3

Букет 97г из серии "Памяти Ван Гога"

***

Одна ответственность у раба и совсем другая – у свободного. И я могу расти, а они не могут, если не сбегут из плена, не сломают тюрьму – свою веру в цивилизацию. Зато они очень хорошо обеспечены рамами, лаками, рифмами и сюжетами – для всякой малости без труда можно построить храм и стать в нем священником…

Странным образом, когда я ощущаю себя взрослым, я регрессирую и впадаю в мефистофельство, в авангард; а просто так сатану по мордасам бить – только озвереешь; тебе даже с удовольствием подставят вторую щеку…
Не могут не придти искушения, выгоняющие из рая, выпинывающие с небес…
Взрослея, мы должны становиться богами, но не справляемся и наполовину становимся дьяволами… Этот альпинизм никогда не проходит гладко…

***

Останки античности как не памятники вечности, а вечные памятники временности…

Разве мои картины чему-то мешают? Мешают проходу, движению? Они же прижались к стене. Я уж не говорю о писаниях или музыке – пока не откроешь книгу и не включишь кассету, их просто нет на этом идеальном свете…

***

Играли в волейбол в овраге; завоевание ада – такая затея может сойти с рук только детям. Всё-таки, жутковато: кажется, что стены, стоящие рядом, могут сомкнуться, как над фараоном – волны. …А потом надо карабкаться, вылезать – сначала это легко, трудно только в самом конце: самый крутой угол, даже небольшой обрыв и всего лучше понимаешь, как глубоко ты был…

(Огромный дом на дне оврага, похожего на огромные стены… Вообще, овраги - это же находка для иного строителя, например, подземных парковок или хранилищ? Почему-то не строят, всё как в детстве пока… Непуганые архитекторы, лишенные навыка приспособления к местности и обстоятельствам, а также необходимости экономить. Вот на горе они все готовы строить…)

***

«Неверно», «верно» – в этом слове связь веры и разума?!

***

Восток хорошо понимает, что человек есть существо природное и духовное, но плохо – «через чадру» или около того - понимает, что человек есть существо душевное и общественное – и что данное обстоятельство очень многое меняет; это хотя и слабый, но центр – и всё подчинено центру. Волхвы пришли и поклонились младенцу – вот чьему примеру надо добровольно последовать Востоку...
Это как качели: без центра –  просто мертвая, скучная и беспомощная доска, а с центром –  живые качели.

(Читаю очередную мамину брошюру: В. Алексеев «Религия антихриста» – раньше такие зловещие обложки были у книг про религии, а теперь они у книг про атеизмы!)

***

Вовке упорно снится автобус: мол, еду, нервничаю – едем по какому-то бездорожью – и вдруг хватаю руль порулить – а водитель смотрит удивленно: «ведь нормально едем» - и экзамены: даже какие-то американцы среди экзаменаторов и все еще пуще от этого напряжены и озабочены и ты, Димк, тоже вовсю готовишься, а у меня, как всегда, всё из рук валится; и даже в руки не дается. – «Хочешь сказать, что сдаю экзамен американской цивилизации?!»

Мой сон: устраиваюсь, но в миру, что похож на буреломный лес, причем еще приговариваю нервно: «в любом месте устроюсь, оборудуюсь, да еще  из любых отходов».

Или: ложусь, разбитый, спать, но чуть ли не в морге, на холодный стол. И опять: «что же делать? надо спать, где возможно; в таком состоянии я непривередлив и неразборчив» – раздраженно отмахиваюсь и вытягиваюсь, и зажмуриваюсь, чтобы поскорей потерять сознание и не чувствовать жуть.

***

«Природа не храм, а мастерская» – природа – сад, а не храм и мастерская…

А у Д. храм-мастерская – и гениальность, и профессионализм. На природе ему неуютно: и весной – осень и даже летом – зима. …Когда всё есть, а гибель продолжается и даже ускоряется, тогда исчезает главное – надежда. …Но дом при саде и должен быть храмом-мастерской? Да, но у  него он не при саде, а среди автострады…

«Имея опыт, конечно, ничего хорошего не ждешь от визита к Д. – всё равно, что в зубную поликлинику идти. Всё же надо спускаться с небес на землю, месить грязь, пить уксус... Когда я на своем небе, я распят вверх головой, а когда я схожу на землю, вниз головой распят – поэтому мне нельзя сходить надолго». – «Если так, то лучше вовсе не ходить; идти надо, когда дома - рай, а в миру  - крест» - «Первый вариант – в плохом настроении, а этот – в хорошем. Конечно, не хочется умирать вниз головой, поэтому что-то предпринимаешь, в основном, в хорошем…»

***

«Всё в футбол играет и о футболе думает, а у самого лицо – в гроб краше кладут»

Все мы уж на людей не похожи, а что на уме?..

…Осень и деревья думают теперь своими огромными черными головами, полными извилин.

***

«Сон в летнюю ночь», «Пир во время чумы» – перекликается, не правда ли? Сон про чуму на пиру в летнюю ночь, сон про летнюю ночь на пиру во время чумы, сон про пир в летнюю ночь во время чумы…

***

У Высоцкого много общего с Цоем, просто Высоцкий был человеком экспансивным – русским – а Цой невозмутимым – корейцем. (Нет, как раз корейцы тоже жутко экспансивны, но их, как весь Восток, себе Регламент подчинил – а не парламент со свободой слова…)

***

…Похоронная процессия может обратиться вспять: не внос тела на кладбище, а его вынос оттуда! Но, так или иначе, пора решать, уже ограда кладбища видна – когда зароют, будет поздно, тогда молчи и не стучи…

***

П., здороваясь, в шутку (но все шутки – всерьез, потому что в этой  форме легче прятать серьезные вещи) скорчил ладонь в звериную лапу. «Нет, я с такой рукой здороваться не буду!» – пошутил и я…

***

Сон Толстого в «Исповеди»: «вишу над пропастью на каких-то слабых веревках – стоит пошевельнуться, как свалишься».

А ведь вот два моих главных детских сна: 1. Стартую на ракете вверх. Оранжево-желто-красное марево захватывает и пугает. 2. Еду на велосипеде вниз, по пологой дороге. Панорама великолепная, огромная, погода чудесная, еду без напряга и вижу всё со стороны, издалека и сверху… 2-ой сон о рае, 1-ый о трудности старта из ада в рай... И ведь сбылось: лечу!

***

Д-ву: «Они не способны понять вашу тонкость – если бы могли, то и рисовали б так сами – а в смысле авангардизма у вас блюдо для 20-го века классическое – как «Война и мир» для 19-го…»

***

«Выпейте и вы» – «За рулем не пью. Я, как многие водилы, пьян от самой езды»
Постоянно пьян от творчества,  этой сложной езды с препятствиями и на скорость.

Пить вино незаслуженной радости – это что-то вроде сжигания нефти – скоро опустеют все бутылки, резервуары, кладовые - маячит также деградация нации - но пока пир идет горой, толпой…

Язычество – от него телесное здоровье – и культура – от нее красивые и приятные одежды – «Чего еще человеку надо? Ах да, Бог! Вот и «бог» – культурный и язычески простой, так сказать, покровитель народов и красоты красивых женщин».

Все заразы на своих местах, но они элементарно занавешены.

…Чернота присутствует на картинах и у сатанистов и у христиан – без черноты картины у людей душевных, у детей и женщин… Мои «Цветы», кстати, похожи на распятия; горшок – Голгофа. «Цветок распятый» – распяты и цветы-разбойники и цветы-праведники; а люди душевные в зрителях, они у телевизора, на выставке, они везде всё смотрят, но никак увидеть не могут, в чем отличие белого цвета от черного…

***

…А ведь я тоже был в ситуации Д.: успехи в учебе, причем учебе длительной, 15 лет учился, если считать и школу, а после – смерть и воскресение. Бросил всё…

***

«Я это говорю с полной искренностью» – «Милый мой, человек, что-либо делающий с полной искренностью, находится в полном раю в момент этого своего делания. Будь всегда таким и – рай!»
(«От всей души» - душа моя расползлась и чуть ли сама с собой не воюет – всю ее не собрать…)

***

Для женщины искусству трудно сравняться хотя бы с ее собственным нарядом. Тем более, со святая святых –  ее собственным телом… (Но очевидно обычные телом, ему ищут замену, а «искусство» как раз делает «богинями»  всех)

***

Переселение из Египта, где для рабов лишь лук с чесноком растут, через пустыню, где ничего не растет – и надо пользоваться оазисами искусства – в Израиль, где свобода и рай. «Я не бродяга и не богема, а переселенец» (но моего идиотизма хватит еще на 100лет…)

***

«Объясните мне, в чем его «величие», может, я не понимаю?» – «Это надо не понимать, а чувствовать!» - «Искусственно подогревать свои чувства можно, если только совсем ничего не понимаешь…»
 Всё, моя печка закрыта, огонь раздувать, щеки надувая, невозможно…  Там темно, в печке, пахнет золой - ведь когда-то и я «верил» и «чувствовал» (на каждом пастбище, в каждой зоне у овец своя команда пастухов…)

***

Ждать телефонного звонка, как  включения электрического стула. И вот кто-то далекий закричал-зашептал тебе на ухо как человек, находящийся  слишком близко…

***

Новая огромная идея: рисовать на стекле – картины будут сиять! Их надо будет вешать на окна… 
(Рано сиять, пока это будет цирк…)

***

Папа, бодро: «Я – перестраховщик!» – «Лучше бы ты был человеком рисковым…»

«Вовк, ты чего жрешь виноград – это же не еда, его надо сосать, как карамельку…» Потреблять истинно не менее трудно, чем производить. Причем одно идет вместе с другим… Метод «тыка» в деле и метод « тыка ложкой в рот» во время еды…

***

«Из ада в рай не переходят» – это было до Христа (Христос пересказывал слова ветхозаветного ангела), до творчества… Христос, как раз, смог сделать проходимой эту пропасть и пустыню – по  «узкому пути»… Душа – это точка жизни и смерти, жизни смерти, смерти жизни, в ней у всякого наступает затмение, провал… А женщины –  оазис в пустыне? Или мираж…

***

Д-ву: «Культурные, политические и прочие революции начала века -–это, по преимуществу, простое ломание дров – на кубики в кубизме, на унитазы и прочие удобства в американизме…» - что еще могли сделать вышедшие на общественную арену новые «классы» рабочих и буржуев…

 «Порубили все дубы на гробы» - это уже сейчас; много вдруг гробов – товарного вида -  понадобилось…
Новые варвары опять поленятся всё зарыть, в порошок истереть: храм зароют, а статую, что на его вершине прикинулась Христом – не отважатся. И за эту «руку» в следующей цивилизации опять всего утопленника вытянут… И будут говорить: «Он умирал за нас, страдал за нас! Глядите: ему руки, ноги и голову эти проклятые панки отбили! Но он воскрес, голову уже нашли – как запинутый футбольный мяч, в кустах валяется…»

***

Мужчине как сочетать женщину с искусством? Будет изменять либо ей, либо ему! «Не можете служить двум госпожам». Разве что, если всё искусство будет сосредоточено на женщине: «Хочу с тобой укрыться в одной консервной банке». …А банки стоят рядами, штабелями: «Наша на 7-ом этаже, 8-ая справа – смотри, не перепутай окна и дверь, они же все одинаковые, эти глаза и интимы». …Павел: «хорошо мне не касаться женщины, а то перестану писать». …Живешь либо на духовной земле – с искусством – либо на материальной – с женщиной? Бог вон един в трех лицах – почему человеку нельзя? …Это, наверное, еще связано с силой женщины – сильная одна занимает тебя всего, а если она не сильна, то возможно или многоженство или сосуществование с духовным творчеством!

***

Наверное, Иуда предал, потому что уже стали от него апостолы отдаляться – ведь Христос довел  их до такого уровня, что они уже могли видеть эти черные печати (или белые – какая была на самом Христе). Ему надо было либо бежать, либо предавать – либо каяться, но он считал «всю эту компанию» неправыми…

***

«В здоровом теле – здоровый дух» – это когда преобладает тело. А для меня надежда на физическое здоровье в формуле: «здоровый дух – здоровое тело»…
Но это физическое здоровье при отсутствии нагрузки. Нагрузка – только для радости! Сначала небольшая, а потом и побольше нагрузка – и так до полной радости, до радости до неба!!! (И у крестьян всё так же, только уже дух для радости, для путешествия на небо! Не для земных забот, т.е., я буду сад разводить, а крестьяне книжки читать)


***

Верить в Христа – это значит верить, что Его история способна разыгрываться и в твоем лице: «Я в вас и вы во Мне». Казань ничем не хуже Назарета, Россия – Израиля, Америка – Рима, такой-то год от сотворения мира – другого года от сотворения мира. «Здесь и сейчас – и везде и всегда».

***

Эпштейна вновь вспомнил – почему-то с Иваном Карамазовым и его статьей ассоциируется…

***

Слово – у него только первая буква большая. Это как у поезда. Или дом: фасад большой, а всё остальное – довесок. Размах всегда на рубль, а удар  на 5-6 копеек. Хотели по Божьи, «с большой буквы» жить, но дальше начала дело не пошло, а доделывать-то как-то надо – вот и доделывают с грехом пополам: то ударит согласная, то охнет гласная – то ли драка, то ли любовь…

***

Всё же не случайно у меня с театром связаны страхи – это еще с того «Мальчиша-Кибальчиша», убитого «буржуинами», пошло: театр – это храм для мистерий, иных театров я пока не видал. Всегда занимаются каким-то вызыванием духов, всегда там жертвы и палачи…

Я не люблю «общественные мероприятия» - а дети любят? Вспомнил себя мальчишкой: всегда два чувства – страх и восторг, но страх преобладает, он более глубокий; это как если бы тебя ослепили яркой вспышкой… Но выдавать свой страх при всех нельзя – а чем его закрыть? Только восторгом, больше нечем. Вот и выходит «пир во время чумы»…

…Если бы я тогда не бросил институт, то всё равно моё нынешнее положение было бы не лучше: у меня не было бы энергии, чтобы «выплывать» и толкаться локтями – зато морально я уже давным-давно был бы на грани сумасшествия и самоубийства – или вырождения.

***

Тонкость связана с силой, как связано количество  веточек с толщиной ствола у дерева. Чем тоньше, тем вместительнее… И кровеносная система в человеке немыслима без «тонких веточек»…


***

«Возвышенные места» в душевной музыке Шопена, Шуберта или Моцарта – с таким жалобным пафосом поют. Вообще, это дети в каких-то невероятных, «эстетических» одеяниях и,  как  все дети, они большей частью щебечут, но иногда мило веселятся или же трогательно плачут в своих салонах и дворцах…

***

…Брать на свою ответственность судьбу очень красивой и очень нежной девушки – если даже таковая где-то и есть – иголкой в стоге сена – я не рискну: нет во мне таких сил, мир слишком ужасен. Впрочем, что Бог пошлет – отказываться нельзя. (Нет во мне таких сил – отказаться!)

***

Авангард склонен к коммерции, ведь гипертрофированные формы – это всегда китч; реализм склонен к бюрократии: заседают у стола, как деревья у ручья. А к идеологии склонен классицизм: классицистский авангард всегда идеологичен, это статуя в храме – и неважно, что статуя  может быть похожа на консервную банку, а храм на помойку.

__

Папина мама предпочла баптизм собственным детям – итог печальный: одна сумасшедшая (к тому же, с ней обошлись жестоко), двое не вполне полноценных и двое узких (в том числе и мой отец). А наша мама? Женьку уронила – наверное, невнимательной была, нечего всё на водителя трамвая валить. А мы с Вовкой? Если бы я не вылез и Вовку не вытянул, то был бы Вовка неполноценным, а я узким.


***

«7-ой день Богу», но: «первенцев Богу» – «Я есмь первый и последний». Т.е. Ему всё самое лучшее отдай и тогда в конце получишь от Него награду. Но сначала долго, 6 дней, 6 периодов – «у Меня один день как тысяча лет» - пытайся достичь этого «самого лучшего».

…Сейчас время многообразия путей, свободы – так эклектичность заедает…

***

Достоевский всё ломает. А Толстой всё строит. От них никуда не уйдешь, потому что вдвоем они всё охватили! И я чувствую к чему – к кому – я склонен в каждый момент времени… Вспомнил, как я Д. ещё в 1-ый раз ответил: «…да, многие старые «Головы» я уже обесценил…» – дурак, это твоя голова, ты её не обижай, уважай. «Готов и ветошкой для вас служить – всё ради компании»?!

__

То, что девушка влюблена, узнается по возрастанию её женственности и краснениям… У А., разумеется, ничего подобного я не наблюдал – и трудно ожидать…

__

Не знаю почему, но мне  Бог не велит делать все эти подосновы снизу и лессировки сверху. «Ничего шикарного, богатого»… – но тогда невозможно просить большую цену.


***

С покоем вчерашняя плодотворность станет нормой (лежишь вечером, закинув руки за голову, словно бы дело происходит летом, на сеновале, после трудной, но по своему бездумной страды…)

***

У Д. идеалов нет, пока он всего лишь кот усатый – при всех-то своих достижениях!

«Красный квадрат» Малевича (идеологический авангард) - цинически откровенный лозунг: «Идеологии на продажу!», т.е.: «продажа, как идеология!» «Рынок» квадратов: «ТВ 5-го поколения, «кубик»»...
(…Потребил и всё, уже не интересно, хотя у неё одной гарантии 25 лет…)


***

Как полагается постмодернисту, я влюбился не с 1-го взгляда, как реалист и не с 1-го контакта, как авангардист, а с 1-го осмысления! (Так в мыслях всё и останется…)


***

Интересное название: «Художественный журнал» – назойливо намекают, что в подтексте: х. и жопа. Содержание соответствующее…


***

Еду и думаю или додумываю примерно так: «…Джинсы в обтяжку – это для жеребцов и стерв, так что у меня, кажется, правильные джинсы…»

***

Народ – реалисты; они ремесленники, производители материальных благ (картин на стены), умники – авангардисты, продавцы и проповедники… - а постмодернисты, сверхумники и духовники тоже народ, тоже производители – духовных благ (то-то родители не воспринимают меня в качестве умника!)

***

Папин дух бросается на мой дух, как бык на матадора, Его дух действительно находится в этой, быкообразной стадии. Все ортодоксы на ней находятся. Т.е. они не лучше либералов – просто у тех становится явным то, что у ортодоксов находится в замороженном состоянии. И те и другие - люди мира сего. …Вот он и несется; я уклонился, сбоку напал, он почесался с тупым удивлением, развернулся и снова понесся, выставив рога. Хоть бы рога себе обломали, христиане. «Силы не будет»! …Опять-таки: ортодоксы – бюрократы, «реалисты», их церкви бюрократизированы, либералы – авангардисты (их церкви коммерциализированы). Об ортодокса легко разбить лоб, в либерале же легко заблудиться… У истины всегда нежное лицо. Т.е. у кого нежное лицо, тот в истине; нежное, а не холеное. К сожалению, у всех, с кем имею,  и буду иметь дело, лица не очень нежные – разве что у «малышки» и у Н. …Нет, и у Ж. и Р. тоже бывает, но Ж. одержимая, а Р. бюрократизирована…

***

Насущное буду зарабатывать в саду… Но сад для удовольствия? А в том и истина: насущное для удовольствия! (удовольствие – это насущно!)
«Сад-то это удовольствие, а вот огород… Да и переработка яблок…»

***

Половая любовь как та же пьянка или наркотики: сначала манит, возбуждает, а потом понимаешь, что это невеселая мания.


***

Корни хотели утащить дерево в преисподнюю и его спасло только обращение к небу, топоры и пилы хотели бросить дерево в преисподнюю и его выручила только способность к райскому плодоношению… А ветер хочет вырвать дерево из преисподней и  рая, мол, мчись по жизни, оседлав силы природы и забыв про распятие…

Деревья, живущие толпой, называются лесом. В лесу у всех соседи; сосед ограничит, но и от врага телом прикроет, сам того не желая. А одинокое дерево растет привольно, но его всегда мучает ветер. А Бог может молнию метнуть. Вечер, темень, гроза; ливень, ветер и  Бог метает молнии - не в тебя, но и тебе угрожая…   

Топор с женой своей Пилой, срубив Дерево, заимели корни и пошли в рост. Сколотили капитал. Сколотили гроб кому-то. Выгодно продали дрова и купили лимузин - из тех, что тоже пошел в рост... Жена стала изменять в лимузине с лимузином, уверявшим что никогда не был топором. Но действовал топорно, и Пила порвала обивку, после чего Топор все узнал, в гневе изрубил руль и  уехал в никуда, нажав на газ...

Узнав про появление шаек, составленных из топоров и пил, на заседание собралось политбюро местной лесной конторы, но дело в том, что все члены этого бюро — пни и потому тревожно совещаются дерева-мужики, наклоняя друг к другу свои огромные головы, черные на фоне побледневшего неба...

Кто-то висел над пропастью, а я стоял над пропастью. И мне хотелось спихнуть висящего в пропасть, а ему хотелось утащить меня с собой. И нельзя было отойти от пропасти, от своего и его хотения. «Пускай корни здесь, над пропастью!» – «А где их взять?» – «Да вон же они висят над пропастью!»...

Двое то ли обнимались, то ли боролись над пропастью - они, конечно, не хотели столкнуть друг друга, понимая, что упадут оба, что в одиночку страшнее стоить над пропастью, но все же давили друг на друга, потому что каждому казалось, что равновесие не соблюдается, что положение и в равновесии настолько опасно, что уж лучше давить изо всех сил…

Всякий раз, когда стоял над пропастью, земля наклонялась и сбрасывала меня в пропасть, поэтому я решил спасаться, и побежал по очень крутому склону, и, чем быстрее  бежал, тем более пологим он становился. Наконец,  ухватился за куст и решил передохнуть, потому что сердце мое билось слишком сильно. Но, оглянувшись назад,  увидел, что земля опять накренилась...

Я спал на кровати над пропастью. На кровати полагается спать, и я спал, «сегодня отбой, а завтра снова забой». Но кровать принялась наклоняться над пропастью, и я стал быстро приматывать себя к кровати ремнями, экономя время еще и потому, что упорно не оставлял намеренья забыться. Кровать наклонилась на 90 градусов, и я порадовался тому, как хорошо  себя примотал, «как хорошо я устроился». Но кровать продолжала вращаться, как спутник и я уже лежал на ремнях, а кровать была гробом  с четырьмя стойками по углам. «Ограда» - догадался я под кроватью, спать мне уже совсем не хотелось — быть может, потому, что я спал. Думаете, не проснусь и не выберусь?!

«Туда нельзя, там пропасть» - «А туда?» - «Туда можно, там сад». Собираем плоды в саду, он прекрасен, но тревожно как-то оттого, что пропасть рядом, и не верится, что это не ядовитые, а нормальные, съедобные плоды. Вдруг голос над согнувшимися: «откуда вы, ребята? из пропасти?» — оказывается, у сада есть хозяин, садовник, садовод и такой милый, даже прекрасный, вот только на нас  смотрит с гневом… (сейчас будет казнить!)

***

- «Все это старо. И это старо. Тут вообще все старо» - «Так как же жить тогда?» - «Но разве мир не огромен?» - «Везде одно и то же, всюду старенькие места; даже самое новенькое  уже  старенькое» - «Да, но разве мир не огромен?»

«Да ты что?!» - удивление другому, и себе, оказывается, неверно воспринимавшему другого.
«Ничего себе!», «Ну, ты даешь!» - «Ничего себе, я. Ну, я даю! Пора удаляться, шатаясь, из нового мира, полного непонятных и опасных чудес... «Куда там! Вот это да. Вот это называется  «влип»!»

***

Женщина смотрела взволнованно, но я уже видел, что она любила не меня, а свою любовь и что она всегда любила свою любовь, отчего все выродилось, выпало в осадок, сахарно белый и сладкий. «Я для нее то венец  творения, а то кудлатая шапка, которую срывают с головы и бросают на пол, чтобы вцепиться в грязные волосы».

«Все так горько!» — и я ищу кусочек сахара, чтобы не горчить; «все так сладко!»  - и я выдавливаю из себя горечь («опять этот сахар!»), чтобы не засахариться. Кислый юмор. Горько-кисло-сладкий сорт писаний...

***

У кого сложности, у того эгоизм: «извини, мне некогда, надо заниматься своими сложностями»; или: «пошел вон, мне некогда, своих проблем по горло!» - а у кого эгоизм, тому не понять, в чем его главная сложность…

Нечто запутанное, то ли сеть в механизме, то ли механизм в сети, рядом сидит эгоист… - и гордо озирается эгоист, важно качает головой... (Так ведет себя сокрушенный эгоист, остаток эгоиста - пока  в силе, он не юродствует и вообще совсем-совсем не дурак)

***

Бедный день. Ну, бедный день, что поделаешь — ни солнце не светит, ни трава не растет, ни голова не работает. «Нет, я открою свои битком набитые кладовые,  включу весь свет,  силом включу музыку,  увижу видения,  додумаюсь до того, что не додумал вчера» - но бедный день; и не уродуй его, не делай нищим…

Изуродовал лицо: сослепу, от яркости света или же яркой тьмы, уже не помню - и память ослепла; в одно мгновение все увидел, в другое все забыл, а в прочие пытаюсь понять, зачем  изуродовал лицо, как  его буду возвращать. «Я многое забыл, пока, что ни нарисую, всё -  либо урод, либо распятый».

 «Где найти то, что делает сильным и счастливым?» - никто не знал, все пожимали плечами, норовя не задерживаться около, одна выносила помойное ведро, другой спешил на свой кислый завод и уже закурил  сладкую сигарету и одна была женой другого, и я вышел из барака, в котором уже было двадцать этажей...

Я увидел богатого, издали выглядевшем сильным и счастливым, он стоял возле лимузина (шофером в нем, впрочем, был кто-то из барака) и богато одетой жены с породистой собакой, но, подойдя поближе,  без труда разглядел  всё то же помойное ведро, только переодетое, всё тот же завод и всё та же сигарета, он голый стоял передо мной и слегка поеживался, ожидая  вопроса... Но я уже уходил, уезжал и вместе со мной ехали какие-то мужички, вроде пасечники, всё более милые и симпатичные, и какая-то девушка, ласковая малышка...

Приключения отчаянного пессимизма со счастливым концом. Кому еще нужна вера, надежда, любовь, если не пессимизму. Бога трудно убить. И Он потом спросит: «ты зачем Меня убивал?» Одни, чтобы не спросил, стараются дружить с Ним, а другие стараются вконец добить, но ты Его хоть к кресту прибей или в могилу положи и камень привали - Он все равно воскреснет. Но и подружиться с Ним очень трудно, тюгавые мы слишком…

Реализм верит в Бога, потому что всюду видит Его жизнь в полноте, а авангард - потому что видит, что Он бессмертен, что Его не убить и  самой авангардно изощренной смертью. Реализм копирует Бога, но Он к этому почти равнодушен, а авангард убивает, но Он почти прощает, терпит боль - кто же из них, наконец, догадается, как надо вести себя с Богом, чем Ему угодить? Кто поймет, что дело не в слепой вере и не в голом познании, а в синтезе, дружбе главных качеств и стоящих за ними Богов...

***

Братство –  когда каждый говорит о другом «он – мой хозяин». Без этого только паритет, нейтральное, поверхностное и зыбкое товарищество. То же, наверное, и в настоящем браке…

***

«...Я дальше, нет-нет, не останавливайте меня» - они хватали за руки, но как-то нерешительно, улыбались гнусно, но  растерянно и я шел дальше.

Много раз все-таки обманывали меня. Рекомендовались Друзьями, Весельчаками, Широкими и Щедрыми Душами. По мере того, как я прозревал, они обнимали меня за шею уже не столько по свойски, сколько по вражески, дыша перегаром. С отвращением сдирал с себя эти тяжелые руки - чуть ли не вместе с башкой!
***

«Она прекрасна, но  муж ей нужен не больше, чем помидоре палка для подвязки своего гибкого и хрупкого ствола»

***

«Бесплодность»
- «Это когда в футбол играешь и все время остаешься без мяча. Застываешь и смотришь в пространство…»
- «Или приходишь домой, а в доме шаром покати - находишь только кусок черного хлеба, но и тот словно камень. Застываешь и смотришь в пространство...»
- «Или забиваешь гвоздь в стену и первым ударом попадаешь себе по  пальцу, а вторым сгибаешь гвоздь. Застываешь и смотришь в пространство…»

***

Лучшие чувства – безвыходные: они распирают, напрягают, переворачивают, прочищают. А иначе выходит по принципу «в одно ухо влетело, в другое вылетело». В итоге, вообще перестает что-либо влетать – какой смысл?

***

«Нежное спокойствие». «Чуткая объективность». «Теплая твердость» - кто придумает что-нибудь лучше? ...Для женщины все наоборот: «Спокойная нежность». «Объективная чуткость». «Твердая теплота».  Мужчина - сосуд, а женщина - влага в сосуде. Влага всегда нежна, но не всегда спокойна, а сосуд всегда тверд, но не всегда нежен. Сосуд с той же нежностью держит влагу, с какой руки держат сосуд. Чьи руки? Руки Бога. Бог любит женщину, но сообщает о своей любви чрез мужчину…

***

Ожидание. Оцепенение. Отупение.

Ожидание. Оцепенение... «Не хочу в отупение! Попробую пройтись. Или поболтать. Или подумать. Нет, не помогает, отупение все время рядом. Наверное, слишком поздно».

Ожидание... «Не хочу в оцепенение! Буду думать. Или болтать. Или пройдусь. Нет, не помогает, кто-то рядом - то ли оцепенение, то ли сразу отупение.

Не буду ждать! - все равно никто не придет, а придет, так ничего не скажет, а скажет, так такую ерунду, что думаешь: «зачем же ты пришел и к чему  я  ждал!»»

( «Ты кто, комментатор Библии  или сотрудник журнала «Крокодил?»» - «Могу и крокодила - Гена, кажется? - комментировать со всей серьезностью, могу и Библию юмором оснащать».)

***

«Я заблудился и попал не в ту компанию. Там меня сначала как бы приветили, но потом грубо обидели, обошли, и  мне стало стыдно, что  вел себя вульгарно, по-простому и по-дружески. Но все же пошел искать такого-то, когда меня об этом как бы попросили. Но я заблудился, и мне стало обидно, что  хорошо дорогу не объяснили. Еще ударился в темноте, потом на ощупь открыл некую  дверь, а там всё столбом,  ходуном, женский визг - мне  пригрозили и обещали запомнить. Но тут  перчатку одну потерял и еще больше расстроился. К счастью, попался один из нашей компании. Я к нему, но он меня не узнал - а света уже было достаточно. Не обиделся, он слишком вульгарный; может,  и не из нашей компании, я там  давно уже не был, в тот раз опоздал - вот такие же  напутали  время. И еще денег у меня одолжили. Теперь бы они мне пригодились — те же перчатки купить. …Что-то места мне знакомые, вон с теми я по-дружески,  но хорошо, что они в стороне, обойдутся «приветом». Ба, да это дом родной; а такой-то наверное, сам заблудился. Или потерял что-нибудь и ходуном ходит. Не надо было обходить и свет выключать. Меня, правда, как бы попросили; и мне вроде  пригрозили - придется дома посидеть; ничего, «я не я и плевать  хотел на все компании!»

Меня обидели, обошли, не дали, поэтому я поскользнулся, а пока травмпункт искал, еще и заблудился. Зашел в какой-то вестибюль, занял чужую очередь, чтобы постоять, с мыслями собраться. Разбито все, даже раздражение. Бесплодный день. У всех эпоха Возрождения, а у меня эпоха Вырождения, темень, грязь. У них как в вестибюле, а у меня как на улице... Но тут моя очередь подошла, приняли  по-царски, выдали номерок и спецодежду,   теперь и думать забыл о возрождении обид и вырождении травмпунктов…

Пропасть - черные деревья, черная земля, черное небо; кругом уродства - уродливые шаги, уродливые движения руками, уродливые улыбки. Но хочется сделать лирический жест, и я его делаю,  он выходит черным и уродливым, но все же лирическим - и где-то зажглась звездочка, похожая на маленькую девочку. «Девочка, оставайся там!» - хотел сказать, но заорал и черным смехом захохотал. Барабаны. Всё, я – машина...

Я - человек, но всюду качество. Качество - это машины, я качественно могу только нажать на кнопку. Пусть работают, я пойду гулять. Гулять среди машин, среди домов, построенных машинами, среди людей, построенных машинами. Но все очень качественное. Я тоже буду качественный. Буду гулять качественно. Кроме того, я сильный как машина, потому что на многих машинах знаю, какие кнопки нажимать. Так что «человек» - потом, я еду на машине, машина едет, качество стоит, качество стоит того...

Лирика, но - эротического типа. 95% эротики, 5% лирики. На 5% не выплывут 95 - сто раз утонешь, посинеешь, покраснеешь, побелеешь, почернеешь – и, конечно, будешь очень бесшабашен и весел в своем поражении и расставании с лирикой... «Эй, черный слон, кого ты топишь?» - ору я в безумной ярости, но  тот уже воодушевился, облитый смехом и водой...


***

Старый сон: фигуры людей, похожие на скульптуры, сошедшие с постаментов, но не серые - цветные, неярких, коричневато-красноватых и желтоватых цветов. Они на огромной лестнице, на  лицах улыбки и слезы,  намерения загадочны...

***

«Легче дойти до берега великой реки, чем в темноте вставить вилку в розетку. Впрочем, пока ты одевал обувь, я все-таки уже вставил» - «Все равно пройдусь». – «А передача интересная, т.е. обещающая» - «Вкушай до самого смертельного сна, в котором уже ничего не присниться».

***

Мир огромен и, казалось бы, разумно вырезать из него кусочки и заниматься домашним рукоделием. Кусочки бывают удивительные, но вот мир перекрыть ими не удается – потому что они все в одной зоне и перекрывают друг друга. Все в плену даже у оригинальной части своего вооружения, у своих приемов обращения с ним – а про стандарты и говорить нечего. В своей одиночке я уже исписал все четыре стены, пол и потолок мелким убористым шрифтом, сверху рисунки навесил, про себя напевая – и что?

(Пишу, рисую несколько небрежно – это оттого, что не слишком ещё себя уважаю…)

«Послушайте, друзья, какие храмы строим, когда зло не побеждено? Должности вор лукавый и догматик свирепый получат, у колонн устроят пункт скупки краденого, поссыт кто-нибудь украдкой - тем более, что на расстоянии мили вокруг все сортиры специально снесли. А ментов поставишь, так только хуже все запутается - уже и не разберешь, кто занимается краденым, кто кадилом машет, а кто на страже, на стреме. По телевизору, в энциклопедиях и анналах, конечно, все будет, как полагается, но ведь телевизор не Бог, не в нем наша надежда на вечную жизнь обретается…»

***

Морг. Возле окна огромные одуванчики раскачиваются, рядом палец валяется...

Морг. Заколочен - все ушли на обед. Давно не было свежего покойника, всюду пыль и темнота. Под лавкой чья-то голова валяется...

Морг. На стене фото первомайской демонстрации, к которой пририсован гроб. Похоже на приличный кабинет. Для покойников отведены дальние углы - бывшие кухня и туалет. Стоят, одеревенелые, прислонившись к стенам. В комнате кучи одежды...

Морг. Покойники штабелями. Яркий день, мимо ходят милые девушки, похожие на белые одуванчики, далее - детский сад. Играет прекрасный джаз. Работа кипит...

Морг. Обработали целый штабель, снова видна фотография первомайской демонстрации и блестит стол, похожий на огромную кровать. Остались только какие-то остатки: чья-то нога, чей-то палец и старая голова. Старший уже ушел звонить своей девушке…

Морг. «Какой ветер сегодня» - сказал старший уютным голосом, не отрываясь от работы – «Подай-ка мне вон те щипцы».
….
Из речи у свежей могилы: «Петров, зав. отделом, твое имя сохранится только на кладбище, но ты не унывай, старый товарищ, бодрись, как при жизни» - снимают с двери отдела табличку «Петров, зав. отделом» и прибивают ее к могильному памятнику нержавеющими гвоздями, похожими на блестящие иглы.

Морг. «Погода определенно портится. Да и вечер. Сам знаешь, когда свет становится странным, они возбуждаются, иной раз еле-еле  живот зашьешь – всё на нервах и производительность падает».

Кладбище. «Давайте, так сказать, закругляться, товарищи - погода определенно портится. Да и вечер. Сами знаете, что когда свет становится странным, они  как-то возбуждаются...»

***

«Радость не здесь». Здесь темный вечер и горят электрическим светом окна моего учреждения, душа которого пуста и обшарпана, как его коридоры - радость не здесь... Как я попал сюда? И что  здесь делаю? Заблудился, потом  воткнулся, теперь озираюсь, стоя на ушах – неужели везде ходят строем? Впрочем, я ничего не помню и не вижу,  сейчас сбегу до утра, до дома добегу, «радость не здесь»...

***


По радио бодро: «я живу, если  люблю» - а я мрачен, растерян, хожу и  бормочу: «это да - но что любишь? и для чего живешь?»...

«Они радуются, это однозначно». – «Но времена мрачные, машинообразные...» - «Значит, они будут мрачно и машинообразно радоваться; радоваться они будут, это однозначно».

***


Я мрачен во мраке -  что-то потерял во мраке; у меня нет воли на то, чтобы искать, я мрачно стою во мраке. Еще напутал что-то во мраке, хотя  и стою во мраке; наверное, даже многое напутал во мраке - достаточно для того, чтобы потерять надежду распутать во мраке. Остается стоять во мраке. Если  буду стоять терпеливо и спокойно, то это уже будет свет во мраке, если только я еще не все растерял и запутал во мраке по причине своей проклятой мрачности. Я не виноват, что во мраке всем раздают только мрачные маски; не могу проверить, что мне подсунули во мраке;  сто раз терял ее во мраке, говорил, что запутался во мраке - бесполезно, мрак упорен мрачно; остается с мрачным спокойствием стоять во мраке или мрачно развести руками во мраке, или мрачно переступить ногами во мраке, включив самую веселую из всех мрачных музык.

***

Опять попробовал читать свое прошлое – простенько. Ну,  ничего, это даже успокаивает. Местами коряво, путано. Это, конечно, жаль… Местами, извините, чушь. Плохо, очень плохо. Умником не стал, теперь вот и поэтом не стану…
***

Радио бодро: «улыбайтесь, улыбка - это залог хорошего настроения" - подлог это, а не залог. Улыбнулся, устроил зимой лето. Кто это в тебе улыбнулся тебе? Ты еще ты этой летней зимой? Улыбнулся и сразу шорты надел. Пошуршал шоколадной оберткой и на улице пальмы уже посреди снежной пустыни, мимо окон шпарит поток.  «Войду в чистилище!» - уже совсем весело и совсем мрачно...

Он надел улыбку и свой улыбчивый пиджак. Он улыбку себе присвоил,  девушку присвоил, художество... А у моей любви улыбка как солнце далекое сквозь облака - то мелькнет лучом, то постоит овалом лунным, то выглянет из-за угла лукаво и огнеметом полыхнет. «Побежали в солнечное поле! Ну его – со всеми муляжами! Пусть называет свои тюрьмы «домом», «мастерской» и «конференц-залом»!»

День был настолько ярким, диск солнца таким большим, что казалось,  ночи уже  не будет - но она пришла, как ни в чем не бывало, как на очередное дежурство приходит вахтер, устало скидывая свои грязные пожитки — и потянулись черные часы, такие большие, что от края не дойти до края... «Сегодня тоже не дошел; со сном боролся, сколько мог, теперь укладываюсь спать. Дни как летом, а ночи как зимой - я так больше не могу». (И плевать, что на этой вахте проверяют. Умираю, спать хочу и, значит, пусть хоть расстреляют…)

Пир во время чумы, голода, холода, войны и темноты. «Ударим автопробегом по бездорожью».  Машины закупили, а дороги надо самим строить. Стоит ли? Ничего же  не увидишь, кроме разорения. Разоренная душа, душа большая, как Вавилонская башня, разоренная Вавилонская башня. «Пал Вавилон, Вавилон, город великий, всюду чума, голод, холод, война и темнота. Даже в вавилонской Башне электричество горит последние полчаса!»

Машина едет... В наше время даже Бах не слазил бы с барабанов... Куда деваться? Иногда не верится, что он еще есть, наш старый светлый мир,  полный солнца и любви ко всем, к добрым и злым, но мало злых в мире, полном любви. Любовь умерла, одна гнусность торчит, негр-певец. Сначала дома придумали, чтобы похитить мир полный любви, а теперь и машину, которая едет... Либо ты тоже едешь, либо она на тебя наедет, на тебя и на твой мир, полный любви...

Шикарная машина проехала, шикарная парочка прошла - а по шикарному – для нас, по крайней мере - телевизору шикарный диктор тоже объявил что-то шикарное; у нас вся  мебель и вся одежда можно сказать  шикарные, но я молча лежу на шикарном диване,  и в абсолютно голом виде, не желая делать шикарных движений и думать шикарные мысли. Типа, я безобразен и приговорен, но как шикарна эта тишина...

***

Построил дом – «Спорим, сломаю?!» Развел огонь – «Спорим, потушу?!» Изобрел свет – «Спорим, выключу?!» - «Да, выключай, ломай, и потушить не забудь - я буду думать в темноте среди развалин, глядя на тлеющие угли»...

«Я вышел на берег озера в солнечное лето — но  включил темную музыку. Я вошел в темный лес  вечером - но  включил Баха. «Психоделические» эксперименты… Или они сами включились: ветер непредсказуем, солнечный свет изменчив, вода тушит огонь на берегу... - а в лесу тихий шелест и первые капли дождя и близко до теплого дачного дома...

***

Раньше  боялся остаться без работы, а сейчас не боюсь и не сделанных домашних работ, бардака воинственной атаки – ведь становлюсь всё более трудолюбивым и трудоспособным – а также далеким от идеала…

***

Они не видят солнечного света, поэтому  так малы, что вынуждены жить ночью, чтобы увидеть свои маленькие огоньки - это замкнутый круг и стоит ли удивляться, что движение по нему стало уже столь монотонным или машинально-моторным. Им никак не расскажешь про солнечный свет - так нельзя рассказать про тот свет, который ты видишь во сне...

***


Кажется, заблудился; потащился, выходит, не туда; напрасно рискнул, понадеялся, дернулся. Ну, что ж - дом построю и передохну, осмыслю всё, надежд и стремлений поднакоплю, о королевствах и королях вспомню. Вы же знаете, что я дом строю с волшебной скоростью и в любом месте? Дом всегда один и тот же... Вот место пустое, грязь непролазная, ветер холодный и мокрые деревья... кстати, где-то я все это уже видел? Может и место всегда одно и то же... Дошел до точки, после которой везде так или же еще и не начинал идти? Да, я действительно заблудился...

***

Жить естественной жизнью: погода пасмурная? – пишу. Не пишется? – лежу, думаю, вспоминаю. Светло? – рисую. Лето? – пашу…
И усилия внутри всего этого.


Очередь. В очереди до благоговения серьезные и очень культурные  дяди и тети. Они готовы стоять хоть всю жизнь, чтобы приобщиться к прекрасному. И они очень уважают заведующего за этими массивными дверями. И каково же удивление дождавшихся приема, когда они видят перед собой всего лишь молодого шустрилу лет тридцати! Очередь для него просто бесконечная харковница! И куда подевались солидные начальники?! - ох, уж эти большевистские, комиссарские революции! Ведь и его начальник такой же, только тридцати двух лет! Эти молодчики пустят по ветру всё тысячелетнее достояние нации! («Сейчас он у меня заткнется!»)

***

«Я – против». Это невероятно,  всем понятно, что это только проформа... и проверка лояльности… «Неужели вы можете думать, что я испугался и, значит,  вам тоже можно с радостным послушанием испугаться?»

***

Вовка ест - «жрет» - а я рядом морковь на терке тру – дергано – и смотрю  на Вовку и вижу его деградации – и говорю: «Думаешь, я не вижу?» – «Что?» – «Что ты дурак!» А он с улыбкой отвечает: «А я как раз думал: «какой у меня Димка хороший»!

…Не изрекай убогие перлы: «это настроение какое-то праздное, а, значит, неплодотворное» – оно, может, праздничное…

…И я же нашел свою нишу в семейном микрокосме? – значит, должен найти её и в обществе.

П., папа… - это люди, которые не могут и в Бога не верить и в мир. Сильные люди, но из-за этой раздвоенности в жалком состоянии находятся, держатся за соломинки, выживают, а не живут.

***

Кровати, а не письменные столы надо в писательских музеях выставлять, если уж раскрывать все тайны. Провел бы кто сравнительный анализ, сколько написано за столом и сколько на кроватях… (И даже: не верю, что за столом, предметом слишком геометрическим и твердым, написана хотя бы одна хорошая книга! По крайней мере, целиком…)

***

Я слишком много был безрадостно прав и осторожно рассудителен и слишком мало растворялся в видениях.

Но что поделаешь, изначальное местонахождение не выбирают: идешь, идешь, а всё дорога и дорога, всё указатели и указатели. А как без них? – местность, хотя и скучно пустынная, но однако вся в дорогах, вдоль и поперек, причем таких, что видно: по ним легионы прошли - и самым живым и бодрым шагом…

Воина (вражеского) трудно переубедить, а не воину, может, и можно что-то доказать, но он же не воин.  «Бей, но не туда!» - а он и слыхом не слыхал про другие направления. «Туда, но надо бить!» - а он и  в глаза никогда не видел никакого оружия.  Один воюет, как во сне, а второй воюет во сне... - а я воюю со сном… хотя: «война со сном» - чем не сон?

***

Развелся, женился на другой. Она казалась лучше, но оказалась такой же: сначала выставила то, что лучше, а в конце обнаружилось то, что хуже. У всех свои плюсы и минусы. То было привычнее. Один сон - это сон, а два сна -  уже намек на дурную бесконечность… И все же, почему недовольство собой? ...Потому что они-то одинаковые, но перед первой я выхожу виноват, а перед второй выхожу одураченным. В тех же снах первая - жертва, ее жалко, а вторая – нынешняя - хитрая стерва…

***

Раньше с неба падало, почти вдруг и непонятно за что, а теперь уже ращу урожай с сознательным усилием, развел целое хозяйство, зерно снимаю центнерами, надои повышаю…

__

…А всё же Д. практически сказал: «нет возможности рисовать? Так не рисуй»…

***

Опять огонь в душе подзавял и я оцепенел,  нелюбопытен. Вечных двигателей на земле нет, постоянно приходится добавлять свои усилия…

А когда огонь совсем маленький, начинается апокалипсис,  для лилипута все Гулливеры. «Господа слоны, не наступите на меня, пожалуйста». Прячусь в самый угол.

Малый огонь  недвижно горит, ничего не освещая; ночь черна, словно всё сгорело и огонь в ней как символ, как знак, смысл которого абсолютно неясен, смысл которого абсолютен, как эта черная ночь, смысл которого безвозвратно сгорел в эту ночь…

***

Что-то мне кажется, что ни одного человека невозможно обратить в христианство - можно быть только «гласом, взывающим в пустыне». Креститель, обращая других, не обратил еще себя самого, Христос обратил двенадцать; Павел обратил многих, но все эти обращения сомнительны. Он сам  даже в ближних своих сотрудниках сомневался.
…Они ни в чем не сомневаются, их ничем не удивишь. Не отличают Баха от Бетховена, а Ван Гога от Гогена. «Слава традиции!» их душа говорит так же часто, как  «слава Богу!»

***

Сила в темноте, может оказаться слабостью, а слабость на свету - силой. «Согрелся и почувствовал силу». «А я поел и почувствовал силу». Силу чувствуют слабые, сильные чувствуют слабость?! И еще: если волна в стакане ударила об один край, то будь уверен, что она ударит и о другой…

«Я умный, а он дурак, но ему тут все знакомо». Отдал превосходство, отдал первородство за чечевичную похлебку в новой стране – да и ее дали только потому, что земля слухом полнится о моем уме в прежней стране…

«Настолько уверен в себе, что даже здесь, в незнакомом для него месте,  ведет себя более уверенно, чем я, которому это место хорошо знакомо. Настолько подавил меня своей уверенностью, что у меня отшибло память». Занята память запоминанием механизма чужой уверенности…

Красивый и умный, но слабый в темноте вдруг оказался некрасивым, неумным, но сильным! Или: красота сохранилась, а ум исчез. А свет - разве он не способен искажать?! «Где я? Постойте, не включайте свет, я еще не определил, где я». — «Поздно, пропусти — определяй со светом». ...Красивый, умный, сильный вдруг попал в такую тьму, где потерял все. «Это как в яму...» А некрасивый, неумный и несильный повадился таскаться в ту точку, где все словно по волшебству менялось - правда, ни красоты, ни ума, ни силы его в той точке никто не мог увидеть. Но он стоял на ней, сколько было сил, пока, наконец, не начиналась дрожь и не отваливалась челюсть, и не пропадала мысль...

Красивый встретил некрасивого в темноте и у обоих началось раздвоение личности. Умный встретился там же с неумным - и оба поймали себя на мысли, что все относительно. И сильный встретил слабого...

Какими нас видит вечность, такими мы и будем в вечности. Смотри на вечность, чтобы понять, какими глазами она смотрит на тебя. Не понимаешь вечности? - и она не поймет тебя. Чувствуешь себя тараканом? - будешь им, и вечности тараканы нужны. «Умру, зароют» - так и будет, не сомневайся.  Если ты на вечность смотришь бессмысленными глазами, то в тебе воистину нет смысла…
 Слепой, взгляни на небо, не увидишь ли хотя бы белые, сверкающие точки! Нет, ночь для него черна как небытие, а вот днем этот обыкновенный слепой видит такую точку, день  для него - это ночь со звездой, с бытием. Ему не надо  вставать в расселину, не надо заслоняться рукой - открыто и придурковато он смотрит на солнце, улыбаясь беззубой улыбкой...
(Осталась половина зубов, половина слуха и зрения. Осталась половина солнца. А из денег остались только золотые зубы – заполнил ими рот, как кошелек монетами…)

***

Бегать за ними не буду, спасатель не бегает же за утопающим. Впрочем, иногда… спасатели даже морду утопающим бьют иногда…

Они холоднее меня – значит, будут отбирать тепло. Но мне солнце сказало: «иди на это, и я буду с тобой, выйду за тебя замуж – согрею, накормлю, перебинтую раны».

Папа: «Ты сам на себя всё это взвалил, всё выдумал…» – «Искусственное недолговечно. Помнишь в Евангелии: «если это дело от человеков, то оно скоро развалиться, а если от Бога, то кто мы, чтобы противиться Богу»» (Искусственное недолговечно?! – чисто искусственное вечно. И еще есть «прогресс»: пока одно искусственное разваливается, надоедает, обнаруживает отсутствие жизни, уже придумывается новый вариант. Жизнь как «движуха» между двумя смертями, старенькой и новенькой…)

Пишу теперь так: без раздумий иду за словом. Точнее, с коротким, как вдох, раздумьем. «Если слово идет, значит туда можно идти. Непонятно? – инстинкту надо  доверять как лошади на горной тропе, думать  больше и свободней». …Темный город, в городе великое множество дворов и площадей, улиц и переулков. Уверенно шагаю, хочу описать весь этот город, ещё никому не известный,  не населенный, лежащий в полной темноте…

После такого почти бесконечного взлета, я самолет только для простых самолетов – мои полетные свойства даже в миниатюре вряд ли увидишь с земли. Я – первая ласточка на  последних, третьих небесах… (Но и у простых самолетов иллюминаторы сбоку, вверх почти невозможно смотреть...)

…«Как ты самоуверенно говоришь: «я буду всем – и литератором, и проповедником, и поэтом, и прозаиком» – очень трудно стать даже кем-то! И не только литератором, но и дворником  иной раз не станешь! намучаешься, а после всё равно место потеряешь!» – «Вот именно: столько усилий и ради чего? Ради фикции! «Ваши настольные лампы уютно светят на морозе! «Всё или ничего» – не бывает половины человека, какие тепличные условия не создавай! Целым быть легко, половиной быть трудно.  …Вы все безнадежно застряли – уж лучше вы были в девственно чистом начале и собирались, как в светлом сентябре в первый класс собирается школьник; вы пустили корни на дороге – здесь скоро проедет колонна чудовищных машин, за которую вы проголосуете сами, не зная деталей маршрута! Немедленно убегайте, уползайте с дороги!»

«Ты уже 10 лет не можешь  прорваться к истине, преобразиться – только ощущаешь некое томление, волнение, прозрение… – а хочешь, чтобы они в ответ на пару-тройку твоих призывов разбежались…»

***

Утро. Спать ещё хочется, но дух мой уже ходит, умытый и бодрый, ждет не дождется, когда я, наконец, встану: «у меня еще есть идеи и темы, вот послушай»…

***

«Люблю читать. Люблю поесть. Спорт люблю даже больше, чем надо бы. И, кхм, половую любовь иногда обожаю. Музыку люблю. И живопись. В иной компании побыть. На дачу съездить, если не так часто и без груза. Покупки люблю делать. Писать заковыристые текстики. Ну, и спать люблю. Да замучаешься – до нелюбви - перечислять - столько я всего люблю!» - «Да, все есть, а любви нету» (от соседа голос, или свыше?)

***

Один наставлял другого на путь истинный и тот слушал во все глаза, со всеми высокими словами соглашался, воодушевлялся и умилялся и говорил: «вы уж откушайте с нами, возьмите это и это». Тот кушал, брал и, прощаясь у дверей, говорил в последний раз: «не забывай путь истинный, а то будешь гореть в аду. Я к тебе еще зайду, посмотрю как ты тут, бодрствуешь ли или опять в сомнительные ереси впал. Да, кстати, не сделаешь ли  мне вот это? -  теще  нужно» - «Да, да, я - великий грешник, так голова и чешется что-нибудь выдумать, а руки - сделать, будь они неладны…» (поп и несколько иезуитски настроенный грешник. Или мазохистски настроенный? Тогда это поп несколько иезуитски пользуется… Золотые руки и глиняная беззащитная голова – многократно разбитая, склеенная, перевязанная… Иного твердолобого не смущает даже поехавшая крыша…)

***

Нарисовал карикатуру а они сказали: «как красиво!» А вот о серьезном сказали, что это карикатура, что нельзя же так грубо, мы от тебя  не ожидали...
 (Почему красиво-то – ладно бы, атмосферу упомянули, или стиль; даже глубина невероятная поближе. Или они что-то новое знают теперь про бытованье красоты…)

Бросил реплику, словно рукой отмахнулся. – «А чего ты отмахиваешься? Почему такой злой сегодня?» Остановившись в удивлении: «Разве?! А ведь правда...» - простодушный; злой бы, поперхнувшись, покраснев как рак, промолчал, только зубами, как рак клешнями, непроизвольно щелкнул. (Простодушная и злая часть меня…)

 Там я с вами посижу с толком,  расстановкой -  обстановка  толковая, приятная - а здесь так темно, холодно и сыро,  так много машин и  мало людей, такие большие расстояния, что хочется поскорее проскочить все,  скользя черной призрачной фигуркой. Злобное, лихорадочное хотение и пыхтение...

 Налетел на меня, дует, дует - была бы буря для стакана. Уколол его легонько, играя лукаво - он малость оторопел, но справился и лихорадочно принялся искать, чем  прикрыться  - в заведомо пустых карманах. Но тут ему ударила в голову новая идея атаки и он опять полетел… - придется оставить его победителем, ничто другое не смягчит ему боль от полученной раны...


                ***

«...Все развалилось?! Ну, нельзя  уж так, как мы будем выглядеть и что кушать, во что одеваться! Нет, я все понимаю, но хотя бы фасад должен быть? Чтобы  торжественное заседание или, там, вечеринку  провести  без того, что стулья под заседающими начнут разваливаться прежде, чем все как следует напьются. Ну, в быту, я понимаю, можно жрать кислый творог, сидя в углу, потому что у табурета только одна ножка, но на свадьбе-то... Ведь деторождаемость упадет, семья развалится, вообще ничего не получится на кровати, которая сама по себе ходуном ходит! ...Есть, говорите, фасад? Ну, вот, а то все нету; просто дисциплина упала и развалилась. Ну, и что, пусть из фанеры... А с остальным как? Мрак или что-то виднеется? Если  только не трогать? И даже ходить опасно? А по телефону разговаривать не опасно?..»

(«У тебя что, дырочка в свитере?» – «Нет,  ниточка выдернулась,  и тень на плетень наводит!»)

***

Горячий пирожок из жизни: папа объясняет Вове как добраться до 2-ой Азинской, дом7: «От Советской площади по улице Губкина до светофора в сторону Азино-2. После него по объездной дороге до остановки автобуса №13, которая называется «ПМК». Около – двухэтажное здание, на нем вывеска: «Автосигнализация» (недалеко расположена автозаправка). Нужная нам фирма – продающая газовые котлы – расположена на 2-ом этаже, комната 235…» – это же готовый авангардистский опус! Спокойненько живет человек во тьме, держась за все эти странные ориентиры. «Больше двигаться надо – не чтобы  посветлело, а чтобы лучше ориентиры запомнить»…

***

Правда потоком течет, но тупой, как уцепился за некий утес -  кафедру и трибуну - так и висит мертво, прочно, надежно. А умному трудно: его правда все сносит и сносит. За что он только не держался! Наконец, нахлебавшись, воскликнул: «всё, кажется, понял!» - и разом утих поток и умный поплыл по теченью... Иногда ложился на спину и на  небо глядел - по сторонам  все берега были загромождены дураками-прилипалами, причем время от времени все это воинство с одного берега бросалось на вояк с другого - но только падало в реку… 
(«За какую правду я только не держался, но всё-таки поплыл по людскому течению, по настоящему «оторваться от коллектива» не смог…)

                ***


Я человек не очень активный, напористый и упористый: город мертво спит - куда же мчаться? Попробую тихонько поехать на велосипеде по печальным улицам, иногда легонько   позванивая...

Все окошечки закрыты, везде учет и неполадки, только в одном выдадут немного, да и то просроченными продуктами — а я, пока до него добрался, уже в долги влез и без ног остался, у меня слабый организм...

Пугаюсь всякого стука: «или попросятся войти или попросят выйти». А прямо по соседству такой огромный мир,  дома-гиганты  – неужели  в них всё же нет душевно близких людей… («Огромный» и «погромный» - что за сходство?)

***

Вовка заскандалил: «зачем выливаешь? не выливай!» и прочее. «Ну, начались помойно-коммунальные дела, любимая музыка распаренно-растрепанных».

Вспомнил, как недавно надо было любезно поболтать с одним довольно мерзким старикашкой – ну, я и понес, не моргнув глазом, всякую чушь про свой быт и всё что-то сворачивалось на помойные дела! «Знаете, запах…» – так ему понятнее и приятнее – если только не почуял, что над ним немножко издеваются. Он сам явно чем-то попахивал… 

Мне уже рай доступен: имею право отдыхать и знаю места, где действительно отдых.
…В раю  вспоминаешь беспрерывно, в раю бываешь там, где хочешь побывать и угадываешь удивительное будущее…

***

Парадокс: надо делать дела, но засучивая рукава, как для драки. «Чем бы деловой не тешился, лишь бы не дрался». «Деловой, гроб себе сколоти и лежи».

Я так много времени даром потерял, что хочется изумиться огромным изумлением, но это изумление собьет меня и тогда я ещё больше времени потеряю, и вообще ничего не успею…

__

«Вовк, то, что ты охотно печатаешь мои опусы, я частично списываю на твою любовь к чтению…»

***

«Краткость - сестра таланта» -  не в истину попал, а в ее «сестру», сейчас мне больше нравится: «легкость - синоним таланта». На краткости зацикливаясь, легко записаться в оракулы. И всех талантливее тогда любители японских хокку и афоризмов… Хотя краткость как короткое замыкание, самый короткий путь – распространяясь, плутаешь…
(Чехов истину знал  в кратком, куцем варианте?! Но это еще была истина, то, что осталось от нее после эпохи Достоевского и Толстого…)

__

2-ой раз на «Синей корове». С печалью: «это темно-синие коровы; попадаются ежи и носороги, свиньи, цапли, лисы… - мрак, дичь ужасная. Людей нет…»

Не хочется говорить им «до свидания», так же как не хотелось говорить и «здрасьте» - «здрасьте» нужно, раз пришел -  молча же уйти неудобно, поэтому  стоим, дожидаясь, пока корабль «Синяя корова» сам не отчалит и не растворится во тьме…

***

Нет разницы между публичной девкой и замужней, если у ее мужа  любимое слово начинается с буквы «е»…

***

Слили в рай: растекся по поверхности, блаженствую на солнышке, греюсь, щурюсь, о своей «несобранности» не беспокоюсь. «Это навсегда, никто меня уже не соберет, не схватит»...

Слили в ад: растекся по поверхности, ужасаюсь, глядя на капли дождя, летящие с исчезающего неба, чувствую их удары и содрогаюсь от холода. Ужасаюсь своей несобранности,  прогрессирующему  исчезновению: «это навсегда, никто меня уже не соберет и из канализации не вызволит, зачем я ел эту жирную пищу...»

***   

Я собрался и пошел, а т.к. мы с братом дружны,  он тоже пошел. Но я все иду и иду и зашел в места, где не видно родного дома - никогда так далеко за один раз не заходил - и брат стал  пугаться и уставать, отставать и канючить: «может, вернемся, а? где мы обедать будем? дома телевизор без присмотра сломается, он ненадежный...» - «О чем ты думаешь? Догоняй, пока не поздно - я тебя уже едва слышу! Я слишком устаю от таких разговоров, мне придется тебя бросить, а в одиночку я тоже погибну! Я пошел так далеко, на тебя рассчитывая; верь, я не рассчитывал бросить тебя по дороге, как ракета, что отстреливает свои отработанные части».

Другой вариант:
 Все никак не мог поднять с кровати своего расслабленного брата, с которым мы очень дружны. Прикрепил к нему судьбой посланный трос и тяну, но или трос нам послан слишком длинный или я еще совсем недалеко ушел... Вот и иду и  теперь едва вижу его с кроватью и весь дом родной - так что и не пойму, может, уже натянулся трос и он там  шевелится и даже привстал? Впрочем, самое большее: сел, ноги с кровати спустил - поэтому надо дальше идти… Уйти так уйти…

***

«Я могу двояко ответить на ваш вопрос: честно или уклончиво - солгать не могу, не просите. Вас какой вариант больше устроит?!» - вопрос любителя честности, а не уклончивости?! Варианты, начавшись, могут множиться до бесконечности как сознательно, так и непроизвольно…

Если тишиной  и не пахнет, то приходиться шутить и пускаться во все тяжкие, буквально орать всякую чушь…

«Вечно ты со своим скепсисом!» - «Нет, почему? пожалуйста, можете делать это, на полгода хватит приятных волнений - разве плохо таким манером полгода убить?».

***

Утром был спутан и холоден, но усилием смог уже к обеду войти в творческое «Царствие Небесное», разогрелся и распутался – и это уже норма… Когда-нибудь смогу и с людьми, холодными и спутанными, проделывать то же самое?!

«И никто не пикнет, все будут испуганно и вежливо наблюдать твое  дикое восхождение, самопровозглашение!» - «Не пикнут только те, у кого такого навыка нет, которые и без меня не пикают, только молятся всем подряд…»

***

Авангард же давно стал коммерцией, никуда он не ведет, разве что только внутрь магазина…

Пишу сны –  учусь проникать в подсознание… Учусь нырять – но, сколько не ныряй, в мутной воде не увидишь дно. А как не замутиться ей, когда ты грязный и беспрестанно ногами и руками бултыхаешь…


***

У меня выработался определенный взгляд (в буквальном смысле, в том числе) на людей: смотрю, с одной стороны, с сожалением, а с другой - с сочувствием, с одной стороны - со скепсисом, а с другой - с улыбкой, с одной стороны - твердо, а с другой - мягко, нежно и чуть застенчиво…


***

Христа бы и сейчас распяли, а Павла – палатки делать запрягли, чтобы  не тунеядствовал, когда в палатках такая недостача. «И закрой рот, суеслов – ведь всем ясно, что хорошо, что плохо и как надо Богу молиться. Надо быть честным, трудиться и семью содержать, а прочее от лукавого».

***

На тонущем «Титанике» все кинулись свои семьи спасать и многие  спаслись, ибо сумели быстренько найти отдельную свободную каюту, всю ее мебелью обставить («очень дешево же - инфляция  и паника»), на окно штору повесить, дверь на цепочку закрыть...

***

К. например – это уже не «товарищ», а «господин». Во многом возвращается 19-ый век. Соответственно, в городах и Достоевский уже где-то рядом, а на природе придет время и Толстого?

Пролистал Гессе – все его читают: скучнейший немчура, популяризатор хренов, апологет «искусства»…

***

«Неделя» – это призыв к неразборчивости в течение 6 дней и различению на 7-ой. «Бегите без оглядки 6 дней, говоря в конце каждого лишь короткое: «хорошо», «весьма хорошо», «не весьма хорошо», «весьма нехорошо получилось»»

***

Повальная любовь к детективам – знак того, что людям не хватает напряженности в жизни, развития некоего сюжета; повальная любовь к фантастике – знак того, что людям не хватает чудесности в жизни.
П. не интересуют детективы, а интересует фантастика, потому что его жизнь динамична, но убога. Папу интересует детективы и не интересует фантастика, потому что его жизнь лишена сюжета, а место фантастики заняло Евангелие.

***

Думаю про эффектные корабельные бои Айвазовского: «с употреблением эстрадных дымовых завес подзуживают нас на диванах…».

***

Вовка: «Нелюбовь БГ к Достоевскому и Толстому – это нелюбовь аквариумных рыбок к китам». Мол, пора бы  всем вольным мамонтам  вымереть – зоопарков уже достаточно много. «Все по тюрьмам! А каждой тюрьме по зверю,  рыбе и птичке» 
(Ну, не тюрьма, так теплица. Причем, в теплице той может быть даже Индия – супер, но натурального свежего воздуха нет…)

«Нам очень трудно понять друг друга, ведь вы богатые полузвери, а я бедный полубог».  Я человек на воле (воля – это Бог), а вы – в тюрьме (тюрьма – это зверь). Тюрьма богата, а воля бедна, потому что всю жизнь зачем-то «обустраивали» тюрьмы за счет ограбления воли. Звери грабили Бога!
(Настолько обустроили, что превратили в теплицу…)

***

Вовка: «…одна сестра материалистка и моралистка, а другая – аморальная идеалистка».
Материалистична и моралистична – наверное, бодрая, хваткая секретарша; идеалистична и моралистична – например, бедная наивная учительница. (А аморальная идеалистка  будет заниматься «искусством»? Реальные бабы такие расклады легко опровергают и дополняют, вариантов много…)

***

«Заслуженный татарский писатель» –  всё равно, что заслуженный перемяч…
«50 лет плодотворной деятельности» –  суп, что 50 лет в кастрюле стоит. В нее каждый год заботливо подливают воды!

***


Живет как крыса, с задачей прошмыгнуть открытое пространство и юркнуть в комнату. Добренькая крыса, все время прошмыгивающая мимо, мимо.
Огромный завод завалил мир всякими «красивыми предметами» - их стало как кирпичей много. Даже нашей крысе досталось 8 целых и 23 обломка - и она очень довольна, вполне спокойна с этой стороны.

***

Черная тарелка, но на ней мясо и белая тарелка, но на ней - ничего. «Это для счастья тарелка, она как белая птица - поголодаем или будем травиться?»

Наполовину белая, наполовину черная тарелка - граница похожа на трещину. Тарелка полна, но есть нельзя, потому что нельзя прикасаться к тарелке - сразу распадается на две половины...

Познал секрет силы, но, видимо, не совсем, потому что чудеса творились не вполне совершенные и  белые: «тут сломано, а  там темно». «Не заглядывайте туда, где темно – возможно, там еще хуже сломано. Я сам не знаю, что там творится. А здесь вроде тихо, но возможна засада, мина и яма - и кто-то сейчас слушает нас…»

***

«…А вот у Н-н вид нечистый» – Вовка: «А у неё как раз не знаю, какие могут быть грехи» – Удивился: «неужели так много грешит в мыслях и  мало – в действии?!» (продолжить бы изучение людей…)


***

Учитель учит ученика – в конце урока на лбу учителя испарина, в глазах тоска, а лоб ученика всё так же крепок и тверд и он с достоинством уходит, твердолобый…
(Горе от ума или от ложных знаний? Галич: «бойтесь только того, кто знает, как надо» - знают всё учителя…)

***

Вспомнил свои ощущения от чтения в старинной Библии выражений типа «Ветхаго Завета» и «Святаго Духа» – всегда казалось, что речь идет о каком-то могущественном уродстве. Еще эти старорусские непонятные буквы… Выглядела Она как супермертвая книга, Каббала, которую читают зарытые покойники – читают не для воскресения, а «за упокой своей души».

Ни Бог, ни Дух не уроды и могуществом Своим не желают пугать и  отчуждать человека – хорошие, нормальные Они Боги. На Христа похожи! На нас с тобой!

***

               
«Когда  душа просит пойти в  лес по узкому пути,  встречаю почему-то только Димку. Приветливо застенчиво здороваемся, наклоняя головы, и расходимся,  растворяясь в темной тишине…»

     Жила-была девочка, которую звали Красная Шапочка. У нее была огромная голова, похожая на шляпку мухомора, но только голова у девочки была совсем не ядовитая; добрая была девочка. И стала бабушка рассказывать нашей девочке сказки про то, как страшен лес, какой он темный и какие в нем волки. «Они тебя съедят, девочка» - и бабушка для наглядности обнажала свои волчьи зубы. Отсоветовала, короче, бабушка девочке на природу  нос высовывать, посоветовала лучше дома сидеть и сказки читать, и бабушку слушаться. И выросла девочка и стала читать модные сказки, и носить модные красные шапочки, которые носят в модных сказках, но голова-то у неё уже была обыкновенная, и с законничества волчьими зубами...

«Безопасна жизнь только в крепости, но на каждого крепостей не напасешься;  так засядь дома и вой волком - такого дома побоятся не меньше, чем крепости».

«Жизнь почти безопасна, выходи; Бог явился и всю жизнь по-доброму устроил, везде рай» - нет, сидит в своей избушке, что уже не на пустыре, а в саду цветущем и по-прежнему волком воет... «А вообще, вечер, темно - кто его знает? Например, за теми кустами слишком легко спрятаться…»
(«Маэстро Волк» - он даже зарабатывал на этом. Сад, чтобы цвел, надо, говорит, тоже монетой поливать…)

***


Язык щупает зуб, в котором застряла пища - и в мозгах язык, и он тоже щупает некое место, в котором застряло впечатление! Во всех местах что-то застряло. Не так много и застряло-то в зубах - если бы в мозгу ничего не застряло, то давно бы спал, а не ковырялся языком в столь поздний час...

Достоевского горячая путаница. Он открыл, что все общественные учреждения стоят в лесу пустыми и холодными и людям в лесу самим приходится докрасна стараться, чтобы не погибнуть в путанице леса…

***

Рыба поняла, что она утонула и стала выпрыгивать из воды – на солнечный остров. Некто обещал солнечный остров, и она всё ищет его, выпрыгивает, напрягается до отречения от себя, высматривает, но кругом только  пустой и холодный океан, газета «Известия», комбинат «Аромат», крейсер «Аврора»…

«Рыбка, плыви сюда, здесь у нас отличные аквариумы; зверь, ползи,  в наличии превосходные  террариумы».

В подобном зверю всегда есть огонек человечности: разгорится огонек - сгорит зверь и обратишься ты в человека. А в подобном человеку всегда есть огонек Божественности: разгорится Бог в тебе и сгорит человек и обратишься ты в бога.

«Выбирайтесь звери из леса, а люди из городов - и леса, и города подлежат  огню; будет гореть со всех сторон, а  искать выход вам придется с завязанными глазами, с глазами, выеденными дымом, находясь в тумане, в лабиринте, в месте без примет. Только боги спасутся! Улетай или погибнешь! На земле адов огонь разгорелся, а над землею, на небе - райский праздник набирает ход».

***

Сон, в котором некая очень крутая паперть в проулке. И  на ней исцеляют. По крайней мере, слух такой пронесся, и народ толпится на крутых ступенях и в узких дверях, и в тесных сенях, хотя никто не знает, кто исцелитель и где он  в толпе, и кого  исцелил. Каждому кажется, что только он не знает, ведь все кругом в хлопотливом движении. Вдруг  вылупилось: «вот исцеленный идет!» - прошел некий непроницаемый худой господин, не глядя на расступившуюся толпу...
(Толкование сна: вместо волнения - суета, вместо чуда - бюрократия. Выбито, отсутствует главное звено, и все повисло в воздухе, во сне…)

***
               
Мышки играют в слонов со слоновьей важностью. Никакой зверь не ценится, если он не играет в слона. О коте лучше не поминать, для слонов он не существует на свете...

***

То ананасы ем, а то меня дубинами колотят; то загораю, а то от холода задубеваю; то пишу, а то двух слов связать не могу; то учу взрослых, а то меня обманывает первоклассник; то лезу на баррикады, а то залажу  под стол и нащупываю лаз в подпол...   
               
«В теле еще рай, но в конечностях уже адов холод, а, главное, в голове измена».
 «Везде ад, в одном сердце еще рай; хотя    уже не говорит, но еще стучит о чем-то».

Голова ананасы ест, тело дубинами колотят, в конечностях адов холод, в сердце рай. В сердце всегда рай, иначе это уже не сердце... «Что-то на сердце тяжело, холодно» -  «Это около сердца. Ешьте ананасы, чтобы голова смогла пробить  тяжелую, холодную стену и высвободила сердце из плена, допустило к нему воздух живительный, дух целительный…»

__

На всех этих сборищах беспрестанно верчу головой, реагируя на каждую реплику… Зато на заготовленные речи почти не обращаю внимания. И не столько реплики, сколько реакции на реплики бывают интересны.

…Все засмеялись, но меня удивило, что засмеялась Н. И я тут же повернул к ней голову, пытаясь понять, что это значит…
А. сказанул такую нелепость – а никто не возразил – что я потерял всякий интерес и к нему, и ко всему собранию, молча встал (а никто не встает) и перешел к столу с газетами; потом покружил немного возле них с вольным, спокойным и равнодушным видом…

Закрыл  лавку с болтовней на большой замок – а была она у меня немалой и десятки лет функционировала. Правда, закрытой  стоит ещё недостаточно долго для того, чтобы оставленный в ней товар успел сгнить и проржаветь – разве что скиснуть и зачерстветь успело кое-что.

Вертел головой, всем интересуясь, но во всем разочаровываясь.

 «Что-то ты сегодня только бубнишь, причем разбросанно». – «Похмелье. Жить как-то всё равно надо, правильно?» – «До похмелий ли, когда лайнер стоит недостроенным?»

***

Улыбаюсь, даже когда хмур – вечная улыбка. Безмятежен и неуязвим, как ясный день. Мир страшен и забавен одновременно – поэтому улыбаюсь, но эта улыбка как маска. Идущего серьезно и просто сопровождают весело гарцующие всадники…
 Но бывает и так, что устаешь идти, садишься где-то в придорожных кустах, пропадаешь и тогда веселое гарцевание всадников на пустынной ночной дороге начинает напоминать беснование…

***

Обычно хватает всего трех по-настоящему различных компонентов –  вся соль в том, что эти компоненты комбинируются в самых неожиданных сочетаниях… А если учесть, что за каждым компонентом стоит длиннющая череда родственников размером эдак в треть мира, то в итоге весь мир оказывается косвенно задействован и переливается самими фантастическими смыслами…

Слишком часто я менял экстазное, предельное, но бессловесное думанье на писание истин средней руки…

Весь этот период (с 91-го года – о более раннем и вовсе нечего говорить) теперь представляется сомнительным, его символом является тщетная и бесцельная зубрежка немецкого языка… И в целом, «занятия» именно тогда стали системой…

А тут ещё Вовка пришел с сообщением, что он поссорился с К. и объявил им, что я считаю их раковыми больными!

***

«Душа моя устала!» - а некуда сесть и не на что посмотреть. Сел на выступ в стене, шириной в полкирпича, смотрю на узоры на стене, которые образовали пятна и трещины, ищу среди них приятные, а теперь и поспать пытаюсь, к стене голову прислонив. А что, не так же ли делал в общественном транспорте...

Общество стало вызывать духов, и явились духи, громадные как  вот эти сорняки… И опылили сорняки своим духом всё жизненное поле, отчего оно теперь и завалено мусором…

«Необдуманность» – это когда ты не смотрел на вещи со стороны. – «Не хочется терять время»…

**

 Ван Гог  хотел жить дружно и с нашими, и с вашими и с Богом, и с сатаной, с Гогеном. Слишком дружелюбный был (а БГ всех любил…)

Удивительный случай: машина – импрессионистский метод – поведала о жизни в полную силу и без фальши. (И ранний БГ удивителен тем же, только был он не машиной, а хиппи… БГ – хиппи-машина, а Ван Гог – машина-хиппи. Я сам такой: свобода и метод…)

***

Ежики, букашки – может,  это будущих «инопланетян» первобытная эра… Или прошлых – закат…

На земле солнце порождает разнообразие чувств, но на небе всё уже равно голубое. Или это просто взгляд издалека?  …А смена зеленого на синий как простой обман, это же похожие цвета…


***

Не мог Он «простить» людей: это все равно, что сказать людям, спустившимся в овраг вместо того, чтобы перейти его по мосту: «спустившись в пропасть, вы прошли полпути, пройдите же хотя бы вторую половину пути по мосту!»

***

Дети копошатся кучей, взрослые едут цепочкой и рядами, а боги летают поодиночке. Дети любят коллектив, взрослые - порядок, а боги – свободу. Куча – это безликая свобода и абсурдистский порядок. Порядок – это линейная свобода и расчерченная куча. Свобода – это куча, имеющая лицо и куча в полном порядке...

Евангелие говорит, что люди мира, обычные мещане – погибающие грешники, но: «вроде паники нет, всё чинно и благоговейно, никто спасаться не бежит, а только рвется других спасать, непонятно кого и от чего».

Быть нищим и странствующим по улицам богом, стать ребенком в «детской» -  дворике, садике... Несчастные лазари, распятые боги приобретают огромный опыт на этой земле и конвертируют его так, что дальше уже живут беззаботно. Даже обычные люди в старости понимают, что лучше всего – это садик и солнце…
 А  поэты – небедные дети; им надо или обеднеть, или повзрослеть. Повзрослеть трудно, обеднеть страшно…

Я стоял у солнца и энергетика моя была велика, но кругла и не целенаправленна – теперь мне надо перетечь по дорогам длинным караваном. Что сможет перетечь сквозь все дела и знакомых, в конце опять соберется в солнышко…

(Не потому ли стал ходить по людям, что теперь рядом нет родителей: поспоришь с ними часа два и уже никуда идти неохота, просто нет сил.)

***

Никак не хочет бюрократ выполнить предначертание судьбы – покончить с жизнью путем самоубийства; всё планы строит, прожекты чертит, резолюции пишет. По широкой, высокой лестнице он уже поднимался после смерти, как во сне… А коммерсант умирает от ожирения одних органов и дистрофии других. Поэтому мясо оказалось невкусным, почти несъедобным, ибо многие  внутренние органы   словно бы ущемлены железной рукой; там же нашли убитую крысу…
(Но иные коммерсанты ведут бюрократически правильную жизнь: ему скажут, чтобы съел только 10 грамм, причем ровно в 12 часов – он именно так и сделает, затратив на ожидание и процедуру целый час.)

***

Когда стоял рядом с солнцем разума, ослепительно ярко видел весь свой внутренний механизм (но в нерабочем состоянии), когда пошел, увидел мир в этом же свете; наконец, дошел до все-таки плохо освещенных закоулков – где, зато, можно бегать так, что никто не догонит, раз  пока никто не знает разумного секрета  бега…
(Т.е. разум был и раньше – до меня! – но никогда еще не было солнца разума… Как, впрочем, и пятен на солнце, а также затмений – причем, таких, что превращалась в хаос земля…)

***


Молодые мирятся с миром, потому что он позволяет им быть модными и  тешиться иллюзией, что они впереди. Потому и старые мирятся с молодыми, что знают: их бунты – обман и иллюзия. «Перебуянь в стакане воды, чтобы,   когда вырастешь, спокойно ведра носить».

  ***

Иуда предал Христа, а Христос Иуду не предал! …«Кто, Господи?» – спросил Иуда. «Тот, кому подам» – и подал ему же. Иуда думал, что либо Он не знает, либо предаст его и сравняется с ним в низости…

Иуда маленький, как 30 сребренников, как земля горшечника, а Павел большой, весь мир в себя мог вместить. Это как бы зеркальная история: Павел начинал с убийства… И вывод: маленькие гибнут даже рядом с Христом, а без большого не спасется мир…

Им почему-то кажется, что Христос их очистил Своею кровью, а не залил. Он залил нас ею, чтобы вместе с ней мы смыли с себя черного человека – это как чистящее вещество. Он его нам дал, а чиститься мы, конечно, должны сами.

***

Ждать, пока Ельцин второе сердце не износит? Он их, как сапоги, и дальше будет чинить и менять…

Ельцин будет жить сто лет… - а потом будут жить всякие шишки, у которых киллеров под рукой не меньше, чем охраны.

***

У БГ, Бутусова и всех остальных тексты слишком условны – капитаны, навигаторы, бурлаки и т.д. – а музыка слишком услаждает слух…
Я сейчас всё время в духе, а БГ и компания только налетами – вот им и кажется всё таким романтичным. За романтикой и наезжают…
 («Бурчат затворники в пещерах, и у них давно испортился характер»)

***

Люди именно раком больны – тут сам не вылечишься, само не пройдет, чудо нужно, сверхусилия по спасению…

Нетворческие люди похожи на американские клены, а я на яблоню -  взяв свои яблоки,  покидаю их в пустые голиафские головы, вызывая вселенское сотрясение мозгов. Поднимется ветер, посыплются  какие-то опилки, шелуха...

 Пришла мама – «вроде она неплохо выглядит, а я без сил – поэтому воздержусь,  не стану вмешиваться ни с какими поученьями».


***

Оказывается, есть колдуны, которые совершают чудеса, исцеляют безнадежно больных – это факт. И какая же проповедь: ведь каждый исцеленный растрезвонил всем своим знакомым, а те, в свою очередь, наверняка тоже не ленились. Так что люди безбожны или верят в помесь бога с дьяволом не просто так – много есть проповедников. Те же «средства массовой информации» - это средства массовой проповеди…


***

Композитор Губайдуллина –  ощущение, что стала хорошим, по современным понятиям, композитором из неистощимого желания примерного поведения! Вот и в консерватории у неё были одни «отлично». Так сказать «передовик» предприятия по производству музыки. Музыки тоскливой – почему бы и нет? – у всех «передовиков» приятный вид и мутная душа…

***

Опять день, когда глаза словно посыпаны пеплом – и ничего тут не поделаешь, все колодцы пусты… Ударял несколько раз в большой колокол, но никто из домов не выходит сегодня; мелькнуло в окнах несколько взлохмаченных сном голов, но и только – никаких посиделок на улице…

Здоровые процессией сопровождают заболевшего в больницу; потом больные - умершего на кладбище... Последнее приветствие заболевшему; последний укол умершему... Четыре ребенка пеленают родившегося;  четыре старика хоронят умершего. Четыре старика  пеленали родившегося мертвым, четыре ребенка хоронят умершего, который воскреснет... В больнице туман, а на кладбище черная ночь. В больнице запотели все оконные стекла, а на кладбище все колодцы до краев полны черной водой. В коридорах больничных под ногами шуршат опавшие листья...  Детский сад привели в дом престарелых и все льются и льются бабушкины сказки: «здоровый ударился о серый камень и так ушибся, что попал в больницу, а там он ударился о камень черный... На воле вольным ходил, а в больнице уже пошли всякие целебные ящички и в один прекрасный день  гробы завезли... Все было как-то странно, противоестественно: ясное утро; днем вдруг падает туман, и туман этот упорно не желает рассеиваться - так и провалился в ночь...» Детский сад привели в туман, а старшеклассников сводили на кладбище, они уже с удовольствием пробовали черную воду... «Что здесь?» - спросил в туман. – «Больница» - ответили из тумана. – «А кто говорит со мной?» – «Больные»...  «Дети, в больнице тоже есть школа, только в ней изучают не гранит знаний, а туман знаний. После окончания школы, т.е. больницы всех ведут в черную ночь, на черную землю, в которой вырыты черные ямы, под черное небо, с которого машут черные дубины. Задача в том, чтобы попасть только под свою дубину и свалиться лишь в свою яму – из чужих ты всю жизнь будешь вылезать» «Больные деревья спиливали и свозили в больницу...»

«Постойте, не чрезмерная ли мрачность?» - «Я тренируюсь; так борюсь со страхом. Чтобы, например, не раздражаться ни в больнице, ни в гробу. В этой больнице даже телевизор по хорошему не посмотришь - все время туман, а в гробу всего растрясут, пока донесут, а напоследок еще и уронят - вот, видите,  еще раздражаюсь!»

***

Чистый, нежных тонов лакированный стол, ярко освещенный настольной лампой – удивительно и приятно; федоскинская миниатюра, яркая, нежная, лакированная тож – удивительно и приятно; авто красивое, костюм красивый, носки и болты – и те красивые… «Но я-то почему некрасивый? Эта красота только унижает меня своим олимпизмом. Богов производим, рисуем, друзья мои, богов, а это дело подсудное.  И надо быть фасадом - ни улицей, ни домом; вечно не жить, а выступать…»

Сидят в уюте, пьют чай и даже федоскинская миниатюра на столе лакированном лежит, но за окном тьма и гнусные звуки. «Это лак добывают; деревья пилят;  чай расфасовывают…» – «И это федоскинцы гуляют». – «Что делать, милая? Максимум, что мы можем сделать, так это свет на всех улицах повесить, музыку включить, из пульверизатора все заводские здания обрызгать яркой краской...; а по праздникам фейерверки можно делать – только выдумывайте праздники…»

На улице грязь, во мне грязь, вот и смотрим, как блестит этот фасад чертов…

***

«..Да, я был в больнице, а вы в балете, а он уехал в гости к родителям...; да, не удалось тогда встретиться... Да, я был в больнице, а вы в антикварном магазине, а он уехал на рыбалку к родственникам...;  опять не удалось  встретиться... Ничего, если я выпишусь из больницы раньше, чем вы в нее попадете, я вам записку оставлю, как меня найти». Записка: «Если  буду жив, то третий от начала с левой стороны. Если  мертв,  1179-й в 836 ряду. В случае же публикации, 1719-й в  638 ряду...»

***

«Можно я вас провожу?» – «Я живу довольно далеко» – «Я готов провожать вас даже до края света, чтобы дойти до вашего дома».
(Край света: довольно темно, вдали несильный и резкий свет, дальше которого уже ничего нет…)

***

Где серебро, там и похоть, ведь для чего деньги, как не для славы и женщин – в конечном итоге: сначала на деньги пытаются сделать деньги…
 И  славе же не обязательно быть вселенской или даже общегородской…

***

П. периодами жил у тетки, а у нее водились клопы – когда больше, когда меньше. И вот, в одну из летних ночей – уже было светло – он проснулся, потому что всё тело страшно чесалось от укусов. Поворочавшись, он, наконец, встал и стал осматривать свою постель – но ни одного клопа не обнаружил. Заглянул под кровать, осмотрел стены, удивленно пожал плечами и хотел было снова лечь… и тут догадался поднять подушку – под ней было жуткое красное месиво. Пораженный, потеряв дар речи, он тихонько положил подушку на место, просидел на стуле до утра и сразу уехал…

***

…Христос даровал всем не прощение, а шанс, лишив жизнь безвыходных ситуаций и упразднив все тупики. «Верьте, что нет безвыходных ситуаций, будьте отважны – и так оно и окажется, всё у вас получится». Но дело в том, что люди в своих тупиках уютные квартирки оборудовали – и уже невозможно взять достаточный разбег, чтобы пробить тупик.

***

Американоиды чуть ли не с пеленок таскают детей с собой – в те же рестораны, тусовки... Чтобы привыкали носиться по миру. Если младенцем разъезжаешь по городу, то взрослым запросто сможешь разъезжать по миру. Психология богов (каковой мне так не хватает!)

***

У каждого на том свете будет свой мир – люди не будут перепутаны… Здесь, на земле каждым  записывается своя собственная кассета, которая там будет крутиться вечно: что запишешь, то и слушать будешь вечно.

Шикарный аквариум вдруг поставят на огонь, как обычную кастрюлю, а рыб, бившихся в сетях, отпустят в чистую далекую речку…

«Там он дышит, встав на табуретку, а вон в том темном углу  всегда возникает ощущение, что где-то рядом скрыта дверь на выход…»

***

Рисунки как плоды: «вот мои яблоки, а вот  хурма». Хурма, конечно, дороже, но, может, не обязательно требовать за типовой экземпляр миллион рублей?!

Жизнь непрактична, неэффектна и недешева – особенно, когда не умеешь жить, а жить все разучились… (мои дешевые эффекты?!)

Мертвую форму мертвец может в руки взять, а вот живое содержание – вроде бы в эту форму налитое – нет! И начинает мертвец мертвую вазу мучить; и говорит, что в этом – особое наслаждение, мучительная жизнь…

***

Бог подобен не только человеку, но и зверю – у Него свои повадки, свои секреты, своя тайная берлога, в которой Он пропадает по полгода…

***

Начал делать, но тоска уже при самом первом движении: «всё это не то, неправильно; но как же быть; я почти обязан кем-то…; кем  обязан? Нет, если не делать, будет еще хуже; может, сейчас  так начну, а потом всё поправится…»

***

Русские жалуются на всепроникающее влияние Америки: «как птицы налетели, галдят по всем каналам, во всех лавках! Научились летать, и давай весь мир покорять, а мозги-то куриные!» Но не жалуется ли и Америка на русских: «опять достоевщина на душе, никак от нее не избавиться –  специально свой самый яркий халат надела… Это всё русские, это у них склад, источник всех проблем, зараза!»

Говорите, ничего, мир, как стоял, так и будет стоять на мещанах? Так мещане же нули, а нули не существуют; и они не могут стоять, они бы набок легли, если бы существовали…

***

Кто был в борделе, тот ничего не расскажет – «А ты сам что там делал?! Одно из двух: либо ты честный человек и там не был, либо ты там был и тогда ты человек подозрительный и все твои показания подозрительны! Это провокатор, господа!»

***

Стал спасать кота, превращать его в человека. А кот спал, мяса наевшись и потому вел себя очень мирно. «О, он уже подает надежды, в нем почти ничего нет звериного!» Далее последовала целая лекция – но от нее кот не очеловечился, а озверел и превратился в тигра… - Д.

***

Одна фраза теоретическая, вторая  житейская, в третьей  намек на сон…  Сказки меня выручили, это они судно моё выровняли - кренило в теорию до жестокой засухи, а как оно выровнялось, так и поплыло…

В итоге  вкус к жизненной спонтанности явился, да и сами теории словно воспряли духом.

Теория делает строгим, серьезным – это фундамент; жизнь делает гибким – это тело дома; а сказки делают радостным – это крыша моя блестит, словно летать приготовилась…


***

«Носи шубу!» – «Так лето же?!» – «Носи, а то и зимой будет нечего надеть!» … «Нет, лучше уж я летом нормально прохожу, а зима позаботиться о себе – а то я так и не доживу до зимы-то…»

***

Каков почерк, таково и рисование?  У меня почерк, кажется, приятный, а у Вовки - точно нет…  У большинства почерк штампованный… (Однако, мой почерк разобрать непросто – как и рисунки… А в некрасивости-неприятности, кстати, есть свое художество…)

***

 «Я же внутри живу; там всё всегда на ощупь, наспех и клубком, так что не обессудь, что концы с концами не сходятся, доведи до ума, свет-батюшка, по гроб тебе буду благодарна…»

***
 

«Днем - свет и я что-то строю: неважно, что - что бы ни построил, свет все представит в лучшем виде. Но ночью - тьма, от которой почему-то сил лишаюсь; после чего все построенное оказывается сорняком на лугу, по которому  скачут  черные кони. Не только кони, но и медведи, и жуки и прочее зверье на мне топчется, а заправляет всем ведьмак-человек... Все думаю, может, это только сон - днем же опять строю...» - «Оттого ты жив остаешься, что только ведьмак-человек в твои щели пролезть может; ты не видел ведьмака-бога - этот только убивает».

***

Со сказками у меня полегчает жизнь; даже легкой станет. Но вот что вижу: и грешить  будет легко.
Типа, «пригласила зайти, приветила и… в кровать с собой уложила. Ну, и повадился я к ней ходить…»

«Если член встал, то считай, что ты уже прелюбодействовал в сердце своем».

У узкого узкий прямой путь на небо, а у широкого он не только узкий, но ещё и извилистый – по количеству мозговых извилин, наверное. …Вдоль всей дороги – львы: на прямых участках их можно проскочить, но как быть на поворотах? Рулишь, а он сбоку выходит и получается, что ты прямиком к нему причаливаешь…

***

«Если Христос не воскрес, то мы несчастнее всех человеков» – если Христос не умирал, то мы глупее всех человеков: выходит, что Бог только спектакль разыгрывал! Ведь Бог не может умереть, Он бессмертен.

Христос принес самую благую весть, но Он же принес и самую ужасную весть: это же я на Него опираюсь, когда называю живых людей мертвецами. «Если не мертв, то спасен, но если не бог, то несчастен».

Я проглочу солнце и в раю буду яйцом с большим желтком; жизнь там такая спокойная, что ни одно яйцо не разобьется и не треснет…

***

«Меланхолия» – просто отрешенный человек, а отрешенность есть признак принадлежности к высшему сословию; от чего же он и отрешен, как не от сословия среднего, обычного?

Снились солдаты, в  сумерках входящие в темный покинутый город. Это повторяется без конца:  сумерки и темные города. Им надо бы быть чем-то другим в покинутом мире, но они солдаты, они обречены вечно находиться в походе, этот мир дошел до конца...

«Летучий голландец» - видение разбойников на том свете. Они и на этом плавают такими дикими командами.( Сами понимаете, «жарят на огне» - это карикатурная изуверская кулинария...)

***


Шел опрокинутый, но не сдавшийся и не уснувший – без ветра как на ветру…

Что-то неясно - полежу, подумаю. Думается нечто; долго, беспрерывно, интересно думается, но все же не решается; что-то булькает и какой-то пар идет - и это всё; суть остается в обрывках, на которых ничего невозможно прочесть, хотя каждое слово на  что-то намекает... «Пора вставать – дела». - «Но я же еще ничего не решил?!»

«Что-то вы не пишете в последнее время?» - «Забыл секрет, как это делается».

Если будешь слишком настроен на мрачные темы, то станешь досадовать на солнце - и солнечные дни  пролетят впустую, в тщетных попытках быть извращенцем!

Не вспоминать прожитое -  все равно, что не фиксировать фотографии. Или даже вовсе их не проявлять…

Что-то делал со спичечными коробками; опять пытался разгладить большую мятую бумагу;  вытаскивал старую занозу, потом мыл банку из- под супа…

Стоит небоскреб, а около небоскреба спичечный коробок валяется…

Идет человек в толпе, а под мышкой у него пачка старых газет, в одной из которых, он знает, упоминается его фамилия…

«Недурно наварганил, другому показалось бы, что очень много, да еще и  необычного, целый час бы восхищался, мне душу грел; но недостатки на самом-то деле, конечно, есть...; пойдет; даже на «ура» пойдет; чего об этом думать - я что, первый день варганю? Класс есть класс, классная идея - это лом, вечный двигатель, безотказный пистолет. И мощь уже есть. Правда, грубовато. И неясно местами - ничего, пойдет, забудем; к тому же новая модель уже в разработке; правда, тут дела пока неважно идут - того нет, сего нет, вечная песня; да, и сам пока не готов; столько нервов мотает, уж и не рад, что взялся - но нельзя же вечно на одной идее ездить; до смерти буду как простой, в сущности, работяга ломаться; все ради... чего? да, всего; того самого; семья, какая-никакая, опять же...; черт, дернуло же меня сегодня туда нос  сунуть - еще бы продержалось; теперь три дня пахать, даже вечерами - и не полежишь вот так, не подумаешь; ну, так-то подумаю, так - святое дело, нельзя же совсем...»

***

Все дети пророчат, качая огромными головами в заброшенном детском садике; статуя воспитателя вечереет в сторонке, многие грибки  повалены,  забор  сломан…

Все взрослые делают одну и ту же вещь, мотая огромными головами в заброшенном цехе, лозунг воспитателя вечереет в сторонке, все мысли  протерты до дыр, ибо некий поиск не дает результатов…

Все старики талдычат одно и то же, кивая огромными головами в заброшенном доме; портрет воспитателя вечереет в сторонке, все вещи  протерты до дыр...

***


В комнатах дым - перебегаю, пригнувшись; в комнатах огонь и вода - на корабль запрыгнул, на темной палубе лежу неподвижно...

В доме парная - хорошо, что я не шоколадный торт; в доме мясорубка - хорошо, что я железка, пусть пеняет на себя...

В здании музыка - хорошо, что у меня два уха, но четыре слуха; в здании праздник - хорошо, что моя печаль крепка...

***


Дальняя дорога впереди, очень дальняя - поэтому можно не спешить. Вышли за околицу, на простор, сразу в рай попали и сели отдохнуть...

Долгое строительство впереди, очень долгое - поэтому можно не спешить. Положили первый кирпич на простор, сразу в рай попали и сели отдохнуть...

***

«Написано, что многие последние будут первыми» – «Да, но не торопись становиться таким первым, а то успеешь ещё оказаться из тех первых, которые будут последними»

«Вы первый?» – «Нет, я первый из последних» – «А я последний из первых, и вот не знаю, впереди ли я вас»

***


Устал висеть на кресте, сполз с него, прилег, чуть ли не загораю - но раны болят почти по-прежнему, а вот цели  уже нет…

***


Грустно в городе, так грустно, что вечерами никто не включает большой свет - только маленькие настольные лампочки. Все лица озабочены, все двери закрыты, глухо доносятся из-под них голоса. На улицах освещение неважное, снабжение тоже, а сообщение совсем никуда: появление автобуса выглядит как сон...
А вот предводителю города приходиться улыбаться, ведя переговоры с  иными городами, которые, наверное, живут внушительно, раз их люди так внушительны - вон как отрыгивают... И он улыбается и тоже  рыгает беспечно - вежливо, в сторону - и грустная его улыбка без труда наполняет комнату…

***


Говорил им про небо, они слушали в одно ухо, болтали между собой. Поскучнел, замолчал, посмотрел рассеянно на рассеянные по комнате предметы и тела и стал задумчиво смотреть в сторону, в окно. Но сразу услышал: «что это вы там увидели?!» - «Небо» – «Вы что, маньяк!» - «Да, маньяк».

«Вчера солнце здесь гуляло, а сегодня, видимо, на том свете. Спектакль при спущенном занавесе». («Что они там жгут - в зале светло как днем?!»)

«Думать некогда, а делать трудно. Добрые же дела делать не только трудно, но и невыгодно. А думать о добром просто вредно, расслабишься…».

«Ох, что бы мы делали, если бы у дракона была только одна голова - к счастью, многие желают быть драконом». «Семеро дядек – вот дите и убежало, хотя и без глазу». «Семеро с ложкой - тот, кто с сошкой, и убежал, хотя и без сошки, когда эти семеро друг друга ложками принялись  колотить».

***

ТВ-передача «Утренняя звезда» и подобные ей: мягкая порнография в отношении детей должна приравниваться к жесткой порнографии в отношении взрослых.

***

Как Адам, язычники были обречены на потерю своего рая, христианства, не могли не соблазниться религией… Религии и цивилизации – это дом, похожий на пропасть, что перегородил дорогу от здоровья языческого к христианскому раю. На дороге не должно быть никаких домов, не надо строиться в пустыне – но дорога, по нашему малодушию, оказывается длинна. «Для блага путников построим дом, храм, переправу из язычества в рай» – но все остаются жить на этой переправе, говорят, что рая мы достигнем только после своей смерти! Они и проповедовать начинают не рай, а привал, т.е. свой дом, храм.

Христианство начинается с душевности – с осознания ценности своей души, а кончается духовностью – вооружением личности.

С истинными христианами в эти 2 тысячи лет всё было так же, как и с самим Христом и апостолами: они были безвестны и их распинали в религиозных Иерусалимах и  цивилизованных Римах.

***

Я был пустой землей, по которой ходил кто ни попадя, на которую клали что ни попадя, которую рыл кто ни попадя; прочитав Достоевского,  пустил росток и корешки. Но мне пришлось спрятаться, чтобы не погубил меня кто ни попадя, действуя как прежде, как обычно, как всегда…

***


Вспышка - это когда в мгновение происходит непостижимо многое. «Я прав, если только не случится вспышка». – «Кто смотрит на солнце, тот настолько прав, что ему уже не страшна никакая вспышка - их просто нет, они гаснут как свечи, внесенные в солнечный день: ты их уже не видишь, когда приходит легкий ветерок и гасит их, тебя же гладя по щеке».

***


Злой бил доброго и кричал: «повтори, кто я?!» - «Гнида!» Еще удары. «Гнида». Еще удары. Молчание, но вдруг сел. «Повтори, кто я?» - «Гнида». Еще удары. Молчание, но вдруг лег. «Повтори, кто я?!» - «Гнида». Еще удары. Молчание, но вдруг закрыл глаза и повернулся набок, и уже не отвечал...

***

О, жизнь, ты настолько испорчена и извращена, что, ей богу, быть круглым дураком в тебе –  едва ли не достойная участь.
Постмодернисты живут не в умирающем, а в мертвом мире и  тут все  ведут себя по-разному: одни играются с трупами, а я, например, пытаюсь строить новый мир.

***


И вот попали неплохие люди в рай, на небо. Но что это? Рай оказался на высоте трех метров от земли: просто, во всех прежних домах первые этажи были пустыми. А дороги и новые дома строили на сваях. На земле-то был уже явно ад, настолько ее испохабили. «Ничего, хорошо живем, недавно в лабаз сахар завезли по 3,5 небесных доллара за райский килограмм...»

Жизнь -  история о том, как люди пытались убежать из ада в рай, но ад за ними гнался по пятам. Жрали землю, говоря: «ничего, у нас еще целый рай в запасе, никогда не кончится». Съеденный рай - это ад. Ведь есть же память. Как мечтать о светлом будущем тому, кто своими руками и ртами уничтожил светлое прошлое?

 Строят себе дом неплохие люди. Сначала был построен дом небольшой - в нем душа жила в прихожей, иногда даже заглядывала в комнаты. Затем был построен дом двухэтажный - душа уже дальше крылечка не ходила; и даже не вставала. И, наконец, у каждого был пятиэтажный «небоскреб» - «Кто это висит в окне 5-го этажа, за подоконник одной рукой зацепившись?!» - «Это твоя душа».

***

Да, я сторонник «утонченной жизни» – Божий мир переполнен именно тонкостями и тот, кто в состоянии ими владеть и наслаждаться, будет богат при любой формальной бедности. (Даже слишком богат, переполнен…)

Легко я отрекся только от бюрократии, коммерция же и по сию пору считается необходимой...

Бюрократы повели нас колоннами под огромным цветным знаменем. Мы шли  посередине дороги,  победив машины и  будни. Уже в сумерках  пришли на площадь, где начался митинг со странными речами, впрочем, все говорили громко, убедительно, ни один оратор не сбился и не запутался. А огромное знамя колыхалось над нами...

Коммерсанты поманили меня, и я вошел в дом с шикарными витринами и здоровенной дверью. Внутри все сверкало и гремело, каждый был либо человеком-тенью, либо человеком-флагом. Тени улыбались до ушей, флаги строили гримасы. Кругом было полно коридоров, они вели не только вбок, но и вниз и вверх, в них тоже много чего мелькало, блестело и шумело. Я шел по ним...

(Что, если это было в одно и то же время и в одном и том же месте? По мостовой шагает бюрократ, а из-под земли доносится  коммерческая музыка.)

Еще надо добавить небоскребы, на каждой двери которых одна и та же надпись «идеологический отдел» (или, если угодно: «реклама качественности классики» -  что-нибудь в этом роде). Вот здесь-то  у всех как раз страшно деловой вид...

(Школьник идет в первый раз в первый класс: бедняга, ему кажется, что его привели в рай – так много детей, такие большие здания…)