Родственные души, заключительная часть

Понять, распознать до конца ту, в которой оканчивалась его – Райского – статуя гармонической красоты, без трагического, рокового «падения» с обрыва чувств в пропасть страсти, оказалось невозможным. Как и того, кто подтолкнул её к этой казни – Марка Волохова. «Она добиралась в проповеди и увлечениях Марка чего-нибудь верного и живого, на что можно опереться, что можно полюбить, что было так прочно, необманчиво в старой жизни, которой, во имя этого прочного, живого и верного, она прощала её смешные, вредные уродливости, её весь отживший сор. Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для неё, - и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать тёмные углы, смело…»

Но не Волохов.
Хищник просто не успевает постигнуть тайну сострадания, его значения и, значимости, если угодно. Как бы ни был полезен лесу, в том числе – и «лесу человеческого сосуществования» (случающемуся ещё на пути «первопроходцев»), волк, он остаётся им, а не пресловутым «санитаром леса». Развенчав, во имя истины, человека в один сплошной животный организм, он, не видел в чувствах ничего, кроме ряда кратковременных встреч и грубых наслаждений: «самый процесс жизни он выдавал и за её конечную цель», отрицая в нём – человеке – ЧЕЛОВЕКА С ДУШОЙ, с правами на бессмертие.

Многое не достигло Райского, ускользнуло и подготовило эту трагедию, но больше и открылось, позволило «прозреть»!

«Моё дело – формы, внешняя, ударяющая на нервы красота! – понимает однажды Борис Павлович. – Долго блуждал я в темноте и чуть не сделался самоубийцей, то есть чуть не сгубил своего дарования, ставши на ложный путь!
…Не по натуре мне вдумываться в сложный механизм жизни! Я пластик, повторяю: моё дело только видеть красоту – и простодушно, «не мудрствуя лукаво», отражать её в создании…»

От пера, Райский решает обратиться к скульптуре, находя в ней своё истинное призвание. Он продолжает постигать, стремиться вперёд. И здесь, вдруг, а быть может и – не вдруг, а закономерно, вырисовывается его очевидная противоположность Марку, для которого личные односторонние и поверхностные суждения предстают в свете совершеннейшей непогрешимости, «новой грядущей силой»; для которого всё давно – ясно и понятно. Если Райский, Марфенька, Вера, и, Татьяна Марковна, - шли по жизни опираясь на «старое» учение, обещающее – бессмертие в будущем и, в залог этого обещания, дающее в настоящем просимое всякому кто просит, кто стучится, кто ищет, то «новое» учение «прогрессивного реформиста» - Волохова, сулило по-прежнему ту же жизнь но с уничижениями, разочарованиями, и смертью и тленом – впереди. Согласно его мироощущению, обольстившемуся, на самом-то деле, буквою добродетельного опыта прошлых поколений без проникновения в дух и глубину старого учения, люди, куда раньше истребили бы друг друга, не оставляя никому и ничему ни капли надежды на спасение, величаво называющееся – Жизнью! – Счастьем! – Любовью!
 «Пристань и причал» всех волоховых – разложение! И, прежде всего, разложение – духовное. В то время, как «путеводной нитью жизни» четырёх родственных душ Малиновки, связанных той крепкой связью «от которой только человеку и бывает хорошо – как ни от чего не бывает, и от неё же бывает иногда больно, как ни от чего, когда судьба неласково дотронется до такой связи», является – сама жизнь, несущая в трудах и муках: и наслаждение, и искусство.

В низменности, в искажённо-извращённых инстинктах мира живого, но, животного(!) – равны все. Решающим же и оправдывающим подобную неизбежность, предотвращающим иногда даже, остаётся на века – неутомимое самопознание и, самообладание как итог, на пороге приобретения Разума. На пороге – новых и новых открытий. И в этом движении – жизнь! Коренное отличие Добра от Зла; Души от Тела; Райского от Волохова… Сплочение уже не одних лишь родственных уз, но и уз душевных. – Непосредственности Марфеньки и выстраданной жертвенности свободолюбивой Веры, нежной мудрости бабушки и самоотверженного поиска места Творчества в жизни братом и внуком, пламенного огня мысли и чувственной теплоты сердца.


«Великая любовь неразлучна с глубоким умом: широта ума равняется глубине сердца – оттого крайних вершин гуманности достигают только великие сердца – они же и великие умы!» - И. А. Гончаров.

«Научиться любить человека – это значит постичь секрет жизни. Самое главное в этом. Любовь – синоним счастья», отец Александр Мень.