Блаженство

       

       «Світ ловив мене, та не впіймав…»
       («Мир ловил меня, но не поймал»)
       «Гарна клітка золотая, краще воля дорогая!»
       «Славна клетка золотая, лучше воля дорогая»)
       Г. Сковорода

       
       У этого парня звучная фамилия, известная в литературных кругах, обычно люди пытаются вспомнить нечто, связанное с этой фамилией. Он преподавал когда-то в столичном университете, и не что-нибудь, а философию. Представлялось, что ему бы пошла длинная шуба, боярская меховая шапка пирожком. К его массивной фигуре подошла бы и тяжёлая трость с серебряным набалдашником. Но теперь ведь другое время…
«Не углубляйся» – частенько говорил ему коллега-философ, – «плохо кончишь».
Так и случилось. Настали сложные времена, заела идеология, страшно захотелось вырваться из рутины, лжи, лицемерия. Никто ещё по доброй воле не увольнялся из этого университета, а он сделал это…
В первое время как-то жил, хотя, не желая обременять родителей, снимал угол в плохоньком районе города. Взбегал по крутой лестнице на пятый этаж, книг в его комнатушке было много, а места для него маловато. В рыночные времена никому не нужны были ни его эрудиция, ни физическая сила, которой Бог не обидел. Парень был высок ростом, плотен, мог подковы гнуть. Только кому это нужно?! Голодно стало. За квартиру платить следует. Не просить же у родителей! Обтрепался. Стал выносить на рынок книги что похуже. Купит пирожок-тошнотик (студенческое название), дорогой съест и доволен. Время от времени вспоминает Сковороду – великого философа, и мечтает о том, чтоб уйти, куда глаза глядят, пойти по миру, посмотреть, подумать и решить для себя что-то важное.
Рассчитался за квартиру, книги, оставшиеся после распродаж, занёс своим университетским друзьям. На все вопросы отвечал застенчивой улыбкой, но ничего конкретного не говорил. Куда? Ещё не знает? Когда вернётся? Бог ведает…
  Спустя пять лет на вокзале города «N» его видели. Огромный грязный, улыбающийся. Сегодня он встретил поезд и поднёс багаж к такси сначала женщине, потом седовласому мужчине. Его не обидели. Заплатили. Пробился к буфетному прилавку без очереди.
—Да положите вы, зачем же сразу руками брать! – закричала буфетчица.
Купив себе булку и кусок рыбы, которую ему положили на картонный подносик, он, не заметив этого, отодвинул стоявшую на его пути женщину и уселся в кресло у буфетного стола. Он ел рыбу, пробуя её сначала глазами, потом разминая руками, наконец, ртом. Затем он облизывал пальцы, и они светлели на кончиках, там, где он их лизал. Женщина, сидевшая напротив, с ужасом смотрела на него, но, если бы в этот момент случилось землетрясение, оно не помешало бы ему наслаждаться ужином. Он принялся за булку, ощупывая каждый её кусочек, прежде чем съесть. Женщина не удержалась:
—Вы бы хоть руки помыли, трудно, что ли? И вам бы и другим…
Он улыбнулся, но не ответил. Она не испортила ему аппетита, остался ещё кусок булки, который он пощипывал, спрятав руки под столом. Но вот он забыл о женщине и обо всех остальных, откинулся на спинку кресла и посмотрел вверх. Глядя на расписной потолок, он рассмеялся. Это был миг блаженства. Он дотронулся до своего открытого горла, где виден ворот футболки, чёрный от грязи, сверху на нём был надет какой-то потерявший цвет пиджачок. Он наконец-то оторвал от булки последний кусочек, наклонился и вдруг поднял с полу творожную лепёшку. От неожиданности ахнул, ощупал лепёшку со всех сторон, разломил её пополам и мигом съел.
В это время женщина за столом разделывала холодную жареную курицу, она отрывала для себя и девочки кусочки, раскладывая их на тарелке.
Не вставая из-за стола, он глядел на курицу зачарованно.
—Белое мясо, – с восхищением произнёс он.
—Да, белее, чем ваши руки.
Это замечание, очевидно, показалось ему остроумным, он заулыбался. А женщина вдруг крикнула:
—Встаньте и уходите из-за стола!
Он поднялся, казалось, удивился чему-то, потом потянулся и, сказав кратко: «спать», направился к вокзальной скамье.