Предисловие

Прежде чем Вы, уважаемый читатель начнете читать, мне бы хотелось спросить у Вас, а как поживает Ваша любовь? Есть ли она? Была ли она? С чем сопряжена она у Вас и какое место занимает этот феномен, не побоюсь этого слова, в Вашей жизни? И еще, прежде, чем вы начнете читать, хочу пожелать Вам удачного прочтения… а то все как-то делают это в конце введения или книги, мне кажется надо начинать читать с благословения автора.

Когда-то давно, когда я даже еще не знал что такое любовь, когда это слово было для меня чуть дальше, чем самая дальняя галактика, я начал писать стихи, о ней, о любви, о которой я, ровным счетом, ничего не знал. Шло время, а вместе с ним приближалось то самое яркое чувство, которое вскоре должно было меня наполнить, заставить пересмотреть мои жизненные позиции во многих областях, даже далеких от самого слова «Любовь».
Вырос я на глазах матери своей, а даже в большей степени Бабушки, глубоко почитаемой мною с раннего детства, фразами которой я пользуюсь и поныне, мудростью которой я удивляюсь и сейчас, терпение и упорство которой для меня сейчас служат идолом. Нет в жизни, пожалуй, ничего, что не связывало бы меня с ней. Даже находясь на расстоянии, и, возможно, не проявляя должного внимания к ней, я продолжаю держать с ней невидимую нить, которая позволяет нам жить в радости. Были в нашей жизни и непонимания, которые больно дались нам обоим, но все это была лишь плата, за все то, что дала она мне, матери, отцу. Теперь я редко забегаю в дом, в котором долго жил, из которого ушел когда мне было восемнадцать лет, и в который навсегда я, наверное, не вернусь никогда.
Z вспоминаю детство, в наибольшей степени связанное с ней, как детство, олицетворившее мою дальнейшую жизнь и, в некоторой степени судьбу. В своем будущем о котором я тогда лишь мечтал, она заняла важнейшее место, за что благодарность моя не имеет границ.

Однажды, помню, как-то давно я оказался в какой-то деревне… Можно ли имея в памяти довольно четкую картину нарисовать ее текстом, подобно тому, как рисует художник маслом? Думаю, в точности нет, но вообще можно. Это было лето, позднее, жаркое, игристое. Пора была не дождливой, и солнце каждый день ласкало своим взглядом просторы деревни. Место, где я жил пару недель – накренившийся крестьянский домик, в котором и электричества-то не было, и вместо будильников по утрам будили петухи.

Я приехал в эту деревню вместе со своей бабушкой, навестить ее сестру, и могилу ее матери. Фотография ее, долгое время вызывала у меня горячий интерес, потому как всегда висела над кроватью бабушки. Она, к тому времени здоровая и бодрая лет пятидесяти пяти, уже давно пребывала в разводе, была приучена к жизни войной. Она не часто рассказывала мне истории из войны, всегда осторожно относилась к этому вопросу. Ее седые волосы, я уже не помню у нее других и не знаю, были ли они когда-либо, ее грациозная фигура, и мудрость сочетались как молоко с крупой. Она всегда гордилась тем, что говорит только о том, что знает, посему ей никогда не было стыдно и никогда не приходилось оправдываться. Я взял с нее в этом пример несколько лет назад и с тех пор стараюсь придерживаться такого правила.

Мы отправились в туда из, тогда еще, города Ленинграда, ныне хорошо известного как Санкт-Петербург. Ленинград тогда был в предразвальном состоянии, да и что делать летом, в большом городе? Путешествие продлилось пару суток, если мне не изменяет память. Помню, как я проснулся от жуткого холода, помню, как спрыгивали с вагона, я тогда еще удивлялся, как бабушка так легко спрыгивает, помню какие-то котомки, и не помню совсем, сколько мы шли. Видимо эмоции от увиденного завладели мной настолько, что стерли все негативное, что было у меня.

Сказать по чести, из всей деревни, сохранившей у меня столько положительных эмоций, я запомнил всего две веши: дорогу и дом с цыплятами. Извилистая дорога уводила куда-то туда, чего я уже не помню, но какая это была дорога! Коричневая, с редкими камешками на ней, переливающимися на солнце, узкая, окутанная в травяное одеяло, она просила меня попрыгать на ней, поиграть с ней в следопыта. И мне не мешал тяжелый, как говорила потом моя бабушка мешок, ведь я полностью был занят только дорогой, до самого прихода к дому. Что было такого в этой дороге, что так запомнилось мне?… что, может быть, я когда-нибудь к ней вернусь, снова поиграю с ней, а, может быть, уже и нет.
Сам дом я тоже не помню, по крайней мере, снаружи, помню, что правило было – уличную обувь при входе оставлять, помню печку и две большие комнаты. Помню свою кровать, помню, как лазил на белую печку, и это доставляло мне массу удовольствия, ведь наградой за эту выходку были сухофрукты. С тех пор я очень их люблю, особенно компот с ними. Какие-то они были особенно вкусные в этой деревне. Пахли они как-то по-особому, не по-городски. С трудом вспоминаю морщинистое лицо гостеприимной хозяйки.

Поскольку в деревне делать откровенно было нечего, мне тогда было не больше шести лет, я довольствовался кормлением птенцов. Желтые, неуклюжие цыплята, толпились в большой коробке, ища зерна. Еще, точно помню, были гуси. Такие наглые и вредные, но я их все равно уважал. Птицы, как никак. Они могут и ногами перебирать и летать.

После того как я узнал, что здесь появилось около десятка желтых симпатичных мордашек, я повадился по утрам кормить их.

Однажды в жаркое утро я проснулся раньше всех, взял из чьей-то кормушки зерна и побежал их кормить. Мое удивление было настолько великим, когда я не увидел привычной коробки, а вместе с ней и птенцов, что я стал метаться в поисках этой самой коробки, пока не увидел, как несколько цыплят наглецов гонят прочь заспанного гуся. Я тогда безумно обрадовался и пока я наблюдал за всей этой церемонией, на меня обрушился шквал смеха. Я хотел, было, спорись «что?» как случайно взглянул на свои ноги и увидел что я в чьих-то чужих тапках. Черт, я забыл сменить обувь.

Бабушка моя умела воспитывать, не прикладывая рук, за что ей низкий поклон. Пожурила, посмеялась, и, наверное, забыла. А я это лето не забуду никогда.

А потом, помню, троица была. Как сейчас помню. Бабушка приговаривала на троицу надо людей поминать и веники ломать. Странное сочетание, а что делать. Еще мы потом ограду красили. Ограду помню, простая такая, металлическая. Мы в черный цвет ее красили тоже приносило удовольствие – сделал работу и видишь результат. Саму могилу не помню, значит, так было нужно. Не помню пиршества на могиле, но помню, что там должны были быть яйца, и с тех пор не люблю их и троицу.

Помимо Бабушки, важную роль в моей жизни играла мать. Дерзкая, свободная, умная она шла по жизни борясь со всеми проблемами самостоятельно. Жена моряка, одно это только говорить о той силе, которая была в ней заложена. Ее союз с ее матерью ненадолго разошелся только однажды, тогда, и я, помнится, принимал непосредственное участие в том, что бы восстановить этот саамы союз. Мать моя часто говорила мне: «я устала быть сильной». Я все чаще начал задумываться о том, как бы мне сделать так, что бы она могла быть «немного слабее». Я искал различные варианты, писал ей стихи (скажем по правде редко, потому что писать стихи людям которых я люблю я просто не умею), я дарил ей цветы тогда, когда она не ждала, ибо отец делал это весьма редко, но отдать должное на все 8 марта которые были, а несколько лет назад стал дарить цветы и на другие праздники.
С того момента, как мы познакомились с моей матерью, я не описался именно познакомились, в нас так же была некоторая невидимая связь, которая так же оборвалась два раза, и восстановилась только благодаря терпению моих родителей, вынесших мое скитание, мое возвращение, и давших мне перемирие, несмотря на те неприятности и обиды, которые я им подкидывал. Теперь спустя время я понимаю, как больно было им, и как жаль, что я не понимал это тогда, в те годы, в которые им это было нужно.

Для меня это великое чувство «Любовь» важнее и серьезнее всего, что есть в жизни. Придя однажды ко мне в том виде в котором я его воспринимаю сейчас оно осталось во мне и по сей день, и скажу честно, уходить не собирается. Я бы очень хотел на последнем выдохе сказать тому, с кем буду жить, и кого буду любить «Я люблю тебя». Успею я или нет, вопрос сложный, но это будущее, будущее о котором я сейчас знаю не больше, чем в детстве знал о настоящем.

Можно ли сказать, что я принес чувствам в жертву отношения с родителями или их самих? Думаю нет. Ибо к ним есть Любовь, и любовь эта состоит не в том, что постоянно об этом говорю, а в том, что я волнуюсь за них, переживаю за них, думаю, о них и самое главное боюсь их потерять. Это верно, осталось последнее настоящее чувство страха во мне. Они дороги мне и без них не известно каким был бы я.
Большую часть в моем творчестве сыграла мать. Она первая предугадала мой настрой и пыталась найти меня в моих стихах. Путь, скажем честно коварный и обманный, но его можно пройти, особенно если не боятся. Она была моим первым критиком, первым человеком, отказавшимся ехать на мой творческий вечер, она была первым человеком, сказавшим мне «хорошо», и просто здорово, она была первым человеком услышавшем боль в моих стихах, и наверное последним.

Имея некоторые проблемы в школе, я был весьма замкнут, и далее чем на отстраненные темы разговор обычно не вел. Все что во мне было жило и кипело только внутри меня. Немногие, а точнее только родители видели пар от этого кипения и пытались мне помочь. В одном из ранних стихов я напишу о том, что стихи это единственная моя отдушина, и так будет вплоть до первого курса института. С поступлением в институт я позволю себе забросить написание стихов, но видимо что-то есть заложенное во мне, что заставляет меня писать стихи снова и снова. И по привычке тогда, когда больно. Я делюсь болью с бумагой, а она со мной своей чистотой и теплом. Я люблю бумагу и люблю тепло. А бумаге все равно что будет на ней, правда обидно иногда понимать, что она использована.

Мне доставалось в жизни очень много боли. Людей, которых я любил, было немного, но все они, так или иначе, причиняли мне боль. Боль эта с каждым разом все больше и больше, потому я думаю стихи все глубже и глубже. Нет ни одного человека, который хотя бы на чуть-чуть воспринял мою боль. Они видят, соглашаются, понимают, но не чувствуют. Чувствует только бумага. Чувствует жестокие царапины на своем нежном теле, чувствует яд, пришедший из глубин моей души, чувствует, но молчит.

Равно как в жизни моей было много плохого, не меньше было и хорошего, ибо родители, благодарность которым, я продолжаю проявлять, подарили мне все, что бы жизнь моя была не просто жизнью, а хорошей и приятной жизнью.

Совмещая негатив с позитивом, я продолжаю жить, временами очень счастливо, временами с безумной болью. Но самое главное продолжаю жить. Самый сложный этап в моей жизнь был, когда я понимал, что я везде гость. И, несмотря на уговоры родителей, я не мог в это поверить. Я был, наверное, даже есть, слишком горд, чтобы от кого-то зависеть.
Еще есть один аспект, воспитанный моими родителями, он часто приносил мне боль в жизни, потому что пользуясь им сам, я ожидал того же от других. Ожидания эти редко сбывались, а если уж совсем честно не сбывались никогда. Однажды мать сказала мне «Не сказать, все равно, что соврать». Теперь это мой лозунг, и враг мой тот, кто его не использует.
Хотя и понятие врагов у меня относительное. Нет в жизни моей лютых врагов, нет, и, как ни странно никогда не будет. Почему? А почему люди говорят, что глаза у меня добрые? Не потому же ведь что есть в них немного восточного и косоглазия?

Недавно мне пришлось изменить самому себе, и нарушить заповедь божью, которая звучит так: «Не возжелай жены ближнего своего, дома его, осла его…». Эта мучительная история так же принесла мне боль, которая добавлялось болью от осознания собственной подлости и невозможности все остановить. И тут всему виной была «Любовь». Любовь которая навсегда останется в моем сердце.

Я никогда не ищу себе оправданий: если я предал, я виноват, я должен найти способы больше не предавать, если я солгал, то я не должен больше лгать, и не важно, почему и для чего я это делал. Такая позиция приносит много неприятностей, она же освобождает меня перед моей совестью, душой, сердцем.

Удивительно, но я сам несколько раз попадал в ситуации, когда нельзя человека коснуться, нельзя до него дотронуться, не говоря о том, что бы поцеловать, а ведь тебе так нравится это создание, тебе так хочется быть с ним рядом, так хочется дарить ему счастье… Но нужно ли этому чуду то, что ты можешь ему подарить? Кому-то да, а кому-то, наоборот, кто-то тянется к романтике, к красоте отношений, но современная жизнь заставляет его бояться, рождает в нем страхи все более и более новые, все более и более тяжелые, и вот, он уже боится получить то, о чем мечтал всю жизнь. Удивительно смотреть на это, понимать это и быть бессильным что либо сделать, просто потому что ты не знаешь как. Человек может сделать все, но вся проблема что в большинстве случаев он не знает как. И если бы только знали, как можно сохранить наши чувства, как можно не предавать в любви, и как можно по-настоящему любить, мы бы никогда не расходились и не делали бы ничего такого, о чем бы пожалели.

Я очень люблю гулять. Это досталось мне от моей бабушки. Она постоянно таскала меня по магазинам, ходила со мной на рынок и выписывала неописуемые круги, что в городе, что на курорте, что на даче. Она совершенно спокойно могла пройти час, другой для того, что бы забежать в нужный магазин, я никогда не видел, чтобы она уставала от этого. В какой-то миг я очень устал от таких прогулок и старался их не совершать, или совершать как можно меньше. Возможно я уже подрос и мне не хватало хорошего собеседника. Собеседника, моего уровня развития, с которым можно открыть те темы, которые не желательно было бы открыть с бабушкой. Такого собеседника не было вплоть до моего поступления в Институт и еще первый курс после. Я научился держать в себе то, что во мне кипит, сжигать и перерабатывать все то что тянуло меня. Одним из способов делать это были мои стихи. Мать моя никогда не понимала, почему стихи мои всегда грустные и никогда не наполнены светом. Я не наполняю их светом, потому, что свет я могу сам использовать, могу черпать его, сколько бы его ни было, а вот отрицательные мысли, энергии, я держать в себе не умею, потому и выливаю их на бумагу. Сейчас я мечтаю найти того человека, с которым я смогу гулять хотя бы иногда по вечерам в парке. Желательно что бы можно было держаться за руки, и вернуться в то детство, которого не хватило, пусть даже совсем чуть-чуть. И возвращаясь туда, я становлюсь настолько ребенком, что все в округе удивляются и ругают меня, как можно быть таким маленьким. Помню как-то я безумно любил, и любовь эта, все время запрещала мне возвращаться в детство. Трудно, сейчас, по прошествии времени, мне представить себе, как мог я таить все это в себе и не показывать наружу, как мог я быть все время взрослым. Мне хотелось бежать взявшись за руки и радостно подпрыгивая удивлять людей, мне хотелось делать это вдвоем, что бы делиться тем удовольствием, которое получаешь только от того что ты прыгаешь беззаботно, не приземленно, забыв все проблемы и дела, которые есть у тебя в жизни. Хочется этого и сейчас. Когда мне совсем одиноко, когда весна подталкивает меня любить, когда холодный дом и холодная постель ждут меня, отталкивая невыносимой тишиной, я не спешу домой. Я гуляю не торопясь, прохожу километры прежде, чем попаду домой. Весна отличное время чтобы просто радоваться жизни и просто жить, чтобы начать гулять и понимать, что есть еще надежда на будущее. Но не дай бог мне попасть в такое положение зимой… Для меня это сравни блокады для блокадников, сродни аду и кто знает сколько таких зим я вытерплю?
 
Кстати о терпении. Оно выработалось у меня весьма и весьма не плохо. Терпение стало частью меня. Я часто слышу, как люди говорят мне: «У тебя столько терпения…» или «Такое ощущение, что у тебя нет никаких проблем». Видимо моя бабушка умудрилась научить меня этому. Очень терпеливая и сильная она часто рассказывала, как люди завидовали ей, что у нее есть такой замечательный муж. А на самом деле это была неписанная картина великого художника о терпении, об умении не мести сори из избы, о простом человеческом понимании. Дома были разборки, были оскорбления, все было, чего уж таить… а люди не видели ничего. Внешне все было прозрачно и красиво. Как и следует из сказания, Колосс на глиняных ногах скоро развалился. Они развелись, но поражает та сила отношений, которые они поддерживали после развода. Они помогали друг другу и были как будто вместе.

Я не знаю, почему терпела бабушка, толи потому, что так было нужно, толи потому что она была так воспитана, толи свою роль сыграло голодное детство, но я точно знаю, почему терплю я. Потому что я верю, что терпение и труд все перетрут. Уже не один раз разрушали люди эту гипотезу, эту поговорку, но я упорно верю ей и терплю провалы, снова и снова. Я верю - терпение и труд все перетрут.

Для себя я понял очень простую истину – чем больше терпишь, тем больше боль. Потому что потом хочется спросить: а зачем я терпел? Ради чего было все это. И пусть даже больно, пусть даже по началу, сожалеешь о том, что было, но со временем я воспринимаю эту боль как подарок судьбы, как нечто, что подарило счастья, тепла, пусть даже совсем немного, пусть даже не навсегда. Я благодарен судьбе за то, что было.

Вот и недавно, подходя к написанию введения уже в пятый раз, я снова столкнулся с любовью, возможно, заранее обреченной на боль. Почему возможно? Потому что надежда умирает последней, почему на боль? Потому что вероятнее всего безответна она, эта самая несчастная моя любовь. Человек, путь с которым пересекается уже дважды, очень мне дорог, и дорог это еще не то слово, мне хочется дарить ему жизнь. Другой вопрос, что та жизнь, которую мне хочется ему дарить ему, этому самому человеку, не нужна. Что? Знакомо? Однажды я сказал своей любви: «Я тебя люблю, и понимаю что безответно», а в ответ мне было: «У меня такое тоже было». На тот момент искренне огорчило, почти убило, а сейчас смешно до слез.
 
Вообще многие говорят, что дважды вступать в одну реку не стоит. Я плюю на это так же как плюю на то, что нельзя выносить мусор вечером, так же как на то, что все будет испорчено, если черный кот дорогу перейдет. Я верил, верю и буду верить, что все в моей власти, все кроме любви других людей. Я вообще не падок на приметы, мне до них нет никакого дела, я сам ходячая кареглазая примета, и раньше мог точно определить момент определенного происшествия, но посмеюсь над теми, кто думает, что по некому дару: простая логика. Просто эта самая логика не всем видна, и не все умеют ей пользоваться.
Есть еще мнение, что нельзя кидать тех, кого ты приручил. Но что значит приручил? И что значит кидать? Человек же не животное, что бы его приручать или кидать, и вообще, говоря по-крупному, еще вопрос кто кого приручил? Есть люди, которые могут меняться, меняться не только внешне, но и характером, а есть те, которые видят эту готовность и потому не собираются меняться сами. И то и то есть великая крайность. Нужно уметь и самому меняться и менять человека (ибо жертва есть сапоги всмятку, как сказал один из великих). Как карты нельзя равномерно закрутить в спираль, не удерживая центра, так в жизнь нельзя изменить человека, пытаясь изменить его душевную ось. А я, я пластилин… так и сказал я однажды: «Я буду для тебя пластилином, лепи из меня все, что хочешь»… «не хочу». На этом история закончилась, жирной, продолжительной истерикой, ставшей окончательной точкой в отношениях.
 
Есть еще люди, которые почему-то считают, что наглость не порок. Такие люди часто попадались на моем пути. Я смотрел на это сквозь пальцы, только потому, что за эту наглость они платили мне кто чем… кто своим присутствием, кто своим временем, кто своими знаниями. Так или иначе, они все думали что пользуются мной безвозмездно. Так, например, на первом курсе заявил мне мой друг: «Я пользуюсь тобой, тобой пользуются все, кто с тобой общаются». Пользоваться-то он пользовался мной, а кто первый убежал, понимая, что не может расплатиться за то, что использовал меня? Да, я требовал внимания, общения, я выливал ему свою душу… Разве не плата это за то что он списывал у меня контрольную? У меня валюта отлична от большинства людей в этом мире. Большинство не готово платить по настоящему, им легче отделаться денежкой, хрустящей бумажкой, так весело горящей на костре, так спокойно отданной в магазине. Но мне эта валюта не валюта. Мне теперь нужно внимание и понимание.
 
Ни первого, ни второго в детстве не хватало. Не потому что мне хотелось, что бы не хватало, а потому, что романтик я. И романтизм мой велик, как стремление к совершенствованию самого себя. Я не представляю себе любовь без романтики. Как совершенно верно заметил мой друг недавно: Какая может быть любовь, какие чувства можно разогреть, если вы не можете даже поцеловаться? В результате того что вышеописанных вещей не хватало, он теперь легко заменяют мне любые постельные дела.
Когда-то давно я попросил меня обнять. Глупый человечек сразу все понял превратно и сказал: «Мне секс не нужен. Те не в моем вкусе». Дура! Что же еще сказать! На это я и написал свое стихотворение «Я просто хочу обнимать…» оно, к сожалению, не попало в этот сборник, но процитирую его часть:

«Я просто хочу обнимать,
Мне пошлость совсем не нужна,
Вам трудно порою понять,
Но мне не хватает тепла.

Я просто хочу прикоснуться,
Чтоб вспомнить, как надо любить,
И даже не против проснуться,
Чтоб утром стихи сочинить
…»

Потом было много людей, которые учили меня тому, что любви не существует, доказывали мне это, тыкали в меня пальцем, осмеивая мою веру в любовь, мой романтизм. Я не оставил своих убеждений. Я написал им стихотворение «Маэстрам», оно есть чуть ниже, потому цитировать я его не буду.
 
Потом люди очень странно воспринимали мое терпение за мягкотелость, они зачастую желали мне смерти, или всяческих невзгод, но я кареглазый и очень упорный. Я молчал, я знал, что они придут и извинятся. Я знал, что если я пущусь в ответные оскорбления, они не поймут, как не правы они были. Я знал, и так было. Моя внешняя мягкотелость – не что иное, как жертва за право получить то, что я хочу. А знаете, как замялся человек, когда на его слова по отношению ко мне я выдал стихотворение: «Я мразь, я поддонок и тварь
…
Как я мог этой мерзостью стать?
»?
 
       Жаль, я не смог прочитать его ему лично в лицо. Фурор был, когда я прочитал его в каком-то кафе, достаточно громко, что бы посетители могли его услышать.
       
Есть еще одно понятие, для меня как наказание: Тишина. Вот к примеру, дорогой Читатель, было ли у Вас такое, что вы разговариваете с человеком, а у него ни с того ни сего стеклянные глазки, которые доселе Вам очень нравились, и полностью выключился мелодичный, приятный голосок? А сколько раз вы включали такого «Ваньку дурачка»? На что вы готовы пойти, что бы услышать голос, и вернуть прежние глазки? Я могу отдать … в общем не буду я ничего отдавать, пока по крайней мере. Так появилось стихотворение «Не молчи, никогда не молчи мне в ответ»
«…
Не молчи. Мне молчанье твое как угли.
Не скрывайся за нежностью глаз.
Под молчанье твое нас с тобой увели,
На расстрел поредевшей любви
…»

Однажды, мне сказали: «Мы провели вместе ночь, и у нас не было секса. Я не представляю как это возможно». Я долго умилялся этой фразе, долго ее осмысливал и даже сейчас я не понимаю, зачем людей обязали заниматься сексом. Один мой друг говорил так: «Секс это поблажка организму» а я к этому добавил: «поблажка, без которой он будет капризничать». Организм и вправду капризничает, ему и вправду хочется оторваться, стать свободнее. Плохо, что современное общество, все чаще тянется к этой поблажке, плохо, что все высокое, красивое, есть лишь способ достижения этой самой маленькой поблажки. Вот как то я читал стихи… ну дайте дочитать, не лезьте в штаны… и еще… секс убивает романтику, романтика порождает секс…
       
И еще, перед стихами, я хотел поговорить о расставании. Расставаний в моей жизни было предостаточно, стоит упомянуть хотя бы самые короткие отношения: тридцать минут (ну где там книга рекордом Гиннеса?). Но именно они переломным образом влияли на мое творчество. Так на свет появилось стихотворение «А любовь разорвалась в куски», Так же появилось стихотворение «Я вижу, как ты убиваешь любовь», «Я все чаще хочу умереть», «Поезда» и многие другие. Расставание дает человеку всплеск эмоций и психологической активности, подавляющей его, либо наоборот, заставляющей его выкладываться на полную.
В общем, так или иначе, во всех моих стихах будет фигурировать в основном два понятия: «Любовь» и «Боль». Есть так же и светлые стихи, такие, как например венок сонетов «История любви», в них появится нить третьего определения «Счастье».

Вот они три кита моей жизни: Любовь, Боль и Счастье.