Патриоты

ПАТРИОТЫ



Агент фирмы по установке металлических дверей в подъездах Лаврик Киркин подъезжал на своем мотоцикле к деревне Сережка. Его хозяин Леонид Владимирович Ильичев, удовлетворив нужды горожан в железных дверях, теперь решил освоить деревенский рынок для своего товара. И выбрал Сережку как самую подходящую при наличии в ней одного двухэтажного шестнадцатиквартирного дома. Лаврик, въехав на единственную улицу, увидел, что и в самом деле, среди неровного рядка деревенских домиков, как раз посередине, возвышается эта самая двухэтажка.
«Ага, да тут два подъезда,- довольно подумал Лаврик.- Это тысяч на двенадцать рубликов потянет, если просто с ключом двери ставить, а если с домофоном, то все сорок срубить можно!»
В деревне Лаврика не ждали. В Сережке никогда не запирали даже квартирные двери, а уж подъезды всегда стояли нараспашку. Летом туда стегали дожди, зимой наметало сугробы. Батареи центрального отопления от сережкинской котельной давно прохудились и были отключены от системы, которая теперь отапливала только контору, детский сад и медпункт. А в квартирах были сложены печки - и для того, чтобы обогреться, и для того, чтобы щи сварить или закваску поросятам сварганить. Жители Сережки держали много скотины, а семидесятилетний староста Михалыч - так семь свиней выкармливал каждое лето в своем сарае. Дух, конечно, от них стоял на всю Сережку невыносимый. Да еще мухи летом одолевали, жирные, черные, с зеленым отливом на крыльях. Гудели, как мотороллеры, на которых любили ездить сережкинцы.
Чужого они заметили еще издали, когда его мотоцикл пылил по проселку у леса. И когда Лаврик въехал на деревенскую улицу, она встретила его молчаливо и настороженно, а все двери в двухэтажке одномоментно захлопнулись, прогремев задвижками и крючками. Сережка заперлась от чужака с большого перепугу. Ее уже давно одолевали разношерстные шайки местных и заезжих разбойников, промышляющих нехитрым деревенским скарбом и пенсиями стариков. По ночам они нападали на дома и зазевавшихся жителей, а днем являлись в виде всевозможных агентов и мастеров, стучались в дома и квартиры и с невинным видом предлагали никому не нужный товар со скидкой: целебные массажеры , электрочайники и фильтры для водопроводной воды, тефлоновые кастрюли и сковородки, а также лекарства от старости, а время от времени – новые деньги в виде книжных календарей и закладок, которые подслеповатые деды и бабки принимали за настоящие дензнаки и отдавали за них все, что накопили себе на похороны. Почему-то о них местное население заботилось особенно, они были главной жизненной задачей всех их оставшихся дней, и по вечерам на лавочках и завалинках старики размышляли о невыносимой ритуальной обдираловке и о том, как бы облегчить участь своих родственников, которых могут разорить похороны, и при этом выглядеть в гробу по возможности прилично. Главное - чтобы лежать во всем новом и чтобы хоть один веночек был.
Чужак , появившийся средь бела дня, был им ни к чему. Во-первых, он стал бы приставать с ненужными иностранными цацками и обязательно выманил бы деньги. Во-вторых, это мог быть разведчик, вслед за которым в Сережку нагрянут бандиты на мотоциклах и машинах и опять начнут бить и грабить.
Лаврик Киркин об этом и не догадывался и с удивлением стоял посередине деревенской улицы и ждал, когда, кто-нибудь выглянет из окна и обнаружит себя. Так стоял он долго, может, и час. Наконец, сережкинцы начали обнаруживаться, то там, то здесь выглядывая из окон. Лаврик спокойно стоял, покуривая, и ждал. Первым из подъезда двухэтажки вышел Михалыч и, как ни в чем не бывало, направился с полным вареной свеклы ведром в сарай к своим пяти свиньям. Они были у него просто звери и никого не подпускали даже близко к загону кроме хозяина. Потому и оставались целыми – бандиты не решались на них нападать. Правда, один, особенно свирепый, в страшной черной кожаной куртке, с платком на голове, затаил на свиней обиду, когда секач ударил его острым клыком под зад и раскроил брюки, словно ножом. Чернокожий хотел было тут же пристрелить секача, да товарищи оттащили его от сараев. Тогда он бросил горящую зажигалку на крышу свинского сарая, но поскольку банда тут же уехала, взревев мотоциклами, Михалыч ловко сбросил зажигалку с крыши, а соседи подали ему ведра с водой, и ему удалось погасить занимавшееся пламя.
Некоторые в Сережке после того случая стали возмущаться, говорили, что свиней надо порезать, а то из-за их скверного норова и всей деревне не сдобровать, если они каждый раз бандитам будут такое ожесточенное сопротивление оказывать. С бандитами надо бы поосторожнее, полюбезнее обходиться, говорили иные сережкинцы, а то те подожгут всю деревню. Что ж, из-за свинского характера всему народу на погибель идти?
Однако Михалыч не сдался и поставил условие – или свиньи или его отставка с поста старосты. Сгоряча сережкинцы выбрали новым старостой однорукого Матвеича, но тот не выдержал испытания должностью в первый же день , потому что расписался на повестке, которую принесла в деревню почтальонка Клавдия. Этой повесткой всех жителей Сережки вызывали в районную налоговую инспекцию, чтобы потребовать уплату налогов за огороды и скотину за три года. Именно на такой срок умел отмазать их от налогового беремени Михалыч, который ни разу не расписался в повестках, утверждая, что он – неграмотный. А Матвеич показал себя большим грамотеем, даром что без правой руки, так левой на повестке фамилию Бельдюгин нацарапал.
-Ну ты и бельдюга!- кричали ему жители Сережки и грозили кулаками,- чтоб у тебя последняя рука отсохла!
Жена Матвеича Капитолина Бельдюгина была крайне возмущена такими проклятиями и испугалась, что они подействуют, поскольку коллективные, и запретила мужу быть старостой. Она хорошо помнила, как в прежние времена именно на общих собраниях ее мужа понижали в должности, переводя из завхозов в сторожа, когда он по пьяному делу прогуливал работу подряд несколько дней, и механизаторы маялись у склада, дожидаясь запчастей.
А в деревне говорили:
-Что ж нам, совсем безрукого, что ли, в старосты искать?
Поскольку совсем безруких в Сережке не было, а безграмотным прикидывался один Михалыч, то его снова выбрали. И теперь он первый вышел навстречу с Лавриком Киркиным, хотя и прикинулся, что ему просто надо к своим свиньям.
-Здравствуйте,- крикнул ему агент издалека.- В доме-то есть кто?
-Может есть, а может, нет,- неопределенно сказал староста и захлопнул за собой дверь сарая, откуда тут же понеслись раздирающие свинские вопли, будто Михалыч принялся свою скотину резать почем зря. А он просто пинал свиней ногами, чтобы громчее кричали и пугали незваного гостя.
Тому и в самом деле стало не по себе. «Что он делает с этими бедными животными?- обеспокоено думал Лаврик,- ишь, как надрываются. Чего доброго здесь садисты живут…»
Он дождался, когда старик выйдет, и спросил:
-Поговорить-то с вами можно?
-А о чем это?- спросил Михалыч.
-Расскажу, в дом-то пустите.
-Вас пусти…- пробормотал старик.
Лаврик счел это разрешением войти вслед за ним в подъезд и пошел. Тут же изо всех окон выглянули лица жителей Сережки. Агент заметил это и подумал: «Дома, значит… Да и куда им деваться?» И вздохнул с облегчением. Он шел вслед за Михалычем и вошел за ним в его квартиру, пропахшую навозом от рабочей одежды.
-О чем разговор-то?- пробормотал Михалыч. -Деньги менять будете? Или таблетки всучаете?
-Двери я ставлю бронированные в квартиры и подъезды.
-А зачем?
-От воров и бандитов…
-Да?..
-Да. А еще могу замки поменять, глазки вставить, обивку обновить.
-Какая нам в деревне броня?- проворчал Михалыч.- Против танков, что ли?
-Почему против танков, можно и против обрезов, и против поджогов.
-Странное ваше предложение,- сказал Михалыч,- нам еще никто такого не предлагал. Ишь ты, броня…
И тут к нему в квартиру начали входить соседи, которые уже давно стояли за порогом и слушали, о чем идет речь между приезжим и их старостой.
-Что у нас будет-то, Михалыч?-спросила Капитолина Бельдюжкина.- Это не сборщик ли молока приехал, которого нам уж год как молокозавод прислать обещает. Товарищ, вы не от молокозавода будете? Почем молочко-то теперь принимают, если по летошним ценам, то мы не согласные…
-Ты за себя говори,- вступила в беседу Наталья Охромина из шестнадцатой квартиры. Этот номер был последний в доме, и Наталья всегда опасалась, что как хорошее дело – так до нее не дойдет.- Я, к примеру, и по летошним отдам, все лучше, чем свиньям Михалыча сливать в корыта.
-Да нет, это, наверное, памятник воеводе нашему Охлопину ставить будут,- зашумел, находясь далеко от квартиры Михалыча в подъезде, бывший учитель истории Николай Трофимыч Спасский,- давно пора, пришло, наконец, времечко своих героев вспомнить и отдать им дань памяти. Я же писал губернатору, вот, значит, прислал архитектора. Вы ведь архитектор, товарищ приезжий?,- крикнул еще громче учитель Спасский.
Лаврик не расслышал, о чем кричит мужчина в коридоре - в квартире Михалыча и на лестничной площадке собралась уже большая толпа. Люди подходили и из других домов на улице. По деревне неслось : приехал представитель из города – не то новый клуб строить, не то пенсии повышать.
-Ну да, обрадовались,- говорил однорукий Матвеич Бельдюгин, выглядывая к собравшимся из окна на кухне,- сейчас он вам пенсии и повысит, ждите, а на выселение – не хотите?
Народ внизу заволновался, кто-то крикнул:
-Так он что, американец – нас выселять? А бумаги у него есть? Неужто губернатор уже подписал – на выселение? А куда же нас теперь?
-Куда, куда – за можай, али забыли? Знай, собирай котомки.
-Да ерунда все это,- возразил Семен Бахмутин, бывший тракторист, загнавший своего железного коня однажды в реку, а потом три дня просидевший в ледяной воде, потому что боялся показаться на глаза начальству в Сережке. Его еле отходили потом в районной больнице и даже не судили из жалости к полученному увечью. С тех пор он ходил, согнувшись пополам, и на тракторе больше не работал – не мог забраться в кабину. – Нет такого закона деревню закрывать. Раньше – да, был, еще при той власти. А сейчас, где хочешь, там и живи. Только деньги плати…
-Так значит, он за налогами к нам приехал?- еще пуще заволновались сережкинцы, и кто-то закричал:
-Михалыч, выгляни-ка на минутку, разговор есть.
Тот услышал крики с улицы , подошел к окну и, перегнувшись через подоконник, крикнул:
-Здесь мастер спрашивает, мы железные двери ставить будем или нет?
Народ умолк в недоумении.
-Ну так как?- спросил Лаврик, тоже подойдя к открытому окну и оттесняя старосту.- Ставим бронированные двери или нет? Решайте. Кто надумает, подходите ко мне – записываться и оплачивать. Квитанции выдаю на руки.
-Так он все-таки из налоговой…-прошептал разочарованно учитель.- Значит, не пришло еще время памяти для настоящих героев, эх!..
-Квитанции, говорит, давать будет,- поддержал его Бахмутин,- а за что? Поди, разберись.
-Ну а как же насчет молочка-то?- попыталась уточнить Наталья Охромина, пробираясь поближе к Лаврику, и заискивающе спросила,- вас как зовут-то, товарищ?
-Да зовите меня просто Лариком, я агент…
-Агент, агент он…- понеслось тут же по толпе.
-То то и оно, что агент,- сказал, затягиваясь тухлой сигаретой Матвеич,- сейчас начнет беседовать, выспрашивать, подписи соберет, а потом все данные выдаст…
-Кому выдаст-то?- спросила взволнованно Охромина.
-Кому надо, тому и выдаст,- сказал Матвеич.- Меня вот тоже так выспрашивали, расписаться велели. А потом – на тебе, плати за три года, во как! И хитрые же черти, эти инспектора из налоговой.
-Да не из налоговой он,- угрюмо сказал Михалыч, чего зря трепать-то.
-А ты откуда знаешь? Привел не поймешь кого на нашу голову. Матвеичем, что ли, заделалася?- ехидно спросила Охромина.
-Почему – Матвеичем, скажешь тоже…
-Потому. А почему он молоко забирать не хочет? А? Спроси у него сам, спроси, ты же староста, вот и спроси.
-Запереть бы его, до выяснения,- сказал вдруг Ефим Копнов, бывший участковый, вышедший в отставку после тяжелой контузии в горячей точке и теперь слабо видящий даже вблизи.- Что-то лицо мне его знакомое…
-Да тебе все знакомые, как будто чего видишь,- возразила Капитолина Бельдюгина, высовываясь из дверей квартиры Михалыча.- Говорят вам – двери железные он приехал ставить. За что же его арестовывать?
При этих ее словах Лаврик насторожился и подумал в смятении: «Да здесь сумасшедший дом, чего доброго, и правда запрут, выбирайся потом, как знаешь!» И ту до него донесся голос со двора:
-А зачем нам железные двери, от кого запираться? Все свои, вроде. Или кто приехать надумал?
-А, может, это нас запереть хотят, чтобы дома сидели и носа не высовывали и про повышение пенсий не спрашивали.
-Вот от наших бандитов спрятаться за железной дверью не мешало бы…
-Да?..
И тут народ поднапер, и толпа стала прорываться к Лаврику на запись. Он только успевал раздавать рекламные листки с расценками. Тут Михалыч, устав от разговоров, сказал:
-Пойду-ка я к поросятам схожу, погляжу. Договаривайтесь здесь сами.
Он вышел, пробравшись сквозь толпящихся на кухню, взял ведро с мелкой толченой картошкой и пошел на улицу. А люди все подходили, и каждый, посмотрев в рекламный листок про металлические двери, все-таки спрашивал в первую очередь о своем : не закупит ли агент заодно у них молочко и картошку, не похлопочет ли о памятнике знаменитому воеводе Охлопину, не узнает , скоро ли повысят пенсию и не собираются ли их согнать со здешней земли? Потом еще спрашивали об открытии нового магазина, медпункта и даже школы. Особенно всех волновала недостроенная дорога в город, и поэтому сережкинцы в один голос просили агента поинтересоваться у властей, когда вернутся строители на их проселок.
Лаврик, поняв, что никто запирать его не будет, по возможности, старался сам отвечать на многочисленные вопросы. Так он сообщил, что пенсии в скором времени и вправду собираются повысить. Ну не так, чтобы очень, однако на лишнюю буханку хлеба хватит. А вот про строительство новых магазина, медпункта , школы и особенно дороги сомневался.
-В городе, и то невозможно ездить по этим дорогам, яма на яме. Столько машин бьется. Я сам потому на мотоцикле и езжу, что денег на ремонт автомобиля не напасешься. До деревни очередь не скоро дойдет, думаю,- размышлял он. И все его внимательно слушали.
-Ну а насчет молочка-то как же все-таки будет?- настойчиво выспрашивала Наталья Охромина, когда подошла ее очередь.- Я бы по летошней цене сдавала, только пусть приедут.
-Вот вы сами посудите,- отвечал ей Лаврик, заполняя очередную квитанцию,- если дороги к вам нет, то кто же за молочком-то поедет? Пока по проселку довезут, простокваша будет.
-А раньше-то возили, не думали про простоквашу,- упрямилась Охромина.
-Ну не знаю,- говорил Лаврик, уставший возражать настойчивой молочнице.
Последней к нему подошла бабка Пелагея, тоже решившая поставить себе в квартиру металлическую дверь. Агент не удержался и спросил:
-А вам-то зачем такая дверь, ведь дорого, в подъезд поставим, и хватит, бандиты не войдут.
-Они, милый, куда хошь войдут,- возразила бабка,- спасу от них нет. Только на похороны соберу, а разбойники тут как тут – грабят. Вот поставлю железную дверь, может, и скоплю хоть сколько. Еще успею, как думаешь?
-Конечно, успеете,- быстро согласился Лаврик, хотя, взглянув на согбенную старушку, очень в этом засомневался. Но он привык соглашаться с клиентами, главное – платили бы деньги. А тут ему удалось заключить договоров аж на сорок тысяч рублей. Железные двери решили поставить не только жители двухэтажки, но и частных домишек. «А говорят, в деревне денег нет!»- удивленно думал Лаврик, собираясь в обратную дорогу.
Деревенские вышли проводить его и расспрашивали, когда приедет делать заказанную работу. «Через две недели»,- пообещал он. Готовьте оплату.
-А, может, кого с молокозавода захватишь к нам,- не унималась Наталья Охромина.
-Нет, это дело не наше,- отверг все ее посягательства Лаврик и, заведя мотоцикл, помахал всем рукой и поехал к проселку.
А в деревне поднялась паника – пропал Михалыч. Он не вернулся в свою квартиру, и однорукий Матвеич с Семеном Бахмутиным пошли поискать его в сарае. Но и там его не было, а здоровые свиньи орали, как резаные, и не подпускали чужих. И тут Матвеич рассмотрел в загоне голый череп и какие-то тряпки и закричал:
-Михалыча свиньи сожрали!
Тут же к сараям кинулся народ. Но войти внутрь никто не мог, все боялись разбушевавшихся пятерых здоровенных свиней.
-Что делать-то?- растерянно спрашивала Кпитолина Бельдюгина и утирала сухие губы кончиком платка.
-Зря агента отпустили, надо бы ему наказать, чтобы милицию вызвал к нам, и скорую.
-А скорую-то зачем?- удивился бывший учитель Спасский, с опаской заглядывая в сарай.- Если они его уже сожрали…
-Конечно, сожрали, они же, как кони здоровые, сам раскормил на свою голову,- сказал Ефим Копнов, - и злые, что псы цепные. Помню, у нас в райотделе еще в шестидесятые случай расследовали – свинья руки двухлетнему пацаненку отгрызла. Вошла в дом, а он там ползал по полу…
-Ох, страсть-то какая, лучше не рассказывай!- махнула рукой Наталья Охромина.
И тут вдали показался Михалыч с мешком картошки за спиной. Народ замер от неожиданности. А свиньи заорали еще громче, наверное, учуяв хозяина. Староста подошел поближе и удивленно посмотрел на собравшихся у его сарая.
-Вы чего тут?- спросил он, сбрасывая мешок на землю.
-Да думали, тебя свиньи сожрали,- сказала Наталья Охромина,- там в загоне мужики какой-то череп голый видели, думали - твой…
- Ты свисти, да помалу, - оборвал ее Михалыч и высморкался,- тыква это там валяется, небось, не сгрызли еще.
Он вошел в загон и поддал ногой тыкву, так что она покатилась и закатилась за корыто. Народ стал расходиться, покачивая головами. Некоторые утирали пот со лба – до того все еще им было страшно. Последним от сарая отошел Матвеич, пробормотав:
-Сдал бы ты их, правда, к чертовой матери, Михалыч. Раскормил зверюг, а что, если убегут?
-Ну и что будет?- недовольно спросил староста.
-Руки кому-нибудь отгрызут, слышал же, Ефим рассказывал.
-Кому отгрызут, тебе, что ли? Так уже и грызть нечего, иди, отдыхай.
Выпроводив Матвеича, он взял тяжелую дубину и вошел к свиньям, разгоняя их от своих ног ударами по толстым окорокам. Поддел сапогом круглый предмет и закатил его в старый пустой мешок, туда же подвинул обрывки черной кожаной куртки. Потом крепко завязал мешок и, выйдя на улицу, бросил его в яму, наполненную поросячьей навозной жижей. Мешок быстро утонул, и Михалыч пошел к себе домой, бормоча: «Возись теперь с этими придурками, лазают по чужим загонам, а кто звал? Не бандитничай!»
Через две недели в Сережку приехали мастера и поставили всем желающим железные двери. Жители двухэтажки долго потом любовались обновками, запирали и отпирали ключом реечные замки, удивлялись, как они легко отходят. А потом разошлись по своим квартирам и бросили двери, как всегда, открытыми. И ночью они гремели, раскачиваясь на ветру, и натужно и заунывно гудели на не смазанных петлях на всю округу : «У-у-у. У-у-у»…