Тремс

Он проснулся и вспомнил, что сегодня планировал умереть. Тогда, наконец, все поймут. Что-нибудь поймут о нем, но его уже не будет, так что сам о себе он так никогда ничего и не поймёт. Зато перед оставшимся миром внезапно предстанет его жизнь в совершенном времени, как завершенное целое, где все детали вдруг наполнятся смыслом и начнут перекличку. Окажется, что когда он родился, тоже был високосный год.
Все нити, протянутые сквозь его жизнь, сбились в колтун, он тщетно пытался разобраться в его форме. Брал одну ниточку, тянул, нанизывал на неё слова, и тогда, когда казалось, что вот он конец, вот он хвостик... Ведь у всего должен быть свой конец, свой хвостик, непроизвольно и дружелюбно помахивающий, когда пёс улыбается. Ничего, сестра позаботится о собаке, и вообще - никого на этом свете он не оставит в одиночестве: у мамы есть папа, у сестры есть собака, у лучшего друга есть последния версия Heroes of Might and Magic.
Стоило потянуть за одну ниточку, и колтун становился компактней, плотней и злей. Все знакомые люди участвовали в этом непроизвольном самозапутывании. А с другой стороны - страшное слово "глобализация", будто мало глобализации внутренней, будто мало ему глобуса его головы.
Но можно делать вид, что всего этого просто не существует, можно, пока не начнешь писать о себе, писать беспощадно - тогда внезапно выйдет наружу всё, что ты когда-либо желал от себя припрятать. И если уж ты вступил на этот путь, не пытайся понять, зачем ты делаешь то, что делаешь. Цели нет, никогда не было и не будет. Вернее, она всегда и во всём одна - смерть. Цели нет, но смысл есть - скажем, жизнь. Но ему понадобилась цель, относительно которой можно будет понять, в том ли направлении ты движешься. И он её нашел.
Долго стоял вопрос способа. Это должно было быть не слишком отвратительно на вид, надо было пощадить тех, кто вынужден будет смотреть. "Яд" - подумала он, и слово ему понравилось, хотя в ядах он мало что понимал. "Любое лекарство в больших количествах - яд", - откуда-то выудила его память.
Он проснулся так внезапно, с такой аптечной ясностью в голове и легкостью в желудке, что мысль о смерти приобретала вид крылатого сердца.
По дороге из комнаты в туалет его сопровождало рычание. Рычал оставленный на ночь включенным компьютер. Рычала потревоженная собака. Рычал пенсионного возраста холодильник. Он вошел в туалет (от кафеля веяло свежестью морга) и посмотрел в зеркало. Два припухших за ночь лица встретились взглядом и осудили друг друга. Одно из них чуть позже умылось.
Чем занять последний день?
Спешить некуда, все на работе, можно воспользоваться необыкновенной остротой ощущений и написать последнюю записку, а еще лучше - хрестоматийное стихотворение, которое будут зубрить и плакать. Какое-то время он задумчиво просидел над рифмой я-яд. Потом решил написать что-нибудь очень о жизни, так сказать, сыграть на контрасте, крутил это слово и так и эдак - жизнь-животное, жизнь-жалко, жизнь - ьнзиж... Небрежная изнанка его поразила. То ли дело смерть! Тремс - и всё. А жизнь наоборот - это даже не произнести. И на вид невыносимо. Да, есть что-то изначально ошибочное, какие-то тошнотворные квадратные числа, непредставимые дроби. И в то же время - правдивые, четкие, целые числа смерти. Но не смотря на озарение, стихотворения не получилось. Не получилось даже записки.
Он глянул на календарь, глянул в окно (взъерошенный голубь следил за ним безумным глазом-буравчиком), запил содержимое пузырька прохладной водой из фильтра и стал ждать. Чтобы было не так скучно, включил музыку и лег. Было приятно гадать, кто из знакомых соберется на похороны, но перед тем - как будут звонить друг другу, передавая страшную весть, замирая от ужаса и радостно предвкушая удивление собеседника: как?! такой молодой!
Спустя три часа, обнаружив себя живым, он глубоко вздохнул и повел собаку во двор. Собака все это время держала себя в руках, чтобы не пописать на коврик.