Песни Троицкому лесу

     Ах, какие леса были в Троицке! Какие встречи там случались! Уже в 60-х, с бабушкой, я изучила в них и березы, предпочитающие расти в компании - тройняшками или парами, и темный бузинник, и заросший северными орхидеями - ятрышниками и кокушниками - луг, и дорогу дальше, мимо дремучего ельника в Киселевку, где у пруда росли дикие желтые ирисы-касатики, склон заполоняли колокольчики и незабудки, а на огромной дуплистой иве над обрывом висели качели из автомобильной шины. Но тогда я была подростком, носилась вокруг дряхлой бабушки как фокстерьер, так что видела только ручейников в ручейке у тропинки, сморчки да землянику - и, главное - простор!
     И вот уже я - матрона с двумя детьми, и в этом лесу рождаются истории волшебные и незабываемые. Правда, первая из них случается в мое отсутствие и целиком принадлежит моей, в ту пору трехлетней, дочери.


                МАУГЛИ

     Матушка моя, вполне крепкая и разумная, весьма энергичная женщина, выгуливает внучку. Разумеется, в лесу, подальше от дорог. Уйдя на пенсию по нашему настоянию, она с энтузиазмом принялась вязать - так, как вязали в те времена: и дома, и в метро, и в гостях, и, разумеется, в лесу. Естественно, на ходу вязать несподручно, и бабушка усаживается на поваленную березу, а внучка обследует окрестную поляну. Здесь следует отметить толщину очков нашей бабушки: она с юности страшно близорука, и даже в очках видит хуже, чем я без оных! Поэтому под бабушкиным надзором находится смутная фигура внучки и столь же смутная фигура огромной собаки, которая вышла из кустов. - Собачка! - верещит моя дочь. А бабушка обожает собачек, и, следовательно, очень радуется. Поскольку у дочери есть опыт (ее очень любит соседский колли и только ей разрешает на себе кататься) - она радостно обнимает собачку за шею и воркует с той о своем, тогда как бабушка счастлива - внучка не убежит - и углубляется в вязанье. Спустя довольно долгое время, необходимое для подсчета петель в сложном узоре, она встает, собираясь познакомиться с такой вежливой и огромной собачкой, как вдруг та бесшумно исчезает в кустах (То есть просто канула! - говорит потом бабушка). А на тропинке раздается бешеный лай и рычанье большой овчарки, сильно уступающей размером канувшей собачке. Хозяйка овчарки подбегает к бабушке и кричит: - Волк! Девочка играла с волком! - Следует многоточие. Девочка цела и бодро идет с бабушкой домой под охраной овчарки. Долго потом муссируется (и решительно отклоняется мной) предложение хозяйки овчарки привить ребенка от бешенства, ведь в допросе с пристрастием выясняется, что дитя целовало собачку в нос и было в ответ неоднократно и со вкусом облизано!
     Допустим, это был действительно волк. Может быть, так и образуются Маугли?


                ЗАВЕРТЬ

     Сын мой в детстве был троллейбусом. - Осторожно, двери закрываются! Шшш.. - и поехал.
     Мы думали, что он один такой, но однажды, когда он открыл двери, сидевший на скамейке мужчина озабоченно сказал: - Сел уже. Поехали! - Дверь была быстро закрыта и они поехали. Так и обнаружилось, что сей мужчина тоже был троллейбусом и вполне понимал нашего ушастого Ивана. Ну, а троллейбусы - неутомимы! Ехать мы могли, не уставая, многие километры. И еще как ездили! Теперь уж мы исходили все окрестности. Но Троицкие леса закручивали, искажали, и только невдалеке от дорожек оставались неизменными, хотя и подвластными времени.
     Там, прямо на просеке, был ельничек, возникший только раз - и потом не поддававшийся нашим розыскам. Тот день был знойный, после долгой прогулки мы уже устали, и заглянули под метровые елочки просто по инерции - нигде в лесу не было грибов. А там, в плотной тени юных елочек, зеленели на оранжевых ножках рыжики! Поскольку троллейбусы под низкие колючие ветки не ездят, сын остался гудеть снаружи, а мы с дочерью полезли под елки. Класть грибы некуда, вот и насыпали их в прихваченный на всякий случай плащ. Живописным стал позже тот плащ несчастный, но, когда это обнаружили, нам это потерей уже не казалось: ведь сразу после сбора рыжиков и случилась с нами эта история.
     Тучи налетели мгновенно, черные и низкие. Небо почему-то позеленело, а между тучами пробивалось оранжевое закатное солнце. Начинался тяжелый крупный дождь, из тех, что больно секут каплями. Слева - непроходимая чаща осинника с малиной, бузиной и болотами. Просека вся в тощих острых пеньках - не знаешь, куда ступить, да и под ногами ничего не видно, глаза заливает. Справа - дубрава из гигантских дубов, широких и темных, без подлеска - только листья под ногами. Хочешь - не хочешь, иди в дубраву. Ну, плащ с грибами - на руку, сверху Иван, Анна - за руку, и - бегом под дубами к шоссе. А тут и молнии подоспели, бьют в дубы вокруг одна за другой, как очередь из пулемета - и справа, и сзади, будто гонят вперед на заклание. Грохот и стена дождя, дороги не видно, остановиться нельзя. Вылетели на опушку, в болото по колено, знаем, что шоссе уже рядом - а не видно его за дождем. Вышли, наконец - тут и ливень сменился на теплый вялый дождичек, даже и не отмывший нас от болотной жижи. Оставшиеся километры преодолевали перебежками. Пасту из рыжиков все же помыли и съели, чтобы не обидно было.
     Не понравилась Ивану дубрава, ох, не понравилась! Троллейбусы на руках не ездят, это оскорбляет их достоинство. И вот ведь, дело какое: много лет мы ищем ту просеку, ельничек и дубраву, но находим лишь заросший осинник.
     Также вот, одним росчерком, лишил нас Иван и целого куска заповедного леса. Мы в течение нескольких лет каждый поход в лес начинали с паломничества в самый глухой его уголок, заросший огромными елями. Проходили через болотистую просеку, с постоянно цветущим, одуряюще пахнущим лабазником, над которым стояло облако паров эфирного масла - в этих парах все видится особенно резко, а тучи мушек, вьющиеся в них, напоминают разноцветные искры над костром - и попадали в страшный, темный, паутинно комариный мир под ветвями елей. Там мы нашли нору под вывернутым пнем, а в ней - много черепов лисят и череп огромной лосихи (он сейчас работает учебным пособием в школе). Пройдя чуть дальше, и основательно поискав, попадали на крошечную поляну, на которой росла гигантская сосна-тройняшка. Главное действо заключалось в том, чтобы, взявшись за руки, попытаться обнять эту толстушку, прижаться к ней и "получить благословение". Назвали мы эту сосну "Царь леса", нашли ей даже "Царицу" - за просекой росла огромная, но одиночная ель.
     И вдруг, когда я привычно предлагаю идти к Царю, Иван капризно вопит, что он не любит Царя, и тот - противный! Преодолеть маршрут троллейбуса не представлялось возможным, поехали по тропе, и, впервые за эти годы, сосну не навестили. Уже назавтра сменился высочайший настрой, мы получили соизволение - но сосну мы не нашли. И поляну не нашли. Нашли упавшую, вывернутую с корнем Царицу, а Царь так и не показался. Я упрямо искала его много раз. К осени на Царице выросли опята и мы собрали их целое ведро. А за просекой остались ели, ели, ели...
     Прощай, Царь. Твоя Царица не пережила разлуки. Еловый лес с годами погрузился в болото.

       
                ОТДАЙ НЕМЕДЛЕННО!

     Это - еще одна история времен троллейбуса. Был у нас в середине леса любимый саженый лесочек - вечно там обнаруживались всякие подарки. То василистник розовыми шариками дрожит на опушке, то вдруг прямо на тропу высыпают черные грузди, или шампиньоны прорезаются через толстую хвою, ящерица устроится на толстом бревне погреться на солнышке - пустых визитов в этот лесок не бывало. А за леском, на обочинах дороги - земляника. Совсем рядом - неглубокая яма с водой. Неглубокая - это важно! Иван уже дважды ухитрялся чуть не утонуть в Десне, сначала упав лицом в воду на тридцатисантиметровой глубине, а потом, свалившись с мостков, подвергся операции спасения своей семилетней сестрой, которая жила рядом с ним, как тысячеглазый Аргус, и вечно вытягивала его из всяких передряг. Теперь он на год взрослее, лишен мужского общества и требует мужской руки. Женская часть семьи придумывает мужскую забаву - рыбалку! Из ветки делаем удочку, из нитки - леску, из булавки - крючок. "Ну какая рыба в луже?" - думаем мы, но честно насаживаем на крючок муху и спокойно оставляем его удить в одиночестве: мы с Аней - добытчики, собираем землянику.
     От дикого рева дрогнула земля! Подбежав к Ивану, обнаруживаем ревущего мужчину, пятящегося от лужи с удочкой. А на него, встав на четыре выпрямленные лапы, сверкая глазами и раскрыв пасть, надвигается чудовищных размеров озерная лягушка! Она настолько страшная, что мы понимаем эмоции Ивана, подхватываем его вместе с удочкой и убегаем подальше, топча идиллические незабудки "спокойного местечка для рыбалки".
А всего-то хотело свирепое животное - муху с удочки!