Лестница или путешествие в 1980-й

       
       С момента, как наш самолет… Выслушав гида нашей группы… Старинные улочки приведут вас… Если вы хотите подышать чистым горным воздухом – хочу, давно хочу! – эти и другие заманчивые рекламные трюки-предложения доконали меня окончательно, и я созрела – еду! А тут еще приятельница канючит: поехали да поехали. Она получила кое-какое наследство и, естественно, первым делом – в турфирму. Ну а куда же?! Если бы я получила наследство (оговорюсь сразу, ну, например, от очень пожилых далеких родственников), то не преминула бы поступить аналогично. Но, во-первых, наследства в любом случае не предвидится. Во-вторых, ехать двум зрелым теткам, хоть и молодо выглядящим, без мужчины в другую страну – значит остаться без нужной поддержки и определенного комфорта – раз; и умереть от магазинных соблазнов – два. Посудите сами, какой муж разрешит тебе поездку без него с кучей денег, даже если бы она и была, эта куча. Во всяком случае, среди моих знакомых таких мужей нет, не говоря о моем собственном. Ну, так и поезжай со своим мужем, сам собой возникает разумный совет. Да-да, конечно. Такое может советовать тот, кто не знает моего мужа. У него на тему отпуска-отдыха существует целая доктрина. Коротко она укладывается в поговорку: "Лучше первый парень на деревне (то есть у нас), чем какой-то в городе (у них)".
       Безусловно, это все – наши пресловутые комплексы: а так ли мы экипированы? С детства привитый страх перед заграницей; боязнь влипнуть в историю, почувствовать себя в чем-то ущербным, не знающим элементарного провинциалом. С одной стороны, существует уже осознанная неприязнь к стадному коллективному отдыху на тридцать персон. С другой – незнание языка и отсутствие опыта общения с людьми, тебя не понимающими. Таким образом, уж лучше мы тут у себя дома на те же деньги или почти за те же, но чувствуя себя действительно "белыми людьми". Правда, гуляя по Ялте и платя долларами, сказать, что ты у себя дома, можно с некоторой натяжкой, но эти мысли от себя еще можно отогнать, ведь тут каждый прибрежный камень тебя знает… Эта двойственность придает ситуации некоторую утонченность и привлекательность, как горчинка вину, а вино с горчинкой мужчины любят...
       Почему в комнате пахнет моим POISON’ом, – неужели во флаконе плохо притерта пробка? Хорошо еще, что моим!.. Грустная шутка, чур меня, чур!
       Так что выехать в отпуск за границу с мужем в ближайшее время я отчаялась, но "выстрадала" разрешение отъехать самостоятельно.
       Итак, ехать или не ехать? А что, в самом деле, сверюсь с личным календариком и махну... куда-нибудь. Журнал-книга Главная подождет.
       Конечно, пугает перспектива:
 утомительных хлопот, без которых, как известно, ничего не осуществляется (и это, не считая определенных неудобств, связанных с необходимостью аккумуляции денежных средств в собственном кармане);
 оставления мужа и любимой квартиры на какой-то срок без присмотра (неизбежны приятели, пиво, скумбрия копченая с ее специфическим запахом... бррр!.. и, наверняка, проспав на работу, и не раз, будет лениться сдавать квартиру на сигнализацию).
       И что за хроническое раздражение у мужиков от коммунально-сервисных служб?!
       Кстати, у меня тоже.
       Бывает в телефонной трубке обречена слушать местный разговор барышень о специфике работы, о каких-то отметках в журнале и т.д. Особенно раздражает смех в помещении, в которое с трудом дозвонилась в свой «час пик».
       Кстати, самой большой загадкой в службе сервиса для меня является график обеда работниц прилавка больших, подчеркиваю, фирменных универмагов. С обычными магазинами все в порядке. И ты, и они, продавцы, настроены на пресловутый обед с 14 до 15. И все. И никуда.
       Но вот в универмагах!.. Мистика какая-то. То ли у них с пищеварением что-то профессиональное, то ли я захожу все время не вовремя. Буквально на днях после планового броска по магазинам жаловалась мужу, что продавцы, несмотря на мое-чье-либо приближение к прилавку не только не прекращают разговоров между собой, но и заставляют некоторое время ждать окончания прений. И это при нынешних-то ценах!
И совсем добивает коронное: «Валя (Аня, Ира, Света… нужное выбери сам), а что у нас на обед?»
       Как-то мне срочно потребовалось в течение короткого времени пробежаться в поисках подарка по двум универмагам, благо они рядом (читай "Пассаж" и "Гостиный двор"). И что же?! На пятой фразе (в пятом по счету отделе) я была готова взорваться от негодования и выплеснуть в лицо хозяйке прилавка что-то вроде: "Черт побери! Да когда же вы все уже!.. Представляю, как она на меня взглянула бы и, конечно… промолчала (впрочем, как и я).
       Да, да, конечно, они тоже люди! Но, сердобольный оппонент, – в подсобку, в подсобку... и там с полным правом обсуждать меню! И меня. А в отделе, пардон, все внимание ко мне – не на меня, а ко мне, утонченной и любопытствующей: а не найдется ли чего-нибудь этакого... под мое сегодняшнее настроение... безделицы какой-либо... Конечно, у меня все уже есть, но... Без магазинов было бы так скучно! Магазины – это мир женщины, где все должно быть для нас, любимых... именно под настроение. Согласны?
       Ну, и какое настроение вчера создалось у меня в одном из пунктов индустрии по выкачиванию денег, когда при моем очередном подходе (так и хочется сказать: к снаряду) к прилавку одна из "девушек", обращаясь к другой, спросила: «У тебя сигареты есть? Пойдем, покурим!?» И они обе, словно по команде, через левое плечо повернули от меня куда-то вглубь, вдаль, навсегда...
       Каждый раз при подобных сговорах о перекуре, невольной свидетельницей которых бываю, у меня возникает чувство, что присутствую при чем-то легально-интимном, как будто люди договариваются справить какую-то физиологическую нужду. Я не курю. Принципиально. С детства. Из инстинкта самосохранения, из боязни впасть в какую-то постыдную зависимость от нужд собственного организма. Понятное дело, я не могу отказаться от пищи, хотя это унижает. Но добровольное отравление любимого тела кажется мне безумием непростительным!! И потом, это так негигиенично.
       А отдел блистал мишурой, разноцветными шарами; был наряден и праздничен, каким бывает раз в году Отдел Игрушек, открывший предновогоднюю продажу. Конечно, мне всего захотелось сразу: и рождественских ангелочков (наконец-то мы их увидели!), и подарочный сапожок... Ощущение близкого, теперь уже самого любимого праздника захлестнуло, закружило и...
       На следующий день я притащила мужа за покупками, приведя разумный довод о том, что лучше сейчас за месяц, чем в ажиотаже в последние дни. В моих руках горит золотом большой стеклянный шар, и что же мы слышим? "Девчонки, вы обедать-то во сколько пойдете?" Мы с мужем одновременно поворачиваем головы и начинаем сначала улыбаться, а потом нервно хихикать... И шары великолепны, и искусственные елки, и гирлянды... как говорил классик разговорного жанра: "и мотоциклу спасибо большое"...
       Вопрос моего спутника жизни: "Зая моя, ты опять?! К чему это?!" – (не только вам, но и ему эта тема надоела). Как к чему?! К вопросу о поездке, конечно. Ведь все говорят, что в "тамошних шопах" с проблемой пренебрежительного отношения к себе, потенциальному покупателю, я не столкнусь. Не буду подобно представительнице экзотического племени отчаянно жестикулировать, издавать грудные звуки, вибрировать корпусом от нетерпения, пытаясь привлечь к себе внимание недоступной матроны по ту сторону барьера. Впрочем, нет. Я тут же представила, как все это мне приходится делать, но уже по другой причине: невозможности объясниться «из-за отсутствия языка». Нет, не как такового, понятно, а разговорного. (Впрочем, читай о комплексах).
       Ой, да и что уж такого захочется купить, пардон, приобрести, чтобы мне не хватило английского в пределах гуманитарного института со словарем, вернее, разговорником?!.. И не за этим, в конце концов, поеду с моими-то "бешеными деньгами"! Зачем? А затем, чтобы "старинные улочки привели нас... подышать горным воздухом..." В крайнем случае, поехать надо туда, где для первого раза не очень экзотично. Потом, что уж кривить душой, ведь за границей я все-таки была. Но, как говорила одна моя знакомая: "Курица не птица, Болгария – не заграница".

       Итак, о Болгарии... Глава называется "Приятные воспоминания как аргумент в пользу поездки".
       Память-калейдоскоп составляет причудливые картинки из моих воспоминаний... Мне 24 года! Есть некий жизненный опыт, но сколько еще впереди! Вспоминается вопрос какого-то партийного дядечки, изумительный в условиях проверки идеологической готовности к поездке: "А почему вы развелись с мужем?" (вместо: "Какой государственный пост и с какого времени занимает большой друг Советского Союза Тодор Живков?")
       Я от неожиданности так растерялась, что начала краснеть медленно, но густо. И тупо молчала, не смея поднять глаза на этих солидных людей, ради меня и мне подобных счастливчиков и, конечно, своей работы собравшихся в большом казенном кабинете.
       А дядечка предположил, любезно улыбаясь: "Пил, наверное". Я продолжала смущенно молчать. Ну как можно вкратце за отведенное на меня время объяснить этим чужим людям, что он ни капли в рот не брал, и что не только по этой причине бывают разводы на Руси... Как ни странно...
       Наверное, красный цвет мне был к лицу. Дядечки сжалились надо мной и, добродушно улыбаясь, отпустили. Больше вопросов не последовало. В свою очередь, я понадеялась, что спешно добытые мною знания о дружественной стране пригодятся в самой поездке.
       Каково же было удивление, когда некоторое время спустя на тот курорт, где мы отдыхали, ненадолго приехал сам Тодор Живков... зачем-то. Ирония и судьба... Но это было позже, после встречи с Ним, когда подобные вещи меня ни заинтересовать, ни тем более взволновать уже не могли.
       Шел памятный 1980 год. На слуху: "Кем был Дассен, известно всем..." и "Ушел из жизни хулиган Высоцкий" – умница Гафт. Действительно, и Дассена в ту пору "крутили" на всех магнитофонах, и Высоцкого.
       Их не стало в одно лето. Дассена было жалко. А про Высоцкого основная масса еще ничего, пожалуй, не поняла. Это пришло позже. Олимпиада же помнится наличием огромных, преимущественно деревянных, мишек, расставленных во всех подходящих и не подходящих местах. Особенно они стали заметны через полгода после окончания мероприятия. Глаз натыкался на них в фойе кинотеатров, в скверах; где они – мишки, находились в качестве парковой скульптуры; в точках общепита и т.д. Страну объединяла вялая гордость. Самих соревнований я не видела, так как футболом, осчастливившим наш город, не интересовалась даже из соображений патриотизма. Помню какую-то политическую возню вокруг этого события, которая, само собой, не прибавила престижа задуманному.
       Зато Олимпиаду я встретила гораздо раньше соотечественников. Мы, туристы, совершали обычный автобусный перегон между болгарскими городами. Неожиданно всех участников движения заставили остановиться, и мы долго наблюдали из окон автобуса, как сопровождают Олимпийский огонь. В тот момент захотелось развернуться и присоединиться к торжественному эскорту. Прямо хоть разорвись. Но нет, уже манили неведомые дали, да и кусочек Олимпиады мы по возвращении должны были застать дома. Лучший. Закрытие. По телевизору.
Песня, действительно, была хороша. И слезы неподдельны.
       "До свиданья, наш ласковый Миша, Ты нам счастья навек пожелай..."
Счастье на век. На год. На день. У каждого свой таймер. Иногда, знаю, действительно, "и дольше века длится день"!..
       К Москве приближалась Олимпиада. А мы удалялись от родного очага все дальше. Нас уже захлестнула другая жизнь, другое измерение: заграница. Калейдоскоп памяти составляет картинки одну причудливей другой, краски все ярче и чище... Города все милее, и люди все роднее...
       Эта тысячеступенчатая лестница на Шипку, – ты не въезжаешь, а поднимаешься в Болгарию; это загадочное и вкусное слово "швепс"; эти красивые мужчины... особенно в сравнении с нашими профсоюзно-групповыми... Габрово: для всех – Музей смеха. Для меня – столица любви. Ныне уже окончательно признанная всеми – Столица смеха. Для меня – Музей любви. Как всегда, шумное и суетное размещение в номерах и – о, неожиданная удача! – гостиница переполнена, и у меня махонький одноместный номер где-то под лестницей на первом этаже. Наконец-то высплюсь! Дело в том, что моя соседка по размещению любила по-бабьи поговорить "за жизнь". Коротенько, на полночи! И послал же ее Бог! Мы в Габрово всего одну ночь. Жаль!
       Насмеявшись в музее, с товаркой по группе (а не номеру), бредем то ли по набережной, то ли по проспекту, не помню. Вечереет. Прохожие мужчины заглядывают в глаза. Мы полны достоинства. Но все же какой-то молодой нахал пристраивается сбоку от меня, начинает что-то щебетать, поглядывая искоса. Я не особенно реагирую – он один, поэтому безопасен. Впрочем, по-русски он говорит хорошо – о, благословенная Болгария! Постепенно ко мне пробивается смысл его предложения, а именно: посетить ресторан, в котором работает его друг. Да на здраве! Тем более, что, так или иначе, ресторан уже перед нами. Вошли. Сели. Что-то к нам его друг не торопится….
       Впрочем, я уже ничего не видела по сторонам . Не видела (скорей, догадывалась), как на нас смотрели посетители – женщин было мало – как дулась на меня моя приятельница Таня. Она, видите ли, решила, что раз наш общий друг "запал на меня", то так и останется моим кавалером. Как бы не так. Развлекай его сама! Может, ничего я так стойко в жизни не отстаиваю, как право выбирать самой... Но это почти юмор. Не видела, что нам подали на стол, но… чувствовала… – шампанское,… я смотрела на сцену, – смотрела и умирала. Свет, музыка и Он – такой милый, такой стройный, такой мужественный и юный... Он пел. Надо ли говорить, о чем? Надо ли говорить, как?! Мы глядели друг на друга, и свет софитов, казалось, обнажил душу. И остановилось время.
       По тому, как реагируют на нас мои приятели за столом, как какой-то шум нарастает в зале, было понятно: происходит что-то необычное... Но было ли нам двоим до этого дело?! Выступление ансамбля закончилось. Последний аккорд еще не потонул в притихшем зале, как это живое "воплощение женских снов", не снимая белого концертного костюма, уже стоял у нашего столика. О таком продолжении вечера я не мечтала. Чудо продолжалось… Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это и есть друг нашего нового знакомого!! Удача?
       Стеклышки ли, натуральные ли самоцветы нашего калейдоскопа сложились так, что мы оказались рядом на пустынной улице в уснувшем городе... Больше бродить сил не было, рельефа местности я уже не различала; остановиться, а тем более расстаться было невозможно. Наши общие ноги сами собой вынесли нас с Тодором на площадь перед гостиницей. И тут только я поняла, что уже глубокая ночь: ни прохожих, ни смеха из окон… И как-то сразу стало холодно.
       Мы вошли в гостиницу. В холле дремала представительница болгарского турбюро. Взглянув на нас и не задавая вопросов, она протянула мне ключ от "моих роскошных апартаментов". И испарилась.
       Я смотрела на ключ, на моего озябшего друга и не могла сдвинуться с места. Казалось бы, чего проще? Вот он, ключ, вот простое решение вопроса, но именно эта простота делала подобное разрешение ситуации невозможным. Мы посидели в холле на диване, поднялись зачем-то по лестнице на два этажа. Молча. Нигде ни души. Или так нам казалось? Но что самое странное, не было никого из службы сервиса... Случайно?
       Обследовав коридоры, закоулки рекреаций, лестницу с ковровой дорожкой, мы, наконец, остановились. Мы ли? Нас вела, торопила, направляла какая-то загадочная, неведомая сила, неподвластная разуму, недоступная стыду… Она обрушилась на нас с таким неистовством, так обреченно, что ни сопротивляться ей, ни обуздать, ни подчиниться собственному ритму страсти было невозможно. Что-то бешеное и долгожданное просилось наружу, и наши тела зажили своей отдельной от нас, исключительной жизнью. Стало невозможно, больно смотреть друг другу в глаза. Руки были так горячи, что их прикосновения обжигали кожу. Сердца стучали так громко, что могли разбудить отель. И ни одной мысли в голове... Счастье... – это вечное мгновенье...
       Очнулась я от того, что телу было неудобно, оно затекло и как-то остекленело. Постепенно возвращалось сознание. Стеклышки калейдоскопа показали мне, что ... лежу... на ступенях лестницы... Никогда больше не проделывала ничего подобного...
       До сих пор остается загадкой, как мой позвоночник выдержал такую сладкую нагрузку... Но факт.
       В дальнейшем никогда никому этого не рассказывала – все равно не поверят. Это уже и мне кажется невозможным, прежде всего физически... Не рассказывала. Ну, по приезде домой, понятное дело, почему. Но и сейчас, когда вспоминаю о том фатальном безумстве, щеки пылают.
       Опять гуляли по ночному городу, так как находиться в гостинице казалось немыслимым: там было душно… сонно… неправдоподобно. Я судорожно сжимала в кармане кофточки ключ от номера...
       Рассвело. Мы как-то торопливо попрощались, не находя нужных слов. Перепрыгивая через ступеньки, не оборачиваясь, чтобы не видеть его огромных раненых глаз, я убежала в гостиницу, в ее спасительную вчерашнюю тишину.
       В холле по-прежнему никого не было. В этом мире все оставалось на своих местах. Не попадая в замок, кое-как открыла дверь номера и рухнула на постель. До подъема оставалось два часа. Утро предвещало жаркий день.
       Очнувшись, я надела лучшее платье, выклянченное перед поездкой у подруги. Подруги в экстренных ситуациях могут быть святыми. Во-первых, оно ей еще пригодилось бы самой. Во-вторых, перед поездкой я смогла, естественно, отдать лишь половину его стоимости. Платье было любимого желтого цвета. Венгерская марлевка. Потом только, стоя на освещенных пронзительным солнцем высоких гостиничных ступенях, поняла, что его, платья, как такового-то нет. Поняла это по взглядам наших мужчин, копошившихся у автобуса. Но это еще не все. Внизу под платьем был бельевой комплект ярко-красного цвета, зато, как и платье, однотонный. Ну что делать, если комплекта другого цвета не было не только у меня, но и у Нельки-валютчицы, в "бутике" которой, в основном, я и одевалась, когда удавалось скопить денег. Спасибо ей за просветительство, ибо от нее я впервые узнала понятия: чеки, марки, "Березка" и "Альбатрос", а также size, shoes, label etc. Так что для «заграницы» своего уровня чувствовала себя достаточно просвещенной в коммерческом плане и не тушевалась в болгарских "Валентинах". К тому же, как мне казалось, была прилично одета.
       И вот заключительная сцена. Мой выход. Площадка-пандус залита солнцем.
Жаркое лето 80-го... Высоко на гостиничных ступенях стою я в платье, которого нет. В умопомрачительном по элегантности и смелости применения белье цвета страсти. С темными кругами под глазами, закусив губы. И все внизу. У ног. Чуть поодаль гид – Божана. Улыбается, видно я произвела впечатление и на дам тоже. К ней медленно подходит руководитель группы, что-то объясняет. Гид отрицательно качает головой. Оба глядят, как я медленно начинаю спускаться по ступеням. С вершины Болгарии. Татьяна нетерпеливо машет рукой, видно, заняла мне место в автобусе. Но мы с кожаным чемоданом, предметом моей гордости, не торопимся. С чемоданом особенно не поторопишься, хотя тяжести я сегодня не чувствую. Да и наши джентльмены подоспели вовремя. Я милостиво и машинально позволила им взять на себя заботу о моем кожаном друге. Занавес. Аплодисменты.
       Он стоял на другой стороне улицы как-то сиротливо, неприкаянно у одинокого дерева. Он держался за дерево. Был бледен, мертв. Живыми оставались глаза, но лучше бы мне их не видеть. Мы не договаривались о встрече. Неужели он так и простоял здесь, на том месте, где мы расстались? Боялся пропустить наш отъезд?! Да нет, рубашка свежая, в руках цветы и сумка. Поедет с нами? Абсурд, невозможно – уже начался день! Что-то торопливо говорит, сует в руки кассету с записью своих песен, спрашивает, где мы будем жить на курорте. Отвечаю автоматически и смотрю в глаза: напитываюсь их страстью, их болью, их отчаянием. Что я еще могу?! Даже не поцеловаться под, и так уже удивленными, взглядами наших туристов, а главное, руководства. Что, голубчик, проморгал? Откуда несанкционированное чудо? А вокруг народу, народу... Неужели все они спали в этом отеле?
       Бегу к автобусу. Вот и все. Прощай, Габрово: город-сон, город-смех… – смех, да не для всех.

       Глава не знаю какая: "Отдых в Албене".
После наших «Сочей» для неискушенной души восьмидесятого года – заграничный рай. Немцы, чехи, финны и мы. Из болгар – только обслуживающий персонал.
       Впечатление от купания ночью в бассейне с минеральной водой… естественно, нагишом. Покупка мехового полушубка, он меня выручал несколько сезонов подряд, был к лицу (или к телу?)… Загорание на нудистском пляже в специально отведенном месте. Тенты и какое-то полотно, которое отделяло гостиничный пляж от дамского, раздувало ветром, что позволяло нашим туристам (других это попросту не интересовало), заглядывать внутрь. Впечатление, скажу вам, с непривычки сильное, не эротическое, как планировалось бы по теории, а совсем противоположное: ощущение сконцентрированной женской бесстыжести в замкнутом пространстве, усугубленное непривычной откровенностью чужих тел, прижимало к земле. Вернее, к песку, голову от которого поднимать не хоте¬лось, что привело к получению ожога самого нежного, самого мягкого места, причем ожога сильного. По окончании приема солнечной ванны, когда любопытство от процедуры было удовлетворено, я с некоторым удивлением обнаружила, что обедать сидя попросту не могу. Придя в номер, начала втирать в эту часть тела все лучшие кремы, что были под рукой. Тщетно. Гомерический хохот Татьяны, к этому времени нам удалось занять совместный номер, подливал масла в огонь. Моя выдающаяся часть тела в зеркале выглядела так: молодая гамадрилица – вид сзади.
       Пришлось учиться спать на животе – эдакая африканская женщина – и по возможности ходить без трусов, что меня отнюдь не возбуждало, а раздражало. Правда, было и смешно.
       Стук в дверь. Руководитель. Зовет на собрание с "кувертом", так как я вхожу в совет тургруппы. Я в сарафане, но без трусов. Пошли. Замечательные получились "посиделки", которые я простояла… В буфете беру сметану…

       Вчера купила потрясающую губную помаду золотого цвета, не терпится опробовать на окружающих. Куда бы выбраться из дома? В магазин, а может все-таки в туристическое агентство? Есть еще, конечно, хоть и призрачная, перспектива съездить за рубеж по приглашению компаньонов мужа. Сейчас мы работаем (а я обрабатываю – на предмет поездки на его родину) с французом... Обещал. В интересах дела. Но что-то еле теплится, хотя сюда зачастил. Да мы и сами понимаем, что ему здесь неплохо: апартаменты на островах, в тихом месте... Видно, плохо "обрабатываю". Да и с бизнесом что-то тянет.

       На море я сама была морем: на поверхности легкое волнение, порождаемое бризом каждодневных отношений, а драгоценный сверток переживаний хранило спокойствие морской глубины…
       Несколько скучая, поэтому, слегка и безнаказанно кокетничая с руководителем группы, ловила на себе его настойчивый, но необязательный к исполнению взгляд. В Тулу со своим самоваром?! Надо сказать, замечание его заметно задело, но мы остались друзьями. Он – душка. Терпеть не могу неулыбчивых, аскетичного вида мужчин, не способных поддержать невинную беседу и тем самым слегка развлечь женщину. Таким занудам это кажется верхом легкомыслия и пустой тратой времени. Подумаешь, жертва!
       По общественным делам захожу как-то в комнату руководителя (я – кассир группы), а там сидит эдакий хмырь – его "однокамерник". Читает... Спрашиваю: "Что читаешь?" Ответ: "Книгу". И тон! Что за тон!? Само презрение. Ретироваться без боя уже не могла. Сажусь без приглашения, якобы подождать босса. О, да это еще к тому же стихи! Стихи люблю. В то время их читала много. И наизусть. Заинтригована. Ну как же тебя, бревно, остолоп несчастный, заставить посмотреть на меня по-человечески, а не как на пустышку-курортницу?
       Делаю еще одну попытку: "Почитай что-нибудь, пожалуйста". Ответ: «Пожалуйста. Хочешь "Предисловие"?" Я с готовностью, сделав умненькое и слегка заинтересованное личико, мелко-мелко киваю головой. Но, не закончив последнего кивка, с ужасом понимаю, что стихотворения с таким названием в сборнике нет. Пауза. Мой визави непроницаем. Ну и дурой же он меня считает! "Да, но сначала почитай мое любимое: "Финал" или "Финиш" называется, точно не помню". Я удостоена легкой усмешки. Улыбкой это не назовешь. Чурбан. На таком, сложив пополам, хорошо сидеть в буквальном смысле. Представив себе это мысленно, я с ослепительным оскалом выплываю из комнаты. Настроение подправила на шефе, спешившем мне навстречу. Пребывание на курорте подходило к концу. Через два дня отъезд.
       И совсем неожиданными прозвучали слова дежурной по этажу: "Вас ищет молодой человек. Болгарин. Вы учтите, у нас тут с болгарами нельзя". Вот так. С турками, немцами можно. А с болгарами нельзя.
       Сердце свое я почувствовала горлом. Значит, все правда – не померещилось, не показалось, не случайно и не понарошку. Решиться сюда приехать, разыскать... Но вот он, рядом...
       И снова сумасшедший день – одна сплошная прогулка, не разжимая рук. Он рассказывает, как сбежал с работы, что будут неприятности: петь некому – весь репертуар построен на нем; что мама спросила: "Сейчас ты едешь в Албену, а потом в Ленинград?.." И жалкие планы на будущее, которого не может быть... И ощущение, что все главное, что должно было между нами случиться, уже произошло... Нам двоим предназначенное свершилось… И тайная ночевка в номере. Спасибо Таньке, конечно, не выдала.
       Утром вместо завтрака проводы. Стоим на остановке. Нужного ему автобуса все нет, это – пытка какая-то. Мимо дружно плывет к экскурсионному ландо вся наша группа. Лица удивленные: когда же я успела? Да и парня этого они явно видели.
       Мы стоим и плачем. Оба.
       Какие молодцы: ни руководитель группы, ни гид не подошли. Мне бы испугаться: что делаю?! Ведь могут быть и неприятности по воспитательной линии, и за границу больше не пустят. Поговаривали, что в личных делах делались особые отметки, а руководитель группы должен был отчитываться. А тут "аморалка" да и только! Странно, что такое неприятное слово происходит от слова "любовь".
       Надо сказать особо, что для нашего тридцатилетнего шефа это была первая поездка такого рода. Не знаю, что там и как, но я получила лишь долгий укоризненный взгляд. Сейчас, когда я вижу по телевизору его поплывшее лицо и неспортивную фигуру, карьеру-таки он себе сделал, мысленно желаю ему всего хорошего.
       Подошел Его автобус. Судорожные объятия, неловкий поцелуй… Ноги ватные. Каждый шаг к своим, как последний. В салоне гробовая тишина. Внутри меня легкое паническое возбуждение: что это они, руководители, так беспечны? Вот взяла бы сейчас, пусть сгоряча, и села бы с ним, и отвечали бы потом за меня... за себя. Ведь где-то здесь, среди нас, находится представитель третьей и самой властной структуры. Кто ты? Ау! Отзовись! Наверно, знали, что не села бы... И только, пропуская меня по автобусному проходу, гид на секунду обняла меня за плечи и сильно их сжала... А Танька, спасибо ей, молча протянула мне кусок булки и яблоко.
       Через сутки мы покинули гостеприимную Болгарию. А потом были письма, письма, письма... Попытки воспроизвести на пианино Его Песню, мелодия которой еще долго не затихала в сердце. Закрываю глаза и вижу, как он, сияющий, стоит на сцене и поет о Весне.
       Весна пришла. Поток писем к тому времени истончился. Подруга-насмешница, не посвященная в детали, любовно издеваясь, к праздникам присылала мне телеграммы от его имени с подписью "Т.Т." (твой Тоди). На душе становилось нежно...
       Но еще раньше, прощаясь с памятным восьмидесятым, в Новогодний вечер я встретила своего будущего мужа. С тех пор еще более значительным и особенным сделался этот праздник. Но это, страна, действительно, уже совсем другая история.
       По-моему, и сейчас есть такая игрушка – калейдоскоп?
       P.S. Вчера знакомая семейная пара у нас в гостях показывала видеофильм о летней поездке в Болгарию. Вот они, узнаваемые места: Софийский собор; горные хребты Стара Платины; иллюминация Велико–Тырново; набережная Варны... Было много рассказов, общих воспоминаний. Фильм кончился, но на экране телевизора еще мелькали кадры, – любительская запись наложилась поверх какого-то болгарского художественного фильма.
На меня с экрана смотрели знакомые, незабытые глаза. Его глаза…
       

зима 1996 года