Птица

Птица

В маленьком гнездышке лестничного пролёта опять стояла толпа малолеток в цветастых летних курточках и шортиках. Они услышали знакомые шаги, и вот уже в гнёздышке слышен чей-то хихикающий шёпот: «Слышите? Чижик-Пыжик идёт!»
По лестнице действительно спускался худолиций человек в огромном для своего роста тёмном пальто, пояс которого, несмотря на все усилия, как хвост, волочился на две ступеньки позади.
Во внешности этого гражданина и впрямь было не мало от мелкой птицы. Когда он шёл, гордо подняв, посаженную на коротенькой шее, голову (кстати, он почти никогда не опускал головы), то ниточка вязаного красного шарфа смешно свисала с кончика его необычайно острого носа. Заметив её, (что, учитывая длину его «клювика», было делом не сложным) гражданин звонко чихал, тряхнув растрёпанной чёрно-белой шевелюрой, и вновь глядел на мир весёлыми, косыми, по-птичьи расположенными, черничными глазами.
Впрочем, этого жителя обычного блочного дома номер двадцать два по улице Авиастроителей, что проходит чуть справа от самого центра славного города областного значения Краснорыбинска, отличало ещё несколько, присущих ему одному черт. В любое время года и при любой погоде, кроме метели, он держал окна своей квартиры на втором этаже открытыми, носил ортопедическую обувь, всегда прятал под длинными плащами руки и, наконец, он имел удивительно звонкий голос!
Вот почему, поравнявшись этим сентябрьским утром на лестнице с группой детей, мой странный, но добрый сосед Роман Игнатович Соловьёв-Чижиков, услыхал знакомую песенку:

       Чижик-Пыжик, где ты был?
- На Фонтанке водку пил…

Как всегда, улыбнувшись на эту шалость, старик ласково потрепал детей за волосы:
-Идите, сорванцы, вам в школу давно пора…
Он вышел во двор, и сочтя все «классики», зашагал к знакомому книжному магазину, где уже два года работал продавцом в отделе «Русская Классика». Но и там он, если серьёзно, был почти на птичьих правах…
Скоро оказавшись на месте за дубовой стойкой Роман Игнатович зацепил пальто за край шаткой вешалки и, не сняв перчаток, уселся на стул перед своими полками.
Луч солнца осветил на них золотые гоголевские вензеля и краешек переиздания стихов М.Ю. Лермонтова. Как-то сразу без труда вспомнилось:
       На севере диком стоит одиноко сосна…
       
       Это дерево часто рисовал старик. Он никак не мог забыть тот вечер, двадцать девятый год, декабрь. Они с каким-то евреем-химиком сидят на заднем сидении обычного «воронка». Двоих заключённых шофёра и человека с ружьём несёт магаданская дорога. В машине стоит чудовищный дух: кожа, бензин, сигаретный дым… Роман Игнатович слышит, как его сосед, ломая пальцы, обречёно бормочет: «Нет конвоя: бежать некуда… Совсем некуда!»
Роман Игнатович видит белое от ужаса лицо соседа и глаза, в которых отражается разорванная пролесками белая простыня заснеженной бесконечности.
Седой чекист с ружьём, что утром им объявил о переходе из спецлагеря №Т-612 в подобное заведение №У-485, на мгновение открыл запотевшее окно, и их лиц коснулся свободный ветер запаха хвои.
Соловьёв нервно сжал кулак и упёрся костяшками пальцев в толстую спинку водительского сидения. Он почувствовал на себе взгляд химика: так смотрят на человека, собирающегося выпрыгнуть из окна.
-Останови машину, Валентинов, Бога ради…- спокойно сказал Роман, обращаясь к водителю в форме.
-Ты ещё помолись, гнида,- улыбнулся вооружённый надзиратель.
Но качнувшись, воронок затормозил: «Открой ему. Пусть бежит. Ему повезёт, если здесь водятся волки!» – рыкнул Валентинов.
Через мгновение ноги Романа Игнатовича, обутые в три листа «Правды» обжигает снег. Он спотыкаясь шагает ( не бежит, а шагает!) к свободной сосне в пролеске, издали похожем на печатную букву «Ж». Только его сосед химик теперь слышит, как Валентинов, спокойно трогающийся с места останавливается на реплику надзирателя Чугунова: «Стой! Мы ж не убийцы… Может воротится, дурак?…» И никто из них не видит, как Роман Игнатович глядит маленьким чёрным глазом в знакомое пустое влажное и тёплое дупло сосны и любовно подбирает клювом, лежащий на самом дне белый пушок.
       В воздухе над полками грациозно кружились мелкие пылинки. Вот так же мысли тогда вились в его голове: «Пусть ищут человечье тело в снегу, а я отсюда в Италию, как Гоголь… Гоголь? Но он умер здесь и не сбежал – и мне надо вернуться: Чугунов должен знать, что они не убийцы. Эх, Гоголь. Николай Васильевич – вот она птица!»
-Николай Васильевич Гоголь «Петербургские повести». Москва 1976г.- вслух произнёс Роман Игнатович. – Спрос на вас маловат… А жаль!
В запахе канцелярии вновь почудился запах крепкого кофе, шаги по паркету, материнская суета, его скромный костюмчик, который треплют ветер и звуки этого города. Почудился Литейный, построение Преображенского полка, полные карманы мелочи для нищих у собора, прогулки по набережной Фонтанки и лица братьев-студентов в глотающей его толпе: «Долой Самодержавие! Свобода! Равенство! Братство!» Девятьсот пятый год.
Всех тех юнцов, кто выжил в войне через двенадцать лет растоптали матросы, ломающие паркет, крадущие серебро и волочащие на смерть его отца… Заключение…
Ещё Роману Игнатовичу приснились лязгающее ночные лифты, проглотившие ещё через двадцать лет его мать ( он, потерявший имя и свободу вплоть до войны, не мог этого видеть). Как красные блики заходящего в синюю листву солнца пронеслись во сне старика блокадные грузовики, а затем и поезд, что когда-то привёз его сюда вместе с тремя ценными книгами Гёте, Пушкина и Гоголя.
-А теперь спрос на вас маловат, Николай Васильевич, - вдохнул старик. Из другой параллели до него донеслось чьё-то «Добрый день!», и сон превратился в не проявленную фотографию.
Продавец встрепенулся и смутился, увидев перед собою молодое, в светлых кудряшках женское лицо:
-Простите пожалуйста… Слушаю вас… - зазвенел Роман Игнатович своим неподражаемым голосом.
-Да, мне, будьте добры, для диплома «Петербургские повести», «Медный всадник» и «Город» Бернарда Шоу.
Продавец, улыбаясь, положил на стойку два томика:
 -А Шоу будет в соседнем «Зарубежная Классика».
-Спасибо вам, - сказала молодая покупательница и пропала, чтобы появиться в Зарубежной Классике.
Сегодня у Романа Игнатовича не было больше покупателей, но он появился дома в приподнятом настроении.
-Дальше здесь всё пойдёт без меня, - приговаривал он, сбросив с тонких лапок тяжёлые ботинки и освободил крылья от перчаток. Чижик-Пыжик сел на залитой солнцем кухне, доклевал вчерашнюю кашу и легко выпорхнул в распростёртое перед ним окно.
       25.10.99г.