Мойнаки

Майнаки

1
Детскую чистую память не обмануть… Она яркая ревнивая к остро врезавшимся в её осколкам ценных, еле уловимых мелочей, не подводит даже безумных стариков. Передо мною и теперь 20 лет спустя как декорация, пролог всех радостей, мучений находок потерь… Крым. Вытянутый по берегу больничный корпус… июнь, жара, больничный сад… воздух как тугим корсетом стянут навсегда смешавшимися острыми запахами: море, йод, сырой гипс, хлор, акация… в палате тихий час у нас моют пол… на меня пристально смотрит неразговорчивая, большая татарка, которая как будто для вида водит по полу шваброй с мокрой тряпкой оставляющей на зеленом линолеуме влажный след. 
Нарушителей режима двое: я и Жанна… палаты общие… Девочка разглядывает ласточку, нарисованную давно на стене дошкольной палаты. Правая рука Жанны вывернута в кисти как у тряпичной куклы… тоненькие ножки  вдруг резко подергиваются под одеялом не по воле их хозяйки…. Это нормально для Жанны… Зачем нас укрыли пусть и тонкими одеялами в такую жару…. Меня трясет под этим одеялом…. Я только что ревел… опять…. Пытаюсь втиснуть в свою четырехлетнюю головку простую мысль: - Папа и мама уехали… я один…
Ветка акации тычется сослепу в окно палаты как протянутая рука…. Я не вижу места, где начинается куст мне кажется, что она растет из неба… Соседка поворачивается ко мне… Её темные глаза пытаются остановиться на моем лице… Она, совладав кое как с косоглазием, тычет пальчиком к ласточку, похожую скорее на здорового леща во фраке. Ротик девочки, вначале изобразив каждый готовый к произнесению звук, только потом исторгает….   
 - Иииша, а эси у ия быи аиииее асыые кыя, иии… утаапы паааитеи, а?

Жанку на всю палату понимают двое: я и её бабушка – Инна Марковна. Сейчас девочка спросила меня: - Гриша, а если бы у тебя были такие крылья, куда бы ты полетел?
- Домой.

Время обеда сейчас, а потом на море. Привезли с моря недавнюю партию наших с Жанной ровесников…. И сейчас они спорят… не знаю о чем….

На дребезжащих тележках развозят соленую пшенную кашу. Она так скрепит… туда что песка подмешали???… Санитарка быстро и не глядя запихивает в меня это питание… оборачивается только на резкий звук – меня вырвало на одеяло…

- А ёб твою мать, засранец, ну не будет тебе больше!

Жанка глядя на меня, плюется и воротит нос подальше от протянутой ложки….

- Было бы предложено – заключает кормилица, отодвигая тарелку.   

Мое одеяло убирают. Нас везут к морю…


2

Дорога к морю, через вымощенный плитками садик… там коляски  трясет… нам по 4 пять шесть лет… мы так странно смотримся в своих колясках… у кого тогда были современные инвалидные кресла? Не у нас… Из за поворота уже блестит свом сине-серебряно-зеленым хвостом Дракон-море… Кто-то вздрагивает от радости при встрече с ним кто-то плачет… я молчу…. Жанна открыла рот… он часто приоткрыт когда она молчит.
Мы с остальной группкой на возвышении снизу смотримся в своих колясках  как окопавшийся отряд. На синей драконьей спине ветер играет морщинками мелких волн, чешуя морской глади блестит на солнце…. Дракон-море вздыхает…. И волна побольше выплескивается на берег, разражаясь тирадой брызг и пенисто отплевываясь…

- Море чихнуло – замечает кто-то. Несколько парней постарше (лет 10-ти) на вязнущих в песке канадках спускаются к морю по неровной насыпи. А ну его… Я даже смотреть туда боюсь….. мне кажется, вот-вот и я покачусь с этого возвышения, и никто не успеет меня поймать…. Ну и пусть… Я вижу, как танцуют морщинки на морской спине. Это похоже на мамин почерк… пишут мне, … я не сдерживаюсь, плачу, читая известные мне одному руны моря, иероглифы, письмена волн… мне хочется самому превратиться в слезы…. Влиться в море…. Уплыть….. Не пойду плавать – вчера гипсование прошло…. Ноги скованы…. 
Один из трех спускавшихся к морю мальчиков спотыкается, падает…. К нему бежит мужчина в белом халате… устремляются на невиданной для своих канаток скорости, и его товарищи… Какое там! Он кубарем скатился вниз….
-  Ооон уппааал – кричит Жанка неожиданно четко.
Я и сам чуть не улетел куда-то….. а что с тем парнем? Ссадины на локтях и коленях… и все… Дракон-море уже обнимает его и его друзей, им плевать на причитания человека в халате, стоящего у кромки воды….
- Тоже мне мальчик…. Увидел море и опять мокрель разводишь тут….. – это ко мне уже Бабушка Жанны – Инна Марковна обращается…. Она на моих бабушек не похожа: курит и говорит как-то непонятно. Иван Иваныч доктор в халате хочет отнять у нее коляску со мной, все гнусавит, что это воздушные ванны, что мне к морю нельзя….
- Иди на *** со своими ваннами – бросает она ему, – мы пошли море смотреть… Берет меня и внучку, и мы огибая холмик по тропинке  между пиниями спускаемся к воде. Врач кричит, что-то про хамство, режим, и кажется никуда не идет… Хотя, кажется, всех кто перечит воле жаннинной бабушки она отправляет на этот хуй… что это за место? Гора что ли? Как здесь у моря? Наверное, там страшно, раз никто не идет туда, но все, услышав об этом месте, сразу молчат….   
Ну да ладно… мы вышли к морю… и, неожиданность… море – не дракон, оно – синий тигр, лежащий на боку…. Совсем босой тигр… вот его мягкие белые, пенные лапы…. Вот синяя полоса на шкуре зеленая, голубая…. Море-тигр спит, зажмурившись, и довольно урча… Мы тихо стоим, чтоб не будить его, а бабушка Инна Марковна… переливает в неподдающееся форме лодочки ладони внучки морскую воду. Жанна протягивает ладошки мне…

- Иииша…. Иииииша… ну…. Аашми…. – «Возьми» - просит она, но брать нечего – вода пролилась… мы смеемся…..
- А почему никто туда не ходит – хитро улыбаясь, спрашиваю я у Инны Марковны.
- Куда?
- На ***… где это?
Бабушка молчит, едва сдерживая хохот….
- Там страшно? – не унимаюсь я. Ведь Ивану Иванычу страшно было туда идти, правда?
- А то как! – соглашается Инна Марковна.
- А почему это?
- Подрастешь – поймешь.   


3.

И вот настала та ночь, в реальность которой я боялся поверить. Меня забирают… Забирают домой, домой. Дом – это слово, давно превратившееся в мечту об освобождении, это слово сейчас может стать реальностью.
В палате тихо, звучит только витающее под потолком дыхание соседей. Свозь длинные окна медленно вытекает незнакомый бесцветный свет, рисуя на полу дрожащие лужицы. Мое тело, прежде бывшее таким маленьким, вдруг вырастает из меня, из койки, из самой палаты. Руки касаются дверей, ноги тянутся в коридор, голова почти упирается в окно. Я сплю? Я уже сплю? Хорошо бы. Ведь если я не усну, день моего отъезда может не наступить. День просто не войдет в эту палату, и меня не заберут…
Я не знаю ничего о том, сколько впереди боли. Не знаю о том, как милые, теплые лица устало бледнеют и холодеют, встречая мое возмущение и недовольство. Я ещё не веду разговоров о правде и праве, упрямо подбирая слова, ища те слова, которые могли бы понять. Я не знаю о том, что в страхе и смущении не захотят понять никаких слов, что будут смотреть на мои попытки обрести себя молчаливо, а порой и брезгливо, как умеют теперь. Все это впереди. А пока моя свобода – это наступающий день. Я не умещаюсь в мире. Под окном на шепелявой латыни шепчутся деревья. Нет. Кажется, какой-то куст или кипарис говорит по-грузински. Пожалуйста, пусть это уже будет сон, и время пройдет скорее.
Меня кто-то берет за локоть. Инна Марковна.
- Не спишь, подлец? – Улыбается она, - Вот. Держи.
В ее руке что-то блестящее и желтое. Не таблетка.
- Что это?
- Леденец. – Волшебный. Только тсс…
- Волшебный? – в моем взгляде, наверное, рисуется нетерпение, поскольку Инна Марковна начинает объяснять торопливым тоном заговорщика: «Понимаешь… бери этот леденец, и когда он растает у тебя во рту, они уже будут здесь… только не глотай. Иначе не подействует… Понял…»
- Понял… Давайте быстрее!
- Хитер… а спасибо?
- Спасибо. Давайте.
- Держи, малыш.
Во рту расцветает кисловатая лимонная прохлада, такая же, как в аллее за окном.
- Э… и глаза закрой.
Послушно закрываю глаза. Вижу прохладный, отливающий нежно зеленым ручеек. Его вода, переговариваясь со мною на бегу, крепко обнимает камни.
Я раньше слышал, что если видишь такое, то недолго оказаться мокрым.
Нет же. Ничего подобного. В туалет я не хочу. Я смеюсь. Мне весело. Рядом растет лимон. Вижу его тяжелые, упругие, позолоченные плоды. Кажется, солнце над нами тоже брызжет каким-то острым горячим соком, который попадая на листья, просвечивает их насквозь.
Неожиданно понимаю, как должно быть здесь жарко. Но я не чувствую шершавого зудящего зноя. Я сквозь душисто-прохладный воздух, оставляя в нем едва заметный и мгновенно таящий след каждого своего легкого движения. Надо мной несется с криком маленькая птица. Я иду.
Я иду? Как я попал сюда? Где я? Как долго? Не важно. Я здесь. А значит, скоро поеду домой.
Неуверенно открываю глаза, когда бросившийся мне в лицо утренний ветер проводит по векам кончиком своего прозрачного пера. Я, действительно, на улице. На каталке. Передо мной двадцатишестилетнее лицо моего отца.
- Привет. – Тормошит меня сонного и улыбается, - Гриша. Мы едем домой.
- Привет, пап, - шепчу я, - не могу ни говорить, ни кричать, ни плакать. Оказывается, дышать так просто. Просто. Радость просто есть. А вокруг небо, деревья, мир. Мир и след растаявшего волшебного лимонного леденца во рту.