Владимир Городилов Шли и падали...

Владимир Филиппович Городилов.
Записано со слов ветерана Великой Отечественной войны.



К началу войны мне было 17 лет. Жил я тогда в Краснодаре, работал на заводе «Краснолит» токарем, попутно учился в аэроклубе. Я выходец из бедной семьи, у отца не было ног, мать неграмотная. Очень хотелось того, что имели другие ребята. Мать даст денег на два килограмма хлеба, я возьму кило восемьсот и на оставшееся – две конфеты. С началом войны стали мы работать по 12 часов в день без выходных.
При подходе немцев к Краснодару тех, кто из аэроклуба, передали в Краснодарское пехотное училище. Ночью курсантов подняли по тревоге и без оружия повели пешком по горным дорогам в Сухуми. До Горячего Ключа шли вместе с другими пехотными училищами, растеряли друг друга под Апшеронском. Майкоп уже был занят немцами. Вышли к морю в районе Архипо-Осиповки. Шли ночью в первые дни по 12-15 км за ночь, потом и до 60 км в ночь доходило. Весь паек: кружка муки и соль, на кострах сами как-либо все это пекли.
Был ноябрь 1942 года. Почти весь путь до Сухуми прошли пешком.
Там часть курсантов Краснодарского пехотного училища передали в 103 отдельную курсантскую стрелковую бригаду вторым формированием. Она предназначалась для боев за Крым. Бригада считалась кадровой, по обстановке ей придавали отдельные батальоны. В 1942 году на Северном Кавказе было расформировано 14 училищ, курсанты и пополнили потери, понесенные бригадой в боях под Крымской, Абинской, Троицкой, Мингрельской станицами. Бригада при отступлении наших войск удерживала фронт шириной 80 км, связь осуществлялась через связных. Вооружение – винтовки СВТ.
Новороссийский оборонительный район (НОР) начинался от Крымской. Растянутый фронт удерживали всего 4 батальона. Бои шли очень тяжелые, отступали до самых Волчьих ворот, «зацепиться» было не за что: ни окопов, ни блиндажей. У Волчьих ворот оборонялись 8 суток, поддерживали батарея Зубкова и бронепоезд «Смерть немецким оккупантам». У врага был приказ: к 25 сентября занять Новороссийск.
Подразделение входило в состав 47 армии под командованием Котова. Сводным курсантским батальоном, который был создан 28 августа и был брошен на Волчьи ворота, командовал капитан Вениамин Ааронович Миндлин. Этот батальон и держал оборону от Горного до Волчьих ворот. 28 августа началось новое наступление немцев. Взвод Сережи Архипова подбил 2 танка, несколько машин. Ночью курсанты влезли в подбитый немецкий танк и обстреляли немцев. Не было подвоза питания, не хватало воды. На нейтралке ранило капитана Миндлина, немцы уже ползли, чтобы захватить его, но Надя Бойко успела вытащить капитана на нашу сторону. Она спасла не его одного, много человек. После войны ей вручили Орден Королевы Англии. Такой орден имеют единицы.
Действовал 227-й Приказ Сталина «Ни шагу назад», по образцу немецких дисциплинарных батальонов. За отступление без приказа расстреливали без суда и следствия. Из 996 человек в батальоне оставались едва 80, а приказа об отступлении все не было. Был такой капитан Зорин. Когда остатки батальона были уже окружены, он пешком ночью ушел в штаб 47-й армии, на 9-й км по Сухумскому шоссе. Ночью с 5 на 6 сентября он вернулся назад через передовые, таким только образом приказ был получен. Боевое знамя выносили через горы на балку Адамовича. Обороняли уже городе цемзаводы «Пролетарий», «Октябрь». 26 сентября передали позиции 318 стрелковой дивизии и были отправлены на формирование в Азербайджан. Но это краткая предистория подразделения.
По выходу из Краснодара курсанты были очень голодны. Вдоль пути – колхозные поля, но нельзя было взять из созревших плодов ничего. Жители поселков складывали съестное в кучки на дороге, мол, это для вас. Еще выручала созревшая дичка. От заката до рассвета были в дороге, а днем с нами проводили занятия. В самом городе мы еще месяц работали как стройбатовцы, после чего нас погрузили в эшелон на Азербайджан. Там охраняли Кухорский перевал, одновременно продолжая учение. Но бригада, еще не сформированная полностью, уже получила приказ выступать. Многие батальоны нас догоняли на марше.
Возвращались сначала вновь в Сухуми эшелонами, и в Туапсе – пешком через перевалы, там посадка на катера, баржи. Налеты авиации врага были частыми, потому высаживались в Геленджике ночью, под проливным дождем. Приказ: пешком на Кабардинку. Но пришлось просто бежать бегом, надо было до рассвета укрыться от налета. Бригада следовала с формирования, вся выданная одежда на себе. Шинели промокли очень быстро и, вместе с оружием, наше обмундирование весило немало.
Отдохнуть и просушиться нам не дали, надо было идти на Кабардинский перевал, там проходила линия фронта. Чуть отошли от моря в горы – мороз, ветер, снег, сапоги оставались в грязи, мокрая одежда стала ледяной, многие погибли просто от переохлаждения. Падали тут же ребята 18-19 лет.
Нас бросали через горы в наступление на Абинскую. Замкомбриг Гадалин, оставшийся в штабе, кричал, что впереди лишь вшивые румыны, но только после войны выяснилось, что противостояли одной курсантской бригаде (четыре батальона) - две немецкие дивизии. «Голубая линия» - это очень хорошо продуманная система обороны врага. Путь преградили завалы – полосы поваленных в ряд деревьев ветвями на нас, с привязанными консервными банками, которые шумели и при небольшом движении. Сразу же нарвались на минное поле, оказавшееся нашим же, данных даже о местоположении противника не было. Не было и санподразделения. Миндлин просил несколько часов на саперную разведку, - не дали.
Приказ остается приказом. Через минные поля шли цепочкой: один за одним, - первые погибают, но остальные остаются в живых. За завалами немец «накрыл» минами сверху, у них все точки были пристреляны. Ад. Взяли несколько дотов и остановились после двух километров от первой ложной оборонной линии.
Ночью наш батальонный Вениамин Миндлин пошел в штаб, под Шапсугскую: люди погибают от переохлаждения, нет питания, нет боезапаса, дайте хотя бы плащ-палатки! В штабе при докладе присутствовал Котов, командующей 47 армией, подразделением которой и была бригада курсантов. Распорядился одеть тех, кто на передовой, в полушубки, а штабистам нашим приказал полушубки снять. Гадалина отдал под трибунал: бросать необстрелянных курсантов с ходу в бой - преступление. Спросил у Миндлина: хочешь стать Героем Союза? Наступай на Крымскую! Тот ответил, что пусть его лучше тут же расстреляют, потому что это – нереально. Разжалованного Гадалина потом видели: он стоял, а бригада шла мимо. Разжалованы были и Царев – начальник оперативного отдела, Евстигнеев – штабной работник, Фадеев.
Но той ночью Миндлин возвращался на передовую. Там, где прошли курсанты, лежат неубранные тела. Присел отдохнуть к плохо горящему костерку, разбитый, усталый. Ветерок поднял пламя и он увидел, что присел, оказывается, на неубранный труп… А рядом спали люди, которые попадали прямо в грязь просто от усталости.
Бои стали позиционными. Получали на взвод в день одну буханку хлеба. Разводить огонь, готовить пищу запрещалось. В скалах даже окопчик мудрено обустроить, о землянках не мечтали. Не хватало патронов, мин. Дежурное подразделение каждый день уходило на Кабардинский перевал, где брали необходимое. Сам перевал постоянно обстреливался, причем убивали фашисты больше лошадей, их недоставало. А потом через горы курсанты несли все на себе, 12 горных речушек и для лошадей препятствие. Из-за такого питания начались признаки дистрофии, болезненные поносы. Для чего-то делались постоянные переходы по глубокой жидкой грязи, не врага же запутать?
 У немцев, которых хорошо было видно, все по-другому. Полевая кухня с дымком приезжает по расписанию. Немцы кричат: бросай воевать, давай кушать! Даже запах горячего супа долетает. Однажды не выдержал, саданул в кухню из противотанкового ружья. Комроты за это чуть не расстрелял на месте: запрещено и огонь открывать. Под суд грозил отдать, но, верно, до суда бумага не дошла…
 26 января 1943 – наступление. Накануне дали похлебать горячей баланды. Батальоном уже командовал капитан Доморецкий, майор (к тому времени) Миндлин – заместитель.
К нам на подмогу подошли два танка. Шум, треск, гром! Очень быстро немцы подбили один из них. Пришлось остановиться и окапываться. Шел мокрый снег, внизу вода собирается. Комвзвода, курсант ускоренного выпуска, приказывает помочь отнести раненого. Раненый истекает кровью, кричит, но отнести его не на чем, плащ-палатка была только у комвзвода, а тот ее берег. Пошел за ней, сзади грохнуло. Оглянулся, - раненый уже мертв, а рядом и три курсанта, которые его вытаскивали, убиты. Сам потерял сознание. Случайно мимо шли курсанты, увидели, что еще жив, отнесли на санитарный пункт. А там на всех одна-единственная сестричка, совсем молодая девочка, бегает между ранеными и плачет, потому что они умирают не только от ран, но и от переохлаждения тут же…
Ранение: осколки в правой руке, правой ноге, челюсть справа же выбило, все зубы… Очнулся в очередной раз: куда-то меня на повозке везут. Ровно сутки до Кабардинки повозка эта тащилась. Потом – госпиталь. Следующий госпиталь в Сочи. За три месяца к началу Керченской операции как раз подлечили, но с ногой было не очень хорошо, по сию пору в ноге около ста мелких осколков, а один покрупнее и рукой прощупывается.
Под Керчью опять ранило, снова госпиталь. За Керчь у меня медаль «За отвагу».
После нового ранения определили меня в запасной полк. Занятия проводили в поле, поле голое, холод, ветер, никакого укрытия. После взятия Симферополя в полк стали наезжать «купцы»: нас разбирали по другим частям. Вот и меня повели куда-то. Куда? Учебная рота.
Завели в кошару для овец, в которой одна солома постелена, а в соломе миллиарды блох. Каждую ночь поднимали по тревоге: туда 15 километров, потом обратно, - а днем в жару в 35 градусов гоняли по полынному полю без воды. Возвращаемся с заходом солнца, а бачок с водой один на всех, да и тот специально на самое солнце выставляли. Дают команду «Разойдись!», - все к бачку, бачок и опрокидывается. Командиры жили в хатках на берегу небольшой речки тут же, но нам к воде подойти запрещено. Иначе – «полоса препятствий» тебе обеспечена. «Полоса препятствий» - это ползти 150 метров под колючей проволокой, а под конец еще и траншея не с водой, а с кислой, зловонной грязью. В немецких концлагерях лучше ли было? Особенно лютовал один армянин, фамилию называть не буду, надо его детей и родных пожалеть.
Приезжает комиссия, мол, открытые занятия будут. - Пусть сядут. - Мы молчим, знаем, что если хоть кто слово вякнет, того со свету сгонит начальство. - Почему воды нет? Дайте воды! Почему только вечером положено? Кто положил? Весь бак выпили? Принесите еще бак! – А мы молчим, знаем, что может с нами быть, видели. Только друг на друга временами посматриваем. Тут и вовсе невероятное приключилось: проверяющий коробку «Беломора» достает и нас, рядовых, угощает! Кто ж такое выдержит? Заговорили все разом.
       Командиров всех сразу на фронт послали. Дали одежду получше, блох каким-то составом вытравили. Улучшилась наша жизнь, но не сильно.
Перед этим крымских татар с полуострова выселили. Людей катастрофически в хозяйствах не хватает, коровы недоенные мычат, хлеб неубран. Послали нас в колхоз на подмогу. Питание по-прежнему – каша, мы пшеницу из колосьев жуем, но председатель, очень грамотная и разумная женщина попросила: «Потерпите еще два дня, я с государством как рассчитаюсь, так вам продукты привезу». Точно, с третьего дня стали нас кормить хорошо. Колхозники нам еще и в путь еды от себя дали. Но эта «извергрота» мне по сию пору снится.
Думаете нам эти колхозные подарки оставили? Пришли на перрон, команда: «Развязать вещмешки!» Все собрал старшина и командирам отнес. Эшелон шел на Севастополь. Но в самом Севастополе не был, нас от Балаклавы через Сапун на него посылали вместе со штрафниками. После ранения там на фронт уже не попал.
 После госпиталя – Румыния. Вот там я в первый раз сапоги ел. В Румынии шла борьба за власть, поэтому нас быстро туда доставили. Высадили в Плоешти и – пешком на Бухарест. Там меня, как парня грамотного (8 классов), направили учиться на радиста, потом прикомандировали к роте автоматчиков. Фронт далеко на западе, а у нас и дня без потерь не было. В город по одному и без оружия не выходили. Идем втроем, вдруг выстрелы. Упасть успели. Осматриваемся: откуда? Мирные дома, окна… Могли выстрелить из-за каждого угла. Искать бесполезно. И почему-то в Бухаресте было небывалое количество собак…
После Бухареста были в Болгарии. Там тоже своя жизнь: хлеб по карточкам, а пирожные - на каждом углу, кушай!


Рецензии
Большое спасибо за правду о войне. Многие об этом забыли.
С уважением
Анатолий

Анатолий Клепов   08.12.2023 10:00     Заявить о нарушении
Мимо этого человека было невозможно пройти.
Благодарю Вас.

Лариса Довгая   09.12.2023 07:36   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.