Заэкранье

Часть 1.
Мерзкое пиликание будильника нарушило болезненную тишину, и, достигнув раздраженного сознания, выдернуло из дремоты, которой я промучилась очередную ночь. Усталость навалилась массой утренних сумерек, и я чувствовала, что не могу справиться с этой тяжестью. Внутри все категорически протестовало. Организмом был объявлен явный саботаж. Надо сказать, что в последнее время меня душевно тошнило ото всего. Я ненавидела работу вместе с тупым шефом, тяготилась мужем, через раз ругалась с мамой и чувствовала себя незаслуженно одинокой и непонятой, а главное, уставшей от собственной персоны!

Я скосила глаза на спящего рядом субъекта, носившего звание моего мужа. Саботаж превратился в открытый бунт.
«Плохо, совсем плохо», - я представила, как раздражение, словно монстр, поглощает меня, утягивая щупальцами растерзанное душевными муками тело в свой зев.
Картина получилась безрадостной, но впечатляющей. Я подтянула под себя замершие ноги и перевернулась на другой бок. Смена позы облегчения не принесла. Мысль о том, что нужно вставать и собираться на работу, подобно мигрени долбила виски. Осторожно вытащив капризную бренность из-под одеяла, я перепрыгнула через субъект. Прокравшись на кухню, и победив сумерки электричеством, поставила чайник и включила телевизор.
Неожиданно с экрана на меня буквально выпрыгнула негритянка в блестящих лосинах и глубоко декольтированной розовой кофточке с рюшечками. Она позитивно напевала, изящно картавя, немудреный мотивчик, периодически повторяя: «Ain’t nobody’s business. What I do…»
«Энергичная какая девушка», - подумала я, искренне восхищаясь утренним пофигизмом и оптимизмом иностранки из телевизора.
Призывно засвистел чайник. Я залила бурый порошок и вновь обратила внимание на любопытную певицу. Она извивалась, подпрыгивала, эротично садилась на корточки. Все эти телодвижения сопровождались бодрым завыванием. Макияж певицы тоже был слишком боевой для раннего утра. Черные стрелки а-ля индийский стиль устремились аж до висков, накладные ресницы были чрезмерной длинны, а алая помада делала и без того пухлые губы размером в пол лица.
«Ого! У нее даже зубов нет. Смела-смела, красавица», - я саркастически хихикнула, в полной мере оценив эксцентричность данной особы.
«Тоже что ли выбить зубы, коль сейчас так модно, авось изменится что-нибудь в жизни. Нет, лучше побреюсь на лысо, или нет, это через чур банально и пошло. Первое, что делает женщина, прежде чем изменить мир, меняет свою прическу. Нда, с фантазией у меня тоже проблема»
Мне стало окончательно грустно, тем более, что негритянка, шамкнув в последний раз беззубым ртом, покинула экран, и теперь какой-то скучный диктор вещал про то, что кого-то там - в южном полушарии заливает. Я взяла пачку сигарет. И она, конечно же, была пуста. Каждый раз, когда мне хотелось курить, что было крайне редко, сигарет не оказывалось на месте. Я начала наливаться праведным гневом, и мысленно ругать мужа самыми обидными словами, какие существовали в моем лексиконе. В отчаянии собственного бессилия мне подумалось: «Вот возьму и испарюсь подобно сигаретам! Пусть ищут, страдают без меня. В конце концов, может женщина позволить себе отдохнуть?»
Риторический вопрос тут же активизировал воображение.
Я живо представила наивно - распахнутые в недоумении глаза мужа, который не найдет привычного ужина на столе и меня в квартире; позлорадствовала над шефом, который не получит во время грамотный отчет; прикинула, как мама начнет заламывать руки, наливаясь жалость к себе, ибо бездушная дочь пропала, не сообщив куда.
«Только куда податься?»
Не найдя скорого ответа на этот вопрос, и махом заглотнув коричневую отраву, я все же решила собираться на работу, а приняв душ, через пару минут стояла в прихожей у шкафа. Его внутренность изобиловала скучными офисными костюмами и блузками.
Плечики полетели друг за другом на пол. Раздражение постепенно нарастало. Как всегда, одеть было нечего. Мне стало окончательно обидно за себя. И эмоциональное состояние верно приближалось с истерике.
Тут из недр шкафа на свет показались забытые там еще года два назад темно-синие джинсы.
«Влезу - не влезу?» - начала мысленно прикидывать я и, затаив дыхание, интуитивно втягивая живот, стала их натягивать. К глубокому облегчению ткань с трудом, но села на тело. Подошла к зеркалу.
«Эх, куда бы живот деть. Он здесь явно лишний. Хотя, в общем, очень даже неплохо, если его прикрыть вот этой кофточкой», - я выгребла из кучи на полу ярко-красную атласную блузку, надела и удовлетворенно кивнула себе в зеркале.
Расчесав волосы, я решила изменить нудный обычай накрутки на раскаленные щипцы, и просто затянула их в хвост. Порывшись в косметичке среди множеств ухищрений, с помощью которых обычно рисовалось лицо, достала тушь и блеск для губ. Махнув пару раз по ресницам кисточкой, и нанеся немного блеска на губы, я бросила оба тюбика в сумку. Осмотрела свое лицо, потом отошла подальше и повертелась, разглядывая себя со всех сторон.
- Ну ничего так… Конечно, не фонтан, но с таким лицом жить можно, - прокомментировал шепелявый с легким акцентом голос.
Сердце екнуло от неожиданности, я медленно повернула голову. С экрана телевизора на меня иронично смотрела негритянка. Та самая экстравагантная негритянка, которая недавно пела. На всякий случай я быстро поморгала глазами. Подошла к телевизору поближе.
Лицо негритянки играло гримасами. Она то вытягивала губы в трубочку, то двигала подбородком вправо-влево, то поднимала-опускала четко вычерченные брови, при этом, не моргая, осматривала меня. Похоже, ни мое лицо, ни фигура ей не нравились.
- Как все запущенно. Света в глазах нет, морщины уже порядком искромсали лоб. Тебя кто обидел то? – поинтересовалось видение.
- Меня никто не обижал.
- А чего такая квелая? Будто вяленая под лучами жизни.
Придуманное выражение, видимо, очень порадовало незнакомку, потому что минуты две я недоуменно наблюдала за тем, как она, задрав коротко стриженую голову назад, смеется своим хрустально-чистым смехом. И если честно, завидовала. Таким смехом я могла похвастаться лишь в далеком детстве, где не было ни забот, ни разочарований.
- Так ладно, у нас времени мало. Пошли, - успокоившись, скомандовала девушка и протянула из телевизора руку.
- Куда?
- Куда надо!
Справедливости ради надо отметить, что я особо не сопротивлялась и покорно положила свою ладонь в протянутую руку. При этом закрыла глаза.


Часть 2.
Было ощущение, будто я попала в болото. Тугая масса затягивала меня, но открыть глаза и посмотреть, что происходит, я не решалась. Почувствовав, что мою руку отпустили, приоткрыла правый глаз.
Негритянки не было, а может и была? Просто оказавшись в жуткой тьме, я не могла различить собственного носа.
- Эй, уважаемая, вы здесь? - несмело и почему-то шепотом поинтересовалась я. Ответа не последовало. Выставив руки вперед и как слепой, нащупывая дорогу ногами, я начала двигаться. Меня удивил запах. Точнее это была специфическая смесь запахов, которая когда-то присутствовала в моей жизни. Но в каком именно периоде я не могла вспомнить.
Еще какое-то время я осторожно шагала, пока не услышала слева от себя приглушенные голоса. Двигаясь на звук, я уперлась в деревянную дверь. Немного пошарив руками, обнаружила ручку.
Дверь, тяжело поддавшись, со скрипом отворилась, меня ослепил яркий свет.
Я оказалась в небольшой квадратной комнате. По тому, что здесь же находилась газовая плита, мойка, с горой грязных тарелок, и шкаф для сушки посуды, я определила, что попала в чью-то кухню. По центру стоял круглый стол, накрытый пурпурной скатертью с золотистыми кисточками. За ним сидели две дамы. Одна из них, одетая в кимоно, вальяжно развалилась на стуле, курила сигарету через мудштук и глядела в одну точку. Она была даже не худая, а тощая. Ее впалые щеки и болезненный с желтым отливом цвет кожи производили отталкивающее впечатление. Глаза были маленькими, черты лица тонкие. Весь образ говорил, что передо мной находилась особа крайне нервного склада. Вторая пухлая маленькая женщина, неопрятного вида, сидела напротив, подпирая полной в ямочках ладонью несколько слоев подбородка. Воротничок ее несвежего халата был усеян пятнами, непонятного происхождения. На голове красовался чепчик, из которого торчали непослушные русые кудряшки. Ее большая грудь гордо возлеживала на столе прямо перед хозяйкой. Большие глаза навыкате таили безнадежную грусть и тоску. Про себя я сразу обозвала ее плюшкой.
- Здравствуйте! – поздоровалась я с присутствующими дамами. Никакой реакции за моим приветствием не последовало. Я поискала глазами стул, чтобы сеть и подождать прихода моей знакомой негритянки, резонно полагая, что она наверняка заглянет в эту комнату, коль мы попали сюда вдвоем. Свободных стульев не оказалось, табуреток тоже, и я, заметив широкий подоконник, решила пристроиться на нем.
Минуты две мы все сидели в полном молчании. Что за сигареты курила тощая я не знаю, но вонь от них была почище, чем от Беломора. Разглядывая ее нездоровое желтушное лицо, я дала себе слово окончательно бросить курить.
- И что вас сюда привело? – сиплым голосом неожиданно поинтересовалась в пустоту тощая.
- Да как вам объяснить, тут просто мистика какая-то…
- Жизнь и есть сплошная мистика, - прервала мои объяснения тощая. Она все так же упиралась глазами в одну точку.
- Ну так вот, когда я собиралась на работу, из телевизора вышла негритянка, ой, афроамериканка.. или афрорусская…- я начала сомневаться, так как вспомнила, что негритянка с акцентом, но говорила по-русски.
- Вы что националистка? – пискнула плюшка.
- Нет, конечно! – возмутилась я. - Просто не успела поинтересоваться о ее происхождении.
- Девушка, вы бы хоть определились для начала, из телевизора негритянка или нет, и что за беспардонность приходить в гости без приглашения. Ходят тут всякие, грязь носят, убирай за ними, да еще хиромантией пичкают!
Тут я почувствовала, что меня накрывает волна негодования.
- Между прочим, я поздоровалась! Вы же приветствие проигнорировали! Я не знаю, где нахожусь, а вы вместо того, чтобы помочь, читаете нравоучения.
Лицо тощей оставалось невозмутимым. Дверь приоткрылась, и в комнату впорхнула моя негритянка. Она радостно одарила всех присутствующих беззубой улыбкой.
- Привет, девочки! Скучаем? Уже познакомились?
- Привет, это ты сюда эту… приволокла? – процедила сквозь мудштук тощая. Ходят ту всякие, потом ценные вещи пропадают. Я же предупреждала, вход гостям исключительно по пропускам, которые выдаются только мной и по предварительной записи!
- Разя, милая, какие ценные вещи? У нас их с роду не было. Ну что опять не так?
- Все не так! Чай горячий, сигареты закончились, голова болит, кругом одни идиоты.
На все перечисления тощей, плюшка в такт кивала головой, а потом неожиданно заплакала, точнее, зарыдала в голос:
- Как же все плохо… Какие мы несчастные… Как мне нас жалко, - буквально выбрасывала из себя, всхлипывая, Тося. Рыдания усиливались. От такой реакции я немного обалдела, пытаясь сообразить, что могло так расстроить плюшку.
- Тося, ну не плачь, хорошая моя, - негритянка подошла к плюшке и, прижав ее голову к своей груди, поцеловала в макушку.
- Тось, хорош реветь, конечно, жизнь наша ужасна и никакого просвета впереди, но это жизнь, нужно мириться, и плыть по течению, - своеобразно попыталась успокоить подругу Разя.
«Однако, Тося и Разя – сладкая парочка, одна постоянно недовольна, вторая ревет без причины», - подивилась я мысленно.
Тут моя негритянка вытащила из кармана леденец на палочке, и протянула Тосе. Та при виде конфеты стала успокоилась, покрасневшие глаза благоговейно заблестели. Но тут же Разя тоном, не терпящим возражения, прокомментировала:
- Ну сколько можно жрать сладостей. Фу, как это неприлично! Ты и так жирная как корова…
- А вы мерзкая как холера, - брякнула я. Правду сказать, сравнение с коровой было недалеко от реальности, но такая откровенная грубость меня задела. - Ну нельзя же быть такой язвительной, в самом то деле. Ваша подруга плачет, а вы ее еще и дразните! Не хорошо!
- Да она все время плачет и по любому поводу, что ж теперь мне молчать? – удивилась тощая. - Нет уж, я главная в этом общежитии, что хочу, то и говорю и кому хочу. А вы вообще молчите, коль имели наглость явиться без приглашения.
Я задохнулась возмущением и бросила вопросительный взгляд на негритянку, но она смотрела на плюшку, вздрагивающую в ее объятиях. Разя не успокаивалась:
- Живу всю жизнь, как бомж, в этом дурацком общежитии рядом с истеричками, как тут можно оставаться в хорошем расположении духа. С каждым днем жизнь становится невыносимее.
 «Общежитие? Понятно теперь, почему так знаком запах», - подумала я про себя. Дверь отворилась, и в кухню зашла еще одна женщина.

Часть 3.
«Проходной двор какой-то, а не кухня», - ухмыльнулась я.
Женщина была молода. Поверх ситцевого платья на плечи был накинут оренбургский платок, похожий когда-то носила моя бабушка. Она съежилась так, будто ей было очень холодно. Лицо у нее было довольно привлекательным, и даже утонченным, но бледность свидетельствовала о плохом здоровье. Светлые волосы были забраны в пучок, глаза спрятаны за толстыми стеклами очков.
- Здравствуйте, дамы! – поздоровалась женщина и направилась к плите.
- Здравствуй, Надя, - хором ответили присутствующие. Тося умолкла окончательно, и с аппетитом впилась зубами в леденец. Разя села прямо, сменив свою вальяжную позу, и ехидным взглядом провожала вновь пришедшую.
- Где тебя носит, у меня чай остыл! Быстренько сделай завтрак нам с Тосей! Из-за твоей лени того гляди с голоду помрем! – скомандовала Разя.
«Вот это наглость, - подумала я. Только что жаловалась, что у нее чай горячий, а теперь он, оказывается, холодный. Сама не знает, чего хочет!»
Надя зажгла конфорку, налила из-под крана в чайник воды и поставила на огонь. Все ее действия сопровождались полным молчанием.
- Надя, как Люба? – поинтересовалась негритянка.
- С каждым днем чахнет, сегодня опять «скорою» вызывали, - тихо ответила Надя.
На глазах у Тоси опять появились слезы, но в голос реветь она, видимо, не решалась.
- Лечиться надо вовремя, - презрительно буркнула Разя.
Надя, казалось, пропустила последнее замечание мимо ушей. Достав из холодильника продукты, она пожарила яичницу, сделала тосты, заварила чай. Поместив это все на поднос, она подала завтрак Разе с Тосей. Затем приступила к мойке грязной посуды.
- Можно вас на минуточку? – я соскочила с подоконника, подошла к негритянке, схватила ее за локоть и поволокла к двери.
Мы оказались в длинном, на этот раз освещенном тусклым желтым электрическим светом коридоре. Его стены были обшарпаны, на две трети покрашены в памперсно - голубой цвет, верхняя треть была в побелке.
 - Объясните мне, пожалуйста, что происходит? Где я? Как вас зовут?..
- Как много вопросов, дорогая! - перебила негритянка. Вы в заэкранье, ничего не происходит, но вам будет полезно побыть здесь некоторое время.
- Мне здесь не нравится, совсем! Как мне попасть обратно домой?
- Хм… я не знаю.
- Как это? Вы меня сюда привели, вы и выведете.
- Ничего подобного, ты сама сюда попала! И хватит корчить из себя несчастную особу.
Я поняла, что ничего толкового из нашего разговора не выйдет, и в сердцах треснула кулаком по безмолвной стене.
- Да чего ты расстраиваешься, здесь у нас тоже неплохо. Всегда есть, о чем посплетничать, над чем посмеяться, правда, раньше было веселее.
- А как вас зовут? – повторила я вопрос. Негритянка подмигнула:
- У меня нет имени. И все называют меня, как хотят.
- Ладно, положим, тогда буду звать вас Клавой… Послушайте, тощая просто на редкость пренеприятная особа. Ведет себя как хозяйка.
- Да это у нее характер такой. Раздражительная очень. Разя и есть, по сути, хозяйка. С некоторых пор, как заболела Люба, должность комендантши ей перешла.
- А почему заболела Люба?
- Нет! Это просто неприлично задавать столько вопросов почти незнакомому человеку в первый день! – воскликнула негритянка, нареченная минуту назад Клавой.
Я поняла, что ничего больше не добьюсь своими расспросами, и растерянно облокотилась спиной о стенку.
Сверху раздался грохот. Кто-то врубил музыку, да так, что затряслись пол и стены. Потом начали сверлить, потом к этому бесчинству присоединился стук молотка.
- Это еще что? - я уставилась на негритянку.
- А это новый владелец нашего общежития. Он купил это здание, и теперь делает здесь перепланировку, и потихоньку выживает нас, - горестно вздохнула моя спутница. – Разя - его правая рука. Ей он выделил половину нашего этажа, Тося тоже на хорошем счету, мне одну комнату дали, а вот Надя с Любой ютятся в самой маленькой дальней комнатушке вдвоем.
- Странные дела у вас тут творятся. Слушайте, у меня есть знакомый в управе, я с ним поговорю…
- В какой управе? Это заэкранье, здесь другие законы! – воскликнула Клава и для большей убедительности махнула рукой. Потом она развернулась и пошла вглубь коридора, мне ничего не оставалось, как молча следовать за ней.

Часть 4.
Миновав лестницу, ведущую наверх, мы подошли к обшарпанной двери.
- Зайдем-ка сюда, - предложила негритянка.
Крошечная, но уютная комната таила в себе специфический запах жилища больного человека. Шторы были приспущены. Рядом с окном параллельно друг другу стояли две кровати. У противоположной стены находились шкаф и письменный стол.
В темноте раздался грудной кашель. Он был очень длительным, и казалось, вот-вот задушит свою жертву. Негритянка тихо спросила:
- Люба, мы не помешали?
Постепенно мои глаза привыкли к сумеркам, и я смогла рассмотреть девушку, которая лежала на кровати. В тусклом свете я увидела лицо Любы. Она была похожа на Надю, и я могла поспорить, что они были сестрами. Волосы девушки рассыпались по подушке. Одеяло скрывало хрупкую фигуру.
- Нет, конечно, присаживайтесь, пожалуйста. Извините, с моей стороны не учтиво лежать при гостях, но я слишком слаба, даже пошевелиться не могу.
Извиняющийся голос Любы тонул в диком сверлящем звуке.
- Не говори ерунды, - успокоила ее негритянка, - лучше расскажи, чем тебе помочь? Надя сказала, что к тебе опять «скорая» приезжала.
- Да, приезжала. Выписали кучу лекарств и уехали. Шансов мало, вирус бытового истощения прогрессирует, поражены сердце и мозг.
Я посмотрела на тумбочку у кровати. Она была вся заполнена пузырьками и баночками.
- Можно посмотреть поближе? – спросила я разрешения у Любы.
Та внимательно посмотрела на меня и кивнула.
Все названия были мне незнакомы: «настойка терпения», «капсулы отдыха», «микстура любви», «антиэго»…
Грохот наверху усилился. Похоже, над нами начали передвигать мебель, от ударов с потолка посыпалась побелка.
- Надо что-то делать. Это же не возможно больному человеку жить в такой обстановке. Неужели этот новый хозяин не имеет ни стыда, ни совести! – не выдержала я. Мне уже порядком надоел мерзкий сверлящий звук. От жуткого шума раскалывалась голова. Люба с любопытством посмотрела на меня, и, как мне показалось, улыбнулась.
- Мы ничего сделать не можем. Общежитие не наша собственность.
- Ладно, Люб, не падай духом, что-нибудь придумаем, справимся с этим Эго…
Утонувшие в визге дрели, слова негритянки заставили меня вздрогнуть. Более того, я не могла больше выносить мерзкий звук. Проще говоря, я взбесилась.
Выскочив в коридор, я побежала с быстротой, на какую только была способна. Возмущение подталкивало, и решимость расправиться с обидчиком лишь укреплялась с каждым шагом. В моей голове разгулялся вихрь мыслей. Пятым чувством я начинала понимать, где я, и кто все эти женщины. Люба – молодая красивая девушка умирает. Разя, заправляет тут всем, Тося ноет без причины, Надя на правах обслуги. А некий владелец, которого негритянка назвала Эго..., беспардонно хозяйничает здесь.
Я мигом преодолела лестницу, перескакивая через две ступени. Скрежащие и визжащие звуки становились невыносимыми. Казалось, вот-вот мои барабанные перепонки не выдержат и лопнут, и я заорала.
- Хватит! Перестаньте! Нужно же думать и о других, не только о себе!
Лампочки, разом выстелив искрами, перегорели. Темнота. Меня окутала угрожающая тишина. По ногам прошел сквозняк, стало совсемне по себе. В глубине коридора послышалось завывание. Я всматривалась в сумрак общежития, и по спине поползли мурашки.
- Что это? – зашептала я в пустоту.
- Одиночество, - долетело из тиши коридора. Мне не хватало воздуха, и я начала задыхаться. Тело обмякло, свело шею, я с силой попыталась повернуть ее, и…
Оказалась в собственной кухне. Чашка лежала на боку, а весь кофе разлился по столу. Струйки стекали по скатерти, и на полу уже образовалась лужица.
Я потерла занемевшую шею, похлопала глазами, взглянула на часы.
«Так, я опоздала на работу… Отлично! Есть повод устроить праздник», - подумала я и решительно направилась к телефону. Из трубки послышался приятный голос секретаря моего директора Светланы.
- Светочка, здравствуйте, я приболела, и не смогу сегодня быть на работе, - без зазрения совести солгала я.
Света прощебетала, что обязательно сообщит руководству, беспокоиться не о чем, и пожелала скорейшего выздоровления.
Я положила трубку, начав строить планы на день.
Вернувшись на кухню, я вытерла кофейную лужу. Из телевизора опять послышалось пение. Я подняла голову, и увидела свою негритянку, которая пела песню из репертуара Бритни Спирс.
I don't know how to live without your love
I was born to make you happy
'Cause you're the only one within my heart
I was born to make you happy
Always and forever you and me
That's the way our life should be
I don't know how to live without your love
I was born to make you happy

Имидж негритянки кардинально изменился. В длинном струящемся до пола платье, с высокой прической и зубами она выглядела изумительно.
Выключив телевизор, я пошла в спальню. Муж лежал, как ребенок, распластавшись по всей кровати. Я потихоньку подлезла к нему под бок и обняла. А потом были самые романтичные в моей жизни утро, день и ночь. Вирус эгоизма исчез, любовь пошла на поправку, а надежда перестала служить раздражению и тоске.