5

Букет 97г из серии "Памяти Ван Гога"

***


Жили-были два человека, один хороший, но доверчивый, а другой неплохой, только вот с грязнотцой. Они даже учились вместе, здоровались... Шли годы, много лет прошло и однажды хороший, но доверчивый попал в такой переплет, что сначала ни за что в тюрьму попал, а потом его в этой тюрьме убили. А второй карьеру сделал... – и сгнил от грязнотцы. Подлец и вор. Вот и сегодня взятку принесли от уголовников, чтобы  одно дело замял  — убили они кого-то в камере. Прокурор он  был...

***

Кто-то хлестнул, кто-то плеснул,  кто-то тыкнул мне пальцем в лицо - так прошел день….  Воина или пахаря таким не удивишь - последнего даже травы хлещут и тычут – ну, а остальные стараются почаще говорить комплименты…

Я хотел бы сегодня творить, но в мозгу у меня  красная зона. И черная зона. Только эти две  зоны у меня сегодня. И еще в ушах стук. Наверное, слишком сильно натоплены комнаты. И эту музыку я слушал напрасно. И телевизор напрасно смотрел. Вообще-то, когда тепло, лучше думается, когда музыка, идет эмоциональный подъем - а телевизор я всё время смотрю, когда у меня красная зона, красная на черном, что-то вроде бессонной ночи у костра, который развели не ради тепла - вокруг очень жарко - а ради света, но вот света-то он и не дает, только красная зона...

***

«Было в нем какое-то обаяние...; было, в общем, что понюхать, запах приятный. Но он захотел большего - чтобы его запах всем в ноздри шибал, и его не только заметили, но и признали... Стало шибать, но уже не так приятно почему-то...» - «Да ладно, тоже мне «приятный во всех отношениях» - всем не угодишь по-любому»

***


Красные цветы в горшке. Такие красные, словно не земля, а кровь в горшке... В белом свете все цвета радуги и в черной земле они же: чья-то красная кровь, золотистая радость, зеленое довольство и чья-то голубая надежда...

***


«Пока поделаю это, большее - не в состоянии» - ты живешь пригнувшись, крыша ниже головы.               
«Как обычно, поделаю это - хорошо получается» - хорошо, твоя крыша выше головы, но когда-нибудь она упадет тебе на голову. Надо жить на воле... (П.С. – жесточайшим образом пророчество сбылось)

***


«...Эта живопись выглядит классно; а та - все же юношеская» – «Да, но в юношеском всегда есть особое обаяние  (непосредственность, свежесть и дерзость), которое я всегда считал стоящим не меньше класса. И ведь если не было дерзости, то не будет и класса…»

__

Еще одна «Корова» - чувствовал себя уже совсем как дома, т.е. не обращал ни на кого внимания, ничего не слушал, занятый всецело А., говорил, что хотел – впрочем, воздерживался, ведь всё было так тоскливо.  В А. же в этот раз еще сильнее влюбился, сидел рядом и наглядеться не мог на нее – тянуло с непреодолимой силой и, в итоге, я сидел в их компании и сколько-то говорил с ней! Это еще не настоящее знакомство, конечно...  Да, легкий шарик вдалеке и я боюсь, как бы его совсем из моей жизни не сдуло. Поминала своих родителей – ох, ох, ох, стеной встанут, плашмя лягут. Сказала, что, мол, родители не дают в рваных джинсах ходить – только иногда, как на фотографии, удается. Тут был, конечно, намек на то, что она не шалава какая-нибудь, мол, ты не подумай чего, увидев такую фотку. ...Не любит она меня, даже не краснеет; только любопытно и, может быть, приятно. Пренебрежения не замечал; и ведь ходит, ходит!

(Кстати, часто у меня получается дневник наоборот: сначала я пишу и только потом написанное свершается в реальности)

Кажется, я настолько захвачен своим чувством, что ничего не смогу делать. «Утопленник любви...; о, белый лотос, наряд и гребень приготовь».

...Уже день, а в голове по-прежнему сплошная «лейся, песня». Срезала, убила – и какая же это будет подлость, если сама она не умрет рядом. Чем сжечь ее упорное сердечко; а сначала как взять крепость из мрамора, крепость из льда, крепость из мусора и крепость из простого кирпича...

«В жизни вы гораздо лучше, чем здесь, на фотографии»... «Как верному псу в цепи» мне не усидеть – все цепи под током, все псы слишком псиной воняют (и от БГ, и от Шевчука, и от Высоцкого – ото всех псиной, т.е. язычеством пованивает)
 
В первый раз в личном свидании она показалась мне лучше, чем в воображении. Ко мне была сдержанна, но почти не «лыбилась» и была как-то добрее, нежнее...

Покажу ей рукой, наглядно, как любовь во мне от колен поднялась выше головы, туда, где Бог, и уже не спастись, не всплыть прежним говном – еще, подняв руку, встать на цыпочки и попрыгать немножко, показать всю безнадежность этого занятия, а потом с улыбкой вернуться на дно, мол, что поделаешь...

«А., у меня жажда» – мученически хватаюсь за горло. Вопросительный, недоверчивый, улыбчивый взгляд. «Жажда вас видеть! Человек, если три дня не попьет, сходит с ума, а я вас вижу раз в неделю!»

***

Теория как фундамент – без нее ничего не построить. Меня теперь не сбить надолго – всё благодаря теоретической закалке, которую я так часто браню. Теперь  защищен такой броней, которая способна выдержать любые нападения и вооружен таким оружием, которое способно пробить любую броню – только им, как всяким оружием, нужно пользоваться осторожно и умеренно: «не надо убивать людей, если видишь, что им не воскреснуть» («Не беспокойся – это крайне живучие твари»)

***

Днем верхние и светлые половые акты – поцелуи, а ночью – нижние и темные...

***

Исправляю плохие картины – интересный опыт, но всё же чудится, что, в итоге, получаются гномы – только они могут съесть картину, даже плохую. Вон, я вижу их, прежних, они в их чреве еще видны, не полностью переварены и забыты...

***


Там, где апельсины лежали, теперь автоматы, за каждой виноградной лозой - враг, а вместо персиков гильзы, похожие на косточки - на дереве все плоды висят, а под деревом куча гильз, словно всё уже съели. А винограда на лозе нет - не дремлет враг и не убит, хорошая придумана засада. И апельсины кто-то утащил, бросив автомат...

Там, где лежали автоматы, теперь апельсины на блюде и железом совсем не воняет. На месте каждого врага  растет новая виноградная лоза, добрая, как лучший друг; посмотреть на персик  можно платные экскурсии водить - в раю уже не стреляют и даже едят меньше...

***

Атаковал папу своей новой благодатью; в частности, сказал: «это со стороны кажется, что светлые  люди просто живут – даже при самом лучшем воспитании и самой легкой жизни всегда за этим борьба за себя – вот, на меня посмотрев, может быть, тоже можно сказать, как легко, светло и просто я живу, но это же лишь на первый взгляд» – какая вера в себя (на самом деле, ирония, шутка, подначка)
(Первый взгляд должен видеть что-то очень привлекательное, он  для привлечения сердец…)

***

Их совершенства удручающе монотонны, похожи на гладкие скалы, на которые приходится лезть, скользя, падая и изобретая нечто вроде соития…

***


Сначала кто-то придумал войну, а потом кто-то придумал мир – и люди  были послушны, сначала разозлились и распалились как звери, а потом смягчились и утишились как боги...

***

Пес, надрываясь, лаял, котел в котельной огнем ревел что было мочи, завод трубой своей дымил на полную катушку... - все ради того, чтобы бабушка с внучкой в тишине и уюте могли чай пить. «Может, «Битлз» послушаем, дочка?» - спросила бабушка...

Ледяные поля, горы, превращенные в ямы... - все для того, чтобы на месте густого леса выросли огромные башни - в которых можно жить, но только до тех пор, пока не выглянешь в окно.

__

Р. (П.): «Ты, Дим, всех упрекаешь в мрачности – вот уж не видишь себя со стороны». Смутившись, в ответ я только сожалеюще пожал плечами, но увидев А., проходившую рядом, воскликнул: «вот А. же веселая!» Это в первый раз я назвал её по имени. (Она не засмеялась...)

«Не женившийся угождает Богу, а женившийся – жене» - но если ты уже угодил Богу, то, может, Он и награждает тебя таким счастьем, раем, как любовь?

***

Душа – это слабость, вода.  Наша задача, чтобы она была чистой, и вкусной, и ароматной. Все эти качества – от добра, своего или чужого. Зло, своё или чужое, без разницы – отравляет душу, воду и она начинает болеть не хуже живота. ... Душа – жена, дух (или тело) - муж. Злой муж (дух) может иной раз и защитить свою жену (душу) от какого-нибудь приблудного пса, но вообще-то он ее обязательно будет мучить и он обязательно ее продаст и предаст. ...Важно морально, душевно не упасть - претерпеть, если нужно, и страдание, и смерть – но, конечно, хорошо, если ты имеешь и силу, духовную или физическую (или обе вместе!), чтобы себя защитить. Но защитивший себя грязно, ведет себя хуже не защитившего себя, но ничем себя не запятнавшего...

Т.е. женщина – это легковооруженная (телесной и духовной силой) душа, а мужчина – это тяжеловооруженная душа – отвоевав, отработав свое, мы сложим свое оружие и останемся только теми, чем нас мать родила, чем нас Бог родил – душами. Какими они будут, такой и будет наша вечная жизнь.
...Христианство – религия нежных людей, тех, у кого скорлупа тонка. А духовный человек снова тверд – как взрослая птица. И он может быть даже подобным смертоносному и неуязвимому ангелу, подобным Самсону, которому достаточно было ослиной челюсти, чтобы сокрушить тысячи. (Выходит, фильмы про киборгов и прочих героев тысячами  не случайно снимают – это нам требуется, это нам снится?!))

__

О. рассказывал про наркотики – ловят «кайф», в чем-то похожий на мои упоения и просветления, только они-то воры и разбойники, которые перелазят в рай через забор, а я вхожу в него воротами.

__

…Хлеб Г. ела (а он с муравьями!) – а сам Г., кстати, явился зачумленным какой-то мистикой, которая приказывает ему не спать с часу ночи до пяти утра и он пишет под её диктовку – вот тебе и «крепкий профессионал»! Нормально устроено, значит, в смысле потребности в Боге: крепость доступна, но хрупкая, то и дело идущая трещинами – чего нет у меня. Я не мог сдержать дьявольских усмешек. ...Да, простоватость моя всегда полна черноватого, глуховатого смеха и синеватых, кривоватых улыбок…

...Вот так вот лежал, дремал, обнимал душу свою и жену свою милую и, конечно, вставать не хотелось.

Мол, да, я сомнительный малый с одной стороны и монстр, с другой, но я очарован - и счастлив этой своей очарованностью.
Наивно и мирно смущался, не находя слов, не ища их... (Я и вчера ещё не находил слов, будучи истощен и оглушен... – как Павел, увидевший солнце!)

Р. читала статью говнюка Гессе, надутого, как индюк – мол Г. С. из-за нее ночь не спала. Я: «да, такие статьи лучше на ночь не читать».

***

«А., не садись сейчас ко мне на колени – у меня член колом встал».
«Опять член встал – велит лечь. Тоже мне командир нашелся... – не обращай на него внимания».

***

Д. гладко пишет негладкие жестяные кувшины – скучают по негладкому. Даже привязанности у них противоестественным образом себя выражают...

***

Сейчас мир богат, но прозаичен – бетон, железо и прочее. Но что делать, если они всюду построят фальшивую сказку, искусственную, облицовочную, поверхностную, но сказку?
Железобетонных людей  тоже  навалом. Мы, мол, люди простые, но процветающие. Пока серым цветом процветающие...
Сказочно оденутся железобетонные люди, и истине придется умалиться до предела – таракашки, муравья – где останется только ждать, пока их мир взорвется и развалится, как уже было однажды…

***

Вот  и зима уже достаточно белая для белой любви...

__

Папа явился с мыслью (высказал её, не дожидаясь повода): «а мы (баптисты) и не будем слушать чужого нам человека, зачем это нам нужно» и т.д. – уже не приглашают в «собрание», а отгоняют от него! (Маме в прошлый раз заикался, что вообще-то я не против посмотреть, нет ли у них интересных людей; и не против проповедь про благодать – в противовес их «грехам» – прочитать!) – «Братьям не нужно организаций...»
…Бредут через поля и веси на собрание, потом бредут обратно, потом просто бродят по этим полям печальным и городам безмозглым...

Проходил день по всем этим страховым конторам, вернулся злым и боевым – опять надумал минус, а не плюс. Мол, вот, я добился, нам выплатят кое-какую денежку – но тут как раз телефонный звонок с сообщением обратным (просто издеваются – не поедет же человек снова). ...Стал мне план Отарских домов совать, мол, ты думай, как мы их будем обделывать, а не о фигнях своих –  быстро и ясно всё  подумал, но ему-то хотелось, чтобы я с настроя сбился, чтобы влез, засуетился - или же чтобы гордо отказался «заниматься чепухой». ...Потом стал разоряться насчет какого-то мелкого и всеми уже забытого барахла…


***

Всех гордыня заедает – а мне одно удовольствие вокруг этих рогатых быков и коров отплясывать – черное, конечно, удовольствие... «Ей, вы, так значит, на рога вы променяли свое человеческое достоинство?! Дурачье, бог с голыми руками и человек с палкой сильнее вас!»

«Бессильная ярость» - это не ярость, а обида; а обида -  всегда поражение…


***

С подлецом в сделку войти, дурака сагитировать, ну, а несчастный честный и умный человек сам потянется с трясущимися руками? ...Весь измажешься и намаешься, и третьего нажалеешься, а весь продукт – какая-нибудь казенно-серая книжица...

«Зауряд-адмирал» - молодой поэт;
«Контор-адмирал» - взрослый функционер;
«Кранты-адмирал» - пенсионер.

И в могилу сходят торжественным, неспешным шагом, как адмиралы. Последний парад, последнее заседание и последняя попойка - чума, конец снабжения, уже построен музей, то бишь мавзолей...

__

Придумал А. новые ласковые имена – «А., светик» и «А., цветик» – но на душе печаль и тоска. Налево цоевская печаль, направо гребенщиковская тоска – крест.

...А мама все из комнаты не выходит, всё наговориться не может – не скажешь же ей: «мам, уйди, я хочу ужасаться и тосковать».

***

У всех в мире опущены головы, у всех; так, по крайней мере, кажется; все говорят: «не думай, не пытайся, опусти голову, как все». А я решил поднять голову - все замерли, скосили глаза, ожидая, что на меня обрушится град убийственных ударов: град действительно обрушился, но не такой убийственный - всего лишь весь в крови. К тому же, чем больше ее поднимаешь, тем ударов меньше и они слабее: «можно выжить, можно». А какой ландшафт, какие горизонты видит мое окровавленное лицо: «увидеть такое и умереть».

***

Ну, как вот с такой-то тоской и с такими-то рассуждениями пытаться привязать к себе обычную, в общем-то, девушку? ...Вот от этого-то вопроса и выросла она, тоска. Жизнь ещё ни разу не поворачивалась ко мне светлой стороной.

Люди ушли в одну сторону, а я в другую – мы быстро разошлись, скрылись с глаз друг друга. Продуктов на неделю хватит – пиши хоть целую вечность, как говорится...

Трамвай, толпа народу – входит распятый. Он ведет себя как инопланетянин…

«Рубикон перейден и гордиев узел разрублен – теперь или со щитом или на щите!» …Темный вечер, Вовка везет на щите, как на санках, неподвижное тело домой. А «со щитом» остаться не менее опасно: такой пошлый бравурный марш заиграет, что хоть святых выноси – всех святых философов, писателей, художников…

А ведь у нее зрение плохое. Из-за него так некрасиво щурится, бедняжка. А очки не надевает из-за меня?! (На фото в очках) Что ж, брачуются г-н Беззубый и г-жа Подслеповатая.

В предыдущие недели сила моего чувства была сравнима с силой моих прежних влюбленностей. На этой же все приборы зашкалили, мою душу лихорадит.

«Любовь была чудесной солнечным днем, но к вечеру, попав в комнаты, любовники стали уставать от взаимных тонких нежностей и чуткостей и заурядное, пошлое получило временное разрешение на въезд…»

***

…Некоторые вместо Бога исповедуют сатану, а вместо души пустое место. Появляется некий маг с магическим инструментарием, в своеобразной одежде, окутанный дымом, а в пустоте так нетронуто, прозрачно стоят все предметы… Загадываются загадки, все ведут себя изысканно вежливо – в общем, то ли боги, то ли князи…

«…У меня к этому в лучшем случае отношение кислое, а в худшем - горькое».
Мой любимый вкус – кисло-сладкий; ученик Достоевского, доказавшего, что сладкое совершенство очень далеко и не надо злоупотреблять кражей райских яблок.

***

«Религии говорят «пойдем», но не идут» – не только сказали «пойдем», но собрались, приготовились и… - сели; ждут, когда Бог придет и их поведет… А «культура сказала «не пойдем», но пошла» – но пошла так, как ходит пьяный: то два шага вперед, один назад, то два шага вперед, восемь назад – кричат, что в Бога не верят и никуда не пойдут, спать пора – под забором, где, если б вы знали, из какого сора растут стихи и член третий день летит, не ведая стыда…

***


«Не выступал, а откланивается» - коллизия, достойная рассуждения и медитации: почему откланивается - не понравились выступления других и не желает с ними быть в одном ряду или же считает себя достаточно навыступавшим с места? «С вами у меня может быть только один разговор:  «до свидания».

«Не ел, а рыгает».

***


Смотрит победителем, мол, что, съел; убить бы меня, небось, готов да руки коротки - а не видит, что сам себя уже почти убил, пьяница заношенный; болезни букетом черных цветов и всегда под угрозой того, что то ли подельники, то ли милиция укокошат...

***

Всегда озабочен тем, чтобы  измениться – творчество же льет широкой струей и быстро наполняет ведра…

__

...Намеков моих как будто не понимала, а когда я, замерзнув, слегка поежился, сразу заметила и сказала «ты что, замерз?»

***

Д-ву: «я делаю не вещь, а летучую духовную реальность…» - а он вещь хочет заставить светиться, придать ей царское, божественное значение, ореол, как у Христа на лубочных картинках. Отсюда внимание к лессировкам, отделке. Он аристократ, а я демократ (какая без массового производства может быть торговля у демократа?)

Теперь часто преобладает свет, у мрака осталось лишь несколько темных цветочков и ягодок…

***

«Братья Карамазовы»: «Старец Зосима был лет шестидесяти пяти, происходил из помещиков, когда-то в самой ранней юности был военным и служил на Кавказе обер-офицером» – не о Толстом ли думал?! Или, к примеру, о Лермонтове…

***

Душа слаба, как и всякая натуральность, поэтому истинное искусство, коль скоро в нем проявляется душа, всегда можно обвинить в слабости - как в отсутствии вида и величия обвиняли  Христа.

Т.е. секрет истинности, «гениальности» в том, чтобы ставя в качестве краеугольного камня слабую душу, тем не менее, добиться силы, построить истинный храм.

***

Вовка по всем данным должен был явиться из Отар, но не явился – ни после обеда, ни вечером. И объяснение-то простое: приболел малость. А днем ездил за деньгами… Беспокоиться я стал уже часа в четыре… Ужас накатывал совершенно ощутимо. И Женька, почуяв неладное (потом-то я благоразумно примолк, а сначала всё бормотал: «где же Вовка, бедняга, скотина?»), спал беспокойно: полдвенадцатого проорал что-то страшное, а полчетвертого уже был на ногах. Полдвенадцатого-то только, окончательно лишившись сна, мне и пришла в голову мысль не про больницу и сломанную ногу, а про самое банальное: мама или папа почувствовали себя плохо и попросили его с ними остаться. У банального – если оно возможно – всегда наибольшие вероятности быть. Ещё просто не случалось банальностей такого рода. …А. горела синим пламенем, но все же не вылетела из головы (типа: со слезами пригласил её на похороны!) …Приехал к ним поутру, а он и они ещё спят! Святая простота – впрочем, признались, что были у них опасения и «по бешеным звонкам уже обо всем догадались».  …Вошел, сел и разревелся. …Теперь жестокое похмелье, тяжко после такого стресса. …Есть одно утешение: раскопали один магазинчик, где по дешевке покупаем подержанные иностранные вещи, одежду и обувь – очень хороший выход из трудного, бедного положения. А вчера за Евангелие держался, в медлительного Достоевского глядел…

… «Ты же, Вовк, похож на ягненка… - жертвенного!» – «Скорее, это с тобой может что-то случиться – у тебя такой характер. А я хитрый» (Хитрый и наивный… - но наивного, может быть, пожалеют и он, может быть, не перемудрит…)


***

Бюрократия и коммерция казались  танками и тракторами, «от них не уйти, тут и война и мир» – но вот они теперь для меня  настоящая свалка металлолома…

***

…Что, два мужа у души – тело и дух?! Тело от земли матрасом под неё легло, а дух с неба одеялом сверху…

***

«Мир, как мы его знаем, подходит к концу»  - и этого не могут не ощущать ни реалисты, ни авангардисты… Реалист–призрак, тень, ненужное удвоение реальности и авангардист-гроб. Гроб как жилище, наполненное, в основном, конечно, червями…

Так что Д. не собирается умирать: это его работа – похороны. Весь  в черном; есть и черные джинсы, и черный смокинг. Он умирает, только когда и в нем зарождается живое…

***

Придавлен я многочисленными коллизиями человеческих взаимоотношений, а также живописными экспериментами и в писании уже ничего интересного не происходит. А всё остальное вовсе на задах, в конце очереди...

Всё думаю, думаю – как бы отдыхаю. В конце такого «отдыха» однако сплошные завихрения и крыша набок, встаешь и идешь, держась за голову, прикрывая и без того закрытые глаза…

***

«Куда он клонит?» - «Да никуда он не клонит - поворачивает, впрочем, вправо, сейчас все поворачивают вправо - он просто прибабахи на корабле устраивает. Считает, что так он лучше едет. Сплошные «ба-бах», «ба-бах» - всё в дыму, не видно, быстрее едет корабль или же совсем напротив...»         

***

Я как тот израильский патриарх, что прошел долгий путь, устал и потому женился на той, что дала ему воды напиться.

***

Во сне она любила меня, была сладка как виноград, нежна как овечка, верна как прирученная птичка (правда, без похоти потом не обошлось: явилась некая неотразимая «давалка», встала прямо передо мной, ко мне своей попкой прижавшись в давке у каких-то дверей – мол, бери меня прямо здесь, в толкучке! Но я воздержался!) …А как она со своей одежки тогда пыль стряхивала – как с чужой. Да, она явно из очень небогатой семьи. Но ботинки на ней были дорогие, шикарные и она их с удовольствием выставляла…
(Так я по кусочкам опять переписал всё, что было, вплоть до деталей – всё теперь кажется и важным, и поддающимся расшифровке)

***

Я – корабль: корпус – тело, парус – дух; на палубе, как полагается, люди. Мне снилось, что я неутомим и плыву в прекрасную страну…

Но и другое снилось: зимний поздний вечер, пустырь какой-то, а я с Вовкой следую за папой, который, опередив нас,  в данный момент весьма символично сбегает с какой-то небольшой горки… Куда он может вести? Всё ясно – какой-нибудь хлам обнаружил на том пустыре…

…Тогда мечта была по другую сторону от нашей жизни – в которой мы не могли остановиться с тем, чтобы собраться с силами и перебежать дорогу.

***

Тысячи книг издаются, а миллионы – нет, но и они же пишутся. Все сидят, как запертые, в своих квартирах, всем скучно и многим интересен такой выход из положения: «читать надоело, читать унизительно – а вот не написать ли роман самому?!»

***

…Именно тот, кто воспоет похороны, добьется наибольшей эстетической красоты! (П.С. – пророчество сбылось в «творчестве» Херста и многих, и многих)

Повесил бы я дома его похороны? В каком-нибудь особом углу… В одно окошко посмотришь – солнышко светит, а в другое посмотришь – заседают, могилы копают, урны клепают…

***

…Я все надеюсь увидеть, как А. размякает от любви – так варят овощи, картошку. Моя вода кипит изо всех сил. …Вспоминается один из романов Достоевского, кажется, «Униженные и оскорбленные», тамошняя любовь – что-то похожее было в сценарии. Да, Достоевский нам верить и жить помогает – непривычно же жить!

 «А., я люблю не всё в вас, но того, что люблю, достаточно, чтобы любовь разгорелась и стала силой».

***

Врач в «Часе пик»: «смерть – это прежде всего смерть мозга». (Во вторую очередь – смерть сердца). «Мозг – это загадочный совершеннейший орган, а сердце – только насос, его даже можно менять» – а они все думать не хотят! Их счастье, что он работает и против любой воли; и всё-таки у них мозговое безволие. …Поменял сердце – поменял душу – поменял жену – на подобное, близкое, от чего не будет отторжения. …Душа не диалектична (это сложно), а эклектична (это просто). Нужен совершеннейший мозг, чтобы превратить эклектику в диалектику; чтобы осуществлять это превращение перманентно – ведь душа всё равно останется проста и эклектична. «Ничего-то ты не поняла, А.!» – буду восклицать я – но то, что нужно, она поймет;  поймет, что мой мозг работает, ну и что моя душа её любит. … «Это не облака. Это чьи-то мозги проплывают, задумчиво клубясь извилинами».

При браке соединяется большая женская душа с большими мужскими силами – в итоге, образуется одно большое существо, у которого всё большое. Сила без души – это машина, а душа без силы – это сон. «А., ты спала до меня, а я был станком до тебя и переводил материал на стружку. А., ты богиня, но не сама по себе, а только вместе с моею любовью. Также и я с тобою буду всемогущ! А ты будешь владелицей всемогущего! (Только не суй свой пальчик куда не следует – жми  на разрешенные кнопки)»

…Не взял у неё ни одного фото «на память»… Опять Достоевского вспомнил: кто-то увидел картину Гольбейна с мертвым Христом: «она разрушает веру» – а здесь была мертвая богиня…


***

Сны:  1) один дурак так сильно пристал к другому - мол, где да где – что у того случился сдвиг по фазе: да вот, говорит,  где - и куда-то в бурелом указывает. Ввел  в   заблуждение первого дурака и у него  тоже случился сдвиг по фазе, только в обратную сторону.  Зашли они в  бурелом и ходят, и ходят кругами, что-то ищут, сучьями хрустят, друг на друга при встрече уж не глядят…

2) Улица, но совсем узенькая  и домики совсем маленькие – на гаражи похоже, только длинная улица и с рельефом, и без асфальта. Снег, деревья, беседует кто-то, ни одной машины не видать, все очень мило, провинциально… - наверное, это всё же  гаражи, но увиденные детскими глазами. Поэтому и длинным кажется их ряд. «Мальчик видит сказку, но не понимает, что  ее видит».

***

Заснул прямо в кресле – такого еще не бывало. Со странными ощущениями спал и выводом: «значит, я еще буду меняться»…

***

…Что, одним оптимизмом с А. собираешься питаться? А что делать, если  всё остальное моё для нее, наверное, покажется несъедобным – только простенькое и ближайшее к дороге.
…Сначала дом – там мы с А. живем, потом сад, а за садом еще дом – туда она не заходит, а я всё время там, так что врозь живем…

***

…Всё-таки трех, а не двухуровневый дом: в полуподвале в окно, из-за плохих занавесок пустые бутылки видны, на среднем этаже вся витринная жизнь – и есть третий этаж, просто там все время погашены огни, необитаем он, как небо. «Чердак - это подвал неба»….

__

У Вовки, как у подростка, без конца трудности переходного периода. То возбуждается, то понурый и мается… (Некоторым даже с семьей повзрослеть не удается, так что удивляться нечему)

***

…А. – Моцарт, «Н-н» – Сальери – что-то в этом роде я ощутил еще в самый первый раз, когда они играли вдвоем…

А. – Моцарт, а я – Бах: что общего у Моцарта с Бахом? Моцарт Баха, кажется, и не приметил. Но, во-первых, женщинам Моцарт простителен, а во-вторых, в ней же не один Моцарт, отнюдь не на паркете выросла – а во мне не один Бах.

__

О., или тот же мой Вовка – мне всегда казалось, что они из породы неловких дуболомов; мол, ничего-то у них не должно выходить – но нет, на удивление…

Чувствую, что опыт, конечно, будет ценнейшим капиталом. Но как он дорог – столько нервной энергии тратишь…

По простому, по живому у них ничего не рисуется и не пишется – всё с претензией на совершенство.

Религиозные всё время с грехами борются, а не понимают, что самый большой грех – отказ от благодати, от жизни, от творчества. …Все регламентировано, всюду кабинеты, «отделы». Тоска смертная. И запираются в таком кабинете, к примеру, врачиха с санитаром и начинают грешить – регламент отнюдь не нарушая (хотя он на пупырчатой стенке мухами засижен)

«Пусть я умру, но останутся мои книги» - «Будешь незримым часовым при них стоять?!»

***

Вспомнил, как папа себе сердце сорвал: после женитьбы купил маме швейную машину – финская, мол - и на себе её волок через весь город – надорвался (легковушку нанимать казалось дорого?!). А мама и не шила почти; и, в конце концов, продали её как-то нелепо и неудачно, перед денежной реформой... …Я, кстати, тоже  подходил к грани: они меня мучили, и сам  себя изводил – той же грошовой «коммерцией». Сейчас благодать – может, на райском курорте  здоровье поправится…

***

Глядит русский на Запад и видит бога, но чахлого какого-то, глядит на Восток и видит здоровяка, но скотообразного почему-то – и не может русский выбрать, кем ему быть, и начинает пить с горя.

__

Г.  – злой как пес, полупотерявший хозяина (не кормит, пьет, бьет и прочее)

***

Рисуя: «первый блин, замечаю, как раз всегда удачный ком. В нем всегда много от детства; от сна, в котором под утро мерещилось детство, блаженство…»

***

Теперь разбираю людей – так же, как себя раньше. Хочется освободить их и  не загнать себя в угол. Жизнь моя – детектив, боевик и евангелие…

…Он пережил возрождение, но только то, после которого «видишь людей как деревья»…

А. как дите: не понимает, что родилась в плену и броню ей ещё рано носить…

***

Вовкин сон: мы с ним в какой-то таре несли трех огромных жаб, которых почему-то любим. Но когда проходили мимо какого-то болота, две из них выпрыгнули туда. Вовка пошел было за ними, но они от него тяжело зашлепали, и он остановился в недоумении: мы же им добра желали! (Сон о Р.,Ж. и Н.?!)

__

Не рисую сегодня, не взирая на солнце – оглушен вчерашним. Писание, думанье скорее решает проблемы, а рисование скорее констатирует душевную реальность.

Да, добрая земля – это слишком большая редкость в городах (где обитает религия и культура): все живут по-мирски, при дорогах и неизбежно  завалены камнями.

…Захожу я, значит, в библиотеку, а  там, прежде всего, Н. с подругой вижу. И ведут они примерно такие речи: «деньги как мед» (Н. в ответ что-то согласно залепетала), «что-то скучно – чем бы заняться?», «делаю  ему дипломный проект, но чувствую, что он меня не любит»…

***

На параде неудобно быть в рабочей одежде, а на работе – в парадной. Раз я собираюсь в жизни работать, то мне смешны их парады и их работы в парадных одеждах. «Стали смехотворно богатыми!»

…Потом рабы превратятся в варваров и варвары, как всегда, окажутся сильнее этих мертвецов с белыми, костяными и трясущимися руками, что тянутся к смертоносным кнопкам. Жизнь окажется сильнее смерти, дубина в подворотне сильнее «Томагавка» в бронированном укрытии. Впрочем, подворотня тоже давно забетонирована…

***


«Надо делать,  а я задумался. Надо есть, а я задумался. Потом оказалось, что и хорошо, что задумался: другим сделанное оказалось бесполезным, от съеденного у другого заболел живот и он же наложил огромную кучу. ...Но я слишком надолго задумался - как загипнотизирован; мучительно сладко задумался, и навсегда…»

***

Показываю им духовный «Уголовный кодекс», те статьи, по которым они могут быть осуждены Богом – а то беспечны, мол, что, никто за руку не поймал и обвинения не предъявил… (Предъявишь тут, когда «все живут как мы, и прокуроры, и проповедники, и артисты» -  просто затопчет эта толпа…)

__

Я сажусь так, чтобы смотреть туда, куда села А., а другая девушка садится туда, куда смотрю я – но не рядом с А., а поодаль…

***

Понимаю теперь Павла, который вдруг заводил гордые речи ( «я больше вас потрудился» и т.д.) - всюду люди на порядок более мелкие, но мнящие себя на порядок более крупными…

Лопата стала рисовать – мол, круто, авангард – а тонкое перо послали землю копать – вы разве не знаете этих твердолобых мещан, им будь ты хоть самый главный герой, всё равно землю копай – героев, тех, кто им на шею сядет, они себе выберут сами; лопата – это сынок одного такого героя. Приткнул сынка на хорошее местечко: «лопатой всего трудней копать, легче всего рисовать» - «Да, папа. А еще хорошо денежки грести лопатой. И недругов лопатой бить тоже удобно, не нервно».

Глупость не дает слова сказать – «не знаю, что говорить» – и гордость не дает слова сказать – «не перенесу возражений и опровержений» – вот и сидят молчком, детренируя свой дар речи и не рожая силу воли…

 С бунтарем опасно, а без бунтаря неинтересно – тоже вечная дилемма. Причем, пока бунтаря не увидишь и без него вроде ничего…

Чувствовал в себе силы, хотел что-то сделать и, наконец, «рыпнулся»… - сразу попал в плен наш имярек, но  гордая решимость его была столь велика, что он продолжил дело, как ни в чем не бывало и, говорят, добился немалых успехов...
(Или не плен, а болезнь и зараза ему угрожает. Не преодолеешь иную болезнь, а лишь приспособишься к ней и дальше делать пойдешь – и много к тебе по дороге пристанет всякой заразы…)

__

Вовка узнал, что родители и сейчас кладут деньги «на книжку»! Те, что раньше лежали, уже, конечно, пропали. А я-то сторожем и дворником работал,  горбатился и на дачах, и дома, годы не мог продохнуть...

__

Тяжело быть среди закрытых людей, тяжело и думать о них – моментами исчезает вера, эта воздушная подушка, и остается только камень, холодный камень на израненном сердце.

Видел репортаж о БГ – летом ездит по Тибету и Египту и другим желает того же; похож на Юрия Сенкевича: необыкновенно раздобревший, трезвый, более чем взрослый. Порывы позади, остались только воспоминания и умения.

***


 Умыл лицо и, не вытираясь, принялся пить воду. Дело не в жажде: муть в животе; и муть в голове - забыл, что надо вытереться. То ли дело, летом - а не зимой - жарким днем - а не в З часа холодной ночи - и, разумеется, на солнечной воле, а не в электрической комнате... «Совсем другая вода».

***

Вот познакомился я с десятком человек и думаю: «А в Казани их миллион – и все они так активны? Активно  запутаны; однозначно, распутано пленены…»

Снуют людишки по поверхности, глади морской, все просторы, оказывается, уже заселены; некоторые части даже так густо, что вспоминаешь о китайцах. Одни на лодках снуют, другие, за обломок держась, ногами бултыхают, некоторые и вплавь чешут – такого красавца-катера, как у меня, конечно, ни у кого нет…

***


Сон: снаружи помещения, видимо, гром и молния, хотя почти ничего не слышно, а внутри  полусумрак и разброд среди людей и мебели. Все стоят на коленях и сосредоточенно о чем-то молят Бога. Даже глаз никто не поднял,  головы  не повернул. Не просто «люди в мрачном настроении» - там были бы кривые усмешки, мол, пора платить по счетам,  взрывы ярости, внезапные движения и инциденты. ...Но много ли там было людей - может, только один и был? Или это абсолютная степень разобщенности? - «Всё  уже было и теперь  всё  ясно». «Все ушли, а мы  остались и должны теперь погибнуть». – «Да, и от этого гибнет и наша вера»…

Кстати, явно по морю надо плыть, чтобы доплыть с земли до неба.

Другой вариант того же сна: те же гром и молния, сумерки, но люди собрались не в разбитой комнате, а под деревом в поле. «Может быть, это и защита, но уж очень темно под деревом - настоящая «тень смертная». И всё время чудится, что на дереве-то должно что-то быть, какие-то плоды, даже чудесные... Вот такое противоречие… До яблок ли сейчас, когда гром и молния?»

Как любят они (религиозные) стоят на коленях… А культурные любят сидеть – и та же укороченность… А христианин лежит и ходит – когда сижу, я вытягиваю ноги и тело – то ли полулежу, то ли полустою!

«Вдруг за мной встало небо огромным кубом в сорок небоскребов. Серое, одновременно и грозное и светлое, возвышенное и низкое…»


__

Г., в ответ на его  нелепые поиски критиков своих стихов – при том, что сидит со злым лицом и очевидным образом не интересуется никем (в грязной одежде): «Подраться хотите?!» – «Давай?! Выйдем?!» …Всё «Булат Шалвович» ( «Булат Халвович»), а о Галиче: «злобив». Я, будто ослышался: «злобен?» – «Злобив» – вот поговори с таким, он назло тебе будет не злобен, а злобив!

***

«Нет человека и нет проблемы» – нет спермы и нет проблемы. Ходишь без розы, что можно девушке подарить…

***

Вовкин сон: вдруг забуянил и стал всех «мочить» - всех пристававших, надоедавших, пугавших, обижавших!


***


«В сумасшедшем доме подскочили цены... Конфета заменила огонек... По мосту через реку меня повели в темный лес, показать что-то - когда я из леса вышел, уже не было реки...» - «Батюшки, чего только не бывает на свете». (Испугалась и постаралась задобрить меня  своим сочувственным восклицанием, видя, как монотонно я весь этот сумасшедший дом, похожий на горящий лес - в лесу конфеты, но их уже не спасти, не найти - перечисляю...)

«Мост стоял в темном лесу, а конфета плыла по реке - половина сумасшедшего дома гналась за ней, а половина искала мост в лесу, прихватив огоньки. В результате одни утонули, а другие обгорели и все сильно проголодались, отчего цены подскочили  до самого моста...»

«Сказали, что на мосту лежит конфета. Мигом вырыли русло для реки в этом направлении, потом валили темный лес, чтобы сделать плоты - и с песнями наш дурдом отправился…»

(Уже без боязни вхожу в любой сумасшедший дом, в огонь и воду - а входить стоит, там интересно)

«Искупавшись в реке, полез на мост, чтобы быстрее обсушиться и вернуться к огоньку, что боится не только воды, но и мокроты, но тут примчался целый сумасшедший дом, они огонек приняли за конфету - живя в темном лесу, они огоньков никогда не видели, а цены на конфеты подскочили...» 

 «Промыл лес рекой, чтобы отыскать конфету - сам стоял на  мосту вместе со всем своим сумасшедшим домом и всматривался в даль, где скакали цены на дерево, воду и конфеты и горел  какой-то странный огонек».

«В темном лесу нашел темную конфету и пошел помыть ее в реке, но с моста до реки не смог дотянуться. Может, достаточным было бы только осветить ее, но где взять огонек - в окрестностях всего один сумасшедший дом…»

«Хотел съесть конфету в темном лесу и достал огонек, но маху дал и сжег лес, сам еле спасся, плыву теперь по реке до моста, но смогу до него дотянуться,  если только его строили уже после того, как цены подскочили... А во рту сладкий вкус, однако».

«В темном и холодном лесу конфета хотела осветиться, но не хотела греться. Пришлось залезть в реку, только там не было леса. Но огонь, в лесу грозивший разгореться, здесь  не сохранялся. Потом на берегу еще один огонек появился, но я уже  по течению уплыл.  Сумасшедше плескаясь, теперь рядом со мной плавает целая орава людей; рядом высится громада моста. Спросил одного про огонь, он ответил, подплыв, что все цены повышены...»

«Конфете в темном лесу захотелось вернуться домой, в красивую вазу. Стала она лес валить, строить мост через великую реку - а под началом только сумасшедший дом. Валят хорошо, строят плохо. Зато и платила она им только правом погреться у огонька («По очереди, по очереди... Всё, твое время вышло» – «Как?! Опять цены подскочили?!»). Один, правда, попробовал заикнуться о том, чтобы конфету попробовать, но, к счастью, на следующий день его сосной завалило...»

«Кино в сумасшедшем доме, что расположился под мостом: встретились спичка и конфета и загорелась спичка как целый лес и потекла конфета как настоящая шоколадная река с кисельными берегами и лапшой на всех деревьях и ушах - вот такой был огонек; жаль только, что на мосту как раз  цены подскочили — обломился кайф, да и сам мост так сломать  можно»

«Конфета под мостом спасалась от дождя, но тут потекла река. От безвыходности ситуации конфета сошла с ума и попала в сумасшедший дом. Однако,  в этом доме ей встретился очень симпатичный огонек, с ним она забыла все свои напасти - даже завод, этот темный лес, в котором  провела всё свое детство – «тогда еще цены подскочили, помнишь?»»

«Вся река собралась под мостом на совещание: вдоль всех берегов уже не сыщешь ни одного темного леса, сплошной сумасшедший дом, огонь такой, что скоро мы будем зваться не рекой, а ухой - а им пока хоть бы что, они по-прежнему конфеты едят, хотя  цены на них, наконец, и подскочили…»

«Река хотела проглотить конфету и последняя убежала на дерево. Но на дереве сидел целый сумасшедший дом - пришлось спуститься пониже и развести огонек, которого сумасшедшие, как и все звери, боятся. Однако, «не поджигай сук, на котором сидишь» - сгорят дерево, лес, эти глупые сумасшедшие и испарится река – в связи с чем, нас ждут просто нереальные цены...»

***

Вовкин сон: «Борхес звонит!» – я, как ни в чем не бывало, сижу, что-то читаю, ногой болтаю. Папа к телефону подбежал – оказывается, это какой-то итальянский ресторатор хочет купить нашу квартиру, чтобы сделать в ней ресторан. Уговорил маму с Вовкой придти в аналогичное своё заведение – «посмотреть». Пришли они, их усадили за стол, дали картошку и четыре сардельки. Тут разговор идет про продажу, аренду, а они слушают вполуха и уплетают. Но Вовка набрался сил и возмутился: «это же не итальянское, а русское блюдо!» Им сейчас же притащили спагетти, они опять уплетают… (Из стеснительности изображали голод, лихорадочно соображая поехавшей крышей, как быть. И у «итальянцев» жадность и отсутствие средств: нелепо они пытались квартиру заполучить за тарелку с  едой на двоих)

***

Это можно назвать «толстовством в живописи» – полное опрощение.

Стоит нарисовать фигуры людей, как они сами вступают в какие-то отношения, стоит только присмотреться, прислушаться.

Рисую хаос, затем подчеркиваю и развиваю то в нем, что мне нравится, а то, что не нравится затушевываю, уничтожаю или переделываю; а то, что не задевает, просто не замечаю Т.е. картины рисуются сами, я только выбираю себе ту, которая нравится. Правда, нередко бывает, что выбор не очень богат и удачен.

***

«Дим, я моюсь, а ты давай, сделай…» – «Налил ванну, чтобы нырнуть на дно!»

Он снял часы и положил их на телевизор, они ему пока не нужны, он идет мыться. А мне понадобился этот переносной телевизор… - ну, часы и упали. «Могу тебя обрадовать: ты очень плохо сделал, положив часы на телевизор. Ты всего лишь снял часы, а я только  взял телевизор, и уже произошла трагедия и виной – ты». Или темная комната. Или наша спешка - кладем куда попало, тащим чуть ли не за хвост, т.е. антенну...

***

«Это будет для тебя хорошей школой» – я кивнул, но только слегка: на мой-то взгляд, есть  уже не школа и не университет, а академия, причем такая, о существовании которой он даже не слыхал… (Именно в академиях учат нюансам, этому «слегка»…)

В искусстве смог обойтись без «классического образования» - как те же рокеры, как все живые люди в современном мире. Мы же закодированы своим временем, а оно всё прочло, всему цену знает…
Впрочем, знание классики – реальное, а не в виде классических панегириков - нужно для масштабности и фундаментальности…

***

…Павел для меня слишком ретив, а Христос слишком загадочен. Я не так далек от мира, как Христос и не так верю в его переделку, как Павел…

Бежать духом легко только лежа телом – сидя уже трудновато, стоя – трудно, а на бегу, считай, невозможно.

***

Да, придется употреблять немного лака – раз хочу жить с женщиной и продаваться. И чтобы не сказали: «некоторые его картины напоминают пригорелую кашу без масла».

***

Я засыпал в темноте; вокруг были стены, одеяла, подушки, и я куда-то плыл по течению, потом брел по воде, потом попал в лес и в средневековую хижину, где стены были так же шершавы, как кора у деревьев в лесу; и было очень тепло, и я на радостях собирал собрание и открывал заседание, и предлагал всем высказаться, а сам откидывался на согретые подушки. Под звуки их речей я снова задремывал и  уносился; и  радовался, что мне  по-прежнему очень тепло и уютно, что одеяло сверкает своей белизной, а стены ни разу не сдвинулись. «Где бы ты еще хотел побывать?» - с удовольствием кто-то спрашивал меня в темноте, и вот уже я несся над некой чудесной страной, где на  земле и в воздухе переливались все цвета и не было господства белого и черного или зеленого и синего - скорее, там преобладал красный, оранжевый и желтый... - «А у меня  не так: только взлечу и полечу, как сразу начинает нести куда-то не туда - к примеру, на деревья или  провода под током; быстрее приземляюсь и спрыгиваю от греха подальше».

«А я недавно под утро в аду побывал: на мне лежала некая плита, но я полз, желая что-то делать; однако, в руках всё ломалось, если  не бросалось оземь, всё рассыпалось, если  не подбрасывалось  вверх, все разваливалось, если  не связывалось в узел... - это было невыносимо и я нечто сказал, но голос оказался  гнусав и я не понял самого себя, а окружающие меня не расслышали и с готовностью приблизили  свои уши, полуотвернув  лица, передернутые в гримасы, как заряженные  пистолеты, и я затих под плитой, ощущая боль во рту и горечь в теле, и не мог своей правой рукой отыскать  левую, которую очень знобило, словно она держала холодный камень...»

***


Говорить, для убедительности, о своей логичности  все равно, что говорить о движении по дороге – их  много, дружок! Впрочем, обычно важно именно это: плутай,  но по дорогам, известным, разрешенным, узаконенным местам…

Дороги вечная деспотия и рабство - ступаешь туда, куда ступал уже миллиард ног до тебя, чувствуешь себя бесцельной песчинкой… И если не миллиард ног, а один чудовищный трактор эту дорогу делал - разве это лучше, идти за ним вслед…

***

Перед тем, как начать писать на новом листе, перевернул его – подсознанию почудилась дьявольская уловка: всё написанное  не будет ли читаться вверх ногами?

***

Я как тот крестьянин, что сразу два поля обрабатывает: на одном поле культура с виду серая, но для мозга очень полезная, а на другом цветная, она душе по сердцу. «Еще бы одно поле в аренду взять. Да и лошадку завести хорошо бы. Да настоящую хозяйку в дом… Эх, размечтался».

Да, спустился  я с академических высот в народ, в «масскультуру», по-простому  «фурычу» и «шурую». Не засох в академиях и  теперь птицей умной  по жизни летаю…

Меня и А. теперь будет не так просто обломать – озоровать буду! За всю свою задавленную молодость отгуляю…

Вот только если исчезнет некая точка,  узелок маленький, то всё рассыплется, вовек не соберешь. Но пока имею эту веру с зерно горчичное – и растут огромные дерева, видя которые даже горы падают в обморок, в море...

«Всё, на что похоже, то и есть!» («ну разве я не гений?!»)

Деточку можно взять за руку и повести за собой, и сделать взрослой, а вот корова, веди не веди, так и останется коровой и самая большая любовь к ней будет отдавать скотоложеством. Если у коровы и нет задних мыслей, то ведь и передних  тоже нет. «И что с того, что она ко мне привязана – разве это можно сравнить с привязанностью милой девочки?» …Начнешь учить корову передним мыслям, так у нее, как на грех, задние появятся - примется хитрить!

Будем смотреть правде в глаза: моя сексуальность делает меня мирским!

***

Один протянул камень, другой протянул хлеб - взял и то и другое - и, положив камень на землю, встал на него и стал есть хлеб…
Или стал разбивать камнем хлеб - или хлебом камень – хлеб был как камень; было как бы два камня, но я точно знал, что, по крайней мере, один из них - хлеб. Не мог Бог, издеваясь, дать мне два фундамента для дома и ни одного дома. ...Раскрошил и то, и другое, но по-прежнему не мог есть и не знал, хлеб ли это, потому что не было воды; не было даже слюны во рту - пустыня...
Или отправился в путь, взяв хлеб и камень - и смог сгрызть хлеб не раньше, чем сточился камень, на котором сидел во время привалов - пришлось пройти огромный путь...

  Изжил  старый мир, дорос до потолка в этой комнате и уже свысока смотрел на пышные, но продавленные диваны и лакированные, но поцарапанные столы,  будучи не в состоянии ими воспользоваться. Надо переходить на второй этаж - но дело в том, что там никаких комнат и даже чердаков  - есть каменная глыба, в которой придется выдалбливать себе пещерное и первобытное жилище. Остается верить, что не вечен и не бесконечен камень, что небо, протекая широкою рекой, сточило его со своей стороны и уже 3-й этажом будет крыша…

«Боялся приступать к этому делу - но все же приступил»... То же было и во второй, и в третий и в миллионной раз (первые разы были в незапамятные, доисторические времена) - все же и сейчас он чувствуется, этот порожек,  рубец - и болит  волевая жила – она не только закалилась от  беспрерывных ударов и претыканий, но и сточилась, износилась - даже прохудилась в одном месте…

Пришел и стал давить своим физическим здоровьем, душевной самоуверенностью и физическим, опять-таки, изобилием. Легко ли чувствовать себя бледным, скудным и слабым? Наполовину легко, нетрудно, если только ты с той же силой надавишь на него духовно: «ты на меня как слон на чахлое растение, а я на тебя как лопата на крысу». «...Нет, все-таки  не годится - будет только обоюдная смерть, меня  ничья не устраивает. Не входите в чужие дома и не впускайте чужих к себе, если только не можете уже при входе выбить чужое из рук».
 
Я-то что - уже бессмертен, а вот моя жена еще слаба: может соблазниться, испугаться, войдя в какой-нибудь королевский оперный театр, где всюду лепнина розами, грудями, виноградами, бедрами, чашами и задами. «Жена, выучи  этот текст наизусть и повторяй в трудную минуту - и тогда никакие амуры-лемуры и прочие сатиры не одолеют тебя. ...Видишь, как поет эта грудастая тетка черт те что? - а ведь это она вчера торговала нам рыбу...»

Все берегут «классиков», «чистоту русского языка», пылинки сдувают. Хорошо, если бы только интеллигентные бабушки этим промышляли, но вот приходит бугай, которому забыли сделать кровопускание и туда же: поклон (с напряжением сил переломил шарообразный живот) и дуновение, тихое как молитва (сиплое и перегарное тоже). А я, значит, явился в этот музей и давай кочегарить. «А что - стол как стол, еще крепкий; если около стены его поставить, так даже не сильно шатается». На стуле тоже вроде можно сидеть, пока не проваливается и не разваливается. К тому же я тихонько посижу на этом стуле и  тихонько попишу на этом столе...» ...Переполох, а ведь в музее есть и кочерга, которой орудовал некий горлопан по кличке «Маяк» и ящик с пустыми винными бутылками, принадлежавших ныне покойному поэту Осенину... – «Им можно, а тебе нельзя». – «А я вот тоже кочергу с бутылкой возьму -  сразу станет можно». ...«Пописать не дают черти, запыхался аж от злости – при том, что  совсем  безобидного хочу...»

***

Каждый человек проживает свою жизнь на пару с Христом - Он то ли друг, то ли брат, то ли зять или даже жених... - короче, с Ним каждый день видишься, и к Нему привык, как ни к кому. И Он своему напарнику все грехи прощает, от него не уходит и всё  пытается его доброму научить. Но тот упорен: сначала иголки подкладывал и спички поджигал, сунув их между пальцами ног, а теперь стал и ножичком орудовать… Лишил Его, в итоге, рук, ног, глаз, ушей и теперь пытается язык вырвать – «чтобы не болтал». А Он все прощает: «живи, если есть еще в тебе сила жить, но живи, чтобы спастись, ведь слишком страшен Страшный Суд - только поэтому прощаю, жалко тебя до слез, не могу уже на тебя смотреть».

***

Засыпая, видел перед собой множество картин и они были другие, чем те, что я рисовал и рисую, и я хотел их иметь, но не знал, как такое можно нарисовать… Буду дальше развиваться? Или что-то так и останется сбоку…

***

Проводилось торжественное собрание по поводу 200-летнего юбилея Окончательного Прояснения и Объяснения жизни и в огромном зале собралась толпа народу. А я был вахтером у входа. Стою в ватнике и со всем добродушием говорю какому-то ханурику: «…нет, жизнь – штука непонятная» – проповедую, значит, вопреки  и даже за рукав его придерживаю…

«Они мягко стелют, но жестко спать, а я стелю жестко, зато спать легко – всё дело в том, что у них сны плохие, а у меня хорошие».

Сегодня утром писал  в чем-то иначе, без остервенелых фантазий,  благоразумно и мягко – запомнится? приживется?

***

 «Пустая она, Вов, твоя Н. Бренчит только мыслишка о деньгах, да и то копейкой. Впрочем, пустое – это еще не плохое…»
 «Дайте мне посмотреть на девушку, и я скажу, каковы ее родители – они как зеркало» - красиво звучит, но реальные родители внешне часто поражают несоответствием – толщиной, например…

***

Что ж, раз  денег не зарабатываю, значит, я большое дитё. Чем еще каких-то детей заводить – их которых еще неизвестно что выйдет (скорее всего, ничего особо хорошего) - лучше на меня  и мои творческие работы – любуйтесь! (Но, может, я уже вырос и всем надо только немного потерпеть!)

***

Вовка: «мне вот этот рисунок  всех больше нравится; а тот – не очень». – «А мне наоборот; что удивительного – нам и девушки разные нравятся…»

Ерунда (рисуется), но нравится… Нравится, пока новая – т.е. вся она будет в малом количестве: всякой букашки по паре…

Как говорил Лев Толстой, «порисуем, пока живы». …Кто знает, может смерть и близко? Вот и смотрю, не мешкая, в эти окошки, в которых, как в зеркале, моя душа отражается.

***

Жизнь - это танцы; каждый танец похож на фокус,  в конце которого  случается что-то смехотворное - и все смеются, и с воодушевлением танцуют, и кривляются дальше.

Всё по-прежнему вроде бы, но стали выдаваться противоположные результаты: то, что нравилось, теперь не нравилось, то, что удавалось - не удавалось. Вдруг поехал куда-то, по дороге не сдержался и нагрубил кому-то, зачем-то купил цветы...» - «Любовь».

Вдруг в ночи во дворе загорелся огонь – и  горел сильно и ровно, так что ни дом не горел, ни огонь не тух. А поутру обнаружилось, что во дворе сделаны грядочки и на них уже цветут цветочки. Всё чисто. И день выдался сухой и солнечный на наших горах...


***

«...Интеллигентные бабушки...» - интеллигент - это бабушка. И бабушка, как правило - уже интеллигент. Ведь приходится не делать доброе, а просить «будьте так добры...» ...«Она меня интеллигентно попросила, а я так по-хамски исполнил - пойду, с горя напьюсь».
А вот идет неинтеллигентная бабушка. Обругала кого-то: «такой молодой, а уже интеллигент!» - «Извините, я из интеллигентного детского сада, у нас никогда не шалили».
Хам настолько глуп, что не понимает, что его держат за хама и болвана - ведь бабушка настолько стеснительна и щепетильна, что о таких грубых вещах может попросить только его, родимого. Все то же «будьте так добры» в этом случае для нее уже переплата; возьмите, так сказать, на чай, дубина вы стоеросовая. ...Да, хам не обиделся -  а все же оскорбил бабушку! И многократно. «Да он весь оскорбителен! Это же что-то непотребное!» Но и этого возмущения хам не заметил; бзднул у входа и упер себе, насвистывая.

В общем, грустная тема; поговорим лучше о гомосеке-выдумщике. О, это великий выдумщик! Он даже ввел в заблуждение интеллигентных бабушек: «какой интеллигентный молодой человек» - сказала одна, «он кажется в вас влюблен» - сказала другая – хотя тот любит только ковыряться в мусорном баке. Впрочем, он всегда одевает тонюсенькие резиновые перчаточки (на каждый палец по резиночке);
На мосту стоит гомосек-выдумщик - в реке сразу вся рыба передохла. А интересно, гомосеки топятся, способны они такое выдумать? А вот топить их не надо...

Тоже тема невеселая; пойдем дальше - что там у нас в списке? «Больные подсказывают школьникам»? - как вырасти больным; да еще  таким слюнявым, и глупым. ...«Страшная задача; и ответ на нее знают только эти больные дяди. Она их побила, но они теперь всё знают. Но откуда они знают про задачу? Может, если заболеешь, то снова становишься маленьким и тебе снова стоит учиться? Но не очень-то они и болеют; да и не знают ничего, даже таблицу умножения не знают. Курить меня научили...»

Черный юмор. И напоследок? «Шаткая система» - потому и сооружается целая система, что есть целая проблема... Может,  еще опор прибавить? Или вмонтировать  две подсистемы? – «Думай быстрей, системщик, а то она сейчас замкнет и нам на голову повалится». «Лучше миллион простых систем, чем одна сложная. Сколько в вашей системе элементов? - если больше семи, то мы разбегаемся, если больше трех, то стоим рядом... Всех, кто умеет считать больше, чем до трех, надо послать сводить большие числа к маленьким».

(Что-то покинуло меня всякое чувство, томление – значит, можно  голо выдумывать, «зубоскалить».)

***

Заглянул в Буццати, в Кафку – недурно, но очень медленно, всё – как у австралийских мишек. Нет, теперь будут писать иначе – как я! …Или как в Евангелии; ведь Евангелие повествует о закладке нового дома – отсюда преобладание разума, советов; а как построили  дом, то как бы они стали жить-поживать? Разумеется, занялись бы творчеством; жили бы быстро и свободно – где медленность, там несвобода…

Какая благодать, когда открываешь Библию на любой странице и видишь, что написанное, во-первых, понятно, а во-вторых, относится лично к тебе – не к какому-то Израилю только или к каким-то отдаленным – в прошлое или будущее – временам! Именно творческому человеку принадлежат все обетования.

Религиозные считают, что достаточно быть Израилем, знать Бога – но Христос сказал, что даже быть пророком, бичующим этот самый Израиль, мало.

__

…Достанет ли у А. роста, чтобы слышать, как бьется мое сердце?..

***

Холодно. «Накидаю на себя кучу одежек и засну где-то рядом со сказкой, и буду не просыпаться долго» - подумал это с какими-то новыми ощущениями. Уже вижу сказку и еще вижу тяжелый мрачный камень: первое побуждает летать, второе даже дышать мешает. Только полетел, как кто-то на тебя гирьку - «бац» - и ты уже идешь на посадку, а кто-то другой торжествует...

Днем мы бодримся, дух подбадривает душу, свою жену - но ночью она остается одинока (дух храпит рядом) и уже всё без обмана. Вот и у Бога всё будет без обмана, как этой ночью. «Тяжело? Значит, вы не в раю». Смерть как тот же сон; тоже просто перестанем бодриться и обманывать себя…

***

В мире, как в том же Египте, в рабстве и порабощении находится немало хороших людей – целый народ хороших людей…

Один человек может создать церковь, одна церковь может создать народ, а вот один народ истинных может создать истинное человечество! (К сожалению, с ложью всё аналогично)

__

Вовка всегда мне подробно рассказывал про «Синюю Корову» и тех, кто на ней присутствовал, но А. никогда не упоминал!

***

Кстати, я, кажется, перестал считать себя немцем – я человек без национальностей, т.е. во мне новая нация… Нет, если и так, то она ещё только вызревает – немец во мне недовольно зашевелился, услыхав, что я собираюсь его упразднить. (А свою русскость я бы в Германии разглядел – может, тютелька в тютельку, её ; и оказалось бы?!)

***

Как есть мягкая и жесткая порнография, так есть  мягкая и жесткая истина. Человека же не только тайная грязь соблазняет – ему и тайную правду знать хочется. Пугается немного – как при первом посещении борделя – но уж больно любопытно…

***

«Магомет не идет к горе, тогда гора идет к Магомету» – я, скорее, гора, чем Магомет, а БГ, скорее, Магомет, чем гора…

***

Зима сказочная – бело-синяя, с красным морозом – даже выдумывать и писать ничего не хочется: «укрыться бы до тепла, погасить свет и вникать, вникать в сказку ту»….  Вообще, климат у нас континентальный и не узнаешь холодной зимой, в тулупе и ушанке  того, кто в шортах и майке летом разгуливал.

Мода свирепствует хуже мороза: шпарит парень налегке, а на градуснике-то… Или это любовь?! Надежда, вера… Или сам свиреп. … Любил свирепо. Потом любовь прошла и  свирепость опять в одиночестве осталась…

***

Я, как объевшийся абориген, уже не могу оценить вполне то, чем обладаю, ту страну, в которую попал – и считаю само собой разумеющимися почти всегда прекрасную погоду, нежные краски, светлый радостный тон… Могут настать и такие времена, когда уже не смогу творить, а смогу только копировать сделанное?! Что ж, тоже дело – мы же и полной бытовухой не всегда брезгуем, мол, лишь бы польза была…

Отвязал коня, вывел, сел на него и сразу отпустил вожжи: «иди, куда влечет тебя какой-то Бог - а я только буду смотреть; и рисовать или описывать увиденное! ...Чудесный конь, тихий-тихий; головы никогда не подымет; ступает медленно, но при каждом шаге меняются картины, мысли - всё. Не так, чтобы сразу из Африки в Южную Америку попал - как у дурацких механизмов, что слайды перещелкивают - но все же...

***

Что же,  теперь вовсе перестану читать?! Вроде бы есть же в некоторых книгах ценное обаяние – особенно, когда их издали вспоминаешь… Многих авторов уже слишком хорошо знаю – достаточно прочесть кусочек, чтобы под завязку вспомнить. Потом, многие известные авторы – это авторы прошлого, а я человек наисовременнейший, в будущее рвусь…

***

«Хочется заснуть и проснуться после сна не только в другом времени, но и в другом месте». «Хочется так заснуть, чтобы измениться». «Хочется так расслабиться, чтобы выпали из рук все ненужные предметы».

***

Приятный человек - все время мягко улыбается. Но имеет твердые принципы, целую дюжину. Сидит на твердом и мягко улыбается. Надежно сидит и приятно самому себе улыбается... Это уже мудрость, опыт: «улыбайся до самого нажатия на курок и сразу после - не порть себе настроение». Такой заслужил жизнь до 90лет.

Улыбается. Но лицо лиловое. Улыбкой, маслом такое не стерешь. – «Что ж ты раньше-то делал? Что взорвало жизнь  твою? Разово или это уже система? Если разово, то ты еще не осознал всей тяжести случившегося – мол, сон; а если многократно, то привык, плесень, и живешь уже почти как человек свободный…»

***

Били Христа по ланитам, «прореки» - кричали... - думали, что нет огня и быть не может. А огонь был - рядом пылал, огромный, до небес. Стоило Ему лишь чуть шелохнуться в их сторону, и они бы исчезли - но Он не шелохнулся, висел на кресте, как иной всадник в седле сидит как влитой...

***

Пришел отдыхать на прекрасное поле, как вдруг вижу, что на небольшой высоте летят два каких-то головорезных колеса. Сомнений быть не может - это не марсиане, а орудия убийства. И именно  для срезания голов, а не колосьев. Залег в пшенице. Они порыскали, потом одно улетело и вскоре вернулось уже с комбайном. Комбайнер всё время кричал: «Ценная трава! Ценное солнце! Ценное поле! На поле никого не должно быть!» Я пополз к лесу. «Прочь с желтой травы - она жжется - хочу на зеленую». Но ползти далеко - или комбайн догонит или колеса обнаружат...

***


Бежали и на бегу пинали друг друга. «Зачем пинаете?» - «Чтобы быстрее бежал. И это из-за него бежать приходиться. И просто так пину: от бега то ли озверел, то ли с ума сошел, сам не разберу». Или: «А куда бежим? И надо же что-то делать в данной ситуации. У нас уже энергия бешенная».   
Но пинали не все всех и не беспорядочно - тут была своя система и свой ритм, какая-то азартная игра...
(Прогресс их всех увлек до невозможности)

__

Сколько можно морить меня измором?! – так перезреет и усохнет всё на свете…

Опять Д. вспомнил – это же по Достоевскому: мелкий чиновничек пытается добиться аудиенции у высокого лица. Но на самом деле уже никаких унижений не чувствовал, изжил я всё это, никто меня не может унизить. Поэтому и Кафку на днях было неинтересно читать: всё про свои испуги, унижения и воробьиные отваги.

***

А ведь яблоко больше внутри гниет, а не снаружи: посмотришь, вроде бы черное пятно много меньше половины поверхности яблока занимает, а выбрасывать приходится больше половины, почти всё…

***

Это не секундная стрелка, а острое копье, которое обследует круг жизни сектор за сектором – все сектора пусты, но это лишь оттого, что я бегу впереди…

Сильные морозы мне во все года на нервы действовали. «Замри», они говорят. Может, действительно замереть, подумать о хрупкости жизни, когда её вот так сдавливает чей-то огромный и крепкий кулак…

***

«Димка-американец»! – прошлое мое творчество было по-немецки суховатым и по-европейски культурным и рассудительным (а до этого было русское небытие и бездумье)

***

«Как я тебя люблю? - с очень страшной силой; голова потерялась; наверное, на небеса улетела (рукой спиралевидное движение вверх); перед глазами ничего нет, только ты (еще два энергичных жеста руками: локтями разгреб перед собой нечто невидимое сначала по горизонтали, а затем по вертикали) - видишь, я уже танцую» - «Однако, целую кучу разгреб!»

***

Мое творчество если и не объективная истина, то увлекательные приключения в путешествии к ней. Пусть даже злоключения! Как говорил Павел, я благодушествую в невзгодах. И в изобилии умею жить.

***

А я и не знал про эти масскультурные изобилия. В России, впрочем, многие не знали – да и по сей день  живут за «железным занавесом»,  даже телевизор едва-едва что-то сквозь «классическое наследие» высвечивает. И, может, поэтому у меня всё так самобытно (даже моя ретроградность неповторима!)

***

«Она ко мне плохо относится, поэтому я с ней как с больной осторожен»…

***

«Чтобы заниматься свободным рисованием, нужно иметь избыток бумаги – иначе несвобода в этом отношении наверняка закрепостит вашу руку».

__

С. и Б. –  поэзия как отдушина в дому их закомплексованностей. Всё это мелкотравчатые городские дела, того же сельского Тихомирова, наверное, им не оценить. И крутых авангардистов – тоже…

О восприятии чтения стихов вслух: «это все равно, что птиц рукой на лету ловить».

А у меня будет новое, но не бунтарское и будет бунтарское, но не новое. Сказки хочу писать. Комментировать… И отдыхать. «Задумчивые месяцы».

***

Хотя бы в порядке экскурсии, что ли, ходили  культурные на религиозные «собрания», а религиозные на культурные «акции». Один глаз не может увидеть другой, ему кажется, что он один на мир смотрит, а его собрат – слепой! «Оттуда сюда не переходят, между ними и вами великий носа хребет».

__

Р. велела всем выучить по стишку к празднику. «Вячеславовна(?!), я не выучил урока, голова как с похмелья была; и дневник я забыл, и вторую обувь, и пионерский галстук». И ещё им нужен какой-то фокус. …Написать на одной руке «Да», на другой «Нет» и разговаривать с ними как регулировщик… А потом смыть «Нет» и написать второе «Да»! Шутовство неприличное. А что делать: с шутами жить, по шутовски выть. «Обманывал людей с упоением и крайне удачно, ничем себя не выдавая, вот только дышал захлебываясь, с упоением…»

Р. (П.), прочтя кусочек моей писанины: «яблоки есть, а дерева нет» – «Так это же выдержки из написанного, именно яблоки и собрал». А про себя думаю: дерево бы вас напугало; а вот с религиозными всё было бы наоборот: дерево бы облазили – и нашли, что ветви неверно растут – а плодов бы и не приметили. И не знают, что деревья бывают с плодами! Думают, что они в магазине растут. …Да, и Р.П. яблоки, видимо, показались кисловаты!

Посреди детского сада росло большое черное дерево, которого дети очень пугались. Спилили дерево... Жаль: жёлуди еще никого не убивали, а если ветка обломится - так это судьба; ведь от судьбы не уйдешь - будешь уходить, так она только еще хуже станет. Не надо дерево лишать судьбоносности… (иначе придется весь город вычистить)

***


Рассуждаю чуть ли не вслепую, с тяжелой, наклоненной головой. Мол, может, подымется – нет, не подымается: «спать».

Морозы на Новый Год – плохая примета,    замороженный праздник.

Может, увижу интересные сны, может, сделаю что-то интересное, пребывая в сонном спокойствии…

«Мыши свирепствуют». А знаете, что говорят мыши? «Коты свирепствуют»! ...Сидят в своем тайном подземелье и  справляют  скудную трапезу при жалком огарке свечи. На нарах охает покусанный сынишка, а три койко-места вовсе пусты; отец семейства явился грязный, усталый и злой...

А ведь кот Василий смотрит на нас во многом так же, как мы смотрим на домашнюю скотину: отчасти мы ее любим ни за что, но в основном, конечно, за приносимые молочко и мясо.

***

Один за власть, а другой против. И первый, наверное, где-то иррационально рассчитывал, что его по головке погладят и поощрят, а второго  прищучат или накажут. Выходит же всё скорее наоборот – свободный успешнее…

Не выходит ли иногда по Достоевскому: «зол и сентиментален»; сентиментальность достается искусству, а зло – домашним, близким людям («возненавидь ближнего своего как самого себя»?!)

***

Смех взрослого человека -  не детская нежная улыбка... «Пусто - остается только смеяться. Всё сожжено и улетело с дымом». «Хочу избавиться от смеха, от взрослости, от пустоты».
Храбрость пустого человека поднялась до небес, но с небес этого не было заметно: идет себе человечек, похожий на точку опоры, правда, идет с рычагом, но никак не подумаешь, что  может перевернуть мир...

Все напряглись, а он расслабился; все не смогли, а он смог. Вот благодать: и отдохнул, и сделал; вот наказание: и намучился, и не справился - один  лимонад пьет, а другой соленый пот глотает, злой как черт…

Двоечники проповедуют, что задача не имеет решения. Токари у станка соцсоревнуются, сочиняя поэму о болте и гайке...

Ветви дерев  все так же хитроумно сплетались, но разбираться в этом у меня уже не было интереса. Я как вон то бледное солнце...

__

Пытался говорить с ней (в компании) и сделал законным дружеское обращение по имени: «А.»

Всё с удовольствием вспоминаю, как она на мой аморализм набросилась…

***


Ей Богу, человек на червяка  бы ловился - у хозяйственного мужичка всему применение находится, любой мелочи, а уж червячку тем более…
Но в этот раз почему-то не заладилось. «Наживите чем-нибудь покрупнее» - наживили, но все равно клева нет... Ставки  растут, уже подъемный кран пригнали, чтобы удочку подменить... Наконец, с его помощью целый дом в воду опустили - и вот тут не устояла рыбка, заглянула в окошко...

Самое богатство находится под  носом, дальше - по убывающей. Вот выходишь в синие  сумерки и начинаешь вглядываться во всё, как бы во владение приобретая. Каждый оттенок важен - и не для того существует, чтобы пером скрипеть и людям скрип свой с надеждой носить... - нет, всё существует само по себе и само для себя... А сколько крупного? Какой дым стелется по морозному небу; как много, помимо синего, и других цветов - белого, красного, фиолетового, коричневого... И странно всё, т.е. как в стране странной и далекой... - и нет ничего больше этих ощущений. «Покой, братцы, покой. Вечная жизнь уже начинается…»

***

«Всё, я написался сатир, отныне сатиры пусть пишут сатиры. У меня теперь жена, дети… Я не то, чтоб заблуждался, но я не всё знал… Экстремизм бесплоден, но молодость на него обречена… Пока ты сделай шаг, а мир ты перевернешь завтра. …Бог придумал женщину для того, чтобы мужчины делали свои революции с нежностью… Вот «Войну и мир» писал влюбленный человек; точнее, человек, помнящий влюбленность с благодарностью…» - такое настроение (готов предать себя?)

***

Столкнулся с ней нос к носу - а с носа не видно, какой я эсминец и крейсер. Стал разворачиваться, но она уже проскочила вперед... Много раз так было, пока, наконец, не удалось развернуться. Смотри, мол, какие размеры, какой масштаб, какая длина и высота, сколько пушек и все из стали. ...Смотрит, да и что ей остается делать - улица перегорожена.

«Входит делегация неких знаменитостей - несколько молодых парней - обходит наш «офис», наскоро с нами знакомясь - и выходит. А я на выходе сижу и эдак улыбаюсь, и один из них эдак же на меня глянул...» - вот и все, что за притча?  Наверное, иронически относился… но свободы такой на деле я еще не достиг, моя улыбка была бы как непроницаемая невинная маска, эдакое сплошное дружелюбие и приязнь…

Лежу на пляже, размяк от обилия солнца и обнаженных девушек – а надо вставать... Нет, могу только до холодка, до пивного ларька добрести. «Пожалуй, еще на денек здесь задержусь» - «Но  отпуск-то   давно закончился?!»
Или: невозможно подняться, в голове туман -  мне же надо  не просто встать, а встать и стать статуей Свободы…

Я  воин и могу болтать, не подумав. И пойти, куда захочу... Помню, как в детстве завидовал смелым мальчишкам: один жил чуть ли не  в лесу и стрелял чуть ли не из пистолета... - и  его классно освещало закатное солнце, когда  мы стояли на просеке, поляне, бугре…

***

У него смерть и смех, а у меня грустная жизнь. Лучше  быть грустным, чем мертвым. А жизнь всегда чревата радостью и потому то и дело на моем грустном лице мелькает легкая улыбка...

Он подпрыгивал на ухабах и хохотал,  а я стремительно скользил и неуловимо улыбался.

«Ну что вы, я уже поживший человек, поздно мне плясать или как-то иначе веселить вашу честную компанию».
Поживший человек  есть человек пригвожденный; не к кресту, а скорее к обеденному столу; или к столу рабочему. Короче, прободай бок ему язва, чтобы не мучился от одышки и телесной тяжести  долго...»

***


Кино по ТВ. «Один серый мужик, два молодых паренька, тоже ничем не примечательных… А вот сразу два серых мужика  - и больше никого в кадре. Всё, выключаю телевизор. Даже для кино  не могут найти интересных людей. Или  интересным трудно сделать даже такую карьеру? Серые же  очень хорошо сбалансированы, а эти  висят и провисают где-нибудь, всё время комплексуя и  никогда не догадываясь о своей гениальности....

«След в искусстве» – как его оставить, если есть всего три журнала, три дорожки и на всех трех запрещено следить? «Ступай след в след прошедшим до тебя». Благоразумно пишут о журавлях, держа воробья в левой руке...

«В чьи следы ступаешь?» – «Имярека-классика» – «А почему ботинок 46-го размера?.. Ну, черт с тобой, проходи, в 2000-ом году напечатаем, пока в приемной посиди, познакомься с коллективом… А вас, милейший (это он мне) печатать будем в 3000-ном году!»

«Это ни в какие ворота не лезет!» - а уж какие у него ворота – все, как игольное ушко. Обложился благополучием, и сыром и маслом,  а всё равно всё время болен; просто иногда больному чуть легчает, он даже оказывается способным сделать вдох, просунув нос в те свои горемычные, безголовые и понурившиеся ворота....

«Это ясно, как дважды два!» - а что, с дважды три уже сложности?! И знать не хотят о дважды три, а дважды четыре действие  чуть ли не мистическое,  из какой-то другой, высшей математики. «Нет, ты объясни нам как дважды два, ты не мудри, ты не плутуй и не юли»…


***

Все сыты, а вот пообщаться не с кем - интересные люди вымерли, занесены в Красно-черную Книгу. Я сыт и  пишу, потому что  хочу пообщаться. Я хочу пообщаться, потому что  сыт: наполнились сухие русла, сгладились углы, расширились узкие места и даже в самом темном месте - отсвет. Я и поел для того, чтобы быть в состоянии пообщаться хотя бы с  собой...

__

Алд. подтвердил, что он графоман: в ответ на предложение (разумеется, шутливое и игривое) сочинить стихи на заданную рифму, с озабоченным лицом накатал целую поэму, в которой, разумеется, ничего нельзя было разобрать (впрочем, последнее на слух)

К. рядом с Ж. выглядел благостно, точь-в-точь как баптистский «молодой брат и уже служитель» – несмотря на то, что вырядился в десантную униформу. Любовь зла, тут присмиреешь!

Н. – скисла и слегка скурвилась от мещанства; Ж. – запуталась и слегка скурвилась от грехов. Что поделаешь… Со страхом думаю, что там в А. напичкано, кроме группы «Крематорий».

***

«Вовк, вот ты ешь яичницу смакуя. А как я бы ел? Проглотил бы в два счета, с выпученными глазами. И быстренько б вскочил – а бежать-то некуда! Да ещё обложился бы газетой, включенным радиоприемником и собственной болтовней с кем-либо из окружающих во время этих двух минут!»

Вспомнил, как раньше «ходил по магазинам» – это были настоящие путешествия одиночки по пустыне (как правило, снежной – летом хватало беготни). В пустыне не было смысла, а во мне существования… - только если бы попал под машину, стал  существовать, а пустыня обнаружила  некие мозговые волнения…

***

Весомая туша. Скандалить хорошо. Это как в боксе: он еще только в позу встал, а у тебя уже в горле сушняк; ты его между глаз, а он даже не моргнул этими самыми глазами.

***

Десятилетие детства. Потом десятилетие мучеб в заведениях средних, специальных и высших пошибов. Потом десятилетие мучительной же философии (конечно,  округляя). И всё это совсем разные жизни были! Выходит, я теперь начинаю  четвертую жизнь…

Человек понимает всю шаткость, незакрепленность своего пребывания на земле и инстинкт малодушия, конечно, велит ему укрепляться. И он укрепляется. А потом умирает и его закапывают. Селится в каменную башню, а потом его из нее выносят, теснясь на лестничных площадках и в подъезде. Абсурдно все это. Надо было думать, что делаешь, не надеяться, что инстинкт вывезет - жизнь страшна, а испуганная лошадь не помнит дороги, тем более той, по которой она никогда не ходила; или ходила только в детстве, столь далеком, что это уже похоже на иное, предыдущее существование. Смекни: Бог нас не закрепляет для того, чтобы мы могли двигаться - и совершить такой путь, который побеждает смерть…

Обогну земной шар и полетит мой голубой шарик в вечную жизнь беспрепятственно. А кто полпути проедет, тот поплывет туда на пузатой каравелле; плыть - не лететь, бывают и шторма, и рифы... Кто немного прошел, тот соорудит себе узкую пирогу и тоже поплывет - но на таких плавательных средствах выходить в открытый океан уже не рекомендуется. А кто вообще не ходил? «Пускай полетит без крыльев и поплывет без ног».


***


Ел, смотрел в тарелку, на стол, в газету и по сторонам, на того, с кем говорил. Говорил и с другим - прислушиваясь к третьему, что шебуршил в соседней комнате, и к автобусу, что газовал под окном; рассеяно втягивал в себя воздух - нет, запаха газа нет, запах супа, пар... Звякнул ложкой, стукнул стула ножкой, отодвигаясь от холодной стенки холодильника, нырнул в суп, когда третий, наконец, прошел мимо с озабоченным лицом…

Жарю - масло шипит, парю - пар пованивает… - а мысли про любовь. Полы мою -  грязные вода,  тряпка,  руки, даже пот - а мысли всё равно про любовь. «Приходи, любовь моя, всё сварено и вымыто. Правда, малость пережарено и недоварено, и неудачно вымыто, но это оттого, что  думал про любовь».
 
Кролики кусаются,  бык тайком от коровы сожрал мясо, у овцы испортился характер, стала ворчать, и зайчонок размахался кулачками...

***

Вовка рассказал: Ж. спросила: «Вов, а что такое думать?»! – вопрос гения и дуры, женщины и ребенка…

***

Трудно мне быть эталоном: постоянно меняюсь, соответственно, и все мировые параметры приходится пересчитывать!

***


Тихий омут... - где тишина, там ангелы, а где омут, там черти. Так что: «в тихом омуте черти водятся, а над ним ангелы летают».

Чертовски корявые стволы внизу и ангельски нежная листва наверху. «Рожденный ползать летать не может» - черту ангелом не стать, но человек может быть и ангелом, и чертом попеременно.

Восходит солнце и к омуту прилетают ангелы - а черти уплывают, мол, слишком прозрачная вода. А вечером всё наоборот. «Вот улетел последний ангел, оставив в небе красный знак» «Вода темна от чьих-то темных глаз, сквозь занавес глядящих, а воздух - от темного дыханья».

...Сумерки, природа, ни души - и ты ничем вполне не подтвердишь свое присутствие - а и черти, и ангелы в избытке - целый лес, полный водоем. И никаких бумаг. Как в детстве. Жаль, что в детстве не пускали в лес, на водоем...

***

Искусством является всё, при производстве чего пришлось применить некоторое искусство. А т.к. некоторая степень искусности требуется всегда и везде –  даже при зажигании спичек – то всё является произведением искусства…

***

Вечер. Что-то я уже начинаю распадаться на составные части… «Ракета отбросила все отработанные ступени и улетела в черный космос» – если осталось чему улетать, ведь она вся ступенчатая, словно лестница…

***

Начинать рисование большими кистями и большими же кистями заканчивать: сначала «подмалевок», а в конце нанесение тонких слоев, «опушение».

…Первый день рисования в новом году – получается недурно, но я уже как БГ, что «поистершись в постелях, с осторожностью смотрит на дам».

***

Город как дерево, улицы - ветки... На одной из веток жил маленький листочек; он трепетал на ветру, жил на свежем воздухе и благословлял мир своей зелененькой ладошкой или же  зелененькой головкой. Он вставал на рассвете, слушал птичек, смотрел музыку цвета вокруг, пил  молоко...

Она - милый мостик в счастье, а я - здоровенный мост, и тоже в счастье…
Перешел за нею вслед по мостику - ступать надо было осторожно, нежно, на цыпочках - а там милый остров, лесок, тишина, желтый песок, голубая и ласковая волна... Перевел ее, держа за руку, по своему мосту и, пока   по нему шли,  мы уже стали гулливерами. И кстати, потому что попали в мир огромный, целый континент лежал перед нами, вздымаясь всем, чем можно: деревами, холмами, домами, столбами, камнями, теми же волнами. На этом континенте одна волна такая же, как на том острове целая река - поэтому не до отдыха. Но тоже счастье…

Доброй весточкой летел листок по ветру. Текла река и ехала лошадка в том же направлении. Летели волосы и дерева шумели, и в голове шумело, и было лето...

Жизнь сквозила в дыру в заборе и сквозь тюлевые занавески... Был солнечный летний день, окно было открыто, в саду бегали мальчишки…

***


Надо широко мыслить, чтобы суметь выбрать самое лучшее и не быть провинциальным. Надо с жаром мыслить,  чтобы продраться через любые заросли…

«У тебя мало, а вон там много – брось своё и беги туда скорей!» - трудно тут сохранить спокойствие, но надо. Там всё равно с пустыми руками никого не пускают…
(Типа, кончай со словами возиться, бизнесом займись!)

***

Поклонялись пленнику, но его не отпускали. «Отпустите лучше...» - «Нет, мы лучше будем поклоняться» - отвечали они с хитрой усмешкой. ...Точнее, сторож отвечал - остальные разбрелись по делам. Многие и не слыхали ни про какого пленника, а другие забыли о нем;  а ведь  даже видели, как проводили его сквозь толпу, показывая город и горожан, а он по сторонам смотрел рассеянно и каждому вежливо улыбался...

***

«Гибель Помпеи» - то ли разгон борделя, то ли его выгонка на улицу, на всеобщее обозрение.

***

Наконец, обнаружил, что одна из гуашей никуда не годится, что ею только мрачные заборы красить – выбросил, со злобой всплескивая руками: «ну надо же, как враг проник! И как вредил: мазнешь ею и всё – картина  получится  мрачной!»

***

Чтобы смотреть на А., слегка развернул стул в ее сторону, слегка развернул туловище относительно стула, слегка развернул голову относительно туловища – и оставалось только слегка скосить глаза…

Понял, что мы не столько черные, сколько маленькие – смирился, перестал считать малые размеры большим, серьезным, черным недостатком – даже влюбился в одну милую малышку…

Проповедую как познаваемость смысла жизни – «благую весть» во всем её объеме - так и непознаваемость мира. Культурные проповедуют только второе, а религиозные –  первое. В итоге,  культурным достаточно трех сосен, чтобы намертво заблудиться, а религиозные сидят в темном, дремучем лесу и уверяют, что видят свет.

***

В винегрете  мешанина из светлых и темных кусочков как в самой ужасной битве и всё окрашено в красные тона, как если бы уже пролилась чья-то кровь. Если бы это было не съедобно и притом банально по вкусу, то всех ужаснуло  такое зрелище. «Посмотришь на кислую капусту и уже не веришь ни в какие битвы» – «Или на картошку в мундире» - «Да на любой вареный овощ»

***

«Что? что? как?» - спрашиваю, а душа тревожна, не дает ответа. И мне тревожно стало — ведь душа моя такая же балаболка, как и жена моя. Стоят у окна душа моя  и жена моя и тревожно переглядываются, через щелку в занавеске выглядывают. Я стал вспоминать,  где у нас топор лежит, у души спрашиваю, а жена тревожно на меня смотрит, не дает ответа...

Иду с душой моей,  женой моей и хотя домой идем, и по знакомой дороге, а что-то тревожно душе, когда вот так молчит жена и не дает ответа, о чем ее ни спросишь. «Словно и дорога незнакомая; может, и не домой; и, может, нет уже дома-то...»

Вроде дома, но на душе тревожно, а отчего - не дает ответа. И спросить некого. «Спи, жена, может, утром рассеются дурные предчувствия. А я еще почитаю» - а сам  после первой же прочитанной фразы отложил книгу и  о чем-то надолго задумался... А жена проснулась после первого же сна. Лежим рядом молча, с открытыми тревожными глазами, вокруг тихо, безответно...

***

Слушая бесчисленные песни про любовь: «богиня есть, а где же Бог? Всякая односторонность убога и скучна. Жизнь в пределах постели, а у постели те же самые размеры, что и у могилы». …Но вот кто-то поет про ту же любовь, но «задыхаясь от нежности» (БГ) - милый, оглянись, Бог уже рядом; твоя кровать уже велика как поле, а ножки у нее  совсем малюсенькие…

***

Толстой свою жену в «Войне и мире» вывел как Соню; Наташа – это идеал, мечта. «Вот если бы я смог быть Безуховым и князем Андреем, тогда  получил такую девушку, но я был довольно мерзок и потому заслужил только Соню».

***

 «Оставьте мне комнату в доме и 3 тихих часа на дню, чтобы я мог пообщаться не с вами, а с Богом…»

Попытка заставить думать унитаз: он живет, унитаз, бурчит о чем-то, но думать его не заставишь, он уже всё знает о жизни…

***

Да, человек придет в движение; ведь он ещё не жил по полной, потому что были включены лишь тело, т.е. низ, и душа, т.е. середина; не включенной оставалась самая главная часть – голова и ее дух. Включение головы означает  полное сошествие Бога в мир и полноценное же превращение людей в богов.

Можно подумать, что уж я-то пашу духовно – нет, хотя и такое бывало, но, в основном, на это у меня не хватает сил: я давлю, но плуг заходит в землю и небо неглубоко, и потому то и дело срывается, выскакивает – и несет меня иногда словно по ледяному желобу вниз…

***

Вегетарианство и экология: «Дело не только в мясе… Вот шерстяное одеяло – ради него какая-то конкретная  овца  всю свою жизнь прожила, а потребитель небрежно его выкидывает, мол, фасон устарел, моль повреждение сделала…

***

Мы, канатоходцы, народ ранимый, преданность ценим выше всего...

Главное – тон; ведь у одной и той же фразы может быть множество конкретных значений (при одном общем)…

«А., вы относитесь ко мне сурово, а я вас люблю… – может быть, мы можем дружить?!»

Живу трудной жизнью, а толчок в трудной ситуации приравнивается к удару в легкой.

Не могу терпеть пренебрежения: меня можно ругать, со мной можно спорить, но даже мои отношения с родителями сильно пострадали именно из-за пренебрежения. (В ответ пренебрегаю уж по полной; правда, иногда скрытно – подстеречь пытаюсь, чтобы  не ограничиться, допустим, лишь словами…)

***

Продолжаю смотреть фильмы, соответственно и думаю о них: «целый завод работает как один человек и выдает себя за человека».


***

Слушая баптистские песни, поймал себя на мысли, что если под «Богом» иметь в виду мужчину-возлюбленного или женщину-возлюбленную, то получаются «жаркие» песни о любви! Наверное, и обратное возможно, превращение любовных песен в религиозные. Попробую как-нибудь…

***


«Статуя Свободы...» - свобода не может быть статуей, свобода - это свежий ветерок...

***

Лежу, теряю время, а передо мной занавешенное окно, за которым темнота и ночь. «Это похоже на занавешенную смерть. Для меня, может, ещё не скоро эти занавески распахнутся, а вот у родителей каждый вечер к окнам  смерть подходит…»

***

Переменилась жизнь, прошлая осталась не только позади, но и за углом. Пытаюсь вспомнить, прихватить с собой хотя бы мелочи. «Ловлю как мальчишек, что разбежались по поляне лета».

«Я должен уже быть большой, сложной и блестящей машиной - почему же  сегодня не еду?» - «Горючее кончилось» - «Что за горючее?» – «Апельсиновый сок» - «А где он?» - «Он там, где лето. Мы не доехали до лета, запаса не хватило» – «Что же делать?» - «Задраим окна, наденем шубы, включим маленький автономный обогреватель и будем зимовать, о езде не помышляя». ...Пар, полусумрак, на окнах вместо тюля узоры мороза...

__

Сегодня два часа голодал (не желая прерывать рисование) и два часа на постели как на пляже лежал-отдыхал (разбит после всё того же занятия). «А что, в этом что-то есть. Обычно наедаюсь, а вот отдыхать себе не позволяю».

Ловлю себя на мысли, что в воображаемых свиданиях с А. я веду себя педантично, как немец!

Вовка пришел и сообщил, что А. всего 17 лет! Это объясняет её детскость, штанишки, блестящее исполнение роли мячика в импровизированной сценке, отсутствие интереса к мужчинам, учебу в консерватории, беганье за Н-н и прочее.

Какие философии ты хочешь толкать школьнице, в какие безработные авантюры втягивать?

…«Да, но к сугубым женщинам только член мой тянется…» - «Так что ж теперь, в детей влюбляться?» – «Да ведь только они чисты и непосредственны» – «Нет, любовь к детям – это грязно».

Вовка: «Н. в компании, а с компанией не повоюешь… Подхожу к Г.С. и говорю: «что этот товарищ (О2.) около Н. ошивается. Может, мне его убить?!»»

***

Вроде  ничего особенного, обычный... - ударил его. А он вдруг стал одежду снимать и мускулы напрягать. Поднапрягся и остановился. Я еще ударил. А он опять: раздевается и напрягается. И я уже вижу, что силы у него - шар не сдутый. Но все же еще разок по инерции махнул. Тут он окончательно разоблачился и окончательно напрягся – гигант. Дурак, я же муха. Но он не бьет; стоит и внимательно на меня смотрит; если присмотреться - с улыбкой...

***

Альпинист. Чуть ли не летает по горам на своей веревке, закрепленной наверху; оттолкнулся от одного склона и полетел на другой.  Но еще бы не летать,  ведь во всех нишах - женщины и каждая ждет его как своего спасителя. «Вы мой спаситель как минимум от скуки». «Ползешь по горе. Вдруг чувствуешь, что уже по женщине ползешь - так и в пропасть улететь недолго»…

***

Зашел тут   к одним - гадюшник, но у них запуталась одна милая девушка… Сказанул  один мне обидное, мол Я - не могу  такое стерпеть, тем более при ней, умнице - махнул разок, в ухо попал, сказав А. Ну, тут вся кодла на меня набросилась, сказано было и Ю и Щ, и X - пришлось показать им пару приемов, в частности, сказал Г, Д и Ё. Двоих остолопов лбами столкнул, сказав Р (Р-ррр). Одному подножку - мол, ты Б - другому бросок через пупок - намекнул ему на Л... В общем, хороший боевик получился.

«Как не возмутиться, когда слышишь такую вопиющую ерунду?» - «А ты не возмутись, а изумись - это тоже сильная реакция…»

***

«Дневник» – это и есть «постмодернизм». Дневниковая философия, дневниковое художество, дневниковое рисование… Вечной ценностью является сама жизнь – поэтому я и отказываюсь от искусства как вечной ценности: двух вечностей не бывает. … «Возвышенный образ» – все возвышенные образы постмодернист называет завышенными!

***

У культурных представление о религии на уровне анекдота, у религиозных представление о культуре на уровне карикатуры (анекдоты рассказывать там не принято). Смотрят друг на друга в обратную лупу и видят очень маленькими, далекими – а между тем, это близнецы-братья, что нос к носу сидят напротив друг друга. …Истина их разделила. Им не соединить носы, потому что истина – меч. Истине плохо без людей, но и людям плохо без истины – они обречены быть разрубленными на две половинки…

__

Кстати, мой дед тоже был большой, а женился на маленькой «бабе В.»

В библиотеке мы с Вовкой сначала книги нашли,  которые изменили нашу жизнь,  а теперь и девушек…

***

Побитый очень хорошо понял, что надо смелости набраться, вести себя свободно, дерзать, творить, только уж очень он побитый. Вскакивает, но с поджатым хвостом. Под столом себе жилище устроил, однако, планы обширные строит, мечтает и тренируется...

***

Розанов – это перевранный Достоевский. Когда берешься за  диалектику, наврать ничего не стоит, вот он с три короба и наврал.

***

Летом – жизнь, а зимой – борьба со смертью. Хорошо еще, что в таких спокойных условиях… Но беспечен, как ребенок, летом, никакой защиты, одна тонкая, как кожа, рубашонка…

Как жаль, что счастье, «правильный настрой» невозможно запомнить, выучить наизусть и повторить механически. У счастья совсем памяти нет! Как и механики…

***

Каждый должен разбираться прежде всего со своей жизнью, а не с жизнью какого-либо писателя или его персонажа, но разобраться с моей жизнью по таким записям другому будет полезно, чтобы увидеть сколько в этих разборках может быть подробностей, тщания. И потом, у меня полно практических советов, теоретических истин, дружеских шуток, высоких чувств, полно сочувствия и сопонимания, ведь у всех нас одна и та же душа… В общем, других – даже моих учителей! – можете не читать, чтобы сэкономить силы и время для прочтения меня!

***

Как неприятно смотреть на слепую агрессию самоутверждающегося  человека.  Даже жена для него только прибор,  владение, собственность, объект атак и потреблений. Считается, что такой  хорошо делает дела, но это лишь  оттого, что ему не докажешь обратное – ему вообще ничего не докажешь. «Нормальный» человек делает неважно, но он и комплексует, а этот делает гораздо  хуже (во всяком случае, уже), зато непотопляем, как пробка. Его снедает его энергия, умственная или физическая, ибо она не смягчается и не распыляется душой – он очень узок и «логичен»…

Но обычно душа берет своё. Иначе мир был бы переполнен полководцами всех мастей. «Лучше быть захудалым человеком, чем псом-чемпионом, сукой-медалисткой»…

__

Да, А., конечно, впору пришелся бы какой-нибудь «милый рокер», а Н. – какой-нибудь «дядя Л.» (муж тети Р., папиной сестры, тоже, кстати, библиотекарши)…

***

 «Вопрос остается открытым», наверное, всегда. Это как с альпинистом: и около вершины можно сорваться в пропасть…
Христос, когда закричал «Боже, Боже Мой, почему Ты Меня оставил?!» не сорвался? Сорвался, но только одной ногой – Он же сказал «Боже Мой». Вот так и я на каждом шагу срываюсь или близок к срыву.


***

Это же не букет, а обещание райской жизни, всего букета материальных благ!

В богатой, чистой комнате, где розы, сверкающие стаканы, лимонные дольки, прозрачные капельки мои рисунки и картины, наверное, не гляделись бы!

 Рисунки, в которых много жестких линий, можно назвать «деловыми»! Выглядят непробиваемо, но не очень задушевны.



***

У многих богатых столько камней за пазухой, что сразу на дно пойдут на Страшном Суде, где всех проверят на предмет умения плавать в чистой воде.

***

 «Будь моей подушкой» – хочет сказать кавалер даме, «будь моим одеялом» – хочет сказать дама кавалеру. Одеяло спало на подушке, подушка укрывалась одеялом!..

***

Насморк, простуда – и ослабленный организм уже пробивают страхи: «где деньги будем добывать?»

«Как дорого стоят похороны и как дешев крестьянский труд!» – воскликнули мы с Ван Гогом, глядя на ценник под картиной Д. …Художник-реалист имеет не большее значение, чем вид перед окном, художник-авангардист – чем помойка (тоже перед окном). И все мещане, кстати, хором скажут вам, что помойка не менее необходима для жизни, чем зеленая лужайка. 

«Это вам будет стоить ровным счетом ничего» - «Так и ценить мою услугу вы будете соответственно» - «Нет, тут  складывается то, сколько эта услуга стоит для вас и сколько - для меня, и затем сумма делится пополам. А  для меня эта услуга значима»

Бедность как допинг. Богатые принимают наркотики, чтобы иметь сильные ощущения, а у меня и так…
Чувствительность, как жара,  может обернуться и пустыней, адом и оазисом, раем.
«Была бы тень - в тени и пустыня рай, а без тени и оазис – ад» - «Тень-то есть, да нет возможности сидеть под ней - надо бегать; а тенистых улиц еще не существует в нашей местности».

***

«Вов, не забывай, что ты в жизни умеешь только конец каната заматывать».

«А., не забывай, что ты умеешь в жизни только играть музыку, которую легко сыграет любой магнитофон, причем за ним тебе не угнаться».

***

Не только любовь, но и вера, надежда:  теперь всё время оптимистично настроен, надеюсь на лучшее, мечтаю…

Всё не идет из головы та девушка из сумасшедшего дома, про которую мать говорила. Всякому грех переступать через такое, мол, меня не касается…

***

Честно говоря, на 12-ый день от любви остались только жалкие остатки. Думаются равнодушные разводы.

В общем, болею, не верю – и в Бога не верю! Остался с пустыми руками…