил он в нашей памяти. Разное было. Но осталась только светлая память о детстве, юности, молодых годах. Но самыми дорогими и тёплыми остались воспоминания о шестидесятых. Это первые десять лет жизни я вспоминаю словно добрый сон, словно старую, добрую сказку.
Что я помню из тех лет?
Шестидесятые. Вспоминаю я их, как старую добрую открытку в тёплых пастельных тонах. Помните, раньше были такие. У меня сохранилась небольшая коллекция таких открыток: поздравительных, новогодних. С цветами ил разными сюжетами, но всех их объединяло одно: доброта, нежные пастельные тона и какая-то неведомая мне загадочность. Эти открытки приносили мне радость и согревали, унося далеко мою неистощимую детскую фантазию. Нежное мягкое солнце ласково обволакивало меня своими лучами и нежно целовало в щеки, плечи, ещё голые коленки. А я маленький и счастливый, окутанный любовью своих родных жил в этом вечном, бархатном времени. Я ловил в канаве рыбу прутиком и верил, что ещё немного, и я её обязательно поймаю. А когда большой страшный жук сел мне на руку и я с криком побежал домой, то думал, что ничего страшнее не может быть. Я не замечал, что жили мы в шестиметровой комнате впятером и спать приходилось на сундуках. А коридор нельзя было выходить, чтобы не заругала хозяйка. Я был счастлив, потому что бабушка была ещё молодой. Дедушка тоже. И когда он собирался на работу, то это выглядело как некий обряд и я старался не мешать важному взрослому делу. Когда ещё совсем молодая тётушка приходила с работы, то скорей лез ей в сумку, чтобы взять оставшийся там бутерброд. Не потому что мне хотелось есть, а потому что у него был какой-то таинственный вкус. Потом я узнал, что из-за моего такого пристрастия к её бутербродам тётушка специально брала на работу на один больше, чтобы потом принести его мне. И называли его так интересно таинственно: заячий калач. Название пришло из деревни. Там, когда люди возвращались с поля, так для детей называли оставшуюся еду.
Шестидесятые. Помню, когда мы шли с детским садом на речку, то протекающая радом канава казалось шумной рекой. Это было то время, когда, как говорится, деревья были большими.
Шестидесятые. Я любил сидеть под маленьким радио и слушать песни. Радио висело высоко и было похоже на маленький скворечник, сделанный из кремового цвета пластмассы. Не тоненькой нынешней, а толстой, массивной. Я, едва услышав музыку, подходил к нему поближе и утопал в звуках мелодии. Мне казалось, что это радио поёт само. Нет, не то что бы я не понимал, что там в этой маленькой коробочке нет никаких певцов. Просто музыка лилась из него, и мне этого было достаточно. Едва я слышал «поёт морзянка за стеной весёлым дискантом» или «под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги» и моё сердце наполнялось такой непередаваемой радостью, что не хватило бы никаких слов выразить все мои чувства. А песня про Ангару, и девчонок танцующих на палубе приводила меня в трепет.
Шестидесятые. Мы получили квартиру. Неожиданно. Я помню, как бегал по всем трём комнатам и кричал: «и это наша, и это наша?». А счастливые дедушка с бабушкой и мама с тётушкой смеялись мне в ответ. И неважно, что наш нехитрый скарб был почти незаметен в новой квартире. Все были счастливы.
Шестидесятые. За мной вовремя не пришла мама, чтобы забрать меня из садика, и я остался один с нянечкой тётей Катей. Скучно и неуютно стало в группе. Тогда нянечка взяла альбом и стала рисовать в нём. У меня на глазах стали появляться разные животные и корабли, самолёт. Ах, какой это был самолёт! На следующий день вся группа мне завидовала. Все ребята просили меня ещё и ещё раз показать рисунок.
Шестидесятые. Как говорится: первый раз в первый класс. Первый урок и первый день когда все ещё незнакомы. Первый вопрос: что тяжелее килограмм пуха или килограмм гвоздей? Как нам всем хотелось ответить правильно. А какой гордый и деловой я вышел из школы с полным осознанием, что я теперь не просто ребенок, а взрослый самостоятельный человек. Правда, объяснить это маме я не смог.
Шестидесятые. Новый год. Праздник, когда сказка опускается на землю. Мы всегда ставили живую ёлку. Пусть небольшую, но обязательно живую. Под ней ставили Деда Мороза из ваты, и я частенько осторожно, чтобы не спугнуть, подбирался к нему и щупал его маленький мешочек. И чем ближе был Новый год, тем плотнее он мне казался, и я тихонько радовался будущему подарку. Кроме Деда Мороза мне очень нравилось разглядывать ёлочные украшения. Блестящие шары, ватные или стеклянные птахи, стеклянный купец на прищепке, все они были моими проводниками в сказку. Сказку, которая была рядом и которую можно было потрогать руками.
Шестидесятые. Пишу и всегда когда хочется написать родители мои руки замирают над клавиатурой. Я ищу замену этому слову, как я искал замену этому слову всю жизнь. Родители. У меня, к сожалению, не было отца. У многих детей нет отцов, и каждый переживает это по-своему. Мне всегда его не хватало (может я и не осознавал это). Его не было и всё было хорошо, но его не было и на душе всегда оставался маленький холодный, пустой уголок. Когда я был совсем маленьким, то я не мог понять, почему у меня нет того, что есть у других детей. Потом то ли я привык. То ли дети привыкли, что не у всех их сверстников есть отцы и перестали уделять этому внимание, но пустой уголок, он так и оставался пустым, навечно покрытым льдом.
Шестидесятые. У нас вместо паровозов запустили электропоезда и мы всем классом ходили смотреть на это чудо. Правда, чудо очень быстро прижилось и стало привычной электричкой, в которой каждый из нас провёл часы, а если посчитать, то и недели, и месяцы.
Шестидесятые. У соседей появился телевизор. Редкость по тем временам. Мы с мальчишками иногда бегали смотреть к ним детские фильмы. Мы садились около телевизора, как в кинотеатре и благоговейно смотрели на черно-белый экран. Когда в фильме одном буржуины казнили Мальчиша-Кибальчиша, то у меня глаза были на мокром месте и все пацаны надо мной смеялись, хоть и у самих были грустные лица.
Шестидесятые. Округлые. Всё было тогда округлым. Машины, троллейбусы, плечи девушек, разговоры. Добрые и вечно радужные, сказочные шестидесятые.
Шестидесятые. Им на смену пришли семидесятые. Пастельные тона ушли и мир принял более резкие и конкретные очертания. Угловатые формы, более резкий свет, более контрастные цвета.
Семидесятые. Время длинных волос, брюк в стиле клёш, музыки «Битлз». Но это было потом.