Цикл Саморазрушение. Исповедь

Совершенство саморазрушения

В этой ночи саморазрушения я буду упиваться совершенством опустошения.
Я буду захлебываться собственной пустотой боли и пытаться всплыть.
Я буду тщетно искать среди волн одинокую дверь, ведущую вникуда.
В безутешности пустоты я буду находить себя вновь и вновь.
Но раззоряя душу с каждым разом, буду терять снова...

***
Confiteor безумца

Я вижу хрустальное небо, играющее бликами под ногами. Это небо словно живет своей отдельной жизнью - иной раз кажется, что оно одушевленное существо, знающее обо мне все, а порой лишь бездушный осколок стекла, не значащий по своей сути ничего, а только заставляющий быть на стороже, чтобы не порезаться...
Иногда в этом небе я вижу то ли лужи, то ли облака, то ли туман, низко стелящийся по земле. И мне кажется, что эти облака, как зеркала, отражают то, что не отражают обычные зеркала. Это даже не внутренняя сущность, а самые глубокие, самые отдаленные уголки подсознания, стремящиеся вырваться наружу, но плотно удерживаемые оковами сознания.
И я смотрю на этот туман и понимаю, что в этом мире осталась капля света - она ничтожна, но она отражается, а, значит, существует. Нет, это не обман зрения, скорее глаза обманываются видом непроглядного моря мрака, который по своей сущности даже не море чернил, не перекрашенное в черный цвет облако, а леденящая душу пустота, затягивающая в себя все подобно черной дыре.

***
Неожиданный порыв

Закрой глаза. Почувствуй легкое дуновение ветерка, шепот травы, тихую болтовню двух маленьких облачков на небе. Наверное, так звучит тишина… Уже вечер, но это делает ощущения только острее, обстановку спокойнее, а душу. Трудно сказать. Пожалуй, наполняет ее той сказочной мелодией, доброй сказкой. Слышишь?
Я сижу и тереблю в руках крестик на кожаном шнурке. Меня не покидает ощущение, что сейчас мне нужно что-то сказать. Вот только что? Или просто давай помолчим. И послушаем вместе тишину. Так редко встретишь человека, с которым есть о чем помолчать…

***
Сказка перед апокалипсисом

Мы идем с тобой по аллее: фонари освещают траву, делая ее такой, какой рисуют художники-сюрреалисты. Ты рассказываешь мне сказку. Иногда мне вспоминаются легкие, как твоя сказка стихи. Запах цветущих яблонь и скошенной травы делают прогулку такой, какая должна быть в сказке. Впрочем, наверно, так оно и есть...

***
Собственный апокалипсис:

Тихая полянка в лесу, цветут какие-то родные сердцу кусты, щебечут какие-то птички, светит солнышко - погода просто вызывает желание растянуться на зеленой траве, прикрыть глаза и смотреть в безбрежное синее небо. Я просто слежу глазами за легкими облаками, которые кажется, шуршат, как юбки на знатной особе.
И в этот момент словно включают другой фильм.
Свет солнца сливается воедино с языками пламени, царапающими небо. На глазах все живое превращается в пепел и взлетает в небо тучами воронов. Эти вороны, словно клубы дыма закрывают собой небо.
Я вижу людей: они боятся, видя, как только что родные и совершенно незнакомые им люди превратились в горсть пепла, а следом они и сами превращаются в то же самое. А на земле кипит кровь.
Я, кажется, стою на мосту и наблюдаю со стороны, но вот пламя добирается и до меня, и я падаю прямо в огонь...

***
Ради страха (Апокалипсис 2: допустимые потери)

Ветер. Даже точнее не ветер, а буря, поток воздуха, которым захлебываешься, в котором тонешь - буйство океана. И страх. За сегодняшнее, потому что кажется, что накрывает ледяной волной ужаса. За вчерашнее, потому что кажется, что оно в любой момент может обратиться в сухой пепел. За завтрашнее, потому что оно в лучшем случае будет таким же.
Мне страшно. Не знаю почему, но я боюсь.
Мне кажется, что в этом доме все насквозь пропитано злобой и сумасшествием.
Мне кажется, что я могу пренебречь потерями.
Я просто боюсь за себя, потому что я боюсь себя.

***
Готический триллер

Широкие белые лестницы. Широкий белый кошмар. Неправильная карта: где-то здесь должна быть дверь, но есть только стена. Стены только побелили: еще даже стоительные материалы не убрали. Да где же эта чертова дверь?! А, вот она. Странно. За ней еще одна лестница. На стене висит ковер. На нем что-то изображено. Но нет, это не то. Что-то с этим ковром не так. Вроде, ковер как ковер. Черт, под ним такая же карта, как у меня! Лестница?! Бегом. Бегом. Бегом! Какая-то дверь. Голос: "Дойди до часовни". До какой часовни? Здесь только стены и лестницы... А, впрочем.
Двери. Двери. Строительная пленка, заляпанная известкой. Зеркала. Море зеркал. Море строительной пленки, вымазанной известкой. Она повсюду. Мне нужна вот эта дверь. Почему? Не знаю. Знаю только, что это нужная дверь. Улица. Деревянный городок: деревянная пивная, деревянные домишки, деревянная часовня. Люди. Странные люди. Злые. Готовые убить. Желающие убить. Разорвать на части. Почему? Потому что чужак.
И снова этот мир шуршащей пленки и зеркал. Быстрее. Еще быстрее. К тому ковру. Карта изменилась. Теперь на ней дома стоят так, что очертаниями создают икону. Путь в часовню не там. Там только жаждущие крови оборванцы. Там не церковь. Там только место для отпевания. Часовня - здесь.

***
Послежизние

Был вечер, солнце уже село, а беседку освещали, подсвеченные звездами, тучи. Возможно, на дальней от нас половине пруда даже оставлял круги на воде дождь.
Мы сидели и играли в карты: ставка была одна - чувства. Больше никого не интересовало ничего. Мне совершенно не везло в тот день - я проигрывала в карты, но выигрывала в душе - капля за каплей из души уходили чувства.
Но мир становился только ярче: из глубин подсознания всплывали какие-то неясные картины, дополняемые воображением, они были почти ощутимы физически, осязаемы, обозримы, слышимы: вокруг звучала какая-то божественная музыка под аккомпанемент тишины.

***
Искупление

С ее смертью что-то умерло во мне. Но в то же время, с ее смертью что-то и воскресло во мне. Она умирала медленно. В течение недели. Практически все это время она спала. Стала похожей на куклу: голубые глаза покрылись пленкой болезни, кожа стала какая-то неестественная…
- Милый, я сейчас такой сон видела! – Она сладко потянулась. Она и не думала, что проспала больше двух суток. Да и вряд ли догадывалась, что жить ей оставалось совсем ничего…
- О чем, дорогая? – Я отходил от потрясения: разговора с врачом. Узнал, что с ней происходит. Мне безумно хотелось остановить время.
- Я была со всем маленькая. После вечернего чая сидела на крыше и смотрела на звезды. – На ее глазах проступили слезы радости: она была счастлива, что хоть ненадолго оказалась в детстве.
Я заворожено слушал ее. Сердце разрывали два чувства: любовь и боль предстоящей потери с одной стороны, а с другой – осознание собственной грязи, низости и пошлости. Мне казалось, что я недостоин слышать ее истории из детства. А она рассказывала так просто: о сбитых коленках, о «зеленке» на локтях, о надувном мячике, о детях, с которыми она играла, машинках, куклах…
- Мне снилось, что умерла моя любимая собака. Тогда я плакала. Ничего не могла с собой поделать. Тогда мне впервые защемило сердце. А мама своим теплым высоким голосом прошептала: «Это твоя первая потеря, моя девочка. Привыкай. Это жизнь».
«Да, милая, это жизнь. Но привыкнуть к ней нельзя», - я пододвинул стул и сел рядом с ней. Рука была ледяная. Совершенно неживая. Даже не верилось, что это ее руки: некогда теплые, мягкие…
- Уже поздно. Я немного посплю. Ты не против? Посиди со мной, пожалуйста…
- Обязательно посижу.
Это был ее последний сон. Больше она не проснулась.
Уже на похоронах я вдруг понял, что она умерла, но воскресила во мне убитую душу: теперь я не боялся детства.