Чокнутый

       После холодной зимы весна удалась на славу. Уже который день стояла чудесная погода.
  Запах ожившей растительности перебил вонь гари от идущего дыма из всевозможных труб, начиная с больших заводских труб и заканчивая малыми, выхлопными, которые торчат у автомобилей. Странно, заводы стоят, а трубы дымят. Может, в заводских печах стали сжигать трупы? Люди мрут как мухи, а городской крематорий не справляется с «поставками», вот и решили городские власти задействовать свободные печи. Может быть, может быть.
  Я шел по улице в центре города, сгорая от желания посидеть в каком-нибудь кафе под открытым небом и выпить кружку пива. Именно кружку, а не бутылку, банку или бокал, - добрую граненую кружку пива. Но, к сожалению, мой карман был пуст и от этого весенний день с его радужными лучами солнца стал для меня чужим. Может, этот прекрасный день кому-то и принадлежал, но только не мне - в моем положении он подогревал и без того накипевшее во мне раздражение.
  Мне бы пойти домой, но перед моим взором предстали глаза моей жены Леночки, и мое желание направиться к домашнему очагу тут же пропало.
  Я шел и думал о том, что еще немного и нечем будет кормить нашего единственного сына. Эта мысль заставила меня испытать к самому себе отвращение, и я сильно пожалел о том, что когда-то моя Леночка предпочла меня, а не другого человека с мешком денег, которого прочили ей в мужья ее родители. И зачем она выбрала меня, бездаря? Впрочем, какой я бездарь? Я хороший инженер, занимался наукой, и бездарем быть не мог, а вот идиотом, - да! Точно, я идиот! Это я определил для себя со всей очевидностью. Мне бы уехать за границу, как уехали многие мои коллеги, но я был патриотом, и эта деталь лишь подчеркивала мой идиотизм.
  Я не знал, что говорить дома своей жене. Впрочем, она и спрашивать не будет ни о чем, ибо понимает мои терзания - милый, тактичный человек, она не захочет лишний раз травить мне душу.
  Перебиваясь случайными заработками, я искал постоянную работу уже несколько месяцев, но все тщетно. Работа была, но за ее выполнение предлагали копейки. Этих денег хватило бы на пропитание разве что таракану, но никак человеку. Человек, помимо того, что он человек, еще и разительно отличается от ползущего существа своим размером. Увы, так считают не все.
  Вот, к примеру, в этот день мне предложили быть рабочим в частной пекарне, быть что-то вроде мальчика на побегушках. И тех денег, что я там получал бы, мне хватило бы лишь на оплату проезда в автобусе на работу и обратно. И все. Ну, еще каждый день я смог бы позволить себе покупать один бублик - хорошо еще, что не дырку от него, - что выпускает эта пекарня. Когда я сказал об этом хозяину пекарни, он спросил у меня:
   - А пешком вы не можете передвигаться?
   - Я ему ответил:
   - Могу, но сотру на своей единственной обуви подошву в течение месяца, а купить новую я не смогу, даже если бы вы предложили мне за работу в два раза больше.
  Он пожал плечами:
   - Вы же будете работать только два часа в день. Я просто не в состоянии
платить вам больше.
   - Я хочу работать все восемь часов, двенадцать и даже четырнадцать часов в сутки, только бы мне достойно платили, - сказал я и из душной пекарни пошел прочь.
  Я не держал зла на хозяина пекарни, потому что знал, как ему тяжело. Он сам еле - еле сводил концы с концами, ведь ему приходилось кормить армию бездельников, которые в силу своего положения часто захаживали к нему, чтобы «справиться о его здоровье».
  Блуждая по городу, я понимал, как моя одежда сильно отличалась от той, во что были одеты другие люди. И, конечно же, она отличалась не лоском, а совсем наоборот. Я боялся, что если задует приличный ветер, то мой костюм, побывавший сотню раз в химчистке, расползется, как паутина, и превратится в лохмотья. Тогда я, идиот, мало, чем буду отличаться от бомжа, распугивающего своим полуобнаженным видом всех женщин, и особенно детей.
  Но, что самое забавное, мой костюм представлял собой последний писк моды. Когда я покупал его двадцать лет назад, была мода, которая вернулась к нам вновь. Так что вот вам свидетельство очевидного и невероятного - в своем старом, потертом антикварном костюме я был первым, кто шел с модой в ногу. Это обстоятельство несколько сглаживало мое негативное отношение к собственному одеянию.
  Я шел и думал о том, что в нашем провинциальном городишке, который состоял в основном из домов - избушек с небольшими участками, люди спасаются за счет своего натурального хозяйства. Без него, не имея нормальной работы, большинство наших человечков, по-другому их не назовешь, выжить не смогут. Я бы тоже с радостью завел хозяйство, но мне не повезло, поскольку живу в маленькой двухкомнатной квартире пятиэтажного дома. Не мог же я на балконе развести кур, а одну из комнат превратить в скотник.
  В нашем городе, впрочем, как и везде, хорошо себя чувствуют только чиновники, особенно из администрации города. У меня была возможность стать одним из них, но я не стал им из-за хронического неумения бездельничать. И потом, я считал себя умным человеком, который в науке должен приносить стране пользу. Господи, о какой пользе стране я говорю, по-моему, об этом уже все забыли. А еще я называю себя умным. В науке, может, и умный, а так, полный дурак - вот кто я. Короче, натуральный идиот!
  Еще кто хорошо себя чувствует в городе - это наши коммерсанты, но только те, которые дружат с теми же самыми чиновниками из администрации. Но и одним из них я не стал, потому что не имел первоначального капитала, да и жилка комбинатора у меня отсутствовала - с ней нужно было родиться. В общем, в своих суждениях я остановился на том, что я законченный идиот, которого надо поставить к стенке и безжалостно пустить в расход.
  Так вот, махровый идиот бродил по улицам захудалого города и заглядывал на витрины магазинов - хоть какое-то развлечение. 
  За время поиска работы я убедился, что без знакомства мне приличную работу не найти. Все мои друзья, какие были при хороших должностях, все, как назло, разъехались кто куда, а те, кто остался в городе, сами нуждались в хорошо оплачиваемой работе. Поэтому в своем положении я не видел никакого выхода. Я утешал свою жену, давал ей надежду, подбадривал, а сам готов был удавиться от безысходности.
  Я планировал прийти домой как можно позже, когда жена с сыном будут спать. Смотреть им в глаза было выше моих сил.
  Ощущая себя изгоем в родном городе, я не знал, что делать дальше. Мне оставалось разве что продать свое обручальное кольцо. Но кем я буду считать себя, если пойду на такой шаг? Это равносильно тому, что продать свою любовь. Нет, посягнуть на святое я не смогу, а где взять хоть какие-то деньги, я не имел понятие. Другой, может, пошел бы на воровство, но только не я. А если бы я и решился на это, то мое выражение лица все равно бы выдало меня, и я был бы схвачен прежде, чем успел бы что-нибудь украсть. Для меня это все равно, что повесить на себя табличку, где будет написано: «Я вор и иду воровать».
  Сколько я не размышлял бы над всем этим, вывод один - у меня нет никаких перспектив.
  Подойдя к перекрестку и остановившись на красный свет светофора, я подумал только об одной для себя перспективе - шагнуть на проезжую часть дороги и оказаться под колесами машины. Но, как оказалось, я и на суицид не мог решиться. Бросить на произвол судьбы свою семью, противоречило моим принципам. Как круглый идиот, я не мог поступиться своими взглядами на жизнь. Ну, что тут скажешь!
  Мои ноги гудели от усталости, и я присел в сквере на лавочку. Хотел было закурить, но сигарет, как и денег, в кармане не оказалось.
  Я решил попросить сигарету у какого-нибудь прохожего. Крутя в руках зажигалку и провожая взглядом каждого проходившего мимо меня мужчину, смолившего сигарету, я мучился от желания закурить. Я чуть приподнимался со скамейки и, не решаясь подойти к курящему человеку, опускался на нее обратно. Проделав несколько таких попыток, я эту затею оставил. Ну, какой спрос с идиота?!
  Испытывая к себе чувство гадливости, я стал сам себя поливать ругательствами. И не знаю, как долго бы это продолжалось, если бы ко мне не подошел мужчина средних лет и не попросил у меня прикурить с моей зажигалки. Я в свою очередь отважился «стрельнуть» у него сигарету.
  Жадно втягивая дым от дорогой сигареты, я узнал в своем спасителе своего старинного знакомого Константина, которому когда-то помог в его научной работе. Последний раз я видел его очень давно, и за это время, что мы не виделись, он успел сильно измениться.
   - Константин! - воскликнул я.
     Он узнал меня тоже. Как и я, он обрадовался нашей встрече.
   - Вот так неожиданность! - возликовал он. - Как дела?
   - Как тебе сказать, ничего хорошего, - признался я.
   - Что так?
- Проблема с работой. Никак не могу найти работу, за которую платили бы так, чтобы не умереть с голоду, - в отчаянии поведал я.
   - У нас это немудрено, - сказал Константин.
  Я почувствовал, что внутри меня заколыхал огонек надежды. Не знаю почему, но я вдруг застыл в ожидании услышать от него нужные для себя слова. И услышал:
   - Не знаю, устроит тебя эта работа или нет, тебе решать. Тут начинает работать филиал нашего банка, и я мог бы поговорить с шефом, чтобы он взял тебя в охрану. Оклад, правда, небольшой, всего триста долларов...
   - Меня это устраивает, - незамедлительно выпалил я.
     Для кого-то, может, триста долларов и небольшие деньги, но для меня, в моем
положении, они были сверх всякой мечты.
   - Ну что ж, тогда я жду тебя завтра в одиннадцать часов.
   - Насколько это реально? - спросил я.
   - Что?
   - Ну, что вопрос решится положительно?
   - На девяносто девять и девять процентов, - улыбнулся он.
     Константин назвал мне адрес банка, и мы распрощались.
  Как говорится, комментарии излишни. Вот вам удача, судьба, как хотите, называйте. Труп, то есть я, ожил. Окрыленный встречей, я немедля помчался домой, где у меня оставалось еще вдоволь время, чтобы поиграть с детьми. Почему с детьми, когда у меня был только один сын? Да потому, что моя жена Леночка была для меня тоже ребенком, большим ребенком.

  На следующий день я был зачислен на работу в банке, отчего пребывал вне себя. От счастья, конечно. Отошедшие на задворки моего существа чувства радости и оптимизма вернулись и обрели прежнюю силу. Мои потухшие глаза засверкали огоньком, и от моего неуверенного взгляда не осталось и следа. Что и говорить, наше внутреннее состояние отражается на наших лицах незамедлительно.
  По поводу своей работы я строил для себя благоприятные прогнозы. Я думал о том, что непременно зарекомендую себя с достойной стороны и получу повышение. Я не сомневался и в том, что со временем будут замечены и мои мозги, которые, как-никак, крути-не крути, тоже товар, и товар самый дорогой. Я верил, что эта часть моего организма будет востребована и оценена по достоинству.
  Дома еще не было денег, кроме того небольшого долга, что я взял у Константина, а атмосфера в семье стала уже другой. Меня очень радовала Леночка, засветившаяся, как в былые времена. Даже еще ничего не понимающий сын, будто чувствуя перемену, стал вести себя по-другому. Он совсем перестал капризничать. Хорошая аура есть хорошая аура, и она повлияла на нашего малыша.
  Первая зарплата, которую я ждал с нетерпением, почти вся она уйдет на возврат долгов, но меня сей факт, не очень огорчал. Еще один месяц можно как-нибудь перебиться. Зато следующая зарплата вся останется на руках, и тогда можно будет легко вздохнуть. Я стал забывать, что я идиот.

  В день получки я нервничал. Я не придал этому значение, посчитав, что когда наступает время долгожданного, то это всегда вызывает некое беспокойство.
     К концу рабочего дня ко мне подошел Константин.
   - Пойдем, получишь свою зарплату, - сказал он. - Но сначала я тебе должен кое-что сообщить. Тут такое дело... Шеф сегодня, будто не с той ноги встал. Поначалу он всем устроил нагоняй, а потом выдал о сокращении штата сотрудников. И самое неприятное, ты попал в список увольняемых. Я ничего не мог сделать.
  Константин продолжал еще что-то говорить, но я его уже не слышал. Я мог ожидать чего угодно, но только не этого. Для меня его новость была равнозначна сообщению о конце света.
  У меня нестерпимо заломило руки, особенно в пальцах. И я почувствовал, что мои ладони мокрые. Потом, моя голова похолодела, а руки, наоборот, стали гореть, словно на костре. Я подумал, что это мой оригинальный способ ухода из жизни, решив, что еще секунда-другая, и я окажусь в туннели на пути в бездну. Я хотел сказать Константину  «прощай», но мой язык не пошевельнулся. Мне показалось, что этот важный элемент для воспроизводства моей речи превратился в кусок льда, который вот-вот перекроет мое дыхание. И тогда наступит конец, бесславный конец идиота.
  Но вдруг меня как ошпарило - теперь мое лицо обдало жаром, а руки, наоборот, похолодели. Такой вариант меня устроил больше, мне стало чуть лучше. Однако страх охватил меня: а вдруг я схожу с ума? Но через мгновение, к счастью, мое состояние восстановилось.
  Придя в себя, я поймал на себе сочувствующий взгляд Константина. Подавленный, как побитая собака, я поплелся с ним в кассу.
     Мне дали две стодолларовые купюры и десять десятидолларовых.
   - Пересчитайте, - сказала девушка, выдавшая мне деньги.
   - Не к чему, - отказался я.
   - Пересчитайте, - настаивала она.
  Я пересчитал. Не знаю почему, но что-то толкнуло меня пересчитать их еще раз, после чего я отложил одну стодолларовую купюру в сторону.
   - Эта банкнота фальшивая, - сказал я девушки и Константину, который
продолжал оставаться со мной.
   - С чего ты взял? - удивился Константин.
   - Не знаю, почувствовал. Она особенная, - пояснил я свое предположение.
     К нам подошел очень серьезный и грозный шеф. Оказывается, он находился
рядом и все слышал.
   - Что за новость? - сказал он. - Ну-ка проверьте, как следует.
     Проверка подтвердила мое подозрение.
   - Как вы догадались, что она фальшивая? - спросил меня шеф.
   - Почувствовал на ощупь, - сам ничего не понимая, ответил я.
   - Интересно, - заинтересовался он. - Пойдемте со мной.
     Мы прошли в его кабинет, где он дал мне пачку долларов.
   - Пересчитайте и отделите мне из этой пачки подделку, если, конечно, вы
сможете, - сказал в приказном тоне банкир.
     Пересчитав, я отделил из пачки три купюры по сто долларов каждая.
   - Здесь две тысячи долларов и плюс эти триста, которые, я полагаю, фальшивые, - сказал я.
     Шеф взял отложенные мною три купюры и сравнил их номера с номерами, которые
были выписаны у него на листке бумаги.
- Вы точно определили фальшивку, а она высокого качества, - не без восторга произнес он. - Не всякая машинка ее распознает. И давно у вас этот талант?
     Вспомнив свое кошмарное состояние, когда Константин сообщил мне о моем увольнении, я ответил:
   - Судя по всему, он появился не так давно.
   - Я рад, что у меня работают такие таланты, - сказал шеф с самодовольным видом,
откинувшись на спинку кресла.
   - Но я уже не работаю у вас, - напомнил я ему. - Меня уволили.
   - Кто посмел?! - возмутился он.
  До меня стало доходить, что я немного чокнулся, а чокнутым все нипочем. Нисколько не испугавшись его грозного вида, я сказал:
   - Вы.
   - Я?! - невинно отреагировал он.
   - А кто же принимает такие решения? - злорадствовал я.
   - Вы остаетесь на работе, и с сегодняшнего дня будете получать вдвое больше.
   - Спасибо. Значит, я могу получить сегодня еще триста долларов? - выдал я с наглым видом.
   - Конечно, - усмехнулся шеф. - Идите и получите. Да, и позовите мне
кассиршу, которая выдала вам деньги.


  Я шел домой с настоящими деньгами и с уверенностью в завтрашнем дне. Я в полной мере осознавал, что мой новоявленный талант на ощупь распознавать фальшивые купюры - результат моей чокнутости. Я чуть свихнулся, и сразу оказался востребованным.
  Я понял одну простую вещь, что сейчас, чтобы жить и спокойно воспринимать происходящее, надо быть чокнутым или хотя бы не таким полным идиотом, каким был я до недавнего времени.
  По дороге домой я несколько раз заходился смехом. Я смеялся и не мог остановиться, поскольку это было не в моей власти. Прохожие шарахались от меня, как от чумного, а мне было все равно, ведь я тронутый.
  В этот знаменательный для меня день мой сын получит от своего чокнутого отца новую игрушку, а моя супруга Леночка получит от своего чокнутого мужа туфли, чтобы, наконец, иметь возможность выходить из дому.
     Привет чокнутым!
     Да здравствует бред!
     Ура абсурду!

П